— Помогаешь мне? — шепнул он парку.
Обошел беседку, и парк все так же кидал ему под ноги удобную тропу, вел среди сугробов, между цветущих розовых кустов, к берегу небольшого, округлого озерца с крутыми, уходящими вниз берегами.
Озеро, как ни странно, не замерзло. Черная, густая вода, резко контрастирующая с голубовато-белоснежными сугробами. А в темной, как душа отверженного, воде мелькает что-то серебристое... похожее на стройное женское тело.
Колыхается черная гладь, идет волнами. Захватывают взгляд Рэми ярко-зеленые глаза, завораживает водопад изумрудных волос, увлекает серебристый, похожий на песню ручейка смех. И Рэми, забыв где он и зачем, делает шаг навстречу протянутым рукам, ласковой улыбке...
Хорошо здесь. К чему уходить?
"И не надо! — позвала русалка. — Останься!"
Арман нашел Мира там где и ожидал — у круто уходящего вниз обрыва. Там, внизу, раскинулась столица — передвигались в лабиринтах улиц маленькие, с муравьев, человечки, дышали, переживали, жили.
А Мир — будто и не жил. Сидел на зеленом коврике скрестив ноги. Руки его лежали ладонями вверх на коленях, грудь медленно, плавно вздымалась в такт дыханию, каштановые волосы гладил легкий ветерок. И Арман разозлился — вновь ушел друг в свой мир, убежал, оставил позади проблемы. В который раз... и так не вовремя... и так не хочется его оттуда вытаскивать...
В одной тунике, в одежде простого горожанина, Мир казался моложе. Слабее. Только вот слабости в нем мало. А вот нетерпеливости — хоть отбавляй.
— Ты нашел?
Арман вздрогнул — слух Мира в последнее время обострился, может, даже слишком. Да и нервным он стал, беспокойным. И все почему? Из-за мальчишки, которого Арман не знал, а уже почти ненавидел. На которого вынужден был тратить время, искать в тавернах, на постоялых дворах, и в то же время хранить поиски в тайне.
Мир так приказал. И приходится повиноваться, потому что некоторым друзьям противиться нельзя...
— Я задал вопрос! — Мир поднялся с коврика. — Ты нашел Рэми?
— Нет... — покачал головой Арман, и осторожно продолжил:
— Думаю, тебе стоит сказать опекуну, что юноша в столице. Чем больше проходит времени...
— А я думаю, ты слишком доверяешь Эдлаю.
— Ему доверяет твой отец, этого должно быть достаточно...
Мир не ответил. Посмотрел в последний раз на раскинувшийся внизу город и повернулся к другу.
— Давно хотел с тобой об этом поговорить, да вот оказии как-то не было, — сказал он, натягивая белоснежные перчатки. — Ты все в делах... не смотри на меня, знаю, что перерываешь столицу в поисках мальчика, знаю, что исполняешь мой приказ. Но все ж хотел бы почаще видеть тебя в замке...
— У тебя есть телохранители, — заметил Арман, показывая взглядом на стоящих неподалеку трех мужчин.
Мир скривился. Арман — нахмурился. Знал он, что друг любит своих телохранителей, но не любит однообразие. А еще — советов, на которые тот же Лерин никогда не скупился.
— Не хватает одного, — ответил Мир.
— Может, не все избранные становятся телохранителями? Ты не подумал об этом? Может, Рэми только резерв, тот, кому не суждено стать кем-то большим?
— Может, — задумчиво ответил Мир, накидывая на плечи теплый плащ. Арману не понравился этот ответ, ему показалось, что Мир что-то не договаривает. Впрочем, Арман совсем мало знал о магических связях между Миром и его телохранителями, как мало о них знал любой в Кассии. Государственная тайна... либо что-то, о чем Мир предпочитал не рассказывать.
Арман оглянулся на сопровождающую Мира троицу и впервые задал себе вопрос — что в них такого, чего нет в других? Сильный дар? Или что-то еще?
Один из телохранителей, Кадм скучающе кормил мясом медвежонка, поглаживая его по брюшку. Но Арман знал, что с таким выражением скуки на лице воин вонзил бы меч в брюхо зверя, да по самую рукоять, да еще перевернул бы лезвие пару раз, наслаждаясь каждый предсмертным вздохом животного. Жесткий и беспринципный, ироничный и безжалостный — таким был на самом деле телохранитель силы.
С таким же безразличием ворвался он вчера в комнату Армана, одним ударом отбрасывая наемного убийцу к стене.
И теперь сложно было забыть Арману как безжалостные глаза телохранителя, так и стоны убийцы. И крики, вызванные бесконечной чередой умелых пыток. И капли крови на ковре, книгах, даже стенах.
Кадм и не вспомнил, что в покоях находится Арман. Раз за разом бил он выплесками силы лежавшего у его ног, задавая один и тот же странный вопрос — кому нужна смерть Армана? Но ответа так и не получил, а измученный убийца, наконец-то, потерял сознание. И лишь тогда усталый Кадм повернулся к ошеломленному хозяину покоев:
— Прошу прощения. Слуга замка приберет беспорядок...
Беспорядок... Арман был дозорным. Много раз ловил воров, убийц, много раз дрался на улицах, наказывал слуг за провинности. Но никогда не пытал. И только вчера уяснил, что пытать не сможет.
Кадм, так мило сейчас игравший с медвежонком, еще как мог.
— Но они не понимают, — так же спокойно ответил Мир, — они многого не понимают...
Арман вздохнул глубже. Он не был согласен. Тонкий и хрупкий с виду Тисмен, наверное, бы понял. Зеленый телохранитель, вообще любил все зверье, даже нечисть.
И оборотней не чурался. Потому к Арману приглядывался с повышенным интересом, задавал глубокие, осторожные вопросы. И с таким же холодным интересом в зеленых глазах подал он недавно Арману кувшинчик... чтобы проверить, "как действует зелье на оборотней в период новолуния".
— Ты — поймешь...
Вот кто действительно не понимает, так это третий телохранитель Мира. Лерин. Холодный, расчетливый, — истинный кассиец. Высокий, хорошо сложенный, с гладко зачесанными седыми волосами. Всегда невозмутимый, всегда правильный, Лерин был истинным сыном рода Балезара, знал своих родственников до десятого колена и с огромным трудом принимал истину: Мир — оборотень.
Потому, может, Лерин седым и стал — от стыда. Вот и сейчас посматривал на Армана с легким презрением, а в глазах его читалось — ты лариец, и именно ларийская, поганая кровь разбавила чистую кровь арханов... принесла в Кассию беду.
— Тисмен все время ищет какие-то зелья, — начал шептать Мир. — Покоя мне полнолуниями не дает — опаивает по уши. Все боится, что вновь стану... им. А я... а я уже не боюсь.
Арман вздрогнул, оторвал взгляд от Лерина и повернулся к другу.
— В ту ночь я опять превратился...
— Ты мне говорил.
— Но сумел остаться человеком, этого я тебе не говорил. Оказалось, это так легко — стать зверем только снаружи, сохранив человеческий разум. Арман, я могу не убивать. Я могу превращаться не терять рассудка. Тогда что в этом плохого? Почему я должен скрываться ото всех, почему я должен врать? Пить эти проклятые зелья... видеть страх в глазах собственных телохранителей? Они ведь бояться. Что меня разоблачат, что меня раскроют. А я уже ничего не боюсь.
— Мир, это не игра! И ты не можешь быть тем, кем хочешь — люди не поймут. И не поверят, — холодно ответил Арман. — Им не объяснишь, что оборотень не теряет разума. Не объяснишь, что шкура зверя — это как одежда... она лишь помогает познать мир...
— И ты знал...
— И я знал... — ответил Арман.
— Так почему не сказал? — глаза Мира вспыхнули гневом, и Кадм оставил на мгновение медвежонка, насторожился, почувствовав гнев своего архана. Но Мир продолжал, а телохранитель успокоился, вернувшись к зверю:
— Почему позволил мне бояться!
— Потому что... — Арман замялся, — потому что сложно долго оставаться человеком, когда знаешь, что это такое... как лунный свет ласкает шкуру. Как ветерок гладит траву, и ты бежишь в темноте, чувствуешь иначе, живешь иначе, дышишь иначе! Сливаешься... с лесом... А теперь, в городе, я не могу стать...
— Зверем? — спросил Мир.
— Зверем... — подтвердил Арман.
Он вдруг вспомнил, как выпрыгивал лунными ночами в окно поместья, как бежал по спящему саду, а трава ласкала плечи, грудь, расчесывала шерсть. Как растекался под лапами ночной туман, и роса бодрила, заставляла бежать быстрее, еще быстрее... чтобы на рассвете вернуться довольным и усталым, впрыгнуть в окно, приласкаться к рукам няни, услышать тихий шепот:
— Знаю, как тебе тяжело, знаю, родной... но на сегодня хватит.
И вновь стать человеком. Почувствовать кожей ткань, носить одежду, улыбаться, быть среди них, но чувствовать глубже, слышать лучше, видеть острее... потому что тело для оборотня — это помощник. А для человека часто — враг.
— Ты должен скрывать нашу кровь, Мир, — продолжал уговаривать Арман с трудом вырвавшись из приятных воспоминаний. — Как должен это делать я — глава Северного рода.
— Иногда я жалею, что вытащил тебя из той деревни...
— Я об этом никогда не жалею, — ответил Арман. — За все надо платить. Я стал арханом, почти нормальным кассийцем, почти забыл кто я, и кем был когда-то. И тебе надо об этом забыть. И о той ночи, и, уж прости, о Рэми.
— О Рэми мне не забыть, — заметил Мир, оглянувшись на Лерина. — Тебе не понять, что такое связь с телохранителем. Это даже больше, чем связь с харибом. От хариба я могу отказаться, от телохранителя — нет. И не понимаю... почему.
— Почему что?
— Почему он убежал...
— Потому что увидел оборотня. Мужчину. И почувствовал сильное притяжение, которого не понимал. К архану, а рожане, как правило, арханов боятся. А теперь поставь себя на место мальчишки-рожанина. Что он мог подумать? Что бы ты подумал?
— Что сошел с ума... это похоже на любовь, но это не любовь... это ослепление. Страшная жажда. Но у меня есть еще трое — у него нет никого помимо меня. О боги, почему я дал ему уйти! И как он может быть вдали от меня? Его должно тянуть, должно, понимаешь? Другой бы уже давно на коленях приполз... почему этот упрямец с черными глазами сопротивляется? Нет, не так. Откуда находит силы сопротивляться?
— Не слишком ли много чести для простого мальчишки, пусть даже для избранника? — холодно ответил Арман. — Ты чего-то не видишь, Мир? Я тебе объясню — мы потратили много времени на поиски. И все зря. А мальчика твой — рожанин-маг. Представляешь, что будет, если до него доберется темный цех? А? Мир, это опасно. Дай мне поговорить с опекуном. Иначе мы получим избранника под властью черной силы. Позволь мне...
-... убить его...
— ... иногда так лучше...
— ...позволяю.
Тяжело далось Миру это решение. Ему все, что касалось Рэми, давалось тяжело. И сжигающая душу тоска по кому-то, кто должен быть рядом, а не был, и обида на мальчишку, что дважды ускользнул, и разочарование... Чувства, которые до встречи с Рэми были Миру незнакомы.
И теперь он был благодарен, что Арман промолчал. Лишь кивнул, положил руку на плечо, даря поддержку. А поддержка Миру была необходима.
Может, и в самом деле, так лучше?
Лучше... читается в глазах Лерина.
Что ж ты делаешь — молча спрашивает Тисмен.
Мне все равно — отзывается душа Кадма.
И ему, Миру, должно быть все равно. Рэми ведь все равно. Ушел, проигнорировав сильный зов связи, и живет себе где-то в столице, не чувствует, как душа Мира обливается кровью...
А ведь он уже и забыл, что такое встреча с новым телохранителем. Что такое нетерпеливое ожидание привязки, пока маги и жрецы адаптируют душу избранника для новой роли. И какое облегчение вызывает сам вид этого избранника, горящие счастьем глаза. Ведь это огромная честь... Честь, от которой Рэми убежал.
И завтра, когда Эдлай узнает, где находится Рэми, отряды дозорных перевернут город, осмотрят знаки каждого горожанина, прочешут столицу квартал за кварталом. Арман не может, у Армана нет стольких людей, а советник повелителя — то дело другое.
И Рэми найдут. Но ведь горд мальчишка, и живым людям Эдлая не дастся. Мир это знал. И ничего поделать не мог... Да уже и не хотел.
— Ты пришел не за этим? — повернулся он к Арману, ежась под теплым плащом.
Почему стало вдруг так холодно? Ведь если Рэми умрет, исчезнет тоска... уйдет с душой упрямого мальчишки и станет легче. Должно стать легче...
— И за этим тоже, — мягко ответил Арман. — По дороге в замок я встретил странного человека. Но ищет он не меня. Тебя. И просил тебе передать это!
Мир задумчиво взял с ладони Армана кругляш, улыбаясь повертел его между пальцами. Вспомнил он небольшой загородный дом, духоту тесной комнаты, жесткие, много раз стиранные простыни. И аромат сосновых веток, стоявших в небольшой вазе на покрытом вышитой скатертью столе.
Удачно спаситель явился... Будет с кем поболтать, посидеть за чашей вина в покоях, забыть на время о паршивце, который бежит от собственного призвания.
— Где он? — набрался решительности Мир, отдавая кругляш Арману.
— В беседке у озера, — ответил дозорный, заглядывая другу в глаза. — Прости, я не стал вести его сюда, хотел с тобой поговорить... сначала дела твои, а потом твоих подопечных. Не так ли, Мир?
Мир вздрогнул, да издевку съел. Но блеснули неприязнью глаза Лерина: не любил белый телохранитель Армана, не одобрял таких вот дружеских подколок, хотя сам до них частенько опускался...
Несправедливо это. В этом мире многое несправедливо. И Миранис прекрасно знал, за что его телохранитель не любит Армана — за кровь оборотня. Ту самую кровь, что течет и в жилах Мира.
Резко развернувшись, Мир направился к беседке. Надо срочно выпить. Одному нельзя, телохранители не захотят, Арман и вовсе белый пушистый, пьет редко, а вот Гаарс подойдет вполне.
Привычно прокладывал дорогу под ноги сад, сыпались на снег розовые лепестки, капало с сосулек, и выглядывали из-за деревьев магические создания.
Мир любил населять парк "нечистью". Отец сопротивлялся сначала, потом смирился, и вскоре в парке появились русалки, драконы, гарпии, единороги, пара сфинксов.
Мир хотел поселить сюда и пегаса, но пегасы водились только в Виссавии, а виссавийцы категорически отказались привозить их в Кассию. Почему — не объясняли. Они никогда и ничего не объясняли.
И отец ничего не объяснял. Все щадили Мира, оберегали, будто он был дорогой, но ненужной игрушкой. Сменялись учителя, сила Мира росла вместе со знанием, но дало ли это ему власть? К власти отец сына не допускал... И к интригам не пускал, зато недавно интриги ворвались в жизнь Мира сами.
Одно покушение за другим. Беспокойство в глазах телохранителей, бессилие дозорных. И постоянное наблюдение, которого Мир ненавидел... если бы не оно — давно бы сбежал в город, а таверну, залился бы до самого горла дешевым вином и был бы счастлив. Потому что здесь, в замке, в золотой клетке, счастливым быть невозможно.
— Где Гаарс? — спросил Мир, когда они дошли до беседки.
Арман прикусил губу — явный признак того, что дозорный в ярости — огляделся.
— Что-то и у тебя не сильно-то получается влиять на рожан, — усмехнулся Мир, срывая с овивавшего беседку виноградника тяжелую кисть. Приправленная морозным холодом ягода растаяла на языке, наполнив рот кисловатым соком. Искать пропажу Мир и не думал, забавляясь гневом Армана. Куда денется эта пропажа из парка? Отсюда еще никто не сбегал.
