И еще к группе наладчиков-разработчиков присоединили двух из летного состава. Это были Сима Амосова и Дуся Бершанская, то есть летчик и штурман вертолета. Наличие боевых наград вызвало у гражданских молчаливое уважение. Этим двоим предстояло испытывать то, что хотя бы в первом приближении моделировало реакцию вертолета на управление.

К счастью, тренажер был рассчитан на перепрограммирование. Хуже дело обстояло с управлением. Оно кардинально отличалось от самолетного. Нелегкой виделась проблема с видом из кабины. Рославлев подумал, что придется приспосабливать видеофайлы из варианта тренажера с 'окном штурмана'.

Но самое скверное еще только предстояло. На первом же ознакомлении с проектом до сведения группы было доведено:

— Ребята, мне предстоит служебная командировка. Думаю, это займет от семи до четырнадцати дней, считая дорогу. Потом постараюсь к вам вернуться. Пока что займемся самой просто задачей.

Это может показаться удивительным, но полетное задание 'подъем вверх по вертикали на пять метров и такой же спуск' удалось запрограммировать на тренажере сравнительно легко и вполне правдоподобно (с точки зрения группы). Впрочем, летный состав подверг реализацию этого этапа уничтожающей критике.

По правде говоря, и летчик, и штурман были в одинаковом звании, но поскольку именно штурман во время полета была в подчинении пилота, то ей и предоставили первое слово.

— Мальчики, картинка ну совсем не такая.

— Чем?

— Она должна дрожать. Потом: движение вверх более плавное, чем на самом деле. И еще: почему у меня украли кресло?

Последняя претензия была неоспоримой. Тренажер предусматривал моделирование полета самолетной спарки, но там кресла инструктора и курсанта располагались не рядом, а одно за другим. Из-за спешки этот недостаток не успели выправить.

Впрочем, группа прониклась и пообещала переставить кресла. Между собой механики посчитали эту задачу за самую легкую.

Старший лейтенант Амосова также не была настроена на ласковость и всепрощение.

— Усилие на ручке 'шаг-газ' слишком мало. Дальше: не учтен эффект 'воздушной подушки'. Ну, это когда вертикальная тяга у земли растет процентов на десять-пятнадцать. И так метров до пяти, а на высоте побольше эффект пропадает. Об отсутствии корректора мощности движков не говорю, но лишь потому, что пока что он никому и на фиг не нужен...

Регулировку усилия можно было бы выполнить без особого труда. Что касается той самой подушки, то о ее существовании группа просто не знала. А старший лейтенант Амосова прекрасно представляла пределы компетенции молодых инженеров хотя бы уж потому, что никто из них не озаботился внимательным изучением руководства по полетам. Впрочем, она смилостивилась, ткнула пальцами в нужные страницы и объявила:

— Вы сначала изучите, а уж потом...

Кольцо корректора установили и даже подключили его к системе. Параллельно шли работы по улучшению управления, а именно: демонтировались все 'самолетные' рычаги, ручки и приборы.

Вертолетчицы не особо пристально контролировали эти работы и вообще старались поменьше появляться у тренажера. Механики и программисты были довольны, ибо не знали о причинах недостатка внимания. Они заключались не в легковесном отношении женщин к заданию и не в наличии у них ревнивых мужей. Все обстояло куда прозаичнее: обучение полетам на 'акуле' никто не отменял, и летный состав желал тратить как можно меньше времени на задачи с явно более низким уровнем приоритета.

К концу недели придиры женского пола признали, что подъем по вертикали на высоту до пяти метров с последующей посадкой получается 'ну вроде как похоже'. Эти слова были восприняты коллективом разработчиков как большой комплимент.

Глава 20

Говорят, что нахальство — второе счастье. Эту максиму повторяют те, которым по причине нахальства счастье как раз привалило. Другие, которые потерпели жестокое поражение, обычно о его истоках помалкивают. Но есть еще одна особенность, про которую не особо распространяются нахалы. Эта желательная особенность состоит в повышенной уступчивости, а в особо тяжелых случаях даже трусости стороны, на которую нацелился нахал. Но согласитесь, читатели: не может же победитель, взявший нахрапом, заявить публично: 'Я победил лишь потому, что оппонент струсил'. Но советуем помнить, что 'желательно' не равнозначно 'обязательно'.

Судите же сами о происшедшем.

Разработанный группой под руководством товарища Калашникова автомат под промежуточный патрон прошел государственные испытания. Иначе говоря, оружие выдержало и длительную стрельбу, и купание в грязи, и очумелые ручонки товарищей бойцов, а равно иные испытания. Протокол был подписан! И что ж? Руководитель группы сержант (по-тогдашнему младший комвзвод, но мы в дальнейшем будем использовать более привычное нам звание) Калашников посмел пойти против мнения приемной комиссии, в составе которой не было никого в звании меньше полковника. Он выкатил свое (!!) мнение касательного разработанного им автомата. А когда старший командный состав указал на неуместность исправлений в документе, означенный наглец посмел упереться и не изменить это самое мнение (!!!). Можете представить себе подобное? Авторы этих правдивых строк тоже не могли. И все же такое случилось.

Щенку, не понимающему ничего ни в политике партии, ни в огнестрельном оружии, были обещаны многочисленные ужасы, не уступающие десяти казням египетским. И тогда прозвучала сакраментальная фраза:

— Я обращусь к товарищу Сталину с рапортом.

— Давай сюда этот твой рапорт!!!

Этот приказ сопровождался многочисленными и абсолютно необоснованными обвинениями в сексуальных извращениях.

Ответ был исполнен той же степени дерзости:

— Никак не возможно, товарищ маршал. Рапорт уже отправлен в два адреса.

Это предпринятое заранее действие доказывало большой ум сержанта. Даже нет: не сержанта, а начальника группы оружейников, причем назначил его не кто-нибудь, а лично нарком Берия. Как раз Лаврентию Павловичу и ушел второй экземпляр рапорта.

Ретивый оружейник все же отправился на гауптвахту. Но сделать было уже ничего нельзя.

Через считанные четыре дня гада пришлось выпустить. Вызов из Москвы — не то явление, которым стоит пренебрегать.

А еще через три дня Михаил Тимофеевич Калашников предстал пред строгим, но справедливым взором... нет, взорами, ибо в кремлевском кабинете присутствовало трое: сам его хозяин, народный комиссар внутренних дел и совершенно незнакомый сержанту пожилой военный с петлицами коринженера.

После того, как сержант строевым шагом вошел и доложился, заговорил сам Сталин.

— Товарищ Калашников, мы получили ваш рапорт. В нем содержится просьба переименовать уже прошедший госиспытания автомат АК-40 на АС-40. Вы утверждаете, что ваш бывший руководитель военинженер второго ранга Судаев внес в конструкцию больший вклад, чем вы. Это представлено в качестве основания для вашей просьбы.

Вождь сделал паузу.

Удивительное дело: сержант не испытывал страха, хотя для такого имелись все основания: ответа все же ожидали первые личности Советского Союза (коринженер не в счет). Скорее чувства напоминали боевую ярость, когда бояться уже некогда: надо сражаться.

Но ответ находился в полном соответствии с субординацией:

— Основные конструкторские идеи принадлежали Алексею Ивановичу. Как руководитель группы, принявший должность после его смерти, настаиваю, чтобы изделие носило имя автора.

— Поясните подробнее, товарищ Калашников: какие именно детали замысла, по вашему мнению, принадлежали товарищу Судаеву.

— Первая и главная идея: запирание затвора поворотом, отсюда и сама конструкция затвора. Присоединение магазина: вся конструкторская часть его. Задумка с уменьшенным патроном — также его. И еще Алексей Иванович наладил связь с профессурой Московского института стали, именно с их подачи были предложены элементы технологии металлургического происхождения: термообработка всякая, и состав сталей тоже. Кроме того...

Вышестоящие товарищи выслушали всё сказанное с большим терпением. Наконец, Сталин улыбнулся и глянул на наркома внутренних дел. Тот прокашлялся и начал:

— Ваша скромность и стремление к справедливости достойны похвалы, хотя мы не одобряем... кхм... вашу чрезмерную горячность в отстаивании своего предложения. Впредь воздержитесь от подобных... методов. Но дело в том, что вы не только не знали, но и не могли знать о некоторых обстоятельствах.

При этих словах нарком блеснул стеклышком пенсне в сторону Сталина. Тот слегка наклонил голову. Берия одним движением подвинул коричневую папку в сторону сержанта.

— Этот материал был передан товарищу Судаеву. Источник раскрыть не могу. Думаю, вы догадались о причинах. Вы не можете взять эти документы с собой. Надеюсь, это также понятно. Просмотрите прямо здесь.

Руководитель группы оружейников, мелькая кистями рук, в бешеном темпе пролистывал страницы с текстом и чертежами. Одновременно он бормотал себе под нос, наивно полагая, что его слова услышать не могут:

— ...вот он, поворотный затвор... так, ствольная коробка... но откуда марка стали?.. пружины, как наши... о, дульный срез... выходит, автор заранее обеспокоился об уводе ствола... ага, тут он не был уверен, вона сколько вопросительных знаков...

Папка захлопнулась. Сержант вскочил и принял стойку 'смирно'.

— Виноват, товарищи, не знал об обстоятельствах!

Все товарищи одновременно улыбнулись.

— Вам, повторяю, не в чем себя винить. И мы не обвиняем. Но теперь вы понимаете?

Ответ был старорежимным, но, на взгляд Калашникова, наиболее подходящим к ситуации:

— Так точно! Забираю свой рапорт.

— Но это не все, — отвечал Берия. — Вашей группе предстоит, возможно, небольшая доработка этого уже отличного автомата, но не она будет вашей главной задачей. Вот техзадание на другое оружие. В этой же папке то, что удалось по нему добыть... по линии наркомата.

Почему-то Лаврентий Павлович не уточнил, какого именно наркомата, а сержант Калашников по совершенно неизвестным причинам не проявил въедливости. По столу скользнула другая папка, чуть потолще.

— Речь идет о ручном пулемете под тот же патрон. В сущности, разница в конструкции невелика. Хватит ли вам трех месяцев на подготовку документации и изготовление двадцати опытных экземпляров?

— На составление документации хватит, на производство, вероятно, нет. Они... очень часто задерживают.

Берия еще раз без слов спросил что-то у Сталина. На этот раз вопрос прозвучал уже из уст вождя:

— Как насчет шести месяцев?

Калашников ответил очень не сразу. Подняв глаза к потолку, он стал считать и прикидывать, шевеля губами. Впрочем, расчеты не продлились слишком долго:

— Хватит, товарищи.

— Вот и хорошо. Товарищ Александров сообщит вам дополнительные сведения о предстоящей разработке изделия. Папку отправите фельдпочтой на свой рабочий адрес, у меня в секретариате это оформят. Вы свободны, товарищ старшина.

Калашникова понесло — видимо, сказался стресс.

— Разрешите доложить, товарищ Сталин. Мое очередное звание — старший сержант.

— Вы и со мной намерены спорить? — вполне доброжелательно улыбнулся вождь. Видимо, сказано было с достаточно убедительной интонацией. К тому же слова 'со мной' были самую чуточку выделены голосом.

Новоиспеченный старшина и непонятный коринженер вместе вышли на Красную площадь. Вплоть до этого момента ни тот, ни другой не издали ни звука.

Первым заговорил пожилой инженер:

— Литер на обратную дорогу у вас выправлен?

— Да. Отправление завтра в пять тридцать вечера.

— Где вы остановились?

— У родственницы... она мне тетка, сестра матери, у них с мужем комната на Бронной...

— Все ясно. Отправляйтесь к ним. Вот, Михаил Тимофеевич, здесь, — тут Калашникову была вручена матерчатая сумка, — кой-чего на ужин и бутылка. На ночь выпейте стакан. Это приказ.

Калашников искренне не понял, зачем по поводу стакана обязательно нужен приказ, но не решился противоречить. Зато коринженер прекрасно знал, что делал. Конструктор-оружейник испытал сильнейший стресс — а для его снятия ничего лучшего в те времена не существовало. По крайней мере, из общедоступных средств.

— Последнее, Михаил Тимофеевич. Вот карточка, здесь мои телефоны. Если что — звоните. Могу помочь и советом, и документацией, и материалами.

В сознании оружейника, хоть оно и было слегка затуманено событиями, мысль об исключительной значимости подобной карточки встряла и закрепилась, как на сварке.

Никоим образом нельзя утверждать, что весьма представительная японская делегация именно приценивалась к образчикам американских товаров немирного назначения. Отнюдь! Дотошные, даже занудные японцы самым тщательным образом изучали то, что показывали гостеприимные хозяева, даже не заикаясь о ценах. Будем справедливы к покупателям: они не просто изучали каталоги, буклеты и брошюры, оглядывали, трогали руками. Кое-что было опробовано в действии. Разумеется, японских авиаторов не приглашали за штурвалы боевых самолетов. То есть посидеть на месте пилота или штурмана — это пожалуйста, а вот подняться в воздух — ни-ни. Подобное отношение, впрочем, ожидалось. Вот этак, без подготовки, взлететь на совершенно незнакомой машине? Нет, конечно; да японцы на это и не рассчитывали. Зато им дали полетать на местах второго пилота или в штурманском кресле (когда речь шла о бомбардировщике) Это сколько угодно. На месте стрелка — ради бога. Рассказы, показы, демонстрации... Заокеанские союзники — в глаза решительно все американцы называли японских делегатов именно так — вслушивались, вглядывались, задавали вопросы, записывали кое-что в блокнотиках и, конечно, пользовались малейшей возможностью заполучить в свое распоряжение любые имевшиеся печатные сведения о товарах.

Что до бронетехники, то японские армейские офицеры даже получили возможность посидеть за рычагами или рулем, реально управляя машинами. Мало того: любезные американцы предоставили возможность пострелять на полигоне боевыми снарядами и выпустить по мишеням из пулеметов разного калибра чуть не половину боезапаса.

Гостеприимные хозяева превзошли сами себя в радушии. На рассмотрение потенциальных покупателей предоставили даже перспективные модели техники — как наземной, так и воздушной. Вот, мол, какие мы: у самих еще нет, а готовы продать. Ради истины следует упомянуть: обе стороны отлично понимали, что покупка состоится очень не сразу, если вообще состоится; но и в этом случае соглашение по поставкам выполняться будет не разом, а с растяжкой по времени. Но ведь заглянуть в будущее никто не откажется, верно? Вот почему японцы любовались на будущие танки и самоходные орудия разных калибров, а также на истребители, не внесенные ни в один каталог, но наличествующие на аэродроме и блистающие свежей краской.

Видимо, среди японских делегатов затесались и штабные офицеры. Иначе зачем бы интересоваться, каков пробег этих замечательных танков на одной заправке, через сколько миль гусеницы надлежит менять, сколько живут воздушные фильтры в условиях умеренного климата и пустыни (где, как всем известно, запыленность поболее). И какова емкость грузовиков-цистерн, и сколько таких требуется танковой дивизии в сопровождение по американским нормам, и нельзя ли ускорить время заправки применением механических или электрических насосов ('Ах, они уже входят в комплект? Это весьма предусмотрительно!'). Ну и еще великое множество столь же занимательных вопросов. Потребность авиации в запчастях и расходных материалах, не говоря уж о горючем, также выяснялась самым тщательным образом.