Мечтатель

Лараг длинно выдохнул и словно заледенел. Поднял правую руку — и над ней заплясали быстрый танец рыжие, местами синеватые язычки...

Стоп. Они танцевали не над рукой, а НА руке. Прямо на ладони!

А Кремень уже взялся горящей рукой за рукоять мечехвата, выдёргивая его из ножен. На лезвии заплясало колдовское пламя, ставшее ярче, светлее и злее. Маг припал на колено и провёл горящей сталью по земле. Чахловатые стебли полигонной травы задымились, пережжённые в один миг, а на земле осталась багрово светящаяся оплавленная полоса.

Ещё мгновение, и он встал, а затем бросил в мою сторону мечехват. Я поймал.

— Потрогай лезвие, — велел он. Я повиновался — и без особого удивления обнаружил, что оно едва тёплое. В отличие от полосы сплавившейся земли. — Понял?

— Кажется, да.

— И что же ты понял?

— Призываешь огонь ты. А я — повышаю температуру.

Лараг фыркнул.

— Неужели сообразил? Те самые "дурацкие и противоречивые определения", на которые ты не бросил второго взгляда, позволяют понять и сделать то, чего ты, со всей своей дурной силой, повторить не сможешь. Или сможешь, у?

— Если даже смогу, то не сразу — и не без обучения. Ну так для этого я, собственно, и пошёл в гильдию: обучиться тому, что пока не умею.

— А ты интересный парень, — короткий хмык. — Дерзкий так уж точно. Что ты там ещё умеешь, кроме как... м-м... температуру повышать?

— Да так, по мелочи... например, вот.

Когда Кремень, на которого я направил руку, воспарил вверх локтя на два, выражение лица у него стало... интересное.

— А ещё вот.

Не отпуская Кремня, я запустил над нами форслайт в осветительной версии — но яркой.

— И вот.

Там, куда я протянул вторую руку, на высоте человеческого роста вспыхнула маленькая и злая звёздочка. А из неё в землю ударили с оглушительным треском электрические разряды.

Снова запахло озоном — острее прежнего.

В обратном порядке отменив воздействия, я скромно помолчал, пока поставленный обратно на землю Лараг очухается от новых впечатлений. Надо отдать ему должное: очухался он быстро, хотя и не без облегчения души богохульством с сексуальным подтекстом.

— Прости Высочайший, — тут же повинился он и сосредоточился на мне. — Слушай. Ты откуда такой вылез, чудотворец хренов?

— Откуда вылез, там меня больше нет, — огрызнулся я. — По делу есть что сказать?

— По делу... что ты ещё умеешь?

— Ещё... ну, с магией разума более-менее знаком. Исцелять могу. С немагическими субстанциями кое-какие изменения проделываю. Могу залатать дырявые носки.

— Что?

— Неужели починка носков магией Зальнаю Дамокоменскому тоже не нравилась и попала в список запрещённых тёмных искусств?

Кремень закрыл лицо ладонями.

— Умолкни! Небом заклинаю! А то я или сожгу тебя в Белопламени, или умом тронусь.

— Ты же сам спросил, что я умею. Между прочим, затянуть дыры в ткани куда сложнее, чем призвать свет или там предметы волей передвигать. Хотя ты, наверно, скажешь, что призывать свет я не умею, а умею только повышать степень освещённости. И будешь прав. От рассуждений про "чистый" свет, "нечистый" свет и "демонический" свет меня начинает забирать тоска.

— А что, — убирая от лица ладони, — по-твоему, свет не имеет множественной природы?

— Ты действительно хочешь знать, что я думаю по этому поводу?

— Не хочу, — признался Лараг. — Но я обязан это знать, раз уж...

"...меня сделали твоим куратором", — вот что он не договорил.

— Тогда так. Я, как уже было сказано, знаком с магией разума. Но если я начну излагать всё, что знаю из оптики, вслух, у меня язык отвалится. Поэтому я бы предпочёл передать тебе основы этого знания напрямую, мысль к мысли. Заодно владение этой гранью магии покажу.

Помолчав, Кремень вздохнул и обречённо закрыл глаза.

— Передавай, — сказал он. — Что мне надо сделать для облегчения передачи?

— Хм. Желательно очистить сознание. Представь молчащую, равномерно чёрную пустоту. А потом запоминай образы, которые я пошлю.

— И всё?

— Если ты про рисование на земле геометрических фигур, возжигание разноцветных свечей, пение мантр и ритуальные танцы, то этого не надо. А если бы было надо, я бы уж лучше языком поработал — всё проще. Ну что, представил пустоту?

— Да. Готово.

Ну, я и вывалил на беднягу обещанный пакет знаний по оптике. Понятие непрерывного электромагнитного спектра, физическое значение цвета, свет простой и поляризованный, видимый и невидимый, законы отражения, преломления и дифракции. А на закуску поведал о фотоэффекте, теории корпускулярно-волнового дуализма и — на примере лазеров твердотельных, газовых и жидкостных — когерентном излучении.

Где-то на середине процесса передачи пришлось ухватить Кремня форсгрипом за грудь и пояс, потому как его ноги начали подгибаться. А после окончания он отфыркивался ещё минут пять. То есть примерно вдвое дольше, чем длилась сама обратная копипаста.

Крепкий куратор мне достался.

— Ну ты... ну у тебя... святые небеса! — он наконец-то встал ровно и сам, но, похоже, даже не понял, что недавно собирался падать. — И ты ещё жаловался, что догмат о троичной природе света кажется тебе слишком сложным!

— Э, нет. Я не говорил, что он слишком сложен. Речь шла о тоске, наводимой на меня измышлениями теологов, которые отродясь даже с трёхгранной призмой опытов не ставили.

— То есть ты хочешь сказать...

— Меня, — перебил я, — учили так: теория подтверждается опытом. И только опытом. Экспериментами. Если теория не подтверждена опытом — это не теория, а просто отвлечённое умствование, в лучшем случае. А если она опыту противоречит — то это нагромождение лжи. Так вот: в знании, которое я тебе передал, нет ни лжи, ни умствований. Эту науку строили, дополняли и подтверждали при помощи множества опытов тысячи учёных на протяжении сотен лет. И в ней всё, от банального "угол падения равен углу отражения" и до свойств лазерного света, ТОЧНО. Любой эксперимент из тех, о которых я поведал, можно повторить и убедиться, что результаты соответствуют ожидаемым. От простейших до самых сложных.

— Но это не так.

— Почему?

— Потому что исход опыта зависит от ожиданий. Опыт вторичен, первична идея. Теория.

Я и Лараг уставились друг на друга.

— Тысячи учёных на протяжении сотен лет, — сказал он осторожно, — не могут повторять одни и те же действия так, чтобы они приводили к одинаковым результатам.

— Постой, — с равной осторожностью начал я. — Уж не хочешь ли ты сказать, что если я стану измерять... ну, например, протяжённость дня при помощи песочных часов, и буду уверен, что каждый чётный день длится дольше, чем нечётный...

— Так оно и будет. Для тебя. Если ты будешь твёрдо уверен в этом.

У меня волосы на голове зашевелились.

— А если, — полушёпотом, — рядом с такими же... нет!.. с теми же самыми часами сядешь ты, уверенный, что дольше длятся нечётные дни...

— Чья-то воля окажется сильнее, — пожал плечами Кремень.

— То есть единой истины нет, а есть только истина того, чья воля сильнее?

— Есть воля Высочайшего и Пресветлого. И остальные воли, которым дозволены малые изменения мира по снисхождению и милосердию Его.

Настал мой черёд закрывать лицо руками. Правда, я позволял себе эту слабость недолго.

— Скажи-ка мне, Лараг: ты веришь, что Многоземельная Империя существовала? — спросил я, опустив руки и сжимая их в кулаки.

— Конечно.

— И что в те времена некоторые маги становились Воплощёнными — веришь?

— Да. Это же очевидно.

— Ну-ну. Тогда почему, ответь мне, маги более не восходят на эту ступень могущества?

— Это тоже очевидно. Судив жителей Империи по делам их, Высочайший ограничил дерзновение людское, так как счёл, что рано нам владеть ключами божественности.

— Так. Ясно. Предельно... ясно. Знаешь, а ты знатно умеешь... простимулировать.

— Ты о чём?

— Мне со страшной силой захотелось стать Воплощённым — просто ради того, чтобы снова задать тебе мой последний вопрос.

Лараг моргнул. И ещё раз моргнул.

А потом расхохотался — так заразительно, что я не выдержал и тоже ухмыльнулся.

— Да, Ложка, ты не просто дерзкий парень. Ты король среди них!

— А ещё я очень красивый, сильный, умный и скромный.

Снова смех — уже общий.

— Позволь, я расскажу тебе кое-что, — сказал Кремень. — Может, часть этого ты уже знаешь, но всё же не перебивай, хорошо?

Я кивнул.

— Есть мир, есть Грань его и силы, что существуют за Гранью. Эти силы оставляют свои отражения на всём, что есть вокруг — собственно, мир и соткан из этих отражений. И ученики магов, пробуя себя и границы своей воли, управляют отражениями сил. При этом учась ощущать Грань... но, конечно, не пересекая её. Когда ученик готов к посвящению, он устремляется к ранее нерушимой границе мира и пронзает её своей сущностью. Часть себя оставляет маг по ту сторону, в океане сил, взамен же приводит в мир искру одной из девяти. То есть только мы, маги огня, получаем искру; у других и дары иные. У магов воды — капля, у магов жизни — малый комочек одушевлённой материи, у магов земли — камешек или кристаллик, ну и так далее; но что получают маги тьмы, я не знаю и знать не хочу.

Лараг перевёл дух.

— Ученическая магия разнообразна, но слаба — это ты уже должен знать. Магия адептов не обладает таким разнообразием, зато она сильнее. Собственно, чем сильнее адепт, тем хуже даётся ему ученическая магия, потому что сродство с истинной силой отталкивает отражения сил, как яркое пламя отодвигает темноту. Но есть тонкость... думаю, тебе уже можно открыть эту тайну. Когда полноправный маг почует и поймёт, что среди отражений сил, из которых соткан мир, есть отражения силы, родственной его силе. И позже, когда он, опираясь на это, научится черпать не только из собственной искры... то есть не только через Грань с помощью искры, но и тянуть силу из родственных отражений, а также раздувать отражения других искр в полноценное пламя, — мага нарекут заклинателем. Это ступень, на которой стою я сам. Я вижу пламя, сокрытое там и тут. Могу управлять как своим собственным огнём, так и огнём, который зажёг не я. И мне не нужно тратить мою магию, чтобы поджечь сухую ветку — достаточно воззвать к спящему в ней пламени.

Недолгое молчание.

— Мой учитель, Керм Пекло, уже не заклинатель, а мастер магии. Он способен на большее. Его сила глубже, а взор острее. Он может ощутить — а следовательно, и раздуть — даже ту искру огня, которая спит в камне, в металле, в телах людей и животных. Но и учитель ещё не достиг предела возможного. А когда... если он достигнет его, если станет грандмастером, то сможет не собственной силой, но воззванием к сущности испепелить всё вокруг — даже порождения смерти и тьмы преисподней, даже тварей архидемоновых. Лишь одно останется не подвластным призыву грандмастера: вода. Противостихия. Ну, и пепел, поскольку не может сгореть уже сгоревшее.

— Надо полагать, для Воплощённого Пламени даже вода с пеплом — горючее?

— Именно. Но ныне никому не ведомо, как... ты чего смеёшься?

— Просто я знаю, как поджечь воду.

— Что?!

— Вода горит в чистом фторе. Вот только я подозреваю, что это — не то пламя, которым должен повелевать Воплощённый, а просто очередное... хм, повышение температуры.

Лицо Ларага посуровело.

— Ты напрасно шутишь над такими вещами, Ложка.

— Ошибаешься: я не шучу. Но я понял, что имеется в виду. Значит, пламя, пожирающее не только косную материю, но даже пространство и время, да?

— Хочешь сказать, что понял, насколько далека цель? Ведь ты — даже не посвящённый ещё, а только ученик. И хотя сила твоя невероятна, ты ещё даже не ступил ни на один из девяти путей.

— И не ступлю. Я иду по своему пути.

— Громкое и бессмысленное заявление, — фыркнул Кремень.

— Неужели? Скажи: ты действительно считаешь меня просто очень сильным учеником?

— Если честно, я в этом не уверен.

— И правильно. Ты сказал, что пороговое отличие адепта от заклинателя — способность взаимодействовать с рассеянной в мире энергией... силой? Чувствовать её, взывать к ней?

Он кивнул.

— Я чувствую, — а как следствие, и повлиять на них могу, — все ближайшие предметы. Я ощущаю живое, воспринимаю ближайшие источники мысли. И считываю те, что ближе всего к... так скажем, поверхности разума. Причём так, что соответствующий сигль не в состоянии раскрыть эту способность. Насколько я знаю, учеников и адептов утомляет использование магии. Верно?

— Да.

— Меня магия не утомляет. Собственно, я использую её всегда, даже во сне — правда, во сне не так, как наяву, но использую. Я, как ты сам убедился, в одно и то же время могу влиять на три разных аспекта мира в трёх разных местах. И это для меня не предел. Так скажи же: ты даже после этого станешь утверждать, что я в магии — всего лишь талантливый ученик?

— Н-нет. Не стану. Но...

— Ещё один момент. Ты не знаешь, когда состоится следующее посвящение?

Лараг тряхнул головой:

— Ты о чём?

— Гильдия ведь проводит посвящения учеников в полноправные маги? И, кстати, кто при этих ритуалах присутствует?

— А-а... проводит, да. А присутствуют учитель посвящаемого — обязательно и ещё родители последнего. Если они у него есть. Посторонние обычно не допускаются. А ты?

— Да, я бы хотел посмотреть на посвящение. Если же все заинтересованные согласятся — не только посмотреть, но также изменить кое-что в традиционном ритуале.

— Изменить?

— Именно. Если я прав, это сильно снизит степень риска для посвящаемого.

На это он только головой покачал.

— Ты сумасшедший.

— Напротив. Так что, узнаешь насчёт ритуала?

Мой замысел был прост, как мычание. Я собирался твёрдой рукой стереть из рисунка, что становился для посвящаемого ложем, знаки Тьмы и Смерти, заменив их... например, на Молнию и Металл. Или Молнию и Дерево — какое именно сочетание использовать, я пока не решил. Кроме того, если в управлении молниями я, выпади такое, готов был свежеиспечённому адепту помочь, то выбор между Металлом и Деревом зависел не только от меня.

Штука тут вот в чём. Как я уже упоминал, гильдия — организация межнациональная и более того: межрасовая. Гномам в Сигнаре, кроме приезжих из глухих деревень, мало кто удивился бы. Но на базе Охотников около этого города имелись и птички более редкие.

Остроухие эльфы, дети южных джунглей. Супружеская пара: Сишам и Хушшинэ. Не знаю, много ли правды в слухах об их... мгм... "расе", но эти уж точно были магами "стихии" Дерева.

Ну, вы поняли, да? Новоиспечённый маг, посвящённый по моей "системе", имел шанс оказаться связанным со "стихией", во владении которой ему пришлось бы просить о наставлении или пару ближайших остроухих, или же гномов. Соответственно, я собирался заранее спросить и тех, и других, согласятся ли они учить своим секретам человека. В идеале согласие дали бы и те, и другие, а я мог с чистой совестью самоустраниться от эксперимента и знак Молнии не рисовать.