Люди умирали, один за другим, богатые ли бедные, умирали, а цех целителей жировал. Жить-то всем хочется. И что б любимые жили — тоже хочется. Вот люди и платили... а куда ж денешься?
Некоторое время Урий молчал, а потом продолжил.
Меня ведь тоже устраивало. Пока братишка мой не заболел. Метался в кровати, кровавым потом исходил. Все простыни красными были. И кричал страшно... а целители... только руками разводили. Деньги брали, а помочь, помочь не могли. И магия моя, сила моя — не могла... Навредить к тому времени тоже не могла, но и помочь... Знаешь, что это такое — смотреть на любимого человека, как он страдает, и быть бессильным?
Ничего ты не знаешь... Из-за желания спасти брата я совершил самую большую глупость в своей жизни и, что самое обидное, совершил зря.
А чуть позднее прибыли в город послы ларийцев. А вместе с ними — виссавиец. Странный такой. Тонкий, как тростиночка, лицо все время какой-то тряпкой закрывал, будто солнца боялся. Поговаривали, что урод он, безумный.
Может, и безумный, но брат мой умирал. А по городу ходили странные слухи, мол, виссавиец исцелять умеет. Одной только силой...
Ну я как-то ночью и не выдержал. Братишку в одеяло завернул, взял пару верных слуг и понес к тому целителю. Знаешь, а он меня принял. Без виссавийской вуали, без вопросов.
А сам... не уроды они, Рэми, вовсе не уроды. Такие, как мы. А тот мальчик был совсем. Худой, маленький... А глазищи — как у тебя, огромные, черные. Ручки тоненькие, счас переломятся. И сам он какой-то хлюпкий.
Но, хлюпкий телом, он духом посильнее нас с тобой был. Как брата моего увидел, как и собрался весь. И глаза, до этого улыбчивые, серьезными стали. И голос, мягкий, спокойный, вдруг жестким сделался. Не как у этих целителешек, совсем не так. Те болтали — этот делал. Приказывал.
Брата моего быстро наверх унесли. Раздели, на кровать уложили. И меня никто не гнал, так я вслед за мальчишкой в комнату и закрался, в уголке притаился.
А слуги шторы задернули. Совсем темно стало. И тихо — только братишка мой во сне постанывал. А потом, смотрю, сияние зеленое появилось. Не синее, как у арханов, зеленое, оно лилось от ладоней виссавийца на грудь моего брата.
Свет тот, наверное, болезненный был. Братишка мой метался, орал, а слуги его к кровати прижимали. И лицо виссавийца в зеленом свете все более бледнело. Взмок он весь, волосы от пота слиплись, а от ладоней все зеленый свет струился и струился...
И вдруг все закончилось. Погасло сияние. Темно стало. Упало что-то. А когда слуги раздвинули занавески, виссавиец на полу лежал. Без сознания. А мой брат... он спал. Вечером проснулся и на поправку пошел.
Я собрал столько денег, сколько имел, к виссавийцу начал проситься... не пускали. Говорили, спит он. Три дня спал. А на четвертый меня принял, бледный такой, уставший, денег не взял, лишь улыбнулся слабо и попросил своей богине, Виссавии, помолиться. Я и помолился... три дня постился, три дня стоял на коленях перед ее алтарем, молился, благодарил... даже плакал. В последний раз в жизни тогда я плакал. И все вспоминал бледную улыбку своего брата, что очнулся после болезни.
А на четвертый дал себе клятву помогать виссавийцам. И помог. Благодаря нашему цеху они получили патент на целительство в Кассии. И пусть они исцеляют не всегда, пусть иногда отказывают — но они умеют это делать. А цех целителей, который теперь дохнет от голода — не умел.
— Все это хорошо, — прошептал Рэми. — А при чем здесь я?
Учитель опять замолчал, собираясь со словами, а потом заметил:
— Вчера я видел... странный сон. Слепую женщину с белоснежными волосами, что напоминала мне о спасенном брате. И ее слова... Времена изменились. Виссавийцы пришли в Кассию как просители, то теперь у нее есть Лария, есть Салам. И Кассия для нее не важна... потому мы должны доказать, что достойны ее покровительства. Мы должны уберечь ее сына...
Рэми вздрогнул.
— Меня?
— Тебя. Или целители более никогда не появятся на землях Кассии. Потому я и предупреждаю тебя о Гаарсе. Только потому...
— Не верю...
— Не веришь? — усмехнулся колдун. — Тогда сам отнеси своему Гаарсу заказанную вещицу.
Учитель достал из-за пазухи маленький мешочек, протянул его Рэми. Мешочек хранил еще тепло человеческого тела и был сделан из замши, украшенной затейливо вышитыми серебром цветами. Приятная на ощупь ткань. И дорогой отделки — такую использовали для ценных, деликатных вещей.
Рэми вопросительно посмотрел на учителя.
— Можешь посмотреть, что внутри, — кивнул тот.
Рэми осторожно развязал завязки и вытряхнул на стол тщательно отполированный кусок дерева на кожаном ремешке. Рэми вздрогнул. Ему вдруг показалась, что он узнает этот незамысловатый амулет... где он подобное видел?
Бурая с черными прожилками ветвь эррэминуэля срезанная на закате солнца в преддверии полнолуния. Когда прилетает шальной, неведомо откуда взявшийся ветерок, и ветви, с упругими, темно-зелеными листьями, начинают сталкиваться друг с другом, чуть слышно звенеть, складывая звон в песню.
Где-то слышал Рэми эту песню. И даже отрезал осторожно ветвь дерева, кому-то протягивал...
— Хорошая работа, правда? — с ноткой гордости в голосе сказал колдун, разгоняя то ли сон, то ли воспоминание.
Рэми не ответил. Осторожно потер между пальцами кусочек дерева, даря ему часть своего тепла. И вдруг потеплело на сердце. Закружилась голова, обострились запахи и вспомнился... Тисмен. Нет, не Тисмен, его, Рэми смерть в беседке.
— Отдай! — приказал колдун. — Вижу, что не умерла твоя память... И ошибается хранительница.
— О чем ты? — непонимающе спросил Рэми, отдавая амулет Урию. Но колдун, хоть вещицу и взял, но на вопрос опять не ответил. А Рэми на этот раз и не настаивал.
— Эта вещичка сделана для конкретного человека, Рэми. Есть у нас в городе один дозорный... зовут его Арманом. Тебе ведь знакомо это имя?
Рэми вздрогнул. Еще как знакомо. Арман ведь не унимался, уже какой день Рэми искал. Гаарс аж руками разводил, не понимая упрямства дозорного. Все пытался выведать у Рэми, чем этот тот аж так Арману не угодил? Сказать по чести, Рэми и сам не знал, чем.
— Глава Северного Рода, гордый до жути, — продолжал Урий. — Но мужик справедливый, понятливый, по судьям не отдает, и за то спасибо.
— Почему ты говоришь мне о нем? — задумчиво спросил Рэми.
— Заказали этого архана цеху наемников.
— За что? — удивился Рэми, наблюдая, как узловатые пальцы колдуна прятали кусочек дерева в мешочек.
— Меня спрашиваешь? Я почем знаю? Такие вещи людям не рассказывают... Другое я тебе расскажу — Арман раз в году устраивает пьянку...
— И...
— В такие дни идет он в Дом Веселья, заказывает целый зал и пьет до умопомрачения. Только он мужик сильный, и пьяный умеет быть опасным. И разума никогда не теряет. А в этот раз потерял. Вспылил на девчонку, и амулетик его выпал... Говорят, вещичка эта принадлежала погибшему братцу дозорного, и на следующий день Арман за ним сам пришел. Все углы в Доме перерыл, да не отыскал... Что и понятно. В тот день в Доме Веселья был один наш друг. Как он там оказался, дело не наше, но вещичку он подобрал. Хотел было Арману вернуть, да вот только забывал как-то. А как пришел заказ на дозорного... вещичка та перепала мне.
— Я-то тут при чем?
— Амулет твой Гаарс заказывал. И именно он понесет его в замок.
— И?
— Заладил со свои "и"! Умрет Арман завтра, не чуешь? Магия это, сильная, древняя, и заряжен амулет мною... а с меня клятвы неубийста никто не брал. В твоих руках — безобидная игрушка, в его... А теперь отнеси это Гаарсу и посмотри, что он сделает.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Чтобы когда тебя поставят перед выбором, ты хорошенько подумал...
Выбор, опять выбор!
Рэми глубоко вздохнул, потирая виски пальцами. Голова болела немилосердно. И почему именно сегодня Гаарсу надо было вляпаться во все это? Почему именно Армана он пытался убить? И почему Рэми это так волнует.
И этот выбор... Вчера был выбор — отдавать Гаарсу тот проклятый амулет или нет, прислушиваться к своей интуиции, или нет, а сегодня вновь выбор — спасать Гаарса или нет. Хотя какой там выбор, что он может сделать?
— Рэми, родненький помоги! — плакала где-то рядом Варина.
Рэми шумно выдохнул. Что же он — не о себе теперь думать надо, о Варине. О Алисне, о Бранше, о Рисе, которые потеряли главу рода. О семье...
— Хотел бы, — беспомощно ответил он, — но чем?
— Знаю, родненький! Знаю, что для тебя этот день значит, — взмолилась Варина, цепляясь за рукав Рэми, — но к кому мне пойти за помощью? К Бранше? Он дурак, а ты, Рэми, ты умный! Все сделаешь, как надо. Только поспеши, его еще можно спасти...
— Что я могу? — устало спросил Рэми, чувствуя, как его бросает то в жар, то в холод. — Чего ты от меня хочешь?
— Можешь! Отнеси это в замок повелителя, миленький! — Варена вскочила со скамьи, откуда только силы взялись, порылась в корзине и сунула в руки Рэми небольшой сверток.
— Гаарс помог важному человеку, — быстро шептала она, будто боялась, что Рэми передумает. — Я не знаю, что у них там случилось. Миленький, ничего не знаю. Но архан долго у нас дома лежал. Если бы не мы, помер бы... истек кровью. Рэми, хороший мой, ласковый, напомни ему о долге, может, он сможет что-то сделать... Родненький мой, отнеси это в замок! Сама бы сделала, но сил у меня нет, смелости... И с арханами я разговаривать не умею, а ты все же мужчина... Сильный!
Рэми до крови прикусил губу, посмотрел на расширенные, полные страха глаза Варины, и вдруг явственно услышал, хлопок. Это захлопнулась за его спиной ловушка.
Медленно развязал шнур на свертке, он развернул на столе кусок ткани и устало посмотрел на небольшой округлый амулетик на кожаном шнурке. Амулет, узоры на котором в точности повторяли очертания вчерашней лужи. Свернувшийся клубком снежный барс.
Не ходи, кричала интуиция, не смей! Гаарс всего лишь убийца, которому нужен лишь твой дар. Ничего более... А попробуй не пойди, собственная совесть замучает. Хоть и убийца Гаарс, хоть и наемник, а Рэми помог.
— Встретишь моих? — устало спросил юноша, сжимая в руке проклятый амулет.
— Спасибо, Рэми, знала, что ты мне не откажешь — Варина спрятала бледное лицо на плече Рэми. — Кому еще доверится?
— Мне надо идти, — ласково ответил Рэми, сажая Варину на скамью. — Позаботься о Лие и матери.
Варина исполнила обещание. Когда солнце клонилось к закату, стояла она у Северных ворот, там, где встречали подъезжавшие сани.
Равнина за воротами слепила белизной. Очередь из саней медленно продвигалась ко въезду в город. Возничие быстро спрыгивали с козел, направляясь к стоявшей в сторонке будке дозорного.
Подбегавшие прислужники отвозили сани в специально для этого поставленные возле ворот сараи, наскоро меняли их на повозки — по расчищенным городским улицам на санях не проедешь.
Ругались дозорные и купцы, споря о налогах. Кричали приветственно лавочники, встречая товар. Сидевшие в сторонке младшие жрецы в разноцветных плащах ожидали милостыни на храм.
Более всего получал жрец бога торговли Варха, а так же жрец бога удачи Хей. Доставалось неплохо и богине плодородия — матери Эйме. Но чаще всего люди подходили к жрецу черного Айде, бога смерти, потому что смерти подвластны все — и богатые и бедные. И даже Варина, уставшая, одуревшая от страха, кинула в деревянную чашу пару монеток:
— Помоги мне, Айде! Не забирай Гаарса!
Жрец не слышал бесшумной молитвы, но молча подобрал из чаши монеты, поклонился Варине, прочертил в воздухе благословляющий знак.
Женщина запахнулась получше в накинутый на плечи шерстяной платок и устало посмотрела на остановившиеся у ворот украшенные яркой росписью сани. В санях, помимо возничего, какого-то старика и кашляющего юноши, сидели две женщины. Одна молоденькая, совсем девочка, а вторая — возраста Варины. Или чуть больше.
Бородатый возничий весело поздоровался с прислужником, кинул тому монетку. Затем помог женщинам сгрузить прямо на снег немногочисленные узлы, вежливо поклонился попутчицам и направился к дозорному.
Варина шагнула вперед. Темные глаза, ироничная улыбка на губах старшей и бешеный восторг на лице девчонки. Выбившийся из-под капюшона плаща черный локон и легкое сходство с Рэми в чертах шальной, веселой девушки — несомненно, это те, кого ждала Варина.
И кому придется объяснять отсутствие Рэми.
Город, встречал ночь, заливаясь смущенным закатным румянцем. Снег, укутал улицы, приглушил звуки, а вместе с ними и давящую на душу тоску. В этом году Арман так и не сумел до конца оправиться после пьянки в Доме Веселья.
Но завтра все измениться. Арман отошел от окна и зло усмехнулся. Завтра новолуние. И послезавтра, на рассвете, Арман прикажет высечь рабыню. На столичной площади. Прилюдно. Чтобы никто и никогда больше не осмелился смеяться над его чувствами.
3. Глава вторая. Встреча
От окружавший замок повелителя изгороди чуть заметно тянуло мягким ароматом магии. Аромат этот казался почти осязаемым, он топил снег на изумрудно-зеленых листьях, заставлял цвести огромные, с ладонь, ярко-желтые цветы, испускающие кисловатый аромат. Лето посреди снега. И неосознанная дрожь: там, за воротами, был другой мир. Замок повелителя Кассии... мир, в который Рэми входить было страшно. Потому как хотелось. В последнее время он слишком часто испытывал эту смесь чувств: и отталкивает, и тянет.
Мир, Арман... теперь и этот проклятый парк, которым так недавно и так давно восхищался у предела Жерл.
— Чего застыл! — раздался сзади крик.
Рэми поспешно отвел Ариса к обочине, давая дорогу. Коренастый возничий в натянутой до самой бровей меховой шапке бросил на Рэми недобрый взгляд, прикрикнул на лошадей, и те послушно потянули тяжелую, груженную бочонками повозку. Пахнуло запахом спиртного, упали в снег несколько ярко-красных капель, распахнулись широко резные ворота, и одна за другой груженные провизией повозки потянулись в замок.
Пропустив последнюю, Рэми тронулся следом. Но не успел Арис сделать и пару шагов, как был остановлен криком:
— Куда прешь, бродяжка?
Арис застыл, нервно перебирая копытами. Ворота закрылись. А там, за решеткой был осыпанный снегом парк. Прозрачно-голубые сосульки на ветвях и тихий шепот слетающего с деревьев снега. Место, куда Рэми непременно должен был попасть.
Дозорный встал перед Арисом, и Рэми вдруг понял — не пропустит. Такие никогда не пропускают, любят унижать, потому что боятся. И этот боится не зря.
Маг он, как и любой архан, но очень слабый, Рэми не чета. И в замковые попал не по способностям, а по крови. А кровь у него, судя по вышитым золотом знакам по подолу серого плаща очень даже благородная. Младший сынок главы рода арханов. Глупый, бездарный, но горячо любимый. Уверенный в себе мальчишка, которого Рэми так просто было бы одолеть... одним движением.
— Мой архан, не могли бы вы передать духу замка эту вещицу, — Рэми спешился, привычно изобразил глуповатого и трусливого горожанина, потупился и протянул часовому приготовленный амулет.
