— Смотря для какой цели, — пожал плечами майор в форме пионерных войск (чёрный воротник с красной выпушкой), — как заряд для мины — совершенно недостаточен.

— Вот сейчас и сравним, — я вытащил и вторую шашку. — Здесь обычный пороховой заряд. Как видите, по объёму заряды равны. Я попрошу у вас с полчаса терпения, необходимые для подготовки демонстрации.

Полчаса мне были благосклонно предоставлены.

Сначала установил пороховой и завалил его горкой щебня, метрах в тридцати — динамит. Условия аналогичные. Нервно всё-таки: как скажется в очередной раз "генеральский эффект" или, говоря по научному "Закон Мэрфи"... Нет, не всё прахом, конечно — бездымка уже своё дело сделала, но хотелось бы "добить окончательно"...

Сначала пожег шнур от порохового заряда, а потом бегом к "новому". Обошлось без дурацких сюрпризов и шнур весело задымился.

Всё! У меня секунд тридцать. Бегом и вприпрыжку!

Ещё не добежав метров десяти до стоявших в ожидании "представления" армейцев, услышал за спиной глухой "Бубух" — сработала пороховая мина. Значит, если я всё правильно рассчитал, успею.

Едва я присоединился к группе наблюдающих, сработало. Даже отдышаться не успел.

ШАРАХ! Опять было "звонко". А с расстоянием ошибся — долетели кое-какие камешки и до нас. Надо было подальше свою мину относить или окопчик для генералов — полковников вырыть.

Но зато эффект...

В ушах звенело ещё долго. Думаю, что не только у меня. Но, несмотря на это, представители армии российской не преминули подойти ко мне и начать расспросы. Причём в первый момент обалдение настолько овладело военными, что заговорили они, чуть ли не все одновременно, вопреки всякой субординации. Я молчал. Наконец до присутствующих дошло, что они слегка "погорячились". Гомон смолк.

— Господин Демидов, — начал уже тот, кто имел на это неоспоримое право, — а этим веществом можно снаряжать пушечные гранаты?

— Увы, ваше высокопревосходительство, — в последний момент я спохватился и не назвал Барклая по имени-отчеству, как он просил в приватной беседе — при подчинённых ему генералах и прочих, это было бы сверхнаглостью, — это вещество слишком чувствительно, чтобы помещать его в артиллерийские боеприпасы — будет рваться в стволе пушки. Его можно использовать только в минах.

— Ну, в минах можно использовать и порох, просто положить побольше, — вставил тот самый майор-пионер.

— Разница есть. Во-первых, представленный вам заряд имеет значительное превосходство перед пороховым по компактности. Так? Значит, чтобы, например, взорвать опору моста, по которому собираются переправляться вражеские войска, требуется значительно меньший вес. Вес, который легко унесёт один минёр. Сравните с бочонком пороха — его-то придётся тащить нескольким солдатам.

Далее: у данного вещества... Как бы это сформулировать...? "Дробящие" свойства многократно превосходят обычный порох. Заряд разнесёт в щебень крепостную стену там, где порох эти камни только пошевелит. Понимаете?

— Конечно, — задумался Барклай, — но осада крепостей, дело настолько редкое, тем более подведение мин под стены...

— Да не это главное...

— Я понял, — оборвал меня Михаил Богданович, — поговорим позже.

Кстати правильно сделал, что не дал мне "распеться соловьём" — мудрый мужик всё-таки.

Дальше были изъявления уважения в мой адрес со стороны господ генералов и штаб-офицеров. На том их Барклай и спровадил. И пригласил меня вернуться в Питер в своей карете.

— Вадим Фёдорович, — начал генерал, как только карета тронулась, — то, что вы продемонстрировали, действительно представляет для армии огромный интерес. Но почему вы не хотите продолжать свою работу в Академии?

— Видите ли, ваше...

— Михаил Богданович, — прервал меня министр, — мы ведь теперь не в компании моих подчинённых. Итак?

— Понимаете, Михаил Богданович, я бы не беспокоился, в случае, если речь шла только о моих чисто научных изысканиях. Но работы имеют, согласитесь, стратегическое значение. Человек слаб. А человек умный, зачастую недоволен своим жалованием. Да и неумный тоже. Разве не так?

— Увы. Так. И что же?

— То, что хоть у меня нет ни малейших подозрений на предмет моих коллег по научной работе, но я не стал бы ручаться, что никому из них никогда не придёт в голову мысль передать основные идеи моих разработок представителям страны, которая может оказаться в будущем нашим врагом.

Барклай услышал меня и задумался. Надо добивать. Чёрт! Как верно и хлёстко высказался в своё время Юлиан Семёнов устами "папаши Мюллера": "Знают двое — знает свинья".

— Михаил Богданович, поймите: я должен отчитываться о своей работе чуть ли не ежедневно. Значит получение столь нужных для войск веществ, можно проводить только в "дополнительное время". А где я его возьму? К тому же...

— Подождите, — прервал меня Барклай, — Если Военное Министерство пришлёт приказ не контролировать ваши работы...

— Вы подпишете мне смертный приговор. В лучшем случае. Я бы, на месте заинтересовавшихся разработками посольств ныне дружественных государств, меня бы просто выкрал. Ну, то есть: по башке чем-нибудь тяжёлым в тёмном переулке, связать и доставить в соответствующее посольство.

— Вы не сгущаете краски? — было видно, что мои аргументы заставили заволноваться даже невозмутимого "немца".

— Отнюдь. А если и сгущаю. Вы готовы рискнуть? — я упёрся взглядом в глаза полководца. — Я ведь не более чем человек. Я боюсь, например, боли. Пытки не выдержу. А ведь тот, кто меня похитит, не остановится перед такой "мелочью", если от этого будет зависеть судьба его страны. Разве не так?

Вот ёлки-палки! Что, разыграть собственное похищение со счастливым избавлением? Только тогда поверит Барклай, наш, де Толли?

Честно говоря, у меня уже сложился план подобного мероприятия: отправить Тихона нанять "варнаков" для нападения на меня, покромсать их в "стружку", и представиться жертвой заговора.

Вроде необходимость отпала. Въехал военный министр в ситуёвину.

— Пожалуй, вы правы — работы безопаснее проводить непосредственно в армии. Я подумаю, как это лучше устроить.

Уже хорошо. Делаем новый "вброс".

Я рассказал о наших с Бородкиным трудах в области микробиологии и вытекающих оттуда санитарии, гигиене и асептике. Генерал, немного посомневавшись по поводу первопричин болезней, всё-таки проявил себя разумным человеком и оценил перспективы уменьшения некровавых потерь в воюющей армии. Договорились, что Филиппа Степановича оформят и в медицинский департамент Военного Министерства без отрыва от работы в Академии Наук.

Барклай довёз меня до дома в своей карете, после чего мы простились, договорившись, что я буду ждать от него вестей.

А через два дня вечером в дверь нашей квартиры постучали. Тихон открыл и проводил в гостиную, где мы с доктором кайфовали после трудов праведных с бутылкой хереса, ротмистра конной гвардии.

— Господа Демидов и Бородкин если не ошибаюсь? — чопорно поинтересовался офицер.

— Именно так, — отозвался я, вставая с кресла. — С кем имеем честь?

— Ротмистр Лейб-гвардии Конного полка Нехлюдов. Имею к вам поручение.

— Слушаем вас, господин ротмистр.

В ответ наш посетитель молча протянул конверт.

— Благодарю.

— Ответа приказано не ждать. Честь имею, господа! — кирасир кивнул, щёлкнул шпорами, развернулся и удалился.

Я пока находился в некоторой прострации: ещё бы, чай не каждый день офицеры Лейб-гвардии мне письма притаскивают.

А вот доктор держался молодцом, аж завидно...

— Вадим Фёдорович, вскройте же конверт. Что там?

Я очнулся и, пренебрегая всякими условностями типа специального ножа для конвертов, чисто по-быдлячески надкусил бумагу в углу и оторвал краешек. Вытащил письмо.

Мы с Бородкиным чуть лбами не стукнулись, пытаясь прочитать его поскорее.

Уважаемые господа Демидов и Бородкин.

Буду рад встретиться с вами в Зимнем Дворце сего года тринадцатого ноября в три часа пополудни.

Благосклонный к вам.

Александр.

Упс! Не пришлось бы любезного Филиппа Степановича отпаивать чем-то покрепче хереса...

— Вадим Фёдорович, — обалдело прошептал эскулап, — нас что, приглашает к себе Император???

— Ну да. А чему вы удивляетесь? Мы с вами как-никак "светила европейской науки" — почему бы государю с нами не познакомиться?

— Нет, но всё-таки...

— Филипп Степанович, успокойтесь — да, визит к самому царю, это, конечно событие, но это случилось. Так что готовьтесь к нему и перестаньте нервничать.

— Легко вам говорить, — краски на лице Бородкина сменяли одна другую просто как в мультике: багровая — розовая — белая — салатовая... И по новому кругу...

— Прекратите психовать! — в конце концов не выдержал я, — выпейте ещё хереса и идите спать, Филипп Степанович. Ночь вас успокоит.

— Думаете?

— Уверен.

— Кстати: а почему вы так спокойны? Для вас визит к монарху — обыденность?

Вот же ж зараза! Вот инфекция! — у самого поджилки трясутся от предстоящего визита, а он ещё чего-то анализировать пытается...

Будем выкручиваться.

— Вы слышали то, что я вам сказал? Мы с вами, Филипп Степанович, совершили научные открытия, которых нет и не было за всю историю российской науки. С точки зрения Европы во всяком случае.

Император не чужд всему этому. И он ценит престиж России во всём. Разве не так? Что же вас удивляет?

— Не знаю. Вы, конечно, логичны, но предстать перед государем... Наверное, позже я привыкну к этой мысли, но пока прошу извинить мою нервозность. Пожалуй действительно стоит выпить ещё.

— Несомненно. Причём этой бутылки нам не хватит. Тихон!

— Слушаю ваше благородие, — немедленно "встал передо мной как лист перед травой" мой "опекун".

— Вот тебе деньги, — протянул я слуге три рубля, — сбегай к Чусовому в трактир и попроси для меня вина, он знает какое. Бутылки четыре. Со сдачи возьмёшь гривенник себе.

— Премного благодарен...

— Подожди. Учти — сначала принесёшь вино нам, а потом пойдёшь пропивать свой гривенник, понял?

— Не извольте беспокоиться, Вадим Фёдорович — всё исполню в точности, — поклонился и немедленно смылся выполнять приказание.

— А не много ли нам четырёх бутылок будет, — с сомнением в голосе спросил доктор.

— Да кто же нас заставляет всё сегодня выпивать? А запас никогда не помешает. За каждой бутылкой что ли Тихона гонять. Так что пока разлейте по бокалам то, что осталось и будем потихоньку привыкать к мысли о встрече с императором.

Вино как раз заканчивалось, когда вернулся Тихон.

— Так что, ваше благородие, — слегка смущённо начал он, — я шесть бутылок принёс. И там сёмга свежая была — тоже прихватил. Извиняйте на этом.

Ну не золото у меня слуга? — Чисто Швейк. Умница.

Блюдо с нежно-розовыми ломтями рыбы было немедленно поставлено на стол. Рот тотчас же наполнился слюной и, судя по всему, ощущения доктора не сильно отличались от моих. Я понимаю, что херес под рыбу это моветон, но если очень хочется?

— Так что, я могу быть свободен? — робко спросил Тихон.

— В кабак торопишься? Ступай, — улыбнулся я.

— Ни боже мой. Я с собой водочки взял. На кухне буду. Если что — покличьте.

За пару часов мы с Филиппом Степановичем под неторопливую беседу "уговорили" ещё две бутылки и очистили блюдо от лососины. Пора было ложиться, но сначала я решил проверить как там дела у моего "Планше" на кухне. Проверил...

Перефразируя великого комбинатора: "А ваш дворник довольно-таки большой пошляк — разве можно так нажираться на гривенник?". Кстати тоже о "Тихоне" сказано.

Мой слуга сладко спал сидя за столом на котором стояла порожняя бутыль внушающих уважение размеров. И пустая тарелка — чем закусывал, непонятно. Что характерно спал тихо — никакого тебе храпа. Сплошное умиление.

Будить его я не стал, раздевать и укладывать баиньки — тоже. Утром ему пистон вставлю, а пока — пусть продрыхнется.

Втык после пробуждения я сделал Тихону спокойно и "без души" — на самом деле никакой злости по отношению к нему не испытывал, к тому же сам дал добро на попойку, а границ не установил — вот мужик и оторвался до полного "изумления". Даже слегка жалел распекаемого — вполне заметны были мучения перебравшего организма. Пришлось даже собственноручно набулькать полстакана вина для поправки здоровья жертвы "жажды вчерашней".

Последующие дни прошли в хлопотах по приготовлению к аудиенции. Даже в лаборатории приходилось себя заставлять думать о деле. Посуда, конечно из рук не валилась, но способен я оказался только на механическую работу — о научном творчестве пришлось забыть.

К тому же в голову пришла одна идея, которую срочно требовалось воплотить в жизнь. Но об этом ниже...

Наконец мандраж и томительное ожидание завершилось и день аудиенции наступил. Бессчетное количество раз хотелось плюнуть на всё и просто банально удрать куда-нибудь подальше. Но, увы. Жребий, как говориться, брошен. Нужно пройти и через это. В конце концов, отопрусь своим "заграничным" воспитанием. В общем — "Поехали!".

Никаких проблем с "проникновением" во дворец не возникло: вызванный дежурный офицер глянул на наше письмо, сверился с каким-то списком и кивнул:

— Вас ожидают.

Нас поручили какому-то придворному (чёрт его в самом деле разберёт: может камергер какой, а может просто лакей — не разбираюсь я в придворной амуниции ни разу) и тот молчаливо пригласил нас следовать за ним. Шагал этот человек неторопливо и степенно, что для меня всегда было пыткой — не умею ходить медленно. Но пришлось.

Высокие окна дворца полыхнули солнечными бликами уходящего дня и подернулись свинцовой матовостью вечера. Вот тебе и здрасте, а только три часа дня. Но ноябрь есть ноябрь...

По залам запорхали лакеи, или как их там, расставляя подсвечники, меняя оплавившиеся огарки на новые, ровненькие, радующие глаз свечи. Удивительно, никто не замечает сумеречную суету, во всяком случае обращаю внимание только я.

А свечи-то восковые. Просто представить страшно в какую копеечку влетает освещение таких апартаментов в сутки зимой.

Наконец местный "Сусанин" довёл нас с доктором до дверей возле которых замерло в карауле двое гвардейцев. Казалось, что они даже не дышат — чисто экспонаты музея мадам Тюссо.

Провожатый просочился за дверь и, через полминуты, распахнул дубовые створки:

— Его Императорское Величество приглашает господ Бородкина и Демидова!

Помещение оказалось кабинетом. Самодержец Всероссийский встретил нас стоя у стола.

Довольно высок, строен, круглолиц и курнос в отца. Ярко выраженные залысины ото лба, но зато почти непременные по тем временам бакенбарды.

— Здравствуйте, господа, — приветливо начал Александр, — я сначала хотел, чтобы наша встреча произошла в более торжественной обстановке, но военный министр убедил меня не разводить излишней парадности. Прошу садиться.

Мы послушно присели в расположенные напротив стола кресла, и император продолжил:

— Приношу вам обоим благодарность от всей России за тот научный подвиг, который вы совершили в её честь. Я искренне восхищён всем вами сделанным и надеюсь, что на этом вы не остановитесь, что принесёте ещё немало славы своей Родине.