Алик встрепенулся. Им только армии не хватало. А папа у Эл — генерал. Без пяти минут еще одна проблема на его голову.
— Так Саша с Эл видел человека с сединой, хвостиком и бородой? Такого? Особая примета — Димкин рост, — Алик сделал снисходительное лицо. — Это детектив из Питера, я попросил Эл его привезти. У нас дело очень сложное, а он — специалист. Не сердитесь, но любите вы, женщины, придумать что-нибудь этакое. Елена Васильевна, ну что за мексиканские страсти?
Его невинный, ироничный взгляд обманул Елену Васильевну. Она с нежностью потрепала Алика по волосам.
— И где теперь твои друзья? Знаешь, сыщик?
— Ну, Димка-то на месте, где ему и положено, на боевом посту. И армию под ружье из-за него ставить не надо, она на службе Отечеству нужней. Хотите видеть — выкопаю его из вечной мерзлоты и пригоню сюда. Но не в этом месяце, у меня на него сейчас ни времени, ни сил. И еще... Не придумывайте ничего такого. У Димки к Эл исключительно братские чувства. А Эл во Франции. Город как-то называется... Перпиньян. Это тоже по работе. И не представляете, как я ей сейчас завидую. Поменяться б нам местами. Я там, а она — здесь, перед вами отчитывается.
— Ну не сердись на меня. Ой, Алик, зная Элькин характер, могу тебе только посочувствовать. Жизнь сейчас у всех суетливая. Ты бодрым совсем не выглядишь. Работа-работой, но она же тебе — жена.
— Извините нас, Елена Васильевна. Заработались. Обещать ничего не буду, не просите. — Изображать усталый вид ему было не нужно.
Он играл и лгал бессовестно, но от напряжения его совесть не подавала никаких признаков.
— Спасибо тебе, Алик.
Он ради вежливости задержался еще на сорок минут и применил прием забалтывания на бытовые темы, прося советов по хозяйству. Потом Елена Васильевна занялась внучкой, а Алик поспешил уйти, коротко простившись. Он почувствовал, что скоро появится Павел Терентьевич, отец Эл, и милой беседой он уже не отделается.
Поздней ночью была спешная эвакуация, портативный определитель Алика сообщил, что их начали разыскивать. Он еще подумал тогда на какие ухищрения пошли его друзья, чтобы оттянуть это событие на целых пять дней. Так и не поинтересовался. Зато с удовольствием покидал Москву, уходя в полнейшую неизвестность с чувством тихой радости — от одной фальшивой жизни к другой.
* * *
Закат был близок, и городские улочки старого города начали пустеть. Храм Сераписа вырастал громадой колоннады впереди, Алик заспешил почему-то, словно Солнце может опередить его. Сплошная стена шла справа от него, и была длинной на весь квартал, видимо территорией владел один хозяин. По левую руку от него стены разделялись воротами, там слышался шум голосов, разговоры обитателей.
Алик добрался до поворота. Вот храм.
Кто-то ухватил его за плечо, Алик дернулся и бессознательно встал в стойку. Это был не испуг, тело сгруппировалось по привычке.
— Это я, — прозвучало над ухом раньше, чем он сообразил, что это Дмитрий.
Алик позволил себе сжать кулак и замахнуться.
— Ты что? Позвать не мог? — прошипел он.
В ответ Дмитрий тихо хмыкнул.
— Я имени не знаю.
Голос у него был хрипловатый, словно простуженный. Алик выдохнул, сбросил напряжение.
— Эл где?
Дмитрий мотнул головой назад, за спину. Алик посмотрел на храм Сераписа.
— Одна?
— Она беседует сейчас с одним из архивариусов библиотеки.
— Уже? Она давно там?
— Давно. Не волнуйся. Если бы что-то было, я бы почувствовал.
Алик всегда знал, что Дмитрий хорошо чувствовал Эл, с детства. Но теперь, после срыва, он не мог безоговорочно доверять ему. Его болезненное чутье вызывало у Алика настороженность.
Дмитрий его подловил, значит, его инкогнито действует и здесь. Легкое раздражение, сопровождавшее эту мысль пришлось подавить усилием воли. Алик собрался спросить, но Дмитрий тут же его опередил.
— Как тебя теперь зовут? — поинтересовался он.
— Александр.
Дмитрий чуть улыбнулся.
— Эл назвала меня Деметрий.
Он отстранился, окинул "Деметрия" взглядом, оценивая и рассматривая детали. Одет он был на военный манер. Сандалии — высокие из хорошей кожи. Одежда подчеркивала его осанку и стать. Ему сконструировали костюм человека, который чуть ли не вчера снял с плеч военный доспех. Единственный из них он был при оружии. Все те же волосы, завязанные в пучок, бородка, скрывавшая то, как осунулось лицо, отстраненный взгляд. Но стоит ли ему давать повод проявлять воинственность в таком состоянии. Будь на то право Алика, он бы переодел его в наряд простого гражданина. Алик сам был высоковат на фоне местного населения, а Дмитрий еще на полголовы выше его. Среди гарнизона македонцев расположенном в городе были рослые люди, но Дмитрий выделился бы и среди них.
— Сколько вы здесь? — спросил Деметрий.
— Почти две декады. Сегодня восемнадцатый день, но в городе мы поселились шесть дней назад. Один день ночевали в порту, потом Ника нашла нам комнаты в иудейском квартале. Кстати, если Эл не выйдет оттуда до заката, мы впотьмах туда не доберемся. Игорь был на борту корабля, может сегодня не возвратиться. Ольга и Ника остались в доме, где мы пока остановились. Патруля не видели.
— Тогда иди к ним. Назови дом и хозяина, мы разыщем вас завтра. Если Геликс близко, я бы отправился на борт сразу же.
От неожиданной встречи Алик забыл, что Дмитрий говорит с ним по-русски. Это неплохо, посторонний их не поймет, с другой стороны, они могу привлечь внимание.
— А ведь Эл тоже языка не знает, — встрепенулся Алик.
— Знает.
— Откуда?
— Она проходила кодирование в разное время по восемнадцати языкам. Она уже его знала.
— Зря она пошла одна.
— Любой входящий в город человек, мужчина или женщина, должны предъявить любую рукопись, имеющуюся при нем. Это царский указ. Нарушение грозит штрафом и изъятием документа. У Эл был с собой свиток, она предъявила его в библиотеку.
— Вы попали в город без приключений?
— С ними. Эл расскажет.
— Хорошо. Ждем.
По ощущениям Дмитрия, Алик пришел в себя или на время отстранился от ситуации связанной с Эл. Он отошел от Алика, облокотился о стену, сложил на груди руки и замер, разглядывая мощеную камнем мостовую.
Тем временем Эл вела беседу с одним из смотрителей библиотеки. Он произнес свое имя в интересном произношении — Эйдике. Имя могло быть ненастоящим, поскольку он был жрецом, мог иметь несколько имен. Внешностью он не походил ни на эллина, ни на египтянина. Эл не смогла похвастаться знанием местных этнических особенностей населения. Для далекого ее будущего эта эпоха оставалась в тени истории.
Эл умышленно поздно пришла в храм, намереваясь отдать свиток, может быть, продать или получить возможность придти снова, но процедура регистрации оказалась бюрократической, так что, она тут застряла. Единственное, что она могла объяснить о рукописи, что свиток содержит сведении по медицине. Сначала с ней говорил один жрец, потом другой, оба они дотошно изучали ее сокровище, потом появился третий.
Эл задала вопрос, едва он подошел:
— Меня подозревают в обмане?
— Как тебя называют? — спросил он.
— Елена.
— Откуда ты?
— Из Спарты.
— Место?
— Мантинея.
Предыдущие двое задавали те же вопросы.
— Иди за мной.
Эл шарила взглядом по окружающему пространству, не веря глазам своим. Она оказалась в святая-святых — Александрийской библиотеке, близко к хранилищу. Мало что в этой жизни могло вызвать столь сильное волнение. Эл шла за жрецом с мыслями о всех историках, которых знала и не знала. В этом было что-то эпическое, почти волшебное. Она вспомнила Тома, Самадина, Лайзу, Дубова, Бригара, даже Хёйлера и еще с десяток историков, с которыми работала эти годы. Впервые она усомнилась в том, верно ли было, открывать для будущего это время. Но, как подсказывал опыт, вычислять последствия в таких ситуациях глупо. Она лишь открыла возможности.
Эл старательно запоминала дорогу. Архитектура была четкой и лаконичной, прямые линии, колонны, ниши, строго и величественно.
Зал, куда они пришли, был не очень большим, только что они миновали пару залов циклопического размера, взгляд терялся.
Эйдике искоса наблюдал за ней. Здесь бывало множество посетителей, самых выдающихся ценителей искусства, философов, политиков, правителей, единым впечатлением для всех был восторг. Кто-то выражал его бурно, многословно, стихами, восклицаниями, пожертвованиями божеству, кто-то лишался дара речи и впадал в экстаз. Реакция этой девушки на окружающее показалась Эйдике не то что бы особенной, но редкой, это был восторг, но к нему примешивался взгляд столь внимательный, будто она хочет все запомнить. Никакой растерянности или смущения, она не показывала, словно видела то, что хотела видеть. Эйдике стало любопытно.
Сюда редко пускали женщин. Упоминание, что она спартанка вызывало его дополнительный интерес. Спарта уже миновала период своего величия, но нравы ее уроженцев всегда были предметом дискуссий. Мнение, что они поголовно равнодушны к искусствам, наукам, любым знаниям, кроме утилитарно практических, бытовало, как убеждение и было поводом для шуток и поговорок. Еще они считали ложь низостью и малодушием, а значит, есть вероятность, что свиток настоящий. Или кто-то обманул спартанку. У него уйдет время на то, чтобы установить истину.
Он разрешил ей сесть, зажег светильники, которые стали распространять не только свет, но и тепло. Снаружи наступил вечер, закат не скоро.
Он тоже сел, развернул свиток, который она предъявила, пробежал глазами ряды незнакомых знаков, в который раз. Он был знатоком редких текстов, в вверенном ему архиве хранилось два похожих документа. То, что он держал в руках, если не подделка, было крайне редкой находкой, этот текст был копией старого текста, знаки местами перепутаны, прочитать их Эйдике не смог. Поскольку язык свитка неизвестен, скопировать его нельзя, неизбежны неточности и ошибки при переписи. Согласится ли она его отдать для изучения или продать? Если она понимает его цену, то придется обратиться к эконому храма, цена будет не малая.
— Я лично дам расписку, что принял для изучения эту рукопись. Тебе придется на время ее здесь оставить. Согласна, Елена из Мантинеи, передать мне, архивариусу храма Сераписа, этот манускрипт?
— Не нужно расписки. Я верю твоим словам, — спокойно и с достоинством согласилась она.
— Я должен составить опись, расписка обязательное правило.
Он подал знак и из сумрака зала вынырнул писец. Он сел и приготовился записывать.
— Я спрошу. Ты должна отвечать правду. Писец запишет, — объяснил суть процедуры Эйдике.
— Спрашивай.
Жрец сказал писцу:
— Ее имя Елена, она из Мантинеи, что в Спарте.
Потом он посмотрел на молодую женщину. Усомнился, следует ли ему соблюдать процедуру целиком. Двое предыдущих его собратьев не стали ее расспрашивать, поскольку содержание ее рукописи вызвало у них сомнения в подлинности, и они отказались общаться с женщиной. Поэтому скучную часть с расспросами Эйдике придется провести самому.
Отчего же скучную? Своим своеобразным поведением Елена вызывала его интерес. Его статус требовал от окружающих почитания. Он служит самому Серапису. Она не опускала глаз в присутствии мужчин, не показала смущения, замешательства, неловкости, ей кажется все равно, что перед ней жрец. В общем, вела она себя не так, как он ожидал бы от женщины. Она не подала и признаков испуга, когда он предложил следовать за ней. Он предположил, что она могла быть царской крови, или же она невероятно смела, либо очень невежественна и не знает местных нравов. Если она так честна и прямолинейна, как говорят о спартанцах, он скоро все узнает.
— Когда ты прибыла в город?
— Сегодня.
— Каким путем?
— Караваном из Навкратиса.
— У тебя есть спутники?
— У меня есть охрана.
— Из какого ты рода?
— Мой дед был геронтом Спарты. Пожизненно.
— Ты аристократка?
— Да.
— Тебя учили?
Этот вопрос он задал мельком, многие кто приходил сюда были обучены письму.
— Да.
— Ты путешествуешь одна?
— С семьей.
— Почему не пришел мужчина?
— Я приехала в город сегодня. Я еще не встретила родных. Манускрипт принадлежит мне.
Итак, Елена была родовита, обладала независимым характером, умела читать и писать, у нее была семья и собственность. Все, что он до этого знал о ее народе, оказывалось правдой.
Ему следовало спросить замужем ли она, ее поведение убедило его, что у нее нет мужа, ему была не интересна эта подробность. Он посмотрел на нее и понял, что свиток ему интереснее женщины. Чем раньше он закончит с формальностями, тем быстрее осмотрит находку.
— Как ты получила эту рукопись?
— Мне ее подарил один знакомый. Он сказал, что это свиток по медицине. Язык, которым он написан, по древности поспорит с иероглифическим письмом этой земли. Он очень древний. Не свиток, а текст.
Эйдике удивился ее убежденности.
— Если мы убедимся в том, что рукопись такова, как ты говоришь, то она останется в этой библиотеке. Ее могут у тебя купить или изъять указом фараона. Поскольку язык текста пока нам не известен, скопировать его мы не можем. Тебе придется назначить цену.
— Этот свиток стоит очень дорого. И у меня есть человек, который, возможно его прочтет. У меня две цены. Серебро или услуга.
— Сколько серебра ты хочешь?
— Я не хочу серебра, я хочу услугу.
— Торгуясь со мной, ты торгуешься с божеством.
— Я буду торговаться с вашим экономом, — она улыбнулась, давая понять, что угроза ее не испугала. Его тон будто бы не произвел на Елену никакого впечатления. — Ты жрец, жрецам нельзя проявлять жадность или скупость, говорить об оплате.
Они сидели близко, он не успел двинуться, рукопись оказалась у нее в руках.
Она махнула ею, как чем-то малостоящим.
— Согласись на услугу, я попрошу помощи, а за свиток ничего не возьму. Ни одной лепты. Однако, что исполнить просьбу будет не легко.
Эйдике не решил сердится ему или смеяться. Он медлил с ответом.
Эл рассматривала то его, то писца, изучая их по очереди. Жрец вел себя сдержанно, а вот писец едва не выронил стилос, услышав ее последнее заявление. Она диктовала условия жрецу.
Поскольку Эйдике проявил любопытство, стоило быть до конца учтивой. Она обратилась с сообщением о свитке не меньше, чем к десятку людей в храме. Эл было решила, что ее не понимают. Сначала один молодой жрец, потом другой постарше пытались ее выдворить, она развернула ткань и показала свиток нескольким по очереди. Тот, что постарше позвал Эйдике. Едва взглянув на текст, этот жрец попросил ждать, поскольку она решила не выпускать рукопись из рук. Эл поняла, что никакого языкового барьера нет, к ней всего лишь отнеслись свысока. Когда Эйдике попросил ее пойти за ним в саму библиотеку, Эл поняла, что зацепка сработала. Определенно заказчики экспедиции хорошо знали, что ей дать.
Эйдике ее внимательно рассматривал, он тянул время, если она лукавит, то начнет нервничать или назовет цену.
