— Ах, скотина! — она закатила ему пощечину. Бран даже не поднял рук. Уллино лицо было освещено убывающей луной. Глаза блестели, как в горячке, щеки были мокрыми от слез.
— Сволочь! — завопила она, трясясь и сжимая кулачки. — Ненавижу! Как твой язык поганый повернулся! Не смей со мной больше говорить! Никогда не смей, ясно? — она бросилась прочь, но Бран остановил, прижал спиной к стене то ли сарая, то ли дома. Она вскрикнула, рванулась, снова ударила его по лицу: с маху, из всех сил. Принялась лупить обеими руками. Бран стоял, не защищаясь. А Улла будто озверела. Она била его, пока не онемели ладони, потом попыталась оттолкнуть прочь, но он застыл, как вкопанный, не давая вырваться. Прислонившись затылком к холодной бревенчатой стене, она зашлась бессильными слезами.
— Отстань же... — через пару минут промолвила она. — Чего ты хочешь? Просто уйди, и все...
— Я не могу, — ответил Бран. — Не могу.
— Почему?
— Я люблю тебя.
Она всхлипнула и тихо застонала:
— Как тебе не стыдно...
— Стыдно. Очень стыдно. До ужаса, родная. Я просто... просто умереть со стыда готов. Но я правда тебя люблю. Я не хотел... вот так, не хотел этого всего.
— Зачем же ты врешь...
— Я не вру. Клянусь, не вру! Ты не поверишь, я знаю... никто бы не поверил. Но я не вру.
— О, боги, — она заслонила ладонями глаза. — О, боги, перестань, не надо... Это же... это же отвратительно, как ты не понимаешь...
— Я понимаю.
— Чего ты хочешь?
— Чтоб ты меня простила.
Она стояла, закрыв руками лицо. Потом сказала:
— Это уже было.
— Да. Я знаю.
— В тот раз, — она посмотрела ему в глаза, — в тот раз ты сказал, что не хотел. Что это вышло случайно. А теперь? Теперь ты чего мне скажешь? Что это опять получилось случайно? Да? — ее голос налился яростью, и она шагнула вперед, разительно похожая на маленького взъерошеного зверя.
— Чего ты теперь скажешь? — в лицо Брану крикнула она. — Ну, давай, начинай уже врать!
— Я не собираюсь врать. И не собирался. Я только прошу, чтоб ты меня простила.
— Тебя? Тебя?! После того, что я... — она задохнулась. Он молчал. Ее голос срывался, когда она заговорила снова:
— Зачем тебе мое прощенье? Вон вокруг тебя сколько баб. Зачем я тебе далась, посмеяться, что ли? Конечно, я дура, я это знаю. Меня пальцем помани, я побегу. Ты мне вон как клялся... Я и вправду поверила... поверила, как дура. Ты чего, поспорил, что ли, на меня с кем? Ну, так можешь гордиться, ты выиграл. А теперь пусти меня.
Она попыталась уйти, но Бран, упершись руками в стену, загородил ей путь.
— Родная, зачем ты все это выдумываешь? — взмолился он. — Ну, зачем? Ни с кем я не спорил. И я не врал. Я люблю тебя. Я очень тебя люблю. И... и это правда, что я тебе сказал, и в тот раз, и в этот. Я действительно не хотел. В амбаре... я думал, это ты. Сперва ведь я подумал так! Потом... ну, потом все само как-то вышло. Я сам не знаю, она... она будто... — Бран страдальчески поморщился. — Ох, Господи, чего я только несу... Поверь, я себя страшно ненавижу за это за все! Конечно, я сам виноват. Мне надо было сразу послать ее подальше, я должен был так сделать, но я... — Бран опустил голову. Улла молчала. Бран скользнул по ней виноватым, быстрым взглядом. Ее губы были крепко сжаты. Глаза блестели.
— Это все? — промолвила она. — Могу я теперь идти?
— Что, просто уйдешь, и все? — тихо спросил Бран.
— А чего ты ждешь? — Улла вынужденно усмехнулась. — Я не собираюсь слушать твое вранье.
— Я не вру.
— Нет, врешь.
— Родная, нет, я не...
— Нет, врешь! — вдруг взвизгнула она. — Врешь! Ты все врешь! Можно подумать, что она тебя изнасиловала! Будто вас, мужиков, можно изнасиловать! Да вы сами всех насилуете! Вы нами пользуетесь! Мы — ваши вещи! Ты такая же сволочь, как и все! Я тебя ненавижу, ненавижу!
— Улла... — Бран потянулся к ней, но она отбила его руку:
— Не лапай, не купил! Ты здесь уже, небось, со всеми перетрахался! Это то, что вам всем надо, а?
— Улла, пожалуйста...
Но она не слышала. Закричала, с ненавистью уставясь ему в лицо:
— Трахаться тебе надо, да? Ты по этому делу прямо помираешь! Ладно! Хорошо! Я тебе могу устроить. Хочешь, еще баб кликнем? Нет? С тебя и так довольно? Отлично! Давай, кто быстрее! — она коленом саданула его в пах, он согнулся, и она мгновенно исчезла в темноте. Когда Бран отдышался, ее и след простыл. Но он знал, куда она побежала, ощущал ее отчаянье, как пес чует сильный запах. Она не пошла домой, о, нет.
Думать было некогда. Бран двинулся следом, сперва пошел, потом побежал.
— Улла, стой! — завопил он. — Я все равно тебе не позволю! Я не дам тебе, ты слышишь? Я тоже быстро бегаю!
Молчание.
— Я тебя догоню, — прошептал Бран. — Догоню. Глупая девчонка... бедная моя. Ох, прости ты меня, ну, прости, пожалуйста...
Глава 12
Бран нагнал ее у самой кузницы. Она бежала по тропинке, в темноте он слышал ее тяжелое дыхание.
Догнав, Бран положил ей руку на плечо, и Улла развернулась. То ли застонала, то ли вскрикнула. Что есть силы закатила ему пощечину.
— Искорка... — Бран попытался ее удержать. Она рванулась у него из рук, с плачем бросилась обратно. Бран схватил ее за плечи, и она закричала. Царапаясь, стала выдираться. Ногтями полоснула Брану щеку, и, ошеломленный, он выпустил ее. Она снова кинулась бежать — и снова Бран ее догнал. Сжав запястья, повернул к себе лицом.
— Прекрати! — крикнул он. — Ну, перестань же! Выслушай меня!
Она вырвала у Брана свои руки и наотмашь хлестнула по щеке. Не промолвила не слова, словно разучившись говорить.
— Улла! — крикнул Бран прямо в ее безумные глаза. — Хватит! Успокойся!
Она будто не слыхала. Снова ударила Брана, разбив ему губы. Он схватил ее, что есть сил стиснул ей запястья.
— Хватит, дура! Прекрати немедленно! — он тряхнул ее, еще и еще. Она с криком рванулась прочь, но Бран был гораздо сильнее. Стиснул Уллу как в капкане, опять встяхнул, услыхав, как клацнули ее зубы.
Она вдруг бурно разрыдалась и перестала вырываться. Бран развернул ее к себе, обнял что есть силы. Она, казалось, не заметила: рыдала и не могла остановиться.
— Господи, искорка, — испуганно выговорил Бран. — Да что ты, милая... ну, будет, успокойся, я правда не хотел, милая моя.
Она не унималась, Бран не был уверен, что она слышит. Слезы Уллы прожигали ему одежду, ее отчаяние сбивало с ног. Оно было таким громадным, что Брану было трудно устоять: он никак не мог от него отгородиться. Это был один из тех моментов, когда он проклинал свое шестое чувство.
— Любимая моя, — задыхаясь, промолвил Бран. — Дорогая... да что же это такое, Господи... Пойдем, родная, давай, я тебя отнесу.
Но, стоило ему поднять девушку на руки, как она очнулась, забилась, вырываясь.
— Не трогай! — вскрикнула она. — Пусти! А-ах! Пусти меня! Ненавижу!
От неожиданности Бран выпустил ее. Спрыгнув на землю, Улла уставилась на него, прерывисто дыша, сжимая кулаки. Лицо было залито слезами, но глаза блеснули сухо и яростно.
— Ты все врешь! — крикнула она. — Я тебе не нужна! Тебе эти бабы нужны! Я тебе только подстилка! Тебе бы только трахаться! Вот тебе чего надо! Ты как все! Ну, иди, трахайся с ними! Отвяжись от меня! Никогда больше ко мне не приближайся, слышишь? Никогда! Ты врун! Я тебя ненавижу! Ты все врешь, ты мне врешь, ты врешь, ты врешь... ты врешь... — она горько и громко, по-детски, заплакала, прижимая к глазам кулачки, согнулась пополам, так, что длинные косы упали на снег. Очнувшись от столбняка, Бран тихо произнес:
— Это неправда. Родная, это же неправда! Ты ведь знаешь, что это не так.
Он коснулся ее, и она закричала. Отшвырнула его руки. Отскочила прочь.
— Не трогай меня! — рыдая, выдохнула она. — Я не хочу... я тебя ненавижу... тебе постель нужна, а не я... Я не подстилка... не подстилка... отстаньте вы от меня, гады, ненавижу вас! Я вам не кусок мяса! Не девка! Чего привязались?! Оставьте меня в покое, я не хочу! — ее голос сорвался в визг, и она упала на колени. Казалось, она вот-вот потеряет сознание от плача. Бран опустился подле нее на четвереньки.
— Улла, — тихо молвил он. — Детка моя, родная... успокойся, маленькая, послушай.
— Не... хочу... — простонала она, захлебываясь слезами. Ее тело конвульсивно вздрагивало. — Уйди... не... не... трогай меня... я... не хочу...
— Я не трогаю, не трогаю, только послушай, ладно?
— Не-ет... уходи...
— Родная, это все неправда. Я тебя люблю. Я не обманываю. Мне не постель нужна. Мне ты нужна, слышишь? Мне нужна ты. Что бы там ни было, я тебе не изменял, клянусь. Ну, что мне сделать, чтобы ты поверила? Ну, что? Скажи, что, и я сделаю. Клянусь, что сделаю. Пожалуйста, успокойся, я не могу видеть, как ты плачешь, не могу тебя видеть... такой. Ну, что, мне умереть, чтобы ты поверила? Я тебя люблю. Правда, люблю! Это правда, слышишь? Прошу тебя, успокойся, — Бран коснулся рукой ее волос, и это словно придало ей силы.
— Нет! — взвизгнула она. — Ты врешь! Убери лапы, я не верю! Иди к своим бабам, трахайся с ними там! Иди к этой! Это она тебе нужна, не я! Отстань! Отвяжись! Убирайся!!! — Улла что есть силы ударила Брана по щеке. Тут же снова замахнулась...
— Идиотка! — перехватив ее руку, крикнул Бран. — Ты как вся твоя семейка! Истеричка! Ну, хорошо! Ладно! Не веришь, да?! Хорошо!
Он рывком вскочил.
— Что, мне всех баб в округе перерезать, чтоб ты прекратила ревновать?! — заорал он, стиснув кулаки. — Или, может, себя ножом пырнуть? Тогда ты успокоишься? Да?! Успокоишься?!
— Ты слабак! — приподнявшись в снегу, завопила Улла. Темные косы растрепались, она сделалась похожей на ведьму. — Врун! Тебе слабо! Ты этого не сделаешь!! Дурак! Козел! Не сделаешь! Ни за что не сделаешь!!!
— Ах, не сделаю?! — Бран выхватил кинжал из ножен. Сталь звякнула о сталь. — Не сделаю, да?! Говоришь, не сделаю?! — размахнувшись, он направил лезвие себе в живот. Зубы скрипнули, рука начала движенье...
Со звериным воем Улла бросилась к нему и, повиснув на руке, впилась в нее зубами. Бран вскрикнул, разжал пальцы, и кинжал вонзился в снег. Обхватив его колени, Улла забилась как кликуша, осыпая руки поцелуями.
Бран рухнул наземь. Сгреб девушку в объятия. Улла рыдала так, что была не в силах говорить. У Брана стучали зубы, и слезы сыпались из глаз. Девушка вцепилась в него, словно обезумев, обвила руками и ногами.
Много времени прошло, прежде чем они угомонились. Улла, конвульсивно вздрагивая, жалась к Брану.
— Пойдем внутрь, — пробормотал Бран. — Холодно тут.
— Ага... — Улла уткнулась ему в плечо. — Пойдем.
Их колотило, будто от озноба. Бран еле поднялся. Улла тоже попыталась встать, но ноги не держали, и Бран обхватил ее руками. Будто два древних старика, дрожа и спотыкаясь, они заковыляли к кузнице. Открыв дверь, попали в темноту, ощупью пробрались внутрь. Бран усадил девушку на шкуру, кое-как развел огонь. Это взяло несколько минут. Все это время Улла молчала, он только слышал в темноте ее судорожные всхлипы.
Наконец костер загорелся. Бран подошел к бадье в углу, ударил по поверхности ковшом, и разбив лед и набрав воды, принес Улле. Она взяла ковш трясущимися руками, зубы стукнули о край. Она пила, пока не задохнулась, а Бран сидел рядом и молчал.
Потом она налила воды в ладошку и провела рукой по своему опухшему лицу.
— Я теперь, видать, красивая... — промолвила она.
— Пройдет, — Бран взял у нее ковш и тоже умылся.
Они молчали очень долго. Потом Улла прошептала:
— Бран...
Он поднял взгляд:
— Что?
— Ты... ты бы правда ударил себя ножом?
— Не знаю. Похоже, что так. Я был, как в тумане, ничего не соображал.
— Ты же мог себя убить...
— Мог бы. Я тогда об этом не подумал.
— Прости! — взмолилась девушка. — Я... я стерва. Идиотка. Дрянь. Хочешь, избей меня, только прости.
Придвинувшись поближе, Бран обнял ее и прижал к себе.
— Что ты. Ну, что ты. Я же ничего, это ничего... это бывает.
Она судорожно вцепилась в его одежду. Ее плечи вздрагивали. Бран сказал:
— Не надо, искорка. Все хорошо. Ничего же не случилось. Уже все прошло, забудь, — он провел ладонью по ее растрепанным волосам.
— Я боюсь, — сказала она.
— Чего?
— Однажды тебе это надоест... и ты меня бросишь.
— Не брошу.
— Бросишь, я знаю. Кто такое может долго выносить? — она отстранилась и подняла голову. Детское личико распухло, покраснело, было мокрым от слез.
— Я же чокнутая, — промолвила она. — Я всегда такая. Сама не знаю, почему я это делаю. Не знаю. Не понимаю, правда. Я... я... ты прости меня, пожалуйста. Прости, умоляю, прости...
Бран взял ее лицо в ладони. Поцеловал припухшие губы, соленые от слез. Снова обнял и ничего не сказал.
— Ты меня все еще любишь? — спросила Улла.
— Конечно.
— Думаешь, я сумасшедшая?
— Вовсе нет.
— Тогда почему это так? Что с нами происходит? Что? Что такое было там сейчас?
Бран вытер слезы на ее щеках.
— Мне страшно, — сказала Улла. — Мы, наверное, и правда свихнулись. Мы свихнулись, да?
— Мы не свихнулись, — выговорил Бран. — Ты ведь знаешь.
— Нет. Не знаю. Я больше ничего не знаю. Я не знаю, что происходит. Не понимаю. Что это было с нами, а? Что? Что это такое?
— Ты знаешь, что, родная. Это любовь, вот что. И больше ничего.
— Разве это должно быть... так? Как будто на войне... как будто смерть! — ее лицо исказила страдальческая гримаса. — Разве это должно быть так?
— Наверное, и так тоже.
Улла отодвинулась. Села, сжимая его руку.
— От меня одни несчастья, — глухо молвила она. — Я одни несчастья приношу. Вот и тебе теперь я...
— Улла, — сказал Бран, и она умолкла. Он за подбородок поднял к себе ее лицо. — Ну, что ты, а? Чего ты? Не выдумывай этого всего. Я тебя люблю, и ты меня любишь. Ты немного ревнивая, но это ничего, так даже веселее. Ну, не надо, искорка, улыбнись.
Ее губы дрогнули, глаза наполнились слезами. Слеза скатилась по щеке: одна, за ней вторая... Притянув девушку к себе, Бран укрыл ее плащом и принялся покачивать, будто ребенка.
— Улла, — позвал он погодя.
— А?
— Ты меня простила? Только честно.
— Конечно же, простила.
— Да?
— Да. Я тебя люблю, и жить без тебя не могу. Конечно, я простила. Я ее знаю, она ко всем лезет... а вы, парни, сразу заводитесь, вам ведь многого не надо. Ты не думай больше об этом, хорошо? Все прошло. Главное, ты цел... ох, как я испугалась...
Наступила тишина. Они сидели, прижимаясь друг к другу.
— Знаешь, — через некоторое время молвил Бран, — на самом деле, мы с тобой не первые. И мы вовсе не свихнулись. Так всегда было. Наверное, так бывает, когда сильно любишь, по-настоящему. Раньше я не верил, думал, это сказки, но теперь... Вот послушай.
Он помолчал, потом заговорил, подбирая слова:
— "Положи меня печатью на сердце твое, печатью на руку твою, ибо сильна, как смерть, любовь, как преисподняя, люта ревность, стрелы ее — стрелы огненные, пламень Господень".
