Зверь лютый. Книга 31. Корзно

Архиепископ Илья. Который чертей в церковных сосудах разводит и на них в Иерусалим, с умными людьми потолковать, летает. В РИ в ближайшую зиму, когда войска четырёх русских князей придут к Новгороду, Илья будет поднимать боевой дух защитников, устроит крёстный ход по стенам, чудотворная икона у него в руках плачет и на фелонь падает. Прося у людей новогородских защиты.

Четвёртым должен быть тысяцкий. Он, конечно, есть. Но его нет — в событиях последних лет этот персонаж не всплывает.

Забавно: Новгород воюет. Тысяцкий должен быть "впереди на лихом коне". А его нет. Во главе войск — другие персонажи. Новгородское войско останавливать Ропака у Старой Руссы водил Якун. Могу предположить... Я уже говорил, что тысяцкий в русских городах — "народная должность". Ему городское ополчение в бой вести, а, значит, надо быть "ближе к народу". Но народ-то новгородский, как показала встреча в Луках, вовсе не за "самостийников". Народ заткнули, предводителей поубивали, мозги вправили, но...

Похоже, нынешний тысяцкий в Новгороде — зиц-председатель. Удобная фигура, которая ничего из себя не представляет, ни на что не претендует. Прокладка между верхушкой-сепаратистами и народом.

А реальными боевыми делами занимается сотник. Даньслав. Он пробился в Киев, получил одобрение от Жиздора и привёз в Новогород Подкидыша. Он дважды командовал набегами на суздальские владения на Белоозеро. Почему его не избрали тысяцким? — Не знаю. Может, родовитостью не вышел, может ещё какие тамошние полит.заморочки.

Но именно он наиболее известный, успешный воинский начальник в Новгороде.

Мораль? — Вот его отпускать нельзя. "Армия баранов, предводительствуемая львом" опаснее "армии львов, предводительствуемой бараном". Пусть уж "добрые мужи новгородские" какого-нибудь себе "барана" в вожаки найдут.

"Четыре ноги табуретки" нынешней новгородской самостийности. Победа Ольбега выбила одну ножку. Но табуретка не завалится. Пока.

К Якуну у меня подходов нет. И не нужно. Он — "умный". Когда поймёт, что их дело проиграно — сам будет искать пути к примирению.

Илья вызван на архиерейский собор в Киев. Пойдёт — не пойдёт... Не ясно. Но учитывая его личные качества — возможно. Если не пойдёт, то отлучение. Это, конечно, послабее киевского поруба, но тоже годится.

И остаётся Подкидыш. Роман Мстиславич. Убрать князя из Новгорода — вызвать там "нестроение". Для Новгорода даже несколько месяцев без князя — проблема, специально отмечается в летописи.

"Без царя в голове" — русское народное выражение о бестолковом человеке.

"Народная демократия" в Новгороде настолько ненародна и недемократична, что без князя превращается в массовое убийство.

Честно говоря, мы с Точильщиком готовили варианты физического устранения Подкидыша. Но это далеко и непросто. Опять же — как бы хуже не было. Вот бы выманить его из Новгорода. Куда поближе. С малой свитой.

Во-от.

Выкупать пленных будет князь Роман. В Усть-Шексне под мои гарантии безопасности. "Я никогда не вру" — всем известно. Любому другому — отдам одни головы пленных. Такая я сволочь, "Зверь Лютый".

Два аспекта моей репутации. Третье — вес Даньслава в Новгороде. Там немало "больших людей", которым важно его вернуть. Четвёртое: тайна рождения Подкидыша. Знание получено от Агнешки Болеславовны. Такую инфу — только с глазу на глаз. Пятое — непомерное честолюбие и безбашенность Подкидыша. Шестое — печатный станок. И седьмое...

Факеншит! Саксин! Эту болячку надо выковырять и прижечь.

Пошла обычная административная работа. Ольбег принимает подарки и общается с аборигенами, Дик ремонтирует по мелочи кораблики, собирается в обратный поход, Любим отправился конвоировать изменников в Боголюбово. Ярославцы вернулись в Белоозеро, поглядели на столы с объедками после празднеств, порассказывали как в Ковже страшно было, как к ним народ с округи бежал: там места довольно населённые, ушкуйники не сдержались, начали резать-грабить-жечь. На другой день — "вам в родную сторону". Недовольны. Славы не набрали, хабаром не обзавелись. И чего ходили?

А Точильщик, прихватив пару пленных новгородцев, идёт малым отрядом к Мологе. Где и отпускает пленных ввиду тамошних жителей. Примерно в тех местах, где мы стояли во время Бряхимовского похода. Я там как-то уделал насмерть гадского слуга гадских нурманов.

Мужички несут мою грамотку насчёт отдачи пленных. И вязанки из двух сотен отрезанных ушей: больше мертвяков на месте боя не нашли.

В Мологе посадник за пять лет не сменился, он меня помнит по "божьему полю". И понимает прекрасно, что та чёртова синепарусная громадина, о которой освобождённые рассказывают, с сатанинскими "водомерками" и огнеметательными ушкуями, может и возле его города появиться. А следом — белозерцы приплывут. Тысячи!

Даёт освобожденцам лодочку, припасы, людей и те, с всевозможным поспешанием, бегут в Новгород.

Прямо до Новгорода — четыре сотни вёрст. Прямо здесь и птицы не летают. А по речкам... я здесь проходил, представление имею. Три недели в одну сторону — минимум.

Ольбег в Белоозере "купается в лучах славы". И натыкается на простую вещь. Две сотни ртов его отряда да почти сотню пленных надо кормить. Ещё есть погорельцы у Ковжи. Тоже — дай. Местные начинают цены на хлеб, мясо, рыбу поднимать.

— Люди добрые! Да как же так?! Мы ж вас от разорения и погибели спасли! А вы нам и рыбки не даёте?!

— Эт... вишь ты... было б то разорение иль нет... темна вода в облацех... А вот коли рыбку повыловят — нам кушать нечего будет. Вы, конечно, герои славные. Но много вас, жрёте сильно. Шли бы вы с отседова...

Это хорошо, что в отряде конницы нет. А то с сеном бы да с ячменём — вовсе труба была бы.

Лет двести назад, пока в этих краях весь жила — она ячмень сеяла. Потом пришли русские, пошла пшеница, овёс и рожь. Ржи всё больше. Но на всех не хватает. Всегда прикупают хлеб с Суздальского Ополья. Удобно: по Которосли в Волгу сплавили, чуток вверх поднялись, по Шексне на Белое потянули.

Но вот прямо сейчас не тянут. Не из-за набега Даньслава. Торг хлебом ведут суздальские бояре через своих приказчиков. Русский боярин, как и вообще средневековый феодал, не сколько воин, сколько "хозяйствующий субъект". Пока "хозяин" не топнет — приказчик не побежит. А вся господа ходила с Боголюбским к Киеву. И вот только-только начинает возвращаться.

Речки там невелики, время — июнь...

— А не погодить ли нам? Пока дожди пойдут, вода подымится. А мы покуда сенокос отведём, хабар киевский разложим, болезных с похода подлечим...

В Белоозере цены на еду поднимаются, на хрень, типа пушнины, падают.

Вышел как-то Ольбег инкогнито по торгу погулять, а ему курочку за полугривну предлагают.

— Да я — знаешь кто?! Да ты кого обдурить-ободрать настропалился?!

— А мне пофиг. Мы с Маэксы. Нас эти все дела... Не любо — не бери. И без тебя на мою курочку покупатели сыщутся.

Мужичок прав: ушкуйники шли через озеро от западного берега в юго-восточный угол. Маэкса — на южном, вёрст за тридцать. Разорили бы новгородцы Белоозеро и ушли бы. Был бы кое-какой микровариант Батыя: кого-то режут, но не нас. Потом, правда, и к выжившим нищета приходит.

Ольбег, едва сдерживая обиду телеграфным стилем, жалуется мне и просит разрешения "уйти отсюда едр.фе.". Мне Белоозеро нынче не надо — не прожевать. Особенно, с учётом "свободолюбия" и вооружённости тамошних насельников.

Причём, мы ж не знаем — будет ли третий новгородский набег? Пять половецких набегов в один год я помню. А эта напасть чем хуже? Даньслав в плену, но там и другие витязи есть. Дороги натоптаны, ушкуи просмолены. На новгородских границах каких-то особых угроз нет. Могут. Потретить.

Боголюбский, вернувшись в Залесье, дружины распустил. Собрать и послать в Белоозеро большой отряд... можно. Зимой. А пока отношение населения к спасителям ухудшается прямо пропорционально съеденному.

Я, честно говоря, собрался уже отряд выводить к себе на Стрелку. Другие задачки есть. Но, просто для чистоты взаимопонимания, предлагаю Боголюбскому: а отдай-ка ты мне Усть-Шексну. На время. У озера стоять Ольбег не может, бунт получим, совсем убирать — рискованно, ежели что — не поспеем.

Верхнее и среднее течение Шексны — Белозерье, нижняя — Усть-Шексна, прямо суздальские владения.

Маноха в это время разматывает Жидиславича. Дело выкручивается ещё не в заговор, но в "группу оппозиции". Поход на Киев больно ударил по кишеням бояр. Так и в РИ было. Они недовольны, бурчат промеж себя:

— Как бы... нам бы... князя помягчее... бы...

Иван Грозный Андрею Боголюбскому по крови не потомок, но оба с молодых лет от боярской наглости натерпелись, оба видят, и не безосновательно, множество врагов в приближённых, у обоих степная кровь в жилах кипит.

"Привыкли мы... ломать крестцы... и усмирять строптивых...".

Скифы. Итить их алюром в три креста.

Короче:

— Ванька! Бери Усть-Шексну под себя. Наведи там порядок. И чтобы ни одна гнида....!

На хрена оно мне надо? Но — яволь супер-хер-кайзер!

Шексна нынче — четыреста вёрст, нижняя сотня — суздальская. Отправляю туда небольшую команду из выученников Скородума, чуток приказчиков от Николая, конвойную полусотню. В дополнение к отряду Ольбега. И начинается там... как в Городце Радиловом было — "прогресс в полный рост".

В смысле: рабам — волю, нищим — корм, подати — долой, недоимки — простить.

"Земля крестьянам, мир народам, хлеб голодным".

— Ура! Слава те, Господи!

Детей в охапку и в пересылку. Всем — грамота и гигиена. Ни нитки, ни волосины...

— Не! Никогда! Ни за что!

"Вставай. Проклятьем заклеймённый...".

Вставай и проваливай. К едрене фене. А кто не провалит, того закопают.

Сперва по-хорошему. Потом всё круче. Бунтовщики в лес с семьями ушли, скалятся оттуда, гадости делают. Иные в Белозерье плачутся, просят унять "Зверя Лютого". Там тоже горячие головы:

— Пойдём! Поможем братьям и сёстрам! Избавим народ православный от Идолища Поганого!

Ольбег, получив мой приказ, перекрывает Шексну. Наглухо. Ну, такой-то эскадрой... Речка-то не маленькая, но и не Волга в разлив. Основание простое: это — владение Всеволжска. Во Всеволжске — санитария и монополия внешней торговли.

— Входишь с товаром? — Продай казне. Вон приказчик сидит.

— А без товара?

— Мыться-бриться-клизмоваться.

Повторю: в Белозерье высокий уровень товарности хозяйства. То, что в тех краях получилось из-за "Погибели земли русской" и разгрома торговых путей, то у меня получается таможней на Шексне.

Недовольные могли бы уйти на запад. Но там Новгородские земли, с Новгородом — война. С востока, от Сухоны, с Кубенского подпирают мои погосты. Там сходный режим уже с год. Остаётся север и северо-восток. Там хлеб не растёт. Лесной товар взять можно. А дальше? Кушать ты его не будешь.

Эдакий смягчённый вариант "хлебной блокады", которую Боголюбский (в РИ) через пару лет Новгороду устроит.

Тема мгновенно завертелась остро.

— Мы! Белозерские! Кто нам пути заступать смеет?!

— Никто. Никто и не заступает. Там — брильня. Там — клизмильня. Там — карантильня. На сорок дней. Вперёд.

Мы это уже проходили. Мы это каждый день непрерывно проходим: фильтрационные лагеря на границах работают постоянно. Закрываются только когда граница дальше сдвигается.

Полторы тысячи мужиков с Белозерья снесли бы отряд Ольбега. Но они не все на месте — часть ушла промышлять на север. Есть опаска: бой с Даньславом они видели. И нет напрочь "головы" — некому возглавить общее ополчение.

Потыкались-потыкались...

— Давайте мириться.

— А давайте. Вот наши цены.

— Не! Да ты цо?!

— Мы не торгуемся, мы сообщаем. Втрое. Дешевле. К нам. Втрое дороже — к вам.

Монополия внешней торговли. Дополненная транспортной монополией.

— И, для подтверждения мирности и про меж нами любви с согласием — вернуть всех пошехонских. Которые от нас с Шексны убежали.

Понятно, что всё не просто. По речке сожгли три вышки. По счастью, сигнальщиков удалось вытащить. В Белоозере фактору руки сломали, побили сильно. Но факторию не сожгли, не разгромили. Компенсация за нанесённый ущерб взыскивается с первого попавшегося белозерского купца.

Здесь так принято, "коллективная ответственность по месту прописки", я про это уже...

А вокруг, в леса и болота, входят команды паренька одного. Авундием звать. "Голядь угрянская". У него голядин... три на сотню. Но науку, которую когда-то в Пердуновке битый беззубый боевой волхв Фанг в своих учеников вбивал — знают. Авундий за эти годы вырос, заматерел. Ума не растерял, а навыка ещё приобрёл. И вдруг выясняется, что охотники на пушного зверя — это, конечно, круто. Но против охотников на зверя двуногого... не тянут.

Я — жду. То есть, идёт куча важных дел, в гору взглянуть некуда, пара тысяч только киевлян привезённых... язычники северские... у Прокуя дела важнейшие... хлорку вторую очередь запустили... аккумуляторы и грозоотметчики... удмурты оценили разницу с властью Булгарской — срочно хотят в полноправные... Аким дошёл до Ага-Базара, сцепился там с ташдаром. Нахрена?! Милый, полезный человек, но... не глянулся. Салман остался старшим по военке. Тут-то он и вспомнил, как в походе над прочностью его задницы насмехались. Теперь у всех такие же будут. Чтобы подзорные трубы сквозь двойные тулупы ломать. Где я столько труб найду?!

Вдруг сигналка: "Подкидыш через пять дней будет в Мологе".

Всё кидаю, ночь напролёт раздаю ценные и особо ценные, перед рассветом — в "Ласточку" и спать. Четыре сотни вёрст до Усть-Шексны... отосплюсь.

Ты, девочка, той поры не застала. "Русь Святая" — велика. Это и радость, и гордость. И беда. Куда не пойдёшь чуть дальше нужника — считай дни да недели. Время-времечко. Жизнь — как песок меж пальцев. Вскочил на коня да поскакал. А дело — встало. Ух как меня это злило!

На месте — шумно, людно, село переполнено, но Точильщик уже шатры в стороне поставил, обустроил "переговорную площадку". Я и с Ольбегом пообниматься успел, с людьми поговорил, бойцов с победой поздравил лично, награждения вручил. Осмотрел новый фильтрационный лагерь, таможню. Строители первые "белые избы" под персонал ставят. Есть, конечно, недочёты. Но такими силами, за такое время... молодцы.

Пленных глянул. Так-то мои не зверствовали. Кормёжка, лечение — каждому. Но семеро раненных умерли, двое убиты. С Даньславом познакомился. Яркий мужик, нервный, злой, хитрый. Враждебный. Хоть и пытается выглядеть ягнёнком.

Тут с другого берега речки машут — гости едут. Ну пойдём, поглядим — какой из себя этот... Подкидыш.

Два потрепанных ушкуя с Мологи пристают к берегу. Полно народу. Гребцы — местные, в рубахах, пассажиры — новогородские, в доспехах, с оружием.

— Стоп. Всех оружных-бронных — вернуть в лодейки. Кому охота в бою переведаться — пусть назад идут.

Сеунчей сбегал, пересказал. Там разговоры-выкрики. Выражение эмоций.

Выразили. Принялись сброю снимать.