И сообщила, что раз дать не может, намерена играться.
Ну, сначала-то — как обычно, целовались, я её полу-раздел, а она меня — целиком... девушка осталась в колготках (и юбочке, дабы не демонстрировать противопротечное приспособление). Уложила меня на кровать, скомандовала: 'руки за голову, и не протягивать!', ноги раздвинула и устроилась между ними на коленках. И стала 'играться'. Интересно и разнообразно: трогала и гладила, целовала и тискала, щекотала и сосала, яростно мастурбировала, оскалившись, и нежно облизывала головку, притворяясь, что в руке у неё — 'Эскимо'. Умучила она меня знатно, но — сладкой мукой.
Что характерно, очень хорошо чувствовала, что вот-вот... настанет, и прерывалась, незадолго до... успокаивала (и сама успокаивалась), а потом продолжала. Раза три так подводила к краешку, потом всё же сжалилась, и завершила дело минетом — традиционным, но очень ласковым.
— Будешь должен! — объявила, укладываясь рядом и отстраняя кончик, чтобы юбку не замарать.
— Всегда — пожалуйста! Ты кончила, Зайка?
— Нет. И так хорошо. Дома вспомню, под душем... тебе понравилось?
— Ага. Лучше, конечно...
— Ну, никак сегодня... пойду, приведу себя в порядок... нет, сначала сиськи поцелуй... вот, теперь хорошо.
Так что нынче Алла тоже была хитра на выдумки, резва и неутомима.
Высвободив головку, обзывала её грибочком (поцелуй), закатав обратно — тюльпанчиком. Отчего тюльпано-грибочек снова рос и мужал, а Ритка, этим инструментом недавно хорошенько уестествлённая, томно щурилась и хихикала.
А вообще девушки уже обговаривали возможность секса во время месячных, потому как чувствительность отдельных мест повышается, и чувственность вообще. Даже с Ларисой Ивановной консультировались. Женщина признала, что если очень нужно, и очень хочется, то почему бы и не да, если парень крови не боится, и не будет после морду воротить брезгливо. Подружки решили пока в этом направлении не экспериментировать, а если вдруг — то не в расширенном составе, а наедине со мной.
А ещё они вдруг вспомнили, что так и не услышали моего развёрнутого рассказа на тему 'Как я провёл лето' в контексте юношеского либидо. Я в очередной раз поклялся в верности, но девушек интересовало, была ли возможность? Про потребность они и так знали.
Признался: была. Два раза, и это — при том, что сам не искал, оно само.
Подружки потребовали подробностей, и их получили. Затаив дыхание, выслушали историю о местных красотах (вид на балкон снизу), и о возможных особенностях (несостоявшейся) чайной церемонии. С явным удовлетворением восприняли новость о том, что мне не интересны 'мимолётные введенья' в кого-либо, кроме них, любимых...
Единодушно признали Федосееву сукой (я имени не называл, сами вычислили, кто на такое горазд по дороге от меня в библиотеку), но согласились, что метод подманивания мужиков у неё охренительно действенный. Но — не спортивно это. Другое дело, своему парню показать втихаря на людях что-нибудь интересное, пусть и насквозь (ха-ха!) знакомое... это, должно быть, здорово.
Подружки похихикали, и я приготовился однажды неожиданно 'что-нибудь' узреть...
Они мне уже столько обещаний надавали! Как начнут выполнять — мало не покажется!
Внезапный влажный сон с Гольцман в главной роли восприняли с пониманием: самим иногда снятся совершенно посторонние мужчины. Женщины, что характерно — никогда. А друг дружке — бывает. Вот такой изгиб сознания.
Историю с ночёвкой Алёны в моей постели тут же стали примерять на себя, постановили, что если действительно ничего не было...
— Гадом буду!
...то мы с неназванной барышней — герои, хоть и дураки.
— Что, надо было?..
Мне выкатили список казней, на случай, если бы вдруг...
В общем, подружки в чисто девичьей манере сами себе противоречили, опровергали собственные постулаты и вдребезги разбивали свои же аргументы, и так — вплоть до 'ой, всё!'. Но, в конце концов, признали, что я — молодец, а непопользованной девушке посочувствовали. Согласились, что в такой ситуации девушкам лучше не оказываться, потому что когда очень хочется, не дать — гораздо сложнее, чем дать. И если раньше хоть как-то спасала боязнь потери девственности, то нынче обе знают, что это не страшно, а очень даже приятно, и остались только непрочные моральные препоны.
Про то, как мы с Алёной по отдельности сбивали температуру, чтобы оные препоны не разрушить, я 'забыл' рассказать. И о прощальном затяжном поцелуе 'вместо всего'.
Поразмыслив ещё, подружки всё же согласились, что не дать первому встречному — лучше, чем дать, сразу отпадает масса возможных проблем в будущем. А если очень хочется — вперёд, под душ, или морковке навстречу.
Назавтра предстояло расставание: обеих подружек отправляли в село за витаминами. Я вызвался хоть по разу к ним наведаться; Алла изобразила сначала маршрут к дому тёти, и после небольшого допроса со щекоткой — к дому Риткиных стариков. И адреса написали, соответственно.
'Отработка' моя шла своим чередом. Девицы мыли все горизонтальные и вертикальные поверхности, а парни условно разделились на 'насильников' — тех, что заносит мебель, и 'потаскунов' — тех, кто выносит мусор. Я, натренированный на разгрузке всякого разного хрупкого, примкнул к первым. Работа несложная, но противная:
— Вы куда столы занесли?
— Куда сказали!
— Надо было не сюда, а в двести пятую, выносите!
— Да, блядь...
— Что???
— Ничего, выносим...
Одно хорошо — перезнакомились все, и ребята, и девчата. Многие уже предвкушали колхоз в сентябре, и даже строили планы друг на друга. Я, по понятной причине, больше помалкивал, ибо, если начать о бабах, придётся либо безудержно фантазировать (некоторые так и поступали, истории в духе 'восемь палок за ночь' так и сыпались), либо рассказывать о чём-то из своего опыта. А мой опыт сводился к двум подружкам, с которыми хотелось жить и дальше — в мире и согласии. Болтают, как правило, о случайных и нелюбимых; мои таковыми не являлись.
Потому, у кое-кого сложилось обо мне ложное представление... на которое, в общем-то, было плевать... до определённого момента.
Была среди однокурсниц некая Надя, девушка крупная, деревенская, но с немалыми амбициями (дочь аж целого совхозного агронома, вот нахера ей вдруг строительный ВУЗ?), самого простецкого вида. Кость широкая, бёдра и грудь обещали годам к сорока дорасти до арбузных размеров... в общем — не в моём вкусе совершенно. На всю эту крупность, кстати, некоторые одногруппники пялились с нескрываемым одобрением, и даже вожделением.
Но бог бы с ней, внешностью, как говорится — 'на каждый товар найдётся свой купец' — так и характер такой, что лишний раз общаться не хочется. 'Горластая и вздорная' — определил я для себя в первый же день работы, и старался не пересекаться.
Не то, чтобы мы друг друга сразу невзлюбили... Мне Надя просто была безразлична, а чем я её обидел — ума не приложу. Может, погружённый в свои мысли, не отреагировал на какую-то её шутку, или, наоборот, отреагировал — поморщился с досадой, но начались с её стороны постоянные неуклюжие подъёбки. До поры, до времени, внимания на них не обращал, улыбался молча, что её бесило больше, чем, если бы заорал или ударил в ответ — а именно так, похоже, решались споры в родном селе.
Особенно Надя страдала из-за того, что я не пытался как-то ей противостоять и что-либо доказывать. Это, знаете ли, кредо...
Меня не вовлекайте в спор,
ругню, грызню с оскалом волчьим.
На Вас кладу я свой прибор,
но верю: Ваш — длинней и толще.
До поры отстранённость спасала, пока не прозвучало громко:
— Да он живой пизды не видел! — в мой адрес, между прочим!
Это — только потому, что со всеми ровно, и никаких попыток приударить за кем-то из новых знакомых! Девицам, вчерашним школьницам, откровенный мат пришёлся не по вкусу, но связываться с громогласной бабой они тоже не хотели...
Интересно, какой реакции ожидала Надя? Может, воплей 'видел, видел, а вот и видел!', с последующим перечислением — когда, где, у кого и сколько раз? Со справками из ЖЭКа...
Однако, настроение в тот момент было подходящим... не поругаться, а поизвращряться в изящной словесности. Попиздеть, короче. Потому, что — перерыв в работе, окна настежь, солнышко, ветерок и свободные уши.
— Что ж... поговорим о пизде! — хлопнул я ладонями по столу.
Кое-кто из девиц попытался возмутиться, пришлось напомнить, что не я это начал.
— Видишь ли, Наденька... — начал, по выражению пародиста А.Иванова, 'улыбаясь, как весенний скорпион'.
Надя фыркнула, девчонки приподняли брови, ребята, уже знакомые с моей манерой изъясняться, заранее начали лыбиться. Подумаешь, произнёс однажды ласково: 'Серёженька, 'насильник' хуев, что ж ты мне углом стола в самую жопу тычешь? Не по-товарищески это!' — а они восхитились почему-то. Как будто я эпиграмму в альбом задвинул. Не приучены советские школьники к галантному обращению...
— Тут надо разделить проблему на несколько меньших...
Народ заинтересовался.
— Во-первых, сам предмет обсуждения. Знаешь, везде смотрел: в словаре Ожегова, и у Брокгауза, и у брата его, Эфрона, и в Большой Медицинской Энциклопедии... — нету! Представляешь? — добавил в голос трагизма и таинственности, — Надя, нет нигде никакой 'пизды'! А вот в учебнике по сопромату для третьего курса — есть! Собственно, не в самом учебнике... там только фотография... и не её самой, нет; фото называется 'Разрушение моста под действием поперечной ветровой нагрузки', а вот под ним — надпись от руки: 'пизда мосту'. Но мы ж не об этой, правда?
— Да, но вот тут я и уверился, что ищу правильно. А то засомневался даже, стал глухие и звонкие согласные местами менять. Ну, там 'б' — 'п', 'з' — 'с', 'д' — 'т'... 'и' и 'е' ещё...
Пацаны загыгыкали, мысленно совершая перестановки: от более-менее узнаваемой 'песды' — до совершенно чуждых и неблагозвучных вариантов.
— Но, наконец, нашёл! У Пушкина, нашего всего, Александра Сергеевича! Правда, злые царские цензоры подсуетились — точками обозначили. Высказал он предположение, что она есть у каждой женщины! То бишь, объект обсуждения, как минимум, существует!
— Фух, слава богу! — утёр воображаемый пот мой партнёр-'насильник'.
— Да, Серый, она есть! — торжественно объявил я, — и даже, сдаётся мне, не одна!
Надя хмурилась, а остальные девицы... одни зарумянились, а другие — скалились откровенно.
— А во-вторых... даже если опустить подозрительное в данном контексте слово 'живой'... — я погрозил Наде пальцем, — баловница! Чтобы увидеть, нужно, чтоб кто-то показал! Причём, от мужиков толку вообще никакого...
Я обвёл ребят угрюмым взглядом, и почти все понятливо подыграли: отрицательно покрутили головами и руками развели.
— Вот, у них с собой нету! — перевёл строгие глаза на девчонок, но те тоже резко ушли в несознанку.
— А если найду? Гм-м... погорячился... ладно, будем считать — феномен, группа девушек без... молчу, молчу... короче, Надежда! — пламенно обратился к первоисточнику разговора, даже руки протянул отчаянно, — вся надежда на тебя! Покажи пизду, Надя! Немедленно! Живую, желательно. Все, даже девушки, говорят, что видели, а я — нет! Несправедливо это!
Не знаю, чем кончилось бы дело, может, подрались бы с Надей, в конце концов, но оказалось, что мои рассуждения (по крайней мере — последние фразы) слушал хмурый звероподобный мужик в мятом костюме при криво повязанном галстуке. Как оказалось, был он целым проректором по АХЧ, имел на иждивении язву желудка и двух несовершеннолетних дочерей, а потому меня запомнил и все последующие пять лет учёбы смотрел, как буйвол на вошь. Экстраполировал, видимо, что кто-то где-то так же и его девочек уговаривает...
— Вы, это... потом посмотрите. Перерыв закончился, работать — кто будет?
Забегая вперёд: Надя ничего мне так и не показала, а потом и вовсе протупила, не сдала первую же сессию... 'Начертательная геометрия' оказалась камнем преткновения, а просить помощи у того, кто разбирается (мы так и кривились друг на друга) — западло. А уж отхватить 'шайбу' по 'Истории КПСС' — вообще уметь надо.
Отработка, как и всё на свете, однажды закончилась, и я снова приступил к разгрузке вагонов, даже пару проверенных 'насильников' с собой сагитировал — пацанам живые деньги (прямо в конце смены!) понравились. Тем более, что можно было в процессе совершенно незаметно забросить в сумку что-нибудь компактное и более-менее съедобное из разорванного ящика: в общаге всё пригодится. Это даже за криминал не считалось, вот если десятикилограммовый брикет шоколада упереть попытаешься... За такой косяк при нас штатного грузчика били газетой и выгнали с 'волчьим билетом' — не по чину поднял.
Была и ещё обязанность, но прежде, чем возобновить свою сельскохозяйственную деятельность на полях у мамы с отчимом, решил съездить к подружкам.
Сначала — к Ритке. Прихватил для подарка кольцо копчёной колбасы, полученное как 'приварок' к оплате за качественную разгрузку вагона с бакалеей. Студбригада у нас, всё же, собралась аккуратная — почти ничего не разбили, и красть совсем уж в наглую не пытались; хозяйка склада это высоко оценила (в колбасе) и приглашала приходить ещё. Тут бухгалтерия нехитрая: не разбитое, что можно списать 'на бой' — она всё равно спишет, а это, считай, чистая прибыль.
А в деревню что везти, кроме колбасы? Ну, и конфет ещё, но ведь растают в автобусе...
Встал пораньше, только утро замаячило у ворот, послушал по радио жизнерадостную песню про весёлого барабанщика, собрался и поехал на автовокзал. Хорошо, что в будний день с самого утра автобус не битком набит, а так, с просветами. Но всё равно, через час вывалился из него в состоянии полуготовности — недоваренный. Встал на остановке, покрутился, сверяясь с нарисованным Аллой маршрутом, и устремился.
Выяснилось, что у Ритки с лево-право — проблема, план надо читать зеркально, как старые карты, на которых юг может запросто оказаться сверху. И хорошо, что чесанул я от автобусной остановки не очень быстро, иначе ушагал бы совсем не туда.
Однако, повезло, заметил знакомую физиономию: Риткин братец и его местные приятели неторопливо перемещались куда-то на велосипедах. Окликнул пацана; Женька, как ни странно, мне обрадовался. Подъехал, поздоровался, как взрослый, косясь на друзей — вдруг умотают без него? Чтобы их не задерживать, быстро сдал местонахождение сестры:
— Она возле речки, в кустах загорает. Вот по этой дорожке, метров триста... а там — позовёшь!
Хорошо, ребёнок расстояние в метрах меряет... а то ведь, как бывает... сказала мне одна дама: 'там идти минут пятнадцать!' — ну и пошёл, потом пришлось десять минут обратно возвращаться! Скорости у нас с ней сильно разные оказались!
Женька укатил со всей толпой, я услышал только солидное пояснение: 'сеструхин парень'. Хоть не 'хахаль', и на том спасибо.
Идя вдоль реки, узрел я в небе знамение: тучку характерной формы, и тут же вспомнил Риткин рассказ о хуёвом дне, когда мужские половые органы ей только что в борще не попадались. Вот, эта тучка — как раз в тему. Аномальная зона тут, что ли?
