Мечтатель

Но куда делась тварь?

"Никуда она не делась. Парень просто перестал бороться со своей тенью. Достиг точки равновесия, окончательно осознал свою суть... успокоился".

Странная история.

"Уж какая есть. Возможно, я зря рассказал её, и со временем ты сама пресекла бы свою двойственность... вот только далеко не каждому удаются эпические деяния, не каждый находит мудрость без подсказок и помощи. И я не вижу ничего плохого в том, чтобы помочь идущей трудной тропой до того, как страх опрокинет её в пропасть".

В душе Кимары взвихрился маленький ураган эмоций, в сердце которого сочились ядом всего три или четыре слова — смотря по тому, на какой язык переводить мысль:

Считаешь себя самым умным?

"Ничего подобного. Я просто иду по той же тропе — и тоже нуждаюсь в помощи".

Не смешно! Какую помощь я могу оказать тебе?

"Не знаю. Но каждую следующую ночь кошмары, приходящие ко мне, становятся глубже и сильнее, чем раньше. Кажется, я начинаю понимать, каково НА САМОМ ДЕЛЕ назначенное для будущих Охотников испытание..."

Так вот почему ты прервал мой сон!

"Да. Я проснулся немногим раньше тебя — и смог вмешаться".

Это оказалось... неожиданно. Настолько, что Кимара спрятала мысли от Иан-па за пеленой внутреннего молчания — не заметив, что теперь, после многих дней практики в безмолвном общении, для этого вполне хватает волевого усилия без каких-либо телодвижений. Примерно через минуту она выплыла из внутреннего молчания и почти робко сросила:

У тебя есть какой-то план?

"Нет. Ну... не совсем. Я просто не знаю, что выбрать".

Поясни!

"Есть способ простейший. Прерывать кошмары до того, как они наберут силу — как недавно сделал я. Проще не бывает. Это способ Губы и Штыря... они уже третий день ночуют в обнимку, будят друг друга. Но это мера временная: ведь кошмары становятся всё чаще. И проснуться после них всё труднее..."

Мысленный голос Иан-па сочился чем-то вроде глубокой усталости, так что Кимара даже не стала язвить насчёт ночёвок в обнимку. Странный маг, которого всё меньше хотелось называть чужаком, явно думал не об этом.

"Наш куратор спит как сурок. Ему снится покров уютного огня; и уж не знаю, в опыте дело или в каких-то хитростях посвящения стихии, но кошмары его не беспокоят. Единственного меж нас. Вот только я не уверен, что его способ наилучший".

Самое сладкое приберёг напоследок, как всегда. Значит, есть и третий способ?

"Разумеется. Видишь ли, Кимара... нет. Скажи: чем кошмар отличается от обычного сна?"

Снова прятки во внутреннем молчании. Затем:

Тебе ответить с авторитетами или так, как я сама думаю?

"Учитывая, какую путаницу разводят ваши авторитеты по любому вопросу — лучше сама".

Тогда всё просто. Я думаю, что кошмар — это злой сон, в отличие от обычного, благого. Он не даёт отдыха, мучает душу и даже тело, затягивает и ранит. В общем, кошмар — это зло.

"Ясно... проведу аналогию... сравнение. Когда человек ранен, рана его болит. Дёргает, ноет, не даёт отдыха, мучает душу и даже тело... скажи: боль — это зло?"

Да. Но ты как бы намекаешь, что не всё так просто?

"Именно. Потому что я думаю так: зло — это рана. Но боль от неё не зло, а совсем наоборот. Она свидетельствует о непорядке, не даёт совершать глупости и вредить себе ещё сильнее. Если бы не существовало боли, люди могли бы бегать даже на сломанных ногах... недолго. Можешь сама вообразить последствия. Так вот: Химерник, где мы находимся — это рана мира. И он, вполне возможно, в самом деле зло. Наши же кошмары — это боль. Можно бегать от неё, можно от неё отгораживаться, как Лараг... но не лучше ли будет прислушаться?"

Ты... ты действительно странный.

"Странный я или нет, обсудим потом. Перед нами поставлен конкретный вопрос: что делать с кошмарами? Я затрудняюсь дать ответ, потому что раньше не сталкивался с подобным".

Как будто я сталкивалась!

"Нет. Но у меня на родине говорят: одна голова хорошо, а две — лучше. Имея в виду, что думать над сложными вещами лучше не в одиночку".

А у вас там считают, что люди думают головой?

"Да. Что и не удивительно: мозг всё-таки находится в черепе, а не в груди... ладно, не в том суть. Я хочу попросить тебя..."

О чём?

"Посторожи мой сон. Точнее, мой кошмар. А я попробую выяснить, что именно говорит нам эта боль".

То есть просто сидеть рядом и не будить?

"В общем, да. Знаешь, как у больных лихорадкой дежурят. Я не исключаю возможности, что могу попытаться прямо посреди кошмара вскочить и попытаться куда-нибудь убежать... не просыпаясь. На этот случай мне и нужна помощь".

А если ты... не проснёшься?

"Считаешь, что опыт слишком рискованный?"

Да!

"М-м... возможно, ты права. Да какое там "возможно"! Такие опыты действительно лучше ставить, имея под рукой мага разума. И у меня даже есть один знакомый, подходящий для этого. Ладно, решено: не будем рисковать. Сначала успешно завершим рейд, станем Охотниками, а уж потом будем... экспериментировать".

Будем?

"Ну, ты же не откажешься поучаствовать?"

В душе Кимары сцепились возмущение, страх и смех — и в итоге смех победил:

Мальчишка!

"Ну, определённо не девчонка. Значит, ты согласна?"

Да...

Конечно, вся эта история со снами имела дополнительной целью заинтересовать Кимару моей скромной, но коварной персоной. Да. Именно дополнительной. А в основе...

Я боялся. Да, вот так просто: боялся. И совершенно не рвался погрузиться в кошмары по-настоящему. Это аутогенные кошмары похожи на боль и сигнализируют о чём-то важном, что упускает бодрствующее сознание. А кошмары, так сказать, экзогенные? Поддаваться им без страховки, посреди источника подобных ощущений — действительно плохая идея. Тем более, что даже буст-дриминг всего лишь снижал интенсивность кошмаров, но отнюдь не избавлял от них. Более того: из-за буст-дриминга приходящие во сне образы приобретали особенно неприятное... м-м... качество. Хоть я закалён всяческими ужастиками, да и вообще не склонен принимать всерьёз то, что происходит во сне, но... с учётом магии сон может перейти в нечто большее.

И в Темноземелье ждать от этого "большего" добра — слишком наивно.

В общем, нам оставалось терпеть, следить друг за другом и будить нырнувших слишком глубоко. А ещё — ждать окончания испытательного срока, аки манны небесной.

Недосып на всех (кроме Ларага, разумеется — он-то ночами как минимум по три раза не подрывался!) сказывался не лучшим образом. К началу третьей девятидневной недели я впал в угрюмую замкнутость — хотя не абсолютную, но для меня не особо характерную. Кимара стала раздражительнее прежнего и всё свободное время "танцевала" боевые комплексы, борясь с давлением на психику при помощи доказавшего надёжность метода. Штырь ей подражал, благо, выносливости парню хватало. А Губа увлёкся рукоделием... точнее, всякой мелкой работой. Постоянно сидел у речки с удочками — и, поглядывая на поплавки, точил и без того острые ножи, вышивал на штанах сложные узоры, заодно укрепляя ткань, гравировал фляги при помощи запасного жала кнута, позаимствованного у Плети. Ну и попросту вырезал из дерева какие-нибудь безделицы, когда осмысленная работа окончательно надоедала.

Занятия магией, точнее, уроки концентрации отменились сами собой: ни у меня, ни у остальных не получалось сосредоточиться в достаточной мере, чтобы из этого вышел какой-либо толк. Сам-то я магию практиковал, уделяя усиленным занятиям не менее трёх часов в день, но ещё и учить кого-то? В таком настроении? Да вдобавок к прочим прелестям на виду у отвратительно бодрого и деятельного куратора, чтоб ему утонуть на мелком месте?

Х-ха!

В общем, время тянулось недоваренной резиной, пока у Кимары не наступили женские дни. Видимо, это послужило последней каплей...

Говоря кратко, "порча" активизировалась. И полезла наружу.

Конечно, это случилось ночью. Во сне. Я в очередной раз выдернул Плеть из неприятных ночных видений, приправленных вполне характерной тянущей болью пониже пупка. Но следом за волной облегчения "поймал" куда более мощную волну ужаса. И потом с трудом мог вспомнить, каким образом оказался рядом с ложем Кимары — напружиненный, с горящим над головой, словно нимб, осветительным форслайтом. Впору заподозрить, что каким-то нечаянным образом освоил телепортацию, массаракш...

Впрочем, настоящий массаракш творился с моей соратницей.

Картина маслом: крупно трясущиеся, испачканные тёмным руки, бегающий взгляд глаз, широко распахнутые зрачки в которых едва сократились даже после моего появления с форслайтом наперевес... и как апофеоз — тёмная, слишком густая для крови дрянь, стекающая со вскрывшихся шрамов. Та же самая, в которой Кимара измазала ладони.

Дрянь пахла кровью, но слабо. Куда сильнее она воняла металлом и болотной гнилью.

Как оказалось, в критической ситуации я порой соображаю куда быстрее, чем в обычном состоянии. Да и сонная одурь с меня слетела так, что не только полулитровая кружка турецкого кофе — живительный электрошок, и тот позавидует. Я сграбастал Плеть, схватив её со спины, помогая себе форспушем и не обращая особого внимания на скудость её одеяния (благо, сам перед сном тоже разделся почти до белья). И быстро-быстро, убирая препятствия с пути всё тем же форспушем, приволок её на заснеженный берег речки.

— Смой! — тихий, но жёсткий приказ прямо на ухо. — Бегучая вода должна помочь!

Кимара дёрнулась. Опустила руки в воду. Дёрнулась ещё раз, уже от холода. И принялась умываться, сперва слабо отфыркиваясь, но по мере прогресса в умывании начиная всхлипывать. Задыхаясь, дрожа, обливаясь почти по-зимнему холодной водой, дрожа ещё сильнее...

А я только и мог, что обнимать её, поддерживая и хоть немного согревая живым теплом тела. Казалось страшно нечестным, что мои промокшие колени и босые ноги ощущают холод. Что я вообще могу ощущать что-то, кроме растерянности, опаски и настороженности. Особенно когда Кимара, перестав плескаться, обхватила себя руками, согнулась и захныкала. Очень по-детски. Я попытался посмотреть, что творится с её лицом, но добился лишь того, что она закрылась руками и свернулась в дрожащий клубок.

Мысленно отвесив себе пинка, я потянулся к ней целительной магией. И понял, что ничего не понимаю. Однако смысла в бездействии всё равно не просматривалось. Так что я утихомирил боль, что возвещала о наличии ежемесячных женских проблем, затем принудительно расслабил закаменевшие мышцы, привёл в норму, насколько мог, нервное возбуждение... и снова подхватил на руки дрожащую от холода женщину. Нам обоим требовалось согреться, причём срочно.

...благословенна будь магия! И втройне благословенна материальная алхимия, при помощи которой глинтвейн можно сымпровизировать буквально за пару минут. Первые глотки Кимара, без малого целиком укрытая тёплой зимней шкурой чимига, сделала машинально — но стоило почти горячему, сладкому, содержащему алкоголь питью достичь желудка, как её взгляд стал гораздо более осмысленным и гораздо менее пустым. Поймав мой встречный изучающий взгляд, Плеть дёрнулась было в запоздалом стремлении прикрыть лицо, но тут же поджала губы и нарочно повернулась так, чтобы я видел всё как можно лучше.

Доволен?

"Если честно, то нет. Не понимаю, что... случилось. Шрамы выглядят почти как обычно, разве что оттенок чуть поярче... но ведь та пакость не могла просто пригрезиться! Или могла?"

Немного посверлив меня взглядом, она длинно выдохнула, зажмурилась и в пару глотков осушила кружку. После чего, не открывая глаз, протянула её мне:

Ещё!

"Пожалуй, после... такого добавка действительно не помешает. Сейчас сделаю..."

Я сделал ещё две порции глинтвейна, не обидев и себя. И наконец-то ощутил, как всё это внезапное ночное безумие меня отпускает.

Танцевал в очаге, куда я сразу по возвращении под крышу подбросил дров, живой огонь — вполне обычный, не магический; прочные, лично мною сработанные ставни не впускали в зал холод и тьму. Босые ступни, наконец-то отогревшиеся, начало покалывать возвращающееся тепло. В общем, всё просто зашибись как здорово...

Ну да, как же.

"Ты помнишь, что тебе снилось?"

Молчание. И внешнее, и внутреннее. Успокаивая, я, похоже, перестарался.

"Можешь хотя бы предположить, что случилось?"

Молчание.

— Я хочу помочь.

— А я не хочу, чтобы мне помогали. Ясно?

— Нет. Мне не ясно.

— Отскочил на ..., .... Добродей ..., ... тебя оглоблей в ....

Ровный голос дико диссонировал со смыслом. Доселе Кимара, даже раздражённая по самое не балуй, к тяжёлому мату не прибегала ни разу.

"Бздюма лысого я отскочу, дорогуша. Фиг дождёшься, не мечтай!"

В меня упёрся её раскалённый взгляд, а сразу следом полетела опустевшая кружка. И ещё что-то, похожее на смесь дымной струи с длинным плевком. С траектории полёта кружки я успел уклониться, заодно тормозя сосуд форспушем и пытаясь поймать в него дымный плевок.

Не поймал. Но порадовался, что додумался уклониться. Потому как плевок пробил дыру в днище кружки, оставил дыру в стене и улетел дальше. Хорошо ещё, что до бассейна на крыше не добрался, а то могло получиться... мокро.

Сказать, что я был слегка шокирован — ничего не сказать.

Взяв из воздуха кружку, дыра в которой продолжала осыпаться мелкой, почти невидимой пылью по краям, я вернул её метательнице днищем вверх и сказал, нервно хихикнув:

— Не бойся, Плеть. Мы ещё сделаем из тебя боевого мага!

И снова хихикнул, глядя, какими глазами Кимара таращится на кружку.

К сожалению, выполнить обещание про боевого мага оказалось куда сложнее, чем дать его. Да и вообще взять происходящее под контроль, хоть какой-нибудь. Понятия не имею, какими могли быть последствия, если бы не попытки обуздания "порчи"; того, что прорывалось, невзирая на эти попытки, всё равно оставалось... слишком.

Во-первых, тёмная вонючая гадость продолжала временами течь из шрамов, сделавшихся какими-то, ети их конём, стигматами. Хотя бы раз за ночь — непременно. Хорошо ещё, что бегучая вода неплохо помогала от этого, заставляя шрамы закрываться. И вдвойне хорошо, что после первого раза реакция "на просачивание гадости" притупилась. Что у Кимары, что у меня.

Во-вторых, характер девушки изгадился окончательно. Обет молчания помогал всё хуже, тренировки до изнеможения — тоже. Тем более, что во время этих клятых тренировок она начала сбиваться. Это она-то! При выполнении годы назад затверженных форм и связок! Разумеется, это не улучшало её самоконтроль. Да, уж, совсем не улучшало. Некоторое облегчение давало лишь молчаливое и исступленное избиение деревьев. Словно приступы, честное слово.

По завершении очередного приступа я молча исцелял разбитые в кровь кулаки, и на несколько часов сидящий в Кимаре демон утихал. Но чем дальше, тем чаще требовалась подобная "разрядка". К тому же за два дня до окончания срока испытания во время очередного избиения очередной сосны разрушительная сила снова нашла выход, и кровь, что обагрила кору, начала разъедать плоть дерева, словно кислота.