Та встреча на улице с детдомовцами и разговор с руководством не просто отложились в памяти Павла, а вошли в больную душу, не зажившую после гибели сына и дочери — ведь не должны же дети настолько озлобиться, что готовы покалечить, даже убить окружающих! Через день вернулся в тот детдом со своими дипломами и трудовой книжкой, попросился на работу:

— Есть педагогический стаж учителя математики, пусть и не очень большой, к тому же психолог по второму образованию. Готов исполнять любые обязанности и работать с детьми, можно с самыми проблемными — постараюсь с ними справиться.

Наверное, директор — Никита Васильевич, — расцеловал бы сподвижника на мученическое дело, будь с ним наедине, но в присутствии какой-то дамы, разбиравшей в углу кабинета папки с документами, постеснялся, лишь высказался с заметной в голосе радостью:

— Хорошо, Павел Николаевич, обязательно найдем для вас что-нибудь подходящее. Нам люди нужны, не хватает кадров — работа ведь неблагодарная и зарплата небольшая, — а мужчин тем более! Сейчас вызову Галину Петровну — вы в прошлый раз видели ее, — вместе обсудим, куда вас определить.

Вот так и приняли Павла на свободную вакансию психолога, а по совместительству вне штата дежурным воспитателем со старшими детьми — подменять кого-то или в экстренных случаях приходить на помощь. Тут, наверное, сказалась крупная фигура нового сотрудника — с таким не забалуешь, не то что со слабыми женщинами! К работе приступил в тот же день, сам директор провел его по зданию и познакомил с персоналом, в основном женским — мужчин оказалось всего четверо, кроме них самих еще водитель и дворник, — открыл кабинет психолога и передал документацию со словами:

— Осваивайтесь, Павел Николаевич, будут вопросы — обращайтесь без стеснения...

Уже на следующий день воспитатели стали приводить к Павлу своих проблемных подопечных — кто-то затеял драку или натворил безобразие в школе, ударился в бега, пока не вернули под конвоем, с другими провинностями, справиться с которыми самим не удалось. Работал с ними привычным образом, также как в институте с подопытным контингентом, разве что более ласковым тоном. Говорил о чем-то, налаживая зрительный контакт, после исподволь внушал доверие, а уже потом давал установку вести себя хорошо, ни с кем не ругаться и не драться, слушаться воспитателя. В первый раз такая работа заняла полчаса, да и 'клиент' попался ершистый, не раз выпадал из-под контроля, так что устал будто после сложного эксперимента. Дальше уже пошло легче, как-то настроился к самым разным строптивцам, хотя и попадались особо трудные подростки.

Результат же выходил вроде неплохой, только недолгий, через три-четыре часа приходилось повторять такие сеансы, но даже притом те же воспитатели не могли нарадоваться — хотя бы на это время могли спокойно заниматься с другими детьми, пока неслухи и драчуны вели себя тише воды. Павел понемногу стал экспериментировать, менять силу эмоционального давления и его продолжительность, в конце концов приноровился к самым беспокойным воспитанникам — усмирял их на день или даже больше. Несколько раз пришлось срочно идти на помощь в группы и подавлять агрессию сразу у нескольких ребятишек не направленной волной, как обычно, а расходящейся по конусу с соответственно большим расходом своей пси-энергии. Примерно через месяц ситуация в детдоме поменялась неузнаваемо — драки стали исключительным явлением, да и ссоры между детьми случались гораздо реже.

Такая идиллия не устраивала самого Павла — ведь стоило ему убрать свое вмешательства хотя бы на несколько дней, как все возвращалось к прежнему. Так случилось, когда в соседнем детском доме случилось ЧП с групповой дракой и поножовщиной, вот его руководство, прослышавшее о чудотворце, позвало на помощь. Почти неделю провел там, снимая разбушевавшуюся стихию эмоций, вымотал свои душевные силы досуха и уже хотел было взять небольшой перерыв для восстановления. Но стоило ему заявиться в родные стены, чтобы договориться об отпуске, как директор огорошил:

— Выручай, Павел (между собой ровесники, к этому времени перешли в общении на ты), опять начались драки, а вчера Иванов из старшей группы ударил Людмилу Сергеевну в лицо, разбил ей губу!

Тогда он выручил, но задумался над тем, что нужно искать другое решение с детской агрессивностью. Конечно, к этому времени ученые-медики и биологи что-то нашли для борьбы с этим явлением, какой-то нужный организму фермент, но работы с ним еще велись, а до практического применения было ой как далеко. Да и сам по себе он не гарантировал успех, обязательным условием ставилось правильное воспитание, с чем в детских домах обстояло не очень ладно. Следовало исправлять нечто другое, если не на генном уровне, то хотя бы на личностном, вот тогда Павлу пришла мысль продолжить начатые в институте работы с настройкой души. В ту пору ему не удалось, но сейчас, после многих сеансов на детских организмах, более гибких, чем у взрослых, возникло убеждение, что должно получиться.

С директорами детдома и института сговорился без каких-либо сложностей, никто из них не возразил против предложенных Павлом экспериментов на детях. Медведев же расчувствовался при встрече, принял буквально с распростертыми объятиями будто родного человека. После, когда обсудили предстоящие работы, выговорил нечто сокровенное, судя по смущению и какой-то растерянности на его лице:

— Знаешь, Павел, без тебя стало как-то серо, я уже привык к твоим чудачествам, если так можно назвать те немыслимые проекты, что ты вносил. Даже мама, царство ей небесное, уж с кем только ни встречалась в своей жизни, но призналась мне накануне отъезда на операцию — наверное, предчувствовала, что не перенесет, вот на прощании и высказала самое важное, — ты не от мира сего, послан нам Богом и все твои начинания имеют божье благословение. Я тогда еще подумал — мама бредит, теперь же понимаю — есть в ее последних словах немалая доля истины. Ведь никто из тех, кого знаю, даже близко не подошел к тому, что сделано тобой. С той же душой — до последнего момента не верил, что у тебя получится. Но вот сейчас нет сомнения и уверен — ты добьешься своего.

Павел прежде не делился с Медведевым правдой о своем появлении в этом мире, сейчас же посчитал верным признаться даже из благодарности к этому великодушному человеку, принявшему его в своем сердце:

— Ваша мама права, Святослав Всеволодович, я действительно не тот, кем меня считают. Нет-нет, не подумайте, что какой-нибудь засланный агент, просто мое сознание — или его матрица, — неведомым образом перенеслось из моего прежнего времени в это, в котором сейчас нахожусь. О душе не идет речь — сам же убедился, что она распадается и ее уже не может быть, — но ведь я здесь, прожил почти двадцать лет за другого человека, хотя и помню о себе самом в прошлой судьбе. Наверное, в том чья-то воля — Бога или кого-то еще, — не знаю, что со мной будет завтра, но пока мыслю и живу — делаю все возможное в моих силах.

После того разговора их отношения стали по-особенному близкими, если не как между отцом и сыном, то все равно родными людьми. Хотя Павел так и не вернулся в институт, но заезжал туда часто, не только по служебным делам. А с перестройкой детских душ вышло не так скоро, как он рассчитывал, как ни казалась та материя или субстанция податливой, но все же выдалась слишком крепким орешком. Шли месяцы и годы бесплодных испытаний, дети вырастали и сменялись, а дело не сдвинулось ни на йоту. Павел все также продолжал трудиться психологом, помогал с трудными подростками не только в своем заведении, но и других, его уже знали во многих детских домах и интернатах Москвы и Подмосковья. Казалось, одно только появление приносило спокойствие даже в самом шумной ораве, от его крупной фигуры веяло добротой и какой-то надежностью.

Дети это чувствовали и тянулись к нему, от малышей, едва вставших на ноги, до подростков и юношей старших групп. Именно в такие минуты к Павлу приходило понимание — ради тепла к этим обиженным судьбой юным созданиям стоило жить, пусть он не заменит им родных, но хоть как-то поможет им выжить, не озлобиться на окружающий мир, а влиться в него полезными людьми. Нередко на выходные забирал к себе самых обиженных малышей, давал им возможность почувствовать домашний уют и заботу. В первое время родные дети и Саша как-то опасались детдомовских воспитанников, боялись встретить от них каких-то выходок и неприятностей, потом привыкли, поняли, что им нужны ласка и внимание. Позже старшие дочери — Таня и Наташа, — сами приезжали к отцу на работу, привозили небольшие подарки крохам и игрались с ними.

Тем временем в стране происходили события, вызвавшие неоднозначную реакцию, особенно в столице — вначале выборы в Госдуму, а в марте 2012 года президента. Большая часть народа восприняла само собой разумеющимся победу правящей партии 'Единая Россия' и Путина, но и тех, кто остался недовольным, набралось слишком много. Прошла волна многотысячных митингов и маршей с лозунгом 'За честные выборы', а сразу после избрания Путина объявлением его нелегитимным и требованием отставки. Особенно значимым по накалу страстей стал оппозиционный 'Марш миллионов' на Болотной площади с прямыми столкновениями между ОМОН и демонстрантами. Шли слухи о многочисленных жертвах с обеих сторон, официальные власти их отвергали, но предприняли расследование по так называемому 'Болотному делу' о массовых беспорядках, привлекли к уголовной ответственности их организаторов — Удальцова, Навального, Немцова, — и самых активных участников.

Беспорядки на Болотной площади

В те майские дни, воспользовавшись беспорядками, на улицы города вылезла всякая ультрарадикальная нечисть — неофашисты и неокоммунисты, нацисты-скинхеды, анархисты, футбольные фанаты, боевики запрещенной национал-большевистской партии. Нападали на сотрудников полиции (так с прошлого года стали называть милицию), устраивали групповые драки, занимались грабежами, могли напасть и избить любого, кто им не приглянулся, особенно лиц неславянской внешности. Для жителей и гостей столицы стало небезопасным выходить из дома, даже в соседний магазин, так что на несколько дней жизнь в городе замерла, пока службы правопорядка и подразделения внутренних войск не провели в буквальном смысле зачистку улиц и площадей.

Именно тогда Павлу довелось встретиться с бандой бритоголовых молодчиков, кто-то из них бросил камень в лобовое стекло его машины, когда он проезжал мимо. Конечно, благоразумнее было бы скорее проехать дальше, как другие водители, под улюлюкивание пьяных скинхедов, но Павел не выдержал подобного беспредела, остановил и вышел из машины навстречу шайке из двух десятков нелюдей. Наверное, те в первый момент оторопели, не ожидали от него такой смелости — или глупости, — даже замолкли на некоторое время. После, с криком: — Держите лоха, надо обшмонать его! — стоявший ближе бритоголовый с палкой в руке бросился к будущей жертве, остальные за ним.

Павел уже привычным образом — как обычно поступал с группой возбужденных подростков, только не дозируя пси-волну, а в полную силу — выбросил импульс сверхнизкой частоты, генерирующий чувство страха, следом другой, уже высокочастотный. Такая комбинация должна была вызвать панику, желание забиться куда-то подальше от источника пси-воздействия. Так, собственно, и случилось, только в более выраженной форме — где-то треть молодчиков, бежавших впереди, на всем ходу вдруг упала и стала кататься по асфальту, издавая крики боли, как будто их внутри что-то разрывало. Еще несколько просто встали, зажимая уши, лишь малая часть сумела развернуться и убежать сломя голову. Столь сногсшибательный эффект случился у Павла впервые, даже сам напугался — не натворил ли он что-то страшного с этими подонками? Подошел ближе к одному из лежавших — тот уже не верещал, как резаный поросенок, лишь тихо стонал, по-видимому, приходил в себя. Такая же картина наблюдалась с другими подельниками, через минуту, пошатываясь, встали и поплелись куда-то, не оглядываясь на объект своего нападения, будто забыв о нем.

Эпизод со скинхедами в какой-то мере стал поворотной вехой в судьбе Павла, осознание того факта, что стал опасен для окружающих, потрясло саму душу — пусть даже ради благой цели, но он же не судья и не палач, чтобы ставить под угрозу чью-то жизнь! За многие годы занятий пси-техникой достиг совершенства, а энергетика возросла многократно и вот теперь так сложилось, по сути, он сам стал орудием своей воли, получил возможность карать кого-угодно по своей прихоти. Это открытие вовсе не обрадовало Павла, раскрыло ему глаза на правду, которую прежде не замечал — люди все больше стали бояться его, невольно сторонились, чувствуя его непонятную силу. Разве что малые дети тянулись к нему всем сердцем, им его доброта перевешивала страхи. Только ради них продолжал исследования душевных таинств, дав себе зарок больше ни на что другое не применять пси-воздействия, даже прослушивать чьи-то эмоции, тем более влиять на них!

Успех пришел лишь через два года, после многих экспериментов с детьми разного возраста и именно с малютками произошел прорыв — удалось провести ювелирно тонкую настройку души младенца. Результат сказался на поведении ребенка — прежде беспокойный, часто плачущий, он стал заметно смирнее, лишь кряхтел, когда что-то его не устраивало. Вскоре удались опыты с малышами постарше, подростки же поддавались очень трудно и то не всегда гарантированно. Но даже такое достижение Павел посчитал самой значимой победой в своей жизни, пусть и признанной далеко не всеми в научном мире и социальной педагогике. Написал ряд статей с подробной методикой, можно сказать, инструкцией к пси-операциям над детскими душами, поделился своими наблюдениями о реакции и эффекте корректирующих упражнений. Но ни словом, ни буквой не упоминал о силовом давлении, к которому сам когда-то прибегнул, ни под каким условием не желал раскрывать слишком опасный опыт.

В марте 2018 года вскоре после повторного избрания Путина президентом, прошедшим гораздо спокойнее, чем шесть лет назад, Павел встретил себя самого из прошлой жизни, вернее, Виктора в уже нынешней. Случилось в небольшом и уютном ресторане на одной из тихих улиц в Крылатском, приехал сюда субботним вечером с женой. Их встретил у входа услужливый администратор и провел к столику на двоих, заказанному заранее, позвал еще девушку-официанта. Время проходило в приятной неге под негромкую музыку, выходили на площадку танцевать и вот здесь увидел возмужавшего Виктора, ведущего в медленном танце какую-то девушку, когда же она повернулась профилем, то тут же узнал Лиду — свою жену из той жизни. Как-то само вспомнилось, как они после свадьбы отправились в столицу — прежде им не доводилось бывать в ней, вот и устроили себе двухнедельное путешествие.

После той давней встречи в маленьком сибирском городке Павел почти не вспоминал о своем двойнике в нынешней жизни, сейчас же что-то зацепило в сердце, будто это он со своей юной женой. Старался не думать о них, а глаза и мысли возвращались к молодоженам, невольно следил за ними. По-видимому, таким вниманием выдал себя, после того, как вернулся с Сашей за столик, она спросила: