Наследник жив, но он, Бранше, его не нашел. Даже следов не нашел, и что же он имеет? Крохотное пророчество, что судьба наследника связана с судьбой Мираниса?
Араму хватит чтобы вмешаться в судьбу Кассии, напомнить цеху наемников о старом долге и заставить их отказаться от заказа. Большего пока и не надо: Бранше получит время, а время сейчас дорого.
Итак, с цехом решили, а что делать с Гаарсом? Как его остановить? Обезвредить на несколько дней?
Боги, опять этот Рэми! Рэми или Миранис... или приказ повелителя Ларии!
Если главу рода выдать? Бранше вздрогнул. Нельзя. В Кассии, как и в Ларии, подобное решается быстро — казнью. На место Гаарса придет другой, заберет род вместе с Рэми и тогда мальчишке придется худо.
И тут Бранше осенило. Амулет, который украдкой показала ему Варина. Амулет, от которого пахло оборотнем. Сколько оборотней в замке? Всего два. Это не Арман, нет... значит, принц. За которым всегда ходят телохранители.
Принц должен Гаарсу, и должен настолько, что казнь отменят, а если амулет отнесет Рэми... Бранше улыбнулся. Телохранители принца не наемники, они не слепы и если им предложить Рэми на тарелочке, мальчишку больше из рук своих не выпустят и из лап цеха наемников вырвут. Заодно и Гаарс вернется в дом... живой.
Но как правильно выдать Гаарса и при этом добиться, чтобы его не убили? Выдать кому-то, кто гораздо сильнее, например, телохранителю принца. Заодно дать ему немного "лишней" информации, предупредить о заказчике... и остаться самому живым...
Вроде получилось. Телохранитель Бранше выслушал, отпустил, Рэми взялся отнести амулет в замок, и... пропал.
Что-то пошло не так. Либо Рэми по дороге перехватил цех наемников, либо телохранители все же решили пожертвовать Гаарсом. И амулет удачи подвел! Хотя не должен был!
И что теперь? Все сильнее сыпет хлопьями серое небо. К лучшему. Меньше увидит и без того бледная Варина, да и толпе любоваться на казнь незачем. Вот оно, варварство кассийцев — в Ларии узников убивали тихо, за толстыми стенами, а здесь на казнь ходят, как на праздник, целыми семьями.
Кричат в нетерпении, смакуют подробности и не думают о родственниках, что кусают до крови губы, бледнеют под тающим снегом и все смотрят и смотрят на помост, не в силах оторваться. На веревочные петли, покачивающиеся из сторону в сторону. Вправо, влево... как маятник в часах бога смерти.
Но вот толпа отрывает взгляды от виселицы, поворачивает многоликое лицо к выкрашенному сажей храму смерти, а от храма медленно тянется телега. Скрипит снег под полускрытыми длинной шерстью копытами лошадей-тяжеловозов, ведет лошадей под уздцы укрытый черным плащом жрец смерти, защищают его дозорные, а в телеге стоят одетые в легкие туники смертники.
И опускает Бранше надежда, давит на грудь тоска — между осужденными, в сполохах снега, видит он Гаарса. Видит опухшее от синяков лицо, разбитую губу, запекшуюся в светлых, растрепанных волосах кровь. И сжимает руки в кулаки, постанывая. Где же ты, Рэми? Где же ты, зараза? О боги, как же вы допустили...
Всхлип Варины, горький, безнадежный, бьет по плечам, заставляет согнуться пополам, как от боли. И отказывается Бранше смотреть на повозку, но смотрит, и видит, как летит к Гаарсу гнилой помидор, как вздрагивает мужчина от удара, как растекается по серой рубахе красное пятно.
И как глаза смертника шарят по толпе, находят родных и улыбаются... Страшно от этой улыбки. Хочется превратиться в зверя, рвануть по головам к повозке, перегрызть веревки, что стянули запястья друга... и ластиться к ладоням, испрашивая прощения.
Где же ты, Рэми?
Вздрагивает довольно людское море, исходит волнами, когда повозка достигает цели. Осужденных пинками выталкивают на помост, ставят на раскрашенные черной краской табуреты, надевают на шеи петли, и жрец смерти начинает свою песню.
Плачет толпа, вспоминает умерших. Почти жалеет тех, дрожащих на помосте. Вздрагивающих, когда песнь достигает хрустальных вершин, ожидающих пустоты под ногами...
Поддавшись отчаянию, Бранше не сразу заметил, как толкнуло его к Варине: недавно плотная толпа расступалась, давая дорогу какому-то человеку, укутанному в синий плащ.
Маг, екнуло сердце оборотня. Сильный маг, пришел полюбоваться на смерть Гаарса. Маг, до которого Бранше нет дела. Ни до чего нет дела: смотрит он, как падает на усыпанную снегом землю перчатка старшого, как послушно хватаются за табуреты дозорные, готовясь вырвать их из-под ног осужденных. И как гаснет медленно взгляд Гаарса, потерявшего надежду. А была ли она, эта надежда?
— Остановить!
Вспыхнули гневом глаза старшого. Упал на плечи мага капюшон. Вновь заволновалась толпа, опускаясь на колени, шепча слова благословения. И рука Рид потянула Бранше вниз, заставила упасть в талый снег, проявить неслыханное для оборотня-ларийца почтение.
— Склонитесь перед Алдекадмом, — дрожащим голосом начал перечислять глашатай. — Телохранителем силы наследного принца Кассии Мираниса. Владельцем Араганда, высшим магом, высшим жрецом храма рода, любимцем богов и хранителю силы двенадцати...
— Именем наследного принца Кассии, Мираниса, — тихо начал телохранитель, но его голос разносился над толпой, увеличенный магией, и каждому на площади казалось — Кадм говорит только для него. Только ему шепчет на ухо великую тайну. Только ему объясняет, — я дарую тебе жизнь, глава рода, Гаарс.
Вспыхивает вокруг мага синим, светом по глазам, а когда Бранше вновь смог видеть, уже не было телохранителя у помоста, а вокруг медленно поднимались с колен ошеломленные люди.
Бранше вдруг почуял страх толпы, страх перед человеком, с которым сам Бранше несколько дней назад общался так запросто — телохранителем наследного принца.
Пока Бранше поднимался с колен, дозорные уже молча исполняли приказ и резали веревки на запястьях Гаарса. Они грубо толкнули бывшего смертника в толпу, и люди разошлись пропуская в свои ряды неловко двигающегося мужчину. А сами не отрывали глаз от помоста, туда, где из-под ног осужденных вылетали табуреты.
Бранше стоял под вполохами снега и глупо улыбался. Успел Рэми... глупый мальчишка, успел...
— Звал меня? — тихо поинтересовался кто-то за спиной.
Бранше обернулся и поспешно поклонился: перед ним стоял черноглазый, тонкий человек в одежде простого кассийца. Арам.
Краем глаза видел Бранше, как Варина бросилась на шею брату, как ласково улыбнулась Рид...
— Я вынужден настаивать, — сказал Арам. — У меня очень мало времени, Бранше. Ты же знаешь...
Бранше знал. Помнил он, как лет десяток назад, поздней осенью созданное неумелым магом животное обожгло нерадивого ученика, да так, что виссайцы лишь руками развели. Такое неподвластно даже магам-целителям. Такое не лечится.
А потом из перехода вышел кто-то невысокий, не выше двенадцатилетних учеников, но в зеленом плаще целителя, с закрытым, как и полагалось виссавийцу, лицом, скинул плащ на руки учителя и остался в одной тунике, перевязанной поясом, шириной в ладонь.
И ученики-ларийцы вздрогнули от зависти — такой молодой, их не старше, а уже советник самого вождя Виссавии, наделен силой, о которой они и мечтать не смели. Смели только бояться, отходя в сторону и уступая ему дорогу.
Мальчишка окинул испуганных учеников печальным, слишком уж для его возраста мудрым взглядом, и вдруг ушел куда-то страх и беспокойство, остался лишь покой. Благодатный, вязкий покой, который ничего не могло нарушить. Даже доносящиеся из распахнутых окон крики исцеляемого.
Крики продолжались два дня. Потом Арам вышел из спальни больного, кивнул директору магической школы и осел на руки ожидавших виссавийцев.
Арам спал в комнате Бранше. Беспомощный, вызывал он теперь не страх и почтение, а жалость. Казался обычным, сгоравшем в лихорадке мальчиком...
Одним только видом опровергал Арам сплетни: мол, не зря виссавийцы закрывали лица, мол, уроды они. Вовсе не уроды... черты лица у виссавийца были несколько более нежные, чем у ларийцев, будто лепившие их богини старались быть аккуратнее, сгладить резкие углы, наделив зато мальчишку тщательно вылепленными губами, тонкой, белоснежной кожей, и длинными, как у девчонки, ресницами.
Семь дней метался он в бреду, выкрикивая слова на незнакомом языке. Семь дней сидел Бранше рядом, ел тут, спал тут, менял холодные компрессы. И молился, чтобы гость выжил. Чтобы в комнату, под опущенный купол, смог войти кто-то помимо Бранше и дать ему отдохнуть.
Но никто войти не мог. А маги-виссавийцы не вмешивались. Ждали в приготовленных для них покоях и на все вопросы отвечали — это пройдет.
Прошло. Утром восьмого дня, проснувшись на рассвете, Бранше поймал на себе внимательный взгляд. Виссавиец не спал. Лежал с открытыми глазами и что-то шептал.
— Не понимаю, — покраснел Бранше.
— Прости, — ответил виссавиец на чистом ларийском. — Я забыл. Почему я не в клане?
— Какая-то защита...
— Моя вина, — слегка смутился мальчик. — Это твоя комната?
— Да.
— Потому ты смог войти. А где твой товарищ? В комнате должно быть двое...
— Умер. Утонул в реке этом летом.
— Тебе до сих пор больно, — сморщил брови мальчишка. — До сих пор оплакиваешь...
А потом веки Бранше вдруг сами собой опустились, и он заснул. А когда проснулся, Арама не было в школе магии. Зато ушла из души горечь и тоска по погибшему другу, а на подушке остался амулет удачи...
Арам почти не изменился с тех пор. Тело его выросло, окрепло, а глаза остались такими же — широко распахнутыми, кажущимися на первый взгляд невинными. Только не невинность то была — мудрость. И Бранше, не обманываясь хрупким видом виссавийца, с почтением поклонился Араму, любимому советнику вождя Виссавии. Юноше, что и мальчишкой был сильнее большинства магов клана. Сыну одолевшего демона Шерена Акима.
— Прошу прощения, друг, — сказал Арам, когда они вошли в небольшой дом, спрятавшийся за укутанными снегом елями. — Но ты знаешь нечто, что я знать не должен.
Бранше не спорил. Он давно уже привык к странностям виссавийцев, к их таинственным "так приказала богиня", потому вопросов не задавал, принял из рук Арама чашу с вином и кивнул.
— До нашей встречи я разговаривал с хранительницей. Ее воля для меня более священна, чем воля вождя. Хранительница приказала помочь тебе, не требуя за это награды. Еще передала лично для тебя, — взгляд виссавийца стал глубоким, зрачки расширились, а голос приобрел зловещие нотки, — чтобы ты не считал себя особо умным... возможно мы знаем даже больше, чем тебе хотелось бы. Ты знаешь, кого ищешь, мы знаем, где он.
Чаша в руках Бранше дрогнула, и вино чуть было не пролилось на пол: знают, и тем не менее подвергают его опасности? Да в одной Ларии найдется куча людей, которые захотели бы получить власть над наследником магической страны. Арам не замечал волнения друга. Он стянул перчатки и начал греть над огнем посиневшие от холода пальцы.
— Не люблю Кассию. Не люблю снег.
— В Виссавии нет снега? — осторожно поинтересовался Бранше.
— В Виссавии есть все, что хочет ее вождь, — уклончиво ответил Арам. — Но ты позвал меня не за этим, правда? Я ценю твое общество, Бранше, но времени нет. Мне надо знать, чем я могу помочь... и отправиться на встречу с повелителем Кассии.
— Виссавия решила все же вмешаться? — встрепенулся Бранше.
— Ты задаешь вопросы, которые тебя не касаются, — отрезал Арам. — При всей моей любви к тебе, есть вещи...
— Я понимаю...
— Я рад, что понимаешь. Мне сложно тебе отказывать.
Вот он какой... Мужчина, ради которого так плакала это глупышка Варина, ради которого пошел в замок Рэми. Тот, что сумел подчинить себе мальчика-виссавийца. А ведь даже ей, Рид, удавалось с трудом...
Чем ты его взял? Уверенной улыбкой? Умным блеском глаз? Ну да, Рэми всегда такой был — мудрость ценил выше положения и силы... Вот и Занкла мальчик чем-то подцепил — рискуя положением, старшой все же позволил женщинам уехать из замка, не спрашивая, ни куда они едут, ни зачем.
— Где Рэми? — спросил Гаарс, поспешно выводя их из толпы.
— Я и сама хотела знать — где, — ответила вопросом на вопрос Рид. — Мне сказали, что Рэми спасает вас. Вы тут, а мой сын... пропал. И все из-за того, что вы взяли на себя слишком тяжелую ношу, приняли в род мага. Выдержите ли?
— Бросаете мне вызов? — засмеялся Гаарс. — Трудностей я никогда не боялся. Еще раз спрашиваю, где Рэми? И что это за ерунда со спасением?
— Я виновата, — вновь заплакала Варина. По мнению Рид, она плакала слишком часто. В этом мире нельзя расслабляться, нельзя расклеиваться. Слезы не дают ничего хорошего, Рид по себе знала. — Попросила его отнести тот амулет, что ты мне дал. Еще два дня назад. И больше его никто не видел.
Взревела победоносно толпа, Рид инстинктивно повернулась к виселицам и сжалась, задохнувшись от ауры насильно оборванной жизни. Как только кассийцы ее не чувствуют? Как могут восхищаться близостью бога смерти? Как смеют оскорблять его непочтением?
— Догадываетесь, почему? — спросил Рид Гаарс, увлекая женщин за собой в переулок.
— Откуда? — натянуто улыбаясь, ответила Рид.
Она поскользнулась на скользкой дороге и упала бы, если б рука Гаарса не поддержала. Она тотчас отшатнулась, вспомнив вдруг полузабытые сильные руки мужа. Воспоминания, которых Рид боялась и которые спугнула шедшая им навстречу знакомая фигура. "Быстрый ты, — восхитилась Рид, — дело свое знаешь. Исчез эффектно, и появляешься не хуже..."
— Была бы моя воля — сказала Рид, — шагу бы Рэми не сделал в сторону замка! Но есть некто, кто ответит на наши вопросы.
Гаарс обернулся и, увидев Кадма, почтительно поклонился телохранителю. Но Рид успела заметить в глазах одного из мужчин неприкрытый страх, а на губах другого — мимолетную жесткую улыбку.
— Бросьте эти церемонии, — голос Кадма был холодным, и Рид вдруг поняла — Гаарс боится не зря. — Несколько дней назад наша встреча была менее приятной. Не забывайте, что Арман мне друг.
— Не забываю. И ценю вашу защиту. Хотя и не понимаю...
— Вам и не следует понимать. Вы ввязались в игру, которая может стоить вам всем жизни. И если ваш цех еще раз так промахнется, вы умрете. Я не остановлюсь перед тем, чтобы ваших друзей вырезать под корень. Однако сейчас вы проследуете за мной. Не волнуйтесь, архана, — быстро добавил он, уловив волнение Варины. — С вашим главой рода ничего не случится, если он будет вести себя правильно. Даю слово.
— Еду с вами! — крикнула Рид, оттолкнув в сторону Варины Лию.
— Оставайся здесь, Рид, — прервал ее Гаарс. — Это приказ главы рода.
— Мне очень жаль, но это решать не тебе, — ответила Рид, упрямо посмотрев на телохранителя принца. — Мой сын отправился к вам? И не вернулся. Вы ведь за этим пришли? Знаете, где Рэми?
— Теперь вижу, откуда взялось у Рэми ослиное упрямство, — заметил телохранитель, взмахнув рукой. Из тени мгновенно вывели трех лошадей. — Да, Рэми у нас. Да, именно поэтому я забираю Гаарса. Нет, ваше присутствие в замке не только нежелательно, но и неуместно. Однако, вижу, вы так же упрямы, как ваш сын, и если я не возьму вас с собой, натворите глупостей?
