— Ты права, — прорычал Годерик. — Метр Энгерранд, прошу меня простить. Пусть я и не вполне понимаю, что не понравилось вашему другу, однако готов признать любую вину, если таковая имеется.

Энгерранд смог лишь кивнуть в ответ. Всё происходящее казалось ему плодом больного воображения.

— А теперь, — улыбнулась девушка, — когда мир восстановлен, настало время перейти к цели нашего визита — за спором мы едва не забыли о ней.

— Выходит, весь предыдущий наш разговор был только прологом к настоящей беседе? — удивился Рево.

— Конечно. Мы ведь не для того хотели увидеться с метром Энгеррандом, чтобы оскорбить его.

"А со мной?! — чуть не закричал Фердинанд. — Со мной ты не желала встретиться?"

Адальгис, не замечая его состояния, обратилась к Энгерранду:

— Когда мы услышали о волшебно медальоне, которым вы владеете, то решили как можно быстрее поговорить с вами. Надеюсь, ни наше любопытство, ни наша просьба не покажутся вам оскорбительными...

— Что это за просьба? — осторожно произнёс Энгерранд.

— Покажите нам медальон, — чуть слышно выдохнул девушка.

— Невозможно...

— Почему?

— Я пользуюсь медальоном, когда спасаю свою шкуру, однако прекрасно понимаю: штука эта — вовсе не детская игрушка. И если вами движет одно лишь любопытство... даже не надейтесь на моё согласие.

— Вы боитесь!

— Да.

— Что вас пугает?

— Боюсь, что когда-нибудь медальон окажется у людей не таких осторожных, как я.

— И всё же, мы хотим взглянуть на эту вещицу, — вмешался в разговор Годерик. — Смотрите...

Он достал из кармана какой-то предмет и протянул Энгерранду. Молодой человек изумлённо вскрикнул: на ладони герцога лежал медальон, как две капли воды похожий на его собственный.

— Я ведь говорил, — усмехнулся Годерик, — что магия в Везерхарде — совсем не редкость. И вы далеко не единственный, кто владеет волшебными медальонами.

— Теперь я вижу это... — пробормотал Энгерранд.

— А знаете, почему так вышло? Когда-то жрец Гильберт Лотхардский написал трактат, где раскрывал самые сокровенные тайны тёмной магии. Первейшее внимание он уделил волшебным медальонам и тому, как их изготовить. К несчастью, после смерти Гильберта сохранилось лишь три копии столь великого труда, которые достались жрецам лотхардской обители... Пожалуй, нет смысла пересказывать, в чьи руки попадали эти книги, сколько глупцов погибло по их вине. Лучше скажу сразу: первый фолиант сейчас — у мессера Ансберта, второй — у хеллинорских священнослужителей, третий же... — глаза герцога сверкнули, — принадлежал моему прадеду. Когда тот погиб от рук неизвестных злодеев, книга перешла к его дочери, затем — к её мужу. И вот тут, — Годерик развёл руками, — след трактата теряется...

— Как же такое могло случиться? — разочарованно вздохнул Фердинанд.

— Трудно сказать. Кажется, моя двоюродная бабка в старости лишилась рассудка...

— А медальон? — спросил Энгерранд. — Он достался вам по наследству?

— Да.

— И никто не догадывался, что вы владеете такой ценной вещью?

— Никто.

— Тогда почему вы посвятили нас в свою тайну?

— Вам покровительствует король, зато мне — сам Верховный жрец. Люди, которые имеют таких влиятельных друзей, должны держаться вместе — тогда они многого добьются... — Герцог подался вперёд и прошептал: — Продайте мне медальон...

— Не могу, — покачал головой Энгерранд.

— Подумайте хорошенько. Вы станете купаться в золоте...

— Я не изменю своего решения, — отрезал молодой человек. — Медальон не раз и не два спасал мне жизнь — значит, пригодится и в будущем.

— Магия демонов обманчива. В любой миг вместо спасения она может привести к гибели.

— Ещё раз говорю: я не продам медальон.

Герцог махнул рукой:

— Ладно, будь по-вашему. Похоже, доводы мои бесполезны — да я и не рассчитывал на успех... Идём, Адальгис.

Через минуту гостей и след простыл. Столь поспешное бегство и огорчило, и удивило Фердинанда. Поймав его недоумённый взгляд, Энгерранд усмехнулся:

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь! Я и сам чуть с ума не сошёл от этого странного разговора, бессмысленного для меня и очень важного для твоих гостей. Видел, герцог нисколько не огорчился, когда услышал отказ! Значит, медальон мало его интересовал.

— Чего же тогда он хотел? И зачем приходила Адальгис?

Ответить Энгерранд не успел — в комнату в очередной раз влетел растерянный Герберт.

— Пришёл граф Минстерский!

— О боги! — простонал Рево. — Кажется, я не доживу до вечера...

— Ещё как доживёшь! — рассмеялся Энгерранд. — И не ляжешь спать, пока не решишь вместе со мной головоломку, которую задал нам сегодняшний день... Впрочем, не заставляй графа ждать!

Граф Герлуин был серьёзен и мрачен. Обменявшись поклонами с Фердинандом, он сказал:

— В последний раз мы расстались не слишком по-дружески. Считаю, причиной всему была лишь моя вспыльчивость.

Увидев, что Фердинанд хочет возразить, молодой человек поспешно воскликнул:

— Нет-нет! Не перебивайте, прошу вас! Я долго корил себя и задавался вопросом, что нужно сделать, чтобы вновь заслужить ваше расположение. И сегодня, догадавшись, зачем вы приходили и спрашивали о книге, понял наконец, как загладить свою вину...

— Я не держу на вас зла, — перебил его Рево.

— Зато я всякий раз, когда вспоминаю о вещах, которые наговорил вам, испытываю страшные муки совести. В тот час в меня словно вселился демон безумия... — На секунду граф остановился, чтобы перевести дух, затем продолжил: — Я предлагаю простую вещь. Вы станете приходить в мой дом — неважно, один или вдвоём с метром Энгеррандом, — и читать книгу, которую так хотели заполучить, пока не узнаете всё, что хотели. Я же буду уверен, что фолианта не коснутся ничьи руки, кроме ваших. Вы согласны?

— Конечно! — без раздумий выпалил Фердинанд.

Молодые люди крепко пожали друг другу руки.

Энгерранд в это время с усмешкой думал: "Да, сумасшедшая бабка герцога Годерика доставила своему внуку немало неприятностей..."

Глава 11

Мессер Гумберт вошёл в покои короля. В руках канцлер сжимал толстый пергаментный свиток; глаза мужчины лучились восторгом, точно он только что получил в собственное владение половину королевства.

На деле, впрочем, повод для радости был куда скромнее: полчаса назад мессер Гумберт только что закончил допрашивать барона да Фур и сразу же поспешил в Хард, чтобы поделиться услышанным с Хильдебертом.

Остановившись в нескольких шагах от короля, он воскликнул:

— Барон всё рассказал! Сначала, конечно, пытался показать свою храбрость и даже нагрубил мне, но едва один из палачей взялся за раскалённые щипцы, стал говорить с такой быстротой, что писарь чуть не вывихнул себе руку — и всё же едва поспевал за его речью.

— Вам даже не пришлось прибегнуть к пыткам? — изумился король.

— Нет, государь.

— Что за позор! И этот человек считает себя знатным сеньором? Никогда бы не подумал, что увижу времена, когда страх людей перед болью окажется сильнее чувства долга и чести...

— Зато малодушие барона позволило нам узнать немало занятных вещей, — возразил канцлер.

— Можно ли доверять словам такого человека?

— Несомненно. Видели бы вы, государь, как Фур трясся и стучал зубами, как торопливо отвечал на вопросы. Нет, он был честен!

— Хорошо, — махнул рукой король. — Расскажите, что там наговорил этот негодяй.

— Прежде всего, барон поклялся, что все свои преступления совершил по приказанию графа Артландского, который обезумел от ненависти к двум молодым людям, чьи имена прекрасно известны вам, государь. — Хильдеберт кивнул. — Сначала сеньор Готфрид приказал барону напасть на одного из них на Празднике весны в Лотхарде. Однако Фур ошибся: во-первых, спутал слугу с господином, а во-вторых, получил отпор, которого трудно было ожидать от безоружных людей. Тогда граф приказал напасть на дом своих врагов, но те ускользнули... благодаря магическому медальону, — подчеркнул последние слова канцлер.

— Я и сам знаю эту историю не хуже Фура, — поморщился король. — Если барон не смел больше ничего рассказать, слова его совершенно бесполезны...

— Ещё Фур рассказал о нападении, которое совершил по приказу графа уже здесь, в столице. Однако в дело вмешался градоначальник...

— Никто не пострадал?

— Нет.

— Тогда о случае этом можно забыть. — Хильдеберт передёрнул плечами. — Что Фур говорил о бунте? Тоже обвинил во всём графа?

— Я бы так не сказал... — замялся мессер Гумберт. — Действительно, барон и здесь сослался на приказ сеньора Готфрида, однако клялся, что должен был всего лишь напасть на отель Рево и уничтожить врагов с помощью разгневанной толпы. Как видите, и на сей раз лишь запретная магия помешала замыслу графа осуществиться.

— Фур лжёт! Теперь мне всё ясно: он хочет убедить всех, что граф просто сводил личные счёты и не злоумышлял против нас. Но разве такая огромная толпа собралась лишь ради расправы над бароном Рево и его другом? Глупости! И вы, мессер Гумберт, и я — оба мы слышали, как раздавались крики: "Пусть король убирается прочь!"

Подумав немного, Хильдеберт приказал:

— Приведите ко мне графа Артландского. Уговорами или силой — но приведите его сей же час!

— В этом нет необходимости, — усмехнулся канцлер. — Сеньор Готфрид давно ждёт у дверей — должно быть, хочет оправдаться перед вами, государь.

— Так впустите его немедленно! — вскричал король.

Мессер Гумберт направился к двери.

— Впрочем, нет! Постойте! Пусть подождёт ещё минут десять...

Канцлер ничем не выразил своего удивления — он давно привык к прихотям Хильдеберта.

Оставшись в одиночестве, король дрожащими руками открыл сундук, спрятанный за пёстрой портьерой, достал ларец и со вздохом извлёк из него небольшой медальон, подобный тому, которым владел Энгерранд, только вместо замочной скважины на нём было вышито несколько серебряных нитей, сходившихся в одной точке. Вокруг них чёрной краской было начертано несколько слов.

Хильдеберт прочёл вслух надпись и поднёс медальон к губам. Через мгновение над поверхностью артефакта начал клубиться нежно-розовый туман, который с каждой секундой становился всё гуще. Сначала он окутал ладонь короля, затем его руку, после — всё его тело и... пропал, словно проник внутрь мужчины.

На миг Хильдеберт ощутил страшную боль, но она тотчас прошла.

Король спрятал руку с медальоном за спину и громко произнёс:

— Приведите ко мне сеньора Готфрида!

В ту же секунду дверь распахнулась и к королю метнулась растрёпанная человеческая фигура, в которой едва ли можно было узнать графа Артландского: мужчина ничем не напоминал заносчивого и грозного сеньора, каким привык появляться перед людьми. На него было жалко смотреть.

— Прошу, государь! — упал на колени сеньор Готфрид. — Выслушайте меня! Позвольте оправдаться!

— Для этого я и позвал вас, — пронзительным голосом ответил король. — Говорите.

Граф бессвязно забормотал:

— Я не злоумышлял против вас, государь... Жажда мести затмила мой разум, но никогда, государь, — поверьте, никогда! — я не стал бы, чтобы свести счёты с врагами, затевать бунт...

— Почему я должен верить вам?

— О, я ведь всегда преданно служил вам! Назовите хоть одного человека, который так бесстрашно отдал бы за вас жизнь, государь...

— Свою верность вы уже доказали, когда решили воспользоваться моим горем. Полагаете, я забыл о вашей лжи, из-за которой два честных человека чуть не попали в камеру пыток? Может, сейчас мне всё-таки стоит последовать вашему совету? Позвать палачей? Пусть они вырвут из вас признание!

— Не делайте этого, государь! Да, не скрою: я действительно решил использовать столь удобный случай для расправы над врагами. Приказал Фуру натравить толпу на их дом. Но, клянусь Семью богами, бунт случился не по моей вине!

— Только что вы произнесли страшную клятву...

— И готов повторить её сотню раз!

Вдруг Хильдеберт сделал несколько шагов и, встав прямо напротив графа, посмотрел тому в глаза. Готфрид попробовал отвести взгляд, но не сумел; лицо его задрожало, кожа покрылась пятнами, из горла вырвался сдавленный крик.

Сознание начало покидать графа. Вскоре он перестал понимать, что происходит, и видел лишь глаза короля, подёрнутые пеленой.

Боль пронзила мозг Готфрида. Мужчина рухнул на пол и начал извиваться в страшных судорогах — и всё же не мог отвести взгляда от громадных чёрных зрачков...

Чёрных?!

Граф всеми силами пытался сбросить наваждение, но всё было тщетно: на него смотрели чьи-то глаза — и принадлежали они вовсе не королю. И граф тонул и тонул в их глубине, словно летел в бездонную пропасть...

Крик, прозвучавший под сводами замка, был страшен.

Мессер Гумберт, отбросив всякие приличия, влетел в королевские покои. Взору его предстала весьма необычная картина: граф Артландский без чувств лежал на полу, король же возвышался над ним неподвижной статуей и смотрел куда-то вдаль неподвижным взором.

— Государь! — воскликнул испуганный канцлер. Хильдеберт вздрогнул. — Что с вами?

Король коснулся ладонью горячего лба. Взгляд его стал осмысленным.

— Граф невиновен...

В тот же миг Готфрид пошевелился и громко застонал.

— Что здесь случилось? — спроси мессер Гумберт.

— Я допросил графа. Он не замышлял ничего дурного против меня.

Канцлер не мог поверить своим ушам:

— Но, государь...

— Идите, — прервал его Хильдеберт.

— ...как же быть с бароном да Фур? — умело вышел из неловкого положения мессер Гумберт.

— Пусть посидит немного в Туре. Полагаю, это пойдёт ему на пользу и заставит взяться за ум.

Канцлер глубоко вздохнул и покосился на графа Артландского — тот, слушая Хильдеберта, счастливо улыбался.

Лишь выйдя из покоев, мессер Гумберт прошептал:

— Это какое-то безумие... — а затем отправился приводить в исполнение приговор короля.

Часть 3

Свадьба

Глава 1

Прошло совсем немного со дня бунта, и везерхардцы вновь до краёв заполнили улицы города. Опять стены домов содрогнулись от криков толпы — только на этот раз на смену проклятиям и угрозам пришли благословения и славословие.

Каждый считал своим долгом воскликнуть:

— Слава королю!

— Счастья принцу!

— Да здравствуют Алленор и Хеллинор!

Заметим, что последние слова стали звучать лишь в миг, когда ворота Харда отворились и из крепости выехала кавалькада, которую издалека можно было принять за рыцарский отряд — так сверкали украшения на одеждах некоторых всадников. Впрочем, именно пышность одеяний лучше любых речей говорила: цель путешествия знатных сеньоров — вовсе не встреча с противником.

— Принц едет встречать невесту, — говорили друг другу кумушки и невольно прижимали ладони к щекам.

Этот прилив умиления охватывал почтенных горожанок при виде худощавого подростка, который ехал впереди отряда. В своём богатом одеянии он казался настоящим мальчишкой, хотя в седле держался с завидным умением и сноровкой. К поясу его была прикреплена боевая шпага, воинственно приподнимавшая край длинного алого плаща.