Игры олигархов

Ярослава дрожала внутри, сглотнула ком в горле:

— А там прописано, что ты обязуешься, что моих подруг не тронут?

— Я свои слова держу. Можешь позвонить им и узнать. Иди сюда.

Девушка дрогнула, отвернулась, но подошла, и оказалась в его объятьях.

— Будь милой и послушной, и им ничего не будет угрожать, — прошептал ей на ухо, нервируя даже касаясь дыханием.

Сволочь! — сжалась и зубы стиснула, чтобы перетерпеть его тисканье.

— Год, а потом...

— Год большой срок для женщины. За год можно родить ребенка, миллион раз выйти замуж и развестись, заболеть, потерять товарный вид, уехать. Мне не интересно это.

Алекс впился ей в губы, прижал к себе за спину и ягодицы. Она дрожала, пыталась выкрутиться, но несмело, как стыдливая девственница, не женщина, не желающая мужчину. Лешему понравился ее трепет, понравилось вздрагивание от каждого прикосновения. В этом была новизна, вернее нечто давно забытое, но очень дорогое.

Рука мужчина легла на грудь девушки и она взвыла, взбрыкнула и тут же затихла, трясясь как листок на ветру в его руках. У него возникло ощущение возвращение в юность, в пору робких объятий и поцелуев, когда хочется быть опытным, а девочкам раскрепощенными, но стоит чуть перейти грань запретов и начинается тайная зона, где фальшь слетает и оголяет истинные чувства. Стыдливость, страх и трепет, желание до головокружения и звона в ушах. И ничего не надо, ничего не ведешь кроме блаженства ее трепета в твоих руках, своей власти над женщиной, что сдается тебе, как неприступная казалось бы, крепость. Сладость обладания, сладость победы — миг, что рвет душу и сердце в крик, и помниться, сколько б не пало потом "крепостей" на твоей дороге.

— Ярослава, — прошептал в искаженное лицо девушки. Она отворачивалась, было видно, мечтает уйти, избавиться от него. Но это до срока, это потому что она еще не знала мужчины — мальчики не в счет. Он первый, и он научит ее слушать свое тело, его желания. Он.

Руки проникли под рубашку, пальцы наслаждались нежной кожей, а губы пили всхлипы.

Немил? Неправда.

Ярослава дрожала от ненависти и брезгливости, от ужасающего ее унизительного положения, в котором она должна терпеть ласки Алекса, его поцелуи, требования. Но вместе с яростью и негодованием рождалось что-то еще, подспудное, робкое, но приятное и тем смущающее девушку. Она боялась того, что будет дальше, бунтовала, не желая быть рабыней, а телу было все равно на мораль хозяйки.

Рука Алекса проникла под брюки, трусики, легла на лоно, и Ярослава вздрогнула, взметнулась с фырканьем сквозь сжатые зубы. Она рвалась, мечтая избавиться от его рук, но внутренний запрет сдерживал ее и разрешал лишь шипеть как кошке, заставляя терпеть.

Леший упивался ее взбудораженностью, нервными плясками на одном месте и попытками уйти и вернуться, странными, забавными и очаровательными звуками, что она издавала явно вне себя, оттого, что вынуждена подчиняться. Ярослава не то взвывала сквозь зубы, не то утробно урчала, как угрожающая сопернику кошка. И ему безумно нравилась такая реакция.

— Пойдем в спальню.

Потянул ее в комнату. Завел и начал раздеваться, глядя на девушку, впитывая ее эмоции. Ярослава каменела, бледнела, вспыхивала, шла пятнами, взгляд ненавидел и убивал, потом терялся, таял, удивлялся, пугался и восхищался. И застыл в недоумении и испуге.

Единственным своим телесным достоинством Леший считал фаллос. Алекс не смирялся, но все же отдавал себе отчет, что не красив, не изыскан фигурой. Но он точно знал, что в отношениях меж мужчиной и женщиной большую роль играют сексуальные отношения, и чем лучше, крепче и чаще женщину удовлетворяет ее мужчина, тем меньше у нее нервных всплесков, глупостей в голове, меньше ссор и недоразумений, и меньше внимания она уделяет внешности партнера. Хороший секс компенсирует любые недостатки.

Леший не даром не знал отказа женщин. Правда, дело он имел с теми, кто знал толк в чувственных удовольствиях. Эти хоть и надоели ему до чертиков, но были готовы прибежать на его свист в любое время. Благодаря им ни одна светская красотка не кривила свою мордочку при виде некрасивого мужчины, что больше за внешность и характер и был прозван Лешим, а наоборот, заинтересованно оглядывали его, кокетничали, льстили и ластились.

Он по привычке намерянно выставил на обозрение Ярославы свои возможности, чтобы и она поняла, что не так он уродлив, как он считает, в нем есть свои плюсы.

Однако ее зрачки расширились от испуга и девушка попятилась, вжавшись в стену.

Алекс дернулся от этого, как от пощечины и разозлился:

— Раздевайся, — процедил. Она закивала, но не двинулась.

Алекс подошел к ней и, видя, как огромны стали зрачки Ярославы, потянулся к ее губам, сообразив, что она испугалась его достоинства, потому что неопытна. Нужно немного успокоить ее.

Поцелуй был ласковым, нежным, но губы девушки были ледяными. Она чувствовала как слишком уж большой, неожиданно для комплекции Лешего, фаллос упирается ей в живот и, примерзла к месту, боясь даже вздохнуть. Она понятия не имела, как можно выжить после Лешего. Наверняка кто-то умирает под ним, а кто-то потом попадает в больницу. Наверное, поэтому он вынужден искать девушек в другой среде, чтобы не иметь скандалов в своей.

Алекс расстегнул пижамную рубашку и скинул ее на пол, приник груди Ярославы. Она зажмурилась, задрожала, чувствуя, что близится ее конец. Ощутила странную смесь жалости к себе, панику, наводняющее разум безмолвие и... слабость, истому внутри, внизу живота.

Леший глянул на нее, увидел в глазах тень неги и улыбнулся, потянул, предлагая лечь. Снял с нее остатки одежды и лег рядом, прижав к себе. Он не спешил, ему безумно нравилось, что девушка настолько многообразна и выдает в пять минут разные реакции. То рвется, шипит, то лежит холодной статуей, упершись взглядом в потолок, только чтобы его не видеть, а глаза с блюдца и в них ни грамма холода или пустоты. В них все, что она чувствует, все ее мысли.

Он улыбался, легонько и невинно поглаживая пальцем кожу между грудью, не давая "ледяной деве" растаять, но был готов заключить пари с собой на миллион, что пойди он ниже и коснись лона, лед тронется.

Так и сделал: навис над ней и, накрыв губы, проник языком в рот, а пальцами внутрь лона. Ярослава тут же очнулась, выгнулась, повторив тот очаровательный вой недовольной кошки. Он упивался, он наслаждался, чувствовал себя властителем сказочного королевства, кривым фавном, которому отдается легкокрылая фея, запутавшаяся в его ловко расставленных сетях. Незабываемое чувство, острое, щемящее, непередаваемо обворожительное. Он чувствовал как входят в него ее возмущенные, стыдливо испуганные вскрики, как ее мирок переходит к нему, сопротивляется и подчиняется, бунтует и все же смиряется. Скоро она сдастся, скоро. Сейчас.

Леший раздвинул ей ноги, ломая ее желание сжаться сильней, придавил, чтобы не противилась и начал медленно, осторожно входить в нее, глядя в огромные от ужаса глаза, на грудь, что трепеща вздымалась и опускалась.

Ярослава заметалась, мечтая сбежать, но Алекс придерживал ее, а его фаллос входил в тесное пространство, заполняя так, что девушка задохнулась, притихла, боясь шевельнуться, и протяжно закричала, неожиданно для себя. Это был не крик боли, а возмущение тела, волна безумия, что нахлынула к горлу сладкой и острой пульсацией, и словно цунами сорвала преграду, вырвалась наружу.

Девушка, не понимая посмотрела на мужчину. Он улыбался, нависнув над ней, склонился к губам:

— Еще раз? — шепнул и начал двигаться. Ярослава опять закричала, выгнулась, боясь, что сейчас взорвется от тесноты внутри, от палящего чувства, что волнами расходится по телу, от каждого движения Алекса.

— Мммонстр! — выдохнула, раздавленная происходящим, предательством собственного тела.

Это было забавно. Алекс улыбнулся, замерев:

— Да?

И начал двигаться быстрее. Ярослава опять закричала. Алекс почувствовал, как опять внутри нее сжалось как пружина и вот выпустило наружу пульсирующей негой волну наслаждения. И не сдержался, застонал вместе с ней, жмурясь от удовольствия.

Ярослава ненавидела себя, ненавидела его. Тело плыло в невесомости и смеялось над хозяйкой, как только что посмеялся "Мефистофель". Она посмотрела на расслабленного, млеющего, словно парящего в мечтах Лешего, что лежал, щурясь от довольства и пялился в потолок, и встала, пошла в ванную.

— Ты куда? — тут же перехватил ее за руку мужчина.

— В ванную.

— Зачем? — насторожился.

— Ты не пользовался презервативом! — процедила зло. Что он дебила изображает?! Может еще скажет, что не знает, как дети получаются?! Ей только деточки от этого ур-рода и не хватает, для полного "счастья"!

Алекс задумчиво оглядел Ярославу и решил, что стоит вновь положиться на судьбу. Она уже свела его с девушкой, она знала, что ему надо, что для него лучше, и с детьми пусть решит она. Будут, так будут, а нет, значит, нет.

Качнул головой в сторону места на постели рядом с собой:

— Ложись.

— Мне надо!...

— Ляг, я сказал! — баталии продолжаются?

Слава насупилась: "может он бесплодный, поэтому не беспокоиться? Может быть. Почти сорок, а неженат, детей нет. А если просто не хотел?"

Леший силой потянул ее в постель, намекая, что не шутит.

Обычно женщины убирали свои коготки и прятали острые язычки сразу после первого же "венчания". Но Ярослава и в этом была на них не похожа. Одарила взглядом голодной тигрицы, плюхнулась на постель спиной к нему и укрылась до ушей одеялом.

Алекс рассмеялся: вот это темперамент, вот это он понимает.

— К твоему сведению, дремучесть непроглядная, существуют средства контрацепции!

— Нам они не понадобятся, — отмахнулся беспечно. Сел нехотя — надо кое -какие дела утрясти, а так не хочется.

— Ты бесплодный, что ли? — села девушка, вопрошая. Алекс с удивлением глянул на нее через плечо: еще, что в голову придет?

— Отдыхай, детка, — встал и начал брюки натягивать.

— Я тебе не детка! — тут же озлобилась Ярослава. Но его вообще ничего не трогало — он был в полном пике после девушки, мягок, доступен и не способен к сопротивлению.

Засмеялся:

— Ты была великолепна, детка.

— Урррод! — процедила Ярослава.

Это вовсе его развеселило. Как он мог злиться на ее высказывание раньше? Глупо. Ярослава же просто не понимает, что говорит. Она явно путает определения, или имеет ввиду, что-то только ей ведомое:

— Ты только что кричала под этим уродом, детка. Значит, тебе нравятся уроды или ты извращенка. Разве не так? — засмеялся.

"Чтоб ты сдох!", — прикусила губу от ярости девушка.

— Не скучай, — помахал ей ладошкой. — Бааай, — и вышел.

— Тьфу на тебя!

Ярослава оделась и решила все-таки добраться до телефона. С Алексом нужно держать "ушки на макушке", верить нельзя. Это не человек, а действительно монстр какой-то — с нормальной головой его не поймешь. Поэтому лучше проверять, чем доверять. Спасибо, уже доверялась, подставляла уши для "лапши", теперь терпи и живи как древнеримская рабыня.

Может яда ему подсыпать? Яд — не пистолет, его достать проще. В вотчине Лешинского леса, поля, а где флора там и фауна, всякие зверюшки лесные, мышки полевые. Значит, отрава для них имеется.

Девушка пошла гулять по особняку, обдумывая вариант с ядом и выискивая телефон. Нашлось их даже пять, но ни один не работал. Она в сердцах грохнула трубку и наткнулась взглядом на фигуру охранника, что вырос как из-под земли.

— Мне позвонить надо, — буркнула, не зная, что еще сказать.

— Распоряжений на счет звонков не было, — сказал мужчина.

Ей звонить нельзя?

Может найти Алекса и спросить, с какой такой стати?

Нет, не надо "демона" искать, он сам тебя найдет. Лучше без звонков и без Лешего, чем с тем и другим, — рассудила и с глаз охранника поспешила скрыться. Только за угол завернула — на следующего наткнулась и голоса с лестницы вверху услышала, шаги. Алекс и трое незнакомых мужчин спустились вниз, что-то бурно обсуждая. Все одеты с иголочки, лица строгие. Прошагали мимо нее, как мимо фонарного столба, даже Лешинский бровью в ее сторону не повел, пронесся впереди всех гордо, деловой, отчужденный.

"Скатертью дорога", — пожелала ему вяло в спину. Противно было, оттого, что осознала со всей ясностью, в каком положении находится. Когда нужна — "иди сюда" и попробуй воспротивься, нет — взгляда не достойна. Кто такая? Содержанка. Игрушка. Поиграл, — на полочке полежи.

Вот от этого она и бежала, да не убежала.

До ночи Ярослава шаталась по особняку, неприкаянная, ненужная. Никто о ней не вспомнил. Ни одежды нет, ни поесть. Как была в пижаме так и бродила, а ела фрукты с ваз, печенье, конфеты. От сладкого ее к ночи тошнило. Дом полностью она так и не исследовала. Где-то были заперты двери, куда-то побоялась сунуться, куда-то не успела — устала.

Не привыкла она без дела шататься. И странно было, горько даже, что в огромном доме, где людей много — прислуги, охраны, ее никто не замечал. Пробегали мимо, проходили. Где-то тихо, как в склепе, где-то разговоры слышны — своя компания собралась. А ей места нигде нет. И никого у нее нет — одна, хоть кричи — никто не услышит.

Насмотрелась она за день и вечер на жизнь здесь и поняла — у нее не жизнь, а здесь тем более. Одни бегают, другие ползают, и у каждого словно своя сота, особняк же — огромный улей. Женщины в строгих платьях и белых передниках — уборщицы, мальчики в белых рубашках — тоже "подай — принеси" обслуга, а выше женщин себя считают, охрана вовсе — элита. Накричать и построить всех — было бы желание. На нее же — ноль внимания. Никто она для них, привидение — ни обслуга, ни охрана — что-то из самого низкого класса.

Ярослава забрела в малую библиотеку, забралась в кресло и приобщилась к классике. Граф Толстой не скрасил настроение, но время скоротать помог. В двенадцать ночи бухнули напольные часы внизу, оповещая окружающих — полночь. Девушка прослушала их бой и заснула с томом "Война и мир" в обнимку.

Около трех ночи ее растолкал охранник с бульдожьей физиономией:

— Хозяин зовет.

— Кого зовет, тот пусть и идет, — отмахнулась.

— Тебя зовет.

— Я не собака, хозяина у меня нет, — процедила.

— Вот ему и скажешь. Вставай, пошли.

— Никуда я не пойду!

— Мне чё силком тебя тащить? Неприятностей хочешь?

Ярослава положила роман Толстого на столик и пошла за мужчиной: неприятностей она никому не хотела. Но чтобы сделать, чтобы и ей их никто не хотел?

Охранник повел ее по коридору:

— Меня Никита зовут, — бросил. — Сильно не нарывайся, а то пропнут, как Жанку. Будешь тихо сидеть, будешь, что тебе нужно иметь. Хозяин не жадный, но жесткий. Ему перечить остерегись. Это я тебе так, для общего образования, а то, смотрю, молодая совсем, зеленая.

— Кто такая Жанна?

— Ты только не сболтни, не подставь, — зыркнул.

— Обещаю.