Зверь лютый. Книга 31. Корзно

Ванька с Фросей не "свекор со снохой", не "кум с кумой", не "деверь с ятровию"... Даже если и сблудил с племяшкой, то по закону ему ничего. А он говорит, что и вообще... "не совал". Нехорошо, конечно. Разврат и непотребство. Но по закону не наказуемо.

А ведь это была просто проверка! Меня! На прогиб. На испуг. На сохранение в разуме. Гениальный лицедей! А ты, Ваня, не понял? Даже после того спектакля, который он устроил вокруг вручения тебе корзна? Он же законобдень и казнелюб! Он же всегда добивается неукоснительного исполнения "Закона Русского"! Нет преступления закона — нет наказания. Он, конечно, самодур, но "в правовом поле".

"Кодифицированный Государь". Это здорово! Это лучшее, что вообще возможно в средневековье! И не только. Это тебе не "согласно пролетарскому инстинкту" или, там, "классовому сознанию". Но "кодексы" надо менять быстрее.

Ай да Андрюшка, ай да сукин сын! Испугал меня нешуточно. Ситуация моих игр с Фросей для него неприятная. Но совершенно мелкая. Яйца выеденного не стоит. Есть и кое-какие позитивные оттенки: сестрица "место своё" поймёт, Остомысл гадость свою придержит, Северские ниже поклонятся...

Но как он сыграл бешенство! Я даже поверил. Учись Ванюша: "гнев державный" — не слюни яростные вразлёт, а хорошо продуманное и подготовленное действие. Браво, браво, Андрей Юрьевич. Только бисировать не надо. А то... ещё прежний пот от страха не высох.

— Ладно. С Переяславлем не передумал? Тогда я племянников поставлю. Одного в Переяславль, другого в Вышгород.

Ну, факеншит, и переходы. Хотя это и есть сущность феодализма: то про секс, то про земельные владения. Я прав: отыграл ярость и перешёл к делам.

Я требовал, чтобы в Киеве был князь — нельзя оставлять стол пустым. Боголюбский это прекрасно понимал и, как и в РИ, мог поставить только Глеба Перепёлку. То, что сам Боголюбский не остался князем в Киеве — уже само по себе потрясло летописцев. Не поставить второго по старшинству... Народ этого просто не вынесет.

А как тогда Переяславль? Я по старшинству третий. Но я... "Зверь Лютый", Воевода Всеволжский. Я — не хочу. Напрочь.

В РИ в Переяславле оставались "сыновья Глебовы" — старшего бы и поставить князем.

Тут влез я со своим "училищем для рюриковичей".

Исключительно из лучших побуждений! Для укрепления связей в правящем доме, для повышения качества "вертикали власти"! Но, вот в данном конкретном... Переяславль оставлять без князя нельзя. Без хоть какого, хоть двенадцатилетнего мальчишки. От которого никакого толку. Кроме корзна.

Про особенности отношения к князьям на "Святой" Руси я уже... "Князь? — Должен быть".

А годных — нет. Нет потому, что кроме исконно-посконного — "Вся Русь достояние дома Рюрика", есть уже удельная система. Переяславль — владение Всеволода Ярославича Великого. Его сына Мономаха. Сына Мономаха Андрея Доброго, его брата Юрия Долгорукого. И Боголюбский не хочет упускать "семейный удел". Не просто не хочет — не может хотеть. Нельзя отдавать "отцовское наследие" чужим. Другие Рюриковичи, даже и Мономашичи — для него чужие.

С одной стороны, он — Государь Всея Святыя Руси.

С другой — удельный князь. Для которого родовой удел — важнее этой "Всея".

И вот, даже понимая непригодность, ненадёжность племянников, он вынужден ставить их на ключевые позиции, потому что других, подходящих по родству — просто нет.

"Хоть дерьмо, но своё".

Я это понимаю. Умом. Но не — "воспринято с младых ногтей". Сказать прямо "нет" — не могу. Именно сейчас, сразу после моих игр с Фросей. Мои возражения будут восприняты не по смыслу, а по отношению. По отношению к принявшей меня семье, к клану потомков Долгорукого. "В семье не без урода" — проявлением "уродства" и будет моё недоверие к "кровным родственникам".

— Кукушонка приняли, а он в гнезде гадит. Братьев выпихнул невесть куда. С племянницей поразвратничал, теперь племянникам доли не даёт. Падла лысая приблудная.

Так многие подумают. А некоторые скажут и вытекающее — сделают.

Это была ошибка. Две: нельзя было оставлять Перепёлку в Киеве, нельзя было ставить "торцеватых" в Вышгород и Переяславль. Этих княжичей из "вышгородской шестёрки", из семьи покойного Ростислава (Торца), старшего брата Боголюбского, изначально, с детства их, ему враждебных, нельзя было ставить на такие важные места. Но...

Я понадеялся на то, что мы подомнём Волынь, отодвинем смоленских. Что не будет, как в РИ в ближайшие два года, походов волынских князей на Киев, от которых Перепёлка убегал в Переяславль. Но когда через два года Кончак привёл орды с огромными метательными машинами и "греческим огнём" к Переяславлю... было очень тяжело.

Андрей молча рассматривал меня. Буду ли я снова возражать? — Не буду.

Против своего понимания "правильно" он не пойдёт. Чтобы переубедить нужны не логика и подозрения, а "неубиваемые" улики типа прямой и однозначной измены. Такого нет. Придётся принять его решение. Хотя, конечно, глупость.

— Лады. Тогда другое. Я обещал тебе "причастие в земле Русской".

Андрей очень хочет накинуть на меня удавку вассальной клятвы. Так ли, эдак ли. Для этого нужно дать землевладение в "Руськой Земли". Подобное делали английские короли шотландским аристократам: владения в Англии давали больше дохода, и гордые скотты предпочитали служить южанам.

От Переяславля я отказался. Рязань отдать — там свой князь сидит, союзник. Перевести его в Переяславль... Андрею довлеет понятие "родового удела", а Живчик Рязанский не из клана Долгорукого.

— Я говорил с Благочестником. Зимой пойдём выбивать воров с Новагорода. И ты с нами.

Оп-па. Без меня меня женили...

— За это получишь в удел Торопец.

— Торопец? И всё? Нет. От Зубца до Сурожа.

— Сурож у греков! В Крыму!

— У нас — свой. Я от него с Двины на Усвяты шёл. И дальше к Лукам.

Нефиг было шпионом меня тогда посылать. Я ж прежде и не знал, что на Руси такое селение есть. А теперь знаю и могу хотеть.

Я там ножками ходил, ручками махал, глазками глядел. Это не какой-нибудь Конотоп или Червень.

Я — знаю. Знаю — что, как, для чего.

Хочу. Конкретно.

Очень приятное чувство.

Андрей зло, "страшно", "высасывающе" смотрит на меня. Снова мнёт рукоять меча. Увы, я и это знаю. Перетерпел, не испугался, не обделался в первый раз. А теперь... повторы были многочисленны, стали привычны, рутинны. Не страшно. Придётся тебе, Андрюша, какой новый страх для брата Ванечки изобретать.

Факеншит! А вот это — чрезвычайно важная мысль. Боголюбский такой. Изобретатель страхов. Он может. Заелдырит чем-нибудь новеньким.

Не расслабляйся, Ваня.

— Много хочешь. Ишь губу раскатал. Ещё и у меня городок отобрать хочешь.

"Жабизм" удельщины. Зубец в устье Вазузы — Суздальское княжество. Я требую у Боголюбского его городок. Один из десятков.

Моим современникам этого не понять. Типа: Кунашир и Итуруп — Россия. А уж Сахалинская ли это область или Приморский край — какая разница? — Не Япония же.

Зубец — Русь. А под каким князем, Андреем или Иваном...

У удельного князя мысли другие: удел — моё. А "Святая Русь"... ну, пусть будет.

Если Боголюбский отдаёт мне Зубец — он уже, хоть бы частично, хоть бы по мелочи — Государь. Если нет — только князь Суждальский. Пусть бы и с цацкой типа "Шапка Мономаха" на голове, но без чувства "Всея Руси" в мозгу. Не Государь, а так... ряженный.

Если отдаёт — у него появляется моральное право требовать похожего от других князей.

У всех обезьян, и у русских князей тоже, основное воспитание — личным примером, "делай как я". И наоборот: "не желай другому того, чего не желаешь себе".

Тема ещё не "горит", но скоро "полыхнёт". Пока он расставляет князей только в "пустые" уделы: туда, где прежняя власть была враждебна и нами побита. Он — победитель, делит добычу. Да, на Волыни, между делом, "сносит верх" феодальной пирамиды — нет там "светлого князя". Прежняя династия вышибается полностью. Но ставятся, пока, "исконные" князья. Аж два. Кто имеет хоть какое-то право на волынские земли, кто претендовал на них раньше.

Сходно, от "восстановления законности" планируется и судьба Новгорода. А вот о переделе, пересаживании князей в Полоцкой, Черниговской или, не дай бог, Смоленской — и слова не было.

Теперь есть. Смоленский князь отдают кусок своих земель. Вслед за Суздальским. Не по приказу, а "по согласию". Следуя своим, глубоко личным, душевным ценностям. Тому, что для конкретного Благочестника важно — "братолюбию".

Скажи какому-нибудь моему современнику, что "братолюбие" — аргумент для решения вопросов войны и мира, территории, политики — не поймут.

Сиротки, наверное.

Я, конечно, хочу больше. Всю Волгу. От Ярославля вверх. И по Суздальской стороне, и по Новгородской. И Двину всю от Двинца и до моря. Со Смоленскими, Новгородским, Полоцкими, жмудскими, латгальскими, ливскими... берегами. Но говорить об этом нынче глупо: не только потому, что не получу, не только потому, что и вообще ничего не дадут — мне просто нечем взять эти земли. Нет людей, которые могли бы установить и обеспечивать там мои порядки. Тамошние "святорусские" старинные обычаи и обеспечивающие их люди, мне не только бесполезны — вредны.

"Рот не разевай на чужой каравай".

А главное: на тот "каравай", который прожевать не сможешь.

Не разеваю. Пока.

Боголюбский никогда не отдаст те шесть волжских крепостиц, которые поставил Долгорукий после разрушительного похода Изи Блескучего и Ростика Смоленского полтора десятилетия назад по Верхней Волге. Только когда не только самих княжеств — Волынского, Смоленского, Новгородского — не станет, но и исчезнет возможность их возникновения. Когда Русь станет единой и эти места — глубоко внутренними землями. А пока там стоят гарнизоны, служат гридни и крепостные мастера, тратятся казённые деньги...

Андрей уже обсуждал с Ростиславичами тему "приведения Новгорода к разуму". Три брата Благочестника получили уделы в Новгородской земле. "Получили" — "на бумаге". На воле Государя. Теперь их надо реально взять. Князья уже чувствуют себя собственниками новых владений и хотят "вступить в права". Благочестник — он же братолюбивый! — их поддерживает.

"Взять" — война. "Война" — дружины, полки. Люди, кони, припасы, деньги... Земли, которые всё это дадут. Нынче владение только у Благочестника. "Полюбить успешно братьев" он не может: Смоленское княжество не вытянет в одиночку войну с Новгородом. Нужны союзники. И не пара-тройка чьих-то подручных князей — потребны серьёзные силы.

Ради своей "любви к братьям", ради сохранения их "чести" Благочестник и вынужден кланяться Боголюбскому. Ну и ради кое-каких мелочей, вроде мира на северных границах, сохранения "пути из варяг в греки", торговых и юридических преференций.

В РИ союз Боголюбского и Благочестника послужил основой для провального похода на Новгород 1170 г. Потом Ропак умрёт, поставят Рюрика Стололаза. Его новгородцы тоже выгонят. Но интересы Рюрика — на Юге, он и сам не против.

— Честь? — Да-да. Конечно. Но Киев или Белгород — лучше.

Благочестник из союза выйдет и Боголюбский сам, "хлебной блокадой", приведёт мятежный город "в разум".

Забавно: вроде бы есть имущественные, экономические, военные интересы. Но стоило Ропаку умереть, едва отпал вопрос о "чести изгнанного чернью князя", как всё остальное стало уже не столь важным.

В АИ этого пока не случилось, Благочестник делает что может: готовится к новой войне, ищет союзников. И, он вовсе не дурак, пытается "приспособить" новую, проявившуюся в Киеве, силу — Ваньку-лысого.

— Ежели этот... князь новоявленный в Киеве ворота открыл, то пусть он и в Новагороде воротником поработает.

— А с чего бы Ваньке в эти дела лезть?

— Дык... слава же! Богоугодное дело же! Братская любовь меж рюриковичей же жь!

— Не. Он — дикий. С дебрей тока-тока вылезши. Да и вовсе — Не-Русь.

— А... а мы ж заплатим. Как разным диким, как литвинам или кыпчакам.

— Э... слыхал как он княжну-рабыню торговал? Какие там цены сказывал? И чем дело кончилось? Не, деньгами его не сдвинуть. Святынями какими, иконами, там, мощами... Не. Не благочестив он. Разве что — землями. Уделом. Он теперь в корзне — может рюрикович собрату-рюриковичу землицу в удел дать?

Так шли разговоры сперва между суздальскими и смоленскими ближними боярами. Наконец, князья сошлись напрямую. Я подпрыгивал и уелбантуривал, дограблял и упаковывал, выяснял предпосылки возникновения "столпа русской словесности". А Андрей и Роман делали своё княжеское дело: обсуждали как бы нам бы подобустроить бы Русь. Само собой — к благорастворению и процветанию. Меня там не было и быть не могло. Взаимная неприязнь с Благочестником исключает прямые контакты.

Андрей, оказавшийся в роли необходимого (его не обойти) посредника, воспользовался ситуацией. Для продвижения своих интересов.

А их у него два: поставить Новгород на место. Это цель явная, давно и многократно озвученная.

Другой, не озвучиваемый, но очевидный: ослабить вероятного противника.

То, что Ромочка — союзник, можно молодым втюхивать. Андрей в волю навоевался со смоленскими и вполне понимает: после нынешнего разгрома волынских, пока ольговичи в сваре между собой, на Руси две силы: он и Ростиславичи. Едва под ним стол качнётся — они станут врагами явными. С Ростиком он сумел установить баланс. Правда, с участием Черниговского Свояка. Оба партнёра Андрея умерли. А новым... веры нет. Поэтому надо наперёд ослабить "вероятного противника". Например, забрать у него часть земель. И передать их "верному человеку" — Ваньке-лысому. Зря, что ли, ему своё корзно дал поносить? — Пусть работает.

У Андрея — тот же "кадровый голод". Нет надёжных, компетентных людей княжеского происхождения. А я, при всей своей наглости и хамстве, в изменах не замечен. Проверку... проверки — прохожу успешно. Да и прижать меня, ежели что... На худой конец сказать эмиру булгарскому: "Забирай Стрелку".

Забавно, что и Ромочке вариант со мной перспективен.

Дав мне земли по Верхней Волге — Западной Двине Благочестник отгораживается от Новгорода и гарантированно получает союзника. Я их не отдам, я жадный. А новгородцы будут их выжигать. До полного разгрома. Их разгрома. Влезать туда мне придётся всеми силами. А не отрядом в две-три сотни душ, как в Киев. А уж потом, после победы, они с Ропаком зажмут меня между Смоленском, Полоцком и Новгородом.

Зачем тут чужаки? — Пшёл вон, к себе на Стрелку.

"Мавр сделал своё дело? — Мавр может уходить".

Я не негр, но будущее моё Благочестник представляет вполне по-мавритански. Ну... я так думаю.

Эти резоны вполне понятны, при простейшем обдумывании становятся очевидными. Дальше на них накладываются личные отношения и ритуалы. Благочестник не будет со мной разговаривать. Просто исключено: я его несколько раз унизил. И в Смоленске, и в Киеве.

Он бы и к Боголюбскому не пошёл, но братья "плешь грызут" — дай уделы, дай!

— Ладно, дам Ваньке Торопец, а вам уделы он отвоюет.