Зверь лютый. Книга 31. Корзно

С этим и ходили к Боголюбскому. Но Андрей уже знает моё желание: вся дуга от Зубца на Волге до Сурожа на Двине.

Андрей озвучил. В ответ:

— Хрен ему, падле плешивой! Ишь губу раскатал! Моё! Исконно-посконное! Отцово-дедово!

"Нет" так "нет". И тогда Боголюбский откладывает своё участие в походе на Новгород до... на неопределённое время. Это означает, что Новгородский князь Роман Подкидыш, в прошлом году не дошедший до Полоцка тридцати вёрст, в этом году сможет повторить такую же хохмочку в направлении Смоленска. С выжиганием и разграблением, всего, до чего дотянутся жадные новогородские ручки.

При этом Андрей не хочет отдавать мне Зубец: "а начни-ка ты со Ржевы".

Городок-то маленький, и говорить не о чем. Но он запирает устье Вазузы, главный выход от Верхнего Днепра через Вязьму, от Смоленска на Верхнюю Волгу. Я там ходил, я там знаю. Знаю, насколько это важно. Важно и для Андрея — он не забыл, как смоленские, волынские и новгородские дружины прошлись по Волге при его отце, оставляя после себя сплошное пепелище, угоняя семитысячный полон.

А я не хочу оставлять у себя в тылу, на коммуникациях такое место. Помня как во время осады Вщижа суздальские "поезжане" с мечами вывалились из Болвы в Десну под Брянском. И дружины восьми князей вдруг поняли, что Магога-то они окружили. Но теперь и сами окружены.

Баланс. Соотношения ожидаемых убытков и ожидаемой выгоды. Для Боголюбского утрата Зубца — невелика потеря. Лишь бы там вороги не ходили. А "примучить Новгород" — огромная выгода.

Для Благочестника — утраты владений существенны. Но Торопец уже выжжен. Завтра и остальное пепелищем станет, если суздальские не помогут. А приобрести можно если не "весь мир", то чувство благостности от благодеяния трём любимым братьям. Радость собственной правоты, истинно христианской жертвенности, братолюбия.

"И прослезился".

Дальше, после радости и умиления от добровольно приносимой жертвы частью семейного имущества, пошёл торг по теме: а как бы сделать эту жертву... подешевле.

— Ну... пусть. Но без Велижа!

Велиж — городок на Двине, запирает устье речки Каспли. Которая прямой ход от Двины к Смоленску. Купцы так уже не ходят, они идут через Вержавск. А вот военному отряду такой маршрут подходит.

— Нет.

Андрей в качестве переговорщика... очень неудобен.

— Ну... ладно. Но чтоб платил урок со всех отдаваемых городков по "Уставной грамотке"!

— Нет.

Тут, кроме заботы Государя о пустоте казны Смоленского князя ещё и намечаемые изменения в налоговой системе.

— Господи Иисусе! Пресвятая Богородица! Да что же это?! Грабёж! Прямой грабёж среди бела дня!

— Грабёж будет, когда тёзка твой Роман новгородские полки на Касплянский волок приведёт да город твой, войны тридцать лет не видавший, начнёт шарпать по-ушкуйному.

Вот так "добрые светлые князья" в несколько заходов решали без меня мою судьбу. Откуда я знаю такие подробности? — Ну вы спросили! Как Андреевы послухи сидят в моём дворе, так и мои "доброхоты" обретаются в его свите. Не просто, не дёшево. Но — надо.

— Гляди, Иване. Вот две грамоты. Первая — князя Романа Ростиславича о передаче Государю всея Руси городков по Двине и Волге. Вторая — о даровании Государем Всея Руси Андреем Юрьевичем князю Ивану Юрьевичу, тебе то есть, владения в Земле Русской.

Общий обычай феодальных войн — "Договариваться лучше на берегу": раздел предполагаемых трофеев производится заранее. Последнюю ночь перед битвой феодалы проводят в молитве. А последней день — в "споре жадюг", в делёжке "шкуры неубитого медведя". Во избежание последующих ссор.

Забавно: в перечне нет Новгородских земель. Было бы естественно делить именно эту "шкуру". Но я не настаиваю: не прожевать. Боголюбский с Благочестником благочестиво и боголюбиво не претендуют: у них "высшие ценности" — мир, честь, закон, любовь. Вроде бы, весь профит Ростиславичам — они получат уделы из рук щедрого и князелюбивого государя.

Мало сделать — надо ещё и пристойно выглядеть.

Умница. Я — про Боголюбского.

Я ничего от Благочестника не получаю, ничем ему не обязан. А обязан я...

— Нынче же принесёшь присягу. Здесь, во дворце, коли тебе в церкви ход заказан. Что почитаешь меня "в отца место".

Смотрит испытующе. Интересно: на смоленской грамоте печать княжеская висит, а на его — нет. Дырки пробиты, но сама блямба отсутствует. Княжеские вислые печати довольно большие — 20-40 мм в диаметре, не заметить трудно.

— Индо ладно, брат. Тяжек крест ты на мою шею взваливаешь. Как бы не треснула. Но коль я тебе нужен... Будь по-твоему.

Это уже я манерничаю, цену себе набиваю. Набрался "святорусского вятшизма", как кобель блох. Глупость, конечно. Но Андрей, похоже, чего-то такого ждал. Хмыкнул удовлетворенно.

Всё не так. Вот три корзна, три князя, неглупых, прямо сказать, планы планировали, переживали, ссорились. Грамотки составляли, каждую букву продумывали. А всё попусту. Дела Новогородские решились иначе, в других местах, в другое время. Не от моего большого ума, а от возможностей, по другим поводам созданных, забот, ими вызванных. И от готовности моей во всяк день чего-нибудь эдак... уелбантурить.

В тот же день я был приведён к присяге. В формулировке княжеской: "почитать в отца место". С уточнением: "во владениях в Святой Руси лежащих".

На церемонии, проводимой в той же трапезной зале Западного дворца, собралась толпа народа. Все наличные рюриковичи, епископы, игумены, бояре и воеводы. Они что, ждут, что я ещё одну "груню" голой на торг выведу?

Кажется, Андрей сам не ожидал такого ажиотажа: всем охота посмотреть, как "Зверь Лютый" колено преклонит перед Государем. Была и истекающая злобой сестрица — Ольга Юрьевна.

"Истекает". Но помалкивает: порка не произведена, но и не отменена. Не поднимала опухших глаз Фрося, заискивающе улыбался Остомышлёныш.

Боголюбский тут же объявил о помолвке Фроси с Игорем (Полковником). Игоря в Киеве нет, но старший брат Матас дал согласие на брак. Дело решённое, только венчание провести.

Благочестника не было. Ни при моей присяге, ни при объявлении меня князем Ржевским, Торопецким и Велижским. А мрачный Ропак подошёл ко мне сразу после процедуры:

— Брат велел спешно взыскать в отдаваемых тебе городках недоимки, да княжим слугам с тех городков уходить. Гонца нынче послал.

Вот же... сволота благочестивая.

— Пошли своего сеунчея, чтобы с дороги вернул. Новгород тебе воевать. Ежели в ободранных в княжью скотницу городках войско собирать... сам понимаешь. Уговори брата. Он — вам, не мне — худо делает.

Ропак с братьями Благочестника уговорит. Но смысл понятен: Ромочка будет делать мне всякую каку, какую сможет.

А пока я порадовался. Глядя на сытого, хорошо одетого, улыбающегося мне Пантелеймона.

Парень в сеунчеях при Ропаке. В холе, в чести, но место своё знает, вперёд не лезет. И мне рад. Он-то и сказал, что Агриппина (Груня), которую я так жёстко публично торговал нагой перед господой русской, жива-здорова и, хоть и песен не поёт, но и плакать перестала.

— Поклон ей передай. Так это, под рукой. Скажи, что я о ней помню. Хорошего желаю.

Пантелеймошка кивнул и, как-то по-воровски оглянувшись вокруг, попросил:

— Господине... поговорить бы... отойдём.

Мы чуток прогулялись по гульбищу.

Вот место, где мы с Михалко обсуждали... привлекательность его задницы и проистекающие от этого геополитические последствия. Нет, о геополитике мы потом говорили, уже у меня в бане. Опять не так: в бане мы говорили о его чести. А о геополитике уже у Боголюбского. Как интересно всё взаимосвязано...

— Господине, забери меня к себе.

— Оп-па. Не понял.

Выглядит-то парнишка вполне. Не голодный, не замученный.

— Обижает? Бьёт?

— Не-не-не. Наоборот. Дрочит.

— Чего?!

Ропак из числа "любителей их наслаждений"?! Как тот нукер, затащивший меня в "бельэтаж", когда я у Алу в пленниках под Седятиным был?

Так это... интересно. Очень. Важное свойство важной для меня персоны.

У Ропака просто... "приключения"? Или — "чуйства"? Какой силы, устойчивости? Какую стратегию посоветовать Пантелейке, чтобы усилить-углубить? Чтобы, как мне тут Юлька-лекарка девять лет назад проповедовала, князь мимо и пройти не мог, чтобы у него "разгорелось"? Мне с Ропаком на войну идти, а это такой "крючок"... да и вообще — противоядие против Благочестника внутри самих Ростиславичей. Только надо, чтобы он "крючок" поглубже заглотил, крепко насадился. Хотя по геометрии... наоборот.

Пантелейке, кажется, такое не в кайф. Ничего, "стерпится-слюбится", "прежде думай о Родине, а потом о себе". В смысле: о собственной заднице и ощущениях в ней. Управляемость второго из смоленских князей — это, по нынешним временам, на четверть снизить вероятность возможной братоубийственной войны. Сотни спасённых жизней, тысячи голодных, умерших, угнанных в полон...

— За попку хватает, под одежду лезет, за уд дёргает?

Пантелеймон ошарашенно уставился на меня. Потом как-то мучительно начал краснеть.

— Не-не-не! Ничего такого! Ты не так понял!

— Как ты сказал — так и понял.

"Каждый понимает в меру своей распущенности" — общеизвестная мудрость.

Хоть не разговаривай. Так ведь и молчание понимают... в аналогичную меру.

— Не... но... он... ну... как... за мной ухаживает... вот... как за девкой.

— Пантелейка, откуда тебе знать — как за девками ухаживают? Ты ещё годами...

Кстати. Интересно: а как здесь это делают? В смысле: конфетно-цветочная стадия? Конфет нет, цветы — только на могилку. Я как-то эту фазу проскочил. Кого — насиловал, кто — сами ко мне в постель прыгали. А вот роль — "ухажёр еёный" как-то мимо прошла. То времени нет, то статус мешает.

Э-эх, не побегать мне в "Святой Руси" на свиданки, не повздыхать тайком под окошком.

Конечно, сделать можно. Построить дом, прорубить окошко, за него девицу посадить. Не то.

Прошло времечко, улетели мои годы молодые. И в этой жизни — уже тоже.

Ну и фиг с ним. "У природы нет плохой погоды".

Так, об чём это я? А, об "крючке для глубокого насаживания". И как оно?

— Ну... подарки всякие делает. Вот, кушак новый. А вчера кису дал, бисером вышитую. И смотрит так... ну... ласково. Заботится. Не дует ли с дверей, понравилось ли... ну, из снеди чего. Не заболел ли, хорошо ли, там, спал-почивал...

Факеншит! У меня в службе парень слышал только два вопроса: ты куда запропастился? И: так ты ещё и спать вздумал? А, да бывал и третий: живой?

— Та-ак. А чего ты говоришь, что дрочит?

— Ну... то соринку с рукава сшибёт, то по волосам потреплет. Так это.... душевно. Как-то оно... не, оно-т хорошо, по-доброму. Только боязно мне, непривычно.

Итить меня каламбурить! Даля забыл! А ведь сказано: "нежить и тешить, ласкать, баловать любя, холить, выкармливать. Дрочить дитя по головке, гладить, баловать, потакать. Дроченое дитятко, баловень".

Мда... русский язык... он такой неоднозначный. А уж в своём святорусском варианте...

Секса не будет. Жаль. Не трахнет матёрый княжище мальчонку-прислужника. Не овладеет простолюдинским детским телом, отдав взамен свою светлокняжескую душу. "Взамен" — в "лапы Зверя Лютого". Не будет "ночная кукушка" князю в ушко мои истины вдувать. Дёргая, по моему совету, ласковыми ручонками за... за разные ниточки.

Учитывая перспективы катастрофического разгрома Ропака в РИ и необходимость моего участия в этом походе в АИ, неуправляемость господина князя запросто может развернуться в гибель тысяч русских людей. Включая моих.

"И был кощей по ногате" — летописец о судьбе пленных смоленских, суздальских, рязанских гридней после этого похода.

Конечно, рабство Боголюбский отменил. Но если будет разгром — всё вернётся на круги своя. Будет как всегда — "по ногате".

— Вот что, Пантелеймон. Я тут с Боголюбским разговаривал, толковал, что тебе, за геройство твоё, надобно боярство дать.

— Чё?! Правда?!

* * *

" — В русском языке нет слов "чё" и "нету".

— Чё?! И вправду нету?!".

* * *

— Факеншит! Только со двора моего ушёл, а уж науку забыл! Я никогда не вру. Повторить? Да, был такой разговор. Порешили, что надо. Но рано. Годами ещё маловат. А как в возраст войдёшь — тогда.

У мальчишки все беды-сомнения — из ума вон. Глаза горят, рот раскрыт. То он из себя всякое слово вымучивал, а то сам нараспашку.

— Теперь о твоих... переживаниях. Выкинь из головы. Ропак... По прозванию его. Скрытен, сдержан, сумрачен. Вовсе не братец его — ко всякой иконе с поцелуем, ко всякому столбу с лаской. Но к своим людям добр и заботлив. Ты для него — свой. А как это по-доброму с малолетками вроде тебя — он не знает. Своих — нету, с братьями, с племянниками малыми... Он жил наособицу. Как тебе приязнь свою выказать... навыка нет. Понял? Ты не шугайся его. Наоборот, покажи радость свою. От его подарков, от заботы. Сам к нему внимателен будь. По-сыновьи. Не наглей, конечно. Жизни учить Ропака не надо.

Пантелеймон обрадовался чрезвычайно. "Снял камень с души". Пару раз переспросил: точно-точно? И убежал вприпрыжку.

Забавно. Тут, понимаешь, "Россию поднял на дыбы". Войны, походы, реформы... Передел собственности! Князья уделы меняют! Итить меня, землемерить. А тут... два доброжелательных друг к другу человека не в состоянии свою приязнь корректно выразить.

Ропак, и вправду, "муж добрый". Но не муж — семьёй не жил, детей не растил, счастья этого — ребёнка баловать да потакать — не пробовал. Не дрочил дитятку. Не умеет.

Да и Пантелеймон... Сирота. Дом мой, конечно, хорош. Голодными да битыми без вины дети не бывают. Но — не семья. Эдакая фабрика. Вещей, идей, людей. Приют сиротский. Не клят, не мят, но ласки к одинокому ребёнку... У меня — времени нет. "Русь Святую", разъедрить её кукурузой, спасать надо. Прогресс, зашибить бы его электричеством, продвигать и подталкивать. А на души человеческие... на самое в мире интересное... ни сил, ни времени. И чем дальше — тем больше.

Обездушивающее болото прогрессизма. Как-то мои коллеги про это... Про то, что от попадуна, личности, человека одна бездушная функция остаётся. Может, у них и сначала души не было? Или они какой холодильник для человечности строят и свои души туда складывают? Чтобы не завонялись?

Ропак ищет в мальчонке сына. Может, и сам не знает, что ищет. Присматривается, подарки дарит, заботится. А Пантелеймон к такой заботе — не приютской, не казарменной — не привык. Не знает что это такое. Вот и увидел то, про что от старших слышал: "как за девкой ухаживает".

Х-ха... Скажи такое Ропаку в лицо — сразу за меч схватится. И его можно обоснованно и подготовлено убить. Но не надо. Необходимость отказаться от наверняка сработавшей бы провокации, вызывает... печаль. Это ж можно было бы так красиво... уелбантурить.

Ваня! Не свихнись! Совсем уж заинтриговался и провакатнулся. Цель видишь? — "Белая изба". Ну и не отвлекайся на "из любви к искусству".

Хорошие люди. Что большой, что малый. Пусть живут и трудятся. Себе на радость, мне на пользу.