Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

— А чего ж теперь делать-то?!

— Так у тебя ещё на осьми десятинах — лес стоит. Валяй, корчуй, паши. И нынешнюю делянку распахать да удобрить не забудь — чистый пар будет.

Так, кусочками, с перерывами, сводился лес на наделе. Освоение собственной земли могло тянуться десятилетие. Похоже на привычный для "кочующих земледельцев" цикл.

Лет через десять, когда весь надел уже был распахан, появлялось обычное, "как с дедов-прадедов заведено", желание: встать бы да пойти на новые земли. Но... Дом. Которого в чащобах диких — нет. Обжитое подворье. Разные интересы. У кого — ремесло пошло, у кого дети выросли и в том же селе переженились. Соседи знакомые. Которые не собираются откочёвывать.

Вот если бы все вместе, если бы "обчеством"...

"Гуртом и батьку бить легче".

В общине после выпахивания всей общинной земли, все оказывались в одинаковом положении. На личном наделе к желанию откочевать приходили по одному.

Я уже говорил: крестьянин подобен улитке — таскает свою "ракушку", свой "мир" — на себе. А тут "мир" — переезжать не хочет. А в одиночку... страшновато.

Это — из крайних случаев консервативности и лености ума. До такого редко доходило.

Прежде всего, назначаемый мною тиун постоянно долбил новосёлов советами.

Вывалить весь "свой" лес. Побыстрее. И продать. В казну. Расчистить землю, а пни продать. На смолокурню. Распахать и засеять всё. А избыток урожая — продать. Или, как тот же лён — обработать у себя и продать уже полуфабрикат.

Казна брала всё. Это принципиально отличалось от картины, показываемой Энгельгардтом. Когда неурожай ведёт к голоду, а урожай — к падению цен и разорению. "Свободный рынок" с кусочниками — я не допускал.

У меня шёл форсированный рост. Мне было нужно всё.

Одна из причин — моя личная "жаба". Я не чувствую себя спокойно, если не имею "запаса с перекрытием". По любой разумно предполагаемой потребности. Я не могу быть счастливым, если моя "жаба" по ночам воплем вопит. Я не ГГ, я — ДДДД. Прокрутившись ночь на постели, я так... "перепевал жабьи песни" своим помощникам, что и они... крутились живенько.

Построенные, расширяемые, поддерживаемые в рабочем состоянии хранилища, в основе существования которых было гончарное, кирпичное, черепичное, бондарное... производства, позволяли накапливать существенные объёмы товаров. И контролировать цены. Не запретом, указом или раздачей денег, как бывало при Годунове, а товарными или денежными интервенциями.

Продавать осмину ржи по полугривне, как было в Новгороде, когда я туда заслал свой караван из Пердуновки — во Всеволжске не получится.

Этот принцип — "бездонные закрома родины" — чтобы ты приличное ни сделал, в любых количествах, казна купит за пристойные деньги, продавливался в широкие крестьянские массы не только "пряником", но и "кнутом".

В основе "кнута": "вы все мне должны". Ипотека.

Чисто оценка для знатоков.

Урожайность при обычном здесь "сам-трет" — полста пудов с десятины. По новине — втрое. За раз распахал весь надел — 1500 пудов. Цена пуду — векшица. Цена всему урожаю — десять гривен. Годовой взнос по ипотеке — 2 гривны, сумма 14-16, рассрочка — 7-8 лет под 10%. Если засеять весь надел за раз и ничего больше не делать, то за два первых урожайных года можно полностью вернуть долг. И ещё останется.

Понятно, что такое — редкость. Для этого надо иметь в семье кучу мужиков и коней. Как у Жердяя.

С другой стороны, крестьянин нигде на Руси только с нивы не живёт. И крестьянской хозяйство производит не только пропашные культуры. Про лес, про работу на казну — я уже...

А если не может?

Нагружать штрафами "лёгшие" хозяйства — бессмысленно. Рассуждения о божьей воле, "не мы таки — жизнь така" — меня бесили. Как показывал предметный анализ, неспособность "свести концы с концами" часто связана не с объективными обстоятельствами, а с неспособностью конкретного индивидуя с ними бороться.

— Пашеничка-то наша, государь-батюшка, повымокла, кушать неча. Где уж нам-то должок вернуть. Ослобони, милостивец!

— У тебя надел десять десятин. Ты распахал две в низине. Почему не кусок, что на бугре?

— Дык... ну... я ж не знал... думал... эта... сухо будет... кто ж знал-то?

— А что нужно расчищать и пахать весь надел — тоже не знал? Ты не сделал всего того, что мог и должен был сделать для пропитания своего семейства, того, что тебе было объяснено и много раз сказано, для чего тебе дом и многие инструменты дадены были. Ты — лентяй, бездельник. Вместо своего труда ты понадеялся на бога, на авось. Твоя беда — дело твоих рук, твоей глупости. Посему крестьянствовать, быть хозяином на земле — ты не годен.

В одних ситуациях мы видели форс-мажор и переносили платежи на следующий год. В других — переселяли крестьянина в новое селение, давая возможность сделать вторую попытку.

"Начать сначала

Не поздно нам всегда

Начни сначала

Хоть лиха беда.

Не все пропало.

Поверь в себя.

Начни сначала,

Все начни с нуля".

Лирический совет в делах хозяйственных часто есть производная от лености, бестолковости, разгильдяйства.

При таких пертурбациях страдала семья неудачника. О смертности при переселении — я уже... Поэтому массово пошла специфическая форма: "отъезд с разводом" — лузера разводили с его женой. Как правило — по её желанию.

"Идеальное общество — все женщины замужем, все мужчины — холостые" — слышал и такое.

Хозяйку тут же выдавали замуж. Соискатели являлись во множестве: частично выплаченная ипотека, частично расчищенный надел, функционирующее хозяйство, обустроенное подворье... богатое приданое.

"Брачной взаимозаменяемости" способствовала исконно-посконная традиция русской патриархальности: вопрос о браке решают родители.

"Батя сказал — взамуж, значит — взамуж".

Личные переживания брачующихся — малоинтересны. "Стерпится — слюбится". Напомню (из 19 в.):

"Да как же ты венчалась, няня?"

Так, видно, бог велел. Мой Ваня

Моложе был меня, мой свет,

А было мне тринадцать лет.

Недели две ходила сваха

К моей родне, и наконец

Благословил меня отец".

Здесь это — норма.

Персону всеобщего "бати" — олицетворял я, полномочия — делегировал тиуну с попом.

Случались... эксцессы. Мы их... купировали.

С другой стороны: "дурной пример — тоже пример". В смысле: мотив для "повышения производительности труда".

Лузер же начинал "всё с нуля" — с вывалки леса на месте будущего нового поселения. Некоторым такое занятие нравилось — забот меньше, "начальство пусть думает". Они в нём и оставались.

При повторном подтверждении непригодности к крестьянскому труду — вычёркивали из крестьянского сословия.

Об изменениях в сословной структуре "святорусского общества" я ещё буду...

Главное: такой человек лишался права владеть землёй, становился "вольным", пролетарием без пролеса. По Далю: бобыльство, бездомничество, безземелье.

Средневековый маразм — сословное деление общества — оказался, в условиях средневековья и при разумном применении, довольно эффективным инструментом повышения производительности труда и урожайности земель.

Находились умники, которые, прихватив выданные им зерно, скот и инвентарь, пытались сбежать. В леса, например. И там, закопавшись в чащобы... жить-поживать. Ничего не платя, ничего не отдавая.

Такие люди попадались — я уже рассказывал как ловятся скрытые веси. По факту присвоения гос.имущества — получали наказание. Как за кражу. По-русски — татьба.

Для меня тать — враг. Врагов я желаю видеть мёртвыми. Или, хотя бы, недолго в каторге. "Долго" — там редко кто выживает.

Были умники, которые, прихватив майно, уходили далеко. Так далеко, что и сыскать не могли. Хотя граница моих земель непрерывно двигалась. Они погибали в столкновениях с племенами — туземцам тоже нравилось их имущество. Гибли от диких зверей, болезней... От всех тех "прелестей", которыми встречает человека дикая природа.

Что ж, определённый процент потерь — закладывался в мои расчёты. В кредитовании обязательно появляются "плохие долги". "Производственный брак". Избавится от них совсем — невозможно, но можно поддерживать невысокий уровень. Их списывали. Долги и умников.

Бывали персонажи, которые пытались придти и жить на моих землях сами, не беря у меня ничего.

— Уходи, Воевода. Я тут богу молюсь. Я тебе ничего не должен.

— К тебе шиши лесные не захаживали? А находники чужедальние похолопить не пытались? В мире живёшь, в тишине... Потому что мои люди шишей бьют, ворогов не пускают. Ты мне, моим людям — жизнь и свободу свои должен.

— То не твоя забота! То промысел божий!

— Само собой. Господь промыслил. Чтобы я озаботился.

Их переселяли. Поскольку их жилища не соответствовали моим санитарным нормам. Одни, попробовав "сладкого" — житья в "белой избе" не хотели более "горького" житья в лесных землянках. Другие убегали. Их ловили и "навешивали" полученный, но не возвращённый кредит. Дальше — смотри выше.

Были мошенники, которые пытались продать скот и инвентарь и сбежать с деньгами. Увы, "рябиновки" вытесняли в моих землях серебро. А с ними не сильно побегаешь.

Система превентивных мер, начиная с двухлетней отработки новосёла на казну, таких выявляла, отсекала и наказывала. Или — "затягивала" в нормальную жизнь.

Попадать под репрессии поселенцы не хотели. Стремление выйти из состояния "закуп", знакомого крестьянам по прежней жизни, по "Русской Правде", состояния, в котором, по сути, оказывались почти все мои новосёлы, было сильным, основанном на традициях. На, если не понимании, то — ощущении выстраиваемой мною системы.

С принципом: "каждое лыко — в строку".

С рефреном: "не ищите у меня милости. Ибо нету её у меня".

"Милость хвалится над судом" — не здесь.

Одни рвались к "сладкому слову свобода", другие — к обеспеченности, третьи — "чтобы не хуже чем у других".

Консервативный, "как с отцов-дедов повелося" крестьянин распахивал своё надел лет за 6-8. "Жадный" новосёл, поверивший во Всеволжск — за 2-3. И оказывался в выигрыше: дело не только в процентах по ипотеке за меньший период, дело в "первородстве" — в появлении свободных средств. Которые можно "вложить в дело". Будь то производство "щепяного" товара, приобретение прялки-самопрялки или скупка у односельчан ржаной соломы. Позже появлялись и другие возможности.

Поселение постепенно "выворачивалось". "Крепкие хозяева" отселялись на хутора, на периферию обрабатываемых земель. Само селение росло, превращаясь в городок. Ещё быстрее росло в нём число бедняков. Безлошадных, безземельных.

Желающие — переселялись дальше, в новые создаваемые поселения. Огромный резерв земель, пригодных для сельского хозяйства, поддержка переселенцев, позволяли снизить остроту неизбежных социальных конфликтов.

Схоже с замедленным формированием "пролетарского движения" в США в 19 в. Причина: наличие свободных земель, гомстедов.

У меня — жёстче: казна даёт переселенцу не только "право на землю", но и товарный кредит на её освоение.

— Не любо здесь жить? С вашим "атаманом" приходится тужить? — Встал, пошёл. На новые земли.

Главная из свобод для самостоятельного человека — свобода перемещения. Я про это уже...

Так, достаточно случайно в каждом конкретном случае, основываясь на личных способностях, на огромных незаселенных пространствах, где легко находилось место приложения любому разумному труду, на создаваемой системе — с "белыми избами", большими селениями, навязанным распадом крестьянской общины, элементами индустриализации, финансово-кредитных отношений, обеспечиваемом относительном порядке, прекращением бесконечного потока шишей и татей, постоянных межплеменных войн... возникала сельская буржуазия.

Кулачьё. Мироеды. Богатеи.

Тут есть некоторая, чисто большевистская, терминологическая путаница. Рассмотрена, например, в журнале ЦК ВКП(б) "Большевик" в 1925 г.

"Кулачество — совершенно специфический экономический тип сельского эксплуататора... Капиталистически развивающееся крестьянское хозяйство приобретает... черты кулацкого хозяйства лишь в известных, строго определенных условиях... Капитал зажиточных крестьян, вытесняемый из мелкой торговли и ростовщичества, обратится в более широких размерах на производство... В деревне при активнейшем содействии государства, происходят именно те процессы, о которых говорил Ленин как об уничтожении развития кулачества: во-первых, развитие торговли и, что особенно важно, кооперативной и государственной, т.е. несравненно более могущественной, чем торговля деревенского лавочника; во-вторых, развитие европейски правильного кредита и, что важно, кредита кооперативного... Также и целый ряд административных мер, принимаемых государством с целью борьбы с кабальными сделками и прочее".

Мне нужен товарный хлеб. Ни традиционная община, ни крестьяне-середняки дать его не могут. Поэтому я поддерживал богатеев. В духе главы Наркомзема в 20-е годы А.П.Смирнова:

"крепкое трудовое хозяйство, стремящееся максимально укрепить себя в производственном отношении, вкладывающее свои свободные средства главным образом в капитал хозяйства в форме живого и мертвого инвентаря, улучшение семян, стремящееся применить при ведении сельского хозяйства все известные ему способы обработки и т. д.".

Так, начав с "подневольного лесоповала" в "дебрях лесных", постепенно формировался новый мир — "мир" новой крестьянской общины.

Этот процесс растянулся на десятилетия. Но направление — было выбрано.

"Дорога — это направление, по которому русский человек собирается проехать".

"Он сказал — "Поехали!"

И взмахнул рукой...".

Ну, типа... Только — дольше, дороже и сложнее. Очень.

Я — не могу изменить мир.

Мир могут изменить только люди. Туземцы. Аборигены.

Я могу лишь чуть-чуть помочь. Тем из них, кто хочет и может менять этот, их собственный, аборигенный мир — в ту сторону, которую я считаю правильной.

Старая педагогическая ересь:

"Человека нельзя научить. Научиться он может только сам. Но ему можно помочь".

Только — чуть помочь, только — части. Той части, которая способна воспринять помощь. Дать возможность. Больше трудиться. Больше учиться. Менять себя.

Способ расселения — большие сёла — создавал массу новых обычаев, традиций, манер общения и поведения. Новые, прежде нетипичные, повороты в судьбах людей. Чего стоила одна только всеобщая грамотность!

Пожив 8-10 лет в таком многолюдстве, среди активного общения — очень немногие рвались уйти в маленькие, на 1-3 двора, лесные веси.

"Было б только с кем поговорить" — тоже удерживало селян. И заставляло интенсивнее, умнее трудиться. А то ведь: "Чего с нищим дурнем балакать? Только времени перевод".

Становление каждого такого социально-хозяйственного организма — десятилетие. Просто по агрономии. Сельское хозяйство легко разваливается. Но что-то приличное... очень тяжело и медленно создаётся. Особенно — в здешних средневековых условиях.

Я это понимал. В Пердуновке насмотрелся. Поэтому ложных надежд не испытывал. Но очень нервничал при возникновении задержек.