Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

— Запретите! Запретите нам! Исконно-посконным, истинно православным, дурням неумытым... Продавать нашу землю!

Этот "вопль из толщи народной" звучит в начале 20 в. в наказах русских крестьян депутатам в царскую Думу, в панике финнов в начале 21 в. при вступлении в Евросоюз: "приедут немцы с русскими и всю землю скупят", в бесконечном моратории на продажу земли в самостийной Украине, в программе эссеров, в "Декрете о земле" большевиков...

Три основных мечты русского крестьянства:

1. Земля — общая (боженькина, государева...)

2. Делить — поровну (по едокам, по работникам).

3. Наёмный труд — запретить.

Невежественные идиоты, понимая меру своих идиотизма и невежественности, умоляют власти:

— Повяжите нам ручки-ножки. А то мы сдуру сами себе такого понаделаем...!

Смысл в этом есть. Земледелец — "землю делает". А не — "производит сделки с недвижимостью". Необходимыми знаниями, навыками не обладает. Всяк его "поиметь" может. Лох. В этой части.

Крестьянин "от сохи" не полезет делать трепанацию черепа — не умеет, не понимает. Непрофессиональные сделки с собственной землёй опаснее медицинских операций. Неправильным движением скальпеля можно убить одного человека, неправильной подписью на "акте передачи" — всё семейство.

Но и не превращать земле-дельца в земле-владельца, т.е. следовать "воле народной" — катастрофично. "Производительность труда", знаете ли, не производится.

Коллективный собственник — крестьянская община или колхоз — так же разрушителен. Успешные примеры — израильские коммуны-кибутцы и казачьи станицы. Но они завязаны на политику, получают поддержку со стороны.

Землю крестьянину, право собственности на неё — приходится впихивать. Насильно.

Не всем. Исключение — "один из семи".

А кто из них — кто? Лейбл на лбу отсутствует. Надо смотреть по результатам деятельности.

Поэтому компромисс: продавать можно. Но не сразу.

У меня в эту весну существовало с десяток "образцово-показательных" поселений в разной степени готовности. По правде говоря — в зачаточном состоянии. С таких "образцов"... можно плакать в печали. Но "показали" они многое.

Прежде всего, по месту — мы ориентировались на прежние поселения аборигенов. Это не всегда правильно: другой способ хозяйствования предъявляет другие требования. Ягоды на болотах собирать хорошо, пахать — нет.

Начали формализовать критерии "доброго места". Не только очевидное: должна быть чистая вода, но и более детально. Шестьсот десятин доброй земли под пахоту, вдвое — под пастбище, вдвое — покос, вчетверо — лес, болота, неудобья... Шесть-восемь тысяч десятин — селение. "Нейтральная полоса" между ними, почвы, рельеф, флора и фауна, пути сообщения: зимой, летом, в половодье, роза ветров, уровень вод...

Свод требований постоянно расширялся. Но — был составлен. Что позволило учить моих "землепроходцев" — на что смотреть, как оно должно быть "приемлемо".

Постепенно строилась такая схема.

"Землепроходец" идёт по новым землям. Обычно, бродячий торговец. Тип — вариации Гладыша. Это который с моей подачи нынче в верховьях Северной Двины алмазы ищет. По возвращению даёт описание своего пути.

Драгун, бедняга, временами просто сходил с ума, конспектируя их повествования.

Потом идёт более серьёзная группа: купец, поп, картограф, лекарь, геолог, ботаник, дипломат... охрана, гребцы.

Имея достаточно подробную карту земель, представление о населении и его настроении, можно проводить колонизацию, "примучивание" или "приголубливание" аборигенов. С реализацией "Каловой комбинаторики" — "любые два из трёх".

Обычные элементы: перепись, крещение, призрение вдов и сирот, "сдавайте валюту", "ограниченная десятина". Не для получения дохода, хотя компенсирование расходов на эту "географию" полезно, но для проверки разумности очередной племенной группы. Способности к "за базар отвечаю". Вовлечения в процесс формирования нового народа — "стрелочников".

Эта фаза растягивалась на пару-тройку лет минимум. Мы работали не "сферическим конём в вакууме", не в "Терра Инкогнита". Ещё лет 70 тому новгородские купцы ходили на Печору. Где нашли, к западу(!) от Урала народ "Югра". Русские этой эпохи различают "Угру Западную" — угров-мадьяр на Дунае, и "Восточную" — на Урале. Снова это же название народа русские источники фиксируют через пол-тысячелетия уже к востоку от Оби.

Детальность доступных мне сообщений, как и песен скальдов о дочерях конунгов, выданных замуж в "Великую Биармию" — недостаточна. "Землепроходцы" шли не "в слепую", но в очень... "мутное" пространство.

Когда пространство и его население приобретали для нас конкретность и, волей или неволей, позитивность — выбиралось место для поселения, запускалась "строительная цепочка".

Первый этап: вывалка леса "пятнами", раскорчёвка, расчистка и разметка местности.

Второй: собственно строительство подворий, нарезание наделов.

Третий: когда селение построено примерно на треть — начинается его заселение. Строители продолжают стройку, а расчистка переходит к новосёлам. Причём — каждый видит свой надел.

Наконец, строительство самого селения заканчивается, оно полностью заселяется. Есть уже поп и тиун. Строители уходят, но расчистка, освоение территории продолжается ещё несколько лет.

Собственно строительство — самая быстрая часть процесса. Индустриальный характер, стандартизация, профессионализм, подготовка производства, конвейерная организация — позволяли за 8-12 месяцев выводить селение "под ключ".

Эта "базовая технология", постепенно изменяясь, ежегодно воспроизводилась сначала в десятках, потом в сотнях мест.

В реале было масса "особых случаев".

"Мирные" туземцы вдруг вспоминали, что они "дикие", и нападали на строящееся селение.

Или, вместо нормальной "цепочки", приходилось тыкать пальцем в белое пятно на карте и велеть опальному боярину:

— Тут твоё место. Иди и стройся.

Или, решая какие-то иные — политические, торговые — задачи, посылать отряды в "дикие земли". В состав которых входили, естественно, и "землепроходцы".

Безусловно "накрывались" поселениями стратегические точки — волоки и устья.

За годы жизни здесь, в "Святой Руси", за недели бесконечных лодейных походов, когда я, игнорируя советы Мономаха, не повторял бесконечно "господи помилуй", а "всякую безлепицу" думал, у меня сложилась иерархия приоритетов.

Мне не нужны люди.

Ме-е-едленно.

Мне не нужны люди.

Полагаю, что масса разных... читателей после такого утверждения начнёт шипеть, скорбеть и волноваться.

Отволновались? Продолжим.

Мне не нужны здешние люди. Потому что они — средневековые.

Со свойственными средневековью комплексами стереотипов, ценностей, целей, трудовых навыков, образом жизни... Почти всё в этих комплексах — не нужно.

Но других-то нет!

Поэтому из существующих "нормальных", "старых" людей — нужно сделать людей "новых".

Тема очень не оригинальная. "Новые люди" возникают в ходе любого крупного изменения общества. Опричники Ивана Грозного, "Птенцы гнезда Петрова", нувориши второй половины 19 в., "легендарные комбриги" и "железные наркомы" Советской власти, олигархи после-советские...

Два условия.

Желание самого человека изменить свою прежнюю долю.

Множество людей приходило ко мне "своей волей". "Десять тысяч всякой сволочи". Часто выбирая между "Зверем Лютым" и "смертью неминучей".

Выбирая — сами.

Второе: способность воспринять новое. Такое свойство... не у всех. Примерно, у трети. И — в весьма разной мере.

По Максу Планку: "Прогресс науки происходит с каждыми новыми похоронами учёного".

"Прогресс жизни" — аналогично.

Моё тотальное неприятие жизни "по-средневековому", отсутствие других, "не-средневековых" людей требовало вкладывать более всего сил в изменение людей. В воспитание, обучение.

"Просветительство" — та "печка", от которой всё плясалось.

Второй круг задач — безопасность. Эпидемиологическая, продовольственная, пожарная, внутренняя, внешняя...

На кой чёрт учить людей, если они вдруг — раз — и вымерли? Бацилла какая-нибудь пришла...

Для решения задач первого и второго круга требовалась индустриализация. Строительство, жильё, печки...

Человек учится всю жизнь, во всякую минуту. Открыл глаза — увидел — научился. Закрыл глаза — подумал — научился. Мои инновушки были, кроме прочего, и наглядным пособием, поводом напрячь мозги, поумнеть. И — местом применения этого "поумнения".

Крестьянский труд, даже с моими прибамбасами, был менее "интенсивно просветительским". Посему сельское хозяйство занимало четвёртое место в ряду важных для меня вещей.

"Но люди хотят именно этого".

Я псих. Но не дурак. Становиться поперёк своего народа — глупость. Поэтому мы вкладывались в сельские поселения. Годами отрасль была убыточна, висела на Всеволжске тяжёлой гирей.

Вы "бой с утяжелением" не пробовали? Я находил в таком положении дел некоторую пользу. Одновременно продвигая в сёла элементы индустрии.

Мы ставили в поселениях не только единоличные дворы, но и общественные сооружения: внешний тын, колодцы, церковь, общинный дом. Изначально строили производства "местной промышленности". Типа амбара с льномялкой, льночесалки. Ставили веялки, смолокурни. В удобных местах устраивали водяные и ветряные мельницы, пристани.

Это было прописано в "Типовом уложении об устроении селения". Оно непрерывно дополнялось и изменялось. Такой... толстый кондуит с множеством рисунков. Третий том — после "Доброго места" и "Подворья".

Обязательно осматривалась местность вокруг поселения.

Я уже говорил: в этой земле на каждом шагу есть что-то интересное. Весьма пригодное к пользе. Ежели с умом.

Понятно, что сажать селение на выходы известняков или на стекольные пески — нельзя. Но иметь такие "полезняшки" где-нибудь поблизости, между сельскохозяйственными зонами — полезно.

Первопоселенцы — те, кто первыми попадали в такие селения, получали преимущества: первыми выбирали дворы и наделы, раньше начав выплачивать ипотеку, могли получить кредит на приобретение в собственность "промышленных мощностей".

Часто в их число попадали "подневольные" строители — новосёлы, отработавшие "обязательный период адаптации" и выбравшие себе подворье из построенных ими самими.

Общим правилом было "два года казённой отработки". Однако мы не стремились держать людей в казармах. Отработав сезон, человек мог обзавестись своим домом, перевезти семью или жениться, и, продолжая "государеву службу" в своём селении, жить уже более нормально.

За исполнение "гос.обязанностей" таким людям продолжали начислять "жалование". А вот расходы по содержанию — существенно сокращались. Соответственно, быстрее сокращалась и задолженность по кредиту.

Самыми "перво-первопоселенцами" были выходцы из Пердуновки: им засчитывался уже отработанный кредит в Рябиновской вотчине, нам были понятны их таланты, уровень вменяемости. Они уже понимали — "как здесь ходят, как сдают". Большинство, особенно — молодёжь, были грамотными.

Многие из них, имея такую "продвинутую стартовую позицию", "всплывали" в общинах, становились их лидерами.

Если землю под пашни мы выделяли "отрубами", то луга, пастбища, лес, неудобья шли как общинная собственность. Я ориентировался на способ использования. Землю человек пашет, как правило, в одиночку. Косой машет — в общем ряду.

Такой уровень "индивидуализации" владения оказался удачным компромиссом между частным и общественным в стартовой ситуации.

Глава 433

По мере становления селения, часть "крепких хозяев" уходила на хутора. Прикупая у односельчан или у казны землю в дополнение к своим наделам. Подобное я видел в Коробце на Угре. Там Жердяю и его сыновьям мешали, у нас — наоборот.

Надел рассчитывался по норме: десятина (примерно гектар) на едока. Семья, в момент заселения и получения надела, должна содержать 10 душ. Больше — ещё прирежем. Не меньше. Да и позднее были методы, которые поддерживали такой размер семей. Это, в частности, мотивировало принимать в семьи сирот.

Пахарь с плугом нормально вспахивает пол-десятины за день. 10 десятин — 20 дней. Вести сев 20 дней подряд — физически тяжело, агрономически глупо: оптимальные сроки для большинства культур — 3-5 дней.

Размер пахоты у русских крестьян — 2-3 десятины. При урожайности 50 пудов — "прожиточный минимум" плюс "семенной фонд". Мы же навязывали куда большие наделы. Форсируя само-эксплуатацию жадностью собственника.

При "полосатом" землепользовании конфликт между "продолжительностью" и "оптимальностью" смягчался разными полосками. На бугре пахать — уже пора. А в низине — когда просохнет.

Решение для "отрубов" мы показывали в Кудыкиной Горе: разные культуры. Кроме ячменя с овсом и пшеницы с рожью, активно пошли лён, конопля. Гречиха, горох, капуста, репа... без репы русский дом в эти времена не живёт. И всё равно, от раннего льна до поздней конопли три недели — впритык.

Второе решение — озимые. Озимая пшеница в этих краях даёт урожай на четверть больше яровой и более стабильный. Для ржи озимые — основная форма.

Крестьяне постепенно въезжали в трехполку. Когда "за раз" нужно распахать 3-4 десятины. При 4-6 пропашных культурах — можно попасть в оптимум для каждой.

На "Святой Руси" трёхполье — не невидаль. Используется местами по степному порубежью, сходно пашут в Суздальском Ополье. Но среди моих поселенцев в первый момент людей оттуда было мало. Остальных — учить. Не словами — наглядно.

Всеволжское крестьянство пришло к этому, а затем и к более сложным севооборотам, набивая шишки на каждом шагу. Пахать пары, вносить навоз, снегозадержание... Каждый из этих приёмов — был, вообще говоря, где-то кому-то известен. Но необходимость вот тебе лично вложить огромное количество своего труда в такой приём... и в такой... и в такой... Каждое такое "вложение" здесь называется — "орать пашеньку". "Орать" лишний раз — не хочется. Но — надо.

Это вызывало изумление. С резким отрицанием и нежеланием. С очень неспешно приходящим пониманием.

Разделение пахотных земель на личные наделы — пониманию способствовало.

Повторю: наделение крестьянина землёй в собственность — чётко антинародная, анти-русская политика.

Придя на место, новосёл имел подворье и кусок земли, как правило, частично заросший лесом. Выжигать или "подсекать" лес было запрещено, да и невыгодно: казна покупала строевой лес для строек, коренья, пни — для смолокурен. Какой дурак "живую денежку" в дым пустит?

Новосёлы объединялись в артели и сводили лес на своих наделах. Примерно, по две десятины на хозяйство. Потом мужичок "орал" свою земельку и радовался: урожай "по новине" часто бывает сам-десять. Радовался он и на другой год. А на третий сильно удивлялся — а почему так мало? Господь не попустил?

Тут тиун напоминал:

— Аль тебе не сказывали? Аль много раз не повторено? По лесной новине только два первых года урожай добрый. После — едва на семена соберёшь.