Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

Повстречался мне медведь во лесу".

У славян медведь — "зверь Велеса". Этот образ, смысл — во множестве отражений существует везде, где человек живёт рядом с "хозяином тайги".

Второй вопрос — ментально-хозяйственный.

"Медвежий праздник" — идеальная жизнь. Образ "царства божьего", к которому стремятся все лесные племена. Например, довольно чётко соответствует понятию "рай" у древних пруссов-перунистов. Про это я уже...

Много вкусной жирной еды, никакой работы, песни, сказки, маскарад. Вся прочая деятельность, кроме самой необходимой, на этот период останавливается.

Беда в том, что такие "каникулы" приходят внезапно. Если Новый Год, даже в российском варианте "с первого и по тринадцатое, с шутками, песнями, танцами..." — можно предвидеть и подготовиться, то вот такая охота... "иншалла".

Если "медвежий праздник" — идеал, то всякая "способность к постоянному, равномерному труду" — противная неприятность, от которой надо всеми силами избавляться. Не потому, что "не могу", климат там, планида такая, а потому что — "не хочу". Есть от пуза и дурачиться — приятнее.

"Заниматься потреблятством" — веселее.

А вот "народная мудрость" даёт другие суждения:

"Что потопаешь — то и полопаешь", "не сеяно — не растёт".

Если я хочу, чтобы эти люди и их дети, были здоровы и сыты, не по "медвежьим праздникам" только, но "во всяк божий день", то необходим "рост производительности труда", который обеспечит только индустриализация.

Ну, или — "божье попущение". Но тут я бессилен.

Для индустриализации необходимы люди, для которых "медвежий праздник" — не "царство божие", а мерзость и неприятность. Которые способны, склонны к "постоянному размеренному" труду.

Соответственно, "герои" праздника — охотники, певцы, актёры — должны быть не "образцами для подражания молодого поколениями", а "людьми второго сорта". Бездельники, лентяи, бестолочи. Юноши должны не драться за честь изображать зайца, а отшатываться от антрепренёров, как невинная монашка от сутенёра. Сам праздник из разряда "прекрасное священное событие" должен быть переведён в разряд вредного непристойного развлечения отбросов общества.

В реальности это означает наказания ключевым персонажам.

Чем и занимаются все мировые религии — они-то выросли не на присваивающем, а на более стабильном, прогнозируемом производящем хозяйствовании.

Нет, когда-нибудь потом... Когда "медвежий праздник" перестанет быть чуть ли не единственным поводом для сытости, когда внезапная халява беспробудного пьянства и обжорства перестанет быть синонимом веселья... Тогда многочисленные исконно-посконные хранители, сказители и имитаторы, кастрировав, обезвкусив и стерилизовав этот ритуал, будут, вполне индустриально, устраивать "чёс" по городам и весям. Наполняя свои желудки колой и попкорном. А своих поклонников — гордостью за их предков. Жравших вот это дерьмо с великой радостью.

Потому что — другого не было! Потому что другое — требует постоянного размеренного труда! А предки — не умели.

Не говорить же, что мы произошли от бестолочей и неумех? Они много чего умели делать, но не попкорн. Поэтому... отсекая не-политкорректное, не-гигиеническое, не-экологическое, не... неудобное в рамках текущих представлении этно-плясунов и нац-скоморохов... пипл хавает?

Будет. Но не сейчас. Когда-нибудь позже. Когда реальный вкус этого мероприятия забудется. Когда можно будет "с превеликим трудом собирать отдельные, чудом сохранившиеся крохи" исконно-посконного образа жизни. И по этим... "следам от гвоздей" свободно нафантазировать себе нечто... современно-приличное и актуально-эпическое.

Жалко, конечно, этнографию. Но запах медвежатины на шестой день...

* * *

Особый смысл происходящему придавало то, что "добытчиком" был Вечкенза.

Вечкенза просто купался во всеобщем внимании и восхищении. Несколько манерно, с подчёркиваемой сопричастностью, целовал "мохнатого покойника" в лобик, важно дёргал колокольчик, объявляя начало очередной "медвежьей песни".

"Бзды-ынь... Продано!".

Пел и сам. Несколько раз исполнял свою любимую охотничью песню:

"Иду я по лесу зелёному.

Собака бежит впереди.

А вон большой медведь лезет на дорожку,

И мне надо его убить.

Копьё моё хорошо.

Я в медведя попал.

Сильно я ему дал!

Ах-ах! Потекла его кровь!".

Наглый, самоуверенный, он смотрел теперь, после забоя "топтыгина", на всех окружающих — свысока. На чужаков, в моём лице, просто презрительно. Подыгрывать, кланяться, льстиво лепетать... Перед сынком какого-то племенного князька... мне было противно.

Мы повздорили.

Вечкенза присутствовал на переговорах. Он был враждебен изначально. Моё несколько пренебрежительное отношение:

— Да, конечно. Медведя убить — здорово. У меня раз из берлоги сразу два медведя выскочило — это было круто. А одного... Да-да, конечно. И какой дурак вздумал бить медведя в мае? Шкура ж никуда не годна. Кстати, на шкуре десяток дырок. Как плохая мастерица иголкой. Это всё ты? Сильно вспотел?

добавляло остроты.

Он попытался меня оскорбить.

Увы: "Оскорбление — привилегия равных".

Кто ты такой, "вич-чем-за", чтобы я воспринимал твои взвизги иначе, чем кваканье сексуально озабоченного лягуха на речке?

Было видно, что он едва сдерживает злобу. Ненависть к чужакам, побившим его собратьев на Бряхимовском полчище. Зависть к моему случаю на охоте, к "двум медведям в одной берлоге". Но прицепиться...

Мне не нужна война. Я не могу выступить зачинщиком ссоры. Кто первый обнажил меч — тот и виноват. Таково общее понятие о "справедливости". И в элитах окружающих меня племён — "партия войны" станет сильнее "партии мира":

— Воевода Всеволжский — бешеный зверь. Рядом с таким жить нельзя. Подымайся народ эрзянский... или мерянский... или муромский — на врага, на пса бешеного. Не то он нас по одиночке съест.

Да, я хочу именно "по одиночке". Потому что Всеволжск пока слаб, со всеми разом не справится.

Надо сделать его сильным. Чтобы сделать их самих — другими. Превратить этих людей, живущих по-скотски в... в "нелюдей". Моющих руки перед едой, давящих вшей, не травящих собственных детей в душегубках "по чёрному", не дохнущих в регулярных голодовках и межплеменных стычках... Сытых, здоровых, грамотных, умелых...

В не таких, какие они есть сейчас.

Быстро. Быстрее. До Батыя.

Я не виноват, что меня вляпнуло именно в эту эпоху — во время их жизни, что занесло на Стрелку — в места их обитания. Но я уже пришёл. Уже "здесь и сейчас". Попав сюда, я заставлю их измениться. Волей — неволей... Как получится.

Это неизбежно.

Или — мне сдохнуть.

"Не дождётесь".

Объяснять им неизбежное будущее... Все их жрецы, половина вождей — только тем и занимаются, что пытаются открыть народу глаза на это "неизбежное". А народ упорно не хочет "глаза открывать". Народ хочет "спать". В смысле: жить в мире. Потому что, не зная даже, чует нутром: или я до него, до нормального, простого мужика-эрзи — не дотянусь, или дотянусь — с добром. Потому что со злом к мужику — себе дороже.

Вот со всякими надстройками, элитами, вятшими... возможны варианты. А мужика достать — можно только тотальным нашествием. Или — идиотизмом его собственных элит.

Такой слабовыраженный конфликт классовых интересов в племенной, ещё по сути, среде.

"Пока гром не грянет — мужик не перекрестится". Или что язычники делают в подобных ситуациях? И мне сейчас "громом греметь" — совсем нельзя.

Хочется. Врезать, врубить, воткнуть, порвать... этого наглеца.

Нельзя.

Я убил неделю на дорогу сюда, я убил ещё неделю на "поедание медведя". У меня во Всеволжске... я даже представить себе не могу — что там без меня делается! Посевная... точно накрылась. Медным тазом.

Время — перевёл, дело — не сделал. Дальнейшее пребывание здесь — смысла не имеет. Но проблема-то никуда не делась!

Всё это бесило чрезвычайно.

Попытка договориться после окончания праздника — снова "завязла". Зато я получил от Пичая приглашение на большую охоту.

Пичай присматривал за сыном, проверяя его способность сдерживать эмоции ради государственных дел. Он упустил сына только на один момент. Этого оказалось достаточно.

Выходя после дня пустых переговоров, я, поджидая коня, которого должны были привести слуги, оказался на крыльце высокой и обширной избы Пичая, на полминуты с глазу на глаз с провожающим меня, по этикету, наследником. Свитские побежали на конюшню, я был раздражён. И подколол Вечкензу:

— Ну что, Вич-чем-за, ты ещё не выучился быстро бегать за конём для русского воеводы? Стремя придерживать? Учись. Скоро пригодится. В конюхи возьму.

Парень тоже был раздражён проведённым впустую днём. Ещё: необходимостью видеть меня, вежливо слушать мои речи. Озлобление против чужаков (вообще) и против меня (персонально) — и так в нём постоянно кипело. Вот он и сорвался.

Схватился за саблю. Но мы стоим на крыльце, вокруг полно народу. Выразить свою ненависть в движении, в рубящем ударе он не мог. Поэтому ограничился словами. Прямо-таки сочащимися ядом:

— Там... э... Пиче вирь чире-сэ ашт-и вирь ваныень кудыне. (На опушке соснового леса стоит домик лесника). Там... э... Ванды пряд-ан важодемам (завтра закончу работу). Охота. За река. Воевода — кирдык. Воевода коня нет. Никогда. Вечкенза — петь, гулять. Твой сердце кушать. Ха-ха-ха.

Тут мне подвели коня, и я удалился. Провожаемый полным ненависти взглядом наследного принца Мордовии.

В сочетании с приглашением инязора, картинка выглядит так: завтра состоится большая охота за рекой. Не то кабаны, не то лоси, не то олени забрели. Приглашается Воевода Всеволжский и другие достойные люди. Там меня и прирежут. Или — приколют. А может — подстрелят.

Кроме моего посольства, у городка Пичая было ещё несколько станов. Под стенами шёл активный межплеменной торг.

Хорошо видна мурома с левобережья в низовьях Теши. Среди них несколько женщин с характерными дугообразными головными украшениями, сделанные из конского волоса, полосок кожи, спирально оплетённых бронзовой проволокой. У других финских народов такой элемент отсутствует.

Мурома пришла своих женщин на эрзянских менять. Экзогамная система — жёны нужны из других племён. А вот мокша женщин не меняют — только торг ведут. Им женщин из эрзя брать нельзя.

Есть кыпчаки — этим всё можно. Всех. Но вряд ли получится: из бедного коша люди.

Дальше на юг и восток — степные места. Кыпчаки здесь не кочуют — мордва не даёт, но пути открыты — пригоняют скотину на продажу. Однако торг слабоват: и мурома, и мордва — более скотоводы, чем, например, русские.

Мы немного погуляли по торжищу, поглядели на пригнанных кыпчаками коней, поприценивались...

Коней мне надо много. Кыпчаки отдают дешевле. Но сроки, надёжность поставки на таких расстояниях... И как на подобную сделку отреагирует Пичай?

"Мы — свободные люди", и какие-то "удальцы" перехватят стада и табуны. У Пичая есть серьёзные завязки среди кыпчаков — "удальцы" и "гуртовщики" просто поделят скот. Не лучше ли купить дороже, но у ближних — у мордвы и муромы?

"Кто торгует — тот не воюет".

Пичай тревожил меня чрезвычайно.

Завтра на охоте мне устроят "кирдык". Самодеятельность сынка — Вечкензы? Или решение его отца? Особа посла — неприкосновенна. "Гость в дом — бог в дом". Или для них — нет? Или я для них — не посол? Не останется государя, который мог бы отомстить за убийство своего посла?

Или это будет несчастный случай? — Ай-яй-яй! Сам — упал, сам — шею сломал. Плохо прожевал — косточкой подавился.

Фундаментальный закон дипломатии: "тщательно пережёвывая пищу — ты помогаешь обществу". И — своей родине.

Или кто-то из дорогих гостей достопочтенного инязора поссорится с другим дорогим гостем и перережет ему глотку? А инязор скажет:

— Ахти мне! Не досмотрел! Но правом суда над убийцей не обладаю — гость же ж!

И чего мне делать? "Ноги в руки и бежать"? А результат?

Каков результат этой поездки?!

Убитое время?

Подпорченная репутация?

Наглеющие от моей беспомощности враги?

* * *

Пройдёт лет 70, и другой инязор будет биться с русскими:

"Пришла мордва с Пургасом к Нижнему Новгороду, и отбили их новгородцы. И зажгли монастырь Богородицы и церковь, которые были вне города. В тот же день и уехали прочь, взяв своих убитых. В том же году победил Пургаса Пурешев сын с половцами и перебил мордву всю и русь Пургасову, а Пургас едва успел утечь".

"Великий князь Юрий, и Ярослав, и Константиновичи Василько и Всеволод идоша на мордву и мурому. Князь Юрий вшедъ в землю мордовскую Пургасову вослость пожгоша и потравиша полон послаша назад а мордва вбегоша в лесы своя в тверди а кто не вбегоша те избиша наехавше юрьевы молоди. То видевше молодые Ярослави и Василькови и Всеволожи утаившеся зауте ехавше в лес глубоко. А мордва, давше им путь, а сами лесом обидоша их около, избиша их; а иных изъимаша; бежаша в тверди, тех тамо изоиша, и князем нашим не бысть кого воевати".

Вот это будущее моих людей? "...лесом обидоша их около, избиша их; а иных изъимаша...".

В конце 20 в. российский литератор пишет:

"Очень тяжёлым (для эрзян) был период начала XIII века. Требовался такой человек, которому бы верили, его идеи и поручения выполнялись бы, за ним бы шли на любое дело. Именно таким человеком стал Пургаз — мудрый, богатый душой, крепкий характером, предвидящий будущее... Всё выше сказанное ставит Инязора Пургаза первым эрзянским национальным героем".

Пичай похож на описанного национального героя. Предтеча. Я — восхищён и восторгнут! Беда в том, что я знаю, что будет дальше: практически всё мужское население этих народов будет уничтожено. Большая часть остальных — вымрет, будет уведено в полон, продано на невольничьих рынках.

"Пургаз был храбрым и полководцем и человеком. Он не сдался монгольским войскам сам и не сдал им свою страну Эрзянь Мастор, хотя понимал, что противостоять такой мощной силе будет очень трудно".

Ошибочка. Маленькое чёрное пятнышко в ореоле талантливого полководца, мудрого дипломата, храброго человека, богатого душой, крепкого характером... Размером в десятки тысяч жизней его соплеменников, в одно слово: не "трудно" — "не смог". Ещё один национальный герой с традиционным рефреном:

"Прости народ! Что поднял, да не осилил".

" — Девушка, у вас в продаже есть ночные рубашки 4 метров длины?

— ???!!!

— У меня муж — научный сотрудник. Ему важен процесс, а не результат".

К чему талант, мудрость, храбрость... и прочие оттенки процесса, если результат деятельности правителя — гибель большей части его народа? Неудачник. "И — не преуспел". Не в то время, не в том месте, не теми средствами... Сам-то по себе — вполне, "богат душой", "крепок характером" — ночнушка в четыре метра — в самый раз, но вот результат...

Человек, скачущий во весь опор к обрыву, к смерти — самоубийца. Человек, ведущий по такой дороге свой народ... просто убийца?

Героизм воина и героизм правителя — различны. "Кому много дано — с того много и спросится". Непонимание этого свидетельствует об азарте пропагандиста, но не о разумности исследователя.