Внешне лицо "добряка" по-прежнему выражало наивную безмятежность, но когда он повернулся к нам спиной, то я заметил, как подергиваются кончики его ушей. Так! Что-то он неслабо нервничает.
Будто почувствовав мое внимание, он обернулся. Легкая гримаса пробежала по губам, но эльф, как ни в чем не бывало, подошел обратно и цепко вгляделся мне в глаза:
— Ты знаешь, что там происходит, пленник?
— Э-э, н-нет, — искренне ответил я, отводя взгляд. Знаем мы эти приемчики.
— Смотри на меня! Ты же не хочешь, чтобы с тобой вела беседу Ниольтари? — почти ласково намекнул гаденыш.
— Э-э, нет, — тупо повторил я, мотая подбородком.
"Эсэсовец" понимающе хмыкнул и снова всмотрелся в мои зрачки. Глаза его стали бездонными, а ноющая боль в пальцах и прочих ранах медленно схлынула. Дышать стало легко и сладко, я прямо упивался воздухом, стараясь вобрать его побольше. И потянуло общаться... В конце концов, почему нет? Он-то меня не пытал все же... Э, нет! Опять навязанные мысли!
— Как ты это делаешь? — с досадой, плохо прикрытой сожалением, полюбопытствовал гипнотизер. Или, наверное, опять колдун.
— Что делаю? — прикинулся валенком я.
— Как ты избегаешь откровенности, тролль-пленник. Те, кто доставил тебя, упоминали об этом... Но я не предполагал, что ты столь упорен. И зачем? Тебе же будет хуже... — расстроенно покачал головой ушастый. — Ниольтари скоро вернется, учти. Лучше поделись со мной тем, что тебе ведомо, и тебе больше не придется страдать.
"Ну конечно, покойники ведь не страдают, им без разницы", — пронеслось в мозгу. И я не выдержал:
— За что вы так со мной? Что я вам сделал? Разве так можно... с живым... и с тем, кто... думать может?
Эльф прищурился. Глаза его полыхнули в сумраке шатра. Но маска спокойствия дрогнула едва заметно.
— Да, Ниольтари с тобой жестока... Я просил ее смягчиться, но она непреклонна. Поэтому тебе нужно, не таясь, поделиться всем, о чем мы просим. Это правильно. Это необходимо тебе, мне и миру. Так ты сможешь искупить...
Он не договорил. Но и без того все было ясно.
— Я... покажу, где сделали гимори, — пробормотал я. — Только не... режьте больше. Не надо Ни-оль-тари.
Раз уж мне все равно не верят и не поверят никогда, то я сделаю вид, что таки раскололся. Перевозка — единственная надежда спастись. Там хоть ямы нет. Примерю роль Ивана Сусанина. Правда, тот плохо кончил.
— Вот и замечательно, — натянуто улыбнулся "следователь". — Вернемся к этой беседе сразу после того, как остальные прибудут в лагерь.
Он шагнул к выходу. Уже на пороге обернулся:
— Но Ниольтари все же должна убедиться, что ты не лжешь. Будь терпелив, пленник.
— А можно... без нее? — дрогнувшим голосом спросил я.
— Разумеется, — эльф опять улыбнулся. — Всего лишь открой мне свой разум, и тогда помощь Ниольтари не понадобится.
Ну уж нет. Он либо поймет, что я и правда не в курсе, — и тогда меня убьют сразу. Я еще не докатился до того, чтобы желать такого. Либо вообще узнает, что я из чужого мира, — и тогда, скорее всего, доживать мне придется подопытной мышью. И я сомневаюсь, что это лучше, чем пытки... Как бы не наоборот.
А допроса этой умелицы я не вынесу — наверняка признаюсь.
— Х-хорошо... — с трудом выговорил я, внутренне подобравшись. Сейчас будет непросто... Надо привлечь весь свой актерский талант. С которым у меня всегда было туговато.
И вновь — глаза в глаза. Я силился не поддаваться внедряемым эмоциям, но и не отторгать их. Оставить как бы фоном. И говорил, говорил... Про подвал, тот самый подвал с осклизлыми стенами... Про начертанную на полу схему — об этом узнал из книги алхимика. Как в круге на пересечении линий рождалась громада из чужеродной плоти... Как колдун в черной мантии повелительно простер руки, отдавая химере приказ... Это уж из воображения. И усиленно ковырялся в памяти, чтобы подсунуть ушастому этот образ — вдруг он мысли читает?
Я застыл, боясь разорвать зрительный контакт. Получилось или нет?
— Ты издеваешься, гнилокровое отродье?! — взъярился "добрый эльф". Личина показного благодушия наконец-то слетела с него, обнажив неприглядный набор: гнев, отвращение и... страх? Женщина в деревянном кресле, которая до того старалась даже не дышать, протяжно всхлипнула и попыталась срастись с мебелью.
Длинноухий шумно вздохнул, странно пошевелил пальцами. Теперь, когда он не сдерживал себя, стало видно, что он старше, чем я думал. Намного старше.
Он склонился надо мной и зашипел в лицо:
— Да как ты смеешь! Ты будешь долго, долго гнить заживо! Однако все равно дашь нам сведения, которых мы требуем! Так и будет!
Я все еще сидел с недоуменным видом, прикидываясь валенком. Хотя в горле застрял ледяной комок. Что эльфы делают в мирном настроении — уже почувствовал. А на что они способны, когда злы?
— Я ненавижу вас, маложивущие и малоумные, — не унимался "эсэсовец". Серьезно его проняло. — Вы украли наш мир, наши ремесла и нашу магию. Вы бездарны, не можете овладеть истинным волшебством, но вы нашли какое-то свое, уродливое и ублюдочное подобие. И пользуетесь им. Вы извращаете мироздание, ломаете и выворачиваете его, кромсаете и перекраиваете для своих мерзких надобностей. И это не проходит даром. Вы порождаете чудовищных созданий и даже наловчились поднимать, возвращать мертвую плоть. Наш народ даже не представлял, что такое надругательство возможно, пока не столкнулся с вами! Вы сводите живое и неживое в одной кошмарной твари. Вы ведете за собой ужас. Вы плодитесь, как насекомые, и тяжесть ваших преступлений растет с каждым поколением. Скоро их груз станет неподъемным. Мир плачет от того, что вы с ним творите. Вы глухие, вы не слышите этого, но мой народ слышит. Вам не должно быть места в нем.
Золотые глаза горели, словно фонари. А ведь в шатре темнее не стало. Почему тогда светятся сильнее?
Неистово сияя взглядом, длинноухий нервно прошелся от одной матерчатой стенки к другой. Выглянул из пыточной, долго смотрел куда-то в небо. Опустил плечи, барабаня пальцами по деревянной подпорке. Прямо как человек.
Затем он вернулся и снова навис надо мной. Тонкие ноздри гневно раздувались, темные узкие брови сошлись на переносице. Он выдохнул:
— А тебя я ненавижу особенно, яростным пламенем, до самых глубин чистой души. Ты — укравший кровь звезд, кровь моего народа. Кровь хранителей мира. Ты — животное из лесных болот, которое похитило частицу высшей благодати и испоганило саму суть ее. Насмешка над всем святым. Ты хуже любого человека. И ты так похож на них своей гадкой, пакостной сущностью.
Пару мгновений мне казалось, что он сейчас заколет меня пыточным острием — оно лежало на столике неподалеку, "следователю" только руку протянуть. Но обошлось. Он просто выплеснул те чувства, что накопились — быть может, за века. Эльфы же долго живут?
Не убьет пока, конечно, — они же не узнали, что хотели. Однако жизнь моя теперь вряд ли станет лучше. Хотя казалось бы, куда уж хуже.
Я молчал, глядя на него. Он тоже. Измученная пленница, естественно, тоже молчала — сидела чуть живая от страха. Снаружи донесся далекий резкий вскрик.
Эльф вздрогнул, будто пришел в себя, развернулся на пятках и метнулся из шатра.
Так-так-так! Вот оно! Никто не видит! Я подождал несколько минут, не вернется ли ушастый. Но он вроде не торопился обратно. Тогда я начал дергаться и извиваться всем телом, стремясь ослабить веревки. Увы — бесполезно. Ни одна не поддалась, да и плаха врыта на совесть — не раскачаешь. Плохо, плохо! И когтями не поработаешь — их две с половиной штуки осталось. И руки так болят, что ничего не выйдет.
— Так-к т-ты к-к-кто, а? — некстати отмерла перепуганная соседка. Зубы у нее стучали, сама мелко тряслась. Эк ее впечатлило-то.
— Я этот... Тролль, — буркнул я, стараясь все же дотянуться мизинцем до веревки. Нет, никак... А на большом пальце коготь сломан.
Она задумалась, опять устремив взгляд в пустоту. А я продолжал выкручиваться из веревок. Не получалось. Хотя на кистях, кажется, чуть ослабло... Были бы когти! Никогда в них при прежней жизни не нуждался, а тут на тебе...
— Вроде не похож, — внезапно усомнилась подруга по несчастью. — Тролли сильно выше. Но они... И тело у них — как бочка.
— Какие? — раздраженно переспросил я. И понял, что не узнал выражение. О, старый добрый языковой барьер! А я даже привык, что ушастых фашистов понимаю чуть ли не с полуслова.
— Ну такие... широкие, — медленно выговорила она. — Охотники видали...
— Хорошо, — бросил я. — Ты знаешь, как можно... уйти отсюда? Ты можешь... вылезти и развязать меня?
Дурацкий вопрос, конечно. Я отлично помню, что кресло фиксирует руки намертво. И естественно, странная женщина с неправильными зубами подтвердила, что никак.
Ай, чтоб тебя!.. Как назло, такой удачный момент — и ни одного инструмента под рукой, чтобы разрезать... Яростно дергая руками, я вновь перехватил удивленно-затравленный взгляд пленницы.
— Так ты наколдуй, чтоб веревки сгорели. Или рассыпались, — посоветовала она. — И мне помоги... Поможешь? Поможешь мне?.. Ой, хоть они и поймают все равно... Острые уши-то уж тебя поймают... И меня...
— Сама возьми и наколдуй! — разозлился я от крайне полезных советов и очередного приступа болтливости. Совсем неадекватная она.
И от того, что вообще ничего не могу сделать, разозлился больше всего. Да что ж такое-то!.. В душе поднималось отчаяние — мутной гнилой волной.
— Я ж не колдунья... — протянула женщина, сникла и вдруг зарыдала — дико и неудержимо, сотрясаясь всем телом. Мда, похоже, психику-то ей эльфы слегка поломали. Неужели и я таким стану? Нет уж, не дождетесь, уроды!
Я снова и снова рванулся из пут, собрав всю решимость. Кажется, слегка поддаются! Узлы затянулись еще сильнее, но веревка слегка съехала! Давай же, давай! Еще разок! И еще! Сдирая кожу, я потянул кисть наверх. И резко дернул. Вспышка ослепительной боли заслонила сумрак шатра, в глазах потемнело. Не пролезает! Еще раз! Я взвыл, до крови закусил губу клыками. Почти! Кисть таки ползет наверх, можно вытащить! Дотащив руку из петель до уровня костяшек, чувствуя, как по ним стекает кровь, я начал осторожно выкручивать пальцы. Все равно суставы в них вывернуты — фаланги болтаются, как на шарнирах... Сейчас это даже помогает освободить их. Похоже, толком мне такое никогда не вправить. Так и буду инвалидом до конца жизни. Но поживу еще! И не в этой ублюдочной яме, а хотя бы в лесу!
Всхлипнув, смаргивая выступившие слезы, я последним рывком выдернул кисть на волю. Больно было до безумия — искалеченные пытками пальцы пострадали еще сильнее. Перед глазами плясали серые мушки, голова сильно кружилась, слезы размывали обзор, застилали гнусную "допросную". Но рука была свободна, черт подери! Теперь я смогу повернуться к узлам и развязать их зубами. Может, получится слегка придерживать веревку рукой — хотя теперь от нее толку немного.
Я вгрызался в грубые волокна так яростно, как будто не ел три недели, а веревки — моя самая любимая еда. Развязать не получилось, но вот размочалить до полной негодности — на это зубы тролля вполне годились. Острые, крепкие, мелкие... Как зубья у пилы.
И таки получилось! Путы с треском лопнули, и вторая рука тоже была свободна! Так, теперь развязать ноги... Ах, черт, опять придется помогать зубами... И... все! Теперь я не узник... А беглый заключенный!
Но ликовать нет времени. Побег-то еще почти не состоялся. Надо выяснить, что там — снаружи.
— Эй... А я? — робко подала голос соседка, когда я, крадучись, неуверенно направился к выходу. Тьфу, точно же! Не бросать же ее с этими мразями!
— Так ты... у колдуна? — переспросила она, когда я подошел. Нашла время побеседовать, конечно! — Совсем не наколдуешь? Хоть что-нибудь! Или своего хозяина позови!
— Хрен тебе, а не колдун, — пробурчал я. — Не умею.
— Не жильцы мы... — Она горестно уронила голову на грудь и всхлипнула.
— Эй, хватит соплей! — грубо оборвав новую истерику, я принялся расстегивать скобы.
— А за что тогда они тебя?.. Раз не колдун? — шмыгнув носом, все же чуть успокоилась пленница.
— Спрашивали, откуда гимори, а я не знаю, — зачем-то признался я.
— Жалко... — тихо, как бы про себя, проговорила женщина. — Но, может, хорошо, а то я слыхала...
Тут она замолчала и опять погрузилась в себя. Видно, желание болтать пропало.
— А фебя фа фто? — внезапно решил поинтересоваться я, возясь по прежней схеме с веревкой, которую, очевидно, намотали для подстраховки. И подозрительно поглядел на клыкастую. А действительно! Вдруг я тут какую-нибудь серийную детоубийцу освобождаю?
— Дескать, ведьма я, — грустно пробормотала женщина. — Да я это... На скотину знаки...
— Э-э, что делала? Какие знаки? — Я даже оторвался от дела. Ну-ка, любопытно... Кто же она такая, чем занималась? Чем не понравилась длинноухим?
— Ну, чтобы скотина... слушалась хорошо, — ответила она, и вроде откровенно. Судя по всему, обычное дело, ничего такого. Да и звучит не особо страшно. В чем тогда подвох, зачем держали здесь и пристрастно допрашивали? Впрочем, чего я... У меня-то самого тоже выпытывали непонятно что. И со всем старанием. Эти сволочи, видимо, о презумпции невиновности вообще не слышали. Но надо бы потом все же подробнее расспросить про эти самые знаки. Похоже, все-таки какая-то магия...
Рука ужасно горела, да и вторая тоже. Саднила простреленная нога, ныло все изморенное тело. Однако справляться пока было можно. Лишь бы не началось заражение. Антибиотики я вряд ли отыщу. А все же неплохо держусь. Человек бы от таких пыток отходил гораздо тяжелее.
— Держись. Тут мы не помрем, — решил я подбодрить неудачливую ведьму. Да и не столько ее, сколько себя самого.
Пора выяснять, куда делись все ушастые арийцы — и действительно ли все. И делать ноги — поживее, пока хоть какая-то возможность досталась. Передвигаюсь я нынче, правда, как пожилой алкоголик, но это не повод раскисать. Впервые за четыре жутких дня я был способен что-то решать сам — и упускать момент нельзя.
С опаской присел рядом с выходом, чтобы поменьше отсвечивать, и аккуратно отодвинул полог — на пару ладоней, не больше. Видно раскисшую грязь, пару кустиков, пушистый желтый первоцвет — что-то рановато он... А вот мягких эльфийских сапог не видно. Нервный "добряк", кажется, тоже отбыл, а не просто выглянул подышать. Странно это. С дисциплиной-то у длинноухих — дай бог каждому.
Тут я ощутил острую тревогу, а миг спустя понял: слух уловил отзвук быстрых и плавных шагов. Грязь выдала — слегка чавкает. Шаги стремительно приближались.
Сделав страшную гримасу, я поднес палец к губам и указал ведьме, чтобы спряталась справа от входа в шатер. Слева стоял я.
Ткань разлетелась, в пыточную вихрем ворвалась та самая... красавица Ниольтари. Глаза цвета морской бездны еще только удивленно распахивались, сочные губы приоткрылись для вскрика, рука потянулась к поясу, но я все же успел. Ободранный кулак с размаху впечатался ей в скулу. Другим пробил эльфийке в солнечное сплетение. Кисть словно окунули в кипящее масло, я глухо охнул сквозь зубы. Пока пальцы надо бы поберечь... Ушастая свалилась на землю, и я еще добавил ей сапогом в живот. Вроде хватит. Быстро заткнул ей рот тряпкой, которую оторвал от своей поношенной штанины. Надо связать.
