— Толку-то от твоего хотения! Чего теперь с тобой прикажешь делать? Платы ему, видите ли, не надо. Я тебя и выгнать не могу, я ж теперь твой должник.
— Хватит уже! — огрызнулся Бран. — Если тебя так волнует, кто кому должен, я тебя успокою. Это я должен, ясно? Я! Потому что если ты думаешь, будто мы поймали настоящего убийцу, то глубоко ошибаешься. А я поклялся Харалду... поклялся, когда он умирал. Обещал, что найду этого типа, чего бы мне не стоило. И я его найду. Еще как найду! Из-под земли гада откопаю! А ты говоришь, должник. Это я должник, а не ты, конунг.
Тишина. Удивленные взгляды. Бран опустил глаза.
— Чего-то не пойму, — раздался голос конунга. — Опять ты за свое? Мы ж его убили. Угробили мы оборотня-то! Кого ты искать собираешься?
— Я уже говорил, — сказал Бран, — мы убили медведя. Медведя, а не оборотня! Оборотней просто не бывает. Не существует, нету их! А Харалда отравил человек. И меня тоже пытался убить человек. Может быть, это был Серый.... может быть. Не знаю, но собираюсь узнать. И я узнаю. Обязательно! Я должен это Харалду, и себе тоже.
— Звучит складно, — сказал конунг, когда Бран умолк. — Да только моего старшего, Траина, убил медведь. Это, колдун, совершенно точно. Троих других тоже. Ты вот говоришь, нету оборотней. Ну, а с теми-то убийствами как быть?
— Думаю, это совпадение, — ответил Бран. — Не знаю. Но одно я знаю точно: оборотней нет. Это был медведь, конунг, просто зверь, и все. Он ничего не мог придумывать. И из лука стрелять не мог. И Харалда отравить не мог! Это был обычный зверь. Оборотней просто не существует.
— А ты-то откуда знаешь? — возразил конунг. — Чего, проверял?
— Птичка начирикала! — не удержавшись, фыркнул Бран. Понизив тон, добавил:
— Я не проверял. Другие проверяли. Есть люди, конунг, поумнее нас с тобой, и знающие намного, намного больше нас. Уж поверь.
Конунг усмехнулся:
— Тоже, небось, какие колдуны?
— Называй как хочешь, — Бран пожал плечами, — а только это так.
Конунг вскинул брови и сказал:
— Ну, насчет колдунов тебе видней. А вот насчет чего другого... Ладно, допустим, ты прав. Тогда куда же подевался Серый? Следов-то его мы не нашли! Он чего, сквозь землю ухнул, что ли? Куда он делся-то?
Бран ответил не сразу.
— Куда он делся, я не знаю. Но я вот о чем подумал: почему ты считаешь, что, если он не оставил следов, это доказывает, будто он — оборотень? Оборотень тоже по воздуху не летает, значит, следы должны были быть. Были они?
Конунг, хмурясь, промолчал. Вместо него ответил Сигурд:
— Не было, голову даю. Все обшарили, не было ничего.
— Вот то-то и оно, — сказал Бран, — не было.
— А можа, он тута прятался, — подал голос Старый Бьорн. — А потом, слышь, прям тута в медведя и обратился.
— Тю! — Сигурд повернулся к старику. — Проснулся! Медведь в ту ночь из лесу пришел. Следы его видали, и ворота он поломал, ты што, слепой? Так ступай, глянь на ворота-то. Он их на щепки разобрал. Коли б он тут хоронился — стал бы он ворота ломать, помысли сам.
— А с чего вы взяли, будто это Серый — оборотень? — промолвил незнакомый Брану ярл. — Может, вовсе и не Серый? Может, кто другой? Может, колдун какой? В лесу живет... в смысле, жил. Почем вы знаете-то?
— Колдун, не колдун, а парень прав, — отозвался Сигурд. — Куда Серый подевался? Ну, куда? Следы где? Нету. Вот какая закавыка получается.
— А можа, он того, на речке утопился? — усмехнувшись, молвил Старый Бьорн.
— Ладно. Короче, — выговорил конунг. — На что ты намекаешь-то, колдун?
— Ни на что, — ответил Бран. — Я только пытаюсь доказать, что убийца человек, и что мы его еще не поймали. И думаю, что... в общем, я думаю, Серый был не один. Думаю, Серый не зачинщик этого всего. Кто-то его заставил.
— Хто ж? — Бьорн налег грудью на стол, и глаза блестели.
— Если б знать, — Бран смолк. Другие тоже молчали.
— Эй, колдун, отослать этих? — кивком головы конунг указал на слуг.
— Да нет, я и правда не знаю. Если б знал, не скрывал бы.
— Может, ты кого подозреваешь?
Даже если подозреваю, тебе-то уж точно не скажу. Вслух Бран произнес:
— Пока никого, — и, помолчав, добавил:
— Так что своего слова, конунг, я еще не сдержал. Вот как сдержу, тогда и будем разговаривать.
Снова стало тихо.
— Ладно, колдун, — наконец промолвил конунг. — Коль ты так уверен, что это был не оборотень, упорстововать не буду. Вам, колдунам, оно виднее. Лови этого убийцу. Но только я тоже хотел бы знать...
Договорить он не успел. Грохнула входная дверь, раздались звуки, похожие на плач, и к очагу выбежала Аса. Длинные косы были растрепаны, одежда — в беспорядке. Увидав отца, девушка бросилась к нему.
— Что такое, дочка? — конунг поймал ее за руку. Она судорожно вцепилась в его плечо.
— Скажи ему, чтоб прекратил! — рыдая, крикнула она. — Скажи... чтоб он прекратил!
— Кто, дочка? Ну же! Что случилось?
Но Аса плакала навзрыд и не могла вымолвить ни слова. Конунг встал и усадил ее на скамью.
— Успокойся, дочка, успокойся, — пробормотал он. — Кто тебя обидел?
Девушка по-прежнему молчала, закрыв лицо руками, рыдания сотрясали ее тело. Сколько ни бился, конунг не мог добиться от дочери ответа.
Ответ явился сам собой.
Дверь отворилась и захлопнулась. Чей-то силуэт мелькнул в полоске света.
— А-а, — промолвил голос, — разумеется! Под крылышко к папаше. Любимая дочь, как же.
Видар вышел к очагу, играя конской плетью. Аса взвизгнула и, вскочив, спяталась за спину отца. Наливаясь яростью, конунг смотрел на сына. Тот встретил его взгляд и усмехнулся.
— Я тебе уже сказал, чтоб ты не смел ее бить, — выговорил конунг. — Ты что, забыл?
— Скаж-жите! — глумливо изумился Видар. — Какие нежности. Да успокойся, успокойся, не бил я твою стерву, так, потрепал маленько. Так ведь она того заслуживает, скажешь нет?
— Если кто на самом деле того заслуживает, так это ты, — конунг упер руки в бока. — Вот ведь наглый щенок! Кто тебе позволил на сестру руку подымать?
Видар снова усмехнулся, похлопал плетью по ладони, прошелся возле очага и спросил, щурясь:
— А что ж прикажешь на нее подымать, папаша? Какое место на эту суку надо подымать? Ты уж прости покорно, но тут на нее и без меня довольно подымается. А? Папаша? Скажешь, нет?
— Заткнись, дурак! — завизжала Аса. — Ты все врешь! Это вранье! Подонок! Врун! Скотина!!! — если бы отец не удержал, она бы кинулась на брата. Но конунг не позволил дочери сдвинуться.
— Чего плетешь, засранец? — гаркнул он. — Что еще за гадости? Ведь она ж твоя сестра, постыдился бы!
— Вот именно! — заорал Видар, стиснув кулаки. — Стыжусь! Еще как! Мне и правда очень стыдно! С таким отцом и такой сестрой любому будет стыдно! Ну, а ты? А ты? Тебе-то не стыдно? А? А?! Тебе не стыдно?! Как ты сквозь землю-то еще не провалился со стыда, старый козел?!
— Ты, щенок, не смей со мной так разговаривать! — конунг выпустил дочь и шагнул к сыну. — Молоко на губах не обсохло. Мало я тебя порол, видать! Смотри, а то я это живо поправлю!
— Ты лучше в каком другом месте поправь! — глаза Видара горели ненавистью. — Чем другим указывать, на себя бы посмотрел! Старый пес! Да мне стыдно с тобой по одной земле ходить!
— Ну, уж прости, сынок, коль я в чем перед тобою провинился! — от вопля конунга все чудом не оглохли. — Уж прости великодушно! Не знаю только, в чем! Уж не знаю, чем я тебе так не угодил! Да только на твоем-то месте я бы замолчал, не стал терпение испытывать! Я ведь не железный, тоже разозлиться могу!
— Тоже, напугал! — перекрывая криком крик отца, ответил Видар. — Да ты всю жизнь злишься и орешь! Только мы ж ведь, чай, не дети! Мы не трехлетние, папаша! Ясно? И мозги у нас есть! И глаза! Что к чему, мы разумеем! Все, кроме этой сучки твоей! Жалко, я ей мало врезал! Может быть, тогда б...
— Я сказал, не смей ее трогать! — перебил конунг, однако Видар не дал отцу закончить. Заорал, как сумасшедший, выкатив глаза:
— Ее вообще убить мало! Скажи спасибо, что я ее до сих пор не пришиб, эту суку блудливую!
— Да тебе-то что за дело, блудливая она, иль не блудливая! Твое какое собачье дело, с кем она гуляет?! Отец ей я, а не ты! Это не тебя, а меня должно интересовать, щенок!
Видар осекся. Казалось, он не верит собственным ушам. Вид у юноши стал такой, словно его внезапно огрели по макушке.
— Тебя, а? — сказал он, задыхаясь. — Тебя, а?!
Больше он не произнес ни слова. Вскинув плеть, оскалясь, Видар бросился на отца.
Конунг выдернул из столешницы нож. Аса отчаянно завизжала, а остальные вскочили с мест. Видар подлетел было к отцу, но его перехватил Сигурд. Поймал за поднятую руку и облапил по-медвежьи.
— Уймись уже! — рявкнул ярл парню в ухо. — Озверел?! Затихни!
— Пусти! — рванувшись, Видар вырвал руку. Сигурд с трудом удерживал его.
— Да пособите, што ль! — Сигурд боролся с юношей. Видар словно озверел. Если б один из ярлов не подоспел на помощь, Видар бы освободился. Вдвоем мужчины навалились на него.
— А вы што встали? — крикнул Сигурд слугам. — Тащите веревки, ну! Живей!
— Пустите меня, гады! — надрывался Видар. — Я все равно до них доберусь! Все равно доберусь!
— Заткнись, щенок! — конунг схватил сына за рубаху. — Я тебе язык отрежу, гаденыш этакий!
Видар зарычал. Рванулся так, что едва не сбил с ног своих стражей.
— Я прибью эту суку! — заорал он. — Убью ее! Клянусь богами, я убью ее!
— Только тронь! — конунг с силой ударил сына по щеке, и тот взвыл, как волк в капкане. Прибежавшие с веревками слуги помогли его сдержать.
— Уйди, родич! — Сигурд толкнул конунга плечом. — Уйди от греха! Потом будешь разбираться! Уйди, кому сказал!
Конунг шагнул прочь. Зло хмурясь, отвернулся.
— Вяжите! — велел слугам Сигурд. Впятером они едва удерживали Видара. — Вяжите, быстро! Да осторожней, ты, не теля ж спутываешь! Ат, бревно, меня-то к нему не приматывай, дурень! Не приматывай, говорю!
Поднялась сумятица. Видар хрипел, не прекращая вырываться, Аса рыдала, а Сигурд орал на суетящихся слуг.
Пора валить, решил Бран. Никем не замеченный, выбежал наружу. Отошел подальше и остановился возле поленницы.
— Ничего себе, — пробормотал он, жмурясь от солнечного света. — Эх, и ничего себе, вот это семейка... Что папаша, что сынок. Тяжелый случай.
Звери лютые...
Бран покосился на входную дверь. Господи, это надо же, сестрину нравственность блюдет. С чего бы, спрашивается? Вроде она не слишком-то гуляет. А может, у нее с кем любовь? Как у нас с Уллой... Но эту хоть папаша защищает, а Улла? Ее кто защитит? Отец узнает — первый и убьет, и Сигурд не поможет! Мы должны быть осторожнее, не дай Бог попасться в руки таким зверям... бр-р, и подумать страшно!
Только бы вот Хелмунт болтать не начал...
Черт! Вот черт, принесло на нашу голову! Мосол ходячий! И с чего Улла так уверена, что он рта не откроет? А если откроет?
Бран стиснул зубы. Этого нельзя допустить. Что же делать? Чего теперь мне с этим типом делать-то?
(...грохнуть...)
Напугать его, что ли? Да он не из пугливых, вон, наглец какой! Может, заплатить ему? Тоже небезопасно, еще шантажировать начнет.
— Что же делать, — беззвучно выговорил Бран.
(Убить его.)
Бран нахмурился. Убить, вновь шепнул упрямый голос. Он — только раб, ничего не будет за раба. Дашь виру, вот и все. Убить его. Очень просто.
Господи, да что это я...
— Этак, глядишь, я тут скоро озверею, — Бран обеими руками взъерошил волосы. — Я ж не Видар. Не этот Кнуд! Никого я не буду убивать. Но потолковать с ним надо. Ведь, говорят, Улла жизнь ему спасла! Не станет же он теперь...
Вот если б знать, чего он станет, а чего не станет.
Пригладив встрепанные волосы, Бран вышел со двора.
Глава 10
Он искал Хелмунта довольно долго. Наконец, проходя возле новой кузницы, увидал его под навесом. На снегу лежали связки вяленой рыбы, слуги возились там, бросая испорченных рыб в бадью. Собаки толклись поодаль, морды умильно улыбались, а хвосты были поджаты. Лохматый неказистый пес попытался стащить рыбину из связки, и Хелмунт, бранясь, отвесил псу пинка. С отчаянным визгом тот метнулся в сторону.
— Эй, Хелмунт, — окликнул Бран. — Хелмунт!
Рабы обернулись. Хелмунт поднял голову, вид у него был угрюмый.
— Чего? — ответил он.
— Иди сюда, дело есть.
Нахмурив брови, Хелмунт пробурчал:
— Чего надо? Занят я.
— А я говорю, иди сюда! — Бран повысил голос. — Спорит он еще.
Хелмунт нехотя подошел, вытирая ветошью испачканные руки. От него так и несло рыбой.
— Чего, колдун? — Хелмунт был хмурым и серьезным. Видно было, что ему вовсе не до смеха.
— Отойдем, — сказал Бран. Раб только пожал плечами. Когда они приблизились к стене сарая, Бран обернулся и сказал:
— Ты и сам знаешь, зачем я пришел. Знаешь, верно?
Усмехнувшись, Хелмунт не ответил.
— Ты должен молчать, — сказал Бран. — Ты это понимаешь. Должен дать мне слово, что никому ничего не расскажешь. Понял? Ну, ты понял, или нет? Ты чего, онемел? Отвечай уже, что ли!
— Эх, и дурак же ты, колдун, — промолвил Хелмунт, — какой дурак, просто на удивление.
— Дурак я, или нет, к делу не относится, — ответил Бран. — Не твоего ума дело. Все, что от тебя требуется, это молчать.
Хелмунт будто не расслышал.
— Конечно, ты дурак, — гнул он свое. — Спутаться с хозяйской дочерью — это ж надо догадаться!
— Заткнись! — обрезал Бран. — Не твое дело, кто с кем путается, тоже, блюститель нашелся, еще один. Я перед тобой отчитываться не собираюсь, ты мне не родственник. Мне от тебя одно надо: чтоб ты молчал.
Хелмунт окинул Брана взглядом, и в глазах явственно читалось презрение:.
— Тьфу, придурок. Грудной ты... и чего она только в тебе нашла, в дураке таком.
— От придурка слышу. Короче, ты, предупреждаю: если только ты откроешь рот, если хоть полслова кому вякнешь, и Улла из-за тебя пострадает, я тебя на куски изрежу и на вертел насажу! Ясно? Ну, отвечай, ясно тебе?
Хелмунт прищурился:
— Не пугай, я не пугливый. Тоже, пугает он! Чем в меня пальцем тыкать, на себя сначала посмотри, сопляк. Если она из-за кого и пострадает, так это будешь ты, а не я. И нечего тут перья распушать, петух задрипанный.
— Это все? — осведомился Бран. — Знаешь, мне спорить недосуг. И плевать, что ты обо мне думаешь. Мне не нравится, что ты крутишь. Может, у тебя шантаж на уме, может, что еще, не знаю. Но имей в виду: если ты нам навредишь, я тебя уничтожу. Я говорю серьезно. Не нарывайся, Хелмунт. Лучше не нарывайся, понял?
