Лакея какого-нибудь прижать за портьерой? Тоже нельзя — девство надо беречь для грядущего принца...
А в анималистической рок-группе — раздолье! Сплошной Вудсток и сексуальная революция!
А что до слова... в русском языке слова нет, зато в украинском — есть: 'кохатися'.
— Що робимо?
— Кохаємось ми.
'Любимся', ежели по-русски.
Кстати, одну их задумок, хоть и без репки, подруги уже осенью реализовать попытались. Алла долго пристраивалась мне на член в совершенно необычной (и я бы сказал — неподходящей — позиции), Рита скептически за этим наблюдала, а потом скомандовала отбой. Объяснила, что сделать-то так можно, но совершенно непонятно — зачем?
— Я вас по отдельности поцелую!
— И я! — согласилась Алла.
— И я! — решил не отставать, не совсем понимая, о чём это они.
— Здесь очень сильное эхо — будем говорить тише!*
Подружки объяснили, я проникся глубиной замысла, но объявил его членовредительским — в прямом и переносном смысле. Одно дело, если член — в девушке, а её ягодицы — у парня на бёдрах, и совсем другое, если попой на живот, тут и соитие не радует — не пукнуть бы принародно! Про это говорить не стал, но они и сами поняли, что фигня получается.
Впрочем, подобное особым сюрпризом (или трагедией) не стало бы... случались у девчат во время секса казусы — лёгкое (легчайшее даже) попукивание, у обеих; каждый раз — со мной наедине, а не в группе. Ну, когда девушку пристраиваешь, переворачиваешь, раздвигаешь, задвигаешь — оно и... Это не те (похожие) звуки, что иногда из вагины доносятся при жарком, мокром, напряжённом сексе — тут подружки только хихикали, пока могли хихикать; а я — лишь ускорялся, ибо возбуждает подобное хлюпанье, возводя секс в ранг ебли. А от 'нежданчиков' девушки напрягались, обе. Но так как было 'это' не оглушительно и не слезоточиво, я делал вид, что не заметил, а они, соответственно — что замечать нечего.
И я разок 'отличился' при них, не в постели, правда. Гуляли втроём по летнему лесу, у меня брюхо пучило... приотстал, чтобы потихоньку стравить давление, а получилось чуть громче, чем хотелось... подружки обернулись даже, но 'сделали вид' и от комментариев удержались. А потом сообща решили так поступать и дальше: уж конечно, не пердеть открыто или демонстративно, но если вдруг, случайно... что ж, бывает — физиология...
Да, так вот, на этом фоне, хронического отсутствия секса — утреннего, дневного, вечернего и ночного — было мне летом ещё одно испытание. Искушение Святого Анатолия.
Пришёл с работы однажды, и обнаружил полный дом народу. Ну, мать родная — это понятно, но с ней её лепшая подруга и ейная дщерь, которую мне всё в жёны прочили. Та самая Алёна!
Оказалась Алёна, кстати, девушкой весьма и весьма симпатичной, и как раз в моём вкусе, так что испытал в первую секунду лёгкое сожаление: вот чего кобенился? предлагали же мамы познакомиться? И она встретила меня без ярко выраженной антипатии. Сидели за столом скромненько, переглядывались и ели, пока наши мамы по чуть-чуть выпивали и беседовали. Сватать нас, что характерно, как-то резко перестали... как выяснилось, у Алёны недавно завёлся практически официальный жених, а моя мать уже имела счастье познакомиться с Ритой... с Аллой пока — нет, это счастье было ещё впереди.
В общем, по результату ужина, нас с Алёной отправили общаться в мою комнату, а сами принялись перемывать кости бывшему маминому мужу (моему папаше), с недавних пор покойному, и бывшему мужу маминой подруги (отцу Алёны). Последний был живее всех живых, и (подлец такой!) собирался вскоре жениться на какой-то бабе с ребёнком. Дальше мы не слушали: мне было неинтересно, а Алёне — неприятно. Отца, похоже, девушка любила.
У меня в комнате девушка не растерялась: прошла по периметру, осматриваясь, задержалась у книжных полок, притормозила возле стола с магнитофоном и ящика с бобинами...
Платьице короткое, ножки ровные, попа и прочее — в порядке. И у меня не чисто теоретический интерес, и не взгляд в будущее, как с Ларисой Ивановной. Шевельнулось, где надо!
Девушка уселась на свободный стул (я вольготно разместился на своём диване) и тоже принялась меня разглядывать. А потом выдала:
— Так вот ты какой!..
— Северный олень? — подхватил я.
— Типа того. Как они меня достали!
— А меня как! — пожаловался я в ответ.
— А теперь смотрю...
— Может мамы лучше знают, что детям нужно? — закончил я фразу, и мы вместе заржали.
— У тебя девушка есть?
— Есть.
— Не претендуешь? — и злая ведьма призывно огладила свою фигуру ладонями.
— Блин! Алёна! Она есть, но я почти месяц её не видел!
— Ой! — якобы покаялась девушка (взгляд вильнул ниже пояса), — не буду!
И добавила ехидно:
— Может получиться неудобно!
— Даже наверняка.
— Не буду! — чуть серьёзнее повторила Алёна, — у меня — та же фигня. В стройотряд двинул ненаглядный мой.
— До сентября?
— Ага.
— Грустно. Моя раньше вернётся.
— Поставь что-нибудь, — попросила девушка, кивнув в сторону магнитофона.
— ABBA?
— Пусть будет.
Девушка встала, подошла к двери, приоткрыла, прислушалась (чуть наклонилась, а платье у неё — короткое!!!) и скривилась:
— Костерят. Ладно...
— Любишь отца?
— Да. Нормальный он мужик. Если б не мамины истерики... он только в прошлом году от нас ушёл. Сидели с ним... я ревела, а он... почти. Говорит: 'я не тебя бросаю, просто сил моих нет!'. Помогать обещал, и видеться часто.
— А у матери есть кто-нибудь?
— Да, вроде мелькал какой-то крупный дядька. Я не поняла, всерьёз, или так... не интеллигент, как папа, а брутальный такой работяга. Водила. Может он ей мозги вправит?
— А вдруг тебе?
— А я — отдельно! В общагу съеду.
— Поступаешь?
— В Институт культуры, 'Актёрское мастерство'. Засмеёшься — убью.
— Понял, плАчу.
— Гад.
— Взаимная неприязнь у нас.
— Она, точно. А ты куда?
— ХИСИ, 'Строительный'.
— ?
— Нравится. С детства залипаю возле любой стройки. Правда, больше — что-нибудь небольшое. Домик, сарай, гараж. Такое...
— Дети! — послышалось из-за двери.
— Идём! — откликнулся я, — вы с мамой у нас ночевать будете?
— Узрел перспективу? — иронично поинтересовалась Алёна.
— Отнюдь! — оскорбился я.
— Верю, — девушка изобразила аплодисмент (один), встала и потянулась.
— Эй, прекрати!
— Пардон! Привычка.
— Наброшусь и...
— Ах... — будущая актриса погорелых театров изобразила красивый обморок, но не упала.
— Верю. Пошли, Вера Холодная.
В общем, после чая, пирога и 'ещё по рюмочке' мамаши свалили посуду в раковину с напутствием 'хрен с ней' и, поплескавшись в душе, завалились спать — вдвоём на материной кровати. А нас бросили, типа — разбирайтесь сами.
— По-моему, — глубокомысленно предположила Алёна, — это последняя попытка нас поженить.
— Угу. Вот сейчас ляжем вместе...
Алёна показала мне фигу.
— Ой, ладно, не собирался. Диван занимай, я на полу лягу. Иди, мойся, постелю пока.
— Мерси. Иду, — девушка извлекла из сумки полотенце, халат и ночную рубашку.
Не стану утверждать, что пока стелил постель Алёне, потом обустраивал своё лежбище, я думал о своих подружках. Опять же — отнюдь. Ибо, если Ленка помаячила голыми прелестями в некотором отдалении, и справиться с искушением было достаточно просто, то Алёна ходила рядом, в досягаемости хваталок, и пахла девушкой... и выглядела на все сто.
В общем, пока разобрался с простынями и наволочками, обрёл стойкую эрекцию, но так и не определился, что с ней делать. Предлагать к обсуждению и рассмотрению, или нет?.. Если начнём...
Девушка в ванной подзадержалась, а у меня окрепла... уверенность, что пытаться не стоит: резоны те же, что и в случае с Федосеевой.
Алёна вернулась, наконец, почему-то смущённая, плотно завёрнутая в халат, не глядя в глаза, буркнула под нос:
— Иди, свободно!
Я и пошёл, стараясь не поворачиваться к девушке передом. Она, похоже что-то заподозрила: фыркнула вслед.
В ванной посмотрел в глаза своему отражению в запотевшем зеркале, посмотрел на каменно торчащий член, прислушался к ощущениям в яичках, и понял, что если подкачусь к девушке под бочок, то, скорей всего, кончу от первого же к ней прикосновения. Независимо от того, будет она меня привечать или прогонять. А если просто лягу спать — кончу во сне. Опять же, будет неудобно. А раз так — решил сбросить напряжение в чреслах привычным (и уже отвычным!) способом: помылся, а потом руки намылил и... ни о ком не думая, просто передёрнул. Надо было не изображать стойкого оловянного, а дрочить регулярно, как только подружки укатили...
Передохнул после одинокого оргазма, ополоснулся напоследок холодной водой, вытерся, трусы надел, и просочился обратно в спальню. Свет не горел, Алёна в постели. В моей постели, между прочим! Нет, девушкам моим не стоит далеко отлучаться! Будем отдыхать вместе, решено. Со следующего же года! Неразлучно!
Пожелал Алёне спокойной ночи — не ответила, сделала вид, что спит. Ну, и я сделал вид. Заснуть не мог долго: низко, твёрдо, непривычно, девушка дышит размеренно — только руку протяни.
Размеренно-то размеренно, но она явно не спала. К обороне готовилась? Или к капитуляции? А я так и не предпринял никаких действий, хоть и был к ним готов снова. 'Юношеская гиперсексуальность' называется. Заснули, в конце концов. По отдельности.
Проснулся, зевнул, потягиваясь; вспомнил о девушке неподалёку и сообразил, что потягиваться следовало, лёжа на боку.
— Гм-м... — прозвучало с кровати, — а ничего так!
Судя по розовой физиономии, для Алёны говорить комплименты утренней эрекции непривычно. Да и оценка — так себе, не экспертная, а дилетантская.
— Виноват! Не имел в виду! Спал! — я повернулся на бок и улыбнулся девушке.
— Ладно, естественно же... — мило улыбнулась в ответ Алёна.
— Ага, — у неё так же естественно торчали соски, просвечиваясь сквозь тонкую ткань.
Думаю, мой взгляд девушка зачла за комплимент, но простынку выше подтянула и смутилась.
— Толь... а ты почему приставать не стал ночью? — задала Алёна вопрос, который мучил её с вечера: обидно же!
— Блядью тебя не считаю.
— ? — девушка безмолвно удивилась.
— Мы знакомы меньше суток. У тебя есть парень, у меня — девуш...ка. Ты что, дала бы?
— Нет, конечно!
— Ну, вот. Но возбудилась бы, поверь. Уж это я умею... были бы сейчас злые оба, неудовлетворённые... в глаза от стыда не смотрели...
— Всё так... — согласилась после паузы Алёна, а сама подумала: 'могли и кончить с голодухи, от одной постельной возни... лежала бы в своей лужице и с подсыхающим пятном на рубашке... что тоже довольно стыдно для первого дня знакомства', — и Юрка потом всё понял бы...
— Во-во. Мо...я тоже поняла бы. Мир, дружба?
— Да, иногда лучше — не переспать... мир, конечно. Всё, встаю, — отбросила простыню и свесила ноги с кровати.
— Ты специально, да? — девушка 'забыла' (или правда забыла?), что рубашка задралась чуть не до пояса, и продемонстрировала мне всё, что ниже.
— Ой! Прости!
— Вот тебе! — перевернулся на спину, простыню, впрочем, не отбрасывал.
— Гад! В расчёте... — Алёна одёрнула рубашку (модно подстриженный лобок я рассмотрел), и сбежала в туалет.
А я ещё немного пострадал, дожидаясь, пока горшок освободится, а потом мучился, пытаясь помочиться... а под душем просто вынужден был... снова.
Потом мы с девушкой собирались-одевались, приводили себя в порядок, стараясь не сталкиваться в узком пространстве между кроватью и шкафом с приоткрытой ради зеркала дверцей. И переглядывались почти ласково — парочка чудом не переспавших не любовников.
Мамы наши уже вовсю хозяйничали на кухне, гремя тарелками, так что было время поговорить.
— Давно ты с ней?
— Полгода. Примерно.
— И мы так. В смысле... спим — пару месяцев... а до этого...
— Понятно, мы тоже.
— Толь, а ты ведь вчера перед сном... да?.. — Алёна сопроводила вопрос недвусмысленным жестом.
Я скривился, обсуждать онанизм с девушкой не хотелось — не те отношения. Рита с Аллой, всё-таки действительно стали подругами, не просто любовницами, с ними обо всём можно, даже о плохом настроении при месячных, ощущениях при мастурбации, утренних мокрых снах и о форме попы прошедшей мимо девицы... вот мужиков они со мной не обсуждали. Почему-то.
— Для понимания мужчин... — объяснила Алёна свой интерес.
— Да, — сознался я, — но мы — разные все.
— Как и мы. Я, кстати, тоже... под душем. Тебе, для понимания женщин.
— Я и утром... — почему-то решил признаться я.
— Я тоже, — хохотнула Алёна, — ох, и дураки же мы!
Мы сидели, и скалились, заново переживая идиотизм ситуации: два половозрелых индивидуума занимаются самоудовлетворением, вместо того, чтобы попробовать доставить удовольствие друг другу. Нравственность, мать её...
Нас позвали есть.
— Сейчас! Идём! — откликнулись хором и встали.
И оказались в опасной близости. Я повёл носом:
— Чёрт. Пахнешь.
— Чем? — удивилась Алёна.
— Кем. Девушкой.
Её ноздри шевельнулись:
— И ты. Мужчиной.
Я не мог не предложить — и предложил:
— Поцелуй?
— Один! Напоследок. Взамен всего, — с готовностью согласилась Алёна, потому что сама хотела... — зубы почищены...
Мы поцеловались — неопытной девушка не была; обнялись, разумеется, и руки зажили своей жизнью — я обшарил её всю, да и она не скромничала... но — нашли силы отстраниться, отдышаться.
— Да... не мальчик! — хрипло сказала Алёна.
Отзеркаливать комплимент не стал, 'не девочка' — как бы и не комплимент для женщины.
— Хорошо, что ночью не пристал!
— Дала бы?
— Однозначно.
Помолчала, подумала:
— Если что-то изменится...
— Аналогично... иди, я успокоюсь пока...
Ритка обнаружилась на пороге внезапно: позвонила в дверь не очень ранним утром. Я уже и проснуться успел, и помыться, и одеться в домашнее... только постель не застелил ещё... как оказалось — правильно не застелил! А ещё, Ритку увидев, порадовался, что под душем не мастурбировал, хотя мысль такая проскальзывала — очень уж в последнее время хотелось... снова, после недавнего не секса с Алёной.
Шагнули мы с Ритой навстречу друг другу, девушка руки на плечи мне положила, я — ей на талию... целоваться сразу не стали, Ритка прислушивалась к тишине в квартире, я понял и уверил:
— Один! Мать у отчима живёт.
Девушка кивнула, но не приблизилась. Поднял брови вопросительно.
— Я — верная! — поклялась Рита и посмотрела в глаза, ожидая ответа.
— Тоже! — честно ответил, девушка кивнула; мы поцеловались, наконец, да так, что зубами стукнулись и языками переплелись. Она вжалась всем телом, и эрекция стала невыносимо болезненной.
Когда вошла, член сразу встал, как висел — вертикально вниз, а правильно-то — вверх, а перенаправить не успел! Ритка мои муки поняла (бедром ощутила) и, смеясь, помогла — ухватила и развернула, как надо!
