— Стой, котофей, передохнем, — ведьма плюхнулась за ближайший куст с редкими пожухлыми листьями, стараясь укрыться от глаз женщины. — У меня такое ощущение, что нас ведут.
— Покорных судьба ведет, непокорных тащит, — философски отозвался кот, устраиваясь рядышком.
— Ты считаешь, что если мы не пойдем сами, нас поволокут? Знать бы ещё кто — друзья или враги.
— Откуда у нас в этом прОклятом лесу друзья? — мрачно пробурчал Баюн.
— Почему прОклятом?
— А какой ещё? Ты глянь вокруг...
Преследуя ускользающую незнакомку, Людмила почти не смотрела по сторонам, только вперед и иногда под ноги, чтоб не переломаться ненароком. А теперь словно прозрела.
Одиночные квелые деревца непонятной породы растут вкривь и вкось, с трудом пробиваясь через нагромождения догнивающих деревьев. Редкие пятна чахлой зелени кажутся здесь инородными вкраплениями. Единственно неподдельным выглядит только этот колоссальный могильник, который возник на месте давно загубленного леса. Поваленные склизкие стволы, смердящие завалы гниющего валежника, груды перепревшей древесины, без сомнения рассыпающиеся от прикосновения, ничего, кроме омерзения, не вызывали. Да ещё эти отжившие свой век деревья — бледные, с содранной корой, с нелепо торчащими обломками сучьев — погребальными свечами торчат перед глазами. Ведьма вздохнула:
— Что делать, ума не приложу...Вот уж забрели, так забрели.
— А двойник твой исчез, — злорадно доложил Баюн, — ну и баба, завела и бросила.
— Я думаю, нам вглубь этой помойки идти надо, но как представлю, что там дальше может быть, так и хочется повернуть обратно. — Людмила сделала вид, что не уловила кошачьих намеков, без опаски встала (кого бояться? тишина стоит такая, что муха пролетит, слышно будет), потопталась на месте. Ноги по щиколотку утонули в мелкой трухе. — Лишь бы зыбунов не встретилось, там точно завязнем. Перекусим, и в путь.
Поесть кот всегда был не прочь, но не в этот раз. Напряженное тело его вытянулось в струнку, уши стояли торчком, на морде было написано величайшее изумление.
— Плачет кто-то... Жалобно так.
— Где?
— Не пойму. Кажется, там, — котофей махнул лапой, показывая направление.
Замерла Людмила, прислушиваясь. Нет, ничего не уловила — замерло все в безмолвии: ни посвиста ветра, ни шороха.
— Пойдем туда?
— А поесть? Так и помру голодным, если что...
— Не в этот раз, — ведьме хотелось скорей выбраться из этого гиблого места.— Далеко только не отбегай, я за тобой не поспею.
— Так я тебе и поверил, беглянку догоняла, небось, ветер в ушах свистел, мне на четырех лапах за вами угнаться трудно было.
Ведьма досадливо поморщилась. Кому приятно упоминание о собственных промашках — а тут она явно оплошала, потому и занесло их бес знает куда. Баюн нырнул в пролаз между деревьями, Людмила поспешила за ним, с отвращением отводя руками белесые лишайниковые бороды, которые так и норовили мазнуть по лицу. Потом сообразила, что с таким же успехом может использовать свое многострадальное помело, бесполезным грузом висящее за спиной. Ему-то уже все равно, во всяких переделках побывало.
"Ай, да умничка Баюн, заботливый мой! Хоть и ерепенился поначалу, но обо мне думает, дорожку ладную выбирает, в одиночку, наверное, уже выбрался б отсюда", — Людмила видела впереди только мелькание черного хвоста, который, изгибаясь, показывал, куда удобнее будет свернуть, и шла за ним, как по маячку. Сам кот на ненужную беготню и никчемное ожидание время не тратил. Не маленькая ведьма, не в первый раз по лесу бредет, разберется. Вскоре и Людмила услышала тоненький писк, а потом догнала котофея, замершего в недоумении.
— Чары...— прошептал Баюн.
Впереди, за деревьями, виднелся высоченный частокол из заостренных бревен. Писк доносился оттуда. Ведьма облегченно перевела дыхание:
— Мой гребешок сработал, значит, правильно шли. Антон был здесь. Узнать бы ещё куда ушел и ушел ли... И кто там сидит, за изгородью.
— Нет здесь их никого, — веско сказал кот. — Пошли дальше.
В ответ на его слова жалостное верещанье стало громче, перешло в непрерывный визг. Баюн не выдержал:
— Гляну, кто там так отчаянно вопит.
Он подбежал к частоколу, подпрыгнул повыше, закогтился, как заправский скалолаз, и полез вверх. Людмила с интересом наблюдала за ним, в душе гадая, свалится или нет. Уж больно обленился Баюн в последнее время, совсем не напрягал себя излишними телодвижениями, птаху зазевавшуюся словит и все, ходит довольный весь день, охотник. Да ещё и поучать порой норовил Бабу-ягу, что смысл его жизни не доступен для её женского ума. Жаль, ни разу не уточнил он, в чем же заключается этот смысл, уж Людмила нашлась бы, что ответить зазнайке.
Кот тем временем благополучно добрался до верха, заглянул за забор, и, как ошпаренный, скатился вниз, фыркая и отплевываясь. Ведьма кинулась к нему:
— Что там?
— Вот гаденыш, — ругался кот, лапой щупая подпаленные усы, — помогай таким. Только выглянул, он в меня струей пламени прицельно плюнул.
— Да кто там? — спросила Людмила, копаясь в сумке со снадобьями, выбирая, чем лучше подлечить обожженную кошачью морду: настоем мятной травы охладить или бузинным цветом боль снять.
— Змиуланчик-недоросль. — Ведьма оторвалась от своих раздумий и удивленно вскинула брови. — Машет заполошно крыльями, ни на забор, ни на землю сесть не может, перепуган. Сам выбраться не может, и на спасителя кидается почем зря. Пошли отсюда, ну его к Лешему... Пусть сидит, как сидел.
— Э, нет, постой, — Людмила старалась перекричать отчаянные вопли, которые здесь, у частокола, звучали с интенсивность ультразвука. — Чары надо снять, он ведь погибнет там. Совсем маленький, да? Жалко ведь, их и так мало. Мне вот ни разу не доводилось повстречать... — Она задумалась: — Птах про змиуланов знает, они не опасны, чего ж тогда Антон гребень кидал, непонятно. Ведь предупредила — только когда невмоготу станет.
— Похоже, не по силам стало, — кот показал на выгоревшие проплешины и обугленные деревья, которые даже на фоне мрачного леса смотрелись устрашающе.
— Отойди подальше...
Баюн в два прыжка отскочил подальше. Понимает, что к чему...
Ведьма прикрыла глаза, настраиваясь на нужную волну. Накладывать чары легко, снимать гораздо труднее, тут умеючи действовать надо, чтобы самой в поруху не попасть. Редко колдуньи ворожбу собственную разрушают, не принято у них давать обратный ход заклятьям, чай, не фокусы показывают, силу природных стихий призывают.
Горячая волна пошла от ног вверх, заплескалась внутри, закручиваясь в животе тугой огненной спиралью. Сверху, как ледяной душ, хлынул поток живительного холода, сплетаясь с жаркой стихией в одно целое. Забурлила, заиграла сила чародейственная, ища выхода. Теперь бы не опоздать, иначе разорвет саму на клочья мелкие, по ветру развеет. Боясь выплескать накопленное раньше времени, сделала Людмила шаг к частоколу и запоздало пожалела, что далековато от него встала, вплотную надо было бы. Коснулась рукой шершавых бревен, пошла вокруг, повела линию незримую — сама-то видела, как бело-оранжевый след тянется за её рукой — замкнула кольцо.
Тонкая линия на миг стала видимой, потом бревна, будто ножом, снизу подрезали. Посыпались, с грохотом ударяясь друг о друга, разлетелись на мелкие обломки. Закружились щепочки над головой ведьмы и половинкой сломанного гребня упали в подставленную ладонь. Она облегченно выдохнула, воткнула гребешок в спутанные волосы: — "Пригодится красоту наводить, а вторая половина силы уже ни имеет. Так пусть и торчит в земле веки вечные", и чуть не оглохла от визготни над самым ухом. Жаром опалило правую щеку.
— Ну, хватит, хватит, успокойся, — ведьма вытянула руку. Улыбнулась, разглядывая спасенного. О детях Змиулана она только слышала, видеть воочию не приходилось. Бывало, рожали иногда одинокие женщины от огненного змея, но редко выживали змееныши. Бабки-повитухи относили их сразу в лес, бросали на погибель верную, приговаривая — "как родился, так и в пол ушел", а зачарованную Змиуланом тащили к ближайшей ведунье на отчитку. Людмила тоже отчитывала одну такую, совсем зачахла бедняжка, иссушила себя тоской-кручиной по змею огненному, но у той, помнится, детей не случилось.
Змееныш, чуть больше локтя длиной, судорожно вцепился коготками в рукав ведьминой душегрейки и затих, изредка взмахивая перепончатыми крылышками. Его вертикальные зрачки пульсировали в бешеном ритме, порой перекрывая всю золотистую радужку глаза. По зеленоватой гладкой шкурке иногда пробегали огненные лепестки, отчего казалось, что держишь в руке сгусток живого пламени. "На дракончика похож, — подумала Людмила, — мультяшного: большеголовый уродец, но симпатяга. Вроде безобидный, что ж его Антон так напугался?".
— Ты с ним аккуратнее, — издалека предупредил Баюн, — слишком близко держишь.
Людмила отодвинула руку от себя. Змееныш опять заверещал, внезапно сорвался с места и стал описывать круги вокруг Людмилы, ощутимо подталкивая её сзади. Она сначала не поняла, чего он от неё хочет, а потом подчинилась, шагнула вперед.
Теперь избавленный от неволи порхал немного впереди, а ведьма и кот шли за ним. Если они мешкали, змееныш зависал в воздухе, поджидая, а потом опять отлетал немного. Вскоре Баюн убежал вперед, догнал змееныша, вопросительно мяукнул. Змиуланчик заверещал тоненько, издавая переливистые рулады, зависнув прямо перед мордой кота. Когда ведьма подошла к ним, разговор, похоже, закончился, а, судя по удовлетворенному виду котофея, он узнал все, что хотел.
— Нет, ну и гад же Кащей... — запальчиво начал Баюн.
— Величайший злодей всех времен и народов, — серьезно подтвердила Людмила, — а ты в этом сомневался?
— Нет, конечно, — заюлил кот. — Представляешь, он змееныша этого в лесу нашел, умирающего, подлечил слегка. Потом, вместо того, чтобы отпустить детеныша восвояси, сказал — "все одно тебе погибать, а так службу мне послужишь", накинул на него обличье Горыныча и посадил, как цепного пса, замок охранять.
— Так ведь всегда было — добром за добро платить. Чего ты удивляешься?
— По своей воле, а змеенышу и выбирать не дали. Если бы Кащей не погиб, так до самой смерти ему бы служил.
— Погиб? Откуда знаешь?
— Да, это же самое главное... — спохватился Баюн, — как погиб, змиуланчик не знает, только когда свой истинный облик принял, понял, что свободен, а вот выбраться из-за твоего частокола сам не смог.
— А куда сейчас нас ведет, ты спросил у него?
— К замку Кащееву, куда ж ещё. Хочет лично убедиться, что хозяина его больше нет.
Людмила вопросительно глянула на зависшего в отдалении от них змееныша. Самой бы поговорить с ним, расспросить об Антоне, о Кащее побольше узнать, да жаль — не обладает она талантом котофеевым с любым созданием немыслимым беседы вести. Чего не дано, того не дано... Одно радует — нет врага ее, ещё бы брата отыскать невредимым.
ГЛАВА 14
Неугомонный ветер гонял по небу пухлые облака. Солнце пряталось, на лес набегала тень, но через миг светило снова являло себя во всем своем ярчайшем великолепии. Зябко, сыро, но, похоже, привычного дождя не ожидается.
Кащей растянулся во весь свой немалый рост на громадном стволе давно рухнувшего дерева и наблюдал за тем, как упрямый родник пробивает себе дорогу среди сухих сучьев и палых листьев, за зиму густо усыпавших прежнее русло. Терпковатый запах молодой листвы и скромных первоцветов растекался вокруг, птичий грай радовал слух, и настроение было под стать погоде — умиротворенное.
"Вот и весна, — думал диориец, — все наши страхи себя не оправдали. Никакие невидимые существа больше не появлялись, хотя мы были настороже. Впрочем, разве можно уберечься от неведомой опасности? Вот и Стрибог — посидел, посидел в лагере, да и убрался к себе в горы. И ничего с ним не произошло".
Кащей вспомнил, как наведался однажды к младшему пилоту. Было любопытно, что там такого особенного, в горах, отчего Стрибог так туда рвется. И ничего необычного не увидел: приспособленная под жилье пещера на отвесном склоне горы, небольшой уступ перед входом и глубокая пропасть под ним, дна не видно, только туман клубится внизу, словно хищная тварь, ждущая своей законной добычи. Помнится, его передернуло всего, когда представил, что будет, если свалиться вниз.
Стрибог только посмеялся и сказал:
— Зато посмотри, какая красота вокруг. Я каждый день первый встречаю солнце, а ветер — он такой разный... Здесь всегда ветер, мы с ним дружим. — Он широко раскинул руки и крикнул: — Э-ге-гей! Привет тебе, ветер!
Далекое эхо отразилось от окружающих убежище утесов: — "Эй... Веет...".
— Видишь, — обрадовался Стрибог, — отвечает.
Кащей только головой покачал, совсем сбрендил мальчишка в своем уединении, но осуждать не стал. А разве он сам не ищет одиночества, разве не бежит прочь от всех, чтобы побыть наедине с лесом? Лес он ведь тоже разный, потому что живой, как эта текучая вода. Он опустил руку, пошевелил пальцами, наблюдая, как раскалываются радужные блики, и внезапно точно холодной рукой сжало сердце: — "Мне надо вернуться, срочно". Куда делась прежняя расслабленная мечтательность? Кащей вскочил, махом сгреб свои вещи, забросил свой лучемет за спину и рванул в лагерь. Он не замечал, как хлещут по лицу ветки, как трещит сухостой, ломаясь под натиском его неудержимого бега, и едва успевал перепрыгивать через возникающие перед ним явные преграды. Тревога гнала его вперед: — "Только бы не опоздать, только бы..."
Почти рядом с лагерем он столкнулся с запыхавшимся Велесом. Тот жадно хватал ртом воздух, пытаясь перевести дыхание:
— Что тут случилось?
Кащей, слегка притормозив, мельком глянул вокруг, потом, опомнившись, отступил за ближайшее дерево и поманил биолога. Вдвоем они выглянули из-за своего сомнительного укрытия: вроде всё на месте — три невысоких домика притаились у подножия высоченных деревьев — целы, невредимы. Окна, двери аккуратно притворены, под навесом, сооруженным из разобранных пластиковых контейнеров, слегка кривоватые стол и скамейки по-прежнему вкопаны в землю, дорожки так же аккуратно выложены плоскими камнями, даже трава вокруг них не примята. А Кащей ожидал увидеть сплошной разгром, да и Велес тоже, судя по его лицу. Тишь да гладь, налаженное бытиё, но мало ли что там на самом деле...
