Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

"Быстро — это медленно, но без перерывов" — старинная японская мудрость.

"Перерывов" быть не должно.

Недостаток скотины — вынужденный антракт. Вывод? — Предусмотреть и упредить.

В то лето число поселенческих семей менялось от трёх сотен к тысяче. У Акима в караване было, кроме наших боярских конских косяков, сотни полторы крестьянских лошадок. И десятка три — у меня. Мало. Потому что осенью мы не могли запасать корма — строились.

Их и изначально было мало, и работали они тяжело всю зиму. Лошадки малорослы и слабосильны. На трелёвке леса просто дохнут.

К началу посевной их малочисленность стала... болезненной. Прежде всего — из-за той сотни неожиданных, "присоединившихся" переселенцев, которых притащил Аким.

Другая забота: неожиданно быстрый за зиму рост числа лесовиков. Или их осадить, или многие из них снова в лес уйдут.

У нас довольно обширные лесосеки. Но пахать-то по ним нельзя! Сперва — раскорчёвку после зимнего лесоповала. "Пни дёргать" — тоже лошади.

Вместо работы "по краям", "тут — чуток, там — чуток", мы получили скачок роста. "Роста" — потребностей.

Критический дефицит ресурса.

Не ново. Не в смысле именно скотины, а в смысле хоть чего. В работе оптимизатора — штатная ситуация. Сам дурак — не предусмотрел. Теперь давай выкарабкиваться.

Знаешь, девочка, я уверен, что меня будут за это ругать по-всякому. Что не предусмотрел, не предвидел.

— Ты ж Зверь Лютый, ты ж будущее знаешь!

Знаю. Только не это будущее. Не этого мира.

У нас был очень высокий темп роста. По управляемому населению — троекратный. Ежегодно. Десятилетие. Триаду помнишь? — "Люди, хлеб, железо". Людей больше — и остального надо больше. Причём — разного. Чего, где, когда, сколько... наперёд не всегда сказать можно. Попутно шли кризисы. И внешние и внутренние. Пачками и стопками.

Только через пять лет мы смогли создать достаточно прочную и полную систему, которая смогла сочетать "выкарабкивание" — реакцию на внезапную проблему, и равномерную планомерную деятельность. С постепенным смещением баланса. Об этом — позже...

Каждой поселенческой семье нужна лошадка. Лучше две. И коровка. Лучше две. И овечек. Лучше пяток.

Чего ж проще! Дирхемов полно — пошёл да купил!

Мелочь мелкая: у кого?

Речь идёт о табуне в тысячу-две голов. И о стаде такого размера. И об отаре — вдвое-втрое. Прямо сегодня — достаточно трети-четверти. Но нужно думать об осени, о грядущей зиме.

Где взять?

Дело даже не в моих конфликтах с Суздальскими и Булгарскими купцами, в неприязни Рязанского князя и малости Муромского княжества. Дело в том, что такие поголовья водой не привезёшь. Учан берёт полторы тысячи пудов. Если — о зерне. О лошадях... Пара десятков — предел.

Можно собирать по крохам: пяток в одном месте, пара — в другом... Долго, дорого. У меня посевная горит!

Шла бы речь о городском населении — было бы достаточно. Промышленному рабочему много скотины не надобно. Но скачок численности "голых" переселенцев, их острое желание крестьянствовать...

Факеншит! Да что ж они всегда такого... "не такого" хотят!

Надо. Срочно.

Типовая ситуация средневекового рынка: есть куча денег, есть нужный товар — в Рязани, в Суздале, в Булгаре. И... и никак.

И чего делать? — А как всегда — думать, вспоминать.

"Не князь, не знатный муж, не есть чиновник дворский,

Он Минин! Минин он! — купец нижегородский.

Порода знатная без добрых дел ничто,

Тот в мире знаменит, полезен царству кто!".

— А скажите-ка, Кузьма Минич Минин Сухорук, чем вы занимались до семнадцатого года?

— В смысле — до тысяча шестьсот восьмого от Рождества Христова? Так это... лавку держал. Говядырь я. Мясником был. Скотопромышленником. Брал всяких говяд, пригонял в Нижний, продавал. Своим трудом! Вот этими руками! Курток замшевых — тоже три...!

— Не надо. Верю. А вот где вы их брали? Не куртки, конечно, а говяд?

— А... Дык... Известно где! У поганых. Людишки там... поганые. А вот говяды — добрые. СЭС — никаких претензий.

"Орлеанская Дева из мясной лавки". Успешен не только в спасении Отечества, но и в мясной торговле.

Где брал сырьё для своего бизнеса уважаемый человек, посадский староста Нижнего Новгорода, герой народного ополчения, один из самых выдающихся людей в истории России, удивительным образом сочетавший успешность в коммерции, храбрость в бою, мудрость в совете, честность в государственных делах, приумножение богатств в ходе распродаж имущества казнённых изменников...?

Общепринятый ответ:

— Известно ж! В Степи!

Посмотрите на карту. Где — Великая Степь, а где — Окская Стрелка? Прикиньте расстояние, которое нужно пройти гурту от, например, Дона. В условиях непрерывной малой русско-татарской войны.

Брал-то Минин скот в степи. Только не в Великой, а в Арзамасской. После походов Ивана Грозного эти земли уже не Зарубежье, а свои. Живёт там хоть и мордва, а наша. Частью — языческая, частью — крещёная. Там стоят усадьбы русских бояр. Получивших поместья по воле Грозного и его наследников. Там русский закон.

Ворья, конечно, полно. Но дела вести можно.

Остаётся поклониться великому предку. Не только за общеизвестные подвиги в деле спасения Государства Российского, но и за подсказанную бизнес-идею.

* * *

Едва прибежав во Всеволжск после торга у Усть-Ветлуги, просидев всю ночь в разговорах, подпихиваниях, подталкиваниях и понуканиях, я вскочил по утру в лодочку и, с малой дружиной, побежал вверх по Оке. К устью Теши.

Вот не зря я так внимательно разглядывал здешние берега по дороге из Мурома! Была попытка организации засады. Но мы аккуратненько подозрительное место... Нет, не обошли. Мы туда как раз и пристали. И — отстали.

Такой, знаете ли, "отстой" получился. Петушиный.

У "петухов" был довольно глупый вид: они так рьяно кинулись на нас с криками и топорами, предполагая испугать внезапностью. А мы отскочили спокойно лодочкой от берега на десяток шагов и, подняв луки с наложенными стрелами, поинтересовались:

— Ребята, вы чего? Праздник у вас тут какой-то? Двунадесятый?

Потом пошли разговоры. Сначала панк (военный вождь) бил себя кулаками в грудь, и рассказывал, как он нас всех порвёт на части. Потом пришёл ветхий карт (жрец), и долго говорил гадости про пришельцев. Не про инопланетных, конечно, а про русских. Потом, в два захода, пришли азоры с кудатями — местные старейшины.

Про переговоры с туземцами я уже... Меня ещё с Усть-Ветлуги подташнивает.

Важный элемент — возможность перехода к кровопролитию в любой момент без понятного мне повода. У них — свои обычаи и свои представления о допустимом. Если они смогут меня прирезать, не опасаясь возмездия и не неся тяжёлых потерь — прирежут. Даже не потому, что у меня и моих людей есть множество интересных и полезных в хозяйстве штучек, а просто — "морда нерусская". В смысле: "не-петушинская".

Но в лодке выразительно торчит Салман. И двое ребят-стрелков. Луки опущены, но стрелы наложены. Поднять и стрельнуть — мгновенное дело. А толмачом у меня — Илья Муромец. Лично знакомый некоторым присутствующим:

— Видишь у ихнего панка шрам через морду? Моя черта, довелось разок переведаться. Быстро бегает, падлюка.

Переговоры... как это задолбало!

— Господа азоры! Вожди петухов и предводители куриц! — Про куриц не надо? — Ну и не переводи. Я, Воевода Всеволжский, предлагаю вашему племени мир, дружбу, жвачку и взаимное уважение. Мне от вас ничего не нужно. Ни вашей земли, ни ваших людей, ни ваших жён, ни вашего скота. Ничего. Кроме мира. Мой мир выглядит так: мои люди поставят вышки вдоль Окского берега на горах. Вышек будет немного — пять-шесть. Земля вокруг каждой, немного — на версту, будет использоваться только моими людьми. Если вы согласны — будем жить в мире. Если нет — не будем. Если вы выберите мир, то дадите мне десять аманатов. Из сыновей ваших старейшин. Через десять дней я хочу видеть этих юношей в своём городе. Согласны ли вы?

Обратите внимание: с "петухами" у меня всё значительно мягче, чем было с "утками". Аманаты (заложники) — обычный элемент соглашения на Востоке. "Каловую комбинаторику", принцип "любые два из трёх" — я не использую: нет замученной придурками Русавы. Упокой, господи, её душу.

Илья переводит, азоры с панком и картом шипят, плюются в нас и друг в друга...

— Они спрашивают: что ты дашь за это? Какие подарки ты привёз?

Ну вот. А то начали... невинность блюсть. "Наша земля... испокон веку... никогда нога иноземца не ступала...". Как их здесь булгары, а до них хазары, а до них гунны резали... Локальная амнезия.

— Посмотрите на небо. Разве голубизна небесного свода не прекрасна? Разве тепло солнца не радует? Разве не доставляет удовольствие шум листвы в лесу, плеск воды в реке, треск поленьев в костре? Это, и многое другое, не менее восхитительное, называется жизнь. Разве ваша жизнь — не лучший из всех возможных подарков? Я дарю её вам.

Они сперва не поняли. Потом возмутились.

Зря. Я сказал правду. Если откажутся от моего подарка...

* * *

Ночью стучат в окно:

— Хозяин, дрова нужны?

— Нет.

Утром выхожу во двор — и правда — дров нет. Все спёрли.

* * *

Толпа туземцев за спинами переговорщиков завопила, начала махать копьями, луками и топорами. Дистанция 20 шагов, если они начнут... Ежиков из нас понаделают мгновенно. Что у нас под одеждой панцири — им не видно.

Панк скалится злобно, Илья — чуть сдержаннее, но рукоять меча не выпускает.

— Они говорят... ты не должен ходить по Теше. Это река петухов.

— Я не собираюсь её выпить. Но никто не может запретить мне идти тем путём, которым я собрался пройти.

Или я не русский человек? Выбрал направление — это дорога.

— Они говорят... они пойдут к своему народу. Они передадут твои слова и сообщат решение.

Умные ребята. Сняли остроту конфликта, перенесли на более удобное время. Когда шансов на победу будет больше, а потери — меньше. "Удобное время"... Можно подумать — оно у них будет.

"Петухи" ушли, а мы гребанули по Теше вверх.

Устье Теши — нижняя граница Муромского княжества. Илье эти места хорошо знакомы — воевал он тут. Частенько.

Здесь же — граница расселения муромы с очень давних времён. Посёлки их стоят. Далеко не все признали власть князя и христианскую веру. Или — признали, но только днём. А ночью... Настоящая чересполосица. С пересортицей.

В одном селении тебя примут с раскрытыми объятиями — "наши пришли!", в соседнем — зарежут за какие-то стародавние счёты. С кем-то. С русскими, с православными, с низовыми...

Глава 434

— Вона, Иване. Глянь. Городок Пичаевый. Эрзя маа.

От Стрелки до Арзамаса 120 км по прямой. По рекам — вдвое. Но — пришли. К тому высокому месту на правом берегу в изгибе реки, где через века будет построена русская крепостица. А пока туземный вождь живёт в большом, по местным меркам, вели (рой, селение) у подножия холмов, на которых позже появится город.

Прекрасные места. Впрочем, какие из здешних мест не хороши в мае? Теша здесь метров 60-70 шириной. Куда больше, чем в 21 в. — нет плотного населения в долине, выпивающего воду и вырубающего леса.

Нас встречают. Не удивительно: на холме, на том месте где будет стоять Воскресенский собор — наблюдательная вышка. Вокруг селения... крепостью это назвать нельзя. Палисад. С крытыми вышками по углам и над воротами. Из ворот выезжает группа всадников. А я и не видал прежде эрзя верхом! Мне они только в пешем варианте попадались. Так то ж в лесах! А в степи... Как и положено — на кониках.

Впереди, на весьма приличном, по здешним местам, сером в яблоках жеребце, молодой чудак в гордо заломленной шапке, дорогом кафтане, с саблей.

— Вечкенза. Старший сын инязора Пичая.

Вечкенза от "вечкемс" — "любить". Любимый сын "хозяина народа".

У меня это звучало слегка вопросительно: вич-чем-за? С ассоциированием неизвестной здесь аббревиатуры "ВИЧ" и всём многообразием использования приставки "за-" — заслужил, заработал, заполучил... Напоминая знаменитый вопрос Смоков — "водки найду?".

У туземцев таких ассоциаций не возникало, но коверканье имени, естественно, раздражало. Илья недовольно выговаривал:

— Какой-то ты ему не такой лемдямс сделал.

* * *

"Лемдямс" — "именовать". Свой лемдямс мордвины практиковали до середины XIX в.

Имя нарекает повивальная бабка: по принесению благодарственной жертвы "юртазор" и "юртазораве" (покровителям дома) и умершим предкам за дарование младенца, повивальная бабка заставляет кого-либо держать над головой новорожденного испечённый пирог, сама берёт другой и, стукая хлебом об хлеб, произносит: "Даю тебе имя...".

Выбору имени придают большое значение. Для его поисков отец младенца выходит на улицу, и первый предмет или существо, попавшее ему на глаза, становится именем ребенка. Обосновывается тем, что раз встретившийся человек или предмет существует, здравствует, значит, будет жить и здравствовать новорожденный.

Похоже на афоризмы Гегеля или Попа: "Что разумно, то существует, что существует, то разумно".

* * *

Наименование Вечкензы не было отдано на волю случайности: он родился наследником. Наследником азора Пичая. "Азор" — "хозяин, владыка", Пичай от пиче — "сосна".

Известная строчка:

"А роза упала на попу азора"

— здесь неуместна: в эту эпоху в Мордовии ещё не выращивают роз. Поэтому Пичай искал себе приключений в другой форме: он постепенно переходил из статуса "азор" в состояние "инязор" — "великий владыка". Всё чаще лизоблюды называли его этим словом или просто, по-домашнему: "ине" — великий.

— Ине, согреть тебе молочка?

После рождения Вечкензы, его мать, которую называли Сырнява — "золотая женщина", умерла. Пичай взял себе молодую жену. Тогда все восторгались и называли её Мазава — "красивая женщина". Имя сохранилось, а вот причина... 15 лет супружества, семь рождённых и четверо похороненных детей... Впрочем, Пичай был весьма привязан к Мазаве, иногда призывал её на ложе, внимательно выслушивал и, временами, следовал её советам.

Вечкенза был абсолютно предан своему отцу. И было за что.

Пичай имел заслуженную славу военного героя и мудрого правителя, пользовался авторитетом среди соплеменников и уважением соседей. Успешно совмещая применение или угрозу силы, с мирными речами и соглашениями, брачной и религиозной дипломатией, он постепенно превращался в общепризнанного лидера своего народа.

Недавние события вокруг Бряхимова ещё более укрепили его авторитет. Пичай был в битве, сумел вывести своих с минимальными потерями. В момент общей паники поддерживал дух людей. А несколько его давних соперников на ниве объединения эрзянского народа — утонули при отступлении или погибли на полчище.

Я и сам приложил руку к устранению одного из препятствий консолидации нации — тот "бубновый" чудак, которого завалил Сухан своей сулицей в Бряхимовском бою, был из уважаемых картов и упорных противников Пичая.