Морская увертюра

— ...вот для примера. Пусть диаметр погона даже тыща двести. Болты через двести миллиметров...

— ...вот те кукиш! На сварку сажать, только...

— ...вы что, братцы, головой о броню ударились? Куда я элеватор втисну? По ширине он будет...

— ...войти-то войдет, так еще монтировать...

— ...усилие отдачи ты ведь знаешь? Игорь Ильич, а если сюда подставить...

— ...да быть не может! Я приблизительно прикинул крутящий момент...

— Сергей Василич, а почему нельзя размножить? К мурманчанам должны попасть чертежи...

— Тут не я решаю, это специалисты по режиму должны.

На деле Рославлев думал, что в принципе украсть чертежи (если они не на 'складе') можно, но и сам компьютер, и носители точно поедут на Север не в физическом виде. Уж тогда их не украдут. О порядке действий стоило подумать.

Серьезные споры шли среди компоновщиков. Тут уже голоса военных моряков звучали куда как веско.

— ...дальномер вообще выкинуть к широкоизвестной матери...

— Ты чё? Как без него, ведь...

— Не надо, говорю тебе, вот вместо него... точнее, вместо них. По радару, и еще заметь: у вспомогательного калибра свой...

-...и хоть ночью, хоть в тумане...

— ...и еще, Валентин Палыч, когда выкинем гидросамолеты, да еще бензин к ним, и масло...

Тут в ходе обсуждений кто-то из младших инженеров высказал совсем уж крамольную мысль:

— Сергей Васильевич, вы говорили, что вибрация на полном ходу была сильной.

— Ну да, верно. И шум тоже. Сам не свидетель, но немецкие офицеры говаривали, что-де на полном ходу на мостике друг друга слышать не могли.

— А что, если поставить двигатели на амортизирующие... ну, на упругое основание?

Посыпались возражения.

— Это вы сколько же полезного объема уберете сразу?!!

— А ежели подсчитать!

— Да если бы только это! Еще переделывать конструкцию опор гребных валов! Начисто!

— Потом: очень не факт, что избавимся от вибрации. Уж точно она полностью не уйдет.

— А ежели подсчитать!

— А смещение центра тяжести! При том, что метацентр там же, а отсюда следует, что остойчивость...

— И добавьте, что времени это займет... да лишние два месяца, и это если не считать затрат времени на ожидание металлоконструкций...

— Сбросьте все же время на расчеты, Игорь с Левой нам экономят во как...

И вот когда общественное мнение уже совсем приблизилось к вердикту о полной невозможности реализации смелого технического решения, коварный инженер из НКВД кинул идею:

— Товарищи, так ведь от вас усилия особенные и не нужны. Всего-то: предоставить кораблестроителям нужную документацию. И решать уж точно будете не вы, а моряки. Ведь вы не знаете, насколько им это нужно, и сколько времени они дадут на материализацию ваших гениальных замыслов.

— Да хоть сто раз гениальные — обидно, что пойдут они кошке под хвост...

— Ну, попробовать не запрещено.

— Мы-то будем работать в темпе фокстрота, а у них менуэт будет звучать.

— Менуэт — это что?

Знаток музыки пустился в объяснения:

— Такой танец; он с медленными поворотами, поклонами, реверансами. Для черепах создавался.

Тут дискуссия повернулась неожиданным боком.

— Мне странно вас слышать, товарищи. Вам доверили решение важнейшей задачи, имеющей громадное военное значение. И что ж? Вы подходите к ней со смехом! В такой ситуации полагаю юмор совершенно неуместным.

Сказано было с полной уверенностью в голосе. Рославлев глянул на говорившего. Психотип был ему насквозь знаком. Очень партийный товарищ, с твердейшей убежденностью в своем праве определять идеологическую линию.

— И впредь прошу вас, товарищ Александров, не подавать дурной пример младшим в должности. Работа эта имеет помимо прочего, политическое значение, а в политике смешки неуместны. Здесь вам не цирк!

Лица кораблестроителей выразили большой диапазон эмоций: от скрытой брезгливости до откровенного испуга.

Заезжий пожилой инженер сохранял безукоризненную вежливость:

— Извините, не знаю, как к вам обращаться...

На подвижном лице партийного долей мгновения промелькнуло что-то вроде: 'А должны были.' Впрочем, он сухо бросил:

— Можете называть меня товарищ Парфенов. Я секретарь парторганизации, — и, не теряя ни секунды, означенный товарищ начал развивать наступление. — Вы партийный?

Пожилой инженер отрицательно качнул головой.

— Я так и думал, — с напором продолжил партсекретарь. — Сразу видно: вы недооцениваете идеологическую составляющую. В дальнейшем рекомендую не снижать рабочий настрой у наших сотрудников. Им не до смеха. Они делом заняты.

Оратор сделал секундную паузу набрать воздух. Ею пожилой инженер и воспользовался:

— Мне кажется, вы, товарищ Парфенов, недостаточно знаете труды Владимира Ильича Ленина.

Заявление было настолько наглым, что партийный чин растерялся.

— Я вам напомню, — вроде как и негромко, но веско продолжил седой московский инженер. — Это из его замечания по творчеству Маяковского...

Удар был точен. Сталинскую оценку Маяковского ('был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи') мог бы оспаривать разве что полный недоумок. Этой одной причины было вполне достаточно, чтобы не затрагивать творчество этого поэта. А тут еще Ленин...

— ...а сказано было ровно следующее.

Тут голос сомнительного командировочного из Москвы стал намного громче и тверже. Это как раз было понятно: мямлить, цитируя Ленина, партсекретарь и сам бы не стал.

— 'Я не принадлежу к числу поклонников его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовлетворения с точки зрения политической и административной. Товарищ Маяковский вдрызг высмеивает некоторых коммунистов, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что все совершенно правильно.' Конец цитаты. Выходит, Ленин полагает юмор в политических делах вполне приемлемым, а вы с ним не согласны? И, наконец, совсем мелкий вопрос. У вас есть что-то сказать по существу обсуждаемой темы?

Секретаря малость покорежило в области физиономии. И все же он оставил последнее слово за собой:

— Мы еще поговорим обо всем этом.

И товарищ Парфенов удалился в свой кабинет, унося внутри себя нехорошие чувства. Их он выплеснул на бумагу, каковую отправил в компетентные органы. В ней гражданин из Москвы обвинялся в высмеивании партии, партийного подхода и ленинских идей вообще, разложению коллектива трудящихся, а равно иных прегрешениях.

Сигнал был получен сотрудником в звании лейтенанта. Тот не поленился выяснить, кто такой этот командировочный из Москвы, и счел вредным для карьеры и здоровья самому заниматься расследованием поведения столь высокопоставленного товарища. А так как его уровень не позволял оставить без внимания письменный сигнал, то бумага, доводящая до сведения Тех, Кому Надо, о творимых безобразиях, отправилась вместе с сопроводиловкой в дальнюю дорогу, в конце которой ей предстояло попасть в казенный дом.

Стоит упоминания: перепалку заметили не только конструкторы. Охранник (а им в тот день был сержант Сидоров) как бывший разведчик на память не жаловался. Все происшедшее он не только запомнил, но и доложил по команде.

Майор Полознев не решился доверить возникшие у него мысли бумаге и тем более телефону. Вместо этого он небрежно попросил подопечного уделить тройку-другую минут времени на обсуждение режима секретности. Разумеется, разговор на эту тему мог идти только в хорошо закрытом помещении.

Беседа получилась несколько напряженной:

— Сергей Васильевич, эта перепалка может окончиться не так весело, как ты думаешь. Парфенов непременно напишет сам знаешь, куда.

— Это ты прав, Николай Федорович, непременно напишет. Но учти: не он, так другой бы нацарапал сообщение. Я только начал свою работу по-настоящему, и мозолей будет отдавлено полно.

— И ты думаешь, за тебя заступятся?

— Не думаю, а уверен. Все основные моменты, которые и Лаврентий Павлович, и Иосиф Виссарионович должны знать, им переданы. Но в той горе информации еще надобно копать и копать. Там все есть, но требуется время и людские ресурсы, чтобы найти. А я знаю, где именно искать. Что касается некоторых проектов... сам догадываешься, каких именно... так без меня они замедлятся до полного непотребства. Время же — наш главный дефицит.

Майор госбезопасности решил зайти с другого конца:

— Как понимаю, война с Германией откладывается на неопределенное время. И уж точно не она сейчас твоя первоочередная забота. Так?

— Согласен, и даже больше скажу: об английских поползновениях против нас тоже на время можно забыть. Но есть другой фланг. И вот там вижу причины для беспокойства.

Это было не намеком, а почти прямым указанием.

— Из-за нее так торопишься?

Не было уточнено, кто такая 'она'.

— Не 'нее', а 'них'.

— Кажется, понимаю. Ты полагаешь, что у нас там силенок маловато.

— Еще меньше, чем маловато, Николай Федорович. Вот и стараюсь нарастить. Но расстояния громадные.

— Ну тогда суди сам, Сергей Васильевич: ежели тебя арестуют, то даже если вскорости выпустят, то наверняка делу не пойдет на пользу. Потеря времени, сам должен понимать.

— Понимаю. Только и ты помни, что на каждую их умную голову может найтись мысль с винтом.

Смех Полознева прозвучал не особо искренне. Зато вполне чистосердечной показалась реплика:

— А на мысль с винтом могут найтись... кхм... обстоятельства с закоулками.

На этот раз пришлось отсмеяться Страннику.

— Молодец же ты, Николай Федорович. Можешь словом владеть.

И тут же лицо инженера стало предельно серьезным.

— Всего раскрыть, извини, не могу. Но когда меня придут арестовывать, ты сам будь готов и своих молодцов предупреди: чтобы действовали строго по закону...

Полознев отметил, что сказано было 'когда', а не 'если'.

— ...и чтоб дали знать наркому, заодно и товарищу Сталину.

— Сделаем, будь уверен.

— И еще вот что прими во внимание. Сейчас идут проектные работы. Они продлятся не менее недели, а то и двух. А потом мне надо забирать копии чертежей и, главное, все устройства для проектирования — и в Мурманск. Не хочу технику здесь оставлять, понимаешь?

Майору такое решение было насквозь понятно.

— Не исключаю, что арестовывать кинутся прямо здесь, в Ленинграде. Но могут и не успеть, требуется сколько-то времени на прохождение сигнала. А вот в Мурманске — весьма возможно; притом же Москва далеко, а пока в столице чухнутся... многое чего успеет произойти. На это и может быть расчет. Да, пока не забыл. У твоих укороченные автоматы?

Рославлев нарочно употребил неправильное наименование. В свое время ему не хотелось светить зазря фамилию Калашникова, а потом наименование так и прилипло.

— Ну да, есть укороты.

— Вот пусть их и носят.

— Сергей Васильевич, да ты задумал...

— Нет и нет, Николай Федорович. Просто отдельным гражданам надо бы видеть обстановку... э-э-э... во всей наглядности.

Недосказанного осталось много. Сказанного было вполне достаточно.

Уже когда проект вплотную приблизился к окончанию, товарища Александрова попросил на беседу незнакомец. Представился он Павлом Васильевичем Фроловым, главный инженером судостроительного завода, 'где и запланирована модернизация линкора'. В качестве завязки разговора была предложена зубатка холодного копчения и бутылка с прозрачным содержимым. От последнего дара пожилой инженер отказался: дескать, врачи категорически против. Но выставил грузинский коньяк.

Угадать направление разговора Рославлев не мог. Уже этого одного факта было бы достаточно, чтобы слушать со всем вниманием.

— Мы к вам с просьбой, Сергей Васильевич.

— 'Мы' — это ваше предприятие, надо думать?

— Совершенно верно. В ваших интересах нам помочь. Вы можете сильнейшим образом ускорить дело. Нам уже сообщили, что в процессе модернизации запланирован большой объем сварочных работ, так?

— Да, есть такое. И?

— Помогите со снабжением. Моряки говорили: вы все, что угодно, достать можете.

Этот оборот не понравился представителю НКВД (а посетитель не мог не знать о том, что товарищ инженер работает именно на это учреждение). Но виду старый инженер не показал, а сухо ответил:

— Преувеличили. Но за спрос денег не берут. Что вам нужно?

— Камни для шлифмашинок. Хорошо бы и сами машинки, наши уж больно изношены. И электроды, само собой. Вот номенклатура, — и в руки московского товарища перешел список. Тот провел по бумаге взглядом.

— Так... эге... вот что скажу, Павел Васильевич. Ответ дам завтра, после обеда. Надо будет проверить... Электроды почти наверное найдутся, но не ручаюсь, что по тем же ТУ. А что до камней... Так вот сразу их не выдам. Но тут есть один боковой выход. Прикажите на заводе подобрать для меня — в долг, а не насовсем! — новенький шлифкамень. Чтоб без брака! Лучше, конечно, несколько — для гарантии. Я их рассмотрю и свяжусь с... кем надо. Они ведь у вас импортные, думаю?

— Ну да, — печально вздохнул главный. — Германские. Экономим, как только можем, а все равно. Но у нас используется несколько видов камней, они по зернистости разные, а еще...

— Минуточку. Делаю вывод: мне понадобится не один образец для выяснения, а столько, сколько видов камней. Думаю, это вы сможете организовать. А машинки тоже импортные?

— Нет, челябинцы производят. Неплохие, только шестерни слабоваты. Быстро изнашиваются.

— Хм... тут сложный случай, ну да попробуем. Да, и нераспакованную пачку электродов раздобудьте. Если повезет, то организую точно такие же.

В тот же день Рославлеву надо было побеседовать с программистами из 'курчатника'.

— Лев Михайлович, Игорь Ильич, дело образовалось вот какое. Формально говоря, ваша командировка близится к концу. Но... вы можете понадобиться в Мурманске. Мой инженерный опыт говорит: если есть возможность напортачить в проекте так, чтоб переделка понадобилась — так это обязательно сделают. Иначе говоря, предвижу возможность переделки чертежей. Спрашивается: кто это сделает лучше и быстрее, чем вы двое? Отвечаю: никто. Продление и изменение в командировках я вам сделаю.

Молодые люди переглянулись. Сегал осторожно вымолвил:

— Денег не хватит, Сергей Василич, чтоб и на переезд, и на гостиницу, и на...

— Стоп, Лев Михалыч, уже все понял. Это я предвидел. Деньги выдам вам двоим под расписку. Все траты документировать. По возвращении должную сумму получите в кассе вашей организации, что нужно, мне вернете... А если повезет, так даже быстро все дело завершите. Сдадите нужные чертежи и расчеты — все, свободны, отдыхайте. Только чур: чтоб отдых был без битых стекол и морд. Впрочем, вас в родной конторе впрягут разом, икнуть не успеете... Вопросы?

Видимо, в душе товарища Иванова жил романтик, поскольку вопрос был соответствующий:

— Сергей Васильевич, а нельзя ль потом... ну, при случае... посмотреть на то, что получится? То, что будет плавать.

Собеседник грустно улыбнулся.