Рид не ответила. Ей не надо было отвечать и взгляда прятать не надо было. Она не Гаарс — с арханами разговаривать умеет. И знает, каким выражением глаз поддеть любого — даже телохранителя самого наследника. И поддела, заставив великого мага вздрогнуть...
Но прошел миг, гулко ударило сердце, и Кадм улыбнулся, сузив глаза:
— Не просты вы, архана, ой как не просты.
— Может, и так, — усмехнулась Рид.
— А может и нет, — холодно отрезал Кадм. — Поедете с нами. И теперь это не ответ на вашу просьбу, а приказ. Боюсь, вы сильно пожалеете о вашей дерзости. Иногда лучше послушаться... главы рода. Даже вам, Рид, не так ли?
9. Глава седьмая. Отказ
Мир остолбенел, не в силах поверить, что Рэми это и в самом деле сделал. Молнией пробежал мимо него Лерин, выкрикнул на ходу заклятие и стрелой пустил его вниз, вдогонку летящему к земле телу мальчишки. Раньше, чем Мир моргнуть успел, телохранитель прыгнул в окно и мягко спланировал вниз. Вслед за ним, не задержавшись ни на мгновение — Кадм и Тисмен.
— Ради богов, Тисмен! Из чего ты варил это проклятое зелье? — раздался снизу голос Кадма. — От тебя я такого не ожидал!
— Откуда мне было знать! — взорвался Тисмен. — Это я обвинял будущего телохранителя в измене? Это я срывал с него амулет, заставляя вспомнить о привязке? Да еще так внезапно! Боги, я же предупреждал... осторожнее надо быть, мягче! А ты с мечом? На мальчика!
Судя по тому, что они находят время ссориться, жить Рэми будет. Мир облегченно вздохнул, подошел к окну и выпрыгнул вниз, на залитый красными пятнами снег.
— Заткнитесь оба! — прошипел он. — Нашли время!
Он склонился над Рэми и поймал его медленно тускнеющий взгляд:
— Куда собрался, друг мой? Тебе никто не позволял уходить.
— Я не нужен тебе, — шептал Рэми.
— Ты мне нужен, — эхом отвечал Мир.
— Ты не веришь мне.
— Я тебе верю. Посмотри на меня, — Миранис взял руку Рэми и осторожно погладил юношу по волосам. — Посмотри мне в глаза. Я всегда тебе верил. Никогда в тебе не сомневался. Я искал тебя, ты же знаешь?
— Знаю.
— То что ты чувствуешь... ты просто не привык, это слишком внезапно, это наркотик, это не ты...
Мир и сам не верил, что это он на глазах у собственных телохранителей подобно любящей матери уговаривает отуманенного наркотиком мальчишку не делать глупостей, еще более не верил, что это ему важно, чтобы Рэми наконец-то понял, услышал, и не вздумал уходить...
— Кости целы, — резюмировал не терявший времени Тисмен. — Лерину надо спасибо сказать. А крови много, так это потому как стеклом порезался. Но кровь я остановлю... И умереть вам, Рэми, не дам, не надейтесь.
Кадм подхватил Рэми на руки и, мягко отпружинив от земли, взлетел со своей ношей к разбитому окну в спальню Тисмена. Вскоре он уже укладывал так и не потерявшего сознание мальчишку на кровати, не обращая внимания на быстро темневшие от крови простыни.
По приказу Лерина дух замка восстановил на окне стекло, вспыхнул ярче огонь в камине, и в комнате стало тепло и уютно. Сев в кресло, Мир хмуро смотрел, как Тисмен быстрыми движениями разрезает на своенравном мальчишке тунику, один за другим исцеляя многочисленные порезы.
Под мягкими движениями Тисмена Рэми постепенно расслаблялся, а Мир нервно кусал губы: пригласить бы жрецов, а лучше — умудренных опытом телохранителей отца, они быстро бы успокоили Рэми, объяснили бы, что такое привязка, примирили бы его силу и его разум.
Но Рэми, ради богов, не архан. Впервые за всю историю Кассии избранник одиннадцати — простой рожанин. И, что еще хуже — целитель судеб.
Если Рэми сейчас попадет к жрецам, то ему, скорее всего, не жить. Рожанин, целитель судеб и сильный, вспыльчивый маг это вызов всем мыслимым и немыслимым законам Кассии, значит, существовать не может. Другое дело, если Рэми пройдет привязки и только тогда явится к жрецам. Такого тронуть не посмеют. Такого будут терпеливо обучать, носить на руках и перед ним поклоняться.
— Я надеюсь, что ты понимаешь... что делаешь, — ожидаемо начал ныть Лерин. — Твой Рэми слишком чувствителен и для рожанина, и для мага. Объясни мне, как он может быть твоим телохранителем при такой ранимости? Или нам вместо одного принца охранять двух?
Рэми встрепенулся в руках Тисмена, посмотрел на Лерина затравленным взглядом и потерял сознание.
— Иногда мне хочется тебе врезать, Лерин, — прошипел Миранис. — Всем вам врезать. Мне напомнить, как вы себя вели перед привязкой? Или вы сами вспомните и заткнетесь?
Лерин покраснел и было от чего. Пятнадцать лет назад гордый архан доставил жрецам немало хлопот... Еще бы: избранник родился в семье главы рода, мало того — был единственным сыном, горячо любимым наследником, гордостью горцев... которые так и не смирились до конца с властью повелителя.
Он приехал тогда в замок вместе с отцом: неприступный, несмотря на свои десять лет. И как увидел маленького принца...
Мир тогда так не понял, почему сын высокого гостя стал вдруг серым... Лерин ведь ничего не сказал. А через некоторое время уехавшие, казалось, с миром горцы объявили повелителю войну:
— Вы отравили сына главы рода, — прыскал слюной гонец.
— Чем? — удивился повелитель.
— Любовью к наследному принцу.
Повелитель ничего не сказал, но не сдержал довольной улыбки. В игру вмешались жрецы и дипломаты, а через луну Лерин вернулся в замок. И в ту же ночь Мир проснулся с кинжалом у своего горла:
— Отец сказал, что если я тебя убью, — шептал гордый мальчик, — то смогу спать ночами.
— А ты сможешь меня убить?
Мир тогда уже знал... а Лерин — нет. И когда лезвие чуть глубже надавило на шею, царапнув кожу, принц даже не пошевелился... а руки Лерина уже начали дрожать...
— Я убивал! Я — мужчина! Я могу! — плакал сидевший на полу мальчишка-горец, когда в спальню принца ворвался дозор.
— Ваше высочество! — склонился перед Миранисом телохранитель отца. — Вы ранены?
Мир отер кровоточащую шею, посмотрел сначала на свои испачканные кровью пальцы, потом на все так же дрожащего в руках дозорных мальчишку-избранника и приказал:
— Всего лишь царапина... Будь с ним помягче.
— Не волнуйтесь, мой принц, — вновь поклонился телохранитель.
Мир не видел нового телохранителя до самой привязки. Спустя луну неожиданно спокойный Лерин встал перед принцем на колени, добровольно приступив к сложной церемонии. И в холодных глазах избранника светилась уже не ненависть — слепое обожание, которое перевернуло душу молодого принца.
И лишь гораздо позднее узнал Мир, как дорого стоил мальчику-горцу этот шаг: узнав, что Лерин не сумел убить наследного принца, отец его проклял, восстал против повелителя, а уже к концу лета погиб в бою с войсками Деммида.
Лерин никогда не разговаривал с принцем о своем прошлом и семейных связях. Но Мир знал, что мало-помалу телохранитель, если не восстановил свое положение среди горцев, то хотя бы наладил неплохие отношения с новым главой клана. И он же помог Деммиду заключить мир со своим гордым народом.
Марнис облегченно выдохнул, оторвавшись от ока. Он не столько жалел гордого Рэми, сколько не хотел его терять. Устроившись на троне, младший бог восстанавливал потерянные на око силы, медленно приходя в себя. Присутствия сестры, которая в последнее время здесь была чаще, чем у себя в храме, он уже не замечал.
— Это последний раз, когда я тебе помогаю, — сказала Виссавия, — когда я исправляю твои ошибки. Рэми мне нужен живым, и я очень надеюсь, что ты это понимаешь...
— Он и мне нужен живым, — выдохнул Марнис.
— Я уже говорила и повторюсь — ты многого не понимаешь. Мои дети... они не кассийцы, они думают иначе, они и живут иначе. Ты не знаешь Рэми, как не знал когда-то Акима. Думаешь ты выиграл? Посмотри на них, на телохранителей принца. Каждый из них получает силу одиннадцати. Тисмен — зеленый телохранитель. Травник. Лерин — чистый маг. Белый. Кадм — воин, коричневый. Боевая магия, оружие... как ты думаешь, кем из двенадцати станет Рэми? Мальчик, который показал самому наследному принцу — с ним опасно связываться. И на него опасно давить.
— Не посмеешь!
— Это ты посмел, не я! Ты подверг опасности род повелителя, вернув им целителя судеб. Как только он станет телохранителем, он выйдет из-под твоей власти. И, самое смешное, ты сам это сделал. Ты, не я, уговорил Радона сделать его избранником... а теперь, когда Мир его получил, менять что-то стало поздно...
— Ты ошибаешься. Я не хочу, чтобы Рэми стал телохранителем. Мне надо только одно — возвысить его до Аланны. С Миранисом он не останется!
— А это еще мы посмотрим! Ты до сих пор не понял? Мы оба играли с судьбой Рэми. Но если до сих пор у нас была одна дорога, то теперь мы расходимся. И сейчас я вмешаюсь.
— Ты, ты...
— Что ты мне сделаешь?
Рэми опять видел странный сон.
Он стоял в небольшой галерее, одну из стен которой прорезал ряд стрельчатых, высоких окон. За ними благоухали розовые кусты: и белоснежные, как только выпавший снег, и ярко-красные, как пролитая невинно кровь, и нежно-розовые, как румянец на щеках смущенной девицы. Противоположная стена галереи была украшена зеркалами, что отражали цветущий парк, обкиданное белоснежными клочками облаков бездонное небо, проносившихся по небу стрижей и неподвижно стоявшего спиной к Рэми мужчину.
Мужчина медленно обернулся на раздавшийся в пустой галерее звук шагов. На руках его встрепенулся укутанный в кружева младенец, вскинул пухлые, розовые ручки, вцепился в украшавшую плащ мужчины золотую брошь и недовольно загукал, когда украшение отказалось отрываться от темно-синего шелкового плаща.
— Мой повелитель? — выдохнул Рэми, узнавая, наконец-то, знакомый с монет профиль и падая перед Деммидом на колени.
"Он тебя не видит, — вновь услышал Рэми ненавистный голос хранительницы. — Смотри, и ничему не удивляйся."
В зал вошла молодая пара: мужчина и женщина. Они было упали перед повелителем на колени, но по знаку Деммида поднялись и повелитель осторожно отдал женщине ребенка, сказав:
— Я думаю, вам объяснили, что надо делать.
Малышка сморщила личико, протянула в Деммиду ручонки, в ее голубых глазах вдруг выступили слезы.
— Да, мой повелитель, — быстро ответил мужчина. — Нам надо спрятать девочку и никому никогда не рассказывать, кто ее настоящий отец. Могу ли я узнать имя младенца?
— Аланна. Мою дочь зовут Аланна.
Деммид кинул последний взгляд на внезапно взорвавшегося плачем ребенка и отвернулся.
— А теперь уходите.
Чуть позднее Рэми сидел в кресле, любовался на падающий за окном снег, и размышлял — если лениво двигающиеся в голове мысли можно было назвать размышлениями. Аланна — дочь повелителя. И даже если Рэми станет телохранителем Мира, девушки ему не видать...
— Рэми, вы как-то необычно тихи. Это настораживает.
Кадм появился, как всегда, бесшумно, подобно большому, но осторожному зверю. Некоторое время он стоял перед Рэми, мешая любоваться на игру снежинок. Рэми не обращал на назойливого мужчину внимания. Не раздражался. Не дерзил... Зачем? Ему казалось, что он покачивался на теплых, ласковых волнах, и весь мир был где-то далеко и неважен. И Кадм далеко.
Телохранитель покачал головой и вновь исчез за спинкой кресла.
— Не смотри на меня так, Тисмен! — раздался откуда-то издалека его голос. — Помню, помню: власть зелья. Надеюсь, ты справился с маленьким... недоразумением, потому как я еду в город, за главой рода, и помочь тебе с Рэми не могу. Лерин же, как ты знаешь, на дежурстве у принца.
Гаарсом? Что-то встрепенулось внутри Рэми, но вновь утонуло в ласковых, густых волнах. Сидеть в кресле было так хорошо и спокойно.
— Надеюсь, ты его не слишком помял?
— Мен, тебе ли удивляться? — жестко ответил Кадм. — Ты меня знаешь. Просто так ни цеху, ни наемнику покушение на Мира я не спущу. Они должны понять, что свобода свободой, деньги деньгами, но границы дозволенности существуют и для них. Не волнуйся, я оставил наемнику рассудок. Но я не из тех, кто облегчает смерть врагам Мира. И я хочу, чтобы даже помилованный, этот урод почувствовал, как ласково обнимает шею веревка...
— И потому медлишь со спасением до самой казни? Кадм, когда ты образумишься?
— Никогда. Во-первых, я не умею прощать. Во-вторых, люблю эффектные выступления. И люблю, когда люди получают по заслугам. Цех наемников сегодня не получит... а жаль!
Тисмен оказался вдруг перед креслом, подал Рэми наполненную зельем чашу. И под взглядом телохранителя Рэми выпил темно-зеленую тягучую жидкость до последней капли, не почувствовав вкуса.
— Чем ты его поишь? — встревожено спросил Кадм.
— А ты мне не доверяешь? — в голосе Тисмена послышалась легкая обида.
— После вчерашнего...
— Ничем особенным я его больше не пою. Рэми полностью спокоен, его сила спит, и это все.
— Но мальчик-то совсем бледный. Ты уверен, с ним все в порядке?
— В порядке. Иди за Гаарсом. А я сохраню Рэми здоровым, не сомневайся.
— Это ты называешь здоровьем? Иногда я тебя боюсь, Тисмен. Тихоня тихоней, а временами ты меня поражаешь... Однако погодка на улице. Не люблю снег. Побаливают старые раны и даже твои магические настойки не помогают. Чует мое сердце, только начались наши неприятности...
— Ноешь...
— И в самом деле, ною. Недостойно мужчины и телохранителя, да?
А вот Рэми нравился снег. Нравилось наблюдать за снежинками. Нравилось останавливать картинку, всего на мгновение, а потом вновь пускать вихрь белых сполохов.
Нравился покой, которому не мешал ни разговор телохранителей, ни спавшая глубоко внутри смутная тревога. Зачем тревожиться... зачем вставать? Зачем думать? Так много "зачем" и так мало "потому что".
Ветер подмел снежинками стекло. Рэми откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, уселся поудобнее и вдруг подумал, что в комнате слишком душно, слишком тепло, и он хочет морозной свежести, легкости ветра, поцелуев снега на щеках...
— Проклятье! — вскрикнул Тисмен, и Рэми открыл глаза.
Окна не было. Быстро становилось холодно, и пушистые комочки снега мягко ложились на укрывавший колени Рэми плед. Свежесть... наконец-то он ее почувствовал.
— Однако ж! — восхитился Кадм. — Сила его спит, говоришь?
— Замок, верни стекло на место! — закричал Тисмен, подбегая к окну и оборачиваясь к Рэми:
— Опять бежать вздумали? Забудьте! Вы меня поняли?
Чего он хочет, удивился Рэми. Бежать? Бред! В кресле так хорошо и удобно, куда и зачем отсюда бежать?
— Наш мальчик приучил духа замка, — продолжал издеваться Кадм. — Я же говорил, он у нас талантливый. И русалок привораживает, и окна испаряет! Осторожнее, Тисмен! И удачи! Она тебе ой как пригодится!
Хлопнула входная дверь. Стекло вернулось на место, в камине вспыхнул с новой силой огонь, в комнате быстро становилось тепло. И душно.
Тисмен с сожалением посмотрел на сломанный ветром цветок, потом на Рэми, покачал головой и опять скрылся за креслом. Скрипнула скамья. Зашуршали страницы. И воцарилась тишина...
