Язычница

— Я Вам не верю.

— А зря.

Обреченно вздохнув, Янка уселась на траву и, подтянув ноги к груди, уткнулась подбородком в колени. Вопросов в голове крутилось множество, но озвучивать их Янка не спешила, справедливо рассудив, что ничего хорошего не услышит, а о плохом Павел Андреевич ей и без наводящих вопросов поведает за милую душу. А если не он, то кто-нибудь еще. Надеяться на то, что ее "пьяный дебош" прошел без свидетелей, не приходилось. И их количество при этом не имело никакого значения. Какая разница один или все сорок? Если этот один не слепо-глухо-немой, то уже через десять минут вряд ли в лагере хоть кто-то оставался в неведении о вопиющем поведении "Мисс Катастрофы".

Будто подслушав ее мысли, Шаман усмехнулся и, присев рядом, снова заговорил.

— Скажи спасибо Герману Альбертовичу. Он, сам того ведая, не позволил тебе стать гвоздем вчерашнего вечернего шоу. Отвлек внимание публики на себя.

— Это как? — с надеждой взглянув на Шамана, уточнила Янка.

— Так, как умеет только он. Явился в Спас в ночи. Само собой, предварительно выпив значительно больше твоего. Пытался подать световой сигнал с помощью пародии на азбуку Морзе, которую он якобы знает наизусть, но ничего так и не добился. Пошел искать брод в потемках. Не нашел. И чуть не утоп посреди водохранилища.

— Ой.

— Вот тебе и "ой". Не волнуйся, Катерина его очень вовремя заметила. В итоге в тот момент, когда ты решила вздремнуть у меня на груди, вся толпа твоих однокурсников наблюдала за спасением утопающего профессора. Ну, а пока я пел тебе колыбельную, они наслаждались "Орлом шестого легиона" в профессорском исполнении.

— Чем наслаждались?

— "Орлом шестого легиона". Ну неужели никогда не слышала? Ничего еще услышишь, пьяный профессор редко в силах одолеть свою любовь к пению и становится не в меру голосистым. И как затянет:

Пусть я погиб под Ахероном

И кровь моя досталась псам -

Орел 6-го легиона,

Орел 6-го легиона

Все так же рвется к небесам...

— Давайте Вы мне в следующий раз этого орла вместо колыбельной споете, а? — засмеялась Янка. Но Шаман не дал ей в полной мере насладиться этим весельем.

— Уже планируешь следующую попойку? — строго спросил он.

— Я... — Янка снова поникла, так и не озвучив то, что хотела сказать. Незачем. Впрочем, Шаман и не ждал от нее никаких слов.

— Предупреждаю сразу, — вкрадчиво продолжил он. — Еще раз увижу тебя в таком виде, как вчера, публичной порки тебе не избежать. Сразу весь хмель выветрится.

— Вы меня не так поняли! — Янка обиженно насупилась.

— Очень на это надеюсь. Но все же предупреждаю заранее.

— Это Вы мне будильник завели? — предпочла сменить тему она.

— Конечно. Не мог же я допустить, чтобы ты проспала рыбалку, — кивнув на удочки, усмехнулся Шаман. — Приступим?

Янка снова расплылась в беспечной улыбке и энергично закивала, демонстрируя готовность немедленно закинуть удочку в воду. Но вдруг, будто вспомнив о чем-то неприятном, скривилась в брезгливой гримасе и, обведя взглядом берег, ткнула пальцем на рыболовецкие снасти, а точнее на жестяную банку из-под тушенки рядом с ними.

— Только червяков, — не терпящим возражений тоном заявила она, — будете на крючок насаживать Вы!

— Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Высочество! — сквозь смех отрапортовал Шаман и рывком поднялся с земли. — Начнем.

Продолжая сидеть, обняв колени, Янка внимательно наблюдала, как он в три шага пересек поляну, присел на корточки рядом с удочками и занялся последними приготовлениями к рыбалке. Любопытство брало свое, и даже процесс насаживания червя на крючок не смог заставить ее отвернуться.

— Ну же. Иди сюда, — Шаман призывно махнул Янке. — Или ты решила ограничиться ролью зрителя?

Еще не успев определиться, что именно звучит более оскорбительно — снисходительный тон Павла Андреевича или же слово "зритель", Янка приготовилась дать отпор. Растянула губы в вызывающей улыбке и, поднявшись с земли, отчеканила:

— И не надейтесь!

— Надеялась трава, что будет ей хорошо, когда она вырастет, но поникла позднее под тяжестью своей, — закатив глаза, тихо изрек Шаман и в тот же миг не увидел, а всем нутром почувствовал очередную резкую смену настроения Янки.

Показалось, что сгустился воздух, став душным и вязким, точно перед надвигающейся грозой. Воцарилась неестественная тишина, не прерываемая ни шорохом, ни всплеском воды в камышах, ни писком комариных стай, ни даже легким дуновением ветра. Будто кто-то накрыл Вежи невидимым звуконепроницаемым куполом.

Словно со стороны Шаман услышал собственный, отчего-то надломленный голос.

— Прекрати немедленно. Прекрати.

А в ответ лишь та же давящая вакуумная тишина.

— Что на этот раз? — подавив рвущийся из груди стон, спросил Шаман сквозь крепко стиснутые зубы и медленно повернул голову к Янке. — Ну! Говори!

Столкнувшись с его взглядом девушка ехидно изогнула брови. В пока еще прозрачно зеленых глазах промелькнул недобрый, напоминающий огненные всполохи блеск. Ничего нового, но на фоне воцарившегося напряженного молчания он выглядел почти зловеще. Янка не торопилась с ответом. Будто доподлинно зная, какие именно эмоции одолевают в данный момент Шамана, продолжала испытывать его на прочность.

— Терпеть не могу, — наконец неохотно произнесла она, — когда люди начинают разговаривать цитатами. Особенно, с таким глубокомысленным видом.

— Интере-е-е-есная постановка вопроса, — превозмогая себя, протянул Шаман. Попытался улыбнуться. Не растянуть губы в мученическом оскале, а именно улыбнуться. И судя по Янкиной реакции, ему это действительно удалось.

— Ничего интересного, — присев рядом, буркнула она. — Вот что Вы мне сейчас пытались продемонстрировать? Свою эрудированность или отсутствие собственного мнения?

— Еще интереснее.

— Ну что вы заладили? Интересно да интересно. Не вижу я ничего интересного в банальном позёрстве.

— Значит, теперь я еще и позёр?

Янка замялась и, так и не ответив, резко отвернулась.

— Ну же, ну же. Договаривай, свет очей моих. Не дави в зародыше надежду на альтернативный вердикт.

— Альтернативный? Хорошо! Пусть будет альтернативный! Вы опять пытаетесь наглядно продемонстрировать мне мою невежественность. Спасибо, я и без дополнительных подсказок знаю, какого вы мнения о моих умственных способностях.

— Обиделась?

— Нет.

— Ну да. Я так и понял. Ты же умная девочка и не обижаешься на плоды своего разыгравшегося воображения.

— Разыгравшегося воображения, значит? — метнув на мужчину гневный взгляд, угрожающе вкрадчиво переспросила Янка.

— О-о-о! Да ты я вижу уже перешла к следующему пункту программы. Судорожно соображаешь, что лучше — утопить меня в прибрежных водах или сбегать за топором.

— Кто б мне еще топор доверил.

— Слава небесам! Есть добрые люди на свете. А если серьезно, Ян. Не доводи до абсурда. Этак ты не сегодня — завтра посчитаешь личным оскорблением пение под гитару. А что? Вчера у костра, например, никто песнями собственного сочинения наш слух не услаждал. И ничего, никто не оскорбился! Или ты вчерашние песнопения тоже не помнишь?

— Сравнение неуместно! — все так же гневно сверля Шамана взглядом, отчеканила Янка. — То песни. А тут чужие философские высказывания, которые Вы цитируете с глубокомысленным видом и явно пытаетесь выдать за собственные.

Шаман вновь закатил глаза.

— Как же с тобой порой бывает сложно! Два дня назад ты старательно пыталась заставить меня поверить в то, что для тебя Пушкин и Некрасов на одно лицо, да и Чубайс с ними вместе. Потом вдруг порадовала интересом к легендам гренландских эскимосов и даже к коловрату на стяге Святослава Игоревича, далее продемонстрировала нам всем свои познания в борьбе с последствиями змеиных укусов, а сегодня вдруг...

— И вовсе не вдруг! — перебила его Янка. — Меня всегда раздражало чрезмерное цитирование. Особенно, без упоминания оригинального источника.

— Ах вот оно что? Ты просто жаждешь услышать от меня имя автора сей шедевральной мысли? Так бы сразу и сказала. Я бы с превеликой радостью удовлетворил твою любознательность. Держи-ка удочку, рыбачка.

— Не увиливайте!

— Да не увиливаю я. Просто пытаюсь занять чем-нибудь твои руки, дабы не получить ненароком очередной хук слева. А про Аль-Фараздака и арабскую поэзию времен Омейядов тебе теперь хочешь — не хочешь, а придется послушать. Сама напросилась.

Янка милостиво кивнула и, пристально посмотрев в глаза Шаману, взялась за удочку.

— Сначала скажите мне, пожалуйста, вот что. А то я не успокоюсь. За что я Вас вчера ударила?

И снова он не смог сдержать смеха.

— Ну это уж у тебя надо спросить, свет очей моих. Чем я так перед тобой провинился, что ты даже в бессознательном состоянии со мной воевать пытаешься?

— А-а-а-а... Вы? — Янка нахмурилась и, подозрительно глядя на мужчину, потуже запахнула на груди полотенце.

Жест выглядел столь красноречиво, что Шаман вновь устыдился того притяжения к Янке, на котором уже не раз ловил себя за прошедшие два дня. Но какие бы мысли не закрадывались в голову, Шаману все же хватало ума и выдержки, дабы не воплотить их в жизнь. Даже накануне вечером — невзирая на весьма провокационное поведение самой Янки. В память об этом захотелось сию же секунду развеять даже намек на подобные подозрения в свой адрес.

— Я? Ну что-о-о ты? — после непродолжительной паузы, наконец, не дрогнувшим голосом протянул Шаман. — На твою девичью честь я вчера вечером не покушался. Этого еще не хватало! За кого ты меня принимаешь?

Казалось бы, эти слова и тон, каким они были произнесены, должны были успокоить девушку, но реакция Янки все же стала для Шамана неожиданностью. Вместо того, чтобы принять заверения как данность, она вдруг обиженно насупилась. В ее взгляде вновь вспыхнули искры гнева. Яркие, огненные всполохи, стремительно выжигающие из глаз умиротворяющую зелень.

Словесного дополнения столь странной реакции Шаману долго ожидать не пришлось. И нового витка удивления ее реплика почему-то не вызвала.

— А что, Товарищ Великий Археолог, это ниже Вашего достоинства? — полным недоброго сарказма тоном поинтересовалась Янка и, демонстративно отвернувшись, потянулась за пачкой сигарет.

Шаман невольно сглотнул. И, машинально окинув взглядом укрытую туманной дымкой водную гладь, вновь пристально посмотрел на Янку. Не искоса, а в упор.

— Домогаться до почти бездыханного пьяного тела? Кажется, это попахивает уголовно наказуемыми сексуальными извращениями, — озвучил он те самые аргументы, которые словно священную мантру повторял себе ночью, укладывая девушку спать. — Тебе так не кажется?

Вместо ответа Янка неопределенно повела плечами и, не оборачиваясь, чиркнула зажигалкой. Почувствовав в воздухе легкий аромат сигаретного дыма, Шаман тут же последовал ее примеру и достал из кармана пачку сигарет, но прикуривать не спешил. И, продолжая теперь уже искоса поглядывать на Янку, начал разминать пальцами фильтр.

— Вот ты мне скажи, что заставило тебя вчера так напиться? — снова заговорил он, наконец, так и не дождавшись никакого ответа на предыдущий вопрос.

На этот раз Янка не промолчала.

— Заставило? — фыркнула она и напряженно уставилась на поплавок, стараясь даже искоса не смотреть на начальника.— Ничего меня не заставило, я пошла на это добровольно.

— Добровольно, значит, и с песней, — усмехнулся он. — Очень бы хотелось услышать из первых уст о мотивации подобной добровольческой деятельности.

— Павел Андреевич! Ну может хватит? Какая, к черту мотивация? Выпила и выпила. Осознала. Раскаялась. Постараюсь впредь быть поосторожней с алкоголем и приношу извинения за доставленные неудобства. Все? И между прочим... Не хочу показаться неблагодарной, но если ничего кроме отвращения я в моем вчерашнем состоянии у вас не вызывала, могли бы с чистой совестью оставить меня у костра. Вот.

— Ну да. В следующий раз именно так и поступлю. Или еще лучше — погружу тебя в лодку и отправлю на противоположный берег с вещами. Как тебе такой вариант?

Янка рывком поднялась на ноги и, скрестив руки в защитном жесте, яростно отчеканила:

— Да лучше уж так, чем слушать бесконечные попреки! — Голос срывался на крик. — Могу хоть сейчас убраться с этого чертова острова! Вплавь, если Вам от этого легче дышать будет. Добровольно и с песней!

Он действительно хотел в тот момент плюнуть на все и указать ей дорогу домой. В голове промелькнула абсолютно здравая мысль, что от этого его жизнь станет значительно проще и спокойнее. Без нее, без Янки. Но при взгляде на поблескивающие в ее янтарных глазах слёзы, на дрожащие губы и в то же время гордо вздернутый подбородок, вдруг понял, что не хочет ни простоты, ни тем более спокойствия, если этой девушки не будет рядом.

Понял. Обреченно прикрыл глаза и, отложив удочку в сторону, поднялся с земли. Шагнул к Янке. Положил ладони на хрупкие, лихорадочно дрожащие плечи.

— Т-с-с-с! Ну чего ты разбушевалась? — притянул к себе, крепко прижал к груди, не позволяя ни вырваться, ни пошевелиться, и осторожно коснулся губами Янкиной макушки. -Тише-тише... кот на крыше... Т-с-с-с.

— Что? — Янка резко вскинула голову, изумленно воззрившись на Шамана снизу вверх, и замерла. Что-то странное, совершенно не знакомое ей до сего момента таилось в глубине устремленных на нее глаз. Серых, подернутых дурманящей дымкой, зачаровывающих...

— Т-с-с-с... — тихо повторил Шаман и, глубоко вздохнув, накрыл ее губы поцелуем. Волнующе мягким, но в то же время требовательным и настойчивым. Лишающим воли, подчиняющим, заставляющим забыть обо всем на свете. Об обидах, тревогах, сомнениях и даже о первых солнечных лучах, уже через мгновение прорезавших плотную белесую дымку тумана над водохранилищем и окрасивших ее в золотисто-янтарный оттенок. Зарождался новый день...

И на его заре

— Ну, вот и поговорили об арабской поэзии...

— О чем? — невнятно переспросила Янка, чуть отстранившись.

— Об Аль-Фараздаке.

— Не знаю кто это.

Шаман проследил, как девушка провела кончиком языка по губам, и, разомкнув объятия, отступил к кромке воды. Будто то, что произошло всего несколько секунду назад, было для него чем-то обыденным, не более волнующим, чем рукопожатие при встрече с хорошим приятелем.

— Хаммам ибн Галиб по прозвищу аль-Фараздак, что в переводе с арабского означает "кусок теста". Один из самых знаменитых поэтов эпохи Омейядов, — устремив взгляд на первые лучи солнца, произнес он. И его тон при этом показался Янке настолько ровным, что не мог демонстрировать ничего кроме равнодушия. В ее глазах, этот мужчина вдруг снова стал важным, всезнающим преподавателем истории, а она сама — лишь малоинтересной ему студенткой — глупой, неинтеллектуальной особой, не знающей элементарных вещей.

— Как все сложно... — ехидно протянула она.— Бани, пирожки, яды-омейяды какие-то...

Шаман не обернулся, лишь отчего-то напряженно стиснул челюсти так, что на его скулах и шее дрогнули желваки. Это не укрылось от внимания Янки и чуть сгладило ее настрой. Не так уж он и равнодушен, каким кажется на первый взгляд. Да и глупо было полагать, что произошедшее никоим образом его не взволновало. Янка облегченно вздохнула, но не сделала ни шага в сторону мужчины.