При приземлении, в заднюю ногу тут же вцепился главарь, находящийся почти в невменяемом и разобранном состоянии, он все же умудрился прокусить шкуру, вгрызаясь в рану и яростно сося кровь, чем причинил мне боль, и вызвал злобный рев. Его я рвал особенно долго и тщательно. И даже, когда я оторвал ему руки и ноги, голова еще продолжала скалиться и клацать окровавленным ртом...
Пришлось оторвать и ее.
Третьего добил быстро и неинтересно. Вернее, когда я разок треснул его, на полянку, привлеченные шумом, выскочили ребята, с мечами наголо, под предводительством Алехандро. Велев им запалить костры, и спалить погань, дабы не смогла она летом возродиться из крови леса, я, большими скачками, понесся по следам последней твари...
Благо запах девушки — легкий привкус луговых трав и цветов, четко отпечатался на снегу. Почувствовав ее боль, и понимая, что катастрофически не успеваю, я прорычал ее имя в ночь. Громко и четко. Для нее это должно было дать хоть какую-то надежду продержаться — я уже иду! А его — отвлечь на угрозу. Если не убежит, так хоть от нее оторвется и пойдет посмотреть, кто это...
Я встретил его, пропитанного ее кровью и болью, неподалеку от поляны, где он мучил ее. Я уже шел на запах ее страха, когда он выскочил мне навстречу. Гнев туманил разум. Перед глазами, мешая видеть, стоял ее образ — хрупкий и беззащитный...
Я недооценил его, с ревом бросившись в атаку, окрыленный успешным исходом битвы с тремя, на первый взгляд, более сильными противниками, чем он. Я ошибся. Этот был старше. Намного старше тех троих. Опытнее и мудрее. Он поднырнул под меня, уходя от удара, и с силой вгоняя ногти в беззащитное брюхо. Мой вой боли и гнева разнесся по поляне, пугая окрестности, заставляя замереть все живое. Рухнув, я, лишь большим усилием воли, не дал себе отключиться от боли, сворачиваясь в комочек. Внутренние органы он не задел, но шкуру попортил изрядно...
Он же не медлил, сразу же после атаки, прыгнув на меня вновь, стремясь одним ударом добить поверженную жертву. Увы! Я никогда не считал себя жертвой! Я извернулся, встречая его нападение клыками. Они звонко клацнули, перекусывая кость руки. Он дернулся назад, и я выпустил его, добавив лапой по хребту. Громкий треск возвестил миру, что я попал, куда целился. Тварь вывернулась и, прихрамывая, бросилась прочь...
Чярт! — подумал я, — он же пошел подкрепить силы!...
Беда была в том, что сил преследовать его, у меня почти не было. Выскочившим на меня ребятам, я с трудом указал направление, рявкнув:
— Защитите государыню...
И потерял сознание...
ГЛАВА 15
Я проснулась в своей кровати. Такой большой, но уютной. Укутанная в одеяло, и с аккуратно перевязанным горлом. Рядом никого не было. Минут пять я нежилась, лениво размышляя, что никогда за свои двадцать пять лет так много не отдыхала...
В постели...
Я здесь, ну, просто постоянно сплю или отдыхаю! А еще я никогда не травмировалась так часто. Да что там говорить, я вообще в своей жизни до этого (Скажи, спасибо, Господу! — велел мозг.) не травмировалась до появления здесь. Самой страшной травмой в моей жизни раньше была пробитая на праздник нога. Как сейчас помню: мой папулечка оставил в коридоре железный контейнер, в котором хранил дома (по указу родной милиции!) свое охотничье ружье. А по телевизору показывали мой любимый фильм.
Мамочка, как всегда по праздникам, накрыла праздничный стол, пытаясь таким нехитрым способом объединить семью. Поев, я буквально понеслась из кухни в зал, к телевизору, по которому как раз шел самый интересный момент фильма и...
— Под ноги кто за тебя должен смотреть? — Возмутился моим воспоминаниям мозг. — Родители вовсе не причем, если дитя тупое и слепое к тому же!
— Да я ж не спорю...
В общем, я в темноте коридора ( а было уже часов семь — восемь, да и поздней осенью дело происходило. Помните, праздник — 7 ноября? Вот!) я, естественно, запнулась об оставленный ящик, и, пытаясь изобразить из тебя гордую птицу (Это курицу что ли? — удивился мозг, вспоминая мой полет.) взлетела, но сразу рухнула...
Жаль...
Короче. Рухнула я неудачно, треснув при падении обеими ногами со всей дури да по крышке свалившего меня препятствия. Крышка была железной и выдавалась над самим ящиком. Я умудрилась пробить обе ноги. Причем по две дырке на каждой!
— Да ты просто феномен! — Съехидничал мозг, — один ударом две дырки! Тебя, случаем, не "Храбрый портняжка" зовут? Братья Гримм не о тебе сказочку-то свою написали?
— Отстань, зараза, не мешай повествованию! — Праведно возмутилась я шепотом, и ему пришлось заткнуться. В соседней кухне кто-то зашебуршался. Задвигался. Вот сейчас ввалится Стефан и не успею я из-за этой гадости рассказать вам самое пикантное место!
Ладно, пока его еще нет... Слушайте! Я кратенько! Паника была — просто загляденье! Мамочка кричала, что я убилась, попутно сообщая отцу столько всего нового о нем самом, его охоте, его ящике и его ружье, чего о нем не знали не только мы — его дети, но, похоже, и он сам. Папа мучительно пытался натянуть на себя теплые вещи, намереваясь, толи бежать за машиной, чтоб отвезти меня в травмопункт, толи просто, с горя сбежать из дома — от греха подальше, пока мама не остынет....
Я выла и вопила на все голоса. Кажется, мне было больно. Впрочем, это были только цветочки! Мамочка, дай Бог ей здоровья, умудрилась раскрыть самый большой разрыв — чтоб осмотреть повреждения! А там...
Кость!
Беловато — желтая!
Ни крови, ничего! Просто — КОСТЬ! И все. Мы с ней даже слегка прибалдели обе. Все-таки не каждый день видишь живые кости своих родственников! А тем более собственные! И тут (вот! Сейчас будет самое интересное! Можно сказать то, ради чего все повествование и велось!) моя мамулечка — красотулечка, чисто из заботы о ближнем своем, то бишь — обо мне! Ливанула в эту рану перекись водорода...
Ну, типа, ящик грязный...
Типа надо продезинфицировать...
Представили ощущения?
А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!
Я так орала, аж самой завидно стало! Я так не кричала больше никогда! Аж слезы высохли! Осознали весь кайф испытанных мною ощущений? Кто-то конечно скажет, дескать перекисью в раны — это же не больно... Даже не знаю, что вам сказать. Быть может все дело было в ее процентном соотношении. А может быть в том, что кости как-то не так реагируют на перекись водорода, как все нормальные раны из мяса и крови...
— А может быть, просто у страха глаза велики! — Тонко намекнул мозг. Но, вспомнив ощущения, сам же и усовестился, почти извиняясь за грязную инсинуацию в хозяйский адрес...
Так что все остальное теперь меня почти не впечатляет. Подумаешь, удар об шкаф...
Ну, или там, вампир...
ЕРУНДА!
Вот, если бы моя мамочка была рядом! Да с перекисью водорода... Вот тогда — да! Тогда страшно! А так... У меня же есть способ исцеления. Опять же, кольцо потихоньку врачует. Медленно, но верно. А сейчас вот я позову Стефана, и он мне и вовсе на раз, два, три ранку залижет! Было бы о чем беспокоиться! Заодно и узнаю, заражаются ли туточки вампиризмом, сразу же после укуса, или ритуал какой потребен! Собравшись с мыслями (и с силами!), я прохрипела в пустоту комнаты:
— Стефан... — Никакой реакции! Пришлось повторить попытку.
— Стефан! — В ответ мне — тишина. На кухне чуть слышно завозились. Потом тяжело и громко вздохнули. И снова затихли. Вот тебе и здрасте! А где ж реакция на меня, любимую? Я что же, так тихо хриплю? От возмущения я даже села. Правда, это было все — на что хватило пока моих более, чем скромных, сил. Но и это было уже кое-что! К тому же, процесс моего возмущения еще не был окончен. Наоборот, он только набирал свои обороты, стремительно разворачивая все новые и новые фланги, как полководец, готовясь к битве и выстраивая своих бойцов на поле боя.
Это что же, получается (ярилась я, потихоньку закипая, как чайник, который позабыли на плите), если бы я туточки помирала, меня бы даже никто и не услышал? А вдруг мне плохо? Я тут лежу, вся из себя — правительница, а мне даже захудалой девки в сиделки не пригласили — за ранами присматривать, водицы подавать!
Гады!
Изверги!
Всех сгною в Сибири!!
Стоп! Это уже из другой оперы! — остановила я разгул гневного фантазирования. Впрочем, накал страстей не прошел даром. Моих силенок хватило на то, чтобы сползти с постели. Глотать и говорить было больно. Голова кружилась от слабости и ножки тряслись, но, в целом, если сравнивать с состоянием небытия, что грозило бы мне, закончить тот вамп свое дело, я ощущала себя на редкость живой!
— Уже в который раз, за последнюю неделю? — Поинтересовался мозг, возмущенно следя, как я спускаю ноги на пол и выпрямляюсь... Ну, вообще-то, выпрямляюсь, сказано слишком громко. Я была так "отклячена" во все стороны, что стояла только за счет опоры на кровать и некоторой пародии на равновесие — в том смысле, что углы спины уравновешивались углами рук по бокам, и углами ног спереди...
Вот таким, выбивающим слезу жалости, манером, я и отправилась в путь — в соседнюю комнату, чтобы разобраться с невнимательным и на редкость не верноподданным народом!
+ + +
Я стояла у его постели, и смотрела, как он мечется в бреду и испарине. Стефан лежал на своем лежаке. Бинты покрывали его тело, начинаясь подмышками и уходя дальше, вниз, под сбитое одеяло.
— Что случилось? — Голос был еле слышен не только из-за раны. Просто он отказал мне, когда я увидела этот образец красоты столь основательно подпорченным. От жалости и страха за него горло перехватило. Как говорится в одном бессмертном произведении: "В зобу дыханье сперло!". Сзади меня под локотки поддерживали два дюжих молодца, в одном из которых я опознала Фанара. Второй был мне не знаком по имени, но рожицу его я опознала.
— Так это... — Голос юнца был на редкость неуверен. — Второй день ужо...
— Ясненько. А что случилось? — Я хотела перевести на него глаза, но не смогла оторвать взгляд от мокрого лица князя, искаженного болью.
— Как что? — Удивился Фанар. — Так похитили же ж вас, али не помните?
— Помню. Как меня похитили. А с ним что?
— Ну да, как же ж... — Бедняга чуть не заикался, то ли от возмущения, толи от смущения. — Так он ведь за вами бросился, миледи! Он же их один и порвал всех! Отомстил за вас...
— Отомстил? — Удивилась я. — А вы где были?
— Ну... Так мы же следом шли! Только он-то, перекинулся сразу, и бегом за вами, а мы-то, на своих двоих, да по снегу, да в темноте... — Парень горько вздохнул и махнул рукой, пытаясь жестами выразить всю безнадежность такого занятия. При этом он почти уронил меня, и мне пришлось намекнуть на необходимость табуретки, а лучше стула. Сработало это лишь при угрозе лечь рядом с князем, тем самым тревожа его раны.
— А командир твой где? — Поинтересовалась я, удобнее устраиваясь на стуле, и пытливо изучая мнущихся передо мной парней. Комната почти перестала кружиться, но даже по моим ощущениям, выглядела я сейчас не важно, не сказать еще хужей, что уж говорить о них, вынужденных мой вид наблюдать!
— Так это... Ушли они. Обещались бабу с деревни прислать. Ну, там... За вами присмотреть... За князем, опять же...
— И давно ушли?
— Дык... еще вчерась. Сразу же после того, как вас с князем сюда доставили. Перевязали вас и в путь!
— Так до деревни же рукой подать! Чего так долго-то? — Вновь удивилась я, пристально вглядываясь в ответчика.
— Ну... — Замялся Фанар, заметно скисая под давлением моего пристального внимания. — Они не в деревню. Они в город отправились...
— В город? Зачем это?
— Ну... как же? Князь помираеть... Надобно первосвященнику сообщить, чтобы устроил все...Для похорон, стало быть... Опять же...— нового правителя чтоб привез...
— Что? — Уже окончательно изумилась я, услышав последнее уточнение.
— Я говорю, чтоб устроить все для похорон...
— Это я слышала! — Гнев во мне опять начинал расти. — А вот что ты после этого сказал?
— Когдась?
— Да вот только что? О новом правителе? А?
— Дык...Энто ж... Ясно дело, первосвященник привезет того, кто кольцо у князя примет и станет новым правителем... — Оттараторил юнец. Второй настойчиво толкал его в бок уже пару минут, но тот так и не понял этой сигнализации товарища.
— Болван! — Выдохнул парень. — Ну, ты и идиот, Фанар! — Он смотрел на него соответствующе. Заметив, что и мой взгляд не предвещает ему ничего хорошего, юнец забеспокоился.
— А что такого? Я правду сказал!
— Придурок! — Парень покачал головой. — Мы же принесли клятву госпоже! Она — наша государыня! Так и князь сказал, прежде чем сознание потерять! И кольцо ее признало! Видишь, сидит у нее на руке, как влитое, и покидать ее явно не собирается!
— Ну, и что? Вот приедет первосвященник и разберется с ней... — Его голос неуверенно затих.
— Вот дурак! — Только и вздохнул его товарищ.
— Тебя как зовут, умный ты наш? — Поинтересовалась я, по-новому осматривая своего явного сторонника.
— Карах, ваша милость.
-Ясно, Карах. Откуда ж в тебе такая мудрость отыскалась? Али не веришь, что ваш первосвященник сладит с девкой безродной? — Я добавила в голос ехидства.
— Откуда — откуда.... — Он бросил взгляд на застонавшего князя. — Первосвященник с князем не ладит. Уже давно. Гадости ему делает. Он Стефана с радостью еще живого захоронит! А с тобой еще неизвестно...
— Что неизвестно? — Уточнила я.
— Князь к тебе хорошо относился. И нам ты помогла. Да и видал я, как ты на него смотришь... — он замялся. — Опять же, Алехандро вас целующимися застал... — он взглянул мне прямо в глаза. — Ты его любишь, государыня?
— Ну... — Настал мой черед смущаться и краснеть.
— Подумай сейчас... Пока есть время еще что-то сделать. Когда прибудет жрец — для князя все будет кончено. Кольцо его теперь не защищает — ему просто перережут глотку!
— Да? — Я задумалась. Люблю ли я Стефана? — Я его слишком мало знаю...
— Разве для любви нужны месяцы или годы?
— Мне всегда казалось, что да!
— А если он сейчас умрет — что почувствуешь? — Его голос был тих. Я представила себе, что вижу смерть Стефана. Представила лишь для того, чтобы окончательно убедиться, ибо ответ я уже знала. Отлично знала...
— Ты любишь его, госпожа. Это видно по твоему лицу...
— Да... — Прошептала я, — но он не должен знать об этом.
— Почему? — Не понял он.
— Я просто попрошу, — прошептала я, вглядываясь в их лица, — а вы поклянетесь — и об этом никто не узнает!
Лицо Фанара приняло на редкость упрямое и независимое выражение. Кажется, он собирался со мною спорить. Карах же, просто улыбнулся, качая головой.
