Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

Сиё дело заставило на многие вещи смотреть иначе. Ежели иноземный купец по плохой дороге на твоей земле товар везёт, да воз его поломался, то жителям — прибыль. И за ремонт, и за постой — купец платит. Стало быть, с того кузнеца, который воз поправил — можно и поболее подати взять. Тако же и на реках, и на волоках, и во всех местах. От худой дороги — казне доход. А вот если государев груз идёт, то смысл другой: довести его побыстрее да подешевле. А всяк, кто в дороге задержку или поломку сделал — противу государя вор. Как оно людям внятно стало, так и дороги наши поулучшились.

Ещё. Фразу Мусы "К чему управлять людьми, когда можно управлять их желаниями?" — я запомнил. Не единожды обдумывал. "пережёвывал". Прикидывал применение в конкретных ситуациях. И — применял. К пользе своей и Всея Святая Руси.

Пара странных для меня деталей.

Во всех учебниках написано, что едва ли не основной экспортный продукт "Святой Руси" — пушнина.

Мы за эту зиму хорошо растрясли принявших мой закон мари и мещеру, свои белки со Стрелки стопками лежат, в Клязьменском караване было. Не пошло. Соболей и чернобурок у меня нет, у Владимирских сыскалось два сорока бобровых шкурок. Вот их и взяли. А остальное... Цен настоящих не дают. Недостачу с Руси покрывают скупкой в других местах.

Сходно — с моржовым клыком, "рыбьим зубом"...

По этим — "северным" товарам — надо выходить на другие рынки. Подминая под себя прямых конкурентов.

Ме-едле-енно.

Не форсировать избиение лесного зверя, не разжигать жадность охотников заморскими диковинами, не увеличивать "промышляние". Не подымать доход количеством штук.

"Нет — росту производительности труда!".

Дать популяциям восстановиться. Сократить добычу. Развернуть людей к "производящему способу хозяйствования". А доход получать за счёт роста цен на эти предметы роскоши.

Собственно, уже Усть-Ветлужское соглашение с мари, с его требованием сдать все изделия из шкурок диких животных, с запретом торговать с чужими купцами и пускать чужаков на марийские земли, было шагом в этом направлении.

Для человека рубежа третьего тысячелетий, знакомого с понятиями "экология", "Красная книга" — такой подход нормален. Почему коллеги этого не понимают?

Без монополии — такая политика невозможна. "Серебряная Булгария" и "Господин Великий Новгород" — главные конкуренты.

Сразу уточню во избежание: не корысти для, а за ради "спасения редких и исчезающих видов".

Несколько испугало отсутствие интереса к моим собственным "технологическим товарам". По сути, кроме "паутинки" — ничего. Причём "паутинка" — не мой товар, традиционный. Я только чуть перестроил его производство.

Вся механика, вообще железо: наручники, ошейники, зажигалки... отметается с порога. "Русские хорошее железо делать не умеют". Исключение — полсотни классических русских замков со съёмной дужкой и частичным омеднением из Клязьменского каравана. Для булгар — традиционный импорт.

Керамика — аналогично. Причина... У мари, сувашей, у самих булгар в гончарную глину добавляют толчёную раковину, дресву, шамот. И, почти обязательно — 92% изделий — булгары добавляют навоз. Им — только так, а мне как-то молочный глечик с дерьма слепленный... Хотя форму русских кувшинов местные гончары пытаются перенимать.

Только пряслени пошли. В форме денежной мелочи при сделке.

Всякая химия — нет. Мыло зелёное, поташ, скипидар, дёготь, берлинская лазурь... мимо. Единственное — хорошо взяли чёрную краску для волос. Тут просто: Николай поймал седого марийца и устроил показательную головомойку с окраской.

Немного, чисто на "попробовать" взяли колёсной мази: для городских жителей это полезное средство.

Ряд своих вещей я не выставлял. Стеариновые свечки, бумага, глицерин... я уж не говорю о блочных луках и панцирях — самому нужны.

Отказ от приобретения даже образцов — в значительной мере результат "изнасилованного" ощущения торговцев. Я навязал им свои "правила ведения бизнеса", они их вынужденно приняли, но сверх необходимого — ни шагу. И, возможно, наша ошибка: мы начали с традиционных товаров. Когда дело дошло до "новизней" — пустые "кисы".

Да, ещё: рыбой — на Волге не торгуют, вином — не торгуют мусульмане, в лодейных караванах — не везут скот...

К концу третьего дня стало ясно: возможное — сделано. Ни мы, ни караванщики всего не продали, но все выдохлись. Я бы ещё чего-нибудь прикупил, но цены... Ну и фиг с вами.

— Почтеннейшие! Теперь, когда мы обменялись товарами, пришло время подарков.

* * *

"— Сарочка, что тебе подарить на Новый год?

— Да дари что хочешь! Главное, чтоб мех красиво отражался в серьгах с бриллиантами!".

Я, конечно, не отказался бы от соболей с алмазами. Мы бы потом на них хлеба прикупили. Но — не наш случай.

* * *

Муса сразу помрачнел: вспомнил как прошлый раз я из него подарки выжимал. В это раз, он видимо, заранее своих предупредил — на купцах шёлка не видно. А что было товарное, штуками — мы купили.

Караван "выжат досуха". Не в смысле товаров — в смысле нервов. Ещё давить — нарываться. Поэтому играем "в обратную":

— Я прошу достопочтеннейшего Мусу принять подарок. Для нашего дорогого, луноликого и солнцеподобного. Повелителя Великого Булгара и сопредельных племён, самого северного из знамён пророка, опоры веры и столпа просвещения. Я беден и земля моя неустроенна. Тяжко найти мне нечто, достойное взгляда блистательнейшего из храбрейших, мудрейшего из владетельнейших. Однако надеюсь, что ты, Муса, сможешь передать эмиру Ибрагиму моё искренне восхищение. И вот эту вещь.

— А-ах...! Мен офан сену мумкин...! (Не могу поверить)... Оларга менин кез жарылып мункиндик, бирак ол емес...! (пусть лопнут мои глаза, но это...)

— Не надо жарылып. Это — работа моих мастеров. А не то, что вы подумали. Люди говорят — "деревянное золото". У меня нет золота, но есть дерево. Муса, я надеюсь, ты расскажешь об этом так, что эмир будет милостив ко мне. И да развеселят сердце щедрейшего эти скромные простые вещицы.

Ребята развлекались зимой, выпендривались друг перед другом. Вот и получился подарочный набор: здоровенный расписной поднос, на нём четыре широких плоских чаши, в середине — широкогорлая ваза в локоть высотой. Хохлома, естественно.

Купцы слышат — "дерево", но видят-то они — "золото". Тяжёлая форма известной советской болезни. Тут нужен наш, социалистический доктор со специализацией "ухо-глаз". А они самолечением занялись: шипят, хлопают себя по щекам — вот же что надо было брать!

Не, почтеннейшие, вам — рано. Это — роскошь. И пусть этот товар войдёт на ваш рынок с самого верха вашего общества. Не просто красивая диковинка, а атрибут вятшизма и к светлейшей особе — близости.

Вот через годик, когда ваши наглядятся да наслушаются, придумают сказок об этой посуде, морально и материально созреют... А у меня — прибавится олова и льняного масла. Для нормального производства.

Вечером, зная, что утром караван уйдёт в обратный путь, я зазвал к себе Мусу и вручил ему ещё один подарок для передачи:

— Во время похода русских князей и взятия Янина мне довелось встретиться с ташдаром Абдуллой. Мы познакомились с ним при установлении мира между князем и эмиром. Ташдар произвёл на меня неизгладимое впечатление, общение с ним доставило неизъяснимое удовольствие.

Как вспомню, как я тогда... перечислял имена аллаха...

— Ты вспоминал его слова обо мне, вы знакомы. Я был бы счастлив напомнить сиятельному Абдулле о той встрече и прошу передать вот этот скромный подарок. Этот ларчик. В котором, как я надеюсь, покоятся полезные для ташдара вещицы. Эти корчажки содержат жидкое мыло. Они имеют разные запахи, но все — прекрасно смывают грязь и пот с утомлённого трудами во славу аллаха тела правоверного. Если благородному ташдару что-либо понравится — пусть сообщит мне. Я постараюсь прислать ещё.

Мыло — из Пердуновских остатков. Там — не пошло, простое зелёное мы используем постоянно для помойки новосёлов. Но были сделаны несколько подарочных наборов в фигурных сосудиках. Ракита тогда экспериментировала с разными ароматическими добавками. Угрянские смерды не поняли — может, вельможи булгарские оценят?

Тут просматривается одно интересное развитие... Даже — не одно. Вы с контактными ядами не работали? — Вот и я тоже... достаточного опыта не имею. А надо бы — может пригодиться.

Нет-нет, ну что вы! Просто вспомнился государь наш, Александр Третий:

"У России нет друзей... У нас есть только два надёжных друга: русская армия и русский флот!".

Вдруг эмир вздумает... неправильно? Что ж мне, из-за такой мелочи — "надёжных друзей" беспокоить?

Кстати, надо поинтересоваться — кто наследник и что за человек. И кто там — "следующий в очереди"? Чисто на всякий случай. Может, им тоже моё мыло понравится?

Ларчик — ещё один эксперимент моих деревообработчиков:

— А почему всё время круглое?! А квадратное — нельзя, чё ли?

— Ну, сделай.

Сделали. Без применения токарного станка. Некоторые были этим очень удивлены.

Контакт с "мойдодыром"-ташдаром надо активизировать. Прямой путь к "уху владыки" Булгара. Может быть отдельный и очень важный источник информации "из высших сфер". Посылать туда своего "связника"... У меня нет пока таких людей. Передавать через Мусу содержательные сообщения... не рискую. А вот запрос связника, с прикрытием даже не коммерческим интересом, а чисто чистотой эмирячьего тела... Посмотрим.

Пока просто напоминание:

— Ташдар Абдулла, ты не забыл обо мне? И нашем взаимном... э... согласии. В деле спасения твоего любимого внука.

Усть-Ветлужский торг показал: "Святая Русь" не зависит от "Великого Булгара" в товарном отношении. Стоило пренебрежительно отнестись к "предметам роскоши", как из принципиального для меня остался только шёлк. С их стороны тоже не было ощущения — "необходимо". Лосиные "лопаты", медвежьи ингредиенты, тонкий лён, янтарь... После прекращения работорговли — весь перечень. Причём и это — не себе, реэкспорт. Остальное они могут купить у других. Взамен древнего, бездонного рынка бобровых шкурок, имеется куча мелких позиций, где идёт игра чисто на сиюминутной разнице между покупкой и продажей.

Меня это не устраивало. Нужно существенно расширять номенклатуру. Но купцы очень недоверчиво относятся к новым товарам. Требовалось изменить всю схему продаж.

Я и раньше чувствовал, что "такой торг — нам не нужен", но чтобы до такой степени...

Караван уходил тяжело. То у них люди терялись, то товары не так лежат, то лодка течёт... Уже поздним утром я помахал им вслед в последний раз. И немедленно, оставив Николая разгребать купленное, непроданное и собранное Самородом у мари, кинулся назад во Всеволжск.

Вежливо улыбаясь и помахивая ручкой вслед собравшемуся уходить и никак не уходящему каравану, я даже и подумать не мог, что он везёт самую разрушительную бомбу этой эпохи — пацана по имени Плаксень.

Плаксень пришёл во Всеволжск с караваном Акима. Понтов у мальчишки было много. Ещё бы — ублюдок самого Акима Яновича! Коренной, урождённый, исконно-посконный, рябиновский... Единокровный брат Воеводы Всеволжского! Да мы с братом...!

— Вот выросту, Иван куда-нить по делам, и я тогда... вас всех... холопов гадских... плетями без счёту...!

Будь у нас более стратифицированная общность... Где каждый знает своё место... Или если бы статус его был более однозначным...

У меня "воздавать честь по роду" — не принято. Аким и сам на это нарвался. Ему-то мягче: уважаемый пожилой человек, прославленный воин. Подросток с гонором... в подростковой компании обламывается "на раз". Он гонорился, его били, он гадил. "Эскалатор" мелкотравчатый. Довыёживался до попытки поджога. И сбежал.

Сначала — вместе с кучей народа в Усть-Ветлугу. Типа: велено на торгу помочь. Через день, когда понял, что и здесь могут "за задницу взять" — убежал в булгарский караван. Спрятался там. Купцы обнаружили его только на другой день. Ссадить на берег? — Не дойдёт. А Плаксень просился и канючил:

— Дяденьки! Добренькие, хорошенькие! Возьмите меня в холопы! Верой-правдой служить буду! Век воли не видать!

Так началась эпопея этого вредного мальчишки. Элементом которой явилось топанье с досады ножкой по воде речной заводи одной, очень далёкой от здешних мест, реки. В которой сидел, в колодке раба, спрятавшись в воде по ноздри, Темуджин. Ножка — топнула, вода — плеснула, ноздри — залило, Темуджин — умер. А десятки народов, миллионы людей — остались живы.

Но я-то об этом не знал!

Конец семьдесят восьмой части

Часть 79. "Повстречался мне медведь во..."

Глава 432

Спешка моя была вызвана обычной для России проблемой: посевная. Как всегда у нас. Каждый год бывает — а всё "нежданный гость". Который "хуже татарина".

В здешних краях оптимальные сроки сева для яровой пшеницы, в районе 5-25 мая. Посевная, или точнее — то, что я таким словом называю, накатывала, жгла и болела.

Это не фигура речи — состояние душ множества моих людей. Они — хлебопашцы. Для них "пора пахать" — вот при таком прогреве почвы, не суждение, а ощущение. Острое, сосущее. Инстинктивное, интуитивное, рефлекторное. Как чувство голода или жажды. Они спать не могут, болеют.

"Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился".

Озимых у нас пока нет. Но заколдобились многие.

Что к чему — мы понимали. По семенному фонду, по инвентарю — обеспечили с запасом. А вот с тягловым скотом... Его же в склад не положишь, в яму не ссыпешь! Оно же ежедневно кушать хочет!

Так что — в натяг. Как у соседей Есенина:

"Житье у них было плохое -

Почти вся деревня вскачь

Пахала одной сохою

На паре заезженных кляч".

Не так уж безысходно: плужков у нас есть намале, и "кляч" у нас — не одна.

Серьёзный крестьянин в страду пашет на двух лошадях, меняя их в течении дня — одна "урабатывается". Тема "однолошадников" у Ленина — не взбрыки марксизма, а учёт разницы в технологии. И от неё производных в форме урожая и дохода.

Серьёзных хлебопашцев в этих краях до нашего прихода не было. Не было, естественно, и коней под такую работу.

Аким из Рябиновки и Николай из Боголюбова привезли небольшие косяки "добрых" лошадок. Но ставить "племенных" коней в пахоту — просто угробить. Не только деньги — это-то восстановимо. Выбросить время. Которое невосстановимо и всё равно потребуется для выведения приличных пород.

Да и не поставлю я привезённого Гнедка в плуг! Помимо того, что эта... "бешеная табуретка" просто разнесёт любую запряжку — мне жалко. Это мой конь, и я на нём ездить буду!

Аким притащил две сотни семей переселенцев. У Пердуновских — скот свой, у "примкнувших" — пусто. Крестьянина не осадить на землю без скотины. Без избы — можно, без коровы и лошади — нет. Переселенцы из мари и мещеры пашенного земледелия вообще не знают. И не узнают, если им не дать. "Дать" — всё. Включая лошадей.