Зверь лютый. Книга 31. Корзно

Жрец выпевает очень убеждённо, уверенно. Становится на колени у неё за спиной, и я вижу как он затягивает ожерелье на шее девчушки. Пропускает пальцами колючие рыбьи позвонки, перехватывает поудобнее, тянет, душит.

Наверное, они и того мальчонку, первую жертву, сперва задушили. А уж потом отпилили верхушку черепа. Гуманисты. Как с любимой женой у славян: сначала повесилась — потом в костёр.

Как-то я особо и подумать не успел. В смысле: произвести перебор вариантов, взвесить исходы вероятностями, построить дерево следствий... Виноват — инстинкты.

"Так жить нельзя. И вы так жить не будете".

Рывком вперёд, спрыгнул с вала на площадку.

Хорошо, что в плошку с жиром не попал, понаставили тут всякого.

— Слышь ты, хрен худо-погодный, отпусти ребёнка.

Толпа ахнула, шарахнулась в сторону. А жрец даже не дёрнулся. Только медленно повернул ко мне лицо. И продолжает двумя руками затягивать удавку на шее девчушки. Смотрит мне в глаза и тянет. И медленно расплывается в улыбке.

Вот же... слуга богов! Радуется. Провозвестник слякоти.

И я, очень похоже, начинаю улыбаться ему в ответ. Скалиться. Приподнимая чуть подёргивающуюся верхнюю губу. Показывая кончики зубов. Клычки мои.

Поднимаю руки к плечам и неторопливо вытаскиваю свои "огрызки". Никаких резких движений. Медленно достал, медленно опустил. На уровень бедра — рукояти, клинки горизонтально, острия — в лицо жрецу.

— Отпусти. Её.

Жрецу, всё-таки, пришлось остановиться. В затягивании удавки. Протянул правую руку в мою сторону и негромко, очень чётко произнёс:

— Убить.

Я — как святой. Хуже — как безмозглый святой. Из оружия — только "огрызки". Ещё — панцирь в кафтане. Всё.

Скачка, жара — всё что можно снять — снято. Ни "плевательницы" в рукаве, ни палаша на поясе. Осталось только то, что я годами ношу всегда и везде, без чего — просто... голый.

Толпа, прежде замершая после моего нежданного появления, засуетилась и перемешалась. Женщины и дети сгрудились в дальней части площадки, возле ещё не засыпанной ямы с трупом ребёнка в горшке. Мужчины тоже как-то метнулись. И развернулись в цепь лицом ко мне. С метровыми, примерно, довольно тонкими палками.

А не попробовать ли тебе, Ваня, "берёзовой каши"? Или это уже батоги?

"Группа мирных селян забила русского князя. Палочками. Насмерть".

Почему нет? — "Мирно пахавший советский трактор ответным огнём подавил...".

Оп-па! А у них не палочки. Называется такое... бартка, валашка, фокош.

* * *

Напоминает боевые топорики аланов, булгар. Длиннодревковые топоры использовали венгры в IX в. В то время тяжелые двуручные топоры ещё не получили у них распространения, а узкие и лёгкие с длинной рукоятью были в ходу. Всадники вешали этот топор на седло. С коня с длинной рукоятью рубить удобно.

От кого-то из кочевников славяне и позаимствовали конструкцию. Но не для конного бойца, а для пешего пастуха. Валашка — посох, колун, боевой топор. И при таком богатстве возможностей — очень лёгкая.

Топорище — в длину ноги взрослого человека. Лезвие — семь сантиметров. Обух плоский, чтобы опереться. На обратном конце рукояти бывает металлическое навершие, чтобы не повредить топорище при использовании в качестве посоха. Бывает заострённое, что добавляет функционала.

Позже, в веке 17-19 эти топорики посчитают оружием, запретят. Но запрет не распространялся на украшения, и мастера начнут украшать бартки медными и серебряными добавлениями. Вроде головы животного на обратной от лезвия стороне топорика.

* * *

Пока передо мной — самый простой, похоже, ещё от булгар Аспаруха, вариант. Без молотка или клюва на обухе, без наверший. Но, факеншит, их двенадцать штук! Против двух моих "огрызков".

Понатаскали, итить их валашкать, всяких раритетов! Булгарско-аланско-мадьярских...

Так это ж здорово! Это ж не наши славянские исконно-посконные пара копий у каждого или луки с отравленными стрелами! Было бы у них что-нибудь метательное — сделали бы из меня ёжика. А так...

А так их двенадцать. На длинных рукоятках. А у меня — два коротких клинка.

Факеншит! Я что, ГГуй?! — Ну и нефиг...

— Сухан, тревогу.

Негромко произнесённая в сторону фраза потерялась в шорохе движения толпы, выдвигающихся, выстраивающихся передо мной полукругом бойцов.

А вот трель свистка — ударила по ушам. Некоторые аж присели с испугу.

Сколько лет прошло с тех пор, как в Елно я вот так, свистом, призывал своих людей на двор тамошнего посадника!

"Росомах" такой был. Его не стало. А свисток остался. И "пошёл в народ": есть набор сигналов, есть навык их использования. Часто свистульки удобнее труб и рогов. Ребят этому учат, у командиров всегда с собой.

Другое дело, что я лентяй. Таскать лишнее по жаре... сунул в седельную сумку да и оставил. А вот Сухан... Выберусь живым — пойду в обучение к бывшему зомби.

"Пусть меня научат".

Да не свисту! — порядку. Что положено по уставу иметь при себе — надо иметь. При себе, а не при коне.

Жрец внимательно смотревший на меня, на выстраивающихся передо мной "топорников", повернулся ещё дальше, пытаясь рассмотреть "свистуна". Лежащего на валу Сухана не видно, да и темно там. Особенно, по сравнению с освещённой дюжиной плошек площадкой.

Полузадушенная девчушка, которую он удерживал за ожерелье, качнулась вперёд, видимо, теряя сознание, и он резко повторил:

— Убить! Быстро!

Цепочка мужчин с топорами шагнула вперёд, места всем не хватало, за спиной у меня вал. Им пришлось сменить хват: вместо горизонтального или наклонного, они подняли свои палки вертикально вверх.

— Сухан! Бой!

Мгновение и на левом фланге, метрах в шести от меня, с вала спрыгивает фигура. Самый крайний топорник валится от толчка. А второй... разваливается.

Хороши у меня палаши. А в руках хорошего бойца — и вовсе великолепны. Горизонтальный удар слева направо, с проносом, во всю силу, по неприкрытому доспехом, даже рукой, даже топорищем, ничем, кроме рубахи, туловищу...

Верхняя половина валится на соседа, нижняя — тоже падает. Но чуть позже и отдельно.

Левая часть строя смята. Там отшатываются, спотыкаются друг о друга, падают.

Я уже говорил: каждая профессиональная деятельность накладывает свой отпечаток. Здесь какие-то крестьяне. С древними, задунайскими, кажется, тараканами в головах, с тоже древним, около-карпатским оружием в руках. Не футболисты.

Не удивительно — здесь никто не играет в футбол. Но важнее — никто не имеет навыка пинать что-то ногами. Конечно, какие-то движения подобного типа в жизни туземцев встречаются. "И пса голодного от двери, икнув, ногою оттолкнуть".

Но "пыр", "сухой лист", внешней и внутренней стороной стопы... Не-не-не! Я не футболист! Но "Кожаный мяч"... подцепить, поднять, перебросить...

Я — подцепил. Но не перебросил. Плошка с горящим жиром полетела невысоко — прямо в грудь стоявшему передо мной. Стукнула. Выплеснула. Упала. А он, и сосед слева, которому тоже досталось чуток прямо в лицо, бросили топоры, взвыли и живыми факелами покатились по земле, расталкивая остальных.

Очень вовремя. Потому что справа в меня синхронно ударили сверху две валашки. Должно было быть три. Но средний из этой троицы, услыхав вой заживо горящих... смутился. Прижал руки с топориком к груди, отшагнул назад.

Два топора — не смертельно. Вскинул "огрызки" вперёд, поперёк, горизонтально, дёрнул вверх. Толстые обухи моих удивительных клинков легонько стукнулись о топорища, и, стоило их чуть-чуть потянуть, как родные вошли под "бороды" топориков. Я выше туземцев и руки у меня длиннее. Поэтому мне хватило места не только остановить падающие на голову топоры, но ещё и дёрнуть их оружие над собой себе за спину.

Левая отработала чётко. Или, вернее, топорник держал слабо. Лесоруб часто ослабляет хват в конце удара — "сама пойдёт". Топорик "пошёл". В вал за спиной. Обезоруженный хозяин валашки ахнул и отскочил. А второй заупрямился, не отпустил. И я просто шагнул к нему. Поднимая правую, удерживающую его оружие, ещё выше, и опуская левую, удерживающее моё. Уже свободное. Пока не вкололось ему в печень.

"Проворот в конце удара — обязательный элемент всеволжской школы фехтования".

Дядя даже не побежал — тут и завалился.

Четверть минуты боя. У Сухана — три покойника: двоих свалившихся с ног он приколол вслед за первым разрубленным. У меня три "тяжелых": двое обожжённых, один подколотый.

Я думал...

Не так — думать некогда было. Чувствовал, надеялся, ожидал — они разбегутся. Даже профессионалы при потере половины личного состава "делают ноги".

Не учёл двух мелочей.

Глава 626

Мыс речной долины. Вокруг — обрыв. Кроме как через вал, у которого стоим мы с Суханом, им не уйти. У них за спиной их женщины и дети. Которым не уйти тем более.

Мы бы могли поговорить, я ж не собирался никого убивать. Ну, кроме, жреца. Но народ здесь привык к "опасностям жизни". К степной войне, которая геноцид. К возможной внезапной насильственной смерти. Здесь даже женские захоронения — с застрявшими в костях наконечниками стрел. Не в эпоху "Погибели земли Русской", а вот этих, моих нынешних мирных временах.

Второе: действующий политрук.

Жрец обругал всех присутствующих, рявкнул в кучкующуюся на верхнем краю площадки толпу. Оттуда немедленно выскочил подросток с барткой, которую подал жрецу. Тот опрокинул жертвенную девочку на спину, приставил к ней подростка удерживать. Рыкнул на оставшихся мужиков, которые пытались оттащить обожжённых. И шагнул ко мне навстречу.

— Молись. Пришла твоя смерть. Я — здухач.

Мда... Судя по запаху — точно. "Здухач" у сербов и болгар — хрень (человек или животное) с демоническими свойствами, управляет непогодой, защищает свои владения от других демонов.

— Приятно познакомиться. Я — "Зверь Лютый". Кидай топорик да вели остальным бросить. И девку отпустить.

Я смотрел на его оружие. Эта бартка не такая как остальные. Сам топорик больше, с клювом на обухе, выраженным штыком-подтоком. Таким ещё и колоть можно. На обухе и под ним на топорище ажурное украшение из серебра.

Мы стояли на шести шагах, он жмакал в расставленных руках свою бартку, я чуть поигрывал опущенными к горизонту "огрызками". С левого падали капли крови.

Валявшийся справа от меня чудак с пробитой печенью, вдруг взвыл и, не поднимаясь на ноги, кинулся ко мне. Придерживая одной рукой правый бок, залитый кровью, другой ухватил меня за ногу.

У меня — лёгкие клинки. В смысле: они хорошо убивают. Но "останавливающее действие" — слабое. А против психов "на форсаже" — и вовсе.

Он ухватил и дёрнул. Я заваливаюсь вбок и на спину, к валу. Втыкаю, естественно, правый "огрызок" в спину этому северскому "камикадзе" и инстинктивно вскидываю левый: здухач кидается ко мне, вскидывая свою бартку над головой. Слева — звон, стук, вскрик. Сухан кидается мне на помощь. И отскакивает назад: его встречают в шесть топоров.

Факеншит! Длинные рукоятки! Он сбил пару, но их слишком много. И бьют не только сверху, но и по ногам.

Здухач рубит меня сверху, двумя руками, целя в голову. И — промахивается. Та же проблема, что и у меня — слишком лёгкое оружие. Гироскопа в валашке нет, а сама она малоинерционна. Стоило поймать его топорик, уже в падении, уже на длину руки плюс длина "огрызка", кончиком клинка топорище, как я смог повести его. Недалеко. Но мне хватило: серебряные узоры на топорище проскакивают мимо носа. И следом лицом к лицу оказывается сам здухач: провалился за секиркой мне на грудь. Нос к носу.

Бли-ин! У меня обе руки и оба клинка справа. Один — в спине "камикадзе", другим, поверх того придурка, я держу валашку здухача. А он вцепился в топорище двумя руками и, чуть очухается, выдернет оружие и ткнёт меня штыком-подтоком в глазик.

И чего делать? — Сработали стереотипы детства: как "красавица, комсомолка, спортсменка" я постучал перед лицом противника зубами и сказал:

— Гаф!

Здухач рванулся и отскочил на пару шагов, рывком поднявшись на ноги и выдернув из-под моего огрызка бартку. Мгновение смотрел мне в глаза. Потом лицо его исказилось злобой, он снова замахнулся топориком. Издалека, из-за плеча, двумя руками. Зарычал:

— А-а-а!

И отлетел назад. В его солнечном сплетении и правом боку торчали две стрелы. Со знакомыми оперениями в два гусиных пера. У меня так стрелы оперяют.

Блин! Парни не по уставу работают: практической кратчайшей дистанцией для стрельбы в цель является 12 м.

В момент схода с тетивы стрела вибрирует. Поэтому пробивная сила невелика — энергия уходит в "расталкивание" дырки. Дальше древко стабилизируется. Понятно, что здешние лучники посмотреть по-кадрово ускоренную съёмку полёта не могут, но опыта у них...! Поэтому — минимальная боевая дистанция.

Здесь вдвое меньше. Но мне помогло.

В следующее момент раздалось родное:

— Бей! Нахрен!

И дальше матерно.

На площадку с вала спрыгнули четыре фигуры и принялись рубить противников Сухана. Подросток, стоявший на коленях у девочки, державший её за руки, чтобы она не шевелилась, но весь вывернувшийся в нашу сторону, вдруг завопил нечто очень похожее на наше, в смысле: матерно, и броском с колен метнулся ко мне.

Виноват — к здухачу. Выдернул, выворачивая из рук умирающего, лежащую на земле "серебряную" бартку. Потряс ею над головой, отпрыгнул в сторону от очередной стрелы и, дико воя, врубил топориком в меня. Горизонтально на уровне пояса.

Поздно. Я уже на ноги поднялся.

Секирка-то лёгкая — блок опущенным левым "огрызком", широкий шаг навстречу и, подобно его удару, широко, горизонтально, слева направо. На уровне его шеи.

Он только отлетел. Зажимая рану. Начав захлёбываться. Собственной кровью.

Когда-то, не так давно — девять лет прошло, где-то, не так далеко — за Десной, так передо мной захлёбывалась кровью внучка хозяина людоловского хутора. Просто побежала, на мою косу налетела... Добрая девочка — она меня тогда пожалела. Советовала не сопротивляться, а то гречники бьют сильно. Одна беда: не там родилась, не у тех родителей, не те бабушка с дедушкой.

Так и этот: не у тех людей вырос, не те ценности воспринял, не на той стороне оказался.

"Кто к нам с мечом...". Или — с топором...

В этот момент на нас накатила волна бабья с детвой. Вопль метнувшегося ко мне подростка послужил боевым кличем. Народ здесь, как я уже говорил, привык отбиваться от степняков, от которых пощады...

"Танцуют — все". В смысле: драться лезут.

"А куряне — под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены...".

С какого возраста "повиты" и "вскормлены" — понять трудно. В вопящей и кинувшейся на нас толпе были и дети. Оружия в этой ораве не было — палки, поленья, горшочки. Какая-то дура ухватила горящий светильник и метнула его в нас. Увы, при таком её замахе заправка выплеснулась на плошко-метательницу и соседку. Горящая заправка.

Я несколько ошалел от воплей и визгов, но Охрим своё дело знает. В набегающую толпу с вала ударили стрелы, а на самой площадке пятеро мечников просто принялись пластовать палашами мчащееся на них орущее мясо.