Битва с Союзом семи была последней в ходе которой Филибер использовал свой меч. И хотя через 5 лет после описываемых событий покоренные народы взбунтовались, и собрали новую армию, тоже весьма многочисленную, на этот раз Филибер предпочел воевать по-старинке, и даже сам повел войско в атаку. Победу он одержал, но какой ценой — погиб чуть ли не каждый третий! Сам император был тяжело ранен и после этого уже не оправился. Соратники Филибера похоронили его, согласно его желанию на одном из островов посреди Ильтеры, после чего объявили о создании новой столицы — Рейнсберка. Город, возникший на пустом берегу небольшой малоизвестной реки должен был объединить все вновь завоеванные земли. Исполнив последнюю волю своего повелителя, его бывшие сподвижники уже и не помышляли о дальнейшем расширении империи и других государственных нуждах, а занялись вещами, гораздо более любезными их сердцам — спорами о престолонаследии, интригами и душегубством. Занятия эти, хотя и представляли немалый интерес для историков, автор книги проигнорировал полностью — видимо потому что ни с какими магическими предметами они связаны не были. Остров, на котором Император нашел свой последний приют со временем ушел под воду, что же касается звезды, то она стала появляться очень редко и явления ее стали сопровождаться различными бедствиями — от разливов рек, до всеобщего мора. О Клиеннаре больше никто ничего не слышал, и косвенным образом это подтверждало версию, согласно которой меч был похоронен вместе со своим владельцем.

Далее автор приводил завещание Филибера, переданное бароном Ла Рива его сыну, когда тот достиг совершеннолетия.

"...Сын мой, — писал Император, — обращаюсь к тебе, хотя сейчас ты всего лишь неразумное чадо, ибо знаю, что не суждено мне увидеть тебя взрослым мужем. Уж раскрылись предо мной серые пределы, и тень смерти с огненным мечом стоит у моего изголовья. И еще о том печалится душа моя, что совершил я в своей земной жизни множество ужасающих дел, а пуще всего жалею, что в глупом своем отрочестве, прельстился искусительными речами и согласился ради славы земной поступиться посмертным покоем, всех достойно поживших мужей ожидаемым. Страшные, страшные дела творил я во имя Троггово, пока не наполнился кровью человеческой, как налитый до краев бокал. И устрашился я тогда, и покаялся, да было поздно. Нет мне оправдания и искупления нет. Лишь одним могу загладить я свою вину — взять с собой в могилу свое проклятье, ибо если не сделаю я этого, то, боюсь, что мой неразумный преемник продолжит кровавое шествие и положит тем самым конец роду человеческому. Знаю, что искуситель мой, вручивший мне в свое время сей источник силы, жестоко отомстит мне за ослушание. Знаю, что ждут меня муки нестерпимые, но лишь на то уповаю, что грех мой не падет не мое потомство, и смертию своей смогу искупить свою жизнь.

Остерегайся пурпурного всадника и пуще живота своего береги каменную печать..."

На этом месте завещание обрывалось. Признаюсь честно, что от таких откровений меня взяла легкая оторопь. Особенно поражали последние слова Императора о пурпурном всаднике и печати. Возможно ли, чтобы отец наставлял сына больше чем о жизни заботиться о какой-то печати, да еще и каменной?! Тоже мне драгоценность! Я понимаю, если бы речь шла о короне или о семейной чести... Но обыкновенная печать?!! Скорее всего Филибер просто бредил или шутил, только вот мне что-то совсем не хотелось смеяться. Слишком влиятельные люди разыскивали меня, стремясь заставить спуститься к месту, где был захоронен "проклятый источник силы". Интересно только на что они рассчитывают? Неужели на то, что именно мне удастся заполучить легендарный Клиеннар? Смешно...

Я перевернул страницу, и увидел, что дошел до того места, где был вырван лист. Что же так заинтересовало того, кто читал эту книгу до меня? В некоторых местах, если постараться,

можно было прочитать отдельные слова: "...барон Ла Ри...", "Клиеннар", "...чное проклятье", "показал под пыткой", "гол...звезда", "потомок", "теряет си...".

На первый взгляд все выглядело совершенной чепухой — хотя под "бароном Ла Ри..." имелся ввиду видимо тот же барон Ла Рива, бывший соратник Императора, но при чем здесь пытки? Не барона же пытали, в самом деле! И что такое: "си..." и кто его теряет?! Я склонял эти слова и так и эдак, гонял их по кругу, как лошадей в манеже, и в процессе этого "увлекательного" занятия как-то незаметно задремал. Разбудил меня стук в дверь. Сколько я до этого проспал не знаю, но видимо долго — свеча на столе уже догорала. За окном стояла непроглядная темень, и я уже решил было переместиться на кровать и продолжить прерванный сон, когда стук в дверь повторился. Пришлось подняться. С трудом сдерживая зевки, чтобы не вывихнуть челюсть, и ворча под нос, как старьевщик, я поплелся открывать. Не знаю, кого именно я ожидал увидеть за дверью в столь поздний час, но Мэнди в этом списке точно не было. Я так растерялся, что замер на месте, забыв закрыть распахнутый в очередном зевке рот. Наверное вид у меня был весьма забавный, но девушка даже не улыбнулась, и вообще казалась чем-то смущенной и непривычно скованной.

— Я тебя разбудила? — спросила она с раскаяньем в голосе, — Извини, у тебя горел свет и я решила, что ты еще не спишь.

— Ничего страшного, — я потряс головой, чтобы прогнать остатки сна, — все равно скоро рассвет. Зайдешь?

— Мэнди кивнула и прошмыгнула мимо меня в комнату. Последовала неловкая пауза, в течение которой я пытался привести свой костюм в более-менее приличный вид. Девушка все это время сидела на табурете, уставившись на огарок свечи так, будто ничего интереснее в своей жизни не видела.

— Хочешь что-нибудь выпить? — спросил я, изо всех вил силясь сообразить чем вызван столь необычный визит.

Мэнди отрицательно покачала головой. Табурет в комнате был один, поэтому мне пришлось усесться на кровать, благо она была застелена.

— Что-то случилось? — осторожно начал я, после еще одной томительной паузы.

— Да... То есть нет, — с запинкой ответила девушка, не поднимая глаз от стола. — Мне надо... В общем... я пришла попросить у тебя прощения, — наконец решившись выпалила она.

Это было так неожиданно, что мои брови непроизвольно поползли вверх.

— Но за что?

— За сегодняшний разговор на берегу, — махнула рукой Мэнди. — И вообще... Я была неправа в отношении тебя... Считала тебя...

— Легковерным идиотом, — подсказал я.

— Скорее спесивым маменькиным сынком, — с усмешкой поправила меня девушка. — Ты не обижайся, но мы познакомились при таких обстоятельствах... И потом, у меня есть кое-какой опыт общения с молодыми аристократами, и поверь мне — это не самые приятные воспоминания в моей жизни. Если бы не Рувэн, я бы уже... В общем Коста по сравнению с ними просто кроткий ягненок.

— Неужели я вел себя подобно этим скотам?!

— О нет, ты был гораздо хуже! — с каким-то странным ожесточением в голосе воскликнула Мэнди. — Ты меня вообще не замечал! Делал вид, что я пустое место! Смотрел с таким презрением! Как же — высокородный отрок вынужден делить кров с отребьем!

— Неправда! — я был поражен несправедливостью обвинения. — Я вовсе не относился к вам свысока! Наоборот — мне казалось, что мы подружились.

— Да, это верно, — потупилась девушка. — Но поняла я это не сразу. Ты действительно не похож на тех высокомерных дворянских сыночков, к которым я тебя причисляла. Я ошибалась, и прошу за это прощения.

— Вот как?! — я испытующе поглядел на Мэнди, ожидая очередного подвоха. Но нет, девушка выглядела очень серьезной и полной раскаянья.

— Должен ли я понимать, что твои сегодняшние слова о моей легковерности и глупости тоже не соответствуют тому, что ты обо мне думаешь?

— Я погорячилась, — поднимая глаз, произнесла Мэнди. — После того феномена, с которым мы столкнулись сегодня утром, я допускаю, что возможно у тебя были основания говорить о чудесах.

— Ах, вот как?! Только возможно?! — я развернул девчонку вместе с табуретом лицом к себе, и посмотрел ей в глаза. — Будь честна сама с собой, Мэнди и признай, наконец, что я был прав, и драконы и легендарный меч Филибера действительно существуют!

— Не будь таким придирой, Рауль, — сверкнула глазами циркачка. — Поверь, мне и так было очень непросто решиться прийти сюда. Я еще в жизни никогда и ни пред кем не извинялась, и честно говоря, мне это не понравилось. Так что давай, решай быстрее — принимаешь ли ты мои извинения, или нет! Считаю до трех: раз, два... Вместо цифры "три" она вскочила и направилась к выходу.

— Подожди, — в один прыжок я преодолел расстояние до двери и загородил проход рукой. — Извинения приняты.

Девушка подняла на меня глаза, и я вдруг понял, что еще никогда не смотрел в них так близко. В бледном свете едва зарождающегося нового дня, я внезапно обнаружил, что глаза ее похожи на два огромных бездонных озера, отсвечивающих у самой поверхности зеленью свежего винограда, а в глубине своей таящие и таинственную голубоватую дымку и медовые переливы и еще Трогг знает что. Ее глаза были столь близки, что у меня почему-то перехватило дыхание и часто-часто забилось сердце. Я наклонился к самому ее лицу, и...

— А-а-а, — откуда-то снаружи вдруг раздался громкий пронзительный вопль.

Мэнди вздрогнула и отшатнулась от меня. Подходящий момент был безвозвратно потерян — пронеслось в моей голове. Хотя, если бы меня спросили, я бы не смог определенно сказать подходящий момент для чего. Мэнди проскользнула под моей рукой и сбежала вниз по лестнице. Я последовал за ней, прыгая через три ступеньки. Картина, представшая перед нашими глазами была при всей своей внешней комичности просто ужасна — в центре небольшого внутреннего двора, заваленного куриными трупами, стояла хозяйка трактира и, задрав лицо к небу вопила, рыдала и заламывала руки. А прямо над нашими головами вместе розоватыми отблесками утренней зари вставала во всем своем грозном великолепии голубая звезда О-Ери.

Глава 27.

Завтрак прошел в гробовом молчании. Хозяйка хотела купить яиц на рынке, но вернулась с пустыми руками — как оказалось, этой ночью куры сдохли во всем городе, и свежих яиц невозможно было достать ни за какие деньги. Мало кто связывал это с появлением нового небесного тела, говорили в основном о том, что куриный мор устроили пособники Трогга. В связи с этим акция по уничтожению "Каменного круга" приобрела невиданный размах — под знамена брата Иеронимуса записались, чуть ли не все жители столицы. Я и сам с раскаяньем вспомнил, что обещал отцу Феодосию поучаствовать в этом благоугодном мероприятии, но сейчас мне право, было не до этого. Появление голубой звезды оказало на меня действие, сходное с ушатом холодной воды. До этого я воспринимал всю эту историю, как страшную, но интересную сказку, нечто, не имевшую ни малейшего отношения, ни ко мне, ни к реальной жизни. Сегодняшнее драматическое утро поменяло мое мироощущение кардинально. Существование звезды оказалось жестокой правдой и угрозу для Рейнсберка она представляла нешуточную — свидетельском этому была повальная гибель ни в чем не повинных домашних птиц. И хуже всего, я внезапно осознал, что появление О-Ери подводит черту и под моим нынешним существованием. Каким бы образом ни закончилась эта история, даже если я выживу, прежним уже не останусь. Мне было страшно, как никогда в жизни. Даже то, что я пережил в первый день в качестве помощника метателя ножей, казалось теперь не заслуживающими упоминания пустяками. Ужас ледяными пальцами касался моего сердца, и я чуть ли не физически ощущал как близок я к краю пропасти, которая с каждой минутой становится все шире и шире, а я так и не смог узнать ничего, что могло бы отвести эту опасность, или хотя бы объяснить, что ждет меня в будущем. Книга, на которую мы возлагали столько надежд, помогла лишь прояснить некоторые детали, но покров тайны так и не сняла. Более того, он стал еще гуще. А время истекало...

— Может тебе все-таки стоит уехать из города? — задумчиво произнес Рувэн, запивая водой подгоревшие гренки — хозяйка сегодня была явно не в духе. — Забиться в какой-нибудь медвежий угол...

— Боюсь, уехать будет не так просто, как кажется. Наверняка заставы уже предупреждены, и на всех выездах из города дежурят гвардейцы с моими приметами, — мрачно ответил я. — Но, даже если мне удастся выбраться.... Не могу же я скрываться всю жизнь! Да и вас под удар подставлять не хочу. Хватит...

— О нас не беспокойся, — досадливо поморщился старикашка, — мы тут все, слава Пресвятой, взрослые люди, сами за себя отвечаем. Но то, что сейчас в столице тебе находиться безопаснее, чем где-нибудь в провинции, в этом ты прав.

— Мне сейчас не в безопасном месте отсиживаться надо, а узнать, что от меня хотят, и что скрывают. Чует мое сердце, просто так эта компания меня в покое не оставит.

— Он прав, — кивнула Мэнди.

— Ну, это дело поправимое, — ухмыльнулся ее братец. — Как говорится, чтобы получить ответ, надо сначала задать вопрос.

— Только кому? Принцессе?!! Или Его Императорскому Величеству?!!

— Зачем же метить так высоко? Есть птицы и помельче. Подумай — кто еще может знать истинную подоплеку событий?

— Ну... фавориты принцессы, — я задумался. — Да и старуха-кормилица наверняка в курсе.

Нет, Черную Марго нам не расколоть. Она настолько предана Инесс, что скорее язык проглотит, чем скажет что-нибудь, что может повредить ее любимице. Лейтенант сейчас скорее всего прохлаждается на гауптвахте — вряд ли ему сошел с рук мой побег. А вот Тьери... Этот выглядит неженкой, можно было бы попытаться прижать его к стенке. Только где его найти?

— Как раз это тайны не составляет. Твой Тьери — главный дирижер и композитор Императорского театра. Сегодня у нас вторник, значит вечером будет представление, а значит он наверняка будет в театре. Сейчас они дают "Любовь пастушки", там еще такая прелестная песенка: "Тири-дам, тири-дам-дам", — и Рувэн запел, прищелкивая в такт пальцами и немилосердно фальшивя.

— Ты лучше скажи, как нам туда пробраться?

— Ну, это я беру на себя, — старикашка приосанился, и пригладил свои седые космы. — Госпожа Оделина заказывала намедни мазь для свежести ланит и общей прелести. В знак глубокого уважения, я лично передам ей это снадобье.

— А мы?

— Ну, парочка подмастерий мне не помешают...

Выезд к театру был обставлен с такой помпой, что видевшие это шествие горожане могли подумать что город посетил легендарный князь Золотое Ухо, превращавший в золото любой предмет, имевший неосторожность прикоснуться к вышеупомянутому органу. С утра Рувэн навестил знакомого старьевщика, не гнушавшегося также торговлей краденым, и приобрел у него шикарный плащ из серого муара с рядами серебристых кружев для старикашки и три коричневых пажеских куртки со споротыми гербами. Вполне еще приличные носилки нашлись у хозяйки трактира. Еще пара часов ушла на обсуждение плана, переодевания и приведение старикашкиной шевелюры в приличный вид. В итоге, к тому времени, когда мы добрались к театру, солнце уже склонялось к вечеру. Могли бы управиться и быстрее, но, как выяснилось, в качестве носильщиков, мы с Рувэном проявили полную несостоятельность — шагали не в ногу, носилки держали криво, а на одном крутом повороте вообще умудрились их уронить. Проклятия, которыми нас при этом осыпал старикашка, были слышны , наверно, и на другом берегу Ильтеры. Хотя на самом деле во всем был виноват именно он — если бы не его бесконечные указания, понукания, приказы и ехидные советы, мы наверняка бы справились гораздо лучше. К тому же сам старикашка оказался неожиданно тяжелым. Даже Мэнди, на долю которой выпало задание гораздо более легкое — бежать впереди нас, и с криками: "Посторонись, едет знаменитый врач, мудрец и толкователь снов Ульрих Феофан фон Терц!" устилать нашу дорогу лепестками роз, заметно притомилась к концу пути.