— Не слушай его. Он, хоть и здоровый, да дурной. Телок! Ты отлично выглядишь.
— Уж это точно, — шутливо заметил Харалдсон. — Мы вот Грани за тебя посватаем. А, Грани? Што скажешь? — Бьорн взъерошил брату волосы. Тот, увернувшись от его ладони, пробурчал:
— Вот еще, сам сватайся, — юноша исподлобья зыркнул на Раннвейг. Та сказала не без кокетства, скрытого насмешкой:
— Пускай сначала подрастет.
Харалдсон засмеялся, а Грани отвернулся, покраснев.
Пока они разговаривали, Бран стоял в стороне, и Раннвейг лишь сейчас заметила его. Взгляд стал озадаченным, и вспыхнул любопытством.
— А это кто? — тихо спросила она Уллу. Та ответила, не оборачиваясь:
— Это... это Бран.
— Как? — переспросила девочка.
— Бран, — повторила Улла. — Он чужеземец.
— И колдун, — добавил Арнор, словно это была его личная заслуга.
— Это он оборотня убил, — объяснил Харалдсон. — Во как! — и, обращаясь к Брану, произнес:
— А ты чего там встал, как неродной? Иди сюда.
Бран подошел. Раннвейг так и ела его любопытными глазами.
— Вот, знакомься, — сказал Арнор. — Моя сестра. Весьма вредная зверушка... — он не успел договорить, потому что Раннвейг отвесила ему пинка. Юноша заржал, а Раннвейг спросила Брана:
— Ты вправду колдун?
Бран не ответил.
— Он у нас застенчивый, што твоя невеста, — Харалдсон хлопнул Брана по плечу. Бран поймал быстрый Уллин взгляд. Миг — и Улла отвернулась, сказала, обращаясь к Раннвейг:
— Пойдем, сестра. Я так по тебе соскучилась!
— И я по тебе! — с жаром отозвалась девочка. Они снова обнялись. Арнор издал губами громкий чмокающий звук и скроил умильно-сладкую гримасу.
— Дурак, — сказала ему Раннвейг. — Здоровенный глупый дурак.
Улла молчала. Бран снова поймал ее взгляд. Девушки в обнимку направились к воротам. Тем временем подъехали остальные, спешились, сделалось шумно. Люди разом говорили, смеясь, приветствуя друг друга. Стоя в стороне, Бран глядел, как Улла удаляется по обледенелой дороге. Улла и Раннвейг, обе маленькие, одетые в мужскую одежду, могли бы сойти за мальчишек, если бы не длинные косы, спадающие на спины. Они шагали, оживленно разговаривая, до Брана донесся задорный Уллин смех. Вот они приблизились к земляному валу. Стражник изнутри отворил дверь, и Бран услыхал радостные вскрики. Раннвейг вошла в калитку, а Улла — за ней. Скрылась за воротами, ни разу не оглянувшись.
Бран вернулся в поселок вместе с остальными, и сразу отправился в кузницу. Он думал об Улле. Нам совсем не удалось побыть сегодня наедине. Нынче она, наверное, уже не придет. Останется с сестрой.
Бран вздохнул. Зайду попозже к Сигурду, погляжу на нее, по крайней мере...
Подтянув к себе котомку, он сунул туда руку, пытаясь нащупать кремни. Шарил довольно долго, потом, потеряв терпение, вытряс содержимое на пол и принялся собирать с земли рассыпанные вещи.
Маленький предмет тускло блеснул под руками. Бран подцепил его и поднял к свету.
Медальон.
— Ах, черт, как же я про него забыл? — Бран вгляделся в нелепое изображение кабана. Я и впрямь совсем о нем забыл, а не мешало бы узнать, чей он. Ведь зачем-то его бросили в костер? Зачем? Хотели уничтожить? Или случайно?
— Все может быть, — Бран поветел амулет между пальцев. — Все может быть.
Металл блеснул. Рельефно выступила уродливая фигурка.
— Ну, что, поросенок? — молвил Бран. — Сейчас узнаем, чей ты.
Зажав медальон ладонями, он глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Тишина. Легкий шелест ветра. Собственное дыхание. Биенье сердца. Это было то, что он услышал. Жар в ладонях. Все сильнее и сильнее, словно он касался раскаленных кирпичей. Тихий звон в ушах. Внезапная легкость. Темнота перед глазами. Темнота — и яркий свет, нарастающий, белый, нестерпимый. Я лечу в этом свете... он как крылья...
— Да не бойся, — шепчет голос. Вой ветра. Тьма. Запах навоза. Затворяясь, скрипит дверь. — Ночь пересидишь, никто тебя не увидит.
(...кто я?...)
Я — теперь не я. Я — это кто-то другой. Кто-то другой стоит в сарае и кутается в плащ. Я смотрю его глазами. Слушаю его ушами. Мне холодно и страшно, у меня трясутся колени, зубы выбивают дробь. Рядом тихо произносят:
— Да не трусь, экий, право. Сказано же, я тебе помогу!
— Поможешь? — слышу я дрожащий голос. Мой.
(...не мой...)
Голос того, в ком я теперь. Тот, в ком я теперь, пугливо озирается. Ох, какой здесь холод... Шорох в темноте, человек со мною рядом. Я ему не верю. Я его боюсь. Он страшный. Он — убийца, и он мне врет.
— Правда, поможешь? — с надеждой спрашиваю я. Гляжу во тьму, но ничего не вижу.
Сухой смешок, короткий треск, и в руке моего спутника вспыхивает лучина. На голове — капюшон, поэтому лицо в тени. Он говорит:
— Ну, и слизняк же ты, Серый, тьфу!
(...Серый?...)
— Сперва убивает, потом ссыт.
Я трясусь, как от озноба.
— Это ты меня заставил! — слезливо вскрикиваю я. — Ты! Ты мне чего говорил, а? Ты же мне сам...
— Заткнись! — приказывает он, и я замолкаю. Я не могу с ним спорить, слишком уж его боюсь. Он мне не по зубам. Он вообще не...
Он со злостью говорит:
— Разорался тут, козел. Погавкай мне еще! Я, что ль, Лося отравил? Ну, отвечай, скотина, я?
— Не... нет...
— А кто? Кто?! Говори, падла!
— Я... но...
— Вот-вот, ты. То-то и есть, что ты! И нечего на меня сваливать. Думаешь, тебе кто поверит? Кому скорей поверят, тебе или мне, как, по-твоему?
Я молчу и стучу зубами. Еще немного — и разревусь. Меня, конечно, уже ищут. А как найдут — разорвут на части!
Мой спутник усмехается:
— Ладно, не бзди, слизняк.
(Кто он?)
Я не вижу. Лица не видно, только тень. Бороды нет, усов вроде тоже...
(Кто ты? Сними капюшон.)
Он не снимает. Я замечаю, как шевелятся губы, когда он говорит:
— Хватит уже трястись-то, козел. Ложись и спи, никто тебя тут искать не будет.
— Почем ты знаешь?
— Потому что все подумают на колдуна. Его сейчас как раз на допрос потащили. Эх, и тупой же ты, дернул леший с тобой связаться. Ложись, говорю! Я утром приду, а там посмотрим.
Чего посмотрим, хочу спросить я — но молчу. Лучше его не злить. Потому что он... потому что он...
(...убьет его...)
Он отворачивается и пропадает в темноте. Я бросаю котомку, опускаюсь на колени. Здесь на полу солома. Вонь. Совсем темно. Слышу, как копошатся свиньи.
(...свиньи?...)
Конечно, свиньи, потому что я...
Мелькает свет. Я подымаю голову. Он стоит прямо надо мной и держит палку. Я вскидываю руки. Палка взлетает — и падает. Короткий свист, хруст, боль, слепящий свет, а после — тьма. Пустота. Смертельный холод. Огонь... Треск огня. Запах паленой плоти и мучительная боль. Я в могиле... в могиле... не двинуться... ох, как больно... Собственный вибрирующий стон. Чей-то крик — далеко, далеко, на краю сознания. Ледяное резкое прикосновение. Плеск воды. Зовущий голос, такой знакомый: " Бран! Бран!" Бран — это я? Не знаю... не помню. Я умер, меня нет. Не надо, я не... я... не...
Чьи-то руки схватили его и затрясли, голос завопил в самое ухо, испуганный и знакомый. Крик был громкий, нестерпимый, он зацепил Брана, как крючком, рванул — и выдернул из темноты.
Толком не очнувшись, Бран сел. Он дрожал и задыхался, мир летел кувырком перед незрячими глазами. Ледяные руки гладили его лицо, и Уллин голос говорил:
— Милый, что ты? Что с тобой? Очнись... очнись, слышишь?
Он судорожно вздохнул, глаза широко открылись. Вздох, еще вздох, и еще... Взгляд наконец пробился сквозь густую тьму, и первым, что он увидел, была Улла.
Она испуганно смотрела на него.
— Что, что такое? — она убрала ему волосы со лба. — Тебе плохо? Ты заболел?
Бран не смог ответить. Он дышал тяжело и загнанно, сердце колотилось о ребра, болела правая рука. Он трясся, будто в лихорадке, стуча зубами. Он сам себе казался обожженным изнутри. Мир вдруг стал шершавым, как наждак, колючим, резким, острым. Брану стало больно на него смотреть: все, чего касался его взгляд, было словно утыкано гвоздями.
— Что с тобой? — спросила Улла.
Бран глотнул.
— Я... в порядке, — услыхал он свой хриплый голос. — Уже ничего.
Прохладная ладошка легла ему на лоб.
— Вроде не горячий, — произнесла девушка. — Это, наверное, лихорадка. Сейчас, я принесу тебе воды, — она встала и скользнула в темноту. Бран перевел дыхание. Правая рука болела все сильнее, ее палило, как огнем. Опустив глаза, он лишь теперь заметил, что рубаха на нем мокрая, что она противно липнет к телу, и правый рукав почти сгорел.
Бран повернул руку. На коже багровел огромный ожог.
— Ты едва не сгорел, — подсев поближе, Улла подала Брану ковш. Он принял — и чуть не уронил. Улла помогла ему напиться.
— Я что, упал в костер? — Бран вытер рукавом лицо.
— Да. Ты уже загорелся, когда я пришла, — Уллины глаза расширились лишь от одного воспоминания. — Ох, боги, еще бы чуть-чуть, и... — она провела ладошкой по его щеке.
— Ну, ничего, — сказала она, — ничего. Сейчас пойдем к дяде, с лихорадкой тебе никак нельзя тут оставаться. Идем, милый, я тебе помогу, — она хотела встать, но Бран удержал ее за руку:
— Нет, искорка, постой, это... это не лихорадка.
Она непонимающе смотрела на него:
— А что же? Не пугай меня, скажи!
— Просто я нашел одну вещь, ну, и решил ее проверить. Узнать, чья она. Ты понимаешь?
— Вот оно что, — секунду Улла сидела неподвижно. Потом подобралась к нему и, обняв, укутала плащом.
— Бедный мой, — шепнула девушка. — Бедненький. Прости, я не знала, не поняла. А то бы не стала тебя дергать. Прости меня, пожалуйста.
— Ничего, я в порядке, — Бран уткнулся лбом девушке в плечо, бессильный и трясущийся, как дряхлый дед. Уллина ладонь опустилась на его затылок.
— Эх, я, кажется... ее потерял, — Бран всей тяжестью налег на Уллу. Если бы она не держала, он бы рухнул наземь.
— Кого, миленький?
— Эту штуку, медальон.
— Утром поищем, не пропадет.
— Обычно я не... — Бран говорил, как будто бредил. — Обычно со мной такого не бывает, но... но... это было очень сильно... просто как... как...
— Ш-ш-ш, — Улла гладила его по голове. — Лучше тебе сейчас не разговаривать. Я знаю, что ты чувствуешь, знаю. Отдохни, отдохни, любимый мой.
— Да я... ничего.
Они умолкли. В тишине было слышно Браново тяжелое дыханье.
— Холодно здесь, — сказала Улла, — а ты весь промок. Сними рубаху, я высушу. Слышишь, милый?
— Да... да, — Бран еле шевелился. Улла помогла ему раздеться.
— Ложись, поспи, — промолвила она.
Бран упал на шкуру. Улла укрыла его плащом, а сверху набросила попону. Села рядом и поцеловала в лоб.
— Знаешь... он умер, — сказал Бран.
— Кто, родной?
— Серый.
Она не ответила. На ее лице он видел удивление.
— Это... был его амулет, — Бран помолчал, чтоб отдышаться. — Я так и думал, что его убили... я чувствовал... это же логично... — его голос оборвался, и он закрыл глаза. Ощутил на лбу прикосновение маленькой ладони.
— Он был в костре, — снова сказал Бран. — Видно, тот, кто убил... решил сжечь вещи.
Ее рука остановилась.
— Кто был в костре? — не без испуга спросила Улла.
— Амулет... амулет был в костре. В сгоревшем доме... еще давно, когда нас с тобой... застукал Хелмунт. Помнишь?
— Помню, — она придвинулась поближе. — Так что же, его все-таки убили?
— Да... убили. И я опять не знаю, кто. Он от меня... все время ускользает. Я его лица не видел... только видел, что он ударил Серого по голове палкой, а потом свет... огонь... костер... и больше ничего. Он бросил в костер его вещи... чтобы все думали, будто он сбежал. Тот костер, в сгоревшем доме... может, там что-нибудь осталось... нужно посмотреть, — Бран начал подыматься, но Улла остановила, удержав за плечи.
— Ну, куда ты, милый? Ну, куда? — она уложила его снова, натянула попону до подбородка. — Куда ты сейчас пойдешь? Темно, не видно ничего. Подожди утра. Ведь не убежит. А утром сходим вместе. Ладно? Хорошо?
— Хорошо, искорка.
Улла прилегла рядом. Опустила голову ему на плечо, обняла и тихо сказала:
— Поспи немножно, ты устал. А я тут побуду, с тобой.
— Замерзнешь...
— Нет, я заберусь под одеяло и не замерзну, — она скользнула под попону, и Бран ощутил тепло ее тела, — я чуть-чуть с тобой побуду, — ее пальцы перебирали ему волосы, тихий голос убаюкивал. Бран закрыл глаза.
— Побуду здесь чуток, потом принесу лекарство, руку твою намажем, там у тебя ожог такой большой... ох, бедненький. Ну, ничего. Все пройдет, болеть перестанет.
Бран слушал ее голос, журчащий, как вода. Она говорила, будто пела колыбельную, слова текли, преливались... Бран больше не вникал в их смысл, осталась только музыка. Все тише, тише, а потом и она умолкла. Свет погас. Накатила темнота, и все исчезло.
Он уснул.
Глава 14
— Ну, я так и знал, — негромко выговорил Бран.
Он стоял среди разрушенного дома. Здесь все засыпал снег. Бран едва пробрался внутрь: во многих местах снег доходил до пояса. О том, чтобы отыскать костер, не было и речи.
— Прекрасно, — Бран огляделся. Горелые балки торчали из сугробов, черный остов дома возносился над головой, подпирая пасмурное небо.
— Нечего было сюда тащиться, только время потерял.
Бран с трудом пробрался через снежные заторы, одолел балку, что преградила ему путь, прыгнул — и очутился по пояс в сугробе. Снег тот час набился под меховую куртку, Бран кожей ощутил его жгучее касание.
— Вот ведь черт!
Пришлось почти плыть, покуда он добрался до тропинки. Когда ноги наконец ступили на твердую землю, Бран принялся ожесточенно отряхивать с одежды снег.
— Черт! Дерьмо! И за каким я сюда только потащился!
Он выпрямился.
Хорошо. И что теперь?
— Теперь? — вслух промолвил он. — Теперь — только одно. Только одно.
То место, где он был.
— Ничего. Скоро все узнаем.
Во дворе у конунга было людно. Бран остановил какого-то раба:
— Слушай, ты сейчас очень занят?
— Как обычно, господин, — раб с опаской отступил на шаг. — А чего?
— Мне нужен помощник. Можешь мне кого-нибудь найти? Кого-нибудь посмелее?
Раб поморгал глазами.
— Щас чего придумаем, — он повернулся и исчез в сарае, пропадал там минут пять и наконец вернулся с невысоким худеньким подростком.
— Вот, — раб ткнул в парнишку пальцем. — Этот те поможет. Все одно бездельничает.
— Спасибо, — сказал Бран.
— Не на чем, слышь, — отойдя шагов на десять, раб обернулся. Мальчишка с любопытством таращился на Брана.
— Как тебя зовут? — спросил Бран.
