Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Морская увертюра


Опубликован:
18.12.2019 — 05.08.2022
Читателей:
8
Аннотация:
Измененная редакция третьей книги. на этом цикл заканчивается.
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Морская увертюра


Морская увертюра (Боевой оркестр-3)

Алексей Переяславцев, Михаил Иванов

Предисловие

Этот мир был во всем похож на тот, в котором родился, вырос, получил образование и успел состариться инженер Алексей Владимирович Рославлев. Разница заключалась лишь в самом персонаже.

Сделка казалась выгодной обеим сторонам. Мефодий Исаевич Тофилев предоставлял партнеру возможность матрицировать предметы, предложив взамен предотвратить Великую Отечественную войну. Он уверял, что это ему нужно было по личным причинам. Рославлев полагал, что отсутствие войны с Германией даст гигантскую возможность для СССР рвануть вперед и в техническом, и в экономическом смысле.

Сделка начала давать результаты. Война с Финляндией закончилась так же, как и в мире инженера, но сравнительно быстро и с намного меньшими потерями. Это было достигнуто благодаря перевооружению и обучению всего лишь полка Красной Армии; правда тот действовал на ключевом участке фронта. Но были и другие успехи.

Фюрер Третьего Рейха получил инсульт и умер (при некотором содействии СССР), но перед этим у него хватило разума переориентировать политику Германии в части неполноценных народов. Обновленное руководство обрело убеждение: с Россией надо не воевать, а дружить. Но военные действия продолжались: ведь Вторая Мировая война отнюдь не закончилась. Пусть даже один из противников Рейха (Франция) капитулировал, но второй и главный (Великобритания) и не думал об этом.

Правда, английская дипломатия некоторое время была ориентирована на союз с Германией против России. Для достижения этой заманчивой цели был подготовлен авианалет огромной эскадрой бомбардировщиков на нефтяные поля Азербайджана. Налет провалился: советские военные дали сильнейший отпор, задействовав реактивные истребители. Счет оказался разгромным: из всей английской эскадры спасся лишь один бомбардировщик, у защищающейся стороны оказался смертельно раненым лишь один летчик, сумевший все же посадить истребитель на вынужденную. После этого Германия твердо дала понять, что ни в каких военных действиях против СССР она участвовать не будет.

Уинстон Черчилль, ставший, как и в другом мире, премьер-министром, со всей энергией взял курс на войну до победного конца. Поскольку теперь уж и речи не могло идти о каких-либо действиях на суше, сражения вынужденно шли в море и воздухе.

Подводники адмирала Дёница времени не теряли. Как и в другом мире, командир лодки U-47 ухитрился прорваться на военно-морскую базу Великобритании в Скапа-Флоу и торпедировать аж три корабля. Старый линкор 'Ройял оук' и чуть более новый линейный крейсер 'Худ' затонули от взрыва погребов с боеприпасами. Вспомогательный крейсер 'Пегасус' смог дотянуть до отмели и выброситься на нее, поскольку попадание единственной торпедой оказалось не смертельным. Немецкая подлодка ушла невредимой, хотя и не без труда. Удар был эффектным, но куда более эффективными оказались действия немецких подводников против торгового флота Великобритании. Более трети торгового тоннажа ушло на дно.

Война в воздухе таковой, строго говоря, не являлась. Бомбардировка собственно территории островов случилась, но лишь одна. Правда, при этом разбомбленным оказалось поместье Блетчли-парк, в котором в условиях строжайшей секретности работала служба перехвата и расшифровки радиосообщений. В другом мире именно эти люди сумели расколоть шифр 'Энигмы'. Но сложные и дорогие немецкие бомбы выполнили поставленную задачу: центр был практически полностью уничтожен. На этом воздушные налеты от Люфтваффе закончились.

Что до СССР, то там терпеливо гнули линию полного нейтралитета. Правда, посол Великобритании был выслан, а дипломатические отношения с этой страной понизились до уровня почти нулевого, но не прекратились совсем. О каких-либо военных действиях и речи не шло, по крайней мере, в печати или по радио. И без большого шума обновлялись как техническое оснащение отдельных частей РККА и кораблей РККФ, так и методы обучения личного состава.

Глава 1

По любым меркам Голованова принимали с благожелательностью. Правда, сам летчик решил про себя, что вызов скорее связан с очередным поручением, чем с награждением. На эту же мысль наводило и присутствие в кабинете вождя хорошо знакомого коринженера Александрова.

После взаимных приветствий заговорил хозяин кабинета, но обратился он сначала к инженеру:

— Сергей Васильевич, ознакомьте товарища Голованова с теми картинками, которые вы мне показали.

Товарищ Александров развернул в направлении себя и летчика тот прибор, который показывал картинки, и, как всегда, стремительно пробежался пальцами по клавишам.

— Это транспортные самолеты...

Фраза была совершенно лишней. Голованов накопил достаточно опыта, чтобы сразу сообразить: верхнерасположенное крыло, наличие рампы со стороны хвостовой части фюзеляжа, явно очень мощные двигатели, да еще четыре штуки. Кстати, движки выглядели очень знакомо: они несли по два четырехлопастных винта на одном валу.

— ...вы разрешите, товарищ Сталин, дать пояснения Александру Евгеньевичу насчет тактико-технических данных?

— Разумеется, дайте.

— Эта машина называется Ан-22; хотя сам Антонов не принимал участие в конструировании, но названа в его честь. Грузоподъемность до шестидесяти тонн, скорость до шестисот пятидесяти километров в час, практическая дальность с полной нагрузкой пять тысяч двести километров; обратите внимание, Александр Евгеньевич: может приземляться на грунтовые аэродромы. Здесь подробности, — и тощая стопка листков скользнула на столешницу.

Опытный командир-авиатор ни на секунду не поверил, что ему и его людям поставят задачу лишь освоения новой машины — и оказался прав.

Сталин заговорил негромко, но весомо:

— Ваша первая задача, товарищ Голованов, заключается в быстром освоении этого замечательного самолета. Вторая и основная: научиться использовать авиационное военно-транспортное подразделение или даже воинскую часть для десантирования людей и техники, организации снабжения типа 'воздушный мост'.

Последний термин был новым для Голованова, но его значение летчик расшифровал сходу.

Коринженер конкретизировал мысль вождя:

— Вот штатное расписание той самой воинской части. Вопросы?

— Как понимаю, обязанности командира подразделения дальних бомбардировщиков с меня снимают? Ведь у транспортной авиадивизии и место дислокации, возможно, будет другим, а задачи уж точно другие.

На этот раз ответил сам Сталин.

— Вы правильно поняли, товарищ Голованов. На вас будет возложена задача подобрать себе замену. Еще вопросы?

На этот раз Голованов чуть заметно поколебался, но все же решился:

— Мне кажется, нельзя оставлять ГВФ без аналогичных машин. Такие же или им подобные могли бы решить множество народнохозяйственных задач.

Вождь бросил мгновенный взгляд на коринженера. Тот счел, что понял смысл взгляда, и пояснил:

— Мы вполне понимаем вашу озабоченность, Александр Евгеньевич. ГВФ будет расширяться, уверяю вас, и парк машин также будет изменяться. Запланировано постановление наркомата авиации по изменению учебных планов в училищах. Нам понадобится летный состав, который сможет работать на этих и аналогичных машинах. Но освоение чисто гражданских самолетов для дальних перевозок будет возложено на товарища Чкалова и других.

Смысл такого разделения по типам самолетов был не вполне понятен Голованову, но вопросы летчик задавать, понятно, не стал.

С Валерием Павловичем Чкаловым разговор был другим. Основную задачу поставил лично Сталин:

— Валерий Павлович, вам будет поручено освоить вот этот самолет... — бумажная папка легла на стол перед летчиком. — Он гражданский, предназначен для дальних перелетов. Не таких, как знакомый вам АНТ-25...

При этих словах Чкалов с большим усилием сдержал рвущуюся на лицо улыбку и лишь кивнул.

— ...зато у него гораздо больший вес полезной нагрузки. Пятнадцать тонн. Сокращенный набор технической документации вам передадут уже сегодня. Но рекордный полет вам предстоит осуществить практически без груза. Если это испытание пройдет без огрехов, то следующий полет мы планируем поручить экипажу под командованием товарища Гризодубовой, уже с полезной нагрузкой. Хотелось бы полностью сохранить знаменитый женский экипаж, но к этому имеется препятствие. Мы не можем подключить товарища Осипенко. Она плотно занята на другой работе.

Чкалов не считал себя новичком в подобных явно политических делах и потому уже было вскочил с места, но вождь жестом усадил его обратно.

— Вы не дослушали, — с мягкой укоризной продолжил хозяин кабинета. — В вашей готовности служить Родине, партии и правительству никто из присутствующих не сомневается. Но сейчас Сергей Васильевич доведет до вас технические детали задачи.

Мысленно Рославлев улыбнулся. Слово 'технические' несло в себе куда большую смысловую нагрузку, чем можно было подумать сначала.

— Эта машина, Валерий Павлович, с самого начала задумывалась как пассажирская...

Слова не вполне соответствовали истине. В другом мире существовали планы применения Ил-18 в чисто военных целях, и коринженер об этом знал.

— ...так что в вашу задачу войдет не только оценка чисто технических параметров и показателей. Вам как преподавателю предстоит выяснить мельчайшие детали пилотирования, попытавшись при этом влезть в шкуру гражданского пилота. Только хороший летчик-испытатель может оценить поведение самолета в полном объеме. А вы не просто хороший, а отличный испытатель.

При этих словах прославленный летчик приосанился, насколько это вообще было возможно для сидящего человека.

— И эти ваши благоприобретенные знания пилота Ил-18 предстоит передать экипажу Гризодубовой. То же относится к особенностям работы штурмана и других членов экипажа. Вопросы?

— Имеется один. Принято ли решение о точке назначения перелета?

— Да. Это Хабаровск. Расстояние, круглым счетом, 6100 километров по ортодромии . В пределах дальности для этой машины. Еще вопросы?

— Есть личная просьба!

Рославлев прекрасно знал, что этих слов Сталин не любил. Но, возможно, Чкалов об этом не имел представления, да и обратился он к товарищу коринженеру. Тот изобразил на лице внимание.

— Нельзя ли на рекордный перелет назначить в экипаж товарищей Байдукова и Белякова? Также, глубоко уважая товарища Осипенко, предлагаю изыскать возможность отложить сиюминутные задачи ради включения Полины Денисовны в состав женского экипажа Ил-18.

— Вы преувеличенного мнения о моих полномочиях, Валерий Павлович. Я могу предложить, рекомендовать, советовать, но никоим образом не назначать кого-либо в экипаж. Кроме того, по штату он включает не троих, а пятерых. Заметьте: в их число не входят те, кому предстоит обслуживать пассажиров.

Сталин при этих словах сохранил полное бесстрастие. Он уже получил предложения по организации авиатранспорта. Чкалов чуть было не удивился вслух, но тут же получил разъяснения.

— Да, такие обязательны. Симпатичные девушки будут предлагать еду и напитки, отвечать на вопросы пассажиров, поскольку отвлекать во время полета экипаж, сами понимаете, не дело. Также эти стюардессы или бортпроводницы — название должности еще предстоит выбрать — будут помогать пассажирам освоить предназначенную непосредственно для них нехитрую механику. Изменение положения кресла, включение и регулировка вентиляции, освещения... всякое такое. При вынужденной посадке бортпроводницы обеспечивают безопасный выход пассажиров. Ну и другие обязанности, перечислять их долго. Короче: если машина летит с пассажирами, то добавьте в экипаж четверых бортпроводниц. Возвращаясь к кадровым вопросам: включение в женский экипаж Полины Денисовны в качестве второго пилота потребует, как я уже говорил, ее обучения. А это может занять месяц сроку — если повезет. Или больше. Эскадрилью, которой она командует, планируется развернуть в полк. И эту задачу с товарища Осипенко никто не снимал. Поэтому запрос о командировании ее в экипаж на этот рекордный перелет предлагаю передать ее непосредственному командиру. Насколько мне известно, это генерал-лейтенант Рычагов. Но, напоминаю, речь может идти не об одной только Полине Денисовне. У меня сейчас нет списка готовых кандидатур на всех пятерых членов женского экипажа. Но уверен, что Валентина Степановна Гризодубова сможет предложить таковые. Теперь касательно товарищей Байдукова и Белякова. Лично я считаю включение их в экипаж оправданным, но окончательное решение, повторяю, не за мной.

— Мы подумаем над кадровыми решениями, товарищи.

Эти слова Сталина звучали вроде как примирительно.

— А сейчас, — тут Сталин снял телефонную трубку и продолжил уже в нее, — пригласите товарищей Гризодубову и Раскову.

— Нет, все ж неправ был Сергей Васильевич. Ох, неправ! — проскрипел назначенный в чкаловском экипаже штурманом Александр Васильевич Беляков.

— Отчего же неправ? — чуть наиграно удивился второй пилот Байдуков.

— Оттого, что зубрить тут нужно куда поболее, чем даже курсанту. Он-то думал, что пилотам на подготовку больше всего назадают. Так ведь и на меня навалили порядком. Ты ту гору инструкций видал?

— А у меня, думаешь, лишь страничку запомнить?

В разговор вступил новичок: бортрадист Катеев, которого по причине небольшого возраста называли Вовкой. Правда, пренебрежения в этом не было. Уж кто-кто, а великая тройка Героев Советского Союза прекрасно понимала всю важность связи. Причиной попадания молодого человека в столь прославленную компанию была не вполне обычная способность интуитивно разбираться в любой незнакомой технике и умение починить все, что угодно, подручными средствами.

— Так ведь и у меня новейшая радиостанция, уж точно не какой-то там 'Север'. Инструкция опять же не из тощеньких. Правда, конструкция здорово продумана. Ремонт куда как облегченный: прозвонил помодульно, нашел неисправный, вытянул, впихнул запасной, закрепил. Проверил. Ну и все.

— Чего там рассуждать: машина самая новейшая, и опыта с ней никакого. Вон, мне сказали, девчонок-бортпроводниц набирают — так им тоже курс будут читать.

— Иди ж ты!

— А я так сам их видел. Тех, которые кандидатки. И ничего себе девушки, они... это... с хорошими ТТХ .

Серия анекдотов про поручика Ржевского была пока что неизвестна в этом мире. Но ситуация почти точно отражала таковую из анекдота: пришел Чкалов и все опошлил.

— Хорош обсуждать! Должны были сами запомнить: завтра подлет и, если пройдет штатно, то 'коробочка' над аэродромом. И на второе дело пойдем уже всем экипажем. Ну, если Старый допустит.

Бортмеханик Копатов был едва ли не самым старшим в экипаже, но опыт с этой моделью самолета у него был точно такой же, как и у остальных, то есть нулевой. Но если великолепная тройка уже слыхала кое-что про инструктора по прозвищу Старый, то Копатов, как и бортрадист, об этой ипостаси товарища коринженера не был осведомлен. Не стоит удивляться, что как раз бортмеханик и задал сакраментальный вопрос:

— А кто такой этот Старый? Проверяющий, что ль?

Чкалов, хотя и был весьма занят, не упустил возможность похвастаться опытом:

— Ну, пяток минут у нас есть... Так вот, этот Старый вообще-то инженер. Но также сколько-то проработал инструктором. Полк Паши Рычагова как раз он дрессировал. Зверюга! Начал с того, что самого Рычагова заставил 'коробочку' выписывать — и поймал на ошибке. Вот так. У него в распоряжении были специальные тренажеры для летчиков-истребителей, все-все действия записывали, потом полеты разбирал Старый, да так, что стружку грузовиками вывозили. И все по делу, заметьте! Потому-то курсанты его за спиной Старым чертом называли, уж потом сократили до просто Старого... Да вот еще: как я с ним познакомился, то выставил он меня на пари. Не слыхали?

Валерий Павлович сделал небольшую паузу. Ожидание оправдалось. Если среди летчиков и штурманов об это событии все знали, то радисты и бортмеханики так и остались в неведении.

— Когда сто восьмидесятый только-только начали доводить, то предложил мне Старый побиться о заклад. Если, мол, после проверки на земле ни единого недостатка не выявится, то он бутылку ставит, а мой проигрыш, по уговору, наперсток коньяку.

— Сколько???

— Повторяю для глухих: наперсток. Двадцать человек свидетелей, — тут, надо заметить, прославленный летчик преувеличил: их было не более десятка. — Ну, я и проспорил.

— Проигрыш не из великих, — при этих словах Катеев постарался сделать тон голоса как можно более нейтральным.

— Да не в том дело! — досадливо отмахнулся Чкалов. — Потом уж я заметил: в дискуссиях Старый очень часто прав. И еще вот что запомните: этот человек не раз спорил с самим товарищем Сталиным.

Тот, кому перемывали косточки, как раз вышел из самолета, приземлившегося на территории того, что в другом мире обозвали космодромом 'Мирный', он же Плесецк. Решение о строительстве Байконура уже было принято, но подобные объекты быстро не возводятся.

Как всегда, хозяева проявили гостеприимство, сиречь предложили отдохнуть с дороги, закусить, но эти благие намерения товарищ коринженер пресек:

— Я бы и с радостью, но, товарищи, лишнего времени у нас с вами нет. Показывайте ваше изделие.

Изделие, уже стоявшее на стартовой раме, но еще, понятно, не заправленное, могло произвести впечатление на любого, с его-то четырнадцатью метрами высоты.

— ФАУ-2... — непонятно прошептал товарищ коринженер. Впрочем, он быстро пришел в себя и начал задавать вопросы:

— Силу тяги проверяли? Одиннадцать тонн? Поздравляю, герр Грёттруп, ваша работа превосходна. Температуру в приборном отсеке измеряли? Я так и думал. В нем можно поместить куда больше приборов, чем вы думаете. Сергей Павлович, вот список...

Королев взял лист и внимательно его проглядел.

— Что из этого можно заказать?

— Все! — последовал короткий ответ. Но тут же последовала оговорка. — Только прошу не забывать о весовых ограничениях. И запись, само собой, вот хотя бы на этот прибор. Не смотрите, что маленький, в нем хватит емкости записать все данные, какие только удастся получить. А теперь самый главный вопрос: сколько понадобится времени на монтаж того, что товарищи ученые захотят там поместить?

Перешептывание потребовало чуть ли не семь минут, потом Королев твердо ответил:

— Десять часов.

— Вы включили затраты времени на выдачу документации по монтажу?

Еще перешептывание.

— Двенадцать.

— Тогда... все работы прекратить, монтажникам отдыхать, а вас, Сергей Павлович, также господ фон Брауна и Грёттрупа попрошу остаться. Небольшое обсуждение.

Товарищ из НКВД явно был не новичок по части удивить. Он обратился к двигателисту:

— Господин Грёттруп, вы получили список возможных слабых мест в двигателях?

— Господин Александров, имею просьбу. Зовите меня Гельмут.

— Извините, забыл похвалить: ваш русский язык превосходен, Гельмут.

— А меня Вернер.

— И ваш неплох. Тогда меня — по имени-отчеству. Итак, вы анализировали список?

— Само собой разумеется, Сергей Васильевич.

По правде сказать, вопрос был почти формальным. Уж чем-чем, а недостатком педантизма этот немец не страдал. И все же...

— И приняли надлежащие меры?

— Вы не можете в этом сомневаться.

— Превосходно. Еще вопрос к вам, Гельмут. Супруга осталась довольна вашей премией?

— О да!

Вознаграждение было материальным: фрау Грёттруп достались три пары колготок. Тогда по всей Европе они были новинкой.

— Надеюсь, что ей еще неоднократно предстоит радоваться. А вам предстоит работа. Вот список потенциальных дефектов в двигателях уже после заправки топливом и окислителем. Прошу перед запуском проверить. Теперь вы, Вернер...

Фон Браун чуть заметно напрягся.

— Когда эта ракета с успехом полетит, то на следующей мы отправим в полет... ну, например, кота. Или мелкую собачку. Вам предстоит сделать все, чтобы это животное вернулось живым и, по возможности, здоровым. Имейте в виду: кошки крайне неодобрительно относятся к ограничению свободы перемещения. Да и собака может... э-э-э... взволноваться. Поэтому подумайте о седативных препаратах — точнее сказать, чтобы медицинская группа о них подумала. Специалистов мы подберем. В любом случае животное полетит на следующем этапе, а это означает, что у вас срок на подготовку — два месяца, самое меньшее.

Акцент в речи фон Брауна заметно усилился:

— Сергей Васильевитч, Вы уверены, что эта ракьета успешно польетит?

— Вы неправильно меня поняли, Вернер. Я имел в виду или именно эту ракету, или ее доработанный аналог. Но какая-то из них — да. А запуск с животным на борту будет означать, что сделан шаг вперед к полетам уже человека. Господа, вы свободны.

Немцы дружно кивнули и удалились. Сергей Павлович сохранил каменное спокойствие и чуть ли не нарочитое бесстрастие.

— Теперь к вам, Сергей Павлович. Эту ракету вы запустите. Конечно, самая тщательная проверка по тем спискам, что я вам предоставил. Даже если вы назвали неточный срок старта — неважно. Нам нужно не выполнение плана запуска к такой-то дате, а аккуратная работа. Используя мои возможности, я пришлю сюда копии той ракеты, которую вы мне демонстрировали. Две штуки. Они сделаны именно как копии, то есть если в этой имеются дефекты, то и в них тоже. Приборов в них не будет, их придется монтировать. Установка на стартовую позицию, заправка... все это будет за вами, но надеюсь, что они понадобятся для следующих пусков. Это понятно?

Королеву не было понятно. Он был инженером, притом хорошим. И в его голове не помещалась идея о точных копиях уникального изделия. Тем не менее конструктор наклонил голову в знак понимания. Но седой коллега, похоже, прочитал мысли.

— Как и где мы создали эти изделия — совершенно не ваше дело. Мы можем — вот ответ. Примите как данность.

При всей властности натуры Королев прекрасно понял, что тут замешаны возможности превыше его собственных и что в ход пошли силы, которые ему не подчиняются совершенно. Поэтому ответ был по-военному краток:

— Вас понял.

— Да, вот еще. То самое укрытие, о котором я упоминал в документах — оно подготовлено?

Генеральный конструктор (именно так теперь звалась его должность, хотя знал об этом пока что он один), кивнул. Хотя бы тут он был спокоен, о чем и доложил:

— Сергей Васильевич, уж будьте уверены. Шесть метров фортификационного бетона, дополнительный бронеколпак, также перископы... Все, как описано.

— Вот и хорошо, Сергей Павлович, — примирительно улыбнулся Александров. — а то, знаете, наши аналитики стали прикидывать... вроде как данное изделие вполне надежно, но при добавлении ступеней заметно возросла вероятность взрыва. Просто потому, что увеличивается количество возможных точек отказа. А так хотя бы людей спасем.

Говоря это, Рославлев почти что не кривил душой. Он хорошо помнил катастрофу, когда погиб маршал Неделин. Правда, основной ее причиной было банальное нарушение всех правил безопасности. Но пренебрежение бункером сыграло не последнюю роль. И эту мысль надлежало вбить в голову Генерального конструктора, да так, чтобы засела намертво.

Нельзя сказать, что немецкая военная промышленность кардинально перестроилась или даже начала это делать. Скорее производство было слегка переориентировано.

Вальтер Функ не был дураком, к тому же, будучи министром, имел хорошее представление о политической ситуации. А она вырисовывалась все яснее и яснее.

Наступательные действия сухопутных войск виделись в качестве отдаленной перспективы. А вот противовоздушная оборона смотрелась настоятельной и неотложной необходимостью.

Зенитки! Вот что было дефицитом. Причем это относилось и к сухопутным, и к морским. Собственное производство, даже с учетом сокращения производства пушек для танков, самоходок, а также буксируемой артиллерии, не справлялось. Пришлось напрячь валютные запасы, коих и так было не очень-то много. Переоборудовались корабли, в первую очередь — линкоры и линейные крейсера. Правда, 'Шарнхорст' еще подвергся порядочной модернизации ввиду неудачной конструкции полубака: даже при не особо большом волнении орудийную башню 'Антон' нещадно заливало вплоть до полной потери боеспособности.

У германской ПВО было еще одно слабое место. И оно продолжало бы таким оставаться, но вмешался гений Альберта Шпеера. Сам он не был великим инженером. Да, талант архитектора имелся. Но для рейха куда важнее было замечательное техническое чутье герра Шпеера на перспективные новинки, а при наличии высокопоставленных покровителей эта неосязаемая субстанция вполне могла обратиться в изделия из металла.

Услышав на одном из совещаний, что русские, дескать, придают большое значение радиолокации, причем ставят радары даже на летательные аппараты, Шпеер глянул за пределы комнаты, сощурив глаза, хмыкнул, попросил слова и обратился к Герингу:

— Герр рейхсмаршал, считаете ли вы, что в ближайшем будущем может появиться усиленная потребность в артиллерийской ПВО?

Толстый Герман кивнул без колебаний. И получил такой же ответный кивок.

На этом участие господина прусского государственного советника (именно таким в тот момент было его звание) в данном совещании и закончилось. Но активная деятельность доктора Шпеера по этой части продолжилась в других местах.

Незадолго до смерти Гитлер велел прикрыть конструкторские работы по радиолокационным снарядам. У него были резоны: атаки территории Германии армадами вражеских бомбардировщиков не предвиделись. Роль авианосцев в морских сражениях он полагал ничтожно малой — и был в этом мнении не одинок. К тому же рейхсмаршал красиво и эффектно представил перед фюрером ПВО рейха и ее возможности. И Альберт Шпеер знал об этом решении.

После этого совещания государственный советник Шпеер принялся со всей энергией проталкивать идею о зенитном прикрытии, действующем в любую погоду и рассчитанном на поражение высоколетящих целей. И не просто управление зенитным огнем с помощью радаров (это уже имелось, пусть не везде). Нет, с разработок именно снарядов с радиовзрывателем стряхнули пыль, и гений немецких инженеров обратился на доведение идеи до практических результатов. Поскольку возможностей элементной базы не хватало, доктор Шпеер надавил и личным авторитетом, и административным ресурсом на разработчиков.

История войны шла до поры тем же путем, что и в мире Рославлева. Япония без особого напряжения сил обкусывала Китай и нацеливалась на французские владения в Юго-Восточной Азии. Английские колонии пока что не подвергались нападениям. Количество смельчаков (даже под нейтральным флагом), пытавшихся пересечь Атлантический океан в одиночку, заметно уменьшилось. Готовился большой конвой с охраной в виде американских эсминцев.

В Советском Союзе шли подспудные процессы, не наблюдавшиеся 'там'. Торговля с Германией шла, как и раньше, большей частью полуфабрикатами, но поволжская и башкирская нефть давали все большую долю нефтепродуктов на экспорт. Да и промышленные изделия из СССР появились на немецком рынке. Небольшие химические производства, оборудование для которых прибыло усилиями НКВД, уже начали выдавать искусственное и синтетическое волокно, а трикотажные фабрики делали из них одежду, которую Германия охотно покупала. Часть предприятий легкой промышленности передали в руках кооперативов. Они получали фонды на сырье и полуфабрикаты, о них даже писали хвалебные статьи в газетах (впрочем, случались и ругательные). Все это наблюдалось и в другом мире... но в деталях разница была. Получше оборудование, покачественней сырье, пожестче конкуренция. Ну, а кто прячется в деталях, вы, читатель, и сами вспомните.

Но появилось нечто вполне новое. Запуск геофизической ракеты, которую никто в команде Королева так не называл, прошел вполне успешно. Изделие пролетело аж целых триста пять километров, поднявшись при этом на высоту сто восемьдесят пять километров. Правда, температура в приборном отсеке поднялась сверх расчетного уровня, из-за чего часть записей погибла. Доктор фон Браун по получении полных данных поджал губы и заметил: 'Не сильно плохо, в следующий раз мы сделаем лучше.'

Инженер Грёттруп старался не выдать ликования: к его группе не было никаких претензий. В глубине души он ожидал очередного материального (оно же матерчатое) поощрения. Немецкий инженер и другие сотрудники его группы имели основания полагать свою работу достойной вознаграждения сверх заработной платы.

Глава 2

— Товарищ Странник, руководство страны хочет поручить вам ответственное задание.

Эти слова наркома внутренних дел, пусть даже преподнесенные вежливым тоном с большой долей благожелательности, могли кого угодно заставить напрячься. Из-под бархата просьбы вылезал со всей суровостью металл приказа.

Рославлев постарался изобразить на лице полнейшее внимание.

— Стратегическим районом военно-морского столкновения может стать Дальний Восток.

Не понять мог бы разве что полный лопух. Потенциальных противников на северо-востоке Тихого океана можно было легко пересчитать по пальцам одной руки: Япония и США. Ни одна из европейских держав не держала в этом регионе сколько-нибудь значимый флот. Но и СССР не мог похвастаться блистательным перевесом. Чего уж греха таить: советский тихоокеанский флот в сравнении с японским и американским смотрелся на тот момент более чем бледно.

— Вот план вашей работы.

Про себя Рославлев отметил качество печати. Кто бы ни готовил документ, он явно освоил текстовый редактор и лазерный принтер.

— Разумеется, Лаврентий Павлович, выполнение пунктов этого плана мне под силу. Но я хотел бы прочитать документ со всем вниманием. Не уверен, что в нем учтены все тонкости.

Берия проявил догадливость:

— Вы хотите предложить нечто лучшее?

Собеседник проявил опыт, наработанный общением с очень высокими чинами:

— Не совсем так. Речь пойдет о сравнительно небольших изменениях. Конечно, я дам свои предложения лишь по тщательном рассмотрении, но даже при беглом прочтении мне кажется, что данный план можно слегка скорректировать.

— И сколько вам понадобится на такой анализ и выдачу предложений?

— Два дня. Это самое большее.

Нарком совершенно неожиданно переменил тему. У него в голосе прорезались чуть ли не просительные интонации:

— Сергей Васильевич, не поясните ли вы лично для меня: чем так ценен рений?

Рославлеву стоило немалого труда сдержать улыбку. Одного только последнего слова хватило бы понимающему человеку, чтобы мгновенно понять направленность советской дальневосточной политики. В двадцать первом веке в мире было известно лишь одно промышленное месторождение рения — на острове Итуруп Курильской гряды. Хотя в Советском Союзе рений также добывали из сульфатных руд Джезказганского медного месторождения. А сейчас Курильская гряда была (пока что!) в японском владении.

— Рений представляет ценность как сам по себе, так и в качестве присадки к сталям и сплавам. Если нити накаливания в лампах делать из рения, это сильнейшим образом увеличит их долговечность. Добавки рения, даже небольшие, увеличивают жаропрочность специальных сплавов... ну, например, тех, которые применяются для изготовления лопаток газовых турбин. А это не просто долговечность, но и удешевление производства. Можно для некоторых типов двигателей отказаться от монокристаллических лопаток, которые крайне сложны в производстве, а потому дороги. Также известны платинорениевые катализаторы, позволяющие сильно увеличить производство высокооктанового бензина. Недостаток этого металла очевиден: чрезвычайная редкость. В мои времена мировая добыча рения составляла около сорока тонн в год. Если будет соответствующее решение, то без особых усилий могу обеспечить СССР запасом рения... лет на триста, скажем так.

Берия слушал и делал пометки в блокноте.

— Лаврентий Павлович, могу сэкономить ваше время, — про экономию своего собственного Рославлев не упомянул, — все то, что я сейчас сказал, и многое сверх того можно напечатать. Дайте мне полчаса, и распечатка попадет в ваше распоряжение. Если позволите...

Через полчаса Берия, улыбаясь, прятал в папку все еще теплые листы распечатки. После этого в его голосе позитива стало еще больше:

— Это не все, Сергей Васильевич. Товарищ Сталин предложил вам взять небольшой отпуск. Сейчас как раз сезон на юге: озеро Рица, например; также крымские санатории. Конечно, после того, как... сами понимаете.

— За предложение, разумеется, я благодарен. Но полагаю, что более предметно можно об этом поговорить после рассмотрения того самого плана с наметками по его улучшению.

— Предлагаю назначить встречу на послезавтра, в одиннадцать утра. Успеете?

— Вполне.

Звонок от нужного человека нужному человеку — вещь действенная. Но иногда она требует подготовительной работы.

Как раз такую и запустил разговор Валентины Кравченко с Марком Перцовским. Надобно заметить, жених Валентины отличался не просто острым, но и быстрым умом. Комиссованный по ранению старший лейтенант инженерных войск имел влиятельных знакомых, спору нет, но еще ценнее была здравая оценка ситуации и умение планировать. Они пошли в ход в первую очередь.

Разумеется, ничего о тайных ходах и дипломатических маневрах Рославлев не знал, почему и удивился, когда вечером в его квартире зазвонил телефон. Инженер легкомысленно полагал, что никаких неотложных дел возникнуть просто не может.

Диалог оказался кратким.

— Слушаю.

— Сергей Васильевич, это Рычагов. Дело тут образовалось неожиданное. К тебе можно подъехать?

Тут уже включился опыт:

— Ясно, что можно. Сколько вас будет?

Не было сказано вслух, но подразумевалось: 'А кого ты привезешь?'

— Со мной собирались быть Поля Осипенко, Валя Кравченко и старлей-инженер Марк Перцовский.

— Как же, двух последних тоже помню. Она была штурманом ударного вертолета, ее машина попала в зенитную засаду. Броню пробило, а ее с тяжелым ранением увезли в тыл. А этот Перцовский... если не ошибаюсь, отличился при обороне плацдарма у железнодорожного моста через реку Вуоксу. Тоже был ранен.

— Они и есть. Так что?

— Приезжайте. Чай поставлю.

Гости прибыли на машине, а потому весьма быстро. Почти сразу же хозяин дома предложил ввиду полной неофициальности обращаться по имени-отчеству. Со стороны Рычагова и Осипенко возражений не ожидалось и не последовало, гости с меньшими званиями не осмелились спорить.

Чай со вкуснейшими пряниками и вареньем был принят со всей благосклонностью. Но после начался серьезный разговор.

— Так что у вас за дело?

К удивлению Рославлева, генерал-лейтенант Рычагов пустил в ход этикет и дипломатию:

— Сам же рассказывал мне, что по морскому обычаю на совещаниях первым слово получает младший в звании. К тому же Марк Моисеевич некоторым родом инициатор. Так что пусть выкладывает.

Старший лейтенант не ударил в грязь лицом. Он очень кратко объяснил характер ранения Валентины Петровны (та к случаю продемонстрировала протез, прикрепленный к руке), восхвалил боевой опыт штурмана Кравченко, каковой обязательно надо передавать другим, сделал вывод, что штурман боевого вертолета, без сомнения, понимает в авиаприборах как бы не получше многих иных в более высоких званиях. Добавил, что эти знания нужно развить, а наиболее разумно делать это через кафедру авиационных приборов Военно-воздушной Академии. Особо отметил заинтересованность Полины Денисовны и Павла Васильевича в штурманах, подготовленных наилучшим образом, и, наконец, перешел к самой просьбе: предоставить Валентине Петровне учебники по приборам, дабы она могла по праву занять место преподавателя. Закончил же Марк свое выступление пассажем:

— Как понимаю, в работе с авиаприборами немалую роль играет чистая математика. Берусь в этом смысле оказать помощь Валентине Петровне, поскольку учусь на мехмате МГУ.

— Весьма неплохо, пилот Перцовский, — произнес товарищ коринженер загадочную фразу, от которой глаза у Рычагова расширились. — Вас, Валентина Петровна, заслушивать не будем, поскольку, как понимаю, не вы автор общей идеи. Однако стоит послушать других. Вам слово, Полина Денисовна.

Прославленная летчица явно хорошо подготовилась или же была наделена неординарной способностью к экспромтам. Как бы то ни было, она четко расписала уровень штурманского состава во вверенном ей подразделении. Не забыла она и то, что это подразделение (по сути, эскадрилью) предстоит развернуть в полк, и оттого другие штурманы будут выполнять роль наставников при большом дефиците времени. Но если эти командиры пойдут на курсы повышения квалификации, то знания Валентины Петровны никак не могут оказаться лишними.

Сергей Васильевич кивнул с непроницаемым видом и обратился к Рычагову:

— А ты, Павел Васильевич, что скажешь?

— Я также лицо заинтересованное, Сергей Васильевич. Даже истребителям курсы по авиаприборам пройти не без пользы, если на перспективу, а уж о штурмовиках и не говорю. Поэтому поддерживаю идею. Кроме того, еще есть вот какие соображения...

Доводы внимательно выслушали все, даже те, кто уже был с ними знаком.

— Выходит, теперь мне говорить? Ладно, — вдруг усмехнулся тот, кого генерал-лейтенант знал как зверя-инструктора. — Валентина Петровна, учебников не обещаю. Просто не уверен, что найду таковые. Но инструкции, пособия... это постараюсь разыскать. И идею о вашей учебе с целью самой стать преподавателем поддерживаю. Мне понадобится... скажем, неделя на поиски нужных материалов. Но сперва я должен вернуться из командировки. Вот тут сроки не гарантирую.

Разумеется, никому из гостей и в голову не пришло спрашивать, что за командировка и куда именно.

Разговор быстро закруглился. Товарищи командиры уже было собрались, когда прозвучал твердый голос хозяина:

— Марк Моисеевич, прошу вас задержаться. Мне надо сказать вам кое-что.

Удивленный гость, повинуясь знаку хозяина, отошел вместе с ним в дальний угол комнаты, выслушал фразу, произнесенную очень тихо, замедленно кивнул и пошел к выходу вместе со всеми.

Уже в 'эмке' Рычагов обратился к старшему лейтенанту:

— Ты понимаешь, старлей, что тебе сказал Александров? Нет, ты понимаешь?

Марк проявил мудрость: решив, что все отлично понял, он тем не менее изобразил тугодумие.

— Он тебе сказал вот что, — возбужденно продолжил генерал-лейтенант, — 'Весьма неплохо, пилот Перцовский'. На моей памяти подобное он высказал моим стрижам... ну, раза четыре, не более. Я же с ним работал.

Марк продолжал помалкивать, ибо эту тактику полагал самой выигрышной.

— Ему понравился твой доклад! И твои идеи! Теперь дошло?

Уже у двери общежития Военно-воздушной Академии, высадившись из машины и с нелицемерной благодарностью распрощавшись со старшими по званию, Валя вдруг с острым любопытством спросила, используя при этом интимное, почти семейное прозвище:

— Мака, а что он тебе сказал?

Марк попытался было увильнуть от ответа, но Кравченко в цепкости могла бы обставить любого ястреба. Через пару минут молодой человек сдался:

— Он сказал, чтоб я не забыл на свадьбу пригласить.

— Фу, как невежливо! И с чего это он придумал?

Гнев любимой девушки Перцовский счел чуточку наигранным, но этот вывод оставил при себе.

Лаврентий Павлович с большим тщанием изучил проект с правками товарища Александрова. И у него, понятно, возникли вопросы.

— Почему вы отвергли предложение купить этот корабль?

— Я бы сказал иначе: не отверг, а предложил более выгодное. Первоначальный вариант вижу запасным, но в нем есть риск получить недостроенный корабль, который не удастся быстро ввести в действие. А он может понадобиться на Дальнем Востоке.

— Какие у вас основания полагать, что немцы продадут?

— Как раз на второй вариант они в свое время пошли. А первый... да, может пройти, но с моей помощью. Но тут понадобится информация от ваших людей. Вот план действий, — и на столешницу легла стопочка листов.

Берия проглядел кусок проекта столь же внимательно и даже отчеркнул карандашом отдельные параграфы.

— Кузнецов уверен, что эти зенитки немцы нам не продадут ни при каких обстоятельствах.

— И не надо. Если я завтра же вылечу в Мурманск, то при идеальном стечении обстоятельств через неделю смогу быть в Киле. Там как раз собираются поставить в док их тяжелый крейсер 'Адмирал Хиппер'. Если я буду на расстоянии до километра, то смогу его матрицировать. Но лишь при условии, что людей на борту не будет. Как раз это возможно, коль скоро корабль только-только поставят в док, а ремонтные работы не начнутся.

— Так, — Берия быстро набрасывал пометки в блокноте, — тут надо посоветоваться с моряками...

— Лаврентий Павлович, это я еще не учел, что понадобится улучшить зенитную артиллерию. В этой части мои данные могу оказаться устаревшими. Так что затраты времени...

— И это учтем.

Разумеется, к началу этой командировки Ил-18 не был готов к эксплуатации. Пришлось мобилизовать целых три ПС-84.

Обстановка была деловой — возможно, благодаря участию высокого чина от НКВД.

Первый день после прилета был потрачен на организацию начальных работ, а именно: точному указанию местоположения того искусственного залива, где предполагалось (посвященными, как легко догадаться) возникновение из ничего лодок серии 'Н'.

— Флажки вижу. Это какое расстояние в метрах будет?

— До крайнего двести пятьдесят, до первого промежуточного двести ровно...

— Все, понял. Так, это по ширине... угу... кто измерять будет?

— Сержант госбезопасности Андрюхин, вон тот, низенький.

— Оцепление?

— Уже, Сергей Васильевич.

— Ну, начинаю.

Поле деятельности являло собой довольно высокий (три метра, по прикидке Рославлева) скалистый берег на берегу узкой бухты в ширину она составляла метров пятьсот. Инженер некоторое время вглядывался в площадку. Минут десять вообще ничего не происходило.

Майор Полознев трусостью не отличался: биография, должность и звание подобного не дозволяли. Но в тот момент он с усилием подавил в себе ужас. Только сейчас полностью осознался масштаб сил, которыми распоряжался седой матрикатор.

Гигантский котлован появился почти без звука. Ну разве что от края отделился камень, с прищелкиванием скатился по наклонной стенке, а звук его приземления на дне котлована услышать было можно, но с трудом. Котлован отделялся от моря перемычкой шириной метров двадцать.

Полознев имел четкий и недвусмысленный приказ и следовал ему до точки.

— Доктор! — гаркнул он в громкоговоритель. Мощность звука была такой, что, наверное, и в шторм было бы слышно, а в данный момент ветра почти не было.

Врач появился очень быстро.

— Николай Федорович, я прекрасно себя чувствую... — начал было товарищ коринженер, но договорить ему не дал начальник охраны:

— Сергей Васильевич, у меня приказ. Врачебные указания вам надлежит слушать.

Медицинский работник ухватился за запястье пациента.

— У вас какой обычно пульс?

— Ну, скажем, семьдесят... семьдесят два...

— В пределах, — констатировала медицина. На самом деле пульс составлял семьдесят семь, но такое небольшое повышение врач счел неопасным и по кивку начальника охраны удалился столь же незаметно, как и прибыл.

— Все равно сейчас продолжать нельзя. Измерения... что там у Андрюхина?

— Еще не закончил. Отметь одну штуку, Николай Федорович: больше всего сил трачу не на матрикацию как таковую, а на совмещение... короче, когда нужно выдержать размер точнейшим образом. Или когда надо точненько положить предмет на позицию.

Обмер котлована быстро не пошел. Сержант действовал бегом чуть ли не все время, и все равно на это ушел чуть ли не час.

— Товарищ коринженер, разрешите доложить?

— Докладывайте, сержант.

— Вот... — появился замызганный лист, — ...длина двести пятьдесят пять, ширина сорок пять везде равномерная, глубина только вот неточно...

— Меньше, чем по проекту?

— Меньше, но лишь в дальней части котлована... от сих и по заднюю стенку. Двадцать пять в самом неглубоком месте, а по проекту...

— Проектную глубину я сам знаю.

— ...ну так у ближней стенки, стал-быть, порядок полный, там даже больше тридцати.

— Хорошо, товарищ сержант, можете пока перекурить. Нам тут подумать надо.

Сержант Андрюхин набрался храбрости.

— Товарищ коринженер, не посодействуете куревом? Мое все вышло.

Майор Полознев метнул на младшего по званию испепеляющий взгляд. Пожалуй, сержант от такого вполне мог бы прикурить.

— Сам я некурящий, но 'Казбек' найдется. Устроит?

Эти слова были лишним доказательством полнейшего невежества товарища Александрова. Папиросы 'Казбек' входили в состав табачного довольствия старшего комсостава. Наивный коринженер нырнул рукой в портфель, достал нераспечатанную пачку и беспечно махнул рукой:

— Берите в запас, товарищ сержант. Неизвестно, когда попадем в магазин. Свободны.

Андрюхин не заставил себя просить дважды и аккуратно поместил выпрошенное (аж целых пять папиросок!) в видавший лучшие годы латунный портсигар. А поскольку разрешение было дано, то бывалый сержант поспешил убраться подалее от начальственных глаз, здраво полагая, что в случае надобности его позовут.

— Я пока подумаю, что тут можно сделать в части исправления. Надо тебе знать, Николай Федорович, что с длиной и шириной получилось четко и точно, поскольку передо мной были опорные точки: те самые флажки. А вот с глубиной... сам видел. Как раз потому и не устал — делал самым приблизительным образом. Ладно, попробуем вот этак...

Полознев делал вид, что наблюдает постольку-поскольку, на самом же деле не упускал ничего. И еще раз он отметил, что звука не было совершенно — просто дно котлована приобрело заметный наклон.

— По уму надо бы спустить туда геодезистов с теодолитами, проверить горизонтальность, — с отчетливым сожалением заметил инженер, — но некогда. К тому же для корабля безразлично: семь ли футов под килем, семнадцать ли.

Недостаточная образованность в геодезии подвела товарища коринженера. В данном случае теодолиты были лишними, хватило бы и нивелира. Впрочем, вывод остался тем же.

Стоит отметить исключительную сообразительность сержанта Андрюхина. Товарищ коринженер только-только глянул в его сторону, даже не успев сделать пригласительного жеста, а сержант уже бежал в сторону котлована со всеми своими измерительными бебехами.

— Ему на этот раз меньше потребуется, ширину с длиной он ведь не будет перемерять.

— Ну да, только все равно я бы меньше, чем на полчаса, не закладывался. Николай Федорович, как насчет горячего чая? Извини, сахар отдельно прилагается. Впрочем, вот сладкая коврижка. Уважаешь?

Майор промычал нечто невнятное. Он не имел опыта поедания коврижек, поскольку сроду их не пробовал. Уровень обеспеченности его родителей прямо запрещал покупку таких лакомств, в армии же (а потом и в структуре госбезопасности) подобные изыски не предусматривались.

— Вот, бери.

Эти двое без особой спешки справились с чаем из термоса, добросовестно закусили, и как раз, когда термос был убран, вблизи нарисовался сержант госбезопасности.

— Товарищ коринженер, разрешите доложить!

— Докладывайте.

— Вот результаты промеров, — и Андрюхин предъявил очередной мятый и нестерильный листок бумаги.

— Пойдет. И даже с запасом. Ну, держись, Николай Федорович, сейчас перемычку буду удалять. Для начала прикажи отодвинуть линию оцепления с восточной стороны на... скажем, двести метров.

Полознев почти сразу догадался о причине такого требования, но на всякий случай спросил:

— Опасаешься?..

— Угадал. Как сниму перемычку, уж такая волна образуется. И в дальний край котлована ударит. Не пробьет, понятно дело, но взметнется... даже не знаю, на какую высоту. Бойцов может облить с головы до ног, а тут тебе не Гагры и не Одесса. Оно им надо? И еще кое-что. Предвижу, что тут придется работать с большей точностью, так что подустану, наверное. А потому на сегодня, вероятно, на этом работу закончим.

Майор госбезопасности хотел было ответить, что, мол, надо бы приказать доктору быть в готовности, но потом решил, что тот уже готов работать. И отдал нужный приказ на перемещение линии оцепления.

Довольно скоро прибежал посыльный с докладом, что, дескать, бойцы отведены.

— Ну, с богом...

На этот раз звук был, и еще какой. Мутная вода с ревом устремилась в котлован, как только перемычка исчезла. И предвиденная волна с грохотом взметнулась зелено-белой стеной над восточным краем.

— Вот, я ж говорил.

В этот момент нарисовался врач.

— Позвольте померить пульс... так... частите, Сергей Васильевич. Восемьдесят девять.

Пациент вякнул что-то робкое относительно 'в пределах допустимого', но был безжалостно оборван:

— Не разрешу! Отдыхать без разговоров! Вы что планировали сейчас делать?

— Вообще-то обедать, а потом на машинке печатать.

По мнению доктора, ни первое, ни последнее работой не являлось. Видимо, этим был обусловлен вердикт:

— Хорошо, но ничего более на сегодня. И чтобы ужин и сон были точно по расписанию!

— Понимаешь, Николай Федорович, — объяснял подопечный инженер начальнику своей охраны по дороге в столовую, — с подлодками работа будет намного легче, чем тогда. Мне позиционировать изделие меньше усилий, я ж рядом нахожусь. Больше скажу: проще, чем с этой перемычкой, там-то прицеливаться хорошенько надо было...

Майор слушал, понимающе кивал, но про себя твердо решил, что если врач воспротивится продолжению работ, то подопечного придется обязательно загонять на отдых. Понадобится, так и под конвоем.

Врач добросовестно заблуждался относительно машинописи. Или, что скорее, был введен в заблуждение. Но это относилось к профессиональной работе машинистки.

После обеда пациент и вправду не пошел на берег, а вместо того уселся за нечто с клавиатурой, как у пишущей машинки и стал странно на ней печатать: неспешно, с длительным обдумыванием. На самом же деле инженер перебирал содержимое 'склада'. Как он и предвидел, учебники (в точном смысле слова) по авиационным приборам там не нашлись. Зато нашлись данные в электронной форме.

Впрочем, вечером в гостинице он устроил очередную накачку подводникам в лице командиров подлодок серии 'Н'.

— Товарищи, — начал коринженер без предисловий, — у вас впереди с самого утра не особо престижная работа перегонщиков.

Руки товарища из НКВД расстелили на столе карту.

— Вот отсюда — на карте не показано, а там будет узкая акватория — приказываю забрать очередные лодки серии 'Н'. Дизеля холодные, так что стартовать предстоит на аккумуляторах, одновременно прогревая движки. Перегонять их следует вот сюда. Там сдадите их уже основным экипажам. Думаю, командиры вам известны, они все с подплава Северного флота. И не меньше месяца вам надлежит учить их. Гонять по матчасти так, как вы сами себя не гоняли. Даже не могу сказать, что у нас времени осталось мало. Дело обстоит еще хуже: может случиться так, что его не будет совершенно. У меня приказ обеспечить поставку дивизиона подлодок серии 'Н' — восемь кораблей. Это сверх первой четверки. На них понадобится готовить людей. Отсюда следует, что каждый ваш экипаж придется разделить на две примерно равные части. На каждую из этой восьмерки придется по одному шеф-инструктору — имею в виду командира 'ниночки' или первого помощника — и еще по инструктору на все БЧ. Кого и куда направлять — решать вам. Теперь цели... Вам, товарищи, предстоит действовать в Атлантике. А номера с пятого по двенадцатый пойдут к Тихому океану. Вопросы?

Руку поднял Колышкин.

— Да, Иван Александрович?

— Планируется ли переход через севера?

— Хороший вопрос. Тут не все от меня зависит. В смысле поддержания секретности этот маршрут, понятно, вне конкуренции. Но вы сами знаете, сколько лодка может пройти без шноркеля. Для тех мест маловато будет. Имею в виду: пройти от разводья к разводью можно, так ведь их еще искать надо. Это риск. И я не уверен, есть ли у нас ледоколы, которые с гарантией бы прошли путь в одну навигацию. Повторяю: с гарантией! Не исключаю маршрут вокруг Африки. Сразу предупреждаю другие вопросы: в походе их будут сопровождать судно обеспечения или два, если получится, и еще корабль. Вероятно, лидер, но решать не мне. Но прежде всего: промер глубин лотом. Лучше прямо сейчас. Шлюпку и лотового возьмите с портового буксира. Особое внимание глубинам на выходе из акватории.

Впрочем, предосторожность оказалась лишней. Замер показал, что уж семь футов под килем подлодок будет с хорошим запасом.

Утром следующего дня, первое, что увидел командир 'Н-1' — автокран, удерживающий на весу нечто, очень похожее на длинный, метров пятнадцать, трап. Одним концом это деревянное сооружение опиралось на грунт, другой был готов опуститься на хорошо знакомый корпус подлодки класса 'Н'.

Рядом с автокраном стоял боцман с портового буксира и командовал:

— Еще майна! Давай-давай, майнай помалу! Хорош!

Дальше командовать смысла не было. Фисанович вкупе со стармехом и рулевым шустро перебежали на борт подлодки.

— На кране, вирай там, твою боком! Еще вира! Еще на метр! Хорош!

Через пятнадцать минут первая подлодка нового дивизиона (ей предстояло получить имя 'Н-5') уходила на пяти узлах в открытое море. Ну, почти открытое. По правде говоря, поход предстоял не из долгих: четыре мили до пирса.

Глава 3

Любой командир группы кораблей в составе любого флота любого из миров перед выходом в море обязан получить письменный приказ от командования. Разумеется, коммандер Энтони Дэнис исключения не составил. Но кое-что было сказано в довесок к сухим строкам:

— Коммандер, обращаю ваше внимание: настоящим вам предписывается вести борьбу с немецкими подводными лодками.

Последние три слова были сильно подчеркнуты голосом. Кроме того, сюда добавился весьма выразительный взгляд.

Надо заметить, что означенный морской офицер пользовался репутацией не слишком опытного, но сообразительного командира. Вот и на этот раз он прекрасно понял контр-адмирала Джозефа Тауфика.

— Так точно, сэр! Защищать конвой от подлодок!

— Выполняйте приказ.

Не точно в этот же день, но весьма скоро на другом берегу Атлантики (точнее, Немецкого моря) к выходу готовился линкор 'Гнейзенау' (однотипный 'Шарнхорст' все еще находился в доке, где модернизировался с целью предотвращения заливания носовой башни). В сопровождение ему был придан тяжелый крейсер 'Адмирал Хиппер' и четыре эсминца. Целью был тот самый конвой.

Конечно, найти даже большой конвой посреди Атлантического океана — задача не из легких. Но тут стоит отметить, что на борту 'Гнейзенау' имелись аж три гидроплана-разведчика 'Арадо'. Не ахти какие характеристики — максимальная скорость всего-то чуть более трехсот километров в час, скороподъемность и потолок тоже не блещут. Однако радиус действия составлял примерно пятьсот километров. В результате эта скромная авиаразведка давала возможность обнаружить противника на куда большем расстоянии, чем если бы командование полагалось исключительно на корабельные радары. К тому же гидропланы не были безоружны: как-никак две двадцатимиллиметровые пушки, да столько же пулеметов винтовочного калибра.

И все же не авиация оказалась главным наводчиком, а службы радиоперехвата. Русские, отдать им должное, дали хороший совет относительно пеленгации. Но если англичане в состоянии засечь направление на корабельное радио, то уж немцы просто обязаны повторить такое достижение. А то и превзойти. Так, по крайней мере, думало руководство Кригсмарине. Но, как бы то ни было, кодированные передачи с эсминцев были запеленгованы, а уж потом на разведку отправились два 'арадо'. Третью машину командир группы Гюнтер Лютьенс решил приберечь.

Стоит отметить, что с погодой немецким надводным кораблям повезло. Конечно, и летом Атлантический океан вполне способен устроить штормовой сюрприз, но на этот раз условия были прямо-таки подгаданы в пользу немецких охотников за конвоями. Паровая катапульта отправила в полет тех, кто имел позывные 'фальке-1 ' и 'фальке-2'. По договоренности, тот из пилотов, который обнаружит конвой, должен был выдать в эфир внешне бессмысленное сообщение, которое, однако, обязаны были запеленговать подразделения радиоперехвата.

Так и получилось. Почти на пределе дальности авиаразведка обнаружила большую группу, идущую даже не противолодочным зигзагом. Видимо, обнаружение подлодок противника должны были обеспечить эсминцы охранения. Ирония судьбы состояла в том, что точно сосчитать количество 'купцов', а равно и количество конвойных кораблей 'арадо' не мог: не позволила облачность. По той же причине американцы не смогли идентифицировать тип самолета, хотя, разумеется, командир конвоя сразу же заподозрил худшее. И то сказать: в этой части Атлантики американским самолетам делать было совершенно нечего. О русских и речи идти не могло. Вот англичанин мог бы проявиться, только вот беда: британские авианосцы не действовали в этом регионе.

Ожидания оправдались: всего лишь через двадцать часов над горизонтом показались мачты. Ни один из командиров кораблей конвоя не строил иллюзий: это мог быть только противник.

Было преувеличением сказать, что Королевский флот в это время курил бамбук, говоря словами из другого мира и другого времени. Разумеется, о выходе в море немецких кораблей линии доложили. Однако, не зная наверняка, какова их цель, Адмиралтейство приняло меры к ловле гуннов вблизи их берегов, то есть в Немецком море. К большому сожалению британских флотских чинов, их немецкие оппоненты хранили полное радиомолчание по выходе в море. И прорыв оказался успешен в отличие от аналога в другой истории, когда 'Гнейзенау' получил повреждение от английской торпеды и был вынужден возвратиться в порт.

Авиапоиски не были напрасными. Адмирал Лютьенс знал это с того момента, когда 'фальке-2' подтвердил наличие конвоя и уточнил пеленг на него. Разумеется, по радио ничего сказано не было, но пилоты заранее получили приказ: после повторного обнаружения конвоя немедленно возвращаться.

Самолеты подняли на борт, и эскадра начала разгоняться. Через пятнадцать минут операторы радара дали полную сводку о количестве судов. Правда, они не знали, сколько 'купцов' в конвое, поскольку на расстоянии чуть ли не сорок миль можно было различить отметки по размеру, но уж пересчитать эсминцы — никоим образом. По правде говоря, перед выходом командиру немецкой рейдовой группы сообщили о составе конвоя, но сам Лютьенс мысленно предполагал, что уже в открытом море совершенно не исключено присоединение чего-то посущественнее эсминцев.

Еще через час двадцатипятиузлового хода принес практически полную ясность: крейсера, линкоры и авианосцы отсутствовали. Но и немецкие корабли были замечены. Правда, на дистанции восемнадцать миль отличить линкор от эсминца мог бы любой грамотный флотский офицер, но точно установить названия — никак. Никто и не пытался этого делать. Слабым утешением для кораблей конвоя было то, что ни с одним немецким линкором им в открытом бою не выстоять. Пожалуй, эсминцы могли бы на полном ходу уйти от тяжелых немецких кораблей: погода это позволяла. Но с караваном торговых судов? С их-то парадным ходом в двенадцать узлов (да и то не у всех)? Увольте.

Стоит отметить дипломатические усилия Гюнтера Лютьенса. Немецкий строй представлял собой двойную кильватерную колонну, то есть для боя был весьма неудобен. Ратьером (ни в коем случае не по радио!) с немецкого линкора до сведения носителей американского флага было доведено, что Германия не воюет с Соединенными Штатами и не собирается воевать, пока и поскольку сама не подвергнется нападению. Посему американские эсминцы могут удалиться. Преследовать их и тем более стрелять по ним немецкие тяжеловесы не собираются.

Коммандер Дэнис прекрасно помнил приказ своего контр-адмирала. Он добросовестно защищал бы англичан от немецких подводных лодок. Пожалуй, конвойные эсминцы могли бы выйти победителями в такой схватке. Конечно, пара-другая 'купцов' отправилась бы в плавание вниз по вертикали, но отнюдь не все. Но вот насчет надводных сил, да при таком соотношении приказа не было. И коммандер, в свою очередь, приказал своим повернуть 'все вдруг' на девять румбов к весту. Главный калибр всех немецких кораблей так и остался незадействованным. Правда, кое-кто из англичан попытался было уйти на рывок, но вспомогательный калибр 'Адмирала Хиппера' тут же прозрачно намекнул о нежелательности подобных действий.

Досмотровые партии оказались на всех 'купцах'. Почему-то английские коносаменты на груз оказались немцам неинтересны. Зато их внимание привлекли судовые радиостанции. Рубки оказались запертыми на замки и опечатанными. Ратьером же капитанов предупредили, что любой выход в эфир будет рассматриваться как неповиновение со всеми отсюда вытекающими. Но еще до получения этого приказа не одно и не два английских судна вышли в эфир с криками о помощи. Последняя радиограмма заканчивалась недвусмысленно: 'Нас собираются захватить'.

Королевский флот услышал своих. У Адмиралтейства была хорошая фора по времени: трое суток, даже если предположить, что конвой пойдет полным, а не экономическим ходом, и забудет о противолодочном зигзаге.

Первым в дозор должны были пойти быстроходные крейсера 'Лондон', 'Девоншир', 'Сассекс' и 'Шропшир'. Их восьмидюймовый главный калибр вполне мог если не потрепать, то наверняка придержать немецкий (уже) конвой. В помощь им шел только-только принятый в эксплуатацию авианосец 'Илластриес' Боевого опыта у летных экипажей было маловато (а у некоторых его не было вообще), но под нажимом морского лорда Хендерсона корабль был брошен в бой. К нему добавили старый авианосец 'Глориес', переделанный из линейного крейсера аж в 1917 году. И, разумеется, в довесок шли полновесные линкоры 'Нельсон' и 'Родни'. Пусть они были тихоходами, зато шестнадцать дюймов главного калибра давали несомненный перевес в линейном бою с немецкими одиннадцатидюймовыми орудиями 'Гнейзенау'. А о восьмидюймовках 'Адмирала Хиппера' и говорить-то не стоило. И эсминцы, разумеется, поскольку об акулах Дёница никто в английском флоте не забывал.

Короче, стальные челюсти британской эскадры были готовы перемолоть в мелкий фарш наглецов, осмелившихся столь малыми силами бросить вызов старейшей морской державе. Во всяком случае, вице-адмирал Холланд был твердо намерен это сделать. Оставался пустяк: поймать негодяев. Перехват немцев вместе с захваченными 'купцами' предполагался в Немецком море. Уж его-то конвой миновать не мог.

У германского адмирала на сей счет имелся свой план. Положа руку на сердце, Лютьенс не мог бы назвать эту тактическую хитрость своей, поскольку не он придумал ее, а некий так и оставшийся безвестным офицер из штаба Кригсмарине. И план пошел в ход.

В полдень эсминец Z-7 получил сообщение, переданное ратьером. Одновременно на его палубу шлепнулась выброска с пакетом. Корветтен-капитан Теодор Дитмерс немедленно стал выполнять приказ, который, в числе прочего, предписывал вскрыть пакет в определенное время по прибытии в назначенную точку.

Трехтысячетонный корабль, набирая скорость, заложил поворот на норд. Ему предстояло удалиться от конвоя на триста пятьдесят миль. Штабные, разрабатывая план операции, положили, что риск для резвого корабля (проектная скорость тридцать восемь узлов!) минимален. В теории он мог бы нарваться на группу кораблей противника с большим количеством орудий. Но удрать от таковой в светлое время суток можно без особого труда. Самолеты с авианосца — вот кто мог бы задержать дерзкого. Не утопить: эсминец слишком маневренная цель. Атака подводной лодки представлялась маловероятной; уж скорее корабль этого класса мог бы сам устроить охоту за подобным противником с приличными шансами на успех.

Секретность была высочайшей. Сам командир эсминца только и знал, что ему надлежит быть в точке с такими-то координатами тогда-то, передать в эфир такое-то сообщение (оно хранилось в том самом запечатанном конверте, который после передачи надлежало уничтожить). Командир, отдавший приказ на передачу, явно не доверял имевшейся на борту Z-7'Энигме', поскольку заранее зашифровал послание. Несколько странным было дополнительное условие: иметь во время передачи скорость в пятнадцать узлов и двигаться курсом на ост.

Корветтен-капитан Дитмерс выполнил эту часть приказа до точки. Радиограмма ушла в эфир. Командир Z-7 имел веские основания предполагать, что британская служба радиоперехвата не ест даром свой хлеб, а потому сразу же по окончании передачи со всем рвением принялся исполнять остальные пункты приказа, в частности: уходить на тридцати пяти узлах курсом на зюйд-зюйд-вест.

Адмирал Лютьенс имел более полную информацию. Он не предполагал, что радиограмму перехватят, а знал это наверняка. Мало того, его уверили, что передатчик запеленгуют. Зато возможность расшифровки этого сообщения ни в малейшей степени не волновала командира немецкого конвоя. Те немногие, которые были полностью посвящены во все детали плана (Гюнтер Лютьенс входил в их число), обладали стопроцентной убежденностью, что в Великобритании не найдется человека, способного расколоть задачу. Это мнение имело под собой твердую основу: радиограмма не содержала осмысленного текста.

Однако сам факт перехвата загадочного сообщения соответствующей службой флотской разведки Германии значил многое. Разумеется, расшифровка его была столь же невозможна для немцев, как и для англичан, но у германских дешифровщиков был приказ: по получении такой-то последовательности знаков немедленно доложить по команде. Это и было сделано.

Последствия от этой радиограммы оказались неожиданными для британского Адмиралтейства. Французский флот начал готовиться к бою и походу. Не весь флот, понятно: линкор 'Жан Бар' все еще не был закончен достройкой. Готовилась к бою и походу эскадра из почти равных ему линкоров 'Страсбур' и 'Дюнкерк', линейных крейсеров 'Альжери', 'Сюффрен' и 'Дюкен' (их готовность была сочтена адмиралом Бёмом наилучшей), а также авианосца 'Беарн'. Ко всему этому добавлялось, понятно, сопровождение из эсминцев.

Английская разведка столкнулось с нехваткой сведений. То, что кораблям предстояла полная бункеровка и погрузка боезапаса по нормам, выяснилось очень быстро. Но зачем? Ответа на этот вопрос никто не знал. Адмирал Кастекс, назначенный командиром эскадры, также оставался в неведении. Он, правда, предполагал, что запечатанный пакет, хранившийся в капитанском сейфе, мог бы дать ответ, но вскрыть таковой предполагалось лишь по выходе в море.

Стоит особо отметить, что и тут контрразведка Кригсмарине постаралась усилить секретность. В самый последний момент перед выходом немец-посыльный (между прочим, в звании корветтен-капитана) принес и передал под расписку еще один пакет. Уже в Атлантическом океане французский адмирал вскрыл этот пакет и с некоторым удивлением и раздражением узнал, что тот, который все еще лежал в сейфе, утратил силу. В конечном счете предстояло идти в Немецкое море вокруг Британских островов.

И еще одна вещь показалась странной французским офицерам: письменный приказ адмирала Бёма поднять на всех кораблях лишь французские флаги. В командирском салоне 'Страсбура' (именно на нем держал флаг адмирал Кастекс) первым вслух высказал недоумение капитан первого ранга Сегуин, который на тот момент командовал 'Дюнкерком':

— Мой адмирал, этот приказ лишен смысла! На наших кораблях и так подняты французские флаги!

Исключительная проницательность адмирала Кастекса сослужила ему добрую службу:

— Господа, предполагаю, что все боши, в том числе адмирал Бём, это уже знают. Думаю, что их замысел более тонкий: предполагается, что англичане не осмелятся стрелять по французским кораблям, когда они не в тесной гавани, а в открытом море. Во всяком случае, вряд ли они сделают это первыми.

При этом адмирал имел в виду уже известный ему и старшим офицерам план операции 'Катапульта', в ходе которой британцы планировали полностью уничтожить французский флот.

Такое объяснение показалось французам вполне разумным. Мало того: вырисовывалась перспектива не серьезного морского боя, а демонстрации флага. Именно это казалось присутствовавшим наиболее благоприятной перспективой.

У Германа Бёма имелись иные соображения. Из того, что ему доложили таинственные источники во флотской разведке, следовало: Королевский флот отнюдь не побрезгует стрельбой по недавним союзникам. Полагая английских адмиралов и командиров тактиками не хуже себя самого, немецкий адмирал счел, что первым огонь обрушится на слабейшие корабли. Таковыми он полагал французов, у которых при более чем недурном артиллерийском вооружения броня сильно уступала немецкой. Вот разве что авианосец... Адмирал Бём имел превосходное артиллерийское образование, но опыта применения авиации на море у него не было. Не кривя душой перед самим собой, он сделал вывод: о боевых возможностях 'Беарна' имеются самые неопределенные представления. Хорошо, пусть он будет валетом в рукаве. А уж окажется тот козырным или нет — тут как карта ляжет.

Английский вице-адмирал получил данные о радиоперехвате. Правда, текст передачи остался нерасшифрованным, зато оказались взятыми целых три пеленга. Из краткого анализа сразу же оказался понятным план немца: идти на ост почти до долготы Исландии, потом поворот на юг и вперед вдоль норвежского побережья, где конвой могут (по крайней мере, в теории) прикрыть немецкие сухопутные бомбардировщики. Британский штаб учел возможность объединения немецкой и французской эскадр. Но даже в этом случае Королевский флот, как это ему и полагалось, сохранял преимущество: и по весу залпа, и по количеству авианосцев. Конечно, хорошо бы перехватить французов на их маршруте вокруг Британских островов, но... надеяться на это можно, рассчитывать — вряд ли. Мерзавцы под трехцветным флагом хранили радиомолчание. А устанавливать плотную завесу... нет, немыслимо, слишком уж широк участок, в котором следовало бы разместить сеть. Впрочем...

Английский штаб работал с точностью лучших английских хронометров.

— Сэр, обращаю внимание, что французы вряд ли успевают к точке встречи, — с этими словами палец офицера прошелся по карте. — Исходим из того, что скорость их авианосца двадцать один узел. Отсюда следует, что...

Расчет был безупречен. Даже при повреждении части британских кораблей в бою с немецкой эскадрой — такое случается в морских сражениях, знаете ли — сохранится возможность уйти в Исландию. И французы остаются с носом.

Разумеется, британские штабисты при той вводной, которую получили, были безупречно правы. А если вводная оказалась ошибочной, так они в том не виноваты.

Присутствие товарища Александрова в Мурманске не требовалось. Он вернулся в Москву. Там его ждали сюрпризы.

Первый из них был преподнесен начальником охраны:

— Товарищ нарком просил передать. Поступило сообщение от надежных источников. Тот самый корабль — так было сказано — он в море на задании. Дата возвращения неизвестна.

— Н-да...

Рославлеву почти все было ясно. Тем самым кораблем был германский тяжелый крейсер 'Адмирал Хиппер'. И он был в походе — почти наверняка боевом. Тут надо решать с моряками.

— Что-то еще?

Того, что получилось с облетом нового пассажирского самолета Ил-18, никто не предполагал. Правда, этот сюрприз оказался из приятных.

Чкалов доложил о готовности экипажа к рекордному полету с неслыханной оперативностью — чуть ли не за неделю до намеченного срока. Подтверждением служил успешный, хотя и не афишируемый полет новой машины по маршруту Москва — Пермь — Москва. Доклад принимал не кто-нибудь — сам Сталин.

Вождь слушал, не перебивая, но после пошли вопросы.

— Вы утверждаете, товарищ Чкалов, — летчик отметил про себя, что такое обращение может означать энную степень недовольства, — что ваш экипаж полностью готов. Допустим. Но хотелось бы знать о степени готовности экипажа товарища Гризодубовой.

Вопрос был не из приятных, но великий летчик имел порядочный опыт в ответах даже на такие.

— Женщины позже нас начали обучение, поэтому их экипаж еще не вполне готов.

— Сколько им потребуется?

— Две недели, а потом экзамен. Настаиваю, чтобы в качестве такового был совершен полет, аналогичный нашему. Который до Перми и обратно.

Чкалов мог так говорить — во-первых, поскольку он был Чкаловым, во-вторых, сам Сталин мог и не любить тех, кто осмеливался отстаивать свое мнение, но уж точно уважал.

Вождь прошелся по кабинету. Почему-то он так и не взял в руку трубку; та осталась сиротливо лежать на столешнице.

— По политическим соображениям перелет женского экипажа должен состояться после вашего, но с возможно меньшим промежутком времени между ними. Поэтому вы с товарищами отправитесь, как только товарищ Гризодубова доложит о полной готовности своего экипажа.

— Понял, товарищ Сталин. Однако хотел бы внести еще одну поправку.

Это пахло уже почти дерзостью, но хозяин кабинета ничем не проявил недовольства.

— О чем идет речь?

— Сразу же после нашего возвращения считаю нужной встречу наших двух экипажей. Речь пойдет о передаче опыта. Особенно важными вижу детали прокладывания курса. Павел Беляков должен рассказать обо всех тонкостях Марине Михайловне.

Это был высокопрозрачный намек о неудачном перелете женского экипажа на самолете АНТ-37, когда штурманская ошибка чуть было не погубила самолет.

— Ваша позиция представляется здравой. Сколько вам времени понадобится на эту... передачу опыта?

— Полагаю, в двадцать четыре часа мы уложимся.

— В таком случае сразу после доклада товарища Гризодубовой об их готовности вас известят.

Чкалов мгновенно сделал вывод: аудиенция окончена.

Странник через Серова попросил главу НКВД о встрече. Берия быстро нашел окно в своем расписании, заведомо полагая, что по пустякам этот человек беспокоить не станет.

Посетитель сразу перешел к делу:

— Лаврентий Павлович, есть возможность заполучить немецкий тяжелый крейсер 'Адмирал Хиппер'.

Берия, разумеется, знал об отказе немецкой стороны продать корабль. Причину немцы выставили прозаическую: 'Самим нужен' и, похоже, не врали. Уже хорошо зная собеседника, нарком преисполнился уверенностью: у того имеется план. Так и оказалось:

— Вот как это можно сделать... А вот что мне для этого нужно...

Лаврентий Павлович быстро проглядел бумаги.

— Нужно согласовать ваши действия с флотом. И нужно, чтобы товарищ Сталин одобрил ваш план.

— Осмелюсь напомнить, что риск минимален. В наихудшем случае я откажусь работать, и мы получим полный комплект чертежей. Так что думаю, что товарищ Сталин согласится. Что до наркома РККФ, то хорошо бы известить его от имени НКВД, что-де просят на совещание ко мне в кабинет тогда-то...

— Да, это возможно. Бумагу я подпишу.

Беседа товарища Александрова с наркомом Кузнецовым была несколько напряженной, хотя замначотдела НКВД просто излучал дружелюбие. Для начала он предложил обращаться друг к другу по имени-отчеству ('Я, хоть и не моряк, но уважаю флотские традиции'), выставил немудрящее угощение к чаю, а потом перешел к делу.

— У меня поручение товарища Сталина ввести вас, Николай Герасимович, в курс дела. Вот бумага. Итак: предполагаю, вам известно, что переговоры с немцами о продаже нам их тяжелого крейсера кончились неудачей. Германские кораблестроители согласились передать нам лишь полный комплект чертежей на таковой.

Нарком кивнул. По должности он обязан был знать подобные вещи. И тут же оказалось, что знает не все.

Дальнейшая речь чекиста в этом убедила:

— Есть обстоятельства, которые вам не доложили. О них мы получили сведения по своим каналам. Знакомая картинка?

На листе бумаги была отпечатана типографским способом фотография боевого корабля. Адмирал узнал его мгновенно.

— Немецкий тяжелый крейсер 'Адмирал Хиппер'.

— Он самый. Его-то и отказались продать... официально. Причина: немцы знают, что информация из их штаба утекает к англичанам. Вот почему они во всеуслышание объявили, что не продадут нам ни этот крейсер, ни любой иной корабль того же класса. На деле же... Короче, вы как глава делегации отправляетесь в Германию. Не в Берлин, а в военно-морской порт Вильгельмсхафен. К сожалению, пока что дата визита остается открытой. Официальная повестка дня: переговоры о продаже документации. Кстати, категорически настаивайте, чтобы нам были переданы все данные о модернизации корабля. Немцы слегка переделали набор, палубу, опять же, также установили дополнительное зенитное вооружение. Все эти сведения должны быть нашими! О продаже самого корабля — ни слова. Ни при каких обстоятельствах, то есть ни в официальных переговорах, ни в беседах за адмиральским чаем. Немецкие партнеры тоже будут молчать вглухую. Меня в состав делегации включат как специалиста по монтажу от кораблестроителей. И еще обращаю внимание. Мы не знаем всех подводных камней, которые могут таиться в сделке о продаже крейсера. Не исключаю, что она сорвется.

НКВДешный чин отхлебнул из стакана. Адмирал воспользовался паузой и задал вопрос:

— Если купим — кто перегонять будет? И куда?

— Не наши люди. В Мурманск. Точнее, в одну тихую бухточку возле. А уж дальше ваши оттащат буксиром до сухого дока. Или задействуете пару буксиров. Так и так корабль должен туда попасть.

— Тогда что от нас понадобится?

— Первое и самое неотложное после появления корабля в этой бухте: закрасить все названия. В качестве меры секретности. А что силуэт будет, как у немца — мало ли, наши взяли и построили аналог. По немецким чертежам. Буксир или буксиры обеспечить, понятно. Еще одно большое дело: возможное довооружение зенитной артиллерией. Как я слышал, у немцев с этим не особо. Еще модернизация радиооборудования...

Глава 4

Рославлев рассудил, что сейчас самое время наведаться к Курчатову и проинспектировать положение дел. Надо было бы следовать старому мудрому правилу 'Хорошая инспекция — это внезапная инспекция', но, к сожалению, такое было невозможно. Для того, чтобы попасть на территорию, требовалось заказать пропуска для самого Рославлева и для охраны.

— Ну, Игорь Васильевич, поведайте об успехах.

Эти слова не были приняты за шутку. Курчатов проявил полнейшую серьезность.

— Что до испытательной шахты, то она не готова в полной мере. Вертикальный ствол — тот пройден, но еще остались горизонтальные штреки. Вот наглядная карта... зеленым закрашено то, что уже сделано...

— Как понимаю, вот здесь дело пойдет медленнее, поскольку длина перемещения породы составит...

— Да, и потому рассчитываем еще на месяца четыре. Но это без учета затрат времени на создание приборного оснащения. Правда, группа расчетчиков приносит огромную пользу. Они сэкономили чуть ли не сорок процентов по срокам. Но тут вижу еще неиспользованные резервы.

— Расскажите.

Глава атомщиков явно готовился к разговору. Речь его звучала уверенно:

— Все началось с Якова Борисовича. Вы ведь его знаете...

— Знаю.

— Так вот, он принялся интенсивно осваивать технику, которой заведует Эсфирь Марковна, с целью научиться работать на ней самостоятельно.

-Я еще спрошу ее мнение по этому вопросу. Но пока что изложите ваше впечатление.

Курчатов огладил свою короткую (пока еще) бородку.

— Как мне кажется, Яков Борисович вполне способен работать самостоятельно. У него есть свой раздел в постоянной памяти, то есть хочу сказать, своя папка, и он постоянно заносит туда свежие таблицы. Сам сидит за клавиатурой! Ну, когда получается.

Намек был вполне себе ясным.

— Вы хотите сказать, Игорь Васильевич, что хорошо бы и самому Зельдовичу, и его коллегам того же уровня обзавестись личными системами?

— Да. Усматриваю здесь возможность сильно уменьшить нагрузку на Эсфирь Марковну и ее группу.

— Как раз это одна из причин моего появления у вас. Вы правы, подход нуждается в развитии. Между прочим, такой вариант уже рассматривался. Вижу тут препятствие: пользователю, кем бы он ни был, потребуется знание английского. Эсфирь Марковна им владеет, а насчет других как?

— Надо выяснять, — решительно заявил Курчатов.

Далее была встреча с системным администратором Эпштейн.

Девушка преобразилась. Куда подевалась тихая, более чем скромно одетая вечерница? Дело было даже не столько в обновленном наряде. Изменился взгляд. В нем появилось нечто административное и даже начальственное. В полном соответствии с театральными канонами королеву играла свита. Чем-то вроде:

— Да, Эсфирь Марковна.

— Я подготовлю, Эсфирь Марковна.

— Конечно, нет, Эсфирь Марковна. Все в специально выделенной папке, ничего не упущено.

И даже капитан-лейтенант Александр Александрович Твердаго — формально он числился прикомандированным, отвечающим за дешифровку перехваченных германских и иных радиограмм — слушался ее распоряжений беспрекословно. Еще бы нет! Этот достойный командир умудрился запортить важную запись. Получить бы ему строгий выговор (это в минимуме) от большого начальства, но товарищ Эпштейн какими-то заумными манипуляциями ухитрилась оживить совершенно дохлый документ. Отделался моряк дешево. Всего-то, что долгий леденящий взгляд и столь же холодные слова: 'Больше так никогда не делайте'. Товарищ Твердаго так никогда и не узнал, что этот педагогический прием Эсфирь Марковна бессовестно украла у товарища коринженера.

Именно этот высокий чин НКВД и устроил собрание, на которое пригласил всю группу 'электронщиков' — так их назвал товарищ коринженер — а также начальника первого отдела. К нему первому председательствующий и обратился.

— Петр Витальевич, мною запланировано расширение возможностей вычислительного отдела. Из данного зала сделаем два. Для этого, — на столе развернулся ватманский лист с планом помещений, — установим перегородку, а вот в этой стене понадобится дверь. В ней обязателен замок, его и ключи я обязуюсь достать. Замок самозакрывающийся. В этом помещении будут установлены системы.

Какие именно — никто не спросил, это и так было ясно.

— Также будут проложены кабели для высокоскоростной связи. Обозначены на схеме зеленым. Управляющие системы — сюда, в эту комнату. И если в эту комнату доступ будет открыт по разрешению товарища Эпштейн, то сюда — только с такого же разрешения, завизированного вами, Петр Витальевич. Эсфирь Марковна, к работе вы будете допускать лишь тех, кто докажет свою способность управляться с системой.

Системный администратор почтительно наклонила голову.

— Столы, кресла, перегородки между рабочими местами, сама техника — это все за мной. Как только будет готово само помещение и перегородки — дело станет за вами, ребята. Именно вам доверяю прокладку сетевых кабелей. Инструкции, материалы, инструменты получите. Но есть еще одна весьма сложная задача. Эсфирь Марковна, вы помните тот вопрос, заданный Юлием Борисовичем?

Она прекрасно помнила. Ее в свое время спросили, могут ли электронные таблицы брать неопределенные интегралы. Эсфирь этого не знала, но тогда Сергей Васильевич ловко переключил разговор на другую тему.

— Так вот, товарищи, на некоторые системы будет установлено специальное программное обеспечение. Оно может и задачи линейной алгебры решать, и с векторами работает, и с матрицами... и много чего еще. Впрочем, насчет неопределенных интегралов не уверен. Короче, вам разбираться. Вы будущие математики. И если в настоящий момент не знаете, что есть эллиптические функции и с чем их едят — будьте так любезны взяться за учебники или покланяться профессору... кто у вас там главный по этой части? Неважно. Вам виднее.

Сергей Васильевич сдержал слово. На следующий день в вычислительном зале появилась целая стопа толстенных листов фанеры, плиты звукоизолирующего материала, бухта кабеля, пакет с крепежом и коробки с машинерией.

Чкалов передал управление Байдукову, встал с командирского кресла и с наслаждением потянулся. Слов нет, кресло было вполне удобным, уж точно получше, чем на многих истребителях, и усилия для управления многотонной машиной требовались относительно малые, и с погодой пока что везло, а все ж напряжение предстартовых дней давало о себе знать. К тому же аккурат в ночь перед вылетом Олюшка-младшенькая устроила концерт. Жена определила, что у малышки, должно быть, животик болел.

Второй пилот все это знал. Сначала командир экипажа мысленно поражался источнику такой информированности, но потом решил, что обмен сведениями шел через жен. Как бы то ни было, Георгий Филиппович сам предложил заменить командира за штурвалом, 'пока условия полета нормальные'. Валерий Павлович отнекиваться не стал, а вместо этого устроился на специальном кресле, позволявшем спать чуть ли не лежа. Уж пара часов у него была.

Проснулся Чкалов сам. Что-то изменилось в гуле двигателей. Опытному летчику-испытателю не составило труда почти мгновенно понять: второй пилот прибавил обороты.

Сон слетел мгновенно. Быстрым шагом командир двинулся в пилотскую кабину.

Байдуков лишь краем глаза глянул на товарища и коротко пояснил:

— Фронт впереди. Передали.

Имелся в виду грозовой фронт, конечно.

С подобным экипаж уже сталкивался во время американского перелета. Но тут дело обстояло совсем по-другому.

— Хочешь забраться повыше? Я бы тоже так сделал.

— Не выше десяти тыщ.

— А если обходить с северного фланга?

— Паша просчитал: крюк велик. Чуть не триста километров. Вроде и не так уж много, да сколько там этих фронтов...

Штурман Беляков энергично кивнул.

— Павел, что там по радионаведению?

Ответ виделся не таким уж очевидным. Конечно, гирокомпас в соединении с магнитным, да еще радио, выдающее направление, да умнейшие навигационные приборы, просчитывающие курс куда быстрее, чем это мог бы сделать человек... Но в самой глубине души штурман не доверял хитровыдуманной машинерии и вручную пересчитывал курс. Но и тогда, при полете на Пермь, и сейчас техника выдавала результат практически тот же, как и умная штурманская голова.

— Пока идем по плану. Вот скоро хребет. Только глазом не усмотрим, облачность уж недалеко.

— Вовка, когда сеанс связи?

Вообще-то Чкалов и так это знал, но лишний дружеский тычок, по мнению командира, радисту повредить не мог.

— По графику через семнадцать минут, Валерьпалыч.

— Ладно. Принимаю управление.

— Управление сдал.

— Управление принял. Бортмеханику приказываю бросить все усилия на разогрев жратвы.

Последняя фраза была произнесена мерзостно-официальным голосом. Впрочем, упомянутый член экипажа был наименее занятым. Механизмы и приборы работали — ну, не сказать, чтоб безукоризненно, но в пределах допусков. Вот почему инженер 2 ранга Копатов пребывал в чуть расслабленном состоянии. Его богатая практика говорила, что как раз полное соответствие показаний приборов эталонам и нормам таит в себе неприятные приключения. А небольшой разброс по показаниям — дело житейское.

По многократно проверенным и слегка корректированным расчетам лететь оставалось еще семь часов пять минут. Но многоопытные командир, второй пилот и штурман даже в самых радужных мечтах не смели думать о полном соответствии графикам и прогнозам. Уж они-то насмотрелись на фортели богини, по имени Неожиданность.

Может показаться удивительным, но адмирал Лютьенс, стоя на мостике 'Гнейзенау', думал о том же, сиречь о капризах и заскоках Фортуны. Надеялся он, понятное дело, на лучшее, а готовился, как легко догадаться, к худшему.

Да, он сделал все, что было в его силах. Караван торговых судов под якобы охраной (два эсминца, только лишь!) уже вошел в Немецкое море и, не тормозя себя противолодочным зигзагом, шел на восток, к берегам Дании. Чуть отставая, за ним следовала немецкая эскадра. Местонахождение французов вообще не было известно, ясно было лишь, что они медленно, но верно догоняют конвой. Радиомолчание соблюдалось самым строгим образом. Разумеется, до того момента, когда англичане обнаружат обе союзные эскадры. Или не наступит тот самый крайний случай, предвидеть который вообще не представляется возможным.

При благоприятном стечении обстоятельств можно было рассчитывать, что английский адмирал купится на ложный ход с якобы случайной, но тщательно зашифрованной передачей. Штаб Лютьенса не имел точных данных, а приближенные оценки давали очень уж большой разброс: фора могла составить от восьми часов до суток. В любом случае до устья Эльбы этого бы не хватило.

Однако втайне немецкий адмирал рассчитывал на глупость французов, которые позволят себя обнаружить первыми. Их вполне могли крепко побить, но шанс сбежать у адмирала Жансуля имелся. И в этом случае английская эскадра задержалась бы. А немецкому соединению только того и надо было.

Надеяться на еще чью-то помощь было бы верхом самоуспокоенности. Немецкие подлодки могли бы оказаться в этом регионе разве что случайно. А о воздушной поддержке бомбардировщиков сухопутного базирования и думать не стоило. Все та же проблема: найти чужую эскадру в открытом море при сравнительно небольшом радиусе действия Ju-87 есть вещь полностью немыслимая.

Разумеется, быстроходные крейсера лондонской серии, как это и предполагалось, вырвались вперед. У них был приказ: строем фронта прочесать северную часть Немецкого моря двухсотмильным гребнем. Слово 'прочесывание', строго говоря, являло собой преувеличение: радары на эти корабли не устанавливались. Но вице-адмирал Холланд полагался не только на крейсера.

Авианосец 'Илластриес' уступал в скорости 'лондонским' совсем чуточку: не более, чем на пару узлов. И в ангарах у него имелось тридцать три бомбардировщика-торпедоносца 'суордфиш'. Не особо быстролетных, зато из них вполне получились разведчики. Ради большего радиуса действия к взлетевшим пяти самолетам даже не подвесили торпеды. Как раз воздушной разведке и содействовала удача. Если, конечно, полагать таковой обнаружение эскадры, включающей в себя авианосец. Правда, об этом пилот английского биплана догадался не сразу. Он просто доложил по радио:

— Нахожусь в квадрате восемнадцать-двадцать. Вижу одномоторный самолет с французскими опознавательными знаками.

Английский оперативный дежурный отреагировал достаточно быстро, поскольку сообразил, откуда француз мог появиться. А еще он сразу же представил себе последствия воздушного боя биплана с максимальной скоростью двести двадцать километров в час и с вооружением, состоящим из одного пулемета винтовочного калибра и одного крупнокалиберного, с французским LN.401 (а другого тут и быть не могло). У предполагаемого француза имелось полуторакратное преимущество в скорости и пушечное вооружение. Правда, легкий биплан превосходил оппонента по маневренности. И все же...

— Уходи, Мак! Уноси задницу!

Приказ чуточку запоздал. Англичанин находился в настолько выгодном для атаки положении, что не удержался.

Очередь из пулемета 'суордфиша' была нацелена на пилотскую кабину. Француз среагировал грамотно. Бомбер лег на крыло и перешел в пологое пикирование, благо запас по высоте имелся. Это возымело действие. Пули хлестнули по плоскости. Но развитие атаки смысла не имело: французская машина стремительно набрала скорость. Догнать ее мог разве что настоящий истребитель.

Французский летчик еще раз подтвердил свою высокую квалификацию, ухитрившись сделать несколько дел одновременно. Он быстрым взглядом окинул все видимые ему части самолетов. Дырки в плоскостях были хорошо видны, но не являли собой нечто ужасающее и грозящее катастрофой. Двигатель вообще не был задет. Также пилот мысленно прикинул курс англичанина как раз перед тем, как тот изменил его, направляясь в атаку. И. наконец, он выдал в эфир соответствующее сообщение.

Командующие английской и французской эскадрами оказались в сходном положении. Воздушная разведка донесла обоим примерный пеленг на противника. Оба они имели весьма смутное представление о расстоянии до вражеской эскадры. Но, конечно же, цели оказались существенно различными. Вице-адмирал Холланд нацелился на перехват. Адмирал Жансуль стремился соединиться с немецкой эскадрой. У него были серьезные причины этого желать. Англичане атаковали первыми, то есть союзниками никоим образом не являлись. А противником они могли оказаться весьма грозным.

Стоит отметить еще одно обстоятельство. Ни на английских, ни на французских кораблях радары установлены не были. Пока что не были. А это значило, что воздушный перевес англичан мог оказаться действенным лишь четыре часа двадцать минут. После этого наступала полновесная ночь. Даже сумерками это назвать было нельзя.

Прошло еще два часа. Английские воздушные разведчики сделали все, что было в их силах, после чего доложили о практической невозможности дальнейшего поиска эскадр противника ввиду недостатка горючего По этой причине они получили приказ возвращаться на авианосец. А оттуда уже подняли еще двенадцать самолетов — с торпедами. Им и предстояло найти французов с учетом возможного пеленга.

По иронии судьбы в поисках преуспели не летчики, а сигнальщики группы быстроходных крейсеров. Точнее, первым противника обнаружили на 'Сассексе', но, разумеется, передали другим загонщикам. Сами не зная того, корабли этой группы шли почти точно на пересечку курса французского соединения.

Уже через считанные полчаса английскому вице-адмиралу доложили: идут три тяжелых крейсера, названий которых видно пока что не было, да и силуэты различить можно было с трудом. Однако английский штаб разумно предположил, что это 'Альжери', 'Сюффрен' и 'Дюкен' — самые лучшие у французов. Кстати, именно эти корабли, по докладам наземной разведки, вышли из Бреста. И еще два линкора должны быть, пусть даже их пока не видно. И авианосец.

Холланд был артиллеристом, а не летчиком. Поэтому он не предполагал большой опасности от 'Беарна', но главный калибр чужих крейсеров не стоило недооценивать. Пусть французские комендоры хуже английских (а в этом сомнений не было), но случаи бывают всякие, а уж в сражении линейных сил — так даже очень всякие. И командующий английской эскадрой отдал приказ на перестроение в боевой ордер.

Сигнальщики на французской эскадре, как и английской, не жаловались на зрение, хотя бинокли использовали. Британские крейсера были обнаружены и опознаны. И очень скоро адмирал Жансуль тоже отдал боевой приказ. Первым пунктом в нем значилась немедленная отправка радиограммы. В ней француз извещал немецкого коллегу о возможном боестолкновении с англичанами в квадрате таком-то. Вторым пунктом шло перестроение в строй фронта, где линкоры располагались чуть сзади и на флангах. Авианосец отстал уже на милю, и разрыв должен был увеличиться, поскольку даже отставание в десять миль ненамного уменьшало боевые возможности авиации. Было приказано сосредоточить усилия бомбардировщиков на втором слева крейсере. В обязанность эсминцам вменялось спасение своих, в первую очередь: парашютистов. Адмирал Жансуль был твердо убежден, что сколько-то пикировщиков собьют.

Командир авианосца капитан первого ранга Ив Обер не получил ясных указаний, сколько именно пикировщиков бросить против английского крейсера. Однако он рассудил, что лучше всего с задачей справятся три эскадрильи по девять машин в каждой. И палубные самолеты начали раскручивать винты.

Пикировщики LN.401 несколько уступали по характеристикам однотипным немецким Ju-87, имевшим намного более громкую и заслуженную славу. У первых максимальный вес бомбы составлял 225 килограммов, у вторых — полтонны. Но французские машины уже существовали, а вот 'юнкерсы' в палубной модификации — еще нет.

Любой житейски опытный человек знает, что полоса везения часто, а иногда и быстро меняет цвет. Так вышло и на этот раз.

Первая же бомба, сброшенная французом, попала... нет, не в палубу, куда была нацелена, а рядом. Но повреждения оказались более чем серьезны. Бомба, рванувшая совсем рядом с корпусом, изуродовала крайний левый винт и погнула лопасть среднему. Скорость корабля сразу же упала до несерьезных двадцати двух узлов. Крейсер 'Сассекс' повело в циркуляции; опытный экипаж сумел выровнять курс, однако командир тут же запросил разрешение на выход из боя. Таковое было дано.

Но этот успех оказался последним для первой девятки пикировщиков. На помощь старшему брату пришли эсминцы. Бешеный огонь сорокамиллиметровых 'пом-помов' принес успех: бомбометание остальных восьми пикировщиков можно было назвать прицельным лишь условно. К тому же два самолета оказались подбитыми, и если один из них ушел с дымом в сторону авианосца, явно надеясь посадить машину, то второй загорелся самым недвусмысленным образом. Пилот вынужден был прыгать с парашютом с высоты триста метров. На него уже никто не обращал внимания.

Командир второй эскадрильи приказал атаковать следующий крейсер, принимая во внимание, что первый явно был сильно поврежден и сильно отстал от строя. Однако успех оказался еще более скромным. Ни одна бомба не поразила 'Лондон'. Правда, один промах пошел на пользу: сброшенная чуть ли не с двух тысяч метров бомба угодила в эсминец и пробила тонкую палубу. Так, по крайней мере, утверждали летчики эскадрильи. Они не могли точно знать природу повреждений, но тяжелый дым пожара был виден издалека, а наиболее глазастые углядели также заметный крен. Это обошлось бомбардировщикам в три машины, причем из двух летчики не успели или не смогли выпрыгнуть.

Из третьей девятки в цель попали двое. Теперь горело жарко и ярко также на крейсере 'Лондон'. Но тот, в отличие от эсминца, явно не собирался тонуть. Даже наоборот, артиллерия пыталась вести огонь по надвигающимся французским крейсерам. Двое оставшихся кораблей это уже делали — и не без успеха. Одно попадание получил 'Сюффрен', в результате у него заклинило носовую башню. Все бывшие там в этот момент, натурально, оказались сильно контужены. Но броня выдержала.

Новыми действующими лицами явились два французских линкора. У тех орудия главного калибра на тот момент были как бы не лучшими в мире. А не особо сильная броня все же вполне могла противостоять восьмидюймовым приветам от 'лондонцев'.

Отбомбившиеся и пощипанные эскадрильи французов спешно возвращались к 'Беарну'. А с того в темпе поднимали в воздух всю авианаличность, которая оставалась: шесть пикировщиков. И тут сказалось взаимодействие немцев и французов.

Лютьенс прекрасно понимал, что сохранить скрытность уже никоим образом невозможно. И, нарушив режим радиомолчания, он сообщил о подходе двух авианосцев к месту сражения. Их он обнаружил радаром, хотя линкоры пока что не давали сигнала. Решение было не из сложных. Крейсера уже были поклеваны французскими коллегами; авиация внесла свой, пусть и небольшой вклад. Авианосцы являли собой куда более привлекательную цель, особенно с учетом их заведомо слабого зенитного вооружения.

Но британцы не были слабаками в тактике. Те из 'суордфишей', которые уже были в воздухе, решили связать боем приближающуюся шестерку. Скажем так: приложили все усилия, чтобы связать. Насколько такое было вообще возможно в отношении противника, имевшего полуторакратное преимущество в скорости. А палубных истребителей ни у одной из сторон не было.

В результате бомбы все же упали, скажем так, в направлении 'Глориеса'. Атака была почти успешной. Три бомбы были сброшены с высоты две с половиной тысячи метров и, конечно, ушли далеко в сторону. Еще один пикировщик получил свое от зенитчиков и с дымом ушел на базу. Но ведь результат оценивают по тому, что вышло. Так вот, оно вышло. Бомба, правда, не попала в летную палубу, она всего лишь рванула почти под носовой оконечностью. Дифферент французские летчики оценить не могли, но он появился. И оказалось, что взлет с палубы сделался совершенно невозможен. В результате командир авианосца вынужден был дожидаться своих птенцов, после чего ему надлежало отправиться в сухой док ходом не более двенадцати узлов. Превышение скорости грозило не штрафом от инспектора дорожной полиции, а гибелью корабля: по докладу стармеха, переборки такого бы не выдержали.

Торпедоносцы с 'Илластриеса' оказались умелыми и храбрыми (впрочем, трусы в палубной авиации не встречаются вообще). Они нацелились на линкор 'Дюнкерк'. Французские зенитчики стреляли на расплав стволов. Семь самолетов оказались сбиты при выходе в атаку, сколько-то 'суордфишей' сбросили торпеды как попало — и все же восемь торпед оказались нацеленными именно туда, куда надо. Под волнами Немецкого моря скрылись две их них, после чего злополучные торпеды никто не видел и не слышал. Еще три промахнулись — линейный корабль ловко юркнул в сторону. Ну вроде как слон при виде опасности стремительно прячется в траве. Еще одна взорвалась сама по себе, не дойдя до цели аж целых полкабельтова. Видимо, на ней сказалось нетерпение, отягощенное взвинченным состоянием. И одна все же попала и взорвалась. Но тут уж сработала противоторпедная защита. Кораблестроители предусмотрели для кораблей этого класса продольные узкие отсеки с поперечными переборками. По результатам испытаний было решено заполнить эти отсеки материалом вроде пенорезины. Это дало положительный эффект. При том, что корпус оказался пробитым, большого затопления не случилось.

Дальше дело пошло почти как в известном анекдоте, когда пришел лесник и...

На поле боя появились ребята с большими калибрами. Нарисовались как английские, так и немецкие тяжеловесы. И сразу же оказалось, что ни та, ни другая сторона вовсе не горит желанием любой ценой вбить противника в волны Немецкого моря. Основная причина миролюбия заключалась в том, что 'купцы' исчезли в неизвестном направлении. Британцы не хотели начинать охоту с непредсказуемым результатом, грозящую изрядными потерями. Немцы же полагали, что коль скоро боевая задача выполнена, то взаимное мордобитие выглядит не очень-то необходимым.

С британского флагмана скомандовали 'поворот все вдруг' на шестнадцать румбов. Немецкий адмирал отдал почти такую же команду, только что поворот был не на все шестнадцать. Французы пошли на юг. Им еще предстояло прорываться по Ла-Маншу в Брест.

Глава 5

В Хабаровске чкаловский самолет встречали без излишней помпы. Скорее наоборот: аэродромное начальство вкупе с приглашенными, включая первого секретаря Хабаровского крайкома ВКП(б), председателя крайисполкома и иных, рангом помельче, проявило исключительную деловитость. Волна восхищения самолетом и экипажем прокатилась, спора нет. Но сразу же после приветствия посыпались вопросы типа:

— Чем можем помочь?

— Какие пожелания в части отдыха?

— Не желаете ли доложить в Москву?

На это Валерий Павлович как командир отвечал, что, разумеется, надо заправить баки ('У вас ведь топливо имеется?'), также проверить состояние разных жидкостей. Также он уверил, что машина ну никак не может быть бомбардировщиком, вооружения она вообще не несет, зато имеются места для пассажиров, и на этих креслах можно даже поспать. В данный момент речь об отдыхе экипажа не шла ('Отдыхать будем в воздухе'). И конечно, командир кратко доложился начальству, прекрасно зная, что оно, в свою очередь, не замедлит сообщить дальше наверх.

С топливом проблем и вправду не было: его завезли заранее и с хорошим запасом.

Дальневосточное прославленное гостеприимство — такая вещь, полностью избежать которую абсолютно невозможно. Можно лишь удержать его в некоторых рамках. Ввиду горячего энтузиазма встречающих всем членам экипажа преподнесли по маленькому бочоночку красной икры. При этом глава коммунистов края Геннадий Андреевич Борков не преминул отметить:

— Сам, своими руками солил! В Елисеевском гастрономе такую нипочем не найдете!

Эти слова были чистой правдой.

Но Чкалов, не имея специального образования, наукой создания благоприятного образа владел весьма недурно:

— Товарищи, если есть потребность переправить в Москву некие документы или посылки из не особо тяжелых, можем с оказией доставить. Например, забрать специальную почту, даже вместе с фельдъегерем.

Фельдъегерская служба — из тех, где имеют силу приказы только полномочного начальства. Потребность в пересылки почты была, но сначала фельдъегерь связался по телефону с руководством, получил от него 'добро' и только после этого пошел собирать невеликий по весу багаж.

А командир широким жестом пригласил:

— Товарищи, приглашаю желающих посмотреть на машину изнутри.

Нужное впечатление было создано. Ошеломление, восхищение. О таком еще долго будут рассказывать женам, детям и внукам.

К окончанию осмотра фельдъегерь был наготове.

— Иван Тимофеевич, грузиться будешь... да хотя бы на сиденья из четвертого ряда. Вова, покажи товарищу, как там и что. Ну, ты знаешь.

Радист добросовестно показал.

Заправщики добросовестно налили.

— Через сорок минут стартуем.

Радость встречающих как в Гамбурге, так и в Вильгельмсхафене была превеликой. Не так уж часто германская эскадра возвращается, отвесив оплеуху Королевскому флоту. И заметьте: без потерь!

Эйфория официальных лиц не из флотских была бы, возможно, поменьше, узнай они, что большие и красивые корабли вернулись в родной порт не без усилий. 'Адмирал Хиппер' вынужден был отключать по очереди котлы по причине множественных мелких аварий. И уж точно по прибытии тяжелому крейсеру предстояло становиться в сухой док. Об этих проблемах некие доброжелатели доложили заинтересованным лицам в РККФ. В результате нарком Кузнецов попросил встречи с коринженером Александровым.

Как и в прошлый раз, инженер-экономист из НКВД светился доброжелательностью:

— Николай Герасимович, чем можем помочь?

— Тут, Сергей Васильевич, проблемы сначала у немцев, а через них и у нас. У тяжелого крейсера 'Адмирал Хиппер' котлы не особо надежны. Мы получили сведения...

Александров слушал, не перебивая.

— ...и потому наши специалисты начинают думать: нужны ли нам эти проблемные котлы высокого давления, которые даже без попадания снаряда в корабль начинают течь уже прямо в походе?

Вопрос был риторическим.

— Николай Герасимович, наши спецы тоже над этим думали... э-кхм... со своей стороны. Как вариант: немцы имеют дизельные рейдеры. Сами они называют эти корабли 'усеченными линкорами', а британцы — 'карманными линкорами'. По нашим данным, вот какие у них минусы: сильнейший шум и скверная вибрация на полном ходу. Речь идет не только об удобствах экипажа, тут дело похуже: страдают как работа дальномеров, так и точность стрельбы. Да и сам полный ход у них поменьше. Ну, данные вам известны. И прошу учесть: по моим данным, вибрацию эту устранить можно, но на это потребуется время, а его у нас и так не особо много. Так вот: если наш флот согласен мириться со всем перечисленным, то есть шанс заполучить нечто этого класса: 'Дойчланд' или 'Адмирал Шпее'. По нашим данным, немцы закончили устанавливать дополнительную зенитную артиллерию на 'Дойчланд', очередь за 'Адмиралом'. Неофициально могу сообщить: есть возможность достать зенитки как раз против торпедоносцев, и они будут получше немецких или британских. Калибр не из великих, зато прицел от собственного радара и наводка от него же, то есть эффективность огня выше. Итак, вот что предлагаю...

Теперь настала очередь Кузнецова слушать со всем вниманием.

— Выходит, Сергей Васильевич, надо пробивать это дело через, — последовал взгляд в потолок.

— Все зависит от того, во сколько оценят свою работу немцы. Корабли близкого класса, а все не одинаковые... Ладно. Через флотские каналы надобно разузнать.

В Бресте радовались еще более бурно. Французы вышли победителями даже без помощи немцев, коих полагали за союзников третьего сорта. Широкой публике осталось неизвестным, что носовую башню у 'Сюффрена' не просто заклинило от попадания. Элементы набора корабля, на которые она опиралась, оказались деформированными, и для соответствующего ремонта башню надлежало демонтировать полностью. Восстановить полную боеспособность крейсера можно было в два месяца, не меньше. Но та самая широкая публика и прежде всего ее прекрасная половина не только этого не знала, но и не хотела знать. Сошедшие на берег моряки заключались в объятия и обцеловывались. Стоит заметить, что члены экипажей не посрамили чести Франции, а старшина Морис Дюма с 'Альжери' поддержал эту самую честь аж целых семь раз. Правда, так утверждал он сам, а независимые источники хранили на этот счет молчание. Что до линкора 'Дюнкерк', то его также надлежало доковать, понятно, но на две недели и ни днем больше.

Адмирал Жансуль пребывал в убеждении, что уж эсминец-то его корабли утопили. Ну хорошо, пусть самолеты с авианосца, но все же! Ему и голову не пришло, что команда поврежденного корабля в конце концов ухитрилась справиться и с пожаром, и с течью. Правда, скоро выяснилось, что эсминец не способен дать ход, и его пришлось буксировать до Глазго. А с пожаром на линкоре удалось совладать и того быстрее. Что до крейсера, то на нем обошлись даже без контрзатоплений. 'Сассекс' потерял в скорости чуть не вдвое, но вполне был в состоянии дойти своим ходом до базы. В докладе лордам Адмиралтейства вице-адмирал Холланд употребил слова 'легкие повреждения' и просто 'повреждения'.

Но вот уроки из боестолкновения были британским флотом сделаны. Ценность авианосцев в имеющиеся виде оставалась не вполне очевидной. Главными проблемами были признаны низкое качество торпед и недостаточная выучка экипажей торпедоносцев. Выявилась также необходимость держать на авианосцах группы истребителей — конечно, в тех случаях, когда вражеское соединение также включает в себя авианосцы или когда ожидается бой с участием береговой авиации.

Что до Кригсмарине, то там, понятно, также праздновали успех: все же крупный британский конвой был успешно перехвачен. Однако, не произнося это вслух, решили, что куда лучше и дешевле учиться на чужом опыте, чем на собственном. Немцы преисполнились твердой решимости строить авианосцы — конечно, учтя все особенности уже почти достроенного 'Цеппелина'. В первую очередь они нацелились избавиться от дефектов проекта — а таковых, если сравнивать даже с 'Беарном', нашлось множество. В дополнение к этому флотская разведка сумела заполучить довольно увесистый отчет, анализирующий конструктивные достоинства и недостатки японских авианосцев — а Империя Восходящего солнца по этой части имела опыт как бы не на порядок превышающий немецкий.

При том, что 'Адмирал Хиппер', формально говоря, задачу выполнил, возникло множество пренеприятных проблем с его силовой установкой. Нет слов, котлы были передовыми. Однако корабельные инженеры на горьком опыте убедились, что хотя энергетические котлы, работающие на высоких параметрах пара в стационарном режиме, отличаются отменной экономичностью, но судовые, мощность которых требуется регулировать в широчайших пределах, сразу же теряют это преимущество. В дополнение к этому оказалось, что потребность в деаэрированной котловой воде огромна, а ухудшение ее качества приводит к неоправданно быстрому накоплению отложений на трубках и коррозии впридачу. По означенным причинам тяжелый крейсер вынужден был немедленно отправиться в сухой док, где ему предстоял ремонт на месяц, если не больше.

Торжества состоялись и в Москве. Но повод не имел отношения к флоту.

Чкаловский экипаж со всей торжественностью приземлился на том аэродроме, который позднее назовут Чкаловским. Туда, понятное дело, пускали далеко не всех. Но когда открытый 'паккард' ехал по улице Горького... Да, такого старая Москва не видывала со времен чествования челюскинцев. Пожалуй, еще перелет АНТ-25 отмечали с подобной пышностью.

В кавалькаду швыряли букеты цветов — большей частью с недолетом. Над кортежем реяли облака листовок. Для Рославлева, который наблюдал это вживую, главным впечатлением были глаза людей. Восторг. Обожание. Гордость.

— Может быть, это и есть та Россия, которую мы потеряли, — подумал инженер.

Даже фельдъегерь, который был причастен лишь тем, что ему разрешили лететь с легендарным экипажем, получил порцию восхищений. По сдаче груза с надлежащим оформлением он подвергся восторженному допросу со стороны и начальства, и сослуживцев. Поскольку никакие подписки его не связывали, рассказывал он много, детально и со вкусом.

— ...и, скажу вам, удобства ну как в международном вагоне. Почти. Туалет, понимаешь, теплый. И вообще в самолете тепло, и дышится легко, да еще кухня.

— А что кухня?

— А то самое, что там вроде как глубокие блюда для обеда, их разогреть только — и наворачивай себе. Да еще специальный столик приспособлен, его разложить и сложить можно. Поел, стал-быть, пустую посуду сдал и сложил. Или на нем там книжку почитать можно, газетку опять же.

— А покурить ежели?

— С этим туго, — честно признался служивый, — строгий запрет на курение. Опасность пожара, понимаешь. Бензин там все же недалеко, а механик говорил, его чуть не десяток тонн.

По малограмотности фельдъегерь полагал, что те четыре движка, которые он заметил, летают на бензине, а опровергнуть это ошибочное мнение было некому.

— А вздремнуть как?

— Радист показал: кресло, оно откидывается, так что не койка, понятно, но как раз придавить ухо можно. А потом: и лететь-то не так чтоб уж очень. Чистого полета вышло одиннадцать часов.

Чкалов, отдать справедливость, проявил осторожность: во время празднества и сам не налегал на крепкую, и товарищам не позволял. У него были причины: чуть не весь следующий день в специально выделенной комнате в наркомате шло не то совещание, не то семинар. Экипаж Гризодубовой со свирепой жадностью впитывал все особенности полета. Первой по старательности была Марина Раскова: у нее задача смотрелась самой сложной.

А потом на прием к Сталину напросился Странник. Хозяин кремлевского кабинета даже не потрудился скрыть свое удивление, хотя догадывался, что просьба связана именно с полетом экипажа Гризодубовой.

— Если не ошибаюсь, планировалось отправить почтовый груз с этим самолетом, не так ли?

Сталин кивнул.

— Есть предложения по усилению пропагандистского эффекта. Отправить вместе с грузом двух почтальонов. Ну, как на железной дороге — чтобы в пути они разбирали почту. И вот дополнительный источник дохода. Специальное гашение марок. Штемпель изготовить не трудно, а марки получатся с отметкой 'Первый беспосадочный полет женского экипажа из Москвы в Хабаровск' — такие, как понимаю, могут стать особой ценностью в глазах коллекционеров. Так и заготовить их!

Последовал еще один кивок.

— И стоит добавить корреспондентов в число людей на борту. Хотя бы от 'Правды' и 'Известий'. Думаю, в редакциях нам не откажут в просьбе выделить спецкоров по такому случаю.

— С вашим мнением можно согласиться. У вас уже есть какие-то кандидатуры?

— Ограничений, пожалуй, нет. Но желательны люди без сердечных болезней, не в очень уж большом возрасте. И еще пожелание: чтоб были талантливы.

— Полагаю, что такие люди найдутся.

И Рославлев разделил эту уверенность.

Лишь человеку, не знакомому с искусством анализа, могло бы показаться странным, что чкаловский перелет привлек внимание как публики, так и специалистов в Америке — и притом большее, чем в других странах. Во-первых, в США еще не забыли сенсационный полет АНТ-25. Во-вторых, сам факт перелета машины с рекордной грузоподъемностью на рекордное же расстояние вызвал рекордно пристальное внимание военных, по долгу службы соприкасавшихся с авиацией дальнего действия.

Поэтому не стоит удивления созыв совещания, на котором присутствовали генерал Генри Арнольд, а также Дональд Дуглас, авиаконструктор и признанный специалист по транспортным машинам. Председателем был никто иной, как Генри Стимсон, тогдашний военный министр США. Каждый из присутствующих получил вместе с приглашением пояснительную записку.

— Джентльмены, — начал председатель, — всем вам известна причина, по которой мы собрались. С похожим событием мы столкнулись в тридцать пятом . Но тогда это был одномоторный самолет, который с трудом переместил самого себя с экипажем и без груза. По данным из посольства, сейчас мистер Чкалов летел на другом самолете, грузоподъемностью пятнадцать тонн. По фототелеграфу мы получили изображение этой машины в разных ракурсах. Вот они.

Каждый из присутствующих получил по три фотографии весьма скверного качества.

— Генерал Арнольд, насколько наша армия близка к получению аналога?

Генерал отнюдь не желал попасть под раздачу первым, а потому изящно переадресовал вопрос:

— Сэр, для начала я хотел бы выслушать признанного специалиста по конструированию самолетов, уважаемого Дональда Дугласа. И первый вопрос, на который я хотел бы получить ответ: не мистификация ли это?

Конструктор размышлял не более полусекунды.

— Не думаю, джентльмены. Не вижу смысла в таковой. В имеющихся у меня материалах декларируется чисто гражданское назначение этой машины. И это похоже на правду.

— Не могли бы вы обосновать ваше мнение?

— Охотно. Обратите внимание, джентльмены, на расположение крыла и хвостового оперения. Из этого самолета с некоторым усилием можно сделать транспорт, но тяжелые и габаритные грузы в таком перевозить нельзя. Рампу для них просто не встроить в фюзеляж. Конечно, наши бомбардировщики проигрывают этой машине в скорости. По словам русских, триста девяносто миль в час. Даже наши новейшие истребители его не догонят. Вот для перевозки живой силы птичка подходит и даже весьма. Для десантирования — может быть. Обращаю ваше внимание на иллюминаторы. В военной машине таковые совершенно излишни. Уже молчу о затруднительности подвески бомб к низкорасположенному крылу. Следовательно, то, что нам показали, есть, несомненно, гражданский самолет. Но!

Слово было произнесено с ударением.

— Допустим, что у русских нет проблем с производством таких же двигателей, как в этом экземпляре. Напрашивается разработка несколько другой машины.

Похоже, Дональда Дугласа посетило божественное вдохновение. Или же то была божественная информация. Инженерная фантазия пустилась в хорошо контролируемый полет. Конструктор стал легкими, привычными движениями чертить на услужливо предоставленном листе бумаги.

— Прошу взглянуть, джентльмены.

Присутствующие поднялись с мест.

— С точки зрения конструктора задача не выглядит столь уж трудной. Всего-то: применить высокорасположенное крыло. Поднять хвостовое оперение. Тогда сюда легко вписывается рампа. И вот это уже будет военно-транспортная машина. У русской птички грузоподъемность пятнадцать тонн, говорите? Думаю, что повторить эту цифру им труда не составит, у них солидные конструкторские школы. Не удивлюсь, если они добьются грузоподъемности в двадцать тонн. Правда, русские тонны и наши различаются. Считайте, двадцать две американских тонны. Оговорюсь: скорость такой машины может немного снизиться... примерно сказать, до трехсот пятидесяти миль в час.

Военный министр умел быстро думать. Он мгновенно повернулся к Генри Арнольду.

— Генерал, что означает способность перевозить двадцать две тонны груза?

Видимо, Арнольд быстро сосчитал нужные цифры, потому что с ответом он не замедлился:

— Сэр, в такую машину войдет сто пятьдесят пехотинцев с полной выкладкой. Или артиллерийская батарея, четыре четырехдюймовые пушки, с расчетами и боеприпасами, но без тягачей. Даже танк, если впишется по габаритам. Скажем, М3, с запасом топлива и тройным боекомплектом. По весу тот прошел бы, а вот насчет габаритов — не ручаюсь, особенно по высоте. Точных цифр по размерам фюзеляжа у меня нет, как понимаете. Но те более тяжелые танки, которые сейчас в разработке — однозначно не пройдут. У них вес прилично за двадцать пять наших тонн.

— Возвращаюсь к тому вопросу, который я уже задал. Нужны ли подобные транспортные машины нашей армии? Учтите, что флот может взять на себя часть перевозок. Итак?

— Да, сэр, — твердо высказался генерал. — Возможность оперативного перемещения живой силы и груза в таких количествах дорогого стоит. Даже если нам предстоят боевые действия в Европе, то и тогда подобный транспорт может стать остро необходимым. На Тихом океане расстояния еще больше.

В конце концов, бывают же умные генералы. Видимо, Генри Арнольд к таким относился. Или же он был крайне внимателен в досужих разговорах. Возможно, у него имелись свои, личные аналитики, и, по непонятному совпадению, он в такие подбирал также умников. Короче, означенный генерал не просто умел держать нос по ветру. По всей видимости, он что-то такое знал о Тихом океане и, вероятно, об Японии.

— Тогда к вам вопрос, мистер Дуглас. Возьмется ли ваша компания за производство подобных самолетов?

Сказано было неточно, и авиаинженер тут же заметил это:

— Сэр, прежде чем начинать производство самолета, необходимо получить техзадание и сконструировать изделие. Даже если речь пойдет о простом копировании технических характеристик — и тогда возможны трудности. Разрешите объяснить?

— Объясняйте.

— На сегодняшний день мы не знаем, сколько русский самолет может пролететь с полной нагрузкой. Вполне допускаю, что меньше, чем четыре тысячи миль. Но насколько меньше? Сведений у меня нет. И отсюда вопрос о характеристиках двигателей. Сразу же могу утверждать: они весьма экономичны, но точных цифр ни у меня, ни у вас также нет. Моя фирма способна сконструировать подобную машину, но здесь и сейчас не могу гарантировать одновременно и высокую полезную нагрузку, и дальность. Нужны расчеты.

Военный министр чуть-чуть помедлил, затем твердо высказался:

— Джентльмены, обращаю ваше внимание: русским не впервой удивлять мир. В части уникальных самолетов, особо подчеркиваю. Но возможности их промышленности вы знаете, и они не сравнимы с американскими. Если они смогли создать один превосходный самолет, то мы обязаны создать таких сотни, даже тысячи. Кто бы ни был нашим противником, именно мы будем диктовать условия, никто другой. Поэтому вашей фирме, мистер Дуглас, предлагается начать разработку. Соответствующее финансирование будет. А вы, генерал Арнольд, выдайте техническое задание. Также нажмите на разведку. Напоминаю: у англичан попытка налета на Баку провалилась, но не только потому, что русские знали о ней заранее. Полагаю, что главная причина в том, что у них нашлись технические средства ее отразить. Именно технические, поскольку из тех данных, что попали ко мне, однозначно следует: численный перевес был за британцами. Это относится как к истребителям, так и к бомбардировщикам. Не верю, чтобы хорошая организация противовоздушной обороны сыграла главенствующую роль. В этом русские никогда не были сильны, а быстро исправить подобную ситуацию не может никто. За работу, джентльмены!

Советская морская делегация успела в самый последний момент. Предварительные переговоры о чертежах были успешными, но русские поставили условие. Они непременно хотели поглядеть на корабль в доке.

То, что вряд ли можно было назвать линкором, но вполне тянуло на тяжелый крейсер, медленно втягивалось на тросах в док. Рулем никто не орудовал: на такой скорости его эффективность приближалась к нулю. Сказать правду, на корабле вообще никого из экипажа не было. При вхождении в док вся работа выполнялась с берега, а на борту делать было просто нечего. Боцман Гёльдерн даже вынес на сушу корабельного кота Макса. Последний, надо сказать, пользовался всеобщим уважением в команде: в течение первых трех недель пребывания на борту он ухитрялся каждый день приносить к дверям капитанской каюты от одной до трех убитых крыс. Впрочем, через четыре недели запас дичи исчерпался.

Этих мелких подробностей пожилой русский инженер-кораблестроитель (так его представили), разумеется, не знал. Он пристально вглядывался в тушу 'Адмирала Шпее'. На лице этого господина читалось удовлетворение, которое тот даже не пытался скрыть.

— Мне этот корабль нравится, — прозвучала фраза, которую услышали все, стоявшие рядом. И лишь личность, которая выглядела явным представителем от НКВД, поняла реплику иначе, чем моряки и представители торгпредства. Имелось в виду, что никого живого на корабле нет. И что матрикация уже завершена.

Представитель грозного ведомства подошел к инженеру и очень тихо прошептал ему на ухо. Тот кивнул.

— Думаю, что и нашему флоту подобный корабль понравится, — произнес кораблестроитель, обращаясь к Кузнецову, который являлся главой делегации. Сказано было не из простой вежливости. Помимо всего прочего, для наркома флота фраза означала, что договоренность с немцами относительно подгона этого корабля достигнута.

— Правда, кое-что придется переделать. Судите сами, Николай Герасимович. Зенитное вооружение совершенно недостаточно...

Немецкие представители, владевшие русским (а такие вокруг терлись не в одном экземпляре), как один, сделали непроницаемые лица, но слушали с максимальным вниманием.

— ...мы потом установим наше, оно куда получше. Также мне не нравится вспомогательная артиллерия. Орудия хороши, спору нет, но их расположение... Случись бой с эсминцами, так по ним придется садить из главного калибра.

Кузнецов открыто фыркнул. Видимо, у него было живое воображение, и он представил себе соответствующую картину.

— Хорошо бы еще переделать проект силовой установки, чтобы побороться с вибрацией, — заметил адмирал.

— Все так, но вопрос времени! Боюсь, наши просто не успеют. Все же зенитная и вспомогательная артиллерия являются приоритетом номер один.

— Господа, — ожидаемо вмешался представитель германского министерства промышленности, — предлагаю приступить к оформлению и подписанию документов, ради которого мы здесь собрались.

Послышался гул согласия.

— Господин Хандель, — вдруг возник седой инженер, — у меня есть просьба, совершенно не относящаяся к кораблестроению. Вы не поможете купить один грамм рения? Как вы, наверное, догадываетесь, это не для моих надобностей. Меня попросили. Дело в том, что этот металл в СССР не добывается, а в Германии он наверняка имеется. Надо вам знать, я придерживаюсь высочайшего мнения о германской химической промышленности и металлургии, а потому полагаю подобную покупку возможной. Годится металл одним кусочком либо в гранулированной форме. Впрочем, мы готовы принять и порошок. Чистота — 99,9%. Готов заплатить наличными, если это поможет ускорить сделку.

Немец проявил осторожность, поскольку совершенно не представлял ни стоимость этого вещества, ни его назначение:

— Господин Александров, разрешите мне проконсультироваться с коллегами. Через два часа я дам ответ.

Ответ оказался положительным. Ни один чин из министерства не смог найти в этой просьбе ничего предосудительного. Уж очень малое количество рения предполагалось к продаже. Однако нужный реактив (так его классифицировали немцы) можно было достать лишь в Берлине. Именно это и сообщили господину инженеру из Советской России. Справедливость требует уточнить: немцы отклонили предложение об оплате наличными, а вместо этого предложили продажную цену за столь мизерное количество металла просто включить в счет наркомату внешней торговли. Доставить же закупленное германская сторона предложила ценной бандеролью. После перешептывания с другими представителями делегации господин Александров дал на это согласие.

Глава 6

Полет Гризодубовой и ее экипажа несколько отличался от того, в котором командиром был Чкалов.

Почты оказалось неожиданно много: чуть не три тонны. По приказанию командира экипажа (на этом также настаивали Чкалов и Байдуков) мешки тщательно привязывали ремнями к сиденьям. Рядом располагались двое почтальонов, вид которых демонстрировал полное обалдение. По размышлении решили обойтись без бортпроводниц, так что радистка Катерина ЛиповАя (она обижалась, если ее фамилию произносили с ударением на первый слог) еще неделю назад лично проинструктировала как почтальонов, так и двух корреспондентов. От 'Правды' назначили старого полярного волка Хвата. Ему случалось ходить на пароходе 'Челюскин' и летать на самолетах полярной авиации, так что по всем параметрам Лев Борисович мог считаться опытным путешественником. В другом мире и в другое время льстецы назвали бы его экстремалом. От газеты 'Известия' участвовал Евгений Петрович Петров.

Чкалов же лично настоял, чтобы всем на борту были выданы теплая одежда, обувь, а равно озаботился запасом провизии, благо о перегрузе машины можно было не беспокоиться. Иначе говоря, принимались меры на случай вынужденной посадки там, где условия не подмосковные. Впрочем, неделей раньше для его экипажа были предусмотрены такие же меры безопасности. Тогда же прозвучал приказ ни в коем случае не брать с собой ручки-самописки — протекут, дескать.

Машину на взлет повела, разумеется, лично Валя Гризодубова. Дело уже было привычным, налет именно на этой машине у нее составлял сто пятнадцать часов. Второй пилот Дина Новикова — ее настоящее имя было Евдокия, но о том знали лишь кадровики — сидела рядом в полной готовности взять на себя управление, каковая пока что не требовалась.

Чем ближе было до Хабаровска, тем больше хмурилась командир. Подчиненные видели это, но помалкивали. Причина была суеверного плана: полет шел настолько штатно и гладко, что любой бывалый летчик сразу же мог заподозрить, что судьба готовит пакость не из мелких. И так продолжалось вплоть до посадки. Корреспонденты, чувствуя себя бывалыми воздушными волками, прямо излучали самодовольство. Отчасти оно было следствием и неслыханного комфорта, и чудовищной высоты полета, и скорости машины — а эти цифры до журналистов довели. Впрочем, любование собой и самолетом не мешало газетчикам расспрашивать, глядеть в иллюминаторы и строчить, пристроившись на не особо удобном столике. Поскольку огромный самолет летел исключительно плавно, почтовые мешки раскрепили. Почтальоны занимались распривычным делом: сортировкой почты. Ощущения у тружеников доставки корреспонденции были даже получше, чем если бы работа шла в тряском почтовом вагоне. Горячий обед также получил наивысшую оценку.

Встречающие в Хабаровском аэропорту добавили оптимизма. Разумеется, почтальоны тут же передали мешки с разобранной почтой коллегам — со всеми сопроводительными документами, понятно. Это вызвало дополнительный поток одобрения. Конечно же, дальневосточники немедленно пожелали отослать сколько-то корреспонденции в Москву. Гризодубова возражений не имела. Против съедобных подарков также никто и ничего не возразил.

И тут полоса везения кончилась. Метеорологи посулили ухудшение погоды по маршруту. Командир, выслушав прогноз, кивнула в знак понимания и немедленно приказала вылетать как можно быстрее. Почему-то Валентина Степановна лично проконтролировала процесс заправки, хотя бортмеханик могла бы это сделать не хуже (в конце концов, это входило в круг ее обязанностей).

Машина взлетела штатно, но не прошло и сорока минут, как неприятности начались.

— Фронт впереди, высота одиннадцать тысяч двести.

— Вижу. Дина, обходи слева по краешку.

Второй пилот решила, что поняла невысказанное. Командир явно хотела избежать ненужного риска. А ослепительно-белый верх мощной кучевки был отнюдь не безопасным местом для полетов. И в порядке подтверждения угрозы внутри облака полыхнули три отблеска молний.

— Надо пассажиров предупредить.

— Я скажу.

Эта возможность была одной из технических новинок. Пилотам незачем было напрягать голос и даже вставать с места: сообщение шло через громкоговорители.

— Товарищи пассажиры! Просим пристегнуть ремни на сиденьях.

Эти слова вызвали легкую настороженность в салоне.

— Мы входим в зону, где возможна болтанка. Товарищи почтальоны, закрепите мешки с корреспонденцией и воздержитесь от ее разбора вплоть до особого извещения. Товарищи корреспонденты, соберите ваши бумаги и письменные принадлежности.

Пока Ил-18 потряхивало в воздухе, экипаж напряженно работал. Радистка Липовая собирала в эфире все сведения, связанные с погодой. Самая нужная информация, разумеется, записывалась. Штурман Раскова, прикусывая губу, прикидывала варианты маршрутов. Пилоты не покидали кресел, хотя по инструкции одна могла отдыхать, пока другая вела самолет.

— Обширный фронт. Но через полчаса по расчету должны выйти на оптимальный маршрут, — деланно-небрежно заметила штурман.

— Ой, Мариша, не кажи 'гоп'...

Надо заметить, что Гризодубова, будучи родом из Харькова, говорила с неистребимым южнорусским произношением, а при случае вполне свободно могла объясняться на суржике.

На этот раз Раскова не ошиблась: фронт и в самом деле через почти полчаса оказался обойденным.

— Катерина, что там впереди?

— От Красноярска есть метеоданные, так он далеко к югу...

Болтанка утихомирилась. Позеленевшие было почтальоны воспряли духом и продолжили разборку корреспонденции. Командир даже распорядилась относительно обеда. Что до газетчиков, то бывалый морской волк Хват ненавязчиво давал понять, что ему-де подобная качка нипочем, а Петров, родившийся и выросший в Одессе, отличался природной стойкостью к колебаниям опоры.

Но пройденный фронт оказался даже не предпоследним. Вполне оправданное нежелание Гризодубовой рисковать рекордом и машиной обошлось недешево в части расхода горючего.

Из всех встречающих больше всех волновался экипаж Чкалова. Имея хороший опыт в подобных передрягах, они лучше любого другого сознавали, насколько солоно приходится их 'девчатам'. Кстати, те большей частью были замужними женщинами, а некоторые даже обзавелись детьми. Павел Беляков всеми силами пытался получить информацию о курсе, сносе, отклонении и прочих штурманских премудростях, но большой точности не достиг. Правда, он вычислил, что к Москве машина идет без большого запаса по горючему, а потом очень тихо доложил Чкалову, что запас, мол, еще меньше, чем предполагалось.

Ил-18 садился на родном аэродроме... ну, не сказать, чтобы на последних каплях, но точно на последних литрах горючего. Будь то регулярный пассажирский рейс, командир почти наверняка запросила бы промежуточную посадку. Зато имевшиеся на каждом пассажирском месте бумажные пакеты, назначение которых было объяснено, так и остались неиспользованными, чем почтальоны втайне гордились.

Курс истории летом 1940 года почти не отличался от 'того, другого'. Прибалтийские республики были заняты частями Красной Армии и по результатам референдума вошли в состав СССР. Как и тогда, это расширение состава СССР не было признано Соединенными Штатами. Однако реформы сельского хозяйства и промышленности оказались чуть иными по содержанию, да и по форме. Рыбацкие артели Латвии и Эстонии сделались кооперативами, но уставы их остались, в сущности, теми же — если не считать того, что ранее в некоторых артелях писаного устава не существовало вообще. Но для таких написали всю нужную документацию. И колхозов было создано на удивление мало.

Многим журналистам (и не только им) даже казалось, что 'странная война' восстала из мертвых — если о войне можно сказать этакое. Без большого ожесточения продолжалась охота на конвои торговых судов в Атлантике. Такая непонятная линия поведения противников нашла свое отражение в газетных и журнальных обзорах.

И все же умные головы допустили неточность. События не происходили — но они готовились.

Королевский флот и Британское Адмиралтейство оскорблений действием не забывали. Охрана конвоев усилилась. Через Атлантический океан в их составе шли суда, груженые не только продовольствием. В них был еще и алюминий, и бальзовая древесина, и хлопок. Все для питания авиастроительной промышленности на Британских островах — а она слабой не была.

В неприметной искусственной бухточке из ничего возник корабль. Но его судьба не совсем походила на судьбу предшественников.

Нарком флота был удивлен. Однако просьба о разъяснениях была высказана товарищу коринженеру в вежливой форме.

Ответ был столь же вежлив и весьма аргументирован:

— Что до закрашивания всех названий прямо на месте: это просьба немецких партнеров, но я с ней согласен. Нам не нужно компрометировать сделку. Лучше бы, конечно, содрать прежнюю краску начисто, чтобы даже пристальный взгляд не увидел... того, что не нужно. Думаю, ваши люди смогут это сделать. Потом закрасить, а поверх этого начертать трехзначный номер. Скажем, шестьсот восемьдесят один. Пусть иностранные наблюдатели гадают, что бы это значило.

Нарком не сдержался и хохотнул. Будучи опытным моряком, он прекрасно понимал: у тяжелого крейсера официального названия в виде номера, тем более трехзначного, никогда и ни при каких условиях быть не может. Ни в одном флоте.

А инженер уверенно продолжал:

— Вспомогательную артиллерию надлежит заменить. Сейчас у нее сектора обстрела... полное безобразие, чтобы сказать коротко и без мата. Да еще СУАЗО фактически отсутствует. Также примите во внимание: зенитная артиллерия обязательно будет заменена на нашу. Я прикажу подогнать самоходные зенитные установки, а уж вы на них посмотрите. Сухопутные, не морские, но вы должны видеть и понимать возможности. Морские варианты подвезут отдельно. Понадобится консультация кораблестроителей, понятное дело. Монтаж непростой, но судостроители, уверен, справятся с делом. Вам ради показа организую зенитчиков из ОСНАЗа, те хорошо обучены, да и опыт имеют.

Стоит заметить, тут Рославлев сознательно исказил истину. На самом деле договоренность с Черняховским о командировании экипажей самоходных зениток и операторов беспилотников уже была достигнута.

— Далее. Насчет гидропланов — я вам уже высказывал лично мое мнение. Эти самолетики иметь, понятно, неплохо, но уж больно много места они и все припасы к ним занимают в трюмах. Кроме того...

Кузнецов слушал и делал пометки в блокноте. Понятно, у него возникли вопросы.

— Вы говорили, Сергей Васильевич, что таких тяжелых крейсеров будет, по меньшей мере, три. Как с ними?

— Быстро не выйдет, Николай Герасимович. Смотрите, вот план-график...

— Ага, понимаю...

— Конечно, вам как наркому виднее, как их распределить.

— Как мне кажется, на Северном флоте один такой обязателен; во Владике второй, ясно, а третий?

— Николай Герасимович, могу лишь высказать мнение. На Балтике подобным кораблям попросту тесно. Как мне кажется, Черное море: вот для него место. Но не менее одного такого — возможно, и больше — руководство может захотеть увидеть в Средиземном, а не Черном... понимаете?

Этот тезис радости не вызвал. Кузнецов прекрасно представлял себе, что значат слова 'Средиземное море' — весьма вероятный конфликт с британском флотом. И поспешил сменить тему:

— А вот еще вопрос, Сергей Васильевич. Чем так уж хороши зенитки, которые вы намерены показать?

— Ох-ох... Вы правильно угадали, Николай Герасимович. Дело даже не в заявленных ТТХ. Скорострельность громадная, это так. Поражают цели, летящие на высоте до четырех тысяч метров, идущие в любом направлении относительно себя. То есть против торпедоносцев и даже пикировщиков — то, что надо. Даже если самолет противника идет на бреющем — и то собьют. Имеется радарное самонаведение, если мне будет позволено такое выражение. Но это надо видеть. И даже больше скажу. Вы совершенно правильно подумали: необходимо опробовать эту зенитную артиллерию в условиях, приближенных к боевым. Попытаюсь устроить учебные стрельбы по беспилотным летательным аппаратам. Точнее сказать, аппаратах с радиоуправлением. Да, так о покраске: за остаток дня ваши справятся?

Разумеется, флотские справились.

Никто, кроме Полознева, не заметил, что подкрашенный корабль, на котором в тот момент не было ни единого человека, был еще раз матрицирован и убран на склад. Разумеется, глава охраны заметил это лишь по поведению охраняемого: тот чуть заметно напрягся.

Нарком организовал все должным образом. Корабль со свежезакрашенным пятном и с номером, красовавшимся там, где располагалось прежнее название, был приведен в сухой док. Близ него топталась в ожидании целая группа кораблестроителей.

По договоренности с генерал-майором Черняховским в Мурманск были откомандированы экипажи для двух ЗСУ-23-4. Обе зенитные установки уже находились на вооружении бригады ОСНАЗа. И еще одно подразделение должно было демонстрировать пилотирование загадочных БПЛА — а расшифровывать название эти славные бойцы и командиры не спешили. Демонстрация предполагалась на аэродроме — это была чуть ли не единственная обширная и к тому же плоская площадка в округе.

Взревели дизели. Следуя указанием бойцов с флажками, две машины остановились на заданных точках. Приготовление к бою почему-то не бросалось в глаза.

Еще одна группа военнослужащих, прибывших на тентованном грузовике, притащила складные столы и стулья, устроила на них загадочную аппаратуру и тут же принялась ее настраивать. Назначение всего этого сразу сделалось понятным для посвященных: несомненно, эти устройства были предназначены для того, чтобы управлять беспилотными самолетами по радио.

Многие наблюдатели отметили, что в самом начале взлетно-посадочной полосы расположилось порядочное количество совершенно незнакомых небольших самолетов с винтом сзади, утолщенным рылом, а пилотской кабины, как и ожидалось, на них не было вообще.

— Ну точно кашалот, — отметил кто-то из бывалых моряков. Другие промолчали, хотя многие сравнили форму аппаратов с более привычным головастиком.

Взлетали эти аппараты бесперебойно, один за одним. Решительно все наблюдатели отметили непривычное звучание двигателей со свистящим обертоном. Специалисты-авиаторы среди зрителей отсутствовали, вот почему некий капитан второго ранга поинтересовался:

— А скорость у них какая?

— Четыреста, — лаконично бросил стоявший неподалеку седой начальник — явно на немалой должности, судя по петлицам коринженера.

Стволы бронированной зенитки чуть довернулись, но при этом смотрели не точно на цель, а с явным упреждением.

— Уже ведут, — столь же коротко молвил седой, и, подумав, добавил нечто более длинное и понятное: — Те должны подняться до трех девятисот.

— А теперь 'Шилка', — продолжил игру в загадки товарищ коринженер.

О том, что это такое, присутствующие догадались очень скоро. Восьмерка беспилотников набрала высоту, потом с пологого пикирования перешла на бреющий полет. Зенитчики из моряков (тут были и такие) машинально отметили, что высота полета вряд ли была больше пятнадцати метров, то есть готовился условный сброс торпед. Зенитка с четырьмя стволами, которая с очевидностью и была той самой 'Шилкой', резво развернула башню.

Зрелище было эффектным: перед дульными срезами возник чудовищной величины язык пламени, длиной чуть ли не с видимую часть ствола. Звук лишь отдаленно напоминал перестук пулемета; скорее это походило на низкое короткое взревывание. Очередь длилась менее секунды. Тут же башня слегка довернула и гаркнула снова — и еще один условный торпедоносец ткнулся в землю, вздыбив черный фонтан грунта.

Почти немедленно открыла огонь и вторая установка.

Какой-то капитан третьего ранга засек время по заранее вынутому секундомеру.

— Шестнадцать секунд с десятыми на все про все, товарищи, — с плохо скрытым восхищением заявил любознательный артиллерист.

— За это время английский торпедоносец пролетает два с половиной кабельтова, — щегольнул эрудицией другой моряк.

— Обе зенитки работали в автоматическом режиме, — учительским голосом пояснил коринженер. — Но также возможен ручной выбор цели, ручное же наведение... это если очень надо. Скажем, открыть огонь по находящейся на поверхности подводной лодке. Издырявит только так. Но это все же исключение. Наведение работает в любую погоду. Да, еще: корабль получит установки со стабилизатором, так что качка также не помеха.

Кузнецов начал раздавать приказы. Указывающий дорогу грузовичок-полуторка неспешно двинулся в сторону доков. Обе зенитки с низким гулом двигателей поехали за ним.

А товарищ коринженер с охраной направились в зданьице аэропорта. Им предстояло возвращаться в Москву.

И тут его перехватил адмирал.

— Сергей Васильевич, я правильно понял, что эти зенитные системы изначально сухопутного назначения?

Товарищ коринженер шумно вздохнул.

— Все верно, Николай Герасимович. Они такие и есть. Морские я просто не смог бы показать. Но документы на них будут — собственно, уже имеются — вы только укажите, куда доставлять артсистемы и в каком количестве. Однако со временем будет туго.

Нарком Военно-морского флота сохранил на лице полную невозмутимость, но подумал, что товарищ из НКВД, вероятно, что-то знает о предстоящей войне. И как раз по этой причине торопится.

— Ну, как прошло, Сергей Васильевич? — поинтересовался начальник экономического отдела ГУГБ. Это была вежливость: перегон немецкого крейсера, несомненно, не входил в его компетенцию. Потому и вопрос был задан в нарочито неопределенной форме.

Ответ был таким же:

— Недурно, Иван Александрович. Но понадобится ваша помощь. Берусь доставить пятьдесят контейнеров по сорок тонн каждый, в них будет ценный металл для нужд авиаторов. Не золото и не серебро, сразу скажу. Первое, что потребуется: распустить слух, что, мол, внутри ящики, а в них металл для бронебойных снарядов, особо твердый. Кстати, насчет твердости — чистая правда. Такой материал, что его ни на одном станке не обработать, только литьем. Это чтоб не вздумали воровать и делать из него кольца, скажем. Второе: на каждый контейнер — хороший замок, понятно. Третье: все это должно храниться в некоем складе. И доложить об этом наркому. А то у меня был должок перед ним.

— Сделаем, Сергей Васильевич. Кто будет получать?

— Точно сам не скажу, но, скорее всего, профессора Бардин из Института металлургии и Минкевич из Института стали и сплавов. Под их руководством будут делать проверочные плавки...

— Вы хотите сказать: все это на опыты?

— В первую очередь на опыты. У нас есть данные, что с этим металлом возможны новые сплавы с набором отменных свойств, но эти сведения надо проверять. Ну и технологию отточить.

— Эка выражаетесь: 'технологию отточить'. Сразу видно, что инженер.

— Благодарствую на добром слове, Иван Александрович.

— Еще вопрос, Сергей Васильевич. Вы когда в отпуск собираетесь?

— В отпуск? Да я как-то даже не планировал...

— А мне доложили другое.

Рославлев прекрасно понял, откуда течет ручеек информации. Подумав, он ответил:

— Иван Александрович, так просто это не сделать. Вдруг у товарищей есть планы относительно моей работы на ближайшее время?

Серов сыграл в открытую:

— Уже, Сергей Васильевич. Уже проверил. Руководство не имеет ничего против.

— Подчиняюсь решению вышестоящих товарищей. Но все же... ту работу, о которой я говорил — ее хочу сделать до отпуска, это раз. Тут работа на денек для меня и восьмерых грузчиков. Ящики больно тяжелые.

— Это организуем, задача не из трудных. Что-то еще?

— Есть, Иван Александрович. Товарищ Сталин при мне упомянул озеро Рица. Я его лишь на картинках видел. Если мне дадут путевку, — тут Серов чуть заметно улыбнулся, — то добираться я буду поездом, так?

Серов не понял, в чем подвох, но кивнул.

— Вот и хочу побыть там неделю, но время в дороге не считается. Идет?

— Не мало ли?

— Думаю, хватит. И еще: как быть с моей с охраной?

— Какие тут проблемы? В том санатории она имеется. Своя.

— Вот я и прошу, чтобы все было согласовано.

Серов сделал несколько пометок в блокноте.

— Это решаемо, Сергей Васильевич.

Гросс-адмирал Редер гневался, но старался держаться в рамках.

— — Как, я вас спрашиваю? Как русским удалось построить точную копию 'Адмирала Шпее'?

Вопросы задавались фрегаттен-капитану Лозе. При том, что вообще-то военной разведкой занимался абвер, команда этого скромного моремана также вынюхивала и разузнавала, но работала, понятно, исключительно на флот. А вышеназванный чин стоял во главе группы, состоявшей, к слову молвить, не только из моряков.

Лозе был строго официален:

— Осмелюсь доложить, герр гросс-адмирал: поскольку корабль водоизмещением чуть не пятнадцать тысяч тонн из ниоткуда взяться не может, наши аналитики сделали вывод, что чертежи для его постройки были украдены раньше. Покупка их была оформлена, скорее всего, дабы ввести в заблуждение чужие разведслужбы. Строили его где-то вблизи Мурманска, то есть там, где у нас своих людей нет. Строили явно небрежно, отмечаю.

— Откуда этот вывод?

— Сначала они вооружили корабль точным подобием нашей артиллерии. Но потом уже на мощностях в Мурманске они стали переделывать проект. Из двух независимых источников стало известным: планируется установить зенитную артиллерию исключительно советского производства. Пока что нет данных ни о количестве, ни о характеристиках этих орудий. Весьма возможно, что и вспомогательную артиллерию заменят.

Данные о калибре орудий и количестве стволов Редер даже не спрашивал: для этого нужно было заполучить информатора куда более высокого уровня.

Гросс-адмиралу не нужны были аналитические способности фрегаттен-капитана для того, чтобы сделать выводы. Видимо, флотское руководство СССР крайне озабочено возможностями авианосцев. Или же свои корабли оно предполагает задействовать там, где имеется вероятность боестолкновения с авиацией берегового базирования. Но во втором случае не очень-то нужен океанский рейдер с океанской же автономностью. Поэтому вполне возможно, что этот рейдер предполагается задействовать в войне с морской державой. С какой? Италия не в счет; у нее нет авианосцев. И Рейх тоже: 'Цеппелин' пока что на стапеле. А другие авианосцы только-только заложены. Остаются Япония, Великобритания и США. Кто из них?

Редер понял, что заданный самому себе вопрос явно выше уровня флотской разведки. Возможно, даже не входит в полномочия абвера. Что ж, придется выходить на Рейнхарда Гейдриха. По правде говоря, между этим камрадом и Редером не было ни на грамм сердечной приязни. Но тут вопрос стоял не о личных амбициях, а о стратегическом направлении развития Кригсмарине. И если у начальника Главного управления имперской безопасности есть какие-то данные, то ему предстоит ими поделиться с моряками.

Глава 7

Комиссар госбезопасности Серов ошибся: нарком все же приказал организовать охрану товарища Александрова на отдыхе из столичных товарищей. Это и было сделано.

Не только служащие, но и постояльцы гостевого дома на озере Рица эту охрану заметили. Правда, вывод отдыхающими был сделан не вполне правильный: раз так охраняют, значит, к этому человеку вообще подходить для развеселых разговоров под выпивку не стоит — даже под доброе грузинское вино.

Отдать должное: как раз продукция виноделия и коньякостроения Грузии была превыше похвал. Рославлев, разумеется, проявил заинтересованность. Заведующий магазином (возможно, он был хозяином), в свою очередь, принялся советовать. Надо заметить, говорил он по-русски совершенно правильно; полуоптовый покупатель даже отметил про себя, что, вполне возможно, грузинский акцент завмага чуть утрирован.

— ...и еще 'Телиани', уважаемый.

— Еще бы! Я это вино вообще только раз в жизни видел. Так... о, у вас и 'Усахелаури' имеется, Тамаз Зурабович? Уж его-то точно бутылочку.

— Сразу видно понимающего человека! У меня только одна бутылка и есть. Не каждый год урожай бывает, редкая лоза.

— А 'Чхавери' имеете? Когда-то прочитал о нем в грузинской згапари .

Хозяину явно понравилось это знакомство с грузинским языком, пусть даже поверхностное, но почти сразу же он утратил природную бойкость и промямлил:

— Не советую везти его в Москву.

— ???

— Плохо поезд переносит. Испортиться может.

— А если самолетом? У меня имеются знакомства среди летчиков.

Тамазу Зурабовичу очень не хотелось сознаваться, что этот вид транспортировки он никогда не пробовал, поэтому ответ был уклончивым:

— Попытайтесь, но я все же советую распить сразу же, прямо тут, на озере.

— Возможно, так и сделаю. Гмадлобт, батоно . О, чуть не забыл. Понимающие люди советовали мне приобрести грузинские коньяки, из старых. Сказали, что лучше армянских.

Патриотизм хозяина зашкалил:

— Вас обманули, уважаемый. Вот эти, — широкий жест Тамаза Зурабовича обвел ординарные коньяки, — и вправду лучше. А вот эти...

Последовал эффектный поворот кисти руки в сторону марочных бутылок и улыбка превосходства.

— ...они ГОРАЗДО лучше.

— Беру.

Рославлев добросовестно расплатился.

— Уважаемый, — тут в голосе грузина прозвучала деликатность, — вам столько нести будет затруднительно. Если вы подождете минут десять, то я пришлю двоих племянников, они вам донесут туда, куда вы укажете.

— На улице Алания...

— ...в 'Гудауте'? Я так и думал; хорошее место.

Племянники подошли, правда, не через десять, а через семнадцать минут. Но претензии предъявлять было бы не вполне правильно: часов у молодых людей не имелось.

— Что ж, Тамаз Зурабович, тогда прощаюсь. Разрешите сделать маленький подарок. Вот.

На ладони у щедрого немолодого покупателя оказался красивый перочинный ножик с большим количеством лезвий. Тамаз проникся:

— Очень хороший. Английский? Немецкий?

— Нет, швейцарский.

Тут посетитель понизил голос до шепота:

— На самом деле китайская подделка, но первосортная. Сталь добрая, сам проверил.

Виноторговец удивился. Он никогда не слышал, чтобы из Швейцарии поступали хорошие ножики. Тем более он не слышал, чтобы подобные вещи подделывали именно в Китае. Но отказываться, понятно, не стал, долго и велеречиво поблагодарив за подарок.

Нож был как раз швейцарским, но афишировать свои возможности в Европе Рославлев не хотел.

Разговор имел некоторые последствия. Добрейший и приятнейший человек, торгующий превосходным грузинским вином и коньяком, доложил о контакте. Сами по себе разговор и покупка ничего не значили, но старшего лейтенанта госбезопасности Собиева напряг подарок в виде иностранного перочинного ножика. Китайский, говорите? Интересно, откуда у товарища Александрова связи с Китаем? Ниточку стоило размотать. Конечно, самому Собиеву такое было не по возможностям, но сигнализировать в Москву — это дело совсем другое. Именно туда, ибо местным кадрам данный сотрудник не доверял, имея опыт. К тому же осетин Собиев не особо жаловал грузин вообще.

То, что имеет начало, имеет и конец. Именно эта древняя философская истина проявилась материальным образом через неделю, когда пришлось распрощаться с Кавказом вообще и горным озером Рица, в частности.

А в Москве накапливались события. Точнее, информация о таковых — ибо не все они случились в столице СССР.

Первое случилось в заведении, которое про себя Рославлев обзывал 'курчатником'. Бомба была готова к испытаниям.

Именно об этом докладывал наркому внутренних дел лично Игорь Васильевич. При докладе присутствовал хорошо знакомый главатомщику СССР товарищ Александров. Он же и первым принялся задавать вопросы. При этом он поминутно сверялся со своими записями, которые почему-то не показывал.

— Игорь Васильевич, какой, вы сказали, общий вес изделия?

— Шесть тонн, круглым счетом.

— Габариты... спасибо, сейчас гляну... очень хорошо. Масса активного вещества?

Даже на совещании, где по определению не могло быть посторонних, Рославлев блюл осторожность.

Курчатов чуть-чуть промедлил. Это было замечено.

— Спасибо тем вычислительным мощностям, которые вы нам передали. Нам удалось просчитать улучшенную конфигурацию по сравнению с исходными документами... вот цифры. Но на всякий случай мы создали запас... взгляните.

— Лаврентий Павлович, ваш черед спрашивать.

Берия в теоретической и экспериментальной физике откровенно плавал. Или даже тонул. Но в людях он разбираться и сам умел, и команда для этого также имелась.

— Игорь Васильевич, хотелось бы видеть список тех, кто принимал участие. Также особо стоит выделить тех, кто будет испытывать.

Курчатов мгновенно понял: речь идет не о том, чтобы награждать — тем более, что любое телодвижение в эту сторону имело смысл лишь по успешном завершении испытаний. Но приказ есть приказ, к тому же предвиденный. Из портфеля появился список. Берия очень быстро проглядел листы.

— Игорь Васильевич, — по голосу наркома даже самый опытный соратник не смог бы угадать, гневается ли этот могущественный человек или, наоборот, весьма доволен, — вижу, вы внесли туда Льва Давидовича?

— Разумеется, — с полнейшей уверенностью в голосе отвечал Курчатов, — он оказал большую помощь в теории.

— Также, — продолжил Берия столь же индифферентно, — вот тут вижу Эсфирь Марковну Эпштейн.

Курчатов за своих людей был готов биться насмерть:

— Она принесла огромную пользу, ускорив все расчеты. Далее: пусть товарищ Эпштейн не столь сильна в физике, как, скажем, Юлий Борисович, но все же соответствующий курс в университете прослушала. Делая чисто вычислительную работу, она также давала дельные советы в части расчетных методов. Наконец, она учила персонал обращению с вычислительной техникой. И научила больше десятка. Яков Борисович на нее нахвалиться не мог.

На этот раз Берия выказал доброжелательность.

— Благодарю за работу, Игорь Васильевич. Если возникнут какие-либо нужды, не разрешаемые обычными способами, прошу обращаться.

Курчатов уже подумал, что прием окончен, но ошибся.

— Лаврентий Павлович и вы, Игорь Васильевич, если не возражаете, я посещу вашу организацию в ближайшее время. Считаю нужным поблагодарить всех участников, соберите собрание в актовом зале. Но прежде хочу поглядеть на само изделие, а также взять копии некоторой документации по нему. Вот список.

Ученый бросил лишь короткий взгляд на наркома и сразу догадался, что тот понял нечто, о чем он, Курчатов, пока что понятия не имел. Но ответ был ожидаемым:

— Разумеется, Сергей Васильевич. Назначьте время, и я выпишу вам пропуск. Копии мы сделаем.

— Тогда завтра в восемнадцать часов.

Время выбиралось не случайно. Как раз тогда рабочие часы заканчивались.

У главной проходной атомного заведения нарисовалось двое. Один был хорошо знакомый многим седой коринженер, вторым был охранник в звании сержанта госбезопасности. Этот второй тащил приличного размера чемоданы.

После улаживания всех пропускных вопросов Курчатов лично повел этих двоих к себе в кабинет.

— Вот документы, что вы хотели.

Товарищ Александров листал документы, хмыкал, иногда чуть задерживался взглядом. Потом часть листов и папок укладывалась в чемодан.

— Через сколько дней испытание?

— Изделие везем поездом. И подготовка... Если не случится чего-то... э-э-э... неординарного, то две недели. Но, Сергей Васильевич, еще не менее недели на обработку результатов.

— Вы не вполне правы, Игорь Васильевич. Да, обработка нужна и даже необходима, тут я вас поддерживаю. Но для вышестоящих товарищей важно знать, прошло ли это дело со значимым результатом, или... короче, жду от вас предварительных данных. Ну и Лаврентий Павлович тоже в нетерпении. Послание может быть таким: 'Ребенок здоровый зпт доктор выпишет через три дня' — вы же не усматриваете что-то этакое в подобных словах, верно? Это лишь пример, как понимаете. Фразы подобного содержания можно слать по телеграфу. Так что вот вам предложения.

Курчатов пробежал глазами лист и усмехнулся.

— Ишь ты. Принято, Сергей Васильевич, так и сделаем. А теперь идемте в хранилище.

Изделие не впечатляло изысканностью форм и тщательностью отделки. Скорее подошло бы название 'грубая работа'. Правда, снаружи краска была нанесена тщательно. Но она не могла скрыть следы и основных швов, и подварок. Все это размещалось за бронированным стеклом едва ли двадцать сантиметров в поперечнике. Александров почему-то поджал губы, прищурился, негромко произнес: 'Гм...' и уже в полный голос:

— Я увидел достаточно, товарищи. Что ж, идем в актовый зал.

Сержант-охранник уже находился там и успел взгромоздить чемодан на стол.

Вступительное слово было кратким:

— Товарищи, вы проделали огромную работу. Замечательную работу. Она не закончена, это так, но уж один этап пройден. Так что предлагаю это отметить.

Тут крышка откинулась. По каким-то причинам чемодан лег так, чтобы внутренность его была видна только самому коринженеру. И оттуда пошли одна за одной бутылки. По залу прокатился гул.

— Грузинское вино, — самым деловым голосом заявил высокий чин из органов, — самое лучшее подбирал. Мужчинам рекомендую красное, женщинам — белое. Ну и розовое.

Энтузиазм поднялся высоко, но не настолько, чтобы затмить прагматические соображения:

— Матвей, у тебя штопор есть?

— Это также от меня.

— А как же закуска?

— Вот сыр разных сортов. А вот небьющиеся стаканчики.

— И в самом деле не бьются? А попробовать?

Любознательный сотрудник быстро убедился, что емкости изготовлены из какой-то прозрачной пластической массы.

Сразу с нескольких направлений прозвучало сакраментальное:

— Наливай!!!

— Мне совсем немного, — трусливо пискнула товарищ системный администратор. Она все еще стеснялась, ибо тут речь шла явно не о расчетах и выводе на печать.

— Это что за сыр?

— Я знаю! Чанахи называется.

— А этот — сулугуни.

— Хлебушка бы закусить...

— Чего нет, того нет. Но есть лаваш. Вот.

— А чем отличается? Тоже вроде как белый?

И решительно никто из празднующих не задался вопросом: а как множество бутылок и закусок просто уместилось в этом пусть даже большом чемодане?

Расчеты были обоснованными и продуманными. Сотрудники Адмиралтейства не зря ели свой хлеб. Кстати, их норма по карточкам была щедрой.

В отличие от 'той' истории, никаких ультиматумов не предъявлялось. И вообще переговоры не начались. Великобритания сочла что само по себе участие французской эскадры в бою против Королевского флота есть вполне достаточный... нет, не casus belli , поскольку войной в старом смысле слова это и назвать было нельзя. По-современному сказать, то был вооруженный конфликт. Так вот, по мнению английского правительства, огонь французских орудий по британским самолетам и, главное, по британским же кораблям был вполне достаточной причиной для ответных мер совершенно не дипломатического характера.

Адмирал Соммервилл подготовился к делу со всем педантизмом, вложив работу собственный опыт и знания, а равно усилия штаба. Под его командованием должны были собраться огромные силы: из Средиземного моря были переброшены линкоры-ветераны вроде 'Бархэма' и 'Вэлиэнта', которые помнили еще Ютландское сражение. Из атлантических портов Великобритании шли как седые старцы вроде 'Ройял Соверена', так и более новые и совершенные 'Родни' и 'Нельсон', а также их родственники по классификации. К линкорам добавились также крейсера: и легкие класса 'Аретьюза', и тяжеловесы вроде 'Ринауна' и его одноклассников. Не были забыты и авианосцы. Адмирал отлично помнил, как французские пикировщики клевали британские корабли, а потому эскадре были приданы новейший 'Илластриес' и куда более старый 'Корэйджес'. Строго говоря, в количестве самолетов последний превосходил первого, хотя по защищенности уступал. Карты минных полей, защищавших порт, у англичан были. Были и данные по береговым батареям, если их можно было так назвать. Часть орудий была снята с позиций и увезена немцами в неизвестном направлении. Остальные не представляли опасности для британской эскадры.

Вся подготовка была подчинена одной цели: утопить или повредить основную часть французского флота. Этой чисто военно-морской задаче предшествовала важная политическая установка: Великобритания уже не надеялась хоть как-то наложить свою тяжелую руку на французские (кстати, совсем не плохие) корабли. Отсюда следовало: в самом неблагоприятном (для Великобритании, понятно) случае корабли противника должны были получить тяжелые повреждения. Сказать примерно, на год ремонта.

Стоит упомянуть, что немцы предупреждали французов о возможности нападения со стороны англичан. Но возможности противодействия у адмирала Жансуля были скромными. Самое плохое состояло в полном отсутствии сведений с островов. Источники информации существовали, но все они контролировались английской контрразведкой. И сдвиг от 'союзника' к 'противнику' был медленным. Сверх того, авиация берегового базирования отсутствовала как класс. А сухопутных зениток не хватало отчаянно — ну что такое шесть четырехорудийных батарей на целую эскадру?

События пошли по сценарию со знакомыми элементами. Как и 'тогда', первыми в дело вступили английские палубные торпедоносцы. Нет, они вовсе не накинулись на стоявшие у пирсов французские бронированные цели. Хрупкие летающие бипланы минировали выход из гавани — разумеется, там, где французских мин не было. Никто не должен был уйти. Ну разве что самые легкие миноносцы и катера.

Можно ли было вытралить английские мины? Ну, конечно! Однако подобные действия требовали времени и свободы перемещения для тральщиков. Ни того, ни другого англичане предоставлять не собирались.

Решительно на всех кораблях линии котлы были холодными. По любым нормам любого флота мира разогрев требовал не менее сорока пяти минут — да и то давление пара при этом не давало возможность раскрутить турбины на полный ход. Корабли линии Королевского флота поначалу стреляли, как на полигоне. Конечно, не без накладок. Линкор 'Дюнкерк' все еще не прошел ремонт, хотя почти полностью сохранил боеспособность. По сей причине приказом именно этот корабль предписывалось атаковать первым. И тут случилась ошибка в опознании: английские артиллеристы начали грызть целехонький 'Ришелье'. Тот без особых раздумий дал сдачи.

Страшная это вещь— залп башни главного калибра линейного корабля. А уж если разом бьют четыре орудия...

Наблюдатели среди гражданских могли увидеть чудовищной длины клинки дульного пламени — метров пятнадцать, не меньше. А гром был таков, что чуть не в половине домов города Бреста дружно вылетели стекла. Уже потом оказалось, что отдача деформировала элементы набора корабля . Но эффект оказался не столь впечатляющ: лишь второй залп лег накрытием, попаданий же на дистанции семь миль не было вовсе. И у британцев было еще одно преимущество: один из торпедоносцев 'суордфиш' вместо торпеды нес артиллерийского корректировщика.

Через сорок пять минут боя итог стал ясен. На 'Ришелье' бушевало целых два пожара, верхняя носовая башня полностью утратила боеспособность из-за прямого попадания снаряда с 'Рипалса'. Броня при этом оказалась пробитой, казенные части орудий покорежило так, что те годились только на переплавку, из расчетов не выжил никто, но почему-то взрыва боеприпасов не произошло. Погон нижней носовой башни деформировало, и восстановить способность к повороту можно было лишь в доке. Централизованная СУАО была уничтожена полностью. О таких мелочах, как невозможность дать ход, и говорить не стоило. На крейсерах горело все, что могло гореть. Исключением был лишь тяжелый крейсер 'Альжери'. Пожар на нем угас. Огонь нипочем кораблю, лежащему на грунте так, что палуба скрылась под водой. Этому не повезло: пожар добрался до погребов главного калибра. Что до линкора 'Жан Бар', который все еще находился на стапеле, то его тоже обстреляли, в результате нижняя носовая башня главного калибра оказалась настолько поврежденной, что проще было ее изготавливать наново, чем ремонтировать. О побитых элементах брони и говорить не приходилось.

Видимо, французские командиры усвоили урок дальнего рейдера 'Адмирал фон Шпее', когда тот попал под раздачу английской эскадры из одного тяжелого и двух легких английских крейсеров. Остановив внимание на корабле своего класса, он получил огонь от двух легковесов, который те сначала вели прямо в тепличных условиях — и проиграл вчистую. Командир немецкого крейсера принял решение затопить поврежденный корабль, а британские корабли остались на плаву.

В результате все линейные силы французов вели огонь в основном по крейсерам. Вот почему два легких английских крейсера легли на дно Брестской бухты, линейные 'Ринаун' и 'Рипалс' лишились артиллерии главного калибра и частично потеряли ход. Авианосцы, понятно, уцелели, поскольку их никто не атаковал и не обстреливал.

А когда артиллерия замолчала, в дело еще раз вступили торпедоносцы. Они старательно сбросили торпеды (глубины это позволяли) по тем из кораблей, которые заведомо не могли оказать серьезного противодействия. И преуспели. Большинство торпед оказалось нацеленным на французские крейсера. Но линкорам тоже досталось. И опять 'Дюнкерк' выказал необыкновенную живучесть. Он остался на плаву, хотя две торпеды добросовестно рванули у бортов.

Французы не сдались авианалету без боя. По вражеским самолетам стреляли из всего, что могло стрелять. Наибольший успех тут сопутствовал эсминцам. Девять бипланов скрылись в мутных водах акватории. Находясь на боевом курсе, торпедоносцы держали сверхмалую высоту, прыгнуть с парашютом в этой ситуации не мог бы никто. Еще два самолета загорелись, но отвернули, попытались дотянуть до авианосца, не преуспели, но экипажи все же сумели спастись; двоих даже подобрали свои. Другие двое так и плавали, пока их не выловил французский катер. Оставшиеся на плаву корабли смогли с грехом пополам дойти до Плимута — это была ближайшая к Бресту база английского флота.

В Адмиралтействе посчитали, что цель достигнута: французский флот почти полностью утратил боеспособность. Вряд ли ее возможно было чисто технически восстановить хотя бы за год, а более реальной цифрой были все полтора.

Экипажи 'илов', совершивших рекордные полеты, были совершенно единодушны во мнениях. И командиры, и штурманы категорически настаивали: без особой нужды летать в Хабаровск без промежуточных посадок не нужно, а особенно если это будут пассажирские перевозки.

Валентина Гризодубова, которой предложили высказываться первой, была тверда:

— Товарищ Сталин, если речь идет о военных или грузе военного назначения — тогда да. Но рисковать без надобности гражданскими не считаю возможным.

Штурман Раскова была чуть менее категорична:

— Вот если б имелась метеоподдержка по всей трассе — тогда да, возможно организовать беспосадочный регулярный маршрут. Но, как понимаю, это дело не одного дня и даже не одного месяца.

Сталин, по обыкновению, не высказывал собственного мнения, не выслушав предварительно специалистов.

— Что вы скажете, товарищ Беляков?

Опытный штурман не замедлился с ответом:

— Полностью поддерживаю мнение Марины Михайловны. Но где бы ни предполагалась промежуточная посадка — в любом городе — там придется устраивать хороший аэропорт. Чтоб и полоса была с запасом; все службы; опять же, хранилища...

— Ваше мнение, Валерий Павлович?

Чкалов имел более широкое видение проблемы, чем другие — просто в силу опыта.

— Будучи согласен с товарищами, полагаю нужными некоторые дополнительные меры безопасности. Именно: обучение экипажей, штурманов в первую очередь, полетам с промежуточной посадкой как раз в предложенных аэропортах, а также введение в практику беспосадочных полетов в Хабаровск, но с дополнительными мерами по штурманской части из тех, которые предложила товарищ Раскова. Разумеется, пока что без пассажиров.

Сталин прошелся пару раз по кабинету.

— Вариант маршрута с промежуточной посадкой уже рассматривался. Есть мнение, что для этого наилучшим образом подходит аэропорт города Семипалатинска, — произнес он веско. — Мысль о дополнительном обучении экипажей видится верной. Вы, Валерий Павлович, займетесь организацией учебного процесса. У вас имеете опыт преподавания. Вы, товарищи штурманы, также будете преподавать.

Никто из визитеров кремлевского кабинета не усомнился в том, что у его хозяина имеются причины выбрать именно семипалатинский аэропорт.

В ракетном центре к гостю отнеслись, как и ожидалось, с пиететом. Но и посетитель проявил самую что ни на есть любезность.

О состоянии дел докладывал лично Королев.

— ...таким образом, спуск контейнера на парашюте можно считать отработанным. Вы сами видите, Сергей Васильевич, параметры атмосферы внутри... вот... вполне пригодно для жизни, хочу сказать. Можно переходить к следующему этапу.

Фраза была куда как неоднозначной. Посторонний мог бы подумать, что предполагается разработка двухступенчатой ракеты — и, возможно, ошибся бы не так уж сильно. Такой этап и вправду был предусмотрен. Но в данном случае имелась в виду цель иного плана: доказательство того, что заатмосферный полет может оказаться возможным для подопытного животного. Именно так пожилой инженер и понял. Вопрос соответствовал:

— Кого хотите запустить, Сергей Павлович?

— Вернер предлагает кошку. По весовым параметрам вполне проходит, также по запасу кислорода. Кстати, по приземлении срабатывает клапан, впускающий забортный воздух. Это на тот случай, если спускаемый контейнер найдут не сразу.

— Кошку? Хм... даже не знаю, как она перенесет невесомость. Впрочем, этого никто не знает. Не забудьте дать животному успокоительное перед стартом. Чтобы избежать кошачьих истерик. Кстати, вопрос: почему кошка? Можно выбрать другое мелкое животное.

Отвечал фон Браун. Рославлев машинально отметил, что немецкий акцент у того заметно уменьшился.

— У нас есть ветеринар. Он знаток лошадей, коров, собак и кошек. Но знает хуже крыс. Мы подумали, что кошка есть самый лучший вариант.

— Ладно, будь по-вашему. Сергей Павлович, поглядеть бы на готовое изделие. Когда лучше? После обеда? А сам запуск? Завтра в одиннадцать? Отлично. Хотелось бы ознакомиться с результатом.

Глава 8

Эрих Редер снова получил повод для выражения адмиральского неудовольствия. Оно правда, выразилось не в расцветке сигнальных флажков, а прозвучало в разговоре с адмиралом Генрихом Бёмом. При сем присутствовал фрегаттен-капитан Лозе, но изначально расспрашивали адмирала.

— ...я повторяю вопрос: как могло получиться, что мы потеряли потенциально союзные силы? Почему они не встретили англичан в полной готовности? Почему отсутствовало авиаприкрытие? И, наконец, где были постановщики мин?

— Герр гросс-адмирал, адмиралы Дарлан и Жансуль получили наше предупреждение. Однако в нем отсутствовали как возможная дата нападения, так и время суток. Мы этого сами не знали.

Это был выпад в сторону разведки, и Редер не преминул нанести укол:

— Именно это я и хотел бы выяснить: почему никто не знал?

Начальник флотской разведки, которому и была адресована часть начальственного гнева, подумал, что строгая официальность способствует успешной защите:

— Герр гросс-адмирал, если анализировать цифры наших потерь в агентах на Британских островах, то из них следует, что английская контрразведка знала о них все. Если кого-то и оставили на свободе, то лишь с целью скармливать дезинформацию. А вот у лаймиз сеть во Франции превосходная, и карты минных полей в Брестской бухте они явно заполучили. Сейчас мы с полковником Пикенброком предпринимаем усилия для восстановления, точнее, для создания разведсети заново. Но это дело быстрым быть не может. Французы были готовы лишь в той степени, которую обрисовывала полученная ими от нас информация.

Умный флотский офицер не стал упоминать, что вся эта информация была передана русскими. Это, конечно, было мелкой и не заслуживающей пристального внимания деталью.

— Что касается сухопутной авиации, то, насколько нам известно, ее полностью взял наш доблестный вермахт. Флоту же не досталось ничего. Несколько гидропланов со скверным вооружением или даже без такового, к тому же с крайне низкими летными характеристиками, еще хуже, чем даже у 'арадо' — их и считать не стоит.

Таким образом, гросс-адмирал получил исчерпывающий ответ на вечный вопрос: 'Кто виноват?' Осталось лишь ответить на 'Что делать?'

Кое-что пришло на ум сразу же:

— Фрегаттен-капитан, ранее вы доложили, что тот 'карманный линкор', что русские скопировали, точнее, примерно скопировали, прибыл в Мурманск, не так ли?

— Так точно, герр гросс-адмирал. Правда, почему-то русские дали ему несообразное название. Полностью вразрез с их традициями.

— Это какое же?

— Номер 681.

Редер думал недолго и, как ему показалось, угадал причину. Но решил, тем не менее, сначала спросить мнение подчиненного:

— Зачем бы это? Как вы считаете, фрегаттен-капитан?

— Мои аналитики полагают, что это попытка ввести в заблуждение иностранные разведки, нашу в том числе.

— Я спросил ваше мнение, а не ваших подчиненных.

— Виноват, герр гросс-адмирал, но доказать свою точку зрения не могу.

На этот раз в голосе высокого флотского чина отчетливо прозвучало раздражение:

— Я не просил доказательств. Повторяю вопрос: каково ваше личное мнение?

Ответ фрегаттен-капитана был исчерпывающим:

— Мое личное мнение, герр гросс-адмирал, что под этим названием таится не двойное, а тройное дно. Да, неопытного наблюдателя можно обмануть номером. Но не верю, чтобы у тех же англичан не нашлось бы агентов в Мурманске с опытом, достаточным для того, чтобы различить линкор и номерной миноносец. То есть этот номер — сигнал. Полагаю вероятным, что он предназначен нам. Но не понимаю пока что его значения. Также не понимаю, как можно построить крейсер водоизмещением почти пятнадцать тысяч тонн столь быстро. Вся постройка заняла, если не считать замену артиллерии, не более года.

— Теперь вопрос к вам, Генрих.

Такое обращение в данном диалоге было признаком если не благоволения (в этой беседе ему неоткуда было взяться), то, по крайней мере, уважения.

— Не сомневаюсь, что у вас уж есть наметки по планам действий Кригсмарине с учетом разгрома французского флота. Изложите.

Вице-адмирал Бём не принял предложенного снижения градуса официальности.

— Герр гросс-адмирал, в докладной записке, которую я успел составить перед самым вызовом, таковой план изложен. Но зависит это не только от флота. Считаю нужным поставить в известность министра промышленности и, разумеется, герра рейхсканцлера.

— Изложите тезисно, — голос Редера стал сухим до предела.

— Слушаюсь. В настоящее время имеется возможность ускоренно достроить линкор 'Бисмарк', поскольку, как понимаю, война на сухопутном ТВД не ожидается. После ввода его в строй надлежит...

При нижеизложенных событиях товарищ коринженер присутствовал, но лишь на части таковых. Если быть точным, то он присутствовал при запуске баллистической ракеты с живым существом на борту. Это был кот Степан.

Сам по себе старт ракеты для персонала не представлял экстраординарного события. Полет шел самым что ни на есть штатным образом.

Разумеется, спускающийся парашют заметили издалека. Разумеется, туда мгновенно рванул вертолет с целой командой специалистов на борту. Надлежало забрать не только контейнер с приборами, но и кота, желательно при хорошем самочувствии. С последним возникли некоторые трудности.

— Ой! — страдальчески вскрикнул женский голос, когда полосатого испытателя извлекли из контейнера.

Надобно заметить, что в команде был лишь один ветеринар, прочие товарищи специализировались совсем в других областях. Тем не менее решительно все присутствовавшие мгновенно и безошибочно поставили животному диагноз.

Кот был пьян. Вусмерть. В доску. В стельку. В дым. В глазах Степана не читался ни малейший проблеск интеллекта (хотя до полета этот котофей полагался умным). Вместо решительного 'мяу!' бедняга выдал лишь нечленораздельное 'м.... я...'. Лапки, правда, действовали, но каждая по своей собственной программе. Все они хотели идти, но в разных направлениях и с разной скоростью. В результате попытки передвигаться стойки шасси подломились, котейко приземлился на фюзеляж и в этом положении прочно застрял.

Посыпались комментарии:

— Хар-рош...

— Это откуда он четвертинку взял?

— Какая четвертинка, ему и ста грамм бы хватило, но как?

— Кто напоил кота?!!

— Это не я! Я ему не наливала!

— Нашатырь найдется?

— Кто ж котам дает нашатырь нюхать? Живодер!

— Доктор, сделайте что-нибудь...

Ветеринар всем видом выказал решительность. По правде говоря, он ее не испытывал, ибо ни разу в своей практике не сталкивался с нетрезвыми кошками, но показать такое на людях и, тем более, перед пациентом было решительно невозможно. Пришлось действовать так, как если бы перед врачом находился двуногий больной. Запах перегара отсутствовал. Ветеринар взял немного крови на пробу. Уж в центре содержание спирта определили бы без труда. Пока новоиспеченный специалист по пьяным котам укладывал пробирку в специальный карманчик в сумке, пациент без больших сомнений заснул.

— Авось проспится, — откомментировал некий доброжелатель без ветеринарского диплома.

Впрочем, быстрое расследование показало, что подопытному коту и в самом деле не наливали. Вместо этого полосатого товарища накачали седативным препаратом и, похоже, не рассчитали дозу. По окончании действия лекарства Степан пришел в разум и, судя по всему, не утратил ни живости характера, ни некоторой склонности к лакомствам.

История эта попала к наркому внутренних дел, а от него к самому Сталину. Тот от души посмеялся над пьяным котом.

Во всяком случае, разработчики посчитали, что полет не причинил существенного вреда здоровью подопытного стратонавта. И работа продолжилась, но в следующий раз предполагался запуск двухступенчатой жидкотопливной ракеты.

Следуя старым, проверенным временем принципам, а также предупреждениям Странника и собственному разумению, Берия разделил работы. Королев с немецкой группой продолжил трудиться над заведомо небоевыми ракетами. Следует оговориться: при том, что боеголовки в изделиях изначально не предусматривались, военное их применение виделось очень даже возможным. В списке Берия значились: разведка во всех мыслимых диапазонах электромагнитных волн, улучшенные метеопрогнозы (а они имели двойное назначение), средства связи (уж те точно большей частью предназначались военным и флоту), средства наведения и многое другое.

Но были и другие группы, они же КБ. Михаил Кузьмич Янгель и Владимир Николаевич Челомей получили информацию, что возможны жидкостные ракеты на высококипящем топливе — иначе говоря, заправка непосредственно перед стартом не виделась необходимостью. Также к ним попали материалы по ампулизированному топливу с оговоркой, что-де соответствующие его виды находятся в стадии разработки. Александр Давидович Надирадзе занялся исключительно твердотопливными ракетами, как и в другой истории, только гораздо раньше. Начал он с самого малого: модернизации ракетных снарядов. Нарком, уже обретя некоторый опыт, понимал, что быстрых успехов у этих троих быть не может, а потому жестко настаивал в первую очередь на безопасности персонала.

Неожиданности продолжали возникать из ничего. Однажды утром Серов вызвал к себе заместителя.

— Сергей Васильевич, тут из Наркомвнешторга поступила информация. К ним обратилась немецкая 'ИГ Фарбениндустри'. Они могли бы поставлять нам волокно из капрона, то самое, которое мы используем для всяких дамских чулочных изделий. Немцы особо оговаривают, что возможно производство волокна всяких цветов. Что на это скажешь?

— Сразу же спрошу: а что они хотят взамен?

— Изделия. Немцы не дураки, они заранее знали, что на торговлю за валюту наши не согласятся.

— И ТОЛЬКО изделия?

— Еще хотят технологию изготовления этих самых нитей. Вроде как небольшой довесок.

— Пустяки себе просьбишка... Если эта технология утечет в другие страны — а такое возможно — нас съедят конкуренты. Между прочим, 'ИГ Фарбен' и так чуть не наполовину принадлежит американцам. Но тут есть варианты. Мне нужно три дня. Попробую кое-что выяснить.

На самом деле технологию Рославлев мог найти за считанные часы. Требовалось прикинуть, насколько и как она может использоваться в изделиях военного назначения, а на такое нужны были намного большие затраты времени. Да еще организовать встречу с заинтересованными сторонами...

Через день в экономическом отделе НКВД под председательством замначальника этого отдела состоялось собрание. Такая высокая оперативность объяснялась, видимо, высоким авторитетом наркомата, в помещение которого все это было организовано.

Присутствовали двое из наркомата легкой промышленности. У этих интерес был, похоже, лишь внешним. Чуть в стороне сидели двое из внешторга. Они были лица по-настоящему заинтересованные, поскольку при успехе загрансделки предстояли загранкомандировки. Также группой сидели председатели производственных кооперативов. У тех первейший интерес состоял в том, чтобы задержаться в гостеприимном учреждении на как можно меньший срок.

Председательствующий явно был настроен на исключительно деловое общение.

— Товарищ Ольшевский, раздайте по группам пакеты.

Означенный товарищ (в гражданском, но с военной выправкой) раздал бумажные сумки с ручками, которые, по мнению большинства, пакетами в строгом смысле не являлись.

— Товарищи, ознакомьтесь с содержимым.

Заглядывание внутрь показало, что внутри находятся целлофановые пакетики с чем-то вроде носочков из капрона, причем различной длины.

Председательствующий предъявил собранию самые короткие разъяснения:

— Вот это изделие женщины надевают в жаркую погоду. Почти то же самое, что туфельки на босу ногу, но с ним и мозолей будет поменьше, и грязнится обувь тоже в меньшей степени. Вот эти идут с длинной юбкой, они дешевле колготок, а различить трудно, если вообще возможно. Конечно, если юбка вот по сих пор. Ну, с этими сами разберетесь... а вот колготки необычного рисунка — в сеточку — и необычной расцветки. Подойдет не всем и не всегда, но спрос будет. Понадобится черное волокно и переналадка вязальных машин. Первое берутся поставлять немцы, они же готовы продать нам волокно других цветов. Второе уж вы сами, товарищи производственники. Товарищ Ольшевский, раздайте пакеты с колготками. Как сами понимаете, торговля будет вестись через внешторг. Возможно производство таких пакетиков с надпечаткой надписей на иностранных языках...

Кооперативщики перешептывались. И лишь двое из них хранили молчание. Первым был Моисей Исаакович Циперович. Его кооператив уже производил колготки и имел на том неплохие деньги. Но предложенное развитие производства вызывало трепет и задержку дыхания. Если и вправду в дело пойдет немецкое волокно с продажей продукции в Германию (хотя бы частично), то за прибыль можно не волноваться. Вот только переналадка... Сам Моисей Исаакович не был в этом специалистом, но он знал тех, которые могли бы свести его с нужными людьми. Вторым молчуном оказался Павел Сергеевич Хлебодаров. Его очень заинтересовало производство конвертов для этих замечательных изделий. Он тоже имел хороший опыт, но в печатном деле, поскольку в свое время работал у самого Сытина . Будучи из староверов, он имел обширные связи среди организаторов производства, пусть и бывших. Правда, само слово 'печать' вызывало у большевиков бурную реакцию (очень уж они опасались тиражирования крамолы), и Павел Сергеевич положил себе никогда не называть работу этим названием — нет, отныне он сам и члены его кооператива будут применять лишь слово 'надпечатывание'.

— Переходим к обсуждению...

Как и ожидалось, выразители интересов государственных текстильных предприятий проявили наивысшую осторожность. Выпуск продукции они ожидали через полгода, а то и больше. Внешторговцы, наоборот, выразили готовность хоть сей момент выехать на переговоры с немецким химическим гигантом. Кооператоры мягко, но настойчиво захотели ознакомиться с условиями продаж на внешнем рынке, а также с условиями поставок из Германии.

Галдеж прервал председательствующий:

— Товарищи, у вас сейчас на руках уже имеется информация к размышлению. Вот и поразмыслите, а мелкие вопросы решите между собой в рабочем порядке. Соберемся здесь снова через четыре дня. Все свободны, а товарищей из Наркомвнешторга попрошу задержаться.

Когда двое не особо удивленных внешторговцев остались наедине с товарищами из НКВД, председательствующий достал стопочку листов.

— Вот что наш наркомат полагает возможным для передачи в качестве уплаты нашим немецким контрагентам...

Листы были прочитаны. Понятное дело, появились вопросы:

— А почему вот это ограничение?

— То, что выходит за пределы, может использоваться в изделиях военного назначения.

— А парашюты?

— Это ничего, пусть себе прыгают на изделиях из этого волокна, характеристики парашютов из них получше, чем шелковых, но все ж не на порядок.

— Ограничение по весу откуда?

— А вы представьте себе шпули килограмм этак в тридцать. Абсолютное большинство работников в этой отрасли — женского пола. Да им просто по нормам безопасности такое поднимать нельзя.

— С мелким шпулями проиграем в стоимости.

— И пускай себе. Здоровые работницы выгоднее. Я уж молчу о других соображениях, они и вам должны быть очевидны.

— Вот еще вопрос. Почему...

Сдвиги произошли в германском судостроении. Несомненно, роль сыграло сильное сокращение (по сравнению с 'той' историей) танкостроения. Очень уж много оно пожирало металла и трудовых ресурсов. Любой грамотный металлург скажет, что прокатка брони для линкоров и разделка ее под соответствующий размер куда менее ресурсоемка, чем изготовление брони, предназначенной для танков и самоходок.

Вот почему линкор, названный впоследствии 'Бисмарк', оказался достроенным и принятым в состав флота не весной 1941 года, а намного раньше. Но еще до этого состоялась приватная беседа двух моряков в очередном стокгольмском кафе.

Тот, который представлял команду военно-морского атташе СССР, допустил промах, хотя сам он этого не осознал.

Немец задал простой вопрос:

— Сколько длилась постройка корабля за номером 681?

Русский моряк на долю секунды утратил контроль над лицом, и это не осталось незамеченным. Немец понял, что об этом корабле его визави просто не знает.

Представитель СССР ответил так, как и должен был:

— Извините, коллега, но обсуждать эту тему я не уполномочен. Но мне поручили поздравить Германию с предстоящим вводом в состав Кригсмарине линкора 'Бисмарк'...

Следующие несколько минут ушли на поток восхвалений техническому искусству немецких корабелов. Но вслед за этим в бочку меда пролились ложки дегтя.

— ...сама по себе идея установить радары, в том числе артиллерийского назначения, видится превосходной. Но нам стали известны их некоторые недостатки...

Поскольку собеседник не проявил никакой реакции (уничтожение половины блюдца с кофейным муссом в счет не шло), то русский продолжил:

— ...в частности, эти радары весьма чувствительны к сотрясениям и ударной волне. Не хотелось бы стать дурным пророком, но наши специалисты предполагают возможность выхода части радаров из строя даже в результате стрельбы своим же главным калибром.

Немец в гражданском, вообще-то имевший звание корветтен-капитана, покивал. Лицо его выражало не 'ах, какая чудесная новость!', а скорее 'да, я вас понял'. Впрочем, он тут же согласился с собеседником:

— До полной готовности пройдет еще некоторое время. Наши конструкторы подумают над решением вопроса.

Разумеется, дата не прозвучала.

— Вы играете в шахматы? — продолжил русский.

— Хуже, чем герр Андерсен.

Ответ содержал в себе намек, понятный лишь знатокам. Адольф Андерсен не был чемпионом мира (в середине девятнадцатого века такого титула не существовало), но среди понимающих его имя было хорошо известно. Маэстро Андерсен был одним из величайших искусников в части шахматных комбинаций. Но о нем не могли знать те, кто следил за шахматными сражениями лишь по газетам.

Офицер русского флота этот намек понял и продолжил в соответствии с замыслом:

— Я тоже не Капабланка. Официант! У вас найдутся шахматы?

— Ну разумеется, господа.

Тон голоса служителя кафе казался вполне нейтральным. Впрочем, понимающий человек мог бы прийти к заключению, что официант чуточку обижен подозрением в нехватке столь важного элемента обслуживания посетителей.

Доска с фигурами очутилась на столике через пару минут. Еще через столько же партия началась. Любой сторонний наблюдатель посчитал бы, что эти два посетителя сосредоточены исключительно на игре. Русскому достались белые. Он принялся разыгрывать агрессивный вариант ферзевого гамбита.

Приятная улыбка советского знатока шахмат сопровождалась холодным взглядом серых, под цвет волн Немецкого моря, глаз.

— По данным наших аналитиков, Редер задумал послать в Атлантику на охоту за конвоями именно 'Бисмарка' в компании с 'Шарнхорстом', модернизацию которого, вероятно, закончат к тому же сроку. Или 'Гнейзенау'.

Немец явно был хорошо знаком с разыгрываемым дебютом. Во всяком случае, он почти не тратил времени на обдумывание ходов, которые сопровождались комментариями:

— Вы полагаете, что такой состав недостаточен?

Партнер по шахматам продолжал развитие фигур на ферзевом фланге и все так же улыбался:

— Адмиралы Хови и Холланд могут собрать значительные силы. Кстати, анализ Ботвинника — я захватил с собой журнал — доказывает, что предложенное вами продолжение не самое лучшее.

Этот поворот темы был вызван проходившим мимо официантом.

Между страницами журнала имелся вкладной лист. Игрок черными потратил на проглядывание не более пяти секунд.

— Я читал об этом шахматисте, но не имею чести быть знакомым с его творчеством, — чопорно произнес немецкий шахматист. — Впрочем, возможно, что он прав.

Поскольку официант уже прошел мимо, то последовало негромкое:

— До нас дошли сведения, что британцы могут запеленговать наши корабли триангуляцией по радио...

За этой фразой последовало более громкое:

— Вам шах! — и снова на пониженных тонах: — Полагаю, корабли Кригсмарине могут решать ту же задачу теми же методами.

Советский моряк форсировал размен ферзей и продолжил:

— Согласен с вашей мыслью. Вот еще. Насколько нам известно, командир немецкой эскадры планирует бункероваться во фьорде вблизи порта Берген. Решение правильное, но мы рекомендуем заправиться по самую пробку.

Разумеется, форма фразы была военно-морской шуткой. Разумеется, собеседник улыбнулся.

Русский вернул улыбку и продолжил:

— Вот еще сведения, полезные для германских кораблей и командиров...

Насчет телеграмм были договоренности и со Сталиным, и с Берией. Первый получил послание, текст которого гласил: 'академик полностью здоров зпт результаты анализов вышлю авиапочтой тчк семенов', и это означало, что испытания специзделия показали нечто даже выше ожиданий. Нарком внутренних дел получил телеграмму другого содержания: 'аппендицит исключен зпт чувствую себя прекрасно тчк вылетаю завтра тчк павлов', а скрытый смысл ее был точно таким же.

Новейшие пассажирские самолеты и прекрасно обученные экипажи не подвели. Через день подробный доклад уже лежал на столе у Игоря Васильевича. На утро следующего дня он проявил инициативу и напросился на прием к Лаврентию Павловичу. Тот, разумеется, согласился выслушать атомщика.

После подробного отчета беседа (не допрос, конечно) повернула в другую сторону.

— Вы помните, Игорь Васильевич, что ради уменьшения габаритов и веса изделия нам понадобится плутоний, изотоп двести тридцать девять. Что сейчас делается для этого?

Курчатов владел ситуацией:

— Во-первых, строится реактор-размножитель. Его основной функцией как раз и будет накопление плутония. До завершения самой постройки осталось, по оценке, восемь месяцев, но понадобится запас времени на наладку оборудования.

— А в сумме?

— Год и два месяца, — голосом физика можно было забивать гвозди.

— Что же 'во-вторых'?

— У нас имеется некоторое количество изотопа плутония, полученное в лабораторных условиях... — это количество измерялось в микрограммах, но уточнения не последовали, — ...и если Сергей Васильевич окажет помощь, как с ураном, то мы получим материал для улучшенного изделия.

— Полагаю, на эту работу товарищ Александров выкроит время. Но окончательное решение не за мной. А рассчитывать габариты изделия, исходя из наличия плутониевого ядра, вы уже пробовали?

— Предварительный расчет показал: вес изделия можно будет втиснуть в десятки килограммов. В торпеду, например, войдет наверняка. А один из наших товарищей, он бывший артиллерист, даже заявил, что можно создать спецзаряд для шестидюймовой гаубицы. Мое мнение таково: изделие подобной конструкции потребует долгих расчетов, моделирования и натурных экспериментов.

В конце беседы нарком указал, что товарищ Сталин также наверняка захочет поговорить. Возражений, понятно, не было.

Этот доклад состоялся на следующий день. На нем присутствовал все тот же коринженер.

Докладчика слушали, не прерывая. Но почему-то товарищ Сталин принялся задавать необычные вопросы.

— Насколько понимаю, Игорь Васильевич, энергия, выделившаяся при взрыве, намного превысила расчетное значение. Это обстоятельство радует, но почему так произошло?

— Среди исследователей нет единого мнения. Большинство полагает расчеты неточными. Однако Яков Борисович Зельдович считает, что, наоборот, сами расчеты точны, но ошибка может крыться в исходных оценках качества материала. Сейчас эту гипотезу проверяют дополнительными расчетами.

— Мы думали, там всего лишь двадцать тысяч тонн тротила, а оно ка-а-ак рванет... — негромко, но отчетливо прозвучало со стороны товарища Александрова.

Когда присутствующие отсмеялись, Сталин продолжил:

— Уточните, Игорь Васильевич, что вы понимали под качеством?

— Для изделия пошел практически чистый изотоп двести тридцать пять. Получить такой на центрифугах можно, но очень дорог процесс. Длительный, то есть.

Выcокое начальство переглянулось. И хозяин кабинета, и куратор от НКВД молча подумали одно и то же: потенциальные противники не смогут раздобыть изотоп подобной чистоты. Это значило, что у СССР потребность в водородной бомбе будет меньшей — если так вообще позволительно выражаться. Зачем нужны водородные изделия из разряда не самых мощных, если тот же тротиловый эквивалент можно получить на урановой бомбе?

Разговор продолжил Берия:

— Каковы были последствия взрыва на поверхности?

Игорь Васильевич не ударил в грязь лицом. Будучи предупрежден, он отдал команду собирать сведения.

— В сумме это можно сравнить с землетрясением, как нас и предупреждали. В эпицентре сила его составила примерно шесть баллов по шкале Рихтера. Оценка приблизительная. Особо отмечаю: разрушаться там было нечему. В военном поселке звенела посуда в шкафах, качались подвесные лампы. Это между четырьмя и пятью баллами. В отдаленных поселках — три балла, и люди вообще ничего не заметили, хотя приборы, разумеется, зафиксировали.

Тут в дискуссию снова вступил Сталин:

— Думается, имеет смысл сделать запрос специалистам по землетрясениям, скажем, в Москве или Ленинграде: какова будет их оценка. Мне докладывали, что там имеются особо чувствительные сейсмографы.

Курчатов в очередной раз молча удивился эрудиции вождя, а Берия сделал пометку в блокноте.

— И еще вопрос, — от сделанной паузы прослезился бы сам Станиславский, — вы, Игорь Васильевич, озаботились наградным листом на товарищей из вашей группы?

Глава атомщиков СССР заметно смутился.

— Виноват, товарищи, не успел согласовать с Лаврентием Павловичем.

На самом деле именно Берия слегка подзадержался с данным вопросом.

— Не стоит с этим затягивать, товарищ Курчатов.

Сказано было без малейшего напора, но гости кремлевского кабинета поняли все правильно.

Глава 9

Сталин умел задавать вопросы. Еще того более ему удавались неожиданные вопросы.

На очередной беседе как раз такой и прозвучал:

— Сергей Васильевич, вы хотели бы побывать на концерте Мравинского?

Сказано это было с самыми благожелательными интонациями. На короткое время Рославлев растерялся; впрочем, он тут же мысленно составил цепочку событий. Идя по Петровке, он остановился и внимательно прочитал афишу с объявлением концерта симфонического оркестра Ленинградской филармонии под управлением именно этого дирижера. И охрана, видимо, сообщила об этом интересе Тем, Кому Надо.

— Вы угадали, товарищ Сталин, был бы весьма не прочь. Евгений Александрович пользовался огромным уважением... и пользуется.

Вождь понимающе кивнул. Он и так знал, что Мравинский прекрасный дирижер, а теперь получил подтверждение, что в будущем высокая оценка не изменилась.

— Полагаю, что в ведомстве Лаврентия Павловича смогут организовать для вас билет. Или билеты?

— Нет, одного достаточно. Охрана, разумеется, не считается.

Берия кивнул с точно таким же понимающим видом.

— Пригласите адмирала Кузнецова, — бросил вождь в телефонную трубку. И когда нарком вошел и занял место на стуле, продолжил: — Есть дополнительный вопрос от РККФ. Товарищи узнали о существовании боевого вертолета. И хотели бы принять на вооружение такой. Само собой, оборудованный под потребности флота.

Странник поморщился, и это заметили все присутствующие.

— Надо вам знать, товарищи, что в процессе подготовки я упустил или, скажем, обратил недостаточное внимание на флотские вопросы. Отчасти меня извиняет недостаток времени, поскольку виделось совершенно необходимым создать как можно лучшие условия для сухопутных войск.

Слушатели сохраняли полную невозмутимость. А Странник продолжал лекцию:

— Какие задачи может решать вертолет палубного базирования? Поиск и уничтожение подлодок противника. Знатоки утверждают, что именно вертолет — первый враг подлодок вообще. Далее: обнаружение надводных кораблей противника визуально или с помощью радара. Но при полете на высоте, скажем, сто метров над поверхностью воды дистанция обнаружения радаром не столь велика. Например, крейсер проявится на расстоянии примерно пятьдесят километров. Правда, если поднять вертолет до километра, то его радар увидит противника за сто сорок километров. Но одновременно повышается риск обнаружения и уничтожения вертолета чужой авиацией. Если таковая имеется, конечно. Также: поиск и спасение своих моряков. Еще одна задача: если вертолетоносец находится вблизи берега, то ударные машины могут, взлетая с его борта, атаковать цели на берегу. Ну и нечто сходное. Уверен, что подбирать палубные вертолеты следует, исходя из задач. Но имеются серьезные ограничения.

Пауза.

— Вертолеты любого класса требуют площадки для приземления на палубу. И чем больше размер аппарата, тем большая нужна площадка. Если речь идет об ударных вертолетах, то сам корабль должен быть ориентирован на них. Некое подобие авианосца, от двадцати пяти до тридцати тысяч тонн. Таких у меня нет. Малые вертолеты, разумеется, менее требовательны, но и то для их размещения нужен корабль класса эсминца — примерно три с половиной тысячи тонн. Но все палубные вертолеты имеют несколько общих недостатков. Главный из них: низкая скорость, она или сравнима с таковой для палубных самолетов, или ниже. У малого вертолета пулеметно-пушечное вооружение не предусмотрено, и потому у него нет почти никаких шансов при встрече с истребителями, разве что удрать под защиту своей ПВО. Тяжелый ударный вертолет — дело другое, эти и бронированы неплохо, и вооружение несут такое, что воздушному противнику мало не покажется. Второй очевидный недостаток вытекает из схемы с соосными винтами. Управление машинами этого типа намного труднее, хотя автоматика может брать на себя часть функций пилота. Иначе говоря, учиться надо долго, особенно с учетом возможного противодействия. Напоминаю: наши вертолетчицы, летавшие на машинах с одним горизонтальным винтом, учились три месяца, в результате их уровень получился так себе. Доучивались они в воздухе и в тепличных условиях: в финскую войну у них не было воздушного противодействия. Но и то одну машину подбили зенитным огнем. Думаю, что сверхминимальный срок обучения — полгода, хотя, конечно, в процессе обучения могут быть изменения по этой части.

Кузнецов почувствовал себя задетым:

— Вы хотите сказать, что вертолеты для флота бесполезны?

Рославлев не поверил в глупость этой фразы, но подумал, что эти слова стоило воспринять как попытку обострения позиции.

— С вашего позволения, товарищи, уточню. ПОКА что бесполезны. До момента, когда в нашем распоряжении не окажутся обученные экипажи и палубные матросы. И вертолетоносцы, понятно.

— Чему именно надо обучать матросов?

— В первую очередь умению принайтовить снижающийся вертолет в любую погоду. То бишь поймать и закрепить, иначе при волнении машина кувыркнется за борт. Равно умению быстро спрятать машину в ангар. Другими словами, обучение должно идти в море. Но еще до этого вижу другую задачу у флота. И здесь опять нужно политическое решение.

— Какую именно?

— Постараюсь объяснить. Надеюсь, все присутствующие понимают, что Великобритания нам ни с какой стороны не союзник. Их флот не может нас защитить от Японии и США, даже если бы такое желание было. И по этой причине вот что я предлагаю...

Изложение заняло полчаса.

— Вот те же мысли, но изложенные на бумаге, — и перед гостями кремлевского кабинета легли одинаковые стопки листов.

— Мы подумаем над вашими предложениями. А сейчас интересно было бы узнать вашу точку зрения. Какие могут быть наши цели в этой операции?

Вопрос Сталина, как всегда, имел несколько слоев. Первый был полностью очевиден: перед принятием решения руководителю страны понадобилось мнение того, кто мог иметь достаточное количество информации. Скажем так: увеличенное количество, ибо достаточных сведений вообще не бывает. Второй и последующим слои остались неясными.

— Первая цель: создание локальной, но стратегической слабости Великобритании. Вторая цель: убедить главного ее кредитора, что дальнейшие займы могут быть рискованными. Учтите, что Британия сейчас не намерена прекращать войну, и я не уверен, что она переменит свое мнение в будущем. Она не заботится — до поры — о стратегической уязвимости своих владений в Юго-восточной и Южной Азии. А там Япония может на них наточить зубы. И третья: дать Германии еще одно доказательство, что с нашей страной куда лучше торговать, чем воевать. Но тут вы, Лаврентий Павлович, а также наша военная разведка должны постараться... преподнести факты.

Сталин, Берия и Кузнецов, не сговариваясь, проглядели план, явно не желая упустить детали.

— Я не специалист, — поскромничал Берия, — и потому мне кажется, что этот проект в первую очередь должен обсуждаться с командованием РККФ.

Предложение было знаковым. Одобрение должно пойти с самого верха флотской иерархии. Разумеется, именно морякам предстояла черновая, но очень важная работа по доведению плана до оперативного уровня.

Адмирал проявил решительность:

— Исполнение видится возможным, но потребуется проработка штабом.

— В этом плане кое-чего не хватает с политической точки зрения, — вроде бы нейтрально заметил Сталин. — необходимо найти способ информировать американские финансовые круги о состоянии дел в британском флоте.

Инженер-матрикатор явно был готов к вопросу:

— Осмелюсь предположить, что острой необходимости в этом нет. Да, неплохо бы, но американцы узнают об этом и без наших подсказок. Вот только если подтолкнуть их мысль в нужном нам направлении...

Нарком ВМФ адмирал Кузнецов старался не показать своих эмоций. А они были не из слабых.

Коринженер Александров служил в экономическом отделе НКВД, но не в разведке. И все же он представил обстоятельный документ по действиям как германских кораблей, так и эскадры британского флота. Мало того, что перечислены названия всех вымпелов — указывались наиболее вероятные перемещения. Допустим, зная скорость, можно прикинуть суточный переход (очень приблизительно!), но направления?

Вот почему на следующий день в кабинете замначальника экономического отдела ГУГБ состоялся разговор. Не стоит удивляться, что адмирал Кузнецов задал не один вопрос:

— Почему, Сергей Васильевич, вы полагаете приоритетной целью именно авианосцы? С их-то этажерками? Попадание одной авиационной торпеды не смертельно даже для тяжелого крейсера, уж не говорю о линкоре.

— О том, чтобы отправить на дно, речь не идет. Вот сбить ход — очень даже возможно. А еще представьте себе повреждение топливных танков. Это же отменный след в море. Если Адмиралтейство сделает глупость... вот, глядите сами... у немцев есть шанс остаться в выигрыше. Но лишь до момента, когда рассвирепевший Королевский флот не отправит на охоту вот эту эскадру. Сами понимаете, Николай Герасимович, в открытом бою с этакой стаей у двух кораблей, хотя бы то были линкоры, шансов очень мало, если они вообще имеются. А вот ускользнуть...

— Вы хотите сказать, Сергей Васильевич, что при отсутствии авианосцев...

— ...и не забывайте, что тогда возможности в разведке уменьшаются очень сильно...

— ...если верить справочникам, немецкие гидросамолеты...

— ...и согласованные действия наших подлодок...

— Вы хотите сказать, что немцам надо дать знать...

— Ни в коем случае! О плане должны быть осведомлены лишь командиры нашего подплава, притом не все, а лишь те, участие которых предусмотрено планом. Координаты они должны получить в запечатанных пакетах с приказом вскрыть их лишь через сутки после выхода в море. Для сохранения секретности достаточно уже вот какой причины: нам известно, что в штабе Кригсмарине кто-то сливает информацию англичанам. И еще: надлежит установить порядок связи...

— ...да им не успеть никак! Если полным ходом — и то трое суток по карте...

— ...а как же ваши возможности насчет предупреждения заранее...

— ...потом испытания, прибавьте еще сроку на исправление недоделок. Правда, орудия уже установлены. Но насчет выхода в море, имея боевую задачу...

После долгих споров стороны сошлись на том, что поставленная задача решение имеет. Осталось лишь получить начальственное 'добро' на операцию.

И тут Кузнецов прищурил и без того узкие глазки и осведомился голосом, в котором начисто отсутствовали командные интонации:

— Сергей Васильевич, так как насчет вертолетов для наших кораблей?

— Судите сами, Николай Герасимович. Если та операция, о которой вы уже знаете, пройдет с успехом, все заинтересованные стороны начнут в бешеном темпе строить подводный флот. И противолодочные средства будут развивать, ясное дело. Применительно к нашему флоту: коль скоро речь пойдет о защите побережья, то тут сыграют малые противолодочные корабли. Тонн этак с девятьсот. На них вертолет не втиснем. А вот большие противолодочные, до четырех тысяч тонн, для них могут пройти вот этакие машинки... гляньте. Вот эту модель берусь раздобыть.

На экране портативного аппаратика толщиной с книгу вдруг проявились красивые цветные картинки. Вслед за этим пошли один за одним чертежи и таблицы. Посыпались вопросы:

— Одна торпеда? И только? И такой малый заряд?

— Да, но самонаводящаяся. Что до заряда, то на подлодку хватит. Также средства обнаружения...

— А что такой маленький боевой радиус действия? Всего-то сто десять миль...

— Верно, но в районе боевых действий при этом может находиться в течение почти полутора часов... вот, гляньте...

— ...с этим понятно, а как насчет тех больших ударных вертолетов, которые...

— ...я бы назвал такие корабли крейсерами-вертолетоносцами, но их сейчас у нас нет, а их проектирование и строительство обойдутся в такую копеечку...

— А у наших противников хоть что-то похожее имеется?

— Ну, чистые авианосцы есть у США, Японии и Британии. Немцы вскоре получат один. Но все рассчитаны на самолеты, а у вертолетов своя специфика. И снова обращаю ваше внимание: ценность этого класса кораблей не перестанет быть сомнительной в глазах адмиралов после того, как...

На концерт великого дирижера Рославлев попал. И с большим удовольствием расслабился, слушая бессмертную музыку Шостаковича и Равеля. Но отдых длился недолго.

Получение товарного количества плутония заняло даже чуть меньше времени, чем урана-235. Но сразу же Берия попросил оказать аналогичную услугу в части урана-233.

Странник был искренне удивлен и не замедлил проявить это чувство вслух:

— Лаврентий Павлович, мне, понятно, не жалко, но зачем? По характеристикам оба материала примерно равноценны.

Берия был ласковее многоопытного стоматолога:

— Конечно же, вы правы, Сергей Васильевич. Между прочим, меня уговаривать не надо, я и так вам верю. Но наши ученые хотят лично убедиться в этом. И добавьте к тому: существуют и другие причины. В СССР имеются богатые месторождения тория.

Нарком не стал продолжать. Он был уверен, что товарищ коринженер уже знаком с технологией получения этого изотопа урана.

И все же Странник пробовал защищаться:

— Лаврентий Павлович, знаю, что в СССР имеются залежи монацитового песка, да ведь его одного мало! Нужна технология выделения тория, а самое главное: специализированный реактор...

— ...и он уже проектируется! — радостно подхватил куратор атомного проекта.

— Раз надо, то будет сделано.

И еще одна неделя ушла. А там дали о себе знать ракетчики из КБ Челомея: у них была готова ракета на высококипящем топливе. Тут все поначалу пошло, как у Королева: очень скоро к полигону подкатил поезд, в трех вагонах которого покоились точные копии челомеевской продукции. Но дальше у разработчиков военных изделий дело покатилось не столь гладко. Первый запуск получился откровенно неудачным. Ракета пролетела чуть более пяти километров и взорвалась. К счастью, никто не пострадал.

Главный тут же устроил разбор полетов. Странника на нем не было: он не хотел вмешиваться впрямую — тем более, что о некоторых подводных камнях руководство КБ известили заранее.

Гипотез было высказано несколько:

— Потеря устойчивости горения в камере, это ясно...

— Черта с два!

Правды ради стоит отметить, что возражавший сотрудник при выборе лексики воспользовался отсутствием персонала женского пола в ближайшем окружении.

— Это пульсации давления, нас же Глушко предупреждал...

— ...а почему не топливный насос...

Дискуссию оборвал сам Челомей:

— Неча спорить. Будем работать... и думать время от времени.

Из прибывших трех ракет одну разобрали по винтикам и ничего этакого не нашли. Тогда Челомей связался с Глушко, и тот на основании проведенных его сотрудниками расчетов посоветовал кардинальное изменение конструкции: четыре камеры сгорания вместо одной. Мало того: Валентин Петрович выслал чертежи и пообещал помощь в изготовлении.

Проектировщики взялись за дело. Дальнейшие старты отложили. Главный лично дал на это разрешение, имея, в свою очередь, дозволение от Берия.

Через два дня пришло сообщение от адмирала Кузнецова: линкор 'Бисмарк' вышел из Гамбургского порта на испытания. В сообщении также говорилось, что немецкий флот очень торопится. По плану боевой выход в море должен был состояться через двадцать дней. Конкретную причину такой спешки источник не назвал.

Точности ради стоит добавить: со стапеля этот корабль сошел еще аж в 1939 году. Спуск на воду почтили своим присутствием сам фюрер, а также госпожа Доротея фон Левенфельд — внучка 'железного канцлера' Отто фон Бисмарка. Она же стала крестной матерью линкора. Достройка этого первого послевоенного немецкого линкора заняла хоть и немалое время, но все же куда меньше, чем в другом мире. Германия нуждалась во флоте больше, чем в танках.

Выход линкора в море никак нельзя было назвать помпезным. Присутствовали те, которым это было положено по должности — и все.

Но были свидетели, которых не приглашали. Именно свидетели — в юридическом смысле слова. Назвать их по-старинному 'видоками' значило бы погрешить против истины: они ничего своими глазами не видели, только слышали.

Подводная лодка Н-1 затаилась в Немецком море совсем рядом с устьем Эльбы. И слушала. Разумеется, на расстоянии чуть не тридцать миль заслышать отход от причала было невозможно. Но это и не требовалось. Все равно нигде на реке громадный линкор ради безопасности давал не более десяти узлов. А временами и того меньше.

На расстоянии десяти миль его услышали.

В центральном посту перебрасывались репликами:

— Есть новый контакт. 'Бисмарк', больше некому, но мешаются посторонние мелкие. Катера, должно быть. Скорость мала... пять узлов приблизительно, точнее не определить. Примерный курс вест-норд-вест.

— Записывать!

Последняя команда была совершенно лишней. Оператор и так это делал.

Через восемь минут последовало:

— Похоже, катера отстают. Турбины слышны отчетливо. Скорость увеличивается, уже десять узлов. Добавилось еще два контакта, по сигнатуре — эсминцы класса 'Леберехт Маас'.

— Дать ход двенадцать узлов, курс двести восемьдесят! Глубина пятнадцать! А теперь двадцать пять.

Подлодка наращивала скорость, одновременно погружаясь.

— У главного контакта скорость около восемнадцати и нарастает.

— Лево руля на десять, так держать.

Через два часа сорок минут новенький линкор вышел на скорость тридцать узлов. А бесшумный соглядатай записал акустическую сигнатуру 'Бисмарка' полностью и удалился, не утруждаясь прощанием.

Задание было выполнено. Теперь Н-1 шла на базу. Идти до нее было семьдесят пять часов. Разумеется, не полным ходом. Через четырнадцать часов можно было, соблюдая всю мыслимую осторожность, всплыть под перископ. А дома предстоял обмен свежими разведданными, передача сигнатуры всем товарищам, дозаправка топливом и смазочными материалами, загрузка свежими продуктами и водой. Ясное дело, экипажам предстоял отдых, но не более недели. А потом снова в поход.

Молодой командир лодки (ему только-только должно было исполниться двадцать шесть), капитан-лейтенант Израиль Ильич Фисанович, конечно же, пока не получил боевого приказа, относящегося к предстоящему походу. Он лишь знал, что таковой будет. Но чутье говорило, что поход будет боевой, к тому же не простой, а, по выражению покойного деда, 'с большим гармидером'. Двадцать лет тому назад маленький Изя не знал, что такое гармидер; став взрослым, Израиль Ильич также не удосужился выяснить точное значение слова, но то самое чутье упорно твердило, что предстоит именно таковой и, несомненно, большой.

Сведения о китайских контрабандных перочинных ножиках шли вверх по команде и дошли до того, кому и предназначались: Льва Емельяновича Влодзимирского. Тогда он был первым замом начальника всей советской контрразведки. Стоит упоминания: Лев Емельянович сам был креатурой Лаврентия Павловича. Тот способствовал вполне быстрой (даже по тем временам) карьере. В момент прихода Берии на пост наркома Влодзимирский был всего лишь помощником начальника Следственной части НКВД. Однако во все времена подсиживание вышестоящего не было редким явлением. До наркомовского кресла путь был далек, хотя и возможен, а вот должность начальника третьего отдела (именно там занимались контрразведкой) выглядела вполне реальной целью. К тому же Берия недооценил энергичного карьериста.

На самом деле Влодзимирский был весьма умен, иначе никогда бы не достиг занимаемого им поста. И по причине большого ума тут же вызвал доверенного следователя майора ГБ Павла Яковлевича Мешика.

Приказ двойного толкования не допускал:

— Вот тебе папка. Размотать, но с большой осторожностью. Имеются данные, что Лаврентий Павлович ему благоволит. И не только он. Понимаешь? Работать будешь один, а если помощь понадобится, то полностью вводить других в курс дела не надо.

Майор тоже не был дураком. Он сначала подумал, что начальник начал копать под самого Лаврентия Павловича, потом решил, что настоящая цель находится несколько ниже, после чего пришел к выводу, что цель может быть не одна. Вслух сказано было лишь:

— Срок?

Некоторая фамильярность была допустима: в конце концов, на тот момент оба были в одинаковом звании.

— Месяц. Но заниматься только этим. Докладывать лично каждую неделю. И еще... главному фигуранту пока на глаза не попадайся. Работай с окружением.

Это был намек: разматывать надо группу, не одиночку. Но об этом Мешик и так догадался.

Пока что предстояло четко очертить круг знакомств. И не ограничиваться сотрудниками органов. Скорее даже наоборот. Картина должна получиться как можно более полной.

Странник выругался коротко, осмысленно, нецитируемо и совершенно безнадежно. Потом началась раздача слонов. Для начала влетело подчиненным:

— Да куда ж вы смотрели? Почему не доложили сразу?

Полознев отлично знал, что начальник злится прежде всего на себя самого, и потому его гнев не воспринял полностью всерьез:

— Сергей Васильевич, так ведь в другом городе все стряслось. И те не знали, что вам доложить надобно.

Похоже, подопечный слегка подостыл:

— Николай Федорович, ты не понимаешь. Уж молчу о ценности таких сотрудников... К тому же разом двое. Тут другое: у меня ведь была возможность помочь. Реальная. А теперь вот... Что еще хуже: даже не скажу, кем заменить.

— А тот сержант...

— То-то, что сержант. Боюсь, съедят его. По уму мне бы надо туда ехать.

— А если мне? Давай материалы, только чтоб все. Берусь пропихнуть.

— Ага. Я полномочия выдам, а как насчет твоего начальства? Уж оно-то тормознет все наши замыслы на счет 'раз'. Впрочем... попробую переговорить с наркомом.

Телефонный разговор состоялся.

— Лаврентий Павлович, у меня для вас плохие новости. Умерло сразу двое способных и очень нужных оружейников. Судаев и Калашников, они жестоко простыли на испытаниях. Выкупались в холодной воде — и вот пневмония... Нет, не тот Калашников, другой... Тут с вами согласен, есть у него возможность справиться. Понадобится ваша помощь в том, чтобы его не затерли. То есть могу сослаться на вас? Отлично, тогда посылаю товарища майора. Уж за неделю он справится.

Получив 'добро' от наркома НКВД, Странник глубоко вздохнул и утер со лба несуществующий пот. Чувство вины было тем острее, что Рославлев знал, что в другой истории Судаев умер именно от пневмонии, хотя и позже. А ведь соответствующие лекарства имелись.

Да, Михаил Тимофеевич Калашников должен был справиться. Пусть даже это займет у него больше времени, но прославленный автомат все равно появится на свет раньше, чем 'тогда'.

И не забыть подсказать оружейникам о необходимости чуть изменить форму дульного среза. Уводить ствол вверх-вправо все равно будет, но не так сильно.

Глава 10

Майор Мешик, видимо, торопился. Наверное, по этой причине он даже не пытался найти китайцев, с которыми, несомненно, был связан гражданин Александров. Этого, собственно, и не требовалось; уже после ареста подозреваемый, конечно, назвал бы сообщников.

Зато он деятельно собирал материалы из других источников. И первым он опросил начальника особого отдела Научно-исследовательского института 'Энергомаш' — именно такое название получила организация, возглавляемая Игорем Васильевичем Курчатовым. Но тут напор следователя столкнулся с противодействием: почти незаметным, но все же ощутимым.

Начальник первого отдела капитан Леонтьев дал фигуранту несколько своеобразную, но положительную характеристику. Да, явный контрабандист. Но таскает из-за границы вещи лишь производственного назначения. Какие именно? Вычислительную технику в первую очередь. Откуда такая? Никаких сопроводительных документов не было. Числится эта машинерия американской, но один любопытный сотрудник проверил: собрана в Тайване. Я такого города не знаю, но звучит по-китайски. Насколько нужна? Да на нее очередь и чуть не в драку. Кому выдают? Специалистам-расчетчикам, им в первую очередь выдали, потом тут есть прикомандированный товарищ от Главразведупра РККА — тот с ее помощью раскалывает шифры перехваченных сообщений. И в качестве особой награды такую дают в личное пользование другим сотрудникам. На рабочем месте, понятно, на дом брать запрещено. За какие заслуги? По производственной необходимости, это в первую голову. Кандидат должен обосновать крайнюю надобность этой техники в своем пользовании — это раз. И еще доказать, что он может справиться. Техника не простая, люди проходят интенсивное обучение. Кто преподает? Да сам же товарищ Александров поначалу и преподавал, а потом уже старший системный администратор товарищ Эпштейн. Что приносил помимо производственной техники? Да, было такое. По случаю окончания над этапом работ принес грузинское вино и сыр. Но праздновали не в рабочее время, да и мало вина было, так что даже пьянкой назвать нельзя. Водка? Ну нет, товарищ Александров ее не любит, всем известно. Вино и закуску купил в отпуске, был на озере Рица.

О последнем факте следователь уже был осведомлен.

И все же нашелся один крохотный фактик о наличии контрабанды вещей не производственного и не продовольственного свойства. Это были часы на руки одного из охранников. По словам лейтенанта Джалилова — по виду швейцарские, на самом же деле китайская подделка, но из хороших. По их качеству у владельца никаких претензий не было. И тут мелькнула фраза:

— Они вообще-то не механические, а электрические.

— Это как?

— Ну, крохотный там электродвигатель, он стрелки крутит, к нему батарейка для питания.

— И надолго ее хватает?

— Вот не скажу точно, товарищ майор; но товарищ Александров предупредил, что на три года хватит, а там как повезет.

— Откуда вы знаете про то, что там внутри? Разбирали?

— Разборка запрещена. Часы водонепроницаемые, в них плавать можно, а если разобрать, то заново собрать, как были, нельзя. Ходить будут, но воду пропускать тоже будут. А мне оно не надо.

— Сколько ж такие могут стоить?

— Не могу знать, в продаже никогда не встречал.

В полном соответствии с приказом последовал доклад начальству. Майор Влдозимирский, как ни странно, кое-что на эту тему уже слышал. От низового сотрудника аппарата одного из членов Политбюро прошли слова 'инженер-контрабандист'. Но не было совершенно ничего о проносе через границу ширпотреба. И следователь тоже пока что не нашел ничего на эту тему — если не считать ножичка и часов. По мнению замначальника контрразведки, столь тщательное заметание следов виделось вполне веской причиной для ареста. Но соответствующий приказ пока что не последовал.

Следователь получил основания для несколько иных выводов. Он проверил степень благоволения наркома к этому инженеру. Разумеется, ни к самому наркому, ни в его секретариат майор госбезопасности Мешик не совался: еще не хватало, чтобы товарищ Берия усмотрел в этих действиях даже малейшее вмешательство в его (наркома) дела. Нет, следователь просто тщательно проверил списки выдачи пропусков. Картина выявилась настораживающая, а то и пугающая. Фигурант посещал наркома внутренних дел примерно раз в неделю, иногда даже чаще. А это вызывало закономерный вопрос: стоит ли вообще связываться с подобной личностью? Конечно, в ежовские времена даже хорошее знакомство с самим Хозяином не гарантировало безопасности от карающей руки органов — так те времена прошли.

Следователь Мешик стал выстраивать в голове возможную цепочку предстоящих событий. Оптимизма она не вызвала: если что пойдет не так, то крайним сделают именно низового исполнителя. Значит, полученные сведения следовало подавать по-умному.

Инженер Лосев возвращался из Москвы в Ленинград во взвинченном состоянии.

Нет, в части оценки его работ все обстояло прекрасно. Тот седой инженер из органов, который его вызвал, был не только вежлив, но и доброжелателен. И возможностей он создал целую кучу, чего уж там. И перспективы роста обрисовал отменные. Но... Олег Владимирович очень хорошо понял то, что не прозвучало вслух: вы, товарищ, в течение чуть не двадцати лет упорно, умело и с большим успехом занимались не тем, не на тех материалах, и двигались не в том направлении.

Нет слов, по представленным характеристикам кремний чуть не по всем статьям превосходил даже германий, не говоря уж о карборунде. И ведь этот Александров не голословно обосновал эту точку зрения. В ход пошли цифры, таблицы и графики. Происхождение их, правда, осталось темным. Разведка, чтоб им...

Что еще обиднее: на все возражения у этого инженера мгновенно находился ответ. Зачем такой большой диаметр выращиваемых кристаллов? Ну как же, Олег Владимирович, на одном кристалле мы поместим сразу несколько кремниевых усилителей. А потом разделим, вот вам повышение производительности. Нужен производственный участок? Так он уже предусмотрен. Вам что-то говорит имя: Иван Иванович Каминский? Только слыхали? Молодой, энергичный, и, что нужнее всего, превосходный организатор производства. Нет, если вы сами станете во главе, то это будет потеря в вашей научной деятельности. Исходный материал для производства? Уже имеется договоренность с Маловишерским стекольным заводом. Для них прямая выгода: они будут продавать простой песок. Ну, не простой, а хорошо очищенный. Малая печь позволит выплавлять из него кремний. Оборудование для хорошей очистки понадобится. Описание его — в этих брошюрах. Требования к помещению? Содержатся в этой книге. Да, согласен с вами, в оборудовании может быть проблема, но его вам поставят. Проект лаборатории вместе с производственным участком уже ушел к светлановцам.

Слово 'транзистор' не прозвучало, ибо еще не появилось на свет. Зато было сказано нечто другое:

— Олег Владимирович, сейчас наша страна не может позволить себе полет чисто научной мысли в горние высоты. В конечном счете вы будете решать производственные задачи, но... находясь при этом на два шага впереди зарубежных соперников. Или даже противников. А что до признания, диссертаций всяких там, наград... уж поверьте, они будут. Главное: нам надлежит выиграть время. У вас отличная позиция для рывка, но если вы его не сделаете, то через десять лет американцы или немцы выйдут на шаг вперед. И тогда наша страна очутится в неприятном положении догоняющей. Последнее: зная ваш потенциал, я поручился за вас перед самим товарищем Сталиным. Не подведите.

Лосев вспомнил эти слова и мысленно вздохнул. Потом толкнул ногой две выданные ему тяжеленные сумки с книгами. Пара была настолько велика, что даже не влезала под диван в купе. Да, работа лично ему предстояла немалая. Но такая же (если не еще больше) виделась его будущим товарищам по лаборатории и производству.

Как всегда, гром грянул при ярчайше-голубом небе без малейшей облачности, то есть самым неожиданным образом. Министр промышленности Германии Вальтер Функ совершенно этого не ожидал, хотя должен был, ибо намеки ему делались очень даже прямые.

В Рейхе стал медленно, но отчетливо расти кризис с валютой. А без нее германская индустрия просто обязана была пробуксовывать. Все труднее стало покупать расходные материалы и запчасти для нефтеперерабатывающей промышленности и для химического производства. Раньше кредиты без усилий выдавали американские банки. Теперь же в хорошо смазанной денежной машине стали слышаться зловещие скрипы.

Конечно же, все дефицитные предметы и материалы немецкая промышленности могла изготовить и сама. Но дорогостоящая переналадка производства! Но фактор времени!

Сразу бежать к рейхсканцлеру с этим делом? Ну нет, сначала пробовать иные пути. И министр начал изыскивать внутренние резервы. И внешние тоже.

Несмотря на всеобщее заблуждение относительно слабости советских предприятий, господин Функ знал, что в его сведениях о русских резервах полно темных пятен. Зато уж это он знал твердо. В результате министерские чиновники не особо крупного ранга отправились в советское торгпредство.

Ответ на первый и самый очевидный вопрос был предсказуем: возможный кредит в валюте был неприемлемо мал. Но господин третий помощник торгпреда Ликин предложил простой, хотя и не вполне очевидный выход:

— Господа, как понимаю, ваша основная проблема состоит в получении неких запчастей, расходных материалов и тому подобных товаров, которые промышленность Германии или не изготавливает вообще, или производит в недостаточном количестве. И наладить это производство быстро для вас не представляется возможным. К тому же это обойдется недешево. Не так ли?

— Не только это, герр Ликин. Некоторые из этих товаров защищены патентами.

— Не могли бы вы передать нам список, в котором особо выделить те изделия, материалы и детали, которые находятся под защитой патентного ведомства Рейха. Возможно, СССР мог бы поставить нечто, что может их в какой-то степени заменить. Но нам понадобятся пятнадцать дней на консультации с нашими заводами-изготовителями.

Говоря все это, скромный третий помощник всего лишь выполнял данные ему инструкции. А тот, кто выдал таковые, похоже, весьма недурно разбирался в экономике вообще и германской, в частности. Но мысли о происхождении подобного ясновидения Александр Николаевич Ликин спрятал за любезной улыбкой.

Через пять дней присланный диппочтой список был на столе у наркома внешней торговли Анастаса Ивановича Микояна. На следующий день копия списка лежала уже у Лаврентия Павловича, а в его кабинете присутствовал Странник. По неким своим соображениям товарищ Берия не счел нужным пригласить товарища Микояна.

Список был изучен со всем тщанием.

— В теории все это можно было бы поставить через матрицирование, — твердо заявил инженер. — Однако немцы могут отказаться от вот этих изделий. Нам это невыгодно: упускаем прибыль. Полагаю, часть патентов можно обойти.

Берия изобразил на своем круглом лице энергичное любопытство.

— Вообще говоря, патенты заявляются на устройство, вещество и на способ изготовления. Первые два обойти трудно, а порою и невозможно. И вряд ли немцы согласятся платить огромные суммы отступного. Впрочем, ради выигрыша во времени... уж точно это их дело решать, наше дело предложить. А вот патенты на способ изготовления обойти как нечего делать. У меня в подчинении есть двое сотрудников, читающих по-немецки. Я могу послать их в патентную библиотеку и выяснить. Опыта у них маловато, но уж за день эту работу должны провернуть. Но, конечно, поставить перед немцами условие: нам обязательно нужно получить те образцы, по которым предстоит изготавливать изделия, химические реактивы... короче, все, что пожелает заказчик. Если верить этому списку, то семьдесят пять процентов потребностей наших партнеров мы так и так закроем. А то как бы не все девяносто, если удастся затея с патентами. Осталось лишь придумать, что бы такое нам с немцев получить...

Нарком внутренних дел хохотнул.

— Сергей Васильевич, если собрать все пожелания наших военных, моряков, авиаторов, директоров предприятий и наркомов, получилась бы вот такая стопка бумаги, — ладонь Берия показала над столешницей нечто высотой с кирпич, поставленный 'на попа'. — А у вас какие-то соображения имеются?

— Мне почему-то кажется, что вы с товарищем Сталиным лучше, чем я, представляете приоритеты. Впрочем, если исходить из самых общих соображений... Очень коротко: нужно то, чего у нас нет. И лучше не товары, а то, чем их производить. Немцы сильны в точном машиностроении, приборостроении. Химическая промышленность, без вопросов. И вот еще: бытовая техника. Даже не особо сложные вещи: электрические чайники, утюги, стиральные машины. А в будущем хотелось бы получить кооперацию с ними в части электроники. В разработках наши, надеюсь, будут впереди, а вот в части доведения до массового производства...

— Что ж, это все мы примем во внимание, — тут Берия прервался и пристально взглянул на посетителя. — У вас появилась некая идея?

— Пожалуй, да. Надо бы мне пошарить в имеющейся информации, причем в отдельный список занести то, что заведомо не требуется, — тут голос пожилого инженера упал до бормотания. — В поршневых авиадвигателях мы, если отстаем, то не так уж сильно, а в реактивных даже впереди. В паровых турбинах... тут даже и не знаю точно, но отставание, если имеется, то не велико. Наши тоже скоро станут производить турбины высокого давления. А вот в общих технологиях судостроения есть чему поучиться. Если очень коротко: немцы уже делают линкоры и авианосцы, наши судостроители пока до этого не доросли. Тут должны сказать слово моряки. Нет, все же чувствую себя дилетантом, плохо знающим сегодняшний уровень развития как советских, так и зарубежных технологий...

Поток сознания был вежливо, но решительно прерван:

— Тогда, товарищ Странник, действуйте по плану. К послезавтрашнему утру список по возможным поставкам от нас должен быть готов. А там будем решать.

Подчиненные заместителя начальника экономического отдела сработали вполне неплохо. И послезавтра списки с особыми пометками попали на стол к Лаврентию Павловичу, который на сей раз не пригласил товарища коринженера на совещание, зато попросил присутствовать члена Политбюро и наркомвнешторга Микояна. Дальнейшее уже было в руках его сотрудников. Аж четверо торговых представителей отправились в Берлин.

Германская сторона сделала все, чтобы переговоры прошли столь же быстро, сколь и эффективно. Когда речь пошла о номенклатуре поставок, немецкие партнеры немедленно предложили начать с того, что не требует долгого согласования — и сразу же. Советские представители со всей учтивостью потребовали (не попросили!) образцы. Разумеется, соглашение на сей счет было достигнуто почти мгновенно.

А дальше вдруг из ничего родился вопрос:

— Как мы можем быть уверены в надлежащем качестве представляемых образцов, если они не германского происхождения?

Немцы не поняли подоплеки, а потому дали самый напрашивающийся ответ:

— Мы предоставим вам сертификат качества от изготовителя.

Это было обычной коммерческой практикой, но русский представитель проявил повышенную въедливость:

— Нас устроит такой сертификат, но лишь при условии, что он будет выдан германской стороной.

Вот это было уже куда труднее, поскольку подразумевало не только ответственность, но и проведение испытаний деталей, узлов и реактивов. И все это означало затраты, что и было сообщено советской стороне. Русские покивали и сообщили, что небольшое увеличение цены соглашения выглядит вполне разумным.

— Но при условии, что заказываемые вами партии будут состоять не из одного изделия, — уточнил русский представитель.

Немцы приняли это за шутку. Русские вовсе не шутили.

Через восемь дней переговоров соглашение было оформлено и подписано. Стоит упомянуть: делегации работали без выходных.

Следующие две недели стали тяжелыми для матрикатора. И не по причине огромного объема материала, который предстояло копировать. Скорее трудности заключались в количестве сопроводительной документации и, что еще хуже, в необходимости обеспечить оригинальную советскую тару для всей поставляемой номенклатуры товаров. Можно перелить секретную американскую присадку для моторного масла в советскую канистру — так ведь для нее надо еще напечатать этикетку. Именно так: устроить цветную печать непосредственно на канистре оказалось технически очень трудным и неприемлемо дорогим делом.

Одновременно на далекий Север были посланы курьеры с тремя тяжеленными чемоданами документации. Советским инженерам-судоремонтникам предстояло прикинуть возможность перевооружения 'карманного линкора'. Вопрос стоял уже не в форме: 'Нам бы хотелось три штуки того, пяток этакого, а еще вон тех с десяток.' Дело обстояло куда серьезнее. Предстояло решить: а что возможно вообще втиснуть на отнюдь не пустую палубу и в настройки.

Микоян и его сотрудники поработали хорошо. Точнее, они сделали все правильно в пределах своего разумения. Сам Анастас Иванович обнаружил в себе (раньше, чем это случилось в другом мире) некоторую слабость к настоящей пищевой промышленности, а потому его наркомат заказал у немцев заводик по производству холодильного и другого оборудования для той же отрасли. Разумеется, вместе с документацией.

По предложению Странника внешторговцы закинули удочки на предмет строительства небольших заводов по производству уж совершенно экзотических пластических масс — полиуретанов, политерефталата, поликарбоната. Сам факт начала переговоров на эту тему произвел заметное впечатление: большинство названий германские партнеры не знали. Но их ответ оказался вполне логичным:

— Господа, коль скоро эти вещества еще не столь широко распространены, то почему бы нам не организовать совместные исследования? Но прежде потребуются переговоры с участием как химиков, так и инженеров-технологов.

К этой мысли советские представители и подталкивали. Тут же началось обсуждение на темы: что, кто, где, когда. На поиск ответов, устраивающих обе стороны, требовалось время. Но ведь правильно сформулировали классики: 'Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон.'

Все четверо командиров подлодок серии 'Н' получили приказ выйти в море и держать курс на точку с координатами такими-то. Именно в этой точке надлежало вскрыть конверты, полученные заранее.

С содержавшимися внутри приказами надлежало ознакомить весь старший командный состав. Это и было сделано. В крошечных кают-компаниях — площадь таковых едва ли составляла шесть квадратных метров — собрались все командиры БЧ, кроме вахтенных. Прежде всего товарищи командиры подлодок прочитали эти листы сами. Но до подчиненных они доводили боевой приказ по-разному.

Капитан третьего ранга Магомед Гаджиев еще раз перечитал сухие строки, жестко глянул на собравшихся и начал:

— Товарищи, нам в задачу поставлен перехват и утопление крупных британских кораблей...

Капитан-лейтенант Федор Видяев начал чуть издалека:

— Товарищи, все помнят, что недавно англичане попытались бомбить Баку. Нападение отбили. Теперь нам предстоит дать сдачи хорошим пролетарским ударом...

Капитан второго ранга Иван Колышкин вынул из кармана пустую и холодную трубку и тут же положил ее обратно: курить на лодке в погруженном состоянии, разумеется, было абсолютно немыслимо. За этим движением последовало:

— Не так давно английский крейсер потопил гражданское судно под советским флагом. Британский Королевский флот привык к безнаказанности, так пусть отвыкает...

Капитан-лейтенант Израиль Фисанович, вопреки обыкновению, совершенно не был настроен на шутки:

— Товарищи, раньше мы вели разведку. Теперь предстоит поход с торпедной стрельбой по реальному противнику. Мы долго учились, пора сдавать экзамен. Флот Великобритании ответит и за действия своего крейсера 'Бервик', и за налет их бомбардировщиков на Баку.

На всех четырех подлодках каждый член экипажа полагал себя готовым. Но проверка еще только предстояла.

Разведка Великобритании продемонстрировала если не блистательный успех, то уж точно грамотную работу. В Адмиралтействе знали даты окончания доводки линкора 'Бисмарк'. Достижение не из великих; на такое хватило бы и агента из мелкого персонала порта. Но также англичанам оказался известен состав эскадры Кригсмарине, которой предстояло учинять дебош в Атлантике. В нее в качестве основной ударной силы входили вышеупомянутый 'Бисмарк', а также 'Принц Ойген', который английские штабисты в ходе анализа числили тяжелым крейсером. Ну и эсминцы класса 'Леберехт Маас' до кучи.

Но ради успеха флота трудилась не только разведка.

Английский судоремонт совершил невозможное. За немыслимые в мирное время сроки он подготовил пострадавшие корабли английской эскадры к выходу в море.

У авианосца 'Глориес' повреждения (вырванный громадный кусок обшивки в районе носа и деформация листов вблизи от места попадания бомбы) починили сравнительно быстро: на это ушла неделя.

С винтами крейсера 'Сассекс' дело обстояло похуже. На одном винте лопасть оказалась слегка погнутой, остальные тоже вызывали сомнения. В результате инженеры-ремонтники предложили ради экономии времени просто заменить винт целиком. Освидетельствование второго винта дало гораздо худшую картину: тот был безнадежно изуродован, досталось и гребному валу. Ремонтники предложили заменить разом сам винт, гребной вал, а заодно все подшипники и уплотнения. И на все про все у судоремонта ушло лишь три недели, если не считать затрат времени на приемку работ и на ходовые испытания.

Что же до повреждений крейсера 'Лондон' то они лишь на вид казались ужасающими. Да, пожар попортил немало оборудования; да, вышли из строя дальномеры башен главного калибра, да, кают-компания выгорела чуть не в ноль, но ни котельные отделения, ни турбины не пострадали. И все это исправили за считанные десять дней.

Чудеса на этом не закончились. Еще одним было быстрейшее восстановление численности летного состава и матчасти палубной авиации на обеих авианосцах, которые планировалось выпустить в море. Ну, не вполне чудо, а скорее умный расчет. Стоит отметить, что летчики палубных самолетов в запасных полках начали интенсивные тренировки еще до того, как потребовалось восполнение личного состава. Авиационные заводы Британии в бешеном темпе выдавали палубные торпедоносцы. Об истребителях никто не думал: те, кто принимал решения, знали, что французский авианосец в море не выйдет.

Все, как в другой истории? Нет, не совсем.

Как и 'тогда', крейсер 'Саффолк' крейсировал неподалеку от Датских проливов. Как и 'тогда', из-за нехватки топлива он, не увидев никого, был вынужден взять курс на базу. Как и 'тогда', ему на замену вышел однотипный 'Норфолк'. Как и 'тогда', германское соединение встретило шведский крейсер 'Готланд', который прилежно доложил об увиденном по команде. Как и 'тогда', через военно-морского атташе, вроде как случайно услышавшего эту информацию, сведения немедленно ушли в Лондон. Как и 'тогда', премьер-министр Черчилль пустил в ход все влияние (а оно было не из малых), чтобы убедить Адмиралтейство принять все усилия к перехвату. Сказать правду, среди английского флотского начальства противодействие этому замыслу было не из великих. Но дальше история начала отклоняться от предписанной дороги.

В эскадру никак не мог войти линейный крейсер 'Худ', потопленный ранее. Вместо него к группе охотников на немецкое соединение присоединились линкор 'Родни' и только что отремонтированный авианосец 'Глориес'. Другие участники были теми же, как и другом мире: линкор 'Принс оф Уэлс', авианосец 'Арк ройял', три легких крейсера и группа эсминцев.

Сверх того, в Скапа-Флоу стояли в полной готовности линкор 'Рэмиллиес' и эскадра легких крейсеров из пяти вымпелов.

Имелись и другие отличия. Радары были установлены лишь на крейсере 'Шеффилд' и линкоре 'Родни'. Все остальные корабли группы обходились без таковых. И в этом смысле немецкие линейные силы получили преимущество. Второе отличие заключалось в зенитной артиллерии: ее у немцев было куда больше. Штабисты Кригсмарине всерьез нацелились на серьезное противостояние палубной авиации противника. И некоторые тонкости касались действий немецкого соединения.

Адмирал Лютьенс, как и 'тогда', запланировал бункеровку во фьорде близ Бергена. Как и 'тогда', над эскадрой появился английский авиаразведчик. Летчик сделал все возможное для идентификации кораблей противника. По крайней мере, в силуэтах он был уверен, а названия с высоты более полутора километров прочитать было затруднительно. Но командующий британской эскадрой не до конца поверил донесению и устроил фальшивый авианалет на Берген. Реальной же целью было достоверное опознание каждого немецкого вымпела. Но на сей раз Гюнтер Лютьенс залил топливные танки до самого верха. А самолеты противника упустили возможность поразить линейные корабли. Именно их: те виделись, конечно, приоритетной целью.

Зато теперь британцы уточнили направление эскадры противника. Штурманский состав прокладывал курс в соответствии с новыми знаниями. Противники неуклонно сближались.

Глава 11

То, что в обоих мирах именовалось 'Манхэттенский проект', в мире Рославлева продвигалось куда медленнее. Тому были причины.

Вероятно, главной из них была достаточно вяло протекающая война в Европе. Наземных боевых действий не было вообще. Крупных сражений на море также не происходило (пока). Президент Рузвельт пребывал в сомнениях: направлять ли силы США на Тихий океан, а точнее: против Японии. Та, в свою очередь, пока что надкусывала север Китая. Переваривание кусков французской Юго-Восточной Азии тоже шло достаточно медленно. Голландская нефть — то другое дело; в этом ресурсе Япония сильно нуждалась. Но пока что оставались нетронутыми как британские, так и американские владения на берегах Тихого океана.

Второй группой причин было поведение Германии. Правительство Рейха, громогласно заявляя о верности заветам покойного фюрера, тихой сапой придавливало национализм в его самой оголтелой форме. Правда, поляки энергично громили евреев, но на это смотрели сквозь пальцы, относя погромы к внутрипольским разборкам. На немецкой территории никаких лагерей уничтожения типа Треблинки никто не строил. Лагеря были, но в качестве аналогов исправительно-трудовых учреждений. Что до СССР, то эти коммунисты вообще ни с кем не воевали. Скорее наоборот: они деятельно развивали страну. И поэтому война в Европе ради утихомиривания агрессоров виделась, самое меньшее, малообоснованной.

По вышеназванным причинам ядерный проект в США недополучил несколько ключевых фигур. Не попали туда Нильс Бор, Эдвард Теллер, Лео Силард , Энрико Ферми и многие другие.

Третьей причиной неспешной разработки было полное отсутствие сведений о советских аналогах. Высшие руководители СССР понимали, что как только испытания будут произведены на воздухе, секреты станет невозможно удержать: очень уж много появится свидетелей. И потому ради сохранения секретности предпринимались самые драконовские меры. Наконец, такое средство доставки, как межконтинентальные баллистические ракеты, еще не существовало ни в одной стране, в том числе в СССР.

Доклад на заседании Политбюро делал Лаврентий Павлович Берия.

— ...уже этих причин, товарищи, достаточно, чтобы не показывать все возможности ядерного оружия. Кроме того, не забывайте, что по сведениям из надежных источников, местность, подвергнутая его действию, остается зараженной и полностью непригодной для какого-либо применения еще в течение долгого времени. В качестве маскировки наши аналитики предложили испытать материалы, обладающие большой силой взрыва — круглым счетом, в десять раз мощнее тротила — с организацией утечки сведений. Соответствующие работы ведутся. Условное название: ксеноновая бомба. Одно из важных преимуществ боеприпасов этого типа: местность совершенно не заражается.

Лаврентий Павлович скромно промолчал, что именно Странник на основании своих данных горячо рекомендовал не использовать такие термины, как 'боеприпас объемного взрыва'. Наименование 'ксеноновая' имело под собой некоторый смысл. Известный ученый Полинг еще в 1933 году указал на теоретическую возможность получения химических соединений, в состав которых входят инертные газы. Но к 1940 году соединения ксенона еще не были открыты в этом мире. Только в шестидесятых выяснилось, что окислы ксенона существуют и вправду являются сильнейшей взрывчаткой, превосходящей тротил, но из-за крайней неустойчивости практическое применение им не нашлось и в XXI веке. Так пусть ученые из буржуазных стран изучают возможности химии ксенона.

Также Берия не упомянул другое явное преимущество боеприпаса объемного взрыва: возможность поражения живой силы в закрытых пространствах. От такого не могут защитить обычные блиндажи и укрытия.

Зато нарком не упустил возможности доложить о разработке ракетного оружия и ракет исследовательского назначения. Рассказ о пьяном коте не вошел в доклад. Однако упоминалось, что как раз ксеноновые бомбы целесообразно использовать в качестве боеголовок. В качестве одного из преимуществ ракет подобного типа упоминалось: требования к точности для такого вида вооружений гораздо меньше, чем для ствольной артиллерии, даже большого калибра.

— ...промах на сто метров не спасает цель, будь то живая сила или техника, от полного уничтожения.

После заседания Политбюро изрядно повеселилось, выслушав рассказ про нетрезвого четверолапого испытателя. Но участники заседания также весьма прониклись от осознания невиданных возможностей новых видов вооружения, хотя товарищи с военным опытом задали множество вопросов.

Два линейных германских корабля вполне можно было посчитать красивыми.

Несомненно, к такому выводу пришел бы тот, кто видал их на картинках. Пожалуй, то же самое подумал бы индивид, узревший 'Бисмарка' и 'Принца Ойгена' вживую и на полном ходу, но лишь в профиль.

Зрелище этих гигантов с носа или кормы могло внушить другие мысли. Скорее подумалось бы не о красоте, но о чудовищной мощи. И это соответствовало истине.

Не то, чтобы любоваться было некому — скорее те, кто имел возможность глянуть со стороны, были в данный момент заняты совершенно иными делами. И потенциальными зрителями были сплошь германские моряки из состава эскадры — ибо англичане не могли увидеть эти великолепные создания немецкого кораблестроительного гения ни в перископ (британские подводные лодки в том районе отсутствовали), ни выпуклым глазом летчика (самолеты пока что не поднялись с палуб авианосцев). Справедливость требует отметить: немецких U-ботов тоже вблизи не было. Что до советских лодок, то им было категорически запрещено поднимать перископ, если существовала хоть малейшая вероятность его обнаружения. Впрочем, в данный момент они находились в ином месте. И уж точно их экипажам было не до праздного любования. Подводники работали.

— Есть контакт. На пределе. На азимуте двести пять. Через пять минут смогу сосчитать. Так... Четверо линейных, точно, а еще крейсера, и эсминцы.

При всем опыте главстаршина Григорий Либерман ошибся, доверившись отменному музыкальному слуху. Два авианосца им были приняты за корабли линии, что, разумеется, не соответствовало истине. Но через десять минут эта ошибка им же была исправлена:

— Виноват, товарищ командир, два авианосца. Сигнатуры опознаны. Один — 'Арк Рояль' . Второй — 'Глориес'. Кроме того, в ордере линкор 'Принц Уэльский' и еще один... ага, 'Родней'. Эсминцы класса 'джей', восемь штук. Крейсера класса 'Шеффильд'...

Командир 'третьей' Федор Видяев быстро, но без суеты прикидывал на планшете возможности атаки. Таковая была; три торпеды по одному авианосцу, не более, да и те почти на пределе дальности. Тратить все шесть в залпе решительно не хотелось.

Ход эскадры сильно сдерживал линкор 'Родни' — у него паспортная скорость была 23 узла. Скорость авианосцев могла быть больше, но им доктор прописал не навязывать свое общество солидным ребятам с солидными стволами.

Видяев не мог этого видеть (расстояние превышало десять миль), но на палубе авианосца суетилась команда, готовящая торпедоносцы к вылету. Впрочем, дистанция быстро сокращалась.

Командир хлопнул ладонью по выкрашенной в легкомысленный желтенький цвет колонне перископа. Это была его личная счастливая примета.

— Атакую 'Арк рояль'! Три торпеды! БИУС!

Бесстрастные механизмы и электронные приборы подтвердили: цель захвачена, три торпеды готовы к пуску.

— Товсь! Пуск!

По уже заведенному порядку, командир в момент пуска первой торпеды привычным движением включил секундомер на руке. Старший помощник сделал то же самое.

В самый последний момент командир увидел, что с палубы авианосца стартует биплан. Он сразу же подумал, что если летчик заметит подлодку, то сам бомбить, понятно, не сможет (глубинные бомбы на 'суордфишах' не предусматривались), но уж точно сумеет навести резвые эсминцы. По паспорту они выдают тридцать восемь узлов, а даже если по факту тридцать пять — и того хватит, чтобы перехватить 'ниночку'. Точный расчет показал бы, что заметить подлодку с этого торпедоносца невозможно, но как раз считать было некогда. В любом случае Видяев следовал приказу на мгновенный уход с места атаки.

— Убрать перископ! Погружение на сорок метров!

Лодка медленно набирала цифры по глубиномеру.

То, что торпеды взорвались, слышал весь экипаж. Но до поры до времени никто не знал, где именно они взорвались.

— Курс сто сорок пять, держать шестнадцать узлов.

Эсминцы бомбили добросовестно, хотя акустики шумов от подлодки не слышали, и асдики ничего не ловили. Но у английских противолодочных сил был громадный опыт, больше, чем у флота любой другой страны. Зная характеристики немецких подлодок, они примерно представляли себе, где та могла бы находиться в момент атаки. А поскольку шумов от нее не было, то она, вероятно, уходила на предельной глубине и на самом малом ходу. Лечь на грунт при глубинах больше трехсот пятидесяти метров — невозможно.

Н-3 уже ушла на расстояние больше мили от места пуска торпед. Видяеву до последней степени хотелось подняться на перископную глубину, но он мужественно боролся с искушением.

— Судя по тому, как бомбят, попали мы в точечку, Федор Алексеевич, — с плохо скрытым удовлетворением заметил командир БЧ-1, он же старший штурман Янакин. По правде говоря, его отец носил фамилию Янакис, но его уже давно не было в живых, а матушка чуть переделала фамилию (в двадцатые годы это было совсем просто). Греческие корни давали о себе знать: штурманское дело Костантин Янакин знал отлично. Дополнительное обучение, необходимое для БЧ-1 'ниночки', он проходил с упорством, достойным высших похвал.

— Шумы от 'Арк рояля' не слышны. А второй уходит на полном ходу, крейсера с линкорами тоже, — доложил акустик. Он промолчал о том, что на слух не может различить, сколько эсминцев ходит по поверхности, вслушиваясь гидрофонами в любой подозрительный шум и время от времени сбрасывая бомбы.

— Вторая цель идет аккурат в зону 'единички', — резюмировал командир.

В тот момент никто из экипажа 'тройки' не знал, что одна из торпед взорвалась не под днищем цели. Под раздачу попал эсминец 'Джарвис', оказавшийся на пути торпеды. По неизвестным причинам та среагировала на магнитное поле британского корабля. Ему торпеды, рассчитанной на то, чтобы топить линкоры, хватило через клотик. Мнения немногочисленных очевидцев разделились: одни полагали, что сдетонировал боезапас, и в результате корабль разорвало пополам, другие считали, что взрыв лишь перебил киль, и оттого незадачливый эсминец просто разломился. Что бы там не произошло, половинки корабля Его Величества ушли под воду меньше, чем за четверть часа, но сорок два человека из экипажа все же спаслись.

Положение авианосца любой наблюдатель охарактеризовал бы как 'тяжелое'. Правда, пожара не случилось — а именно его стоило бы ожидать. Авиационный бензин воспламеняется весьма легко, это вам не мазут. Размер пробоин оценить было трудно, но их оказалось вполне достаточно, чтобы 'Арк ройял' получил нарастающие дифферент на корму и крен на правый борт. Первое обстоятельство, формально говоря, не влияло на боеспособность (конечно, при условии сохранения хода). Крен удалось остановить на уровне шестнадцать градусов. Это обстоятельство ставило под вопрос взлет с палубы и практически исключало посадку. Так, по крайней мере, думали советские подводники, поскольку авианосный опыт у них отсутствовал от слова 'полностью'. Ну, а потеря скорости до пятнадцати узлов выглядела чистой мелочью. Впрочем, борьба за остойчивость шла с полным напряжением сил экипажа.

В момент взрыва три торпедоносца уже находились в воздухе. Четвертый был на старте. При звуке взрыва пилот принял тактически верное решение: махнув рукой технику, он дал сигнал к убиранию колодок. Прогретый двигатель и так ревел на полных оборотах. 'Суордфиш' рванулся, набирая скорость, по все еще горизонтальной палубе — и успел взлететь. Расчет был точен. Находясь на поврежденном авианосце, летчик рисковал как бы не больше, чем в боевом вылете. Пожар на 'Арк ройяле' виделся весьма вероятным.

Везение 'Глориеса' было другого сорта. В части выпуска авиагруппы он преуспел больше: аж целых двенадцать торпедоносцев успело взлететь до момента попадания трех торпед. Однако мы имеем некоторые основания предположить, что три торпеды под днищем — это в полтора раза хуже двух. Примерно. Поверить этот тезис экспериментом несколько затруднительно. Видимо, от сотрясения бензопроводы оказались поврежденными. Короче говоря, 'Глориес' загорелся, и почти невидимое пламя было как раз от авиационного бензина. Пожар начался на корме, но быстро разгорался по миделю. После нескольких докладов от командиров пожарного дивизиона и от трюмных капитан Ойли-Хьюз отдал приказ прекратить борьбу с огнем и водой, а экипажу спасаться, пока еще это было возможно.

Любой игрок в карты, даже если он с небольшим опытом, знает явление 'карта пошла'. В такое верят даже те, кто играет в высокоинтеллектуальные карточные игры: не случайно ведь среди преферансистов бытует присказка: 'Мизеры ходят парами.' Люди рискованных профессий (а летчики палубной авиации, без сомнения, к таковым относятся) также вполне допускают возможность неслыханного везения. На нее, разумеется, полагаться нельзя... но ведь бывает же!

Госпожа Удача улыбнулась пилоту последнего 'суордфиша', взлетевшего с палубы 'Арк ройяла', во все зубы, сколько их там у нее есть. Для начала торпедоносец просто оказался и удержался в воздухе вместо того, чтобы плюхнуться в серые морские волны и сгинуть там без следа. Но, как выяснилось позже, вышеназванная дама продолжала держать улыбочку. Сублейтенант Лоренс Каммингс не особо долго задумывался над этим, он догнал своих товарищей и, встав в строй, аккуратно вел машину. Машинально он отметил, что курс оставшейся на ходу эскадры надводных кораблей совпадает с его собственным.

Было бы совершенно неправильным думать, что с увеличением количества атакующих торпедоносцев вероятность быть сбитым для каждого отдельного самолета остается постоянной. Зависимость эта нелинейная. Налет полным комплектом палубной авиации с двух авианосцев — а это девяносто шесть машин — вовсе не означает, что атака вшестеро меньшим количеством машин даст такой же процент потерь.

Приказ эскадрилье был однозначным: атаковать надлежало лишь 'Бисмарк'. И он был выполнен.

Противовоздушная оборона немецкого линкора работала с полным напряжением сил. На дальней дистанции хлестали одиночными выстрелами крупнокалиберные зенитки. Это дало минимальный успех: лишь один торпедоносец дернулся в воздухе и... нет, он не упал, но стал планировать с очень осторожным разворотом. Видимо, осколок повредил двигатель, и летчик всеми силами пытался дотянуть до своих. Когда 'суордфиши' начали снижаться, по ним, захлебываясь очередями, заработали многочисленные зенитки малого калибра. Особо меткие (или удачливые) наводчики ухитрились разрезать целых два торпедоносца пополам. Так, по крайней мере, утверждали эти везунчики уже после боя, хотя в кубрике их слова подвергали сомнению. Еще один самолет взорвался в воздухе — видимо, от прямого попадания снаряда в торпеду.

Когда же 'суордфиши' легли на боевой курс, то есть снизились до предписанной высоты сорок футов, к зенитной артиллерии присоединились орудия главного калибра. Раньше такого ни в одном флоте не делали. Столбы воды от падения восьмисоткилограммовых снарядов вздымались выше мачт самого линкора — а это составляло двадцать два метра. И такие меры подействовали — почти.

Сбитыми еще до сброса торпед оказалось целых шесть английских самолетов. Двое задели столбы воды; этого было достаточно, чтобы крыло оторвало напрочь. Зенитчики огнем почти в упор расстреляли еще четверых. И все же шесть торпед пошли в воду.

Трое летчиков сбросили торпеды без толку. Один из них держал высоту не сорок футов, а прилично за сто — и разбил свой груз о воду. Двое просто плохо нацелились из-за спешки и промазали. Правда, линкор при этом уклонялся от попаданий энергичными маневрами.

Одна торпеда точно шла в цель — и не дошла. Разумеется, никто не дал себе труда выяснить ее печальную судьбу. Еще одна торпеда банально не взорвалась.

Судьба не обидела сублейтенанта Каммингса своей благосклонностью. Именно его оружие поразило цель. Больше того, она нанесла ущерб немецкому линкору. Чего уж мелочиться: повреждение оказалось весьма серьезным.

Торпеда, 'как и тогда', попала в левый борт под румпельным отделением левого руля. Последствия оказались во многом такими же. Сходство состояло в том, что рули в тот момент оказались переложенными для маневра, в результате их заклинило в положении 'лево на борт'.

Между тем ветреница Удача продолжала бессовестно подыгрывать английскому пилоту. Его машина получила настолько незначительные повреждения, что их, можно сказать, вообще не было. Сублейтенант глянул на компас, убрал газ до минимума, лег на курс, ведущий к своим авианосцам (уж там-то должны были нарезать круги эсминцы), и стал пристально вглядываться в горизонт. Малокалиберные зенитки, правда, постреляли вслед, но успеха не достигли. Они и не усердствовали: командиры расчетов получили приказ всеми силами беречь снаряды. Никто на 'Бисмарке' не знал, что стряслось с английскими авианосцами, и потому предположение о повторном налете вовсе не казалось фантастичным. А героический и удачливый торпедоносец благополучно долетел до эсминцев, заранее зная, что посадить машину на палубу не удастся. Его заметили. Штурман почти сразу же связался со своими и попросил подобрать экипаж, поскольку они-де намерены прыгать. Сажать машину на воду пилот поопасался. Судьба и тут была щедра: сублейтенанта и второго члена экипажа вынули из воды чуть ли не через три минуты после приводнения. Возможно, именно Фортуна распорядилась насчет хорошей порции шотландского виски, каковую старшина спасательной партии влил в спасенных. В результате баловни судьбы даже не подхватили насморк.

Но дальнейшие события пошли вбок. Линкор 'Бисмарк' ход потерял лишь частично, но, как скоро выяснилось, восемнадцать узлов были ему по силам. Маневренность оставляла желать много лучшего, но все же с грехом пополам корабль мог управляться. А рядом был верный товарищ 'Принц Ойген', не считая группы эсминцев. В другом мире адмирал Лютьенс приказал всем уходить. В этот раз он не видел к тому оснований. Но разведка была нужна, вот почему катапульта вытолкнула в воздух гидросамолет 'арадо'. Тот с трудом, но успел долететь и высмотреть нужное.

Даже в ясную погоду с дистанции сорок миль горящий авианосец не видно ни одному сигнальщику, хоть заберись он на топ мачты. А тут над морем собиралось некое подобие тумана. Но даже не в самых благоприятных условиях дым от пожара оказался замечен с высоты четыре тысячи метров. Через считанные минуты авиаразведчик углядел еще один авианосец. Рассматривая противника с кормы, любой наблюдатель зафиксировал бы сильный крен. А немецкий пилот подслеповатостью не страдал. Вот дифферент было бы трудновато заметить.

Главный вывод был сделан: два авианосца явно повреждены. Тот, который горел, вообще можно было сбрасывать со счетов. Но и накренившийся наверняка не был способен ни выпускать, ни сажать свою авиагруппу.

У летчика был приказ не выходить в эфир без самой крайней необходимости, так что и факты, и выводы могли вполне себе подождать. Даже такие радостные.

И все же серьезный промах авиаразведчик допустил. Он банально не заметил группу надводных кораблей, оказавшуюся чуть севернее. Между тем эта часть эскадры даже в отсутствие авиаподдержки могла серьезно осложнить жизнь 'Бисмарку' и его товарищам — и это в самом лучшем случае.

Английский вице-адмирал Холланд пребывал в тактических раздумьях. То, что авианосцы стали жертвами внезапной атаки немецких подлодок, сомнений не вызывало. Намного сильнее корежила мозги загадка: почему приоритетной целью были выбраны именно они, а не линкоры, которые, по убеждению любого командира Королевского флота, куда опаснее для надводного противника. Еще более интересным виделся вопрос: откуда вообще взялись эти субмарины? Сопровождать мощную корабельную группу подлодками — идея не из умных. Скоростные надводные корабли будут связаны тихоходами.

Мелькнувшую мысль адмирал решил проверить на офицерах своего штаба. Разумеется, те не подвели: представленный тактический расчет по пути, времени и скорости однозначно указал: немцы просто не могли вести за собой хвост из подлодок. Разве что их отправили на известную позицию заранее... но как можно загодя определить, где та самая позиция?

Но уж в любом случае рванувшие с места атаки надводные корабли имели все возможности оставить наглых гуннов за кормой. Так бы и было, но вмешались внешние силы.

Судя по шумам, группа шла полным ходом. Командиру 'четверки' Колышкину это доложил вахтенный акустик. Но от торпед, будь даже те установлены не на максимальную скорость в сорок пять узлов, а на 'экономический ход' (жалких тридцать пять), надводные корабли уйти не могли. Разумеется, при ситуации, когда торпеды пускают почти перпендикулярно курсу эскадры с дистанции тридцать два кабельтовых.

Целью был выбран линкор 'Принс оф Уэлс' просто потому, что он находился ближе другого линкора. Накопленный опыт подводника предписывал атаковать с перископной глубины, хотя руководство прямо утверждало, что зрительное сопровождение не обязательно. Торпед было пущено аж целых три.

Дисциплина взяла верх. Н-4 ушла с перископной глубины сразу же после пуска, развернулась и в полном соответствии с приказом легла на курс к базе.

Звук от трех попаданий был недвусмысленным.

— Шума винтов от цели нет, — доложил акустик. А через три минуты последовало: — Еще взрыв... нет, больше.

Доклад вызвал радостные и частично цензурные комментарии товарищей в центральном посту.

— Похоже, Магомед влепил куда надо.

— Нет шума от линкоров! Эсминцы... те бомбят, точно.

Акустик докладывал по уставу, но частично эта информация была лишней. Взрывы от торпед и от глубинных бомб и так были слышны.

Обе 'ниночки', атаковавшие английские линкоры, тихо уходили на север. Приказ был однозначен: никаких добиваний! Всплытие под перископ у них планировалось не раньше наступления сумерек, то есть через шесть часов. Летний световой день в тех широтах был короче, чем 22 июня, но все равно длинный. Расчет показывал, что к тому моменту аккумуляторы надо будет подзарядить. Также в заранее заданное время предписывалось выйти на связь.

Положительно, у судьбы случился День юмора.

По всем оценкам линкору 'Принс оф Уэлс' надлежало отправиться на дно Атлантики. Три торпеды, да не простые, а с усиленным зарядом! И все же английский корабль, набрав три тысячи тонн воды, лишившись хода, умудрился спастись. Ну не сам, конечно: с помощью аварийных команд, перебравшихся с крейсеров 'Сассекс' и 'Шеффилд' и перебросивших электропитание ради включения всех водоотливных устройств. У самого линкора трюмные команды пострадали как бы не больше прочих. Вице-адмирал Холланд распорядился немедленно вызвать океанские буксиры, что и было сделано. До базы подранка повели со скоростью, внушавшей ужас: аж целых пять узлов.

'Родни' пострадал куда больше. Один из взрывов перебил киль и разрушил сразу три переборки. Англичане не сдались без боя, но силы были неравными. Под угрозой затопления котлы пришлось погасить. Течь сдержать не удалось. Через два часа с небольшим линкор затонул, не переворачиваясь, что дало возможность спасти всех, кто не погиб при попаданиях торпед.

Ланселот Холланд принял тяжелое решение: отменить атаку на немецкую эскадру. Даже при том, что подвижность 'Бисмарка' упала, это грозило полным разгромом: артиллерия у немецких линейных сил сохранилась.

Но эсминцы получили приказ: выделить специальную группу на поиск тех подлодок, которые с такой дерзостью устроили налет на линейные силы Королевского флота. Имелся риск схлопотать повторную атаку, но английский командир решил довериться чутью, а оно говорило, что лодки постараются уйти.

Так и вышло. Эсминцы искали чуть не двадцать четыре часа, не прекращая утюжить близлежащие воды и стегать глубины импульсами асдиков даже в темное время суток. Никто не нашел ничего.

Гюнтер Лютьенс бросил короткий взгляд на британскую эскадру. Корабли разворачивались. А преследовать быстроходные крейсера хромым линкором со скоростью восемнадцать узлов — ну нет!

Немцы ушли безнаказанными. Или уцелевшими — это как посмотреть.

Глава 12

Ни в одном флоте мира гибель аж трех кораблей линии (а авианосцы вполне могли к таким относиться), а также тяжелейшее повреждение еще одного не осталось бы без 'разбора полетов'. Королевский флот, понятное, дело, следовал этому правилу.

Всех акустиков, всех операторов эхолокаторов опросили с максимальной въедливостью. Акустики были тверды, как скалы Дувра: не было шумов от винтов подлодок. Вот это и показалось странным понимающим людям, в том числе коммандеру Уоррену Дарлингтону. Своими соображениями он поделился с коллегами по расследованию:

— Ну хорошо, допустим, что гунны после атаки сразу ушли на большую глубину, и потому асдики ничего не могли поймать. Допустим, что они удачно выбрали позицию для атаки. Но выходили они на нее под перископом и под электродвигателями, а не дизелями — иначе их бы услышали. Атаковали также в перископном положении, это очевидно. Но ведь после атак охота длилась сутки. Сутки! Лечь на грунт в этом районе невозможно: глубины не позволяют. Сколько 'семерка' или 'девятка' могут продержаться, не вентилируя отсеки и, главное, не подзаряжая аккумуляторы?

Довод был более чем весом. Из него можно было сделать печальный вывод: гуннам удалось сделать бесшумную подводную лодку. Или скорее малошумную, ибо совсем бесшумных просто не бывает. Члены группы следователей переглянулись. Видимо, каждый из них пришел к этой мысли. Но тут встрял неприметный человек, не носивший форму, который был представлен как специалист по снабжению. О его настоящих обязанностях все моряки догадывались, но вслух не говорили.

— Джентльмены, из ваших собственных данных я делаю вывод, что подводная лодка могла выйти на атакующую позицию, не выдавая себя шумом, лишь на самом малом ходу и в подводном положении. Волнение в тот день было малым — следовательно, велика вероятность обнаружения перископа. Но допустим даже, что каким-то образом сигнальщики его проглядели. Точнее, их проглядели, поскольку вы полагаете, что подлодка была, как минимум, не одна. Я задаю вопрос: откуда наши противники знали точный путь следования эскадры вице-адмирала Холланда? И можно ли объяснить случившееся лишь удачей?

Последовал еще один обмен взглядами. Слово взял все тот же неугомонный Дарлингтон:

— Если позволите, сэр, объяснение может найтись. До этого подводные лодки противника по шумовым характеристикам не являли собой нечто выдающееся. Вполне готов допустить разработку и конструирование бесшумных движителей для подводных лодок. Но, видимо, подобное пока не поддается серийному изготовлению. Пусть даже этих бесшумных субмарин было четыре... шесть... восемь, наконец. Но это не сравнить с имеющимися шестью десятками. До этого момента, насколько мне известно, германские верфи строили лодки типа VII и IХ. Они весьма хороши, не спорю, но по шумности не могут сравниться с теми, которые атаковали наши корабли. А ведь подводная лодка — не тот корабль, который можно успеть построить за полгода. По моему скромному мнению, это дело разведки: предвидеть присутствие в море подобного противника.

Фраза выглядела не булавочным уколом. Какое там! Скорее это был выпад на рапире. Но представитель контрразведки был из тех, кто мастерски парирует удары:

— Эта версия, коммандер, в настоящее время отрабатывается. Спасибо, что обратили наше внимание. Однако наше дело — оценить возможность утечки данных.

Контрразведчик также прикинул вариант, который казался ему вероятным; впрочем, вслух ничего такого сказано не было. Он подумал, что экипажи в субмаринах были почти наверняка немецкими. Очень уж грамотными и эффективными оказались атаки. А вот происхождение лодок оставалось неочевидным.

Американцы? Ну нет, те хранить свои секреты не умеют. Адмиралтейство знало бы о подобных единицах флота.

Русские? Вот они как раз понимают толк в сохранении тайны. И в технике достигли удивительных высот. Но только не в массовом производстве, это все знают. Могли они построить малую (несомненно!) серию подлодок для Германии? Вообще говоря, да. Зачем? Как? На эти вопросы надлежало отвечать разведке.

Спихивание ответственности на кого-то другого — без этого направления деятельности не существует ни одна бюрократия. Английская исключения не составляла.

Иначе говоря, контрразведка прокукарекала. А с рассветом будут иметь дело другие.

Формально говоря, немцы имели все поводы шумно отмечать замечательную победу Кригсмарине. Однако вице-адмирал Дёниц (он тогда был именно в этом звании) лично попросил министра пропаганды не нагнетать эмоции вплоть до уровня восторга и экстаза. Обосновал он это тем, что не все данные собраны и что некоторые сведения могут представить собой государственную тайну.

У главного подводника Рейха была причина для беспокойства. Хотя в это же время его 'бородатые мальчики' действовали и даже кого-то там утопили, но ни один из них не доложил о славной победе в виде авианосца или линкора. Пока не доложил: не все вернулись на базу, а выходить в эфир с сообщением об успешной атаке, даже на сверхпривлекательную цель, было строго запрещено. Вице-адмирал приказал своему штабу проанализировать все маршруты вымпелов подводного флота Германии. Расследование было выполнено с истинно немецкой дотошностью. Вывод был однозначен: в районе боя немецких U-ботов просто не было. А кто тогда?

На докладе у гросс-адмирала Редера все эти резоны прозвучали. Командующий Кригсмарине отреагировал предсказуемо:

— Вы хотите сказать, Карл, что устроить этот погром могли только русские — хотя бы потому, что больше некому. Здесь вы весьма грамотно исключили французов и итальянцев. Соглашусь, пожалуй. Но тогда у меня будут вопросы. Как им это удалось? И зачем им это было?

Вице-адмирал умел держать удар:

— Сразу отвечу на второй вопрос, Эрих: не знаю. Это не в моей компетенции. Для ответа на первый вопрос нам нужно знать все подробности. Сейчас работает комиссия как раз с целью сбора информации.

Сказанное было правдой, хотя не всей. Штабисты Дёница деятельно занимались, в сущности, тем же, что и группа следователей британского Адмиралтейства. На работу подобного вида требовалось время.

Однако по прибытии на рабочее место Карл Дёниц закрылся в своем кабинете и приказал не беспокоить его в течение двух часов.

Его сверлила мысль, которую он не высказал начальнику. Советский Союз уже удивил Германию, причем несколько раз. А на память вице-адмирал никогда не жаловался.

Первым неприятным сюрпризом был стремительный разгром Финляндии, закончившийся показательным парадом (иного слова не подобрать) весьма передовой техники прямо перед окнами немецкого посольства в Хельсинки. Это никаким образом не входило в епархию вице-адмирала, но ведь беседовать за стаканчиком доброго рома не запрещено, верно? И уж точно никто не препятствовал в ходе разговора слушать и запоминать.

Вторым внезапным событием, которое, пожалуй, лучше было охарактеризовать эпитетом 'грозное', была знаменитая доставка незабудок рейхсмаршалу Герингу, гросс-адмиралу Редеру и самому фюреру. Последняя — чуть ли не в собственные руки. Дело было не в самом факте передачи этих чудесных цветов — нет, холодный пот мог прошибить любого понимающего человека от способа их доставки. По словам сведущих камрадов, русские продемонстрировали высочайший уровень развития бомбардировочной авиации.

Карл Дёниц глубоко уважал Гитлера. Больше того: от всего сердца восхищался. А ведь сам фюрер в политическом завещании признал, что русские не являются недочеловеками! Одного этого хватило бы твердокаменному национал-социалисту, каким был Дёниц, на признание правоты подобного убеждения.

Вот оценить противодействие налету британских бомбардировщиков на Баку моряк не мог. Он знал только то, что появилось в германских газетах: мол, сто шестьдесят бомбардировщиков были уничтожены при том, что потери русских в самолетах вообще равнялись нулю.

За этим ударом последовали еще два. Первым была постройка копии 'Адмирала Шпее'. Пусть по украденным чертежам. Пусть даже не таким грозным — впрочем, точно это не было известно. Но они это сделали, причем втайне. Вторым ударом были те подводные лодки, которые с таким успехом атаковали британцев. Может быть, сколько-то из них погибло. Но в открытой печати об этом не промелькнуло ни слова. Пожалуй, здесь мог бы сказать слово фрегаттен-капитан Лозе и его люди. Надо замолвить слово перед Эрихом: пусть отдаст приказ копать в этом направлении.

Выводы? Первый очевиден, но до него начальство всех рангов додумалось само: ни в коем случае не лезть в конфронтацию с русскими. Второй... да тоже очевиден: пытаться всеми силами наладить кооперацию в части производства вооружений и не только их. Ведь таковая уже существовала в тридцатые!

И Карл Дёниц принялся набрасывать тезисы.

Спору нет, эпическое поражение британской эскадры было весомой затрещиной Королевскому флоту. Но политические последствия оказались еще весомее.

Кресло под Уинстоном Черчиллем и в 'той истории' не было высокоустойчивым. На этот раз положение премьера оказалось откровенно шатким. 'Тогда' Британия столкнулась с откровенным врагом, который многократно бомбил ее территорию и откровенно угрожал десантом на Острова. В этот раз оппозиция имела на руках козыри в ассортименте. Да, было состояние войны, но на английскую территорию никто не посягал. Ну, пощипаны торговые суда, случалось такое. Кстати, тут отличились обе стороны. Но ведь именно коалиция из Франции и Англии объявила войну Германии, а не наоборот. Правда, французы от избытка ума сами устроили грандиозное наступление на Западном фронте, окончившееся полным провалом — так кто ж им доктор? Их предупредили. Вот английский экспедиционный корпус вышел из дела с минимальными потерями. Правда, самолеты с крестами разбомбили одно английское поместье, но в печати об этом говорили глухо. В сущности, пострадал один-единственный дом. Во всех случаях боестолкновений в море именно Королевский флот был нападающей стороной. И единственным его успехом был расстрел советского торгового судна, не несшего никакого вооружения.

Зато германские подводные лодки оказались более чем грозным противником. Чего стоил один лишь прорыв в Скапа-Флоу и торпедная атака, в ходе которой погибли два корабля линии! А тут еще попытка поймать превосходящими силами германские линкор и крейсер — и снова немецкие подводники показали зубы. Три, целых три корабля линии на дне Атлантики, а какие потери у противника? Слегка подбили линкор, который своим ходом дошел до базы. В отличие от английского — того пришлось тащить на буксире.

И чего ради все? Для спасения Польши? Не смешите. Устроить так, чтобы Германия воевала с кем-то другим — это да, усилия бы того стоили. Так ведь не хотят гунны воевать с теми, на которых их натаскивали.

Стране нужна передышка — вот каков был лейтмотив выступлений оппозиционных парламентариев. Кабинет министров вынужден был подать в отставку.

Само собой разумеется, те предварительные переговоры, которые враждующие стороны уже вели на нейтральной почве, продолжились, но в другом формате.

Перемирие с Германией, сиречь прекращение боевых действий на суше, на море и в воздухе, было заключено довольно быстро. Но вот переговоры о мирном договоре оказались очень непростыми.

Для германской делегации основным мотивом было: не мы начали эту войну, продолжения которой мы также не хотим. А такое продолжение окажется неизбежным, если Британия начнет накапливать силы.

В первую очередь имелся в виду флот, конечно. Немцы еще сорок лет тому назад обрели пиетет к Королевскому флоту; от некоторой боязни Кригсмарине так и не избавилось. И потому все британские пробные шары о наращивании количества вымпелов и о модернизации существующих воспринимались болезненно.

Английские представители упирали на безопасность морской торговли, указывая (справедливо), что для этого, собственно, британский флот и создавался. А торговля предполагалась не только с США, колониями и доминионами — нет, дипломаты рисовали величественную картину возобновления связей со всей новой Европой, в том числе странами Средиземноморья. Розовой краски при этом не жалели. Заодно упоминались явно немалые аппетиты Японии, которая уже влезла в зону интересов Британии в Китае.

Но в этой группе вопросов некоторые подвижки все же виделись возможными. Зато неожиданно для англичан возникло жесточайшее противостояние при обсуждении авиации.

— Мы не намерены терпеть наращивание мощи стратегического бомбардировочного авиафлота Великобритании, — не по-дипломатически резко заявил представитель Германии.

— У нас отсутствуют подобные планы, — вежливо улыбнулся англичанин.

— Насколько нам стало известно, в настоящее время ведутся неофициальные переговоры с США о продаже крупной партии стратегических бомбардировщиков, поскольку их аналоги в Великобритании не производятся.

— Нам о таких переговорах ничего не известно, — ответил английский представитель и сказал при этом чистую правду. Даже если бы сделку начали обговаривать в авиационных кругах, дипломатов низкого уровня о подобном просто не полагалось ставить в известность.

Немец крупно блефовал. Такие переговоры на самом деле не велись. Но о них прозрачно намекнули люди из советского полпредства. Кроме того, была высказана мысль, что даже если в настоящий момент соответствующее соглашение, скажем, с фирмой 'Боинг', не подписано, то, когда его все же заключат, угроза бомбардировок объектов на территории Германии станет реальной.

Не было сказано 'если заключат'. И немецкий представитель поверил русским или сделал вид, что поверил.

Соответствующие фразы были включены в немецкий проект мирного договора. Это имело большие последствия. Переговоры о нем сильно затянулись. Даже можно сказать: зашли в тупик.

Клемент Эттли, занявший премьерское кресло после и вместо Уинстона Черчилля, был политиком не из последних. Сразу же по падении предыдущего кабинета он приказал поднять уже готовые бумаги с разведывательными материалами и анализом, касающимся военных возможностей Германии. Вывод из них был вполне однозначен: Рейх в его нынешнем состоянии не только не готов к настоящей, полномасштабной войне с Великобританией — нет признаков того, что он готовится к таковой. И уж точно не выявилось ничего, что можно было бы счесть за подготовку к вторжению.

Стратегические бомбардировщики у гуннов отсутствовали — во всяком случае, в значимых количествах. Без мощнейшей бомбардировочной подготовки массированный десант выглядел немыслимым. Чем могли ударить немцы? 'Юнкерсами' и 'Хейнкелями'? Им нужны аэродромы, желательно побольше. А для истребительного сопровождения точно требуются аэродромы подскока, причем на побережье: радиус действия у Ме-109 любых модификаций раза этак в три меньше, чем у бомбардировщиков. На создание взлетно-посадочных полос, всей инфраструктуры и запасов ГСМ требовалось какое-то время. Уж точно для армады такого не создать в пять минут. А самое главное — подобные действия никак не могли остаться незамеченными. Уж чего-чего, а дружественных глаз во Франции англичанам хватало. Так ведь нет, никаких подобных работ не велось.

Правда, в фазе достройки находился первый авианосец Германии. Но в Адмиралтействе прекрасно сознавали, что для полноценной флотской единицы ему еще расти и расти, даже если его введут в эксплуатацию прямо сей момент. Особенно если учесть, что опыт Кригсмарине в части применения авианосцев был не нулевым, но весьма к тому близок. Собственно, весь опыт исчерпывался практикой борьбы с авианалетами на надводные корабли. Не считать же за палубную авиацию те гидросамолеты, которые имеись по штату на кораблях линии.

Вот подводные лодки — это да, опасность. Но и то сказать: агенты, крутившиеся вокруг немецких верфей, регулярно докладывали, что на таковых заложены и строятся лишь известные типы подводных лодок: 'семерки' и 'девятки'. Ну, модернизируют их помаленьку, но ничего принципиально нового.

Надо отдать должное новому премьер-министру: он пренебрег мелочными соображениями и предложил (правда, сначала в частной беседе) Черчиллю должность Первого лорда Адмиралтейства. У Эттли были причины для столь парадоксального хода. Он прекрасно знал сэра Уинстона и всю громадную силу его воли. А в части флота принимать требовалось скорее политические, чем технические решения. Кроме того, 'Бульдог' имел опыт работы именно на этой должности. Бывший премьер дураком не был и предложение принял.

По приходе на базу командиры удачливых советских подводных лодок устроили совещание между собой. Конечно, до этого из них выжали все мыслимые отчеты, и длительность писанины при этом исчислялась часами. Конечно, и помимо бумагомарания нашлись неотложные дела. Вышеуказанные товарищи проследили за отправкой экипажей на отдых, пусть даже не сами это организовывали. Но совещание — оно было положительно необходимо.

В компанию к доблестным морякам затесались четыре бутылки водки. Правда, одну из них практичный Колышкин немедленно заныкал 'на потом'. Закуской служил нежнейший палтус, вчера еще резвившийся в Баренцевом море. Так, по крайней мере, уверял рыбак, продавший означенное лакомство. И семга! И банальный для северян, но неслыханный в Москве хариус! Красная икорка!

Да чего там говорить, все условия для плодотворной работы были созданы. И таковая не замедлила начаться.

— По уму, так мы должны Сергей Василича по гроб жизни водкой поить, — сентенциозно молвил Федор Видяев.

Тезис не встретил отчетливого противодействия, однако командир Н-3 решил подкрепить:

— Будь мы, к примеру, на 'щуках' — при таком количестве эсминцев могли бы не уйти оттуда. Можно попробовать по записи шумов вычислить все перемещения англичан, но даже сейчас уверенно скажу: лично меня не слышали. Просто вот как глухие. То есть на меня не реагировали.

— Не они глухие, а мы тихие, — уточнил Гаджиев. — Я тоже подумал, что нас заметить нельзя.

— Но водкой мы этого товарища поить не сможем, — вдруг выдал парадоксальную фразу Колышкин. Сказано было многозначительным тоном и сопровождалось усмешкой, хотя сам предмет беседы вроде как не располагал к шуткам.

— Это почему? — наивно удивился Фисанович.

— По этому самому, — последовало уточнение. — Он водку вообще не пьет. Коньяк, да и то наперстками. Мне рассказывали...

Последовал пересказ о том, как Чкалов проспорил пари. История изобиловала подробностями, не имевшими отношения к действительности, но занимательность от этого не пострадала.

— А и правда, надо бы ему что-то этакое... флотское... нет, подводное... — Федор Видяев сделал уточняющий жест рукой, который, впрочем, не сильно прояснил смысл.

— Не только лодки, — вдруг бросил загадочную фразу Магомед Гаджиев. И повторил с особым нажимом: — Не только лодки.

Дав участникам совещания вслушаться, он продолжил:

— Еще торпеды.

Несомненно, этот тезис надлежало запить и заесть, что и было проделано со всем тщанием.

А Гаджиев продолжал развивать мысль:

— Расспросил я своего акустика, пока шли на базу. Гена Милых, уралец он, из лесовиков, слух, как у кошки. Вот он и отметил: у тех торпед, которые нам выдали, звук отличается сильно от пятьдесят третьих. Не визгливый, а глухой, и слабее гораздо.

— Так что, выходит, и лодки наши тихие, и торпеды?

На этот риторический вопрос Видяева последовало неадекватное поведение Колышкина. Капитан второго ранга вдруг застыл с недопитым стаканом в руке, потом осторожно поставил его на место. Японцев за этим столом не было, иначе кто-то из присутствующих обязательно бы констатировал состояние 'сатори' .

— Я догадался!

Не только присутствовавшие — и куда более проницательные личности не дошли бы своим умом до смысла этой загадочной фразы. К счастью, командир Н-4 озаботился разъяснением:

— Я догадался, почему наши лодки носят в серии букву 'Н'.

Иван Александрович совершенно не был по натуре интриганом, но как раз в данном случае проявил себя таковым. Это новообретенное качество, разумеется, вызвало поток вопросов:

— Имеешь мысль — так поделись.

— А доказательства есть?

— Да какие там, к разэтакой матери доказательства — ты говори, Иван, мы слушаем в шесть ушей.

— Почище любого акустика!

— Так вот. Буква 'Н' означает 'неслышная'.

Несколько секунд подводники переваривали догадку. Потом пошли осторожные возражения:

— Может, скорее 'невидимая'? Мы в надводное всплываем — сам знаешь, как часто...

— Нет, и не слышно нас тоже. А это важнее.

— Или 'незаметная'.

— Точно. Не засечешь ни глазом, ни ухом.

Гаджиев решил внести позитивную ноту в обсуждение.

— Так и хорошо, что мы незаметные! Пусть и дальше не замечают... хотя нет, пусть замечают, но только в наградных листах.

Про себя Магомед Иманутдинович добавил 'иншалла'. Вслух промолвить такое было бы политически неправильно.

Грянул хохот. Тема была родной и близкой. Правда, командующий подводными силами Северного флота капитан второго ранга Павлуцкий отчетливо дал понять, что очередные звания — вещь вполне возможная, но насчет наград он-де не ручается, хотя и попытается пробить. Это было правдой. Ордена и медали имеют обыкновение сильно сверкать и привлекать ненужное внимание. В данный момент это было бы со всех точек зрения нежелательно. А личное мнение товарищей подводников в данном случае было почти что незначимым.

Наутро после этого, без сомнения, плодотворного совещания, случилось аж два неприятных события. Первое было вполне ожидаемым, именовалось 'бодун'. Что-то вроде мухи в борще: не катастрофа, но удовольствие маленькое. Второе выразилось в курьере, который доставил бумаги с грифами, принятые под расписку. Сопроводительное письмо предписывало тщательное изучение сих документов.

Фисанович прочитал первым. Слегка отредактированная версия его речи была такой:

— Едрит твою индейку! Вот же работают! И откуда так охренительно быстро взяли? Сексуальных приключений им вдосталь с различными деталями металлоконструкций!

Менее эмоциональной выглядела реакция Видяева:

— Да, разведка работать умеет. А все заметили качество печати? Ставлю ту самую бутылку, это работали люди Сергей Васильевича, — забегая вперед, отметим, что предложенное пари никто не принял. — А знаете, товарищи, придется ведь менять схемы атаки. Если действительно первая торпеда обездвиживает, а вторую и третью пускать по миделю и по носу без наведения по кильватерному следу — его ведь не будет — да не в днище, а в борт, тогда цель просто перевернется. Надо отработать с командным составом. Да и торпедистов погонять.

Глава 13

Тот самый колокол, который звонит по заинтересованным гражданам (или господам), можно и не услышать, если чуткости не хватает. Но это был не тот случай. Люди, по которым отзванивали, не были обижены ни чутьем, ни сообразительностью, ни опытом.

Звонков, собственно, было несколько.

Первым из них был тот факт, что германское производство вдруг обошлось без американских кредитов. И не потому, что валюты имелось в избытке: просто резко похудел портфель заказов комплектующих, запчастей и расходных материалов. Не потребовалось много времени и усилий, чтобы выяснить: поток перехватили русские. Частично, разумеется: для изделий, защищенных германскими патентами, объем заказов лишь уменьшился, но не обнулился.

Вторым звонком прозвучало отсутствие внятной реакции британцев на предложения о крупной поставке продукции американского авиапрома. США очень рассчитывали протолкнуть договор о продаже огромной партии своих бомбардировщиков. Речь могла идти о восьмистах машинах класса А-20 в различных модификациях, и, что гораздо важнее, большой партии самолетов В-17 — тех самых, которые еще в 1935 году получили прозвище 'Летающая крепость'. Оно стало торговой маркой, и под ней эти машины выпускались еще много лет. Слов нет, по тем временам самолет был техническим совершенством. У него имелся прекрасный бомбовой прицел 'Норден', аналогов которому не существовало ни в одной стране. То самое, что надо для удара и по городам, и по промышленным объектам.

Третий сигнал, вообще-то, звучал уже давно — аж с 1939 года. На Россию было наложено моральное эмбарго за нападение на Финляндию, и если до этого русские охотно покупали технологии и даже целые заводы, то после этого канал был перекрыт почти наглухо. Но удивительное дело: эти санкции не оказали заметного воздействия. СССР и прежде закупал технологические цепочки и даже целые предприятия у Германии, и портфель заказов рос год от года. Но также очень многое русские строили сами.

Ну, а четвертый звонок прозвенел чуть позже третьего — это когда немцы вежливо, но твердо отказались даже думать о войне с Советской Россией и, разумеется, готовиться к таковой. По сей причине не нужны были Германии мощные кредиты на военное производство. При том, что русский военный флот казался откровенно слабым — у них даже своих линкоров и авианосцев не было! — их сухопутные войска продемонстрировали очень недурное техническое оснащение и обученность в войне с Финляндией. Дабы никто в этом не усомнился, Сталин устроил военный парад с демонстрацией своей техники прямо в Хельсинки. Правда, русские танки проутюжили мостовую не рядом с американским посольством, так что пришлось разведке Соединенных Штатов довольствоваться скверными фотокопиями, полученными от англичан. На снимках красовались сверхтяжелые танки с явно противоснарядным бронированием и пушками с калибром, внушающим уважение. И еще были танки, попадавшие в категорию средних, у тех пушки были поскромнее. В довесок от британцев пришли данные о боевых автожирах с пушечным вооружением и ракетами впридачу. Правда, эти летательные аппараты были не так уж хороши в воздушном бою. Из шведского источника поступило сообщение: скорость у них меньше, чем скорость даже финских истребителей, а один автожир удалось подбить из противотанкового ружья. Правда, пилот ухитрился посадить горящую машину на своей территории. В сумме впечатление о качественном уровне советского оружия было благоприятным, чего нельзя сказать о количественных характеристиках. Иначе говоря, новейших типов вооружения у них имелось удручающе мало. Этого стоило ожидать. В части массового изготовления качественной продукции Советский Союз уступал даже Германии и Англии, не говоря уж об Америке. Гитлер обязательно воспользовался бы этим. Но у Гесса нутро оказалось послабее.

Именно на эти темы пошли разговоры на флоридском частном пляже. Господа, собравшиеся под навесом с бокалами в руках, не были промышленными воротилами. Правда, у них имелась некоторая доля в акциях предприятий, изготавливающих как вооружение, так и продукцию гражданского назначения. Они не владели банками, хотя энная доля банковского капитала была в их владении. И транспортом они впрямую не занимались, хотя и там отличались значительным влиянием. Уж точно они не носились взбешенными трясогузками по Нью-йоркской фондовой бирже, продавая и покупая акции.

У этих людей в руках было нечто большее: возможность устанавливать тенденции, чем они и пользовались. Экономический (и не только) курс страны был в их руках.

— ...вы ошибаетесь, Тед. Не только нефть. Еще и смазочные материалы. Их тоже поставляют русские. Мои немецкие источники подтверждают: все очень хорошего качества...

— ...они бы не отказались, но им столько не нужно...

— ...на самом деле это не кризис. Производство не падает, оно просто не растет. Из этого застоя надо выбираться...

— ...даже и пробовать не буду. В конгрессе и сенате позиции изоляционистов сильны, как никогда, и президент ни в коем случае не пойдет...

— ...никогда не говорите 'никогда', Стэн. Так вот, если...

И тут атмосфера встречи переменилась. Заговорил молчавший до сих пор джентльмен, возраст которого можно было бы охарактеризовать как нечто среднее между 'пожилым' и 'старым'. И сразу жужжание голосов стихло. Видимо, этот господин пользовался повышенным влиянием. Выражения в его речи звучали в максимально парламентском режиме. Вздумай тот получить в театре роль грубияна-янки, отказ ему бы гарантировался.

— С вашего позволения, подведу итоги, джентльмены. Новая депрессия не нужна никому, нам в том числе. Следовательно, уровень производства нужно, самое меньшее, поддержать на прежнем уровне. Лучше, повысить, понятно. Но уровень потребления должен идти вслед за производством. Без расширения рынка мы не обойдемся. Однако война в Европе видится маловероятной. Никто из крупных игроков не желает в нее ввязываться. Германия напугана до икоты возможностями мистера Сталина на суше, а на море она воевать просто не готова. Великобритания желает получить мирную передышку и накопить силы. Прекрасно, но восстановление флота и накопление вымпелов сверх прежнего уровня требует времени, а гарантий, что после этого британцы полезут в конфликт, никаких нет, поскольку и немцы тоже не сидят, сложа руки.

Авторитетный господин сделал паузу и обвел слушателей взором прищуренных глаз. Вообще облик оратора вызывал ассоциацию с капитаном дальнего плавания: зоркий и цепкий взгляд, загар и, главное, уверенность в голосе, как у человека, привыкшего командовать.

— Остается Япония. Организовать с их стороны повод к войне с Америкой труда не составит. Предъявить им ультиматум, принять который им не позволяет национальная гордость и пожалуйста — получите упреждающий удар. Японцы на это мастера. Русский царь имел соответствующий опыт. Но, если помните, русско-японская война была из тех, когда наибольшую пользу (и прибыль, конечно), извлекла не участвовавшая в ней напрямую сторона. У японцев есть лишь два направления для экспансии. Первое — это Юго-Восточная Азия, где находятся колониальные владения Англии, Франции и Голландии. Последние две страны можно заранее сбросить со счетов. Англия — другое дело. Но сейчас у нет достаточных сил, чтобы эффективно обороняться. Усматриваю тут риск для нас. Откусив от этих колоний, японцы могут возомнить о себе и посмотреть в сторону уже нашей сферы влияния. Марианские острова, Филиппины, Гавайи — вот территории, с очевидностью подпадающие под первый удар.

Докладчику даже не понадобилась карта Тихого океана. Слушатели знали ее наизусть.

— Второй возможностью для японцев видится советский Дальний Восток.

Говоривший сделал паузу. Кое-кто счел ее нарочитой — и правильно. Тут же возникло замечание:

— Японцы уже получили от русских при Номонгане. Они побоятся повторять опыт.

Похоже, смахивавший на капитана господин как раз этих слов и ждал.

— Именно это обстоятельство и предоставляет возможность для нас. Вооружение сухопутных сил у Японии слова доброго не стоит? Согласен. Но поставлять нечто лучшее можем мы. У них проблемы с горючим? У нас таких проблем нет. Их сухопутная авиация устарела? Наши мощности позволят продать японцам столько техники, сколько они будут в состоянии освоить. Вот над этим стоит работать.

Видимо, среди других джентльменов были знатоки географии. Только этим можно было объяснить вопрос, прозвучавший от сидящего за столиком совсем не старого господина с ласковым голосом прожженного адвоката:

— Сэнди, какой вы можете представить географическую цель Японии?

Ответ явно готовился заранее:

— Остров Сахалин — точнее, его северная половина. Там имеются месторождения нефти. Правда, сейчас японские концессии качают оттуда нефть, но русские могут в любой момент перекрыть им кран. И еще часть Сибири, являющаяся побережьем Японского моря. В этом случае остров Сахалин для нашего будущего союзника — неоценимый плацдарм, непотопляемый авианосец.

— А чем плох Китай?

— Тем, что южная его часть под сильнейшим влиянием англичан, и в данном варианте событий для Японии невыгодна война на два фронта сразу. А северная часть чуть не с начала века раздирается гражданской войной разной степени интенсивности. Пока что японцы без особых усилий удерживают территорию. Но как только среди китайцев найдется сильный лидер — Японию вышвырнут из Китая вообще и из Манчжоу-го, в частности. Особенно при получении помощи извне. И если у Сталина хватит глупости отказать такому лидеру в материальной поддержке, то ее предоставим мы. И отметьте, что в Китае своей нефти нет. И вообще с полезными ископаемыми трудности.

Заговорил некто третий. Судя по выправке и манерам речи, этот господин в свое время закончил Вест-Пойнт.

— Со стратегической точки зрения операция видится сомнительной. По Транссибирской железной дороге русские смогут доставить к театру военных действий столько резервов, что японцам с ними не справиться.

Докладчик со всей очевидность предвидел и это возражение:

— Эта дорога крайне уязвима. Диверсионные действия могут ее полностью парализовать. Взорвать тоннели или хотя бы часть их — и на год о доставке резервов можно забыть. Я уж не говорю о том, что и железнодорожные мосты можно разбомбить, если за дело возьмутся хорошие пилоты на хороших самолетах. Сами понимаете, джентльмены, что снабжение Владивостока морем при господстве японского флота над северным Тихим океаном — вариант чрезвычайно трудный. Но, разумеется, лишь при условии господства.

Тут же пришло возражение от одного из явно штатских джентльменов:

— Если глядеть со стратегической точки зрения, то Япония, ввязавшись войну на русском Дальнем Востоке, должна получить прибыль. Что вы можете им предложить?

— Я ничего не предлагаю и уж точно не японцам. Наоборот, хочу получить... Так вот: территориальные приобретения на азиатском континенте с немногочисленным населением — вот что может соблазнить Японию в качестве стратегического выигрыша. Американский интерес тут очевиден. Продажа вооружений — это первый момент...

Стоит заметить, что продавать не то, что сабли и патроны — танки, самолеты и даже боевые корабли никто из присутствующих не собирался. По крайней мере впрямую. И вообще любой понимающий человек скажет, что торговать деньгами намного выгоднее. Именно на это рассчитывали собравшиеся.

— ...но есть и второй. Когда Япония потерпит поражение от СССР, мы сами влезем в войну. И тогда получим деньги и от нашего славного правительства, и от японцев. Есть также вероятность, что получится продавать товары русским.

— Откуда у вас уверенность, что Япония проиграет? История ее войн с Россией отнюдь не однозначна.

— Россией правит не царь, а Сталин. Этого японцам хватит.

— А вы уверены, что конгресс и сенат одобрят военные действия за пределами США? Позиции изоляционизма все еще сильны.

— Одобрят, если произойдет нападение на корабль нашего флота или, еще того хуже, японцы атакуют нашу военно-морскую базу.

— О, в самом деле? — этот вопрос не означал скептическую позицию. Скорее он означал что-то вроде: 'А, вот как вы намерены действовать'.

— В таком случае за мной будет сдвиг в позициях некоторых сенаторов и конгрессменов. В части увеличения объемов торговли с Японией, разумеется. Вы верите, что наше вооружение хуже японского? Я тоже нет. Но полную справку берусь раздобыть.

Уточнение о природе этих возможностей, видимо, не требовалось, поскольку никто из присутствующих об этом не спросил.

— Вы не допускаете, что японцам может прийти мысль о наших территориях на Тихом океане?

— Со стратегической точки зрения для них это означало бы проигрыш войны. Страна с экономическим потенциалом, равным бельгийскому, не может тягаться с Соединенными Штатами. Могу представить, что японцы одержат победу на море... две победы... ну, три. А потом окажется, что мы быстрее делаем подлодки, авианосцы и линкоры, чем японцы успевают их топить. Обращаю ваше внимание, джентльмены, на подлодки. Япония бедна ресурсами. Им только и остается, что доставка их морем. А подлодки и есть главное оружие против морской торговли или, скажем, морского транспорта.

Возражений не последовало. Господин военно-морского вида подвел итог:

— Спасибо за разъяснения, Тим. Джентльмены, вы знаете, что делать.

Часть созданного плана показалась Рославлеву очевидной. И он поехал в 'курчатник'.

Старший системный администратор Эпштейн была занята сверх меры. У нее была лекция (пришлось ждать окончания), потом налетели подчиненные с вопросами. Но у Странника хватило терпения дождаться.

После взаимных весьма вежливых приветствий последовало ожидаемое:

— Чем могу быть полезна, Сергей Васильевич?

— Эсфирь Марковна, я здесь, чтобы вас ограбить.

Ответом была великосветская улыбка. Девчонка училась быстро.

— Мне нужны два программиста с опытом расчетов.

— Эксель?

Именно так произносили здесь всемирно известное в другом мире название.

— Хуже, Эсфирь Марковна. Гораздо хуже. Этот пакет у вас вообще отсутствует. Он вообще-то не особенно и нужен... в этом учреждении. А вот в другом месте — очень даже.

Товарищ Эпштейн сохраняла вежливость.

— Где именно? — и тут же старший системный администратор сообразила, что слегка потеряла берега, и потому выдала объяснение: — Мне же им командировки оформлять.

— Даю подробности. Этот пакет для чертежных работ. Часть функций автоматизирована. Но придется и расчеты делать. Новые. Потому и нужны ребята сообразительные и умеющие держаться при встрече с новым.

— Тогда... — Эсфирь придвинула к себе телефон и набрала номер. — Лев Михайлович? Это Эпштейн. Зайдите ко мне и Иванова прихватите.

Тут же последовало пояснение.

— Сегал и Иванов — мои лучшие из тех, которые второго набора. Оба только закончили мехмат. От сердца отрываю, да и то, потому что знаю вас.

Термин 'второй набор' был не вполне ясен, но Рославлева решил не проявлять чрезмерного любопытства.

— Пока они идут... Вот куда им ехать, — появилась бумага с распечатанным названием учреждения, адресами, фамилиями и телефонами. — У них же допуск оформлен, надо полагать?

Последний вопрос был, понятно, риторическим.

В кабинет вошли двое молодых людей.

— Знакомьтесь. Этого товарища вы уже неоднократно здесь видели, его зовут Сергей Васильевич Александров. Это Лев Михайлович Сегал, а это Игорь Ильич Иванов. Мои лучшие программисты.

— Что ж, проверим...

И тут последовал неожиданный вопрос. Эсфирь отметила, что ход вполне в духе учителя.

— Лев Михайлович, вы и вправду лучший программист?

Черноволосый, черноглазый, тощий и разгильдяистый на вид Сегал ответил отнюдь не сразу:

— Игорь очень силен в алгоритмах. Лучше меня. Мгновенно решения предлагает.

— Игорь Ильич, это так?

Товарищ Иванов разглядел ловушку очень быстро и ответил наилучшим образом:

— Лев сильней меня в контроле. От него ни одна ошибка не скроется. Уж сколько он их находил!

Рославлев подумал, что эти составляют отличный тандем: разработчик и тестер. Все по канонам. Конечно, хорошо бы им еще и техписателя, да и аналитик не повредил бы... но лишних людей у Эсфири явно не было.

— Эсфирь Марковна, найдется ли тут комната? Мне надо будет ввести товарищей в курс дела.

— Двухсот одиннадцатая, там сейчас никого.

-Тогда пройдемте. Большое вам спасибо, Эсфирь Марковна. Обещаю не задерживать ваших подчиненных на этой командировке. При хорошем раскладе им понадобится три недели. Всего доброго.

Через минуту заинтригованные расчетчики (они все же в первую голову ими и были) изобразили полное внимание.

— Решать придется задачи для машиностроения. Общаться, натурально, с местным народом. Что очень важно: вам в помощь будет дано особенное оборудование для вывода результатов на бумагу.

Иванов подумал о сверхскоростном принтере. Наверняка цветном. Сегал решил, что хитроумный инженер наверняка предложит нечто, что заранее предвидеть нельзя.

— Я поеду с вами. И еще двое товарищей из НКВД в качестве охраны. Но до отъезда я познакомлю вас с новым программным обеспечением.

— Лаврентий Павлович, мне понадобится ваш совет и, вероятно, помощь.

Ситуация была несколько необычной, и потому наркому внутренних дел не понадобилось притворяться заинтересованным.

— Речь идет о капитальной перестройке малого линкора немецкого образца. На эту тему уже был разговор с Кузнецовым. Он настаивает на перегонке его в Ленинград. Резоны у него такие: отличные возможности тамошнего судоремонта и судостроения, включая обученный персонал. Это раз. Возможность получения весьма квалифицированной консультации от ленинградской школы судостроителей в части расчетов и проектирования. Это два. Доводы Кузнецова выглядят более чем основательными. Но вижу трудности вот какого плана. Сама по себе перегонка корабля из Мурманска в Ленинград — не столь уж тривиальная задача, особенно если учесть возможную враждебность англичан, а также слабую обученность перегонного экипажа. Но допустим, что это сделано. Второе обстоятельство прямо связано с моей работой. Как только модернизация линкора будет готова, его надобно матрицировать. И тут вижу трудности в части обеспечения секретности работы. Это вам не Мурманск, там уединенную бухточку не выкопать. И сам процесс матрицирования тоже скрыть трудно. Слишком много глаз. Поправьте, если я ошибаюсь, но как по мне, то сами работы по модернизации нужно проводить в Мурманске. И если вопросы о наиболее подходящем заводе для модернизации корабля — это компетенция наркомвоенмора, то проблемы с секретностью — это уже по вашему ведомству.

— НАШЕМУ ведомству, — поправил нарком почти кротко.

— Пусть так, — легко согласился Странник. — Но только вы можете повлиять на товарища Кузнецова. Я ему не авторитет и тем более не командир.

— Но ведь это не все, Сергей Васильевич, — с понимающей улыбкой констатировал Берия.

— Не все. Вопрос может показаться глупым, но... сколько времени потенциальные противники дадут нам передышки?

В ответ Берия снял пенсне. Дохнул на него. Тщательнейшим образом протер стекла замшевым лоскутком. Потом снова водрузил оптический прибор на нос. И лишь после этого священнодействия ответил, очень аккуратно подбирая слова:

— По оценкам наших специалистов — полтора года.

Слова 'по оценкам' были чуть-чуть заметно выделены голосом.

Нарком продолжил:

— За это время Британия восстановит линейный флот полностью и даже сверх того. Заметьте: у них уже заложены три новейших авианосца. Кроме того, ведутся работы по совершенствованию радаров. Точно неизвестно количество кораблей, специально предназначенных для борьбы с подводными силами. Их переоборудуют, на них поставят эхолокаторы. Также ведутся работы по дальнобойным метателям глубинных бомб.

— Это англичане. А что американцы и японцы?

Ответ потребовал около десяти минут.

— Понимаю, Лаврентий Павлович. Тогда, если не возражаете, вот вам план, — на столешницу скользнула пара листов. — Если кратко: вы попытаетесь убедить адмирала Кузнецова. Именно убедить. Я, в свою очередь, предложу ему разделить задачу. Вся проектная часть пойдет в Ленинград. Готовый проект модернизации — в Мурманск. Корабль уже там. Не думаю, что им понадобится год на переделку. Осмелюсь спрогнозировать меньший срок. Тем более что в помощь корабелам я придам инженеров, специализирующихся как на расчетах, так и на проектировании. После окончании модернизации я сматрицирую два дополнительных линкора. А потом настанет самый трудный момент: учеба экипажей. Где и как использовать эти корабли — уж не мое дело. И еще имею просьбу.

— ?

— Правду сказать, меня не особо волнуют Германия и Англия. Сейчас, по крайней мере. Даже США не видятся вероятным противником. Имею в виду: боевые действия против них маловероятны, разве что через те самые полтора года, да и то сомневаюсь. Но вот Япония...

Ответ последовал с небольшой задержкой.

— Наши военачальники полагают японскую агрессию маловероятной. Они учитывают, что опыт у японских сухопутных сил уже есть, и сами помните, какой именно. Между прочим, вы внесли некоторый вклад...

— Сейчас — да, нападение видится почти невозможным. Но за те самые полтора годы, что ваши аналитики нам дают, они могут накопить силы и, главное, сочинить подходящий план. И еще одно соображение. Может показаться, вздорным, но... Припоминаю, что абсолютное большинство царских генералов и адмиралов тоже полагало маловероятным и даже невозможным вооруженное противостояние с Японией. А те, кто догадывался, ничего не решали.

На этот раз ответ был тверд:

— Я не могу поднять этот вопрос на Политбюро лишь на основании ваших догадок и предчувствий.

— А я на такое и не рассчитывал. Всего лишь прошу вас, Лаврентий Павлович, не упускать из внимания.

Ответ сопровождался чуть снисходительной улыбкой:

— Это моя работа.

Но Странник не остановился:

— По моим данным, у нас есть агент... вот его кличка. Его донесения могут быть очень ценными.

Взгляд наркома ощутимо похолодел:

— Он пьяница и бабник.

— Вы же сами знаете, Лаврентий Павлович: в разведке нет отбросов, есть кадры. А от него всегда шла достоверная информация. Я дам вам материалы из моих источников. Примерно через год этого агента придется вывозить из страны. Контрразведка к нему уже присматривается.

Берия подумал, что у Странника наверняка есть причины, по которым он пытается спасти этого человека. И спросил почти впрямую:

— Он был настолько известен там?

— Да. Повторяю: с положительной стороны.

Глава 14

Адмирал Кузнецов вынужден был согласиться. К вежливому давлению со стороны НКВД добавились вполне резонные доводы Александрова. К тому же сам Сталин поддержал предложения — видимо, у него тоже имелись некие причины. В результате план был принят в том виде, в каком его предложил товарищ коринженер.

У специалистов-программистов было в запасе четыре дня. Вроде немного. И совсем немало, если учесть, что как пользователи эти ребята были отнюдь не рядовыми.

К моменту, когда надо было уже собираться в дорогу, оба молодых человека щеголяли красноглазием, хриплоголосием и повышенной энтропией в мыслях. Нельзя сказать, что пакет оказался освоенным. Но и невеждами спецы из 'курчатника' не выглядели.

Сразу же после размещения в купе скорого товарищ Сегал прокашлялся, но даже не успел открыть рот, как последовала команда:

— Отставить! Все деловые разговоры смысла не имеют, сейчас вы не в том состоянии. Игорь Ильич, судя по запаху, там у вас вареная курица? — и палец старшего по возрасту ткнул в матерчатую сумку. Последовал утвердительный кивок. — Вот и хорошо. Доставайте.

Самый старший по возрасту из присутствующих (четвертым в купе был молчаливый майор госбезопасности) жестом многоопытного фокусника достал из своего багажа бутылку очень недешевого грузинского коньяка.

Пожилой инженер и товарищ из органов обменялись мгновенными взглядами. Засим все теми же отточенными движениями (отчетливо прослеживался большой практический опыт) товарищ Александров достал два прозрачных стаканчика, прозрачную же маленькую стопочку.

— Сегодня вечер отдыха, — объявил он.

Молодые инженеры отдохнули с максимальной добросовестностью. Отдых пожилого инженера выглядел куда менее интенсивным. Майор же вовсе отказался от благородного напитка, сославшись на запрет употреблять на работе.

Мало того: по приезде в Ленинград отдых, можно сказать, продолжился. Пока дюжие сержанты госбезопасности таскали громадные, даже на вид неподъемные чемоданы и ящики, инженеры занимались почти что привычным делом. Спасибо Эсфири Марковне: она научила 'конфигурировать' — именно таким словом она называла процесс — системы. Это и было сделано, в двух экземплярах. Разумеется, под них выделили специальное помещение.

Восхищение у бывалых производственников и инженеров вызвали не диковинные счетные машины (их, сказать по правде, мало кто видел, да и распускать язык эти товарищи не торопились), сколько результаты их работы. Ватманские листы были настолько аккуратно прочерчены! Об этом втихомолку велись споры.

— Ну прямо их на кафедру инженерной графики выставить. Как образцы.

— Этого как раз нельзя. Секретность. Видно, что не человеческая рука работала...

— Да какая там секретность! Вот прописи в школе видел?

— Ну, много раз.

— Так здесь то же самое. Цель, к которой стремиться надо, понял?

Уважение сильно возросло, когда выяснилось, что и прочностные расчеты сильно облегчаются. Формулы из учебника Тимошенко на глазах у зрителей обращались в цифры.

— ...вот для примера. Пусть диаметр погона даже тыща двести. Болты через двести миллиметров...

— ...вот те кукиш! На сварку сажать, только...

— ...вы что, братцы, головой о броню ударились? Куда я элеватор втисну? По ширине он будет...

— ...войти-то войдет, так еще монтировать...

— ...усилие отдачи ты ведь знаешь? Игорь Ильич, а если сюда подставить...

— ...да быть не может! Я приблизительно прикинул крутящий момент...

— Сергей Василич, а почему нельзя размножить? К мурманчанам должны попасть чертежи...

— Тут не я решаю, это специалисты по режиму должны.

На деле Рославлев думал, что в принципе украсть чертежи (если они не на 'складе') можно, но и сам компьютер, и носители точно поедут на Север не в физическом виде. Уж тогда их не украдут. О порядке действий стоило подумать.

Серьезные споры шли среди компоновщиков. Тут уже голоса военных моряков звучали куда как веско.

— ...дальномер вообще выкинуть к широкоизвестной матери...

— Ты чё? Как без него, ведь...

— Не надо, говорю тебе, вот вместо него... точнее, вместо них. По радару, и еще заметь: у вспомогательного калибра свой...

-...и хоть ночью, хоть в тумане...

— ...и еще, Валентин Палыч, когда выкинем гидросамолеты, да еще бензин к ним, и масло...

Тут в ходе обсуждений кто-то из младших инженеров высказал совсем уж крамольную мысль:

— Сергей Васильевич, вы говорили, что вибрация на полном ходу была сильной.

— Ну да, верно. И шум тоже. Сам не свидетель, но немецкие офицеры говаривали, что-де на полном ходу на мостике друг друга слышать не могли.

— А что, если поставить двигатели на амортизирующие... ну, на упругое основание?

Посыпались возражения.

— Это вы сколько же полезного объема уберете сразу?!!

— А ежели подсчитать!

— Да если бы только это! Еще переделывать конструкцию опор гребных валов! Начисто!

— Потом: очень не факт, что избавимся от вибрации. Уж точно она полностью не уйдет.

— А ежели подсчитать!

— А смещение центра тяжести! При том, что метацентр там же, а отсюда следует, что остойчивость...

— И добавьте, что времени это займет... да лишние два месяца, и это если не считать затрат времени на ожидание металлоконструкций...

— Сбросьте все же время на расчеты, Игорь с Левой нам экономят во как...

И вот когда общественное мнение уже совсем приблизилось к вердикту о полной невозможности реализации смелого технического решения, коварный инженер из НКВД кинул идею:

— Товарищи, так ведь от вас усилия особенные и не нужны. Всего-то: предоставить кораблестроителям нужную документацию. И решать уж точно будете не вы, а моряки. Ведь вы не знаете, насколько им это нужно, и сколько времени они дадут на материализацию ваших гениальных замыслов.

— Да хоть сто раз гениальные — обидно, что пойдут они кошке под хвост...

— Ну, попробовать не запрещено.

— Мы-то будем работать в темпе фокстрота, а у них менуэт будет звучать.

— Менуэт — это что?

Знаток музыки пустился в объяснения:

— Такой танец; он с медленными поворотами, поклонами, реверансами. Для черепах создавался.

Тут дискуссия повернулась неожиданным боком.

— Мне странно вас слышать, товарищи. Вам доверили решение важнейшей задачи, имеющей громадное военное значение. И что ж? Вы подходите к ней со смехом! В такой ситуации полагаю юмор совершенно неуместным.

Сказано было с полной уверенностью в голосе. Рославлев глянул на говорившего. Психотип был ему насквозь знаком. Очень партийный товарищ, с твердейшей убежденностью в своем праве определять идеологическую линию.

— И впредь прошу вас, товарищ Александров, не подавать дурной пример младшим в должности. Работа эта имеет помимо прочего, политическое значение, а в политике смешки неуместны. Здесь вам не цирк!

Лица кораблестроителей выразили большой диапазон эмоций: от скрытой брезгливости до откровенного испуга.

Заезжий пожилой инженер сохранял безукоризненную вежливость:

— Извините, не знаю, как к вам обращаться...

На подвижном лице партийного долей мгновения промелькнуло что-то вроде: 'А должны были.' Впрочем, он сухо бросил:

— Можете называть меня товарищ Парфенов. Я секретарь парторганизации, — и, не теряя ни секунды, означенный товарищ начал развивать наступление. — Вы партийный?

Пожилой инженер отрицательно качнул головой.

— Я так и думал, — с напором продолжил партсекретарь. — Сразу видно: вы недооцениваете идеологическую составляющую. В дальнейшем рекомендую не снижать рабочий настрой у наших сотрудников. Им не до смеха. Они делом заняты.

Оратор сделал секундную паузу набрать воздух. Ею пожилой инженер и воспользовался:

— Мне кажется, вы, товарищ Парфенов, недостаточно знаете труды Владимира Ильича Ленина.

Заявление было настолько наглым, что партийный чин растерялся.

— Я вам напомню, — вроде как и негромко, но веско продолжил седой московский инженер. — Это из его замечания по творчеству Маяковского...

Удар был точен. Сталинскую оценку Маяковского ('был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи') мог бы оспаривать разве что полный недоумок. Этой одной причины было вполне достаточно, чтобы не затрагивать творчество этого поэта. А тут еще Ленин...

— ...а сказано было ровно следующее.

Тут голос сомнительного командировочного из Москвы стал намного громче и тверже. Это как раз было понятно: мямлить, цитируя Ленина, партсекретарь и сам бы не стал.

— 'Я не принадлежу к числу поклонников его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовлетворения с точки зрения политической и административной. Товарищ Маяковский вдрызг высмеивает некоторых коммунистов, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что все совершенно правильно.' Конец цитаты. Выходит, Ленин полагает юмор в политических делах вполне приемлемым, а вы с ним не согласны? И, наконец, совсем мелкий вопрос. У вас есть что-то сказать по существу обсуждаемой темы?

Секретаря малость покорежило в области физиономии. И все же он оставил последнее слово за собой:

— Мы еще поговорим обо всем этом.

И товарищ Парфенов удалился в свой кабинет, унося внутри себя нехорошие чувства. Их он выплеснул на бумагу, каковую отправил в компетентные органы. В ней гражданин из Москвы обвинялся в высмеивании партии, партийного подхода и ленинских идей вообще, разложению коллектива трудящихся, а равно иных прегрешениях.

Сигнал был получен сотрудником в звании лейтенанта. Тот не поленился выяснить, кто такой этот командировочный из Москвы, и счел вредным для карьеры и здоровья самому заниматься расследованием поведения столь высокопоставленного товарища. А так как его уровень не позволял оставить без внимания письменный сигнал, то бумага, доводящая до сведения Тех, Кому Надо, о творимых безобразиях, отправилась вместе с сопроводиловкой в дальнюю дорогу, в конце которой ей предстояло попасть в казенный дом.

Стоит упоминания: перепалку заметили не только конструкторы. Охранник (а им в тот день был сержант Сидоров) как бывший разведчик на память не жаловался. Все происшедшее он не только запомнил, но и доложил по команде.

Майор Полознев не решился доверить возникшие у него мысли бумаге и тем более телефону. Вместо этого он небрежно попросил подопечного уделить тройку-другую минут времени на обсуждение режима секретности. Разумеется, разговор на эту тему мог идти только в хорошо закрытом помещении.

Беседа получилась несколько напряженной:

— Сергей Васильевич, эта перепалка может окончиться не так весело, как ты думаешь. Парфенов непременно напишет сам знаешь, куда.

— Это ты прав, Николай Федорович, непременно напишет. Но учти: не он, так другой бы нацарапал сообщение. Я только начал свою работу по-настоящему, и мозолей будет отдавлено полно.

— И ты думаешь, за тебя заступятся?

— Не думаю, а уверен. Все основные моменты, которые и Лаврентий Павлович, и Иосиф Виссарионович должны знать, им переданы. Но в той горе информации еще надобно копать и копать. Там все есть, но требуется время и людские ресурсы, чтобы найти. А я знаю, где именно искать. Что касается некоторых проектов... сам догадываешься, каких именно... так без меня они замедлятся до полного непотребства. Время же — наш главный дефицит.

Майор госбезопасности решил зайти с другого конца:

— Как понимаю, война с Германией откладывается на неопределенное время. И уж точно не она сейчас твоя первоочередная забота. Так?

— Согласен, и даже больше скажу: об английских поползновениях против нас тоже на время можно забыть. Но есть другой фланг. И вот там вижу причины для беспокойства.

Это было не намеком, а почти прямым указанием.

— Из-за нее так торопишься?

Не было уточнено, кто такая 'она'.

— Не 'нее', а 'них'.

— Кажется, понимаю. Ты полагаешь, что у нас там силенок маловато.

— Еще меньше, чем маловато, Николай Федорович. Вот и стараюсь нарастить. Но расстояния громадные.

— Ну тогда суди сам, Сергей Васильевич: ежели тебя арестуют, то даже если вскорости выпустят, то наверняка делу не пойдет на пользу. Потеря времени, сам должен понимать.

— Понимаю. Только и ты помни, что на каждую их умную голову может найтись мысль с винтом.

Смех Полознева прозвучал не особо искренне. Зато вполне чистосердечной показалась реплика:

— А на мысль с винтом могут найтись... кхм... обстоятельства с закоулками.

На этот раз пришлось отсмеяться Страннику.

— Молодец же ты, Николай Федорович. Можешь словом владеть.

И тут же лицо инженера стало предельно серьезным.

— Всего раскрыть, извини, не могу. Но когда меня придут арестовывать, ты сам будь готов и своих молодцов предупреди: чтобы действовали строго по закону...

Полознев отметил, что сказано было 'когда', а не 'если'.

— ...и чтоб дали знать наркому, заодно и товарищу Сталину.

— Сделаем, будь уверен.

— И еще вот что прими во внимание. Сейчас идут проектные работы. Они продлятся не менее недели, а то и двух. А потом мне надо забирать копии чертежей и, главное, все устройства для проектирования — и в Мурманск. Не хочу технику здесь оставлять, понимаешь?

Майору такое решение было насквозь понятно.

— Не исключаю, что арестовывать кинутся прямо здесь, в Ленинграде. Но могут и не успеть, требуется сколько-то времени на прохождение сигнала. А вот в Мурманске — весьма возможно; притом же Москва далеко, а пока в столице чухнутся... многое чего успеет произойти. На это и может быть расчет. Да, пока не забыл. У твоих укороченные автоматы?

Рославлев нарочно употребил неправильное наименование. В свое время ему не хотелось светить зазря фамилию Калашникова, а потом наименование так и прилипло.

— Ну да, есть укороты.

— Вот пусть их и носят.

— Сергей Васильевич, да ты задумал...

— Нет и нет, Николай Федорович. Просто отдельным гражданам надо бы видеть обстановку... э-э-э... во всей наглядности.

Недосказанного осталось много. Сказанного было вполне достаточно.

Уже когда проект вплотную приблизился к окончанию, товарища Александрова попросил на беседу незнакомец. Представился он Павлом Васильевичем Фроловым, главный инженером судостроительного завода, 'где и запланирована модернизация линкора'. В качестве завязки разговора была предложена зубатка холодного копчения и бутылка с прозрачным содержимым. От последнего дара пожилой инженер отказался: дескать, врачи категорически против. Но выставил грузинский коньяк.

Угадать направление разговора Рославлев не мог. Уже этого одного факта было бы достаточно, чтобы слушать со всем вниманием.

— Мы к вам с просьбой, Сергей Васильевич.

— 'Мы' — это ваше предприятие, надо думать?

— Совершенно верно. В ваших интересах нам помочь. Вы можете сильнейшим образом ускорить дело. Нам уже сообщили, что в процессе модернизации запланирован большой объем сварочных работ, так?

— Да, есть такое. И?

— Помогите со снабжением. Моряки говорили: вы все, что угодно, достать можете.

Этот оборот не понравился представителю НКВД (а посетитель не мог не знать о том, что товарищ инженер работает именно на это учреждение). Но виду старый инженер не показал, а сухо ответил:

— Преувеличили. Но за спрос денег не берут. Что вам нужно?

— Камни для шлифмашинок. Хорошо бы и сами машинки, наши уж больно изношены. И электроды, само собой. Вот номенклатура, — и в руки московского товарища перешел список. Тот провел по бумаге взглядом.

— Так... эге... вот что скажу, Павел Васильевич. Ответ дам завтра, после обеда. Надо будет проверить... Электроды почти наверное найдутся, но не ручаюсь, что по тем же ТУ. А что до камней... Так вот сразу их не выдам. Но тут есть один боковой выход. Прикажите на заводе подобрать для меня — в долг, а не насовсем! — новенький шлифкамень. Чтоб без брака! Лучше, конечно, несколько — для гарантии. Я их рассмотрю и свяжусь с... кем надо. Они ведь у вас импортные, думаю?

— Ну да, — печально вздохнул главный. — Германские. Экономим, как только можем, а все равно. Но у нас используется несколько видов камней, они по зернистости разные, а еще...

— Минуточку. Делаю вывод: мне понадобится не один образец для выяснения, а столько, сколько видов камней. Думаю, это вы сможете организовать. А машинки тоже импортные?

— Нет, челябинцы производят. Неплохие, только шестерни слабоваты. Быстро изнашиваются.

— Хм... тут сложный случай, ну да попробуем. Да, и нераспакованную пачку электродов раздобудьте. Если повезет, то организую точно такие же.

В тот же день Рославлеву надо было побеседовать с программистами из 'курчатника'.

— Лев Михайлович, Игорь Ильич, дело образовалось вот какое. Формально говоря, ваша командировка близится к концу. Но... вы можете понадобиться в Мурманске. Мой инженерный опыт говорит: если есть возможность напортачить в проекте так, чтоб переделка понадобилась — так это обязательно сделают. Иначе говоря, предвижу возможность переделки чертежей. Спрашивается: кто это сделает лучше и быстрее, чем вы двое? Отвечаю: никто. Продление и изменение в командировках я вам сделаю.

Молодые люди переглянулись. Сегал осторожно вымолвил:

— Денег не хватит, Сергей Василич, чтоб и на переезд, и на гостиницу, и на...

— Стоп, Лев Михалыч, уже все понял. Это я предвидел. Деньги выдам вам двоим под расписку. Все траты документировать. По возвращении должную сумму получите в кассе вашей организации, что нужно, мне вернете... А если повезет, так даже быстро все дело завершите. Сдадите нужные чертежи и расчеты — все, свободны, отдыхайте. Только чур: чтоб отдых был без битых стекол и морд. Впрочем, вас в родной конторе впрягут разом, икнуть не успеете... Вопросы?

Видимо, в душе товарища Иванова жил романтик, поскольку вопрос был соответствующий:

— Сергей Васильевич, а нельзя ль потом... ну, при случае... посмотреть на то, что получится? То, что будет плавать.

Собеседник грустно улыбнулся.

— Корабли не плавают, они ходят — так выражаются моряки. Что касается вашего вопроса — думаю, что полюбоваться результатом не разрешат даже мне. Но поощрения для вас постараюсь выбить. Уж премию так точно.

Авторы этих строк полагают, что два майора из армий различных стран могут прийти к общему мнению легче, чем два лейтенанта. Невысокие чины все еще находятся под сильным влиянием того, что им вдалбливали в училищах — а в разных странах преподают разные вещи и по-разному. В случае же переговоров двух генералов над участниками будут довлеть политические соображения. Если мы неправы — пусть читатели с майорским опытом нас поправят.

По этим ли соображениям или по каким-то еще — именно два майора (пусть даже в штатском) встретились за столиком с едой. Ни тот, ни другой участник переговоров не видели возможностей для конфиденциальных переговоров в любом едальном заведении, будь оно в Токио или в Вашингтоне. Нет, дело происходило в нейтральной Швейцарии в тихом и немодном кафе, причем специалисты высокой квалификации тщательно проверили помещение на предмет всяких подслушивающих устройств. Впрочем, съестное на столе было скорее ради создания антуража, чем для насыщения.

Одни из переговорщиков был европейского вида, хотя с чуть раскосыми глазами (его бабушка была мексиканкой). Натурально, он представлял интересы Соединенных Штатов. Другой виделся полноценным азиатом и отстаивал позиции потомков императора Дзимму.

— Насколько мне известно, — в этот момент говоривший извлек из кармана пиджака блокнотик, — бронетехника вашей страны оставляет желать лучшего. Не спорю, против китайских оппонентов она выглядит вполне достойно. Но ваши западные соседи не стоят на месте. Предполагаю, что основные характеристики их новейшего танка (русские называют его средним) Т-34 вам известны?

Японец учтиво покачал головой. Кое-что он знал, но раскрывать все карты отнюдь не торопился.

Американец продолжал со всем напором:

— Мы их получили от финнов. Отличная пушка, прекрасное противоснарядное бронирование. Правда, двигатель и ходовая часть не из лучших: их надежность сомнительна. Они наблюдали случаи поломок не от боевых повреждений. И все равно ваши средние танки не могут конкурировать с этой машиной. В Соединенных Штатах как раз сейчас ведется разработка танка с условным названием Т-6 . Он по многим показателям даже лучше русских Т-34, а про японские и говорить нечего. Насколько мне известно, прототип уже можно предъявить вашим генералам, хотя массовое производство будет развернуто чуть позже. Подчеркиваю: именно массовое. Что до бронетранспортеров, то прямо сейчас пошла в серию модель М3, она рассчитана на 5-7 человек десанта, вооружена двумя пулеметами, один из которых полудюймовый. Противопульная броня. Никакого аналога у вас нет. Это не попытка поставить вас на место, а констатация факта. У русских тоже ничего похожего не имеется и не будет в ближайшем будущем.

У японского майора были несколько отличные сведения, которые он все же решил предъявить:

— Мне кажется, сэр, вы недооцениваете возможности русских. Мы получили сведения, что в войне с финнами они показали иные модели танков — более тяжелые и с длинноствольными пушками калибра не менее 100 мм. Также в этой войне участвовали другие тяжелые танки: менее скоростные, но с превосходным бронированием. Модель КВ.

Американский офицер, вероятно, обладал отменной эрудицией. Или же эти знания он получил в силу служебных обязанностей.

— Первый тип упомянутых вами танков выглядит очень хорошо на поле боя, но по нашим данным, их крупносерийное производство не налажено. В сущности, в Финляндии в дело пошла небольшая партия. Другие тяжелые машины, упомянутые вами, имеют очевидный недостаток: для их веса ходовая часть выглядит совершенно неудовлетворительно. Надежность ее такая же, как и у более легких Т-34, то есть весьма низкая. Финнам удалось захватить экземпляр: в болоте он увяз.

Правды ради стоит заметить: американец либо преувеличил, либо ему подсунули неверные сведения. Финны так и не смогли вытащить тяжеленный танк из болота, но осмотрели его настолько детально, насколько позволила боевая обстановка.

А поток рекламы все не утихал:

— Напоминаю: если ваш конфликт с русскими состоится, то это будет частично горная война. Тогда небоевые потери этих КВ превысят все разумные цифры. А вот Т-6 конструировали наши инженеры с автомобильным опытом. Уж они понимают толк в коробках передач.

— В боевых действиях на суше участвуют не только танки, — дипломатично ответил японский переговорщик.

— Разумеется, вы правы, — охотно согласился американец. — В качестве горного орудия можем предложить трехдюймовую гаубицу М116. Аналоги у японской армии есть, но их производится совершенно недостаточно. Зенитная артиллерия, само собой, ее у вас тоже не хватает. Но не только артиллерия.

— Авиация, вы хотите сказать?

— О ней мы еще поговорим.

При этих словах японец мысленно усмехнулся. Гайдзин был убежден в непробиваемости своей позиции.

Между тем американский майор пер напролом:

— Средства связи. Радиостанции любого уровня. Сколь угодно сильная мускулатура мало чего стоит, если ей не управляет нервная система, — этой метафорой штатовского офицера снабдил представитель разведки более высокого уровня. Отдать справедливость: нужное впечатление было создано. — Насколько мне известно, вся японская армия поголовно грамотна. Вот и хорошо, тогда связь будет использована наилучшим образом.

— Вы хотели что-то сказать об авиации.

— Палубные самолеты у вас имеются; по нашим сведениям, они весьма недурны, — сам американец так не считал, но в соответствии с инструкциями он беспардонно льстил собеседнику, если это не вредило общему направлению переговоров. — Однако у них не будет достойного противника. Тихоокеанский флот Советов, насколько мне известно, не представляет опасности для японского. Нет, не отрицаю: вы можете с помощью авиации охотиться за русским гражданским судами, также за их эсминцами... пусть даже крейсерами. Однако у них нет авианосцев даже в проекте. Имеются сведения, что русские достраивают линкор — но лишь один. Вывод: японская морская авиация по возможностям на две головы опережает русскую. Но ваши сухопутные самолеты — другое дело.

На этот раз японец промолчал.

— Вы, извините, застряли на уровне тридцатых. То, что хоть в какой-то степени приближается к нашим самолетам, находится еще в стадии разработки. Имею в виду истребители, легкие и средние бомбардировщики. А тяжелых стратегических бомбардировщиков у вас и в проекте нет. Ваша армия заказала разработку самолетов, которые могли бы достойно противостоять тем русским, с которыми они сражались в тридцать девятом, но с тех пор советская авиация ушла далеко вперед. И снова та же картина: у вашего потенциального противника произведена малая серия новейших машин, тогда как крупносерийная продукция отличается куда более скромными характеристиками. Но, не умаляя достижений советской авиации, должен заметить, что, например, наши истребители 'Карибу' по всем техническим показателям намного превосходят аналоги любой иностранной державы. Англичане попытались устроить налет на нефтяные месторождения Баку устарелыми бомбардировщиками. Не удивлен, что нападение было отбито. Но с нашими истребителями это прошло бы еще проще. Об уровне русских бомбардировщиков и речи нет, однако показатели японской бомбардировочной авиации если и выше, то ненамного. Позволю себе повториться: когда речь идет о массовом производстве хорошей техники, американская промышленность далеко превосходит любую другую. И у Японии есть возможность получить эту технику в том количестве, которое она сочтет для себя нужным. И, конечно, горюче-смазочные материалы для всего этого.

— Я непременно передам ваши слова моему руководству, — церемонно отвечал собеседник. Разумеется, он ни слова не сказал о том, что никакая великая авиационная держава помимо США не продала бы Японии хоть что-то ценное в больших количествах. Речь шла о простом выборе: либо покупать у американцев, либо обойтись своими (не такими уж малыми) силами. Но это уже было в компетенции совсем других людей.

Ни та, ни другая сторона не вели записей. На подобном уровне это было лишним. И еще американский переговорщик ни единым словом не упомянул про радары, хотя прекрасно знал про японское отставание в этой области; также в обсуждении он обошел разрабатываемые в данное время зенитные снаряды с радиолокационным взрывателем. Возможно, у этого джентльмена случилось внезапное обострение болезни Альцгеймера.

Глава 15

Переезд из Ленинграда в Мурманск труда не составил. Охрана позаботилась о тех же гигантских чемоданах, в которых на этот раз были чертежи предполагаемых переделок. Заполярный город встретил мерзейшей погодой с промозглым дождем, но как раз это было наименьшей из забот. Не моментально нашлись подходящие помещения, но и это удалось преодолеть.

Главный инженер Фролов встретил гостей с наипечальнейшей миной:

— Сергей Васильевич, у нас большие трудности.

— Да ну?

— У нас нет камня сто двадцать миллиметров, зернистостью шестьдесят. То есть нет нового. Все есть, этого нет.

Столичный доставала задумался.

— Пользованный даже и не предлагайте, меня с таким пошлют куда подальше. Да, положение... впрочем, есть выход. Можно сделать так. Я достану камни другого типа по вашим образцам. Вы же их сменяйте на новый, нужного типоразмера и зернистости. Хотя бы один, но лучше бы несколько. Или одолжите. Все равно я ведь верну образцы.

— Ну, тогда... Толик, заноси.

Толик, внешность которого не вполне соответствовала имени (товарищу было хорошо за тридцать), не без усилий внес в кабинет главного ящик.

— Списочек-то у вас есть?

Разумеется, он был.

— Пусть пока они тут побудут, а я завтра попрошу вашего шлифовальщика попробовать их на холостом ходу. А мы пойдем обустраиваться.

Наутро Рославлева встретили у проходной двое. Один был уже знакомым Толиком, второй представился замначцеха Артуром Робертовичем Штюрмером.

— По плану у нас опробование камней, верно?

— Да. Сейчас зайдем к главному. Толь, там возьми ящик, мы пройдем к участку, где Капитанов работает.

— Капитанов? Странная фамилия, Капитоновых знавал много, а вот такого...

— Его уж много раз спрашивали. Василь Фомич говорит, прадеда неправильно ротный писарь в книгу занес, так с тех пор и пошла. А вот и он.

Штюрмер парой фраз объяснил задачу. Крепкий, широколицый блондин в замасленном комбинезоне чуть пожал плечами:

— Давайте пробовать.

Три камня прошли без единого замечания. На четвертом шлифовальщик хмыкнул:

— Вибрация чуть поболе.

— Дайте глянуть на камень, Василий Фомич, — вроде бы нейтрально, но с заметной твердостью в голосе почти приказал приезжий. — Ага. Это я виноват. Надо было как следует осмотреть все.

— А что не так? Ну да, эта щербинка...

Голос пожилого инженера стал четким, прямо учительским.

— Вот именно. Не очень верю, чтоб то был брак от немцев. Скорее, перегружали, да и уронили. Или тюкнули обо что твердое. В любом случае послать моим... людям не могу. Они подумают, что такое вполне себе допустимо. Последствия сами представьте. Надо осмотреть все камни до единого.

Через почти что час с общего согласия последовал вывод. Все камни, за исключением битого, оказались пригодны в качестве образцов.

— Что ж, пусть ящик отнесут в мой номер в гостиницу. Дальнейшее моя забота. Я напишу расписку.

Этот документ, как про себя отметил позднее Павел Васильевич Фролов, был составлен достаточно аккуратно. В нем ясно было указано: получил такое-то количество неиспользованных шлифовальных камней с такими-то характеристиками, каковые тогда-то обязуюсь вернуть обратно в таком же количестве и в таком же состоянии.

— Завтра или послезавтра вы сможете сменять на нужный типоразмер?

— Может быть, даже завтра, — оптимистически заявил главный. — Есть тут один такой жук. Боцманом раньше служил, отставили по возрасту. У него такие связи! В закоулках только что крейсер не припрятан, а все остальное точно есть.

— Добро. Но у меня будет встречные просьбы.

— Все, что в силах...

— Пригласите меня на спуск на воду. Соответствующую бумагу от Кузнецова организую.

— Не вижу проблем, если нарком отдаст распоряжение. А что еще?

— Вот что. Тут будет необычно большое количество проводов, кабелей и всякого такого. Мне описали случаи, когда крысы и разные прочие грызуны повреждали линии связи, даже когда те были под напряжением. То ли зубы чесались, то ли в изоляции чего съедобного почуяли. Второе — недоработка изготовителей, но тут уж ничего поделать не могу. Постарайтесь хотя бы на момент спуска чтоб всяких животных не было. Даже котов.

— Их-то почему???

— Был такой случай. Крыса погрызла высоковольтный кабель, нашла его несъедобным и тут же скончалась от огорчения...

Толик скромно сделал вид, что откашливается.

— ...но тушка все еще была под напряжением, так что заинтересовавшаяся этой дичью корабельная кошка получила удар током. Кажется, она выжила, но зачем нам лишние жертвы? То есть в момент спуска чтоб никого живого на корабле.

Главный инженер постарался не выказать удивления и ответил в самом нейтральном ключе:

— Думаю, что и эта задача решаемая.

Многострадальный Толик, отдуваясь, донес ящик до гостиничного номера.

Удивительное дело: планы оказались реальными. Операция прошла в точном соответствии с ними. Послезавтра не только цеховое начальство — сам главный чуть не прыгал от радости, когда через ворота проехал трехтонный грузовик с ящиками. Проверка показала, что москвич знал дело: все они оказались заполненными шлифовальными камнями, новенькими, причем явно из-за границы.

Улыбка столичного гостя была широкой и прямо лучилась теплыми чувствами:

— Ну, Павел Васильевич, первое дело сделано. Переходим к основной задаче. Надеюсь, ваши инженеры и представители заказчика ознакомились с планом модернизации корабля? Они в процессе анализа чертежей? Тогда я вас покину. Мне надо помочь доставить груз. Как это 'какой груз'? Орудийные башни, подбашенные механизмы, устройства управления огнем, кабеля связи и питания...

Через какой-то час к воротам подъехал тягач незнакомой модели, но, без сомнения, очень мощный. Он, рыча двигателем, вез за собою грузовую платформу, на которой возвышалось нечто похожее на артиллерийскую башню, только несообразно маленькую для немалого калибра. Рядом стояли большие ящики, о содержимом которых можно было только догадываться.

— И как же этакий грузовичище сюда проехал? — удивился кто-то в группе встречающих. Видимо вопрос был задан громко, или же у седого руководящего товарища был отменный слух. Он и ответил:

— У НКВД есть способы.

Уж потом в курилке прозвучало:

— Тот седой, он инженер на службе в органах. У него и звание есть.

— Так он в гражданской одеже.

— А я слышал, что звание имеется, и не из малых. Между прочим, ты заметил, что ему сержанты и даже лейтенант госбезопасности вместо курьеров?

Аргумент был признан серьезным. Тем более, что начальство (на уровне бригад и выше) весьма настойчиво рекомендовало не интересоваться происхождением всяких технических дефицитов. Сам товарищ из Москвы объяснял это просто:

— Если слухи о таком дойдут до неправильных ушей, то могут пострадать люди, которые это все доставали. Они и так могут попасть под удар. Не надо увеличивать риск.

Абсолютное большинство слушателей прониклось.

Рославлев промахнулся в предположениях. Помощь Сегала и Иванова оказалась (по крайней мере, поначалу) вообще не востребованной. Всеобщую любовь монтажников-электриков снискали крошечные, меньше портсигара, тестеры, позволявшие уверенно прозванивать цепи. Включил-проверил-выключил-спрятал.

— Так можно работать, — утверждало большинство.

— Так НУЖНО работать, — поправляли единицы.

Возможно, кое-кому хотелось спросить вслух: 'А почему это такие приборы все заграничные?' Но на резвость языков были наброшены удила благоразумия.

Майор госбезопасности Мешик проделал огромную и кропотливую работу. Он без особых изысков проверил все поставки нестандартного оборудования. При этом он сразу исключил из рассмотрения поставки (они составляли меньшинство) оборудования, произведенного в СССР. Уж это на контрабанду не тянуло.

Первым делом под проверку пошла техника, которую работающие с ней сотрудники именовали вычислительной. На самом деле, как отметил в своих записях майор, функции ее не сводились к чистым вычислениям. Так, техник Переверзин напечатал на соответствующем устройстве фотографию жены и маленького сына и повесил этот лист над рабочим столом. Про себя майор отметил, что качество печати оказалось не на высоте. Обыкновенная фотография выглядела заметно лучше. И все же Переверзин схлопотал за это дело выговор.

Что же касается происхождения техники, то оно было темным. В большинстве случаев на самих устройствах и на коробках из-под него значилось 'Сделано в Китае' — по-английски, что характерно. На трех изделиях красовалась надпись 'Сделано в Корее', между тем, как эта страна была примерно столь же развитой, как Китай. Правда, на тот момент Корея была японской колонией, и в ней существовали японские производственные мощности, но тогда бы надписи были на японском языке. Между делом майор отметил, что Корея также граничит с Советским Союзом. Но на еще трех изделиях написано было нечто совсем выходящее за рамки здравого смысла: 'Сделано в Малайзии'. Эта страна не существовала вообще. Правда, имелась английская колония Малайя, и можно было бы притянуть за уши предположение, что там чего-то этакое делают — по английским образцам, понятно. Но тогда любой изготовитель указал бы, что сделано это в Великобритании. При этом Мешик посчитал существенным то обстоятельство, что даже если Малайзия и Малайя — одна и та же страна (совсем не факт!), то в любом случае общей границы с СССР она не имеет и более того: морской путь оттуда и туда отнюдь не малый.

При этом следователь не знал о поставке немецких шлифовальных камней из Германии, а потому особо было отмечено, что вся известная контрабанда происходила из азиатских стран.

Само собой разумеется, сотрудники Наркомвнешторга были также опрошены. Умный майор получил именно тот результат, который и предполагал: никто ничего о подобной технике не знал, и через дела она не проходила.

И, наконец, трудолюбивый и дотошный товарищ из органов запросил мнение экспертов своего наркомата о том, откуда бы оборудование с такими-то характеристиками могло бы попасть в СССР. Ответ был единодушен: никакая контрабанда не могла бы подобного обеспечить, ибо такое ни в одной стране не изготавливается.

Хуже того: никаких личных контактов у товарища (пока еще) Александрова с кем-либо, имеющим хоть какое-то отношению к Китаю или Корее не просматривалось. Интересы майора в этом направлении наткнулись на глухую стену.

Про себя майор охарактеризовал складывающуюся ситуацию кратко:

— Чертовщина!

И чем больше он над ней думал, тем лучше это политически неправильное словцо подходило. И в конце концов Мешик решил доложить свои соображения непосредственному начальнику, что и сделал. При этом упор делался на несомненную пользу, приносимую фигурантом, и на явное покровительство товарища наркома. В конце же доклад прозвучало сакраментальное:

— Вывод: фигурант оказался очень полезен для многих отраслей промышленности, а также для военных, включая флот. При раскручивании дела могут оказаться задетыми значимые интересы, — не было сказано, что это интересы влиятельных товарищей. -. Предлагаю закрыть расследование за отсутствием состава преступления. Что касается Китая, то его предполагаю лишь посредником, передаточной инстанцией.

Слова были серьезными, и Лев Емельянович Влодзимирский отнесся к ним серьезно:

— Именно поэтому и надо разматывать. Через Китай ниточки могут тянуться в Японию, а она и есть наш наиболее вероятный противник. Впрочем, отдай все материалы мне.

К моменту, когда император Хирохито созвал совещание, на котором предстояло решать вопросы государственной важности, от совета гэнро остался один-единственный человек: Сайондзи Киммоти . Многие посчитали бы его влияние близким к нулю, ибо еще в 1936 году он сам сложил с себя членство в Тайном совете при императоре. И все же тэнно пригласил этого человека, не объясняя причин.

На татами расположились министр сухопутных войск Тодзё Хидэки , главнокомандующий Объединенным флотом вице-адмирал Ямамото Исороку, премьер-министр принц Коноэ Фумимаро, министр торговли и промышленности Тоёда Тэйдзиро и министр иностранных дел Мацуока Ёсукэ. Сбоку примостился бывший член гэнро, прямо-таки излучая скромность. Гражданские лица чуть удивились составу совещания, но ничем не выказали этой эмоции, полагая, что его величеству виднее.

Божественный тэнно заговорил первым, что также виделось необычным. И опять собрание никак на это не отреагировало.

— Господа, — начал император, — нам предстоит выслушать сообщение уважаемого министра иностранных дел и принять решение о путях развития нашей страны. Прошу вас, Мацуока-сан.

Министр встал и отдал безупречный по выверенности поклон всем присутствующим. Разумеется, Хирохито удостоился отдельного, особо почтительного поклона.

— Господа, моим людям было сделано весьма интересное предложение от американского правительства. Суть его в том, что...

По правде говоря, министр мог бы и не трудиться. Не только суть, но даже подробности американского предложения стали детально известны всем участникам совещания заранее. Исключение составил бывший гэнро, ибо ему соответствующие документы предоставили буквально в последнюю минуту.

Разумеется, министр доложил лишь о фактах, не коснувшись ни единым словом выводов, которые следовали из доклада. Это было не в японских традициях. В конце своего выступления господин Мацуока в самых учтивых выражениях выразил нежелание министерства иностранных дел вторгаться в прерогативы военных или промышленников.

Все штатские лица про себя отметили, что причина отсутствия, к примеру, начальников штабов становится кристально ясной. Их дело — найти пути решения поставленных задач, а таковые ставят военачальники. И эти задачи могут в сильнейшей степени зависеть от того, какое именно решение примет божественный тэнно. Военным же это было ясно с самого начала.

Хирохито поблагодарил докладчика в истинно японской манере: коротким кивком. И тут же взор председательствующего обратился на премьер-министра. Этот взгляд вполне мог заменить фразу вроде:

— Коноэ-сан, ознакомьте, будьте добры, присутствующих с вашим мнением.

Премьер, не будучи профессиональным военным и не командовав ни до, ни после этого сколько-нибудь крупным воинским подразделением, имел большую склонность к милитаризации своей страны. Еще в 1938 году он провел закон, в котором парламент отказывался от каких-либо рычагов влияния на японское правительство. Премьер же задумал и активно пытался протолкнуть Антикоминтерновский акт, откровенно направленный против СССР, но этот план сорвался из-за позиции Германии, которая совершенно не желала обострения отношений с Советским Союзом. Стоит отметить, что принц Коноэ имел материальную заинтересованность в активном развитии военной промышленности Японии. Он являлся одним из крупных акционеров концерна 'Сумитомо', а тот, в свою очередь, был поставщиком для судостроения Японии.

Поэтому не стоит удивляться позиции премьера, который посчитал нужным всецело принять предложение США и использовать поставки вооружения и материалов, чтобы наконец-то отхватить от западного соседа порядочные куски.

Выступление премьер-министра не оставляло возможностей для двойного толкования:

— Нам нужен остров Карафуто целиком, — голос Коноэ звучал настолько твердо, насколько это было вообще возможно в присутствии божественного тэнно, — но точно так же нам нужен порт для удобного и быстрого доступа к Маньчжоу-го в дополнение к существующим. С очевидностью для этой цели подходит порт Владивосток. Это конечный пункт железной дороги, проходящей через всю Манчжоу-го. Средства для достижения поставленной цели должны изыскать наши армия и флот. Кроме того, вижу благоприятную возможность для расширения сферы процветания на Юго-Восточную Азию...

Хирохито терпеливо выслушал и кивнул. По его лицу не то, что гайдзин, но даже высокопоставленный придворный страны Ямато не смог бы угадать, какое решение принял тэнно и принял ли он его вообще.

Далее последовал очередной взгляд, смысл которого был следующим:

— Мы желаем услышать ваше мнение, Тодзё-сан.

Поклоны были отданы в полном соответствии с этикетом.

— Разумеется, господа, армия нуждается в тщательном изучении той продукции, которую нам предлагают Соединенные Штаты. Во вторую русско-японскую войну недооценка технического уровня противника обошлась нам дорого. Нам нужно знать качественные характеристики боевой техники. Равно нужны гарантии, касающиеся количества изделий, которое нам могут поставить. Однако я не вижу стратегических препятствий в полном покорении Карафуто. Конечно, при условии, что наш славный флот, — в голосе говорившего прозвучала чуть заметная ирония, — берется обеспечить отсутствие подкреплений защитникам острова. Что же касается взятия порта Владивосток, то тут ситуация иная. Подкрепления туда могут прибыть по железной дороге. Следовательно, нужна тщательно разработанная операция по выведению ее из строя. Первое, что приходит в голову: взрыв тоннелей. Это чисто диверсионная задача. Также возможно полное прекращение движения по этой дороге путем уничтожения мостов, в первую очередь — моста через реку Амур. Это не сведет к нулю поток грузов, но сильно уменьшит его. И, наконец, возможно уничтожение полотна дороги на значительной его длине. Для этого потребуются закупки бомбардировщиков в большом количестве, причем их реальные характеристики еще понадобится точно оценить. Если наши американские контрагенты берутся организовать стратегические бомбардировщики, в количестве и с качеством, достаточным для преодоления русской противовоздушной обороны, то указанная мною цель достижима...

Все слушатели, в том числе император, про себя отметили, что при всей воинственности и кажущейся самоуверенности речь генерала Тодзё была достаточно осторожной. Он всего лишь подтвердил, что поставленная (пусть гипотетически) задача имеет достижимое решение и даже не намекнул, что, вообще говоря, задачи могут быть иными.

И на этот раз Хирохито ничем не выказал своего отношения к сказанному, а лишь дал слово министру торговли и промышленности.

Господин Тоёда имел самое прямое отношение к военному флоту (дослужился до адмирала), поэтому никто не удивился, когда речь его прозвучала не просто панегириком, а программой действий, составленной как бы не в противовес армии.

— Господа, осмелюсь призвать к активным действиям силы флота. Его мощь против русских совершенно избыточна. Поэтому считаю, что внимание империи должно быть устремлено на юг и восток. Колонии европейских стран в юго-восточной части Тихого океана слабо защищены. Между тем там имеется практически все, в чем нуждается наша промышленность, и если мы будем владеть этими богатствами, то нам не понадобятся подачки США. Судите сами, господа: нефть, железо, олово, медь, каучук — на этот вид сырья я бы обратил ваше особенное внимание — и, наконец, продовольствие. Конечно, я перечислил не все. А что мы можем получить с русских? Нефть в не особо больших количествах, уголь и железо. Все! Так стоит ли добыча риска? Отвечаю: нет! Поэтому предлагаю...

За этими словами был представлен развернутый план боевых действий в Юго-Восточной Азии. Стоит упомянуть, что выступавший не потребовал атак на острова, находящиеся под влиянием США и тем более на те территории, которые полагались их владением. В частности, о Гавайском архипелаге не было сказано ни слова.

Следующим получил слово адмирал Ямамото. Уж он-то имел военный опыт, начиная с первой русско-японской войны, в ходе которой получил ранение. Но удивительное дело: тональность его выступления сильно отличалась от яростного напора господина Тоёда.

— Разведка флота получила заслуживающие внимания сведения...

Надобно отметить, что противостояние армии и флота зашло настолько далеко, что и разведуправления у них были различные.

— ...в частности, из них следует, что германское руководство отказалось от планов нападения на СССР в результате анализа хода русско-финской войны. И я бы отметил не результат, который легко было предсказать. Русские продемонстрировали превосходное умение атаковать сравнительно небольшими силами, не неся заметных потерь. Правда, немецкие источники подметили, что у русских не так уж много воинских подразделений, имеющих соответствующее вооружение и надлежащую подготовку. В сумме эти особые подразделения составили что-то вроде бригады — по примерным оценкам. На этой войне отметились мощные танки с орудием калибра более 100 миллиметров, маневренные и, главное, имеющие хорошую броневую защиту. Во всяком случае, ни один из этих танков не был подбит. Также над полем боя были замечены боевые автожиры с противопульным бронированием, вооруженные ракетами. И, наконец, оборону финнов прорывали ракетным обстрелом на глубину чуть ли не тридцать километров, причем в полосе накрытия не оставалось достаточно выживших, чтобы создать серьезное сопротивление наступавшим. Но обращаю ваше внимание, господа: у русских будет фора в два года на обучение войск и производство оружия. Не уверен, что американское вооружение позволит серьезное противодействие подобным монстрам. К сожалению, у нашей разведки прискорбно мало данных об русской авиации. Но не верю, чтобы русские уж совсем упустили этот вид войск из внимания. Все это я говорю к тому, чтобы наша доблестная армия не посчитала сухопутную войну с русскими легкой прогулкой...

— Ямамото-сама, вы не упомянули о возможных задачах и проблемах флота, — министр сухопутных войск произнес это вроде бы в почтительных выражениях, но с чуть заметным яростным шипением. — В частности, вы не рассказали нам о возможном противодействии русского флота.

— Как раз к этому я и перехожу, — невозмутимо отвечал Ямамото. — Наши германские источники твердо убеждены, что у русских имеются превосходные подлодки, которые сумели нанести болезненный удар по британским кораблям линии, оставшись при этом без потерь. Также в стадии достройки находится линкор, но о его характеристиках рассуждать не берусь: слишком мало данных. Авианосцев у СССР нет и не предвидится. Иначе говоря, в столкновении с их флотом у нас имеются все шансы на победу. Но именно в битвах на море. Даже если транссибирскую железную дорогу удастся временно перерезать, через год движение по ней возобновится. И тогда удержать Владивосток станет очень трудно, если вообще возможно. Вот остров Карафуто — другое дело. Если армия полностью очистит его от русских войск и враждебного населения, то отбить его у нас будет непростой задачей. Однако вижу тут еще одну опасность.

На этот раз никто нее воспользовался крохотной паузой.

— Я много думал о том, какие цели могут иметь США в этом столкновении. Одна из них видится мне опасной. Если Япония сильно ослабит себя в противостоянии с СССР, то США вполне могут ударить в спину. Мы можем победить в битве с ними. В двух битвах. В трех. Но войну выиграть не можем. У нас несопоставимые экономические возможности. За время, которое мы тратим на сборку одного авианосца, американцы успеют спустить на воду три. Иначе говоря, они будут наращивать силы своего флота быстрее, чем мы будем топить их корабли. И тогда в ожидаемом будущем империя не сможет конкурировать с американцами в установлении господства даже над частью Тихого океана. На сегодняшний день также остаются непредсказуемыми действия британского флота. По замирении с Германией у них останется достаточно сил, чтобы создать нам проблемы в Юго-Восточной Азии. Нам просто не хватит кораблей прикрыть торговые пути. И, коль скоро наша экономика не может обойтись без импорта сырья, то это обстоятельство полагаю стратегической слабостью Японии...

Обсуждение этого выступления оказалось весьма бурным — по японским меркам.

Император все это время вел себя полностью невозмутимо, не выказывая ни словом, ни интонацией, ни жестом предпочтения какой-либо стороне.

После того, как дискуссия среди официальных лиц завершилась, Хирохито промолвил:

— Многоуважаемый господин Сайондзи, ваш опыт и мудрость поистине неоценимы. Мы со всем вниманием слушаем вас.

Император мог себе позволить подобное подчеркнуто благожелательное отношение. Бывший гэнро не принадлежал ни к одной из группировок.

Разумеется, речь началась с поклонов. Учтивость прежде всего, что вы хотите. Но содержание выступления отдавливало мозоли многим.

— Господа, как мне кажется, газетные итоги нашей первой войны с русскими создали несколько преувеличенное впечатление о силе нашей армии и флота. Не будем забывать: та война была развязана исключительно благодаря мощной поддержке Великобритании и США, а целью ее с их стороны было ограничение возможностей России на Тихом океане. Эта цель была достигнута. Россия по внутриполитическим соображениям отказалась от победы на суше, между тем, как имела возможность накопить силы и сбросить наши войска в море. Но ситуация в мире изменилась. Сегодняшние возможности флота СССР не сравнимы с тогдашними, это так. Но политической воли у господина Сталина хватит. И потому цели США должны быть другими. Исходя из экономической ситуации, первой их целью является оживление экономики за счет наших заказов. Второй, как ни странно — ограничение возможностей Японии. Экспансия России не пугает Америку. Ее пугает наша экспансия. А потому главной целью США полагаю ослабление нашей страны чужими руками. Вполне возможно, хотя и не обязательно создание условий, при которых Япония просто вынуждена будет начать военные действия против США. Война на два фронта — это то, что погубило Германию. Это может погубить и Японию. И потому считаю необходимым...

Такое выступление не могло не вызвать свирепое противодействие тех, кто был настроен на войну. Но дискуссия была задавлена твердыми словами императора:

— Мы выслушали все советы и мнения знающих. Теперь требуется некоторое время на обдумывание. Но точно так же мы нуждаемся в дополнительных данных. В частности, согласен с мнением Тодзё-сан: необходима тщательная и всесторонняя оценка возможностей того вооружения, которое нам предлагают американцы. Господа, я не задерживаю вас.

Теперь уже обсуждать было нечего. Точнее сказать, незачем.

Глава 16

После того, как все необходимые узлы были сданы ремонтникам — а на их подвозку понадобились пять платформ с тягачами — вдруг оказалось, что для москвичей, в сущности, нет задач. Северяне неоднократно клялись, что справятся сами — и справлялись.

А в Москве как всегда после командировки, навалились дела разной степени неотложности. Но первым был вызов к непосредственному начальнику. Тот расспросил о ходе поездки и о ее результатах, а потом прозвучал вопрос, который Странник посчитал прямо настораживающим, а не просто неприятным:

— Сергей Васильевич, правда ли, что вы можете контрабандой достать все, что угодно?

— Ну, конечно же, нет, Иван Александрович, — улыбка коринженера прямо сияла, — уж поверьте: полное вранье. Кое-что могу, это так. Но с большими ограничениями.

Ответ прямо-таки вызывал реплику вроде: 'С какими ограничениями?', но Серов не поддался на ложный ход:

— Если контрабанда, то, следовательно, из-за границы?

— И это не всегда так. Часть предметов может быть изыскана здесь, в пределах СССР.

— Какие же, например?

Ответ товарища Александрова просто наливался наглостью:

— Да вот случилось как-то достать золото в больших количествах. При случае спросите Лаврентия Павловича или Иосифа Виссарионовича, сколько именно и при каких обстоятельствах.

Опытный Серов сделал вид, что не придал значение дерзости. И продолжил расспрос:

— Золото — это я понимаю. А как насчет чего-то технически более сложного, чем слитки?

— И такое было. По просьбе товарища Берия сумел добыть хорошие авиационные двигатели для КБ Поликарпова. Правда, в небольшом количестве, но наши двигателисты наладили производство аналогов крупной серией на другом предприятии.

Видимо, ответ не удовлетворил начальника экономического отдела, поскольку напора он не растерял:

— А как насчет товаров народного потребления?

— В теории могу и это. На практике же раздобыл небольшую партию часов, у которых есть также функция секундомера. Все они пошли старшему командному составу из подводников. Для них это необходимейший прибор. Так что полагать их товаром народного потребления не совсем правильно. Мне, например, такие совершенно не нужны.

— Эти часы — они из Китая?

— Да и нет. Номинально они швейцарские или японские. Фактически — китайская подделка. Ход очень точный, но они недолговечны. По моим данным: хорошо, если четыре года. Пять — если очень повезет.

Серов подумал, что его собственный 'Генрих Мозер' ходит вот уж четырнадцать лет без проблем. Иначе говоря, долговечность фальшивой продукции все же не на высоте.

— Насколько мне известно, нашим подводникам и так выдают секундомеры.

— Возможно. Но китайская продукция лучше.

— Чем же?

— Ход настолько точен, что эти часики могут применяться вместо корабельного хронометра. Что самое главное: удобны в пользовании. Включение режима секундомера мгновенное.

— И все же это контрабанда. Какая ваша выгода?

Тон кадрового чекиста был деланно-небрежен, но в ушах Рославлева фраза прозвучала колоколом громкого боя.

— Это моя работа, за которую получаю зарплату. Или, говоря военным языком, часть моих должностных обязанностей. Еще одно небольшое уточнение, Иван Александрович. Мои дела законны. Просто используются недокументированные возможности.

Словосочетание было новым, но начальник экономического отдела сделал вид, что полностью удовлетворен этими сказанными с некоторым нажимом фразами, и сменил тему:

— Сергей Васильевич, ко мне подходили представители наркомата военфлота, очень хотели поговорить. В том числе сам нарком.

— Не вижу проблем, Иван Александрович, свяжусь с приемной Кузнецова сегодня же. Это, как понимаю, самое неотложное дело.

— И еще Лидьпална целый список просителей составила.

— Что ж, пойду посмотрю на ее лист.

По опыту Странник знал, что начальница секретариата Лидия Павловна — человек достаточно аккуратный и ответственный. И если она кого-то внесла в список, то с этой личностью придется встретиться.

На совещании присутствовало четверо: хозяин кабинета, то есть коринженер из экономического отдела управления госбезопасности товарищ Александров, нарком флота Кузнецов, его первый заместитель, он же начальник штаба РККФ Иван Степанович Исаков и (к некоторому удивлению Рославлева) контр-адмирал Валентин Петрович Дрозд. Последний в тот момент только-только занял должность начальника Черноморского военно-морского училища.

Кузнецов хорошо знал, что коринженер ранее проявлял удивительную осведомленность во флотских делах и персоналиях. И решил предупредить вопросы:

— Валентин Петрович, возможно, будет исполнять обязанности командующего Тихоокеанским флотом, тогда его северный опыт окажется востребован, хотя приказ еще не подписан.

Товарищ Александров понимающе кивнул и выдал стандартно-вежливую фразу:

— Я вас слушаю, товарищи.

— Мне доложили, что через полтора месяца модернизация немецкого линкора будет закончена, и корабль примут в состав РККФ. Хотя — тут Кузнецов позволил себе чуть усмехнуться, — немцы могут называть его хоть обрезанным линкором, хоть броненосцем, но по сути это тяжелый крейсер.

Хозяин кабинета еще раз кивнул.

— Эта единица флота, а также другие составляющие эскадры — вот списочный состав — будут переведены на Тихий океан.

— Вы позволите... так, это понятно. И что же от меня требуется?

— Полный набор запчастей, расходных материалов и боеприпасов для этого корабля, а равно для подводных лодок серии 'Н'. Также понадобятся торпеды для всех подлодок и эсминцев в составе как Северного, так и Тихоокеанского флотов в первую очередь, но также для балтийцев и черноморцев.

— Это возможно, но транспортировка за вами.

— На Тихий океан пойдут корабли снабжения.

— Это целиком на ваше усмотрение, товарищи. Еще что-то?

— Да. Вы говорили, что есть соглашения с немцами относительно еще двух однотипных кораблей...

В голосе Александрова появились жесткие интонации.

— Да, они могут поставить их. Но с условиями. Поставляться будут модернизированные линкоры. Соответственно, немцы получат в свое распоряжение все чертежи, но не комплектующие. Все это согласовано с товарищами Сталиным и Берия. Впрочем, по боевым характеристикам немецкие версии уступят нашим. В частности, Германия слабее по радарам, ну да наши люди это дело поправят.

Это был блеф. Рославлев знал, что копии будут точнехонькие, и Кузнецов это знал, но промолчал. Прочие же нуждались в объяснении: как это явно секретные разработки будут переданы немцам.

— Вижу тут трудности, Николай Герасимович, — продолжил Александров. -. Вас это тоже касается, Валентин Петрович. Понадобится обучение экипажа для первого корабля из этой серии. И все вы сами знаете, что в минуту это не делается. Осмелюсь предположить, что перегон будет осуществляться Северным морским путем, не так ли?

Посетители кивнули.

— Мой опыт куда меньше вашего, товарищи, но даже я представляю: перегонка корабля, пусть в сложных условиях, требует намного меньшей степени обученности экипажа, чем реальный бой. Следовательно, можно запланировать, что настоящее обучение продолжится уже на Тихом океане. Для этого понадобятся запасные стволы к орудиям всех калибров, а также боеприпасы, ГСМ, запчасти... всякое такое.

Моряки синхронно кивнули. Уж они-то знали, что на учебных стрельбах можно износить орудийные стволы до полностью небоеспособного состояния. И потребности в материальном снабжении они тоже представляли.

— У вас, надо полагать, уже есть прикидки?

Список хотелок внушал уважение. На одном листе он поместиться не смог. По правде говоря, моряки предъявили аж стопку машинописных листов.

Замначальника экономического отдела позвонил в электрический звонок. Вошла женщина средних лет в строгой одежде, при строгой прическе, в строгих очках и с непреклонным выражением лица.

— Лидия Павловна, три копии, будьте добры.

Секретарша (а больше никем эта особа быть не могла) вернулась через считанные пару минут.

— Так, подумаем... — инженер вооружился красной ручкой необычного вида. Заметив удивление моряков, он добавил: — такие изобрели немцы для летчиков, вместо чернил густая паста, которая не выливается. А наши малость улучшили.

В армянских глазах адмирала Исакова, который раньше был Ованесом Исаакяном, промелькнул отчетливый интерес. Пожилой инженер блеснул наблюдательностью:

— Вам такие нравятся? Хотите попробовать?

Захотели все. На пустом листе бумаги появились замысловатые загогулины и подписи.

— Вижу, всем нравится. Вы какого цвета чернила предпочитаете?

Ответы прямо посыпались:

— Синие.

— Мне черные.

— А мне фиолетовые, если можно.

— Синие и черные — запросто. Получите, — тут рука товарища Александрова нырнула в ящик стола, где, видимо, лежали заранее подготовленные подарки. — А ваш запрос, Валентин Петрович, даже не знаю, как удовлетворить. Не уверен, что сумею найти. Во всяком случае, быстро. Возьмите пока синюю.

Началась работа над списком. Отдельные позиции подвергались подчеркиванию, обведению кружками, на иных ставились галочки и крестики.

— Вот первое условие поставки.

Речь вроде как добродушного коринженера вдруг стала настолько жесткой, что все посетители, не сговариваясь, подумали одно и то же: 'Сразу видно, человек работает в органах'.

— Для предназначенных для Дальнего Востока оборудования, материалов и ГСМ надо подготовить хранилища. Заранее.

Последние слово было сказано с особым нажимом.

— Боковой вопрос. Как рассчитывалось потребное количество торпед? Это, конечно, в первую очередь, но также нужен расчет по другим боеприпасам.

В объяснения пустился Дрозд:

— По четыре боекомплекта торпед на учебные стрельбы; это на каждый эсминец и подводную лодку тоже, да еще десять боекомплектов на боевые стрельбы. Сверх того...

Товарищ Александров выслушал контр-адмирала, не прерывая.

— Слушайте второе условие. Прошу вас взглянуть, товарищи. Вот эти обведенные кружком позиции берусь закрыть. Подчеркнутые — тоже достать можно, но рекомендую другого типа, они лучшего качества. Отмеченные галочкой: достать точно такие же вряд ли возможно, но аналоги будут. Разумеется, потом надо проверить, насколько подходят. А те, которые отмечены крестиками — таких у меня сейчас нет. Однако возможна поставка по образцам. Если ваши люди снабдят моих ребят таковыми — связи сработают. Продукция будет сверхплановой. Хорошо бы чертежи и ТУ, это поможет сберечь время. Для этих изделий дайте неделю сроку, лучше даже десять дней. Если удастся получить раньше — значит, повезло, но за такую удачу не ручаюсь.

Моряки натянули на лица выражения одобрения и понимания, хотя подход был не вполне очевиден. Снаряды к немецкому главному калибру, понятно, можно получить в Германии; торпеды, оптические и радиоприборы, а также оборудование, ясное дело, поступают с какого-то секретного производства, но откуда трудности со снарядами калибра 130 миллиметров?

Исаков остро глянул:

— Сергей Васильевич, возможно ли увеличить объем поставок?

Похоже, ответ был готов заранее:

— Хотите создать запас? Понимаю. С моей стороны препятствий не будет, но очень многое зависит от вас. Я должен знать объемы заранее. Их обоснование — точно так же. И повторяю прежнее требование: склады должны быть готовы еще до начала поставок.

И снова последние три слова прозвучали с усилением. Впрочем, требование выглядело разумным и неприятия не вызвало.

— А теперь, товарищи, некоторые сведения, которые вам надлежит знать.

Прозвучало многозначительно.

— Информация получена по каналам экономической разведки. Армейские и флотские тут ни при чем. В ближайшие дни ожидается принятие в Японии решений государственной важности. То, что японцы настроены на экспансию, надеюсь, ни у кого сомнений не вызывает?

Дураков в комнате не оказалось.

— Одни из вариантов состоит в захвате территорий, в настоящий момент являющихся колониями Голландии, Франции и Великобритании. Иначе говоря, южное направление. Китай не в счет. А второе возможное направление — в нашу сторону. В любом случае Япония может получить поддержку со стороны США кредитами на закупку сырья, полуфабрикатов и вооружений. Но если случится война с Советским Союзом, японской армии может понадобиться хорошее вооружение. То, что у них есть сейчас... так себе. Уровень конца тридцатых годов. И американцы могут предоставить им в кредит и бронетехнику, и самолеты, и пушки с пулеметами, а о патронах и снарядах вообще молчу. И все это лучше, чем родное японское. Хотя наше ничем не хуже.

Последовала пауза оказалась длинной ровно настолько, чтобы у всех флотских промелькнула одна и та же мысль: 'Это все армейские дела, а как же флот?' И лишь адмирал Кузнецов, который знал Старого чуть побольше и получше других, подумал, что сама по себе пауза не была случайной.

— Соотношение сил советского и японского флотов вы и сами знаете.

Тут не надо было иметь специальное образование, вполне хватило бы арифметики на уровне третьего класса.

— Вам виднее, товарищи, но лично я вижу выходы вот где. Первое по важности: разведка. Имею в виду: силами как авиации, так и подводников. Серия 'Н' будет как раз ко двору.

— Авиация — не слишком рискованно?

— Вовсе нет. На это дело постараемся задействовать авиацию специального назначения. Самое же слабое место японцев: морские коммуникации. На них лодки класса 'К' — самое то, что надо. Потом вступят в бой лодки класса 'Н'. Они заточены на самые большие боевые корабли

Рославлев не сказал, что в другом мире именно подводный флот США нанес критический удар по экономике Японской империи. Не было озвучено еще оно тонкое место: какие такие самолеты особого назначения имелись в виду. Контр-адмирал Дрозд подумал о пассажирских Ил-18. Их переделать в разведывательные, по мысли моряка, больших усилий не составило бы. Кузнецов вспомнил о бронированных вертолетах, которым, по его мнению, были бы нипочем японские палубные истребители; у него на этот счет имелась заготовка. Исаков же в мыслях предположил, что товарищу Александрову известны некие секретные авиаразработки, которые вполне могли быть еще и получше, чем обычная техника наземного базирования.

— Теперь информация, которой вы не располагаете. В Японии в режиме высочайшей секретности построены линкоры класса 'Ямато', вот фотография, вот технические характеристики. Пока на испытаниях находятся два из них. Включение в состав флота ожидается в ноябре этого года.

Руководители флота СССР вчитывались в сухие строки и старались сохранять невозмутимые лица. Получалось не вполне.

— А теперь хорошая новость, товарищи. Командующий японским флотом адмирал Ямамото настроен скептически в отношении именно этих линкоров. Он полагает что они столь же дороги в производстве, сколь неэффективны в бою, и возлагает свои основные надежды на авианосцы. Но над руководством их флота довлеет 'принцип Цусимы': навязать противнику генеральное сражение с участием всех единиц флота, линкоров как бы не в первую очередь. Разумеется, при этом планируется нанесение решительного поражения любому противнику. Так вот: нам это не нужно. Главные враги линкоров: самолеты и подводные лодки. И здесь мы имеем преимущество.

Моряки не сдержались и переглянулись. По должности каждый из них неплохо представлял себе возможности лодок серии 'Н'. О похождениях подводников в Северном море им доложили. Но авианосцев у СССР не было. Так при чем тут авиация?

Возможно, инженер из НКВД умел читать мысли. Или же он был наделен отменной проницательностью. Как бы то ни было, продолжение его речи выглядело ответом на возражения флотских, не высказанные ими вслух:

— Вы получите документы, в которых описаны возможности сухопутных бомбардировщиков. У СССР имеются в распоряжении управляемые авиабомбы. Иначе говоря, ими можно бомбить с большой высоты корабли и попадать при этом.

— Высота? — коротко бросил Кузнецов.

— Одиннадцать тысяч, — последовал столь же краткий ответ.

Адмирал Исаков с трудом удержался от восторженного восклицания. У него хватило эрудиции, чтобы сразу прикинуть: на такой высоте сбить бомбардировщик зенитным огнем — задача почти невозможная. А управляемая бомба... можно быть, в верткий эсминец и не попадет, но уж в громадный линкор или, того лучше, авианосец — запросто. Хотя...

— Сергей Васильевич, у наших летчиков имеется практический опыт?

— Да.

Интонация ответа была такой, что Иван Степанович не стал проявлять чрезмерное и никому не нужное любопытство.

— Документы по бомберам — вот. Еще одно, товарищи. Это касается эсминцев седьмой серии. Согласен с вашим мнением: не худо бы этим кораблям получить более дальноходные торпеды с самонаведением по кильватерному следу. Точно такими же вооружены подлодки серии 'Н'. Но при этом параметры типа скорости, глубины и прочие — в бою их придется устанавливать вручную.

— Сейчас так и делается, — с ноткой пренебрежения высказался Дрозд.

— Мое дело предупредить. Хорошо бы оснастить эсминцы толковой артиллерией, но... боюсь, времени не будет. Вот разве что реактивный бомбомет.

— Глубинные бомбы? — проявил сообразительность контр-адмирал.

— Они. Вот краткие данные об этом комплексе. Но работает лишь в соединении с хорошим гидроакустическим постом, чтоб точно определять пеленг и расстояние до цели. Передайте кораблестроителям; мне самому будет недосуг.

— Сергей Васильевич, — голос адмирала Кузнецова был прямо вкрадчивым, — как вы, наверное, знаете, во флотах многих стран существуют малые авианосцы. Обычно это переделки из других кораблей, например, крейсеров. Количество самолетов, понятно, меньшее, чем у полноразмерных, но все же... Вопрос: а возможен ли аналогичный вертолетоносец?

Нарком кое о чем умолчал. У него на руках была инициативная разработка группы молодых каплеев. Имея на то разрешение от Кузнецова, те связались лично с майором Осипенко и получили от нее сведения о характеристиках и боевых возможностях необычных машин. И даже больше того: подготовили эскизный проект перестройки недоделанного лидера именно в вертолетоносец. Правда, никто из этой группы не озаботился вписыванием подобного корабля в концепцию флота вообще и тихоокеанского флота в частности.

Все трое моряков с тайным удовольствием наблюдали, что вроде как всезнающий коринженер задумался крепко и надолго, а когда заговорил, то в голосе у него совершенно не слышалась подготовленность ответа:

— Да, Николай Герасимович, в теории такой корабль возможен. Но ваши подчиненные имеют, надо полагать, неполную информацию. Не возражаете, если я добавлю? Давайте порассуждаем вслух. Можно взять, к примеру, недостроенный крейсер или даже лидер. Для него возможно убрать большую часть орудий, если такие успели установить, надстроить взлетно-посадочную палубу и вооружить палубными вертолетами. Тогда спрошу сразу же: каковы могут быть цели? Малый палубный вертолет — это разведка и эффективная борьба с подводными лодками. Все! Никакой надводный корабль, кроме разве что катера, ему не по зубам. Да и то сомнительно. Наш потенциальный противник вряд ли пустится на массированное применение подводных лодок. Впрочем, в таких вопросах вы разбираетесь куда лучше меня. Большие ударные вертолеты класса 'Акула' — немножко другое дело, но и те имеют основными целями наземную бронетехнику противника и огневую поддержку десанта, — тут Рославлев малость слукавил: в другом мире эти вертолеты были известны под прозванием 'Аллигатор', и он это знал, но уж очень ему было по душе акулье прозвище. — А теперь о возможном противодействии вертолетам. Увы, все они имеют один и тот же недостаток: низкую максимальную скорость. Тяжелая ударная машина — триста километров в час, она может догнать разве что английский бомбардировщик 'Суордфиш'. У легких скорость и того меньше. А вот уязвимость к атакам истребительной палубной авиации немалая. В теории 'Акула' противостоит обстрелу из артиллерии калибром 20 мм. Так то в теории, а на практике остекление фюзеляжа на такое не рассчитано. Конечно, эта машина имеет на вооружении управляемые ракеты класса 'воздух-воздух'.

В то время подобной классификации не существовало, но Рославлев рассчитывал на интуитивную понятность термина — и не ошибся.

— Что касается зенитного огня корабельной артиллерии — тут намного хуже. Вероятный противник может применить зенитки калибром 30 миллиметров и больше. Океан — это вам не суша, за складками местности не спрячешься. Самое же главное: ни легкая, ни тяжелая машины не несут специфическое противокорабельное вооружение. Внезапной атакой из темноты могут утопить эсминец неуправляемыми ракетами калибра 80 миллиметров. В стандартный набор вооружения ударного вертолета таких входит 80 штук. Если по крейсеру: ну, эти ракеты рассчитаны на пробитие брони 400 мм, так что могут крепко выбить артиллерию, но сомневаюсь насчет утопить. Линкоры... наверное, то же самое, тут вам, товарищи, виднее. Да вот например: эти, класса 'Ямато' — у них бортовая броня 410 миллиметров. А лобовая у башен — все 600. Правда, если в борт башни — тогда другое дело, ракетные снаряды пробьют. Но уж точно о полном уничтожении речи не идет и, повторяю, лишь в темное время суток. А в условиях хорошей видимости зенитки с вертолетом справятся.

При этих словах все трое адмиралов подумали одно и то же: 'С одним справятся. А если их будет десяток?'

— К вашему сведению: сейчас майор Осипенко разворачивает свою эскадрилью в полк. Новые штурмовые вертолеты будут нуждаться в экипажах. В Финляндии у вертолетчиц был фактор стратегической внезапности применения. Буду весьма удивлен, если наш возможный противник не постарается всеми силами получить информацию и о самих машинах, и о тактике их применения. Иначе говоря, сейчас мы уже не вправе ожидать этой самой внезапности. Следовательно, нужна усиленная подготовка летного состава и наземных служб. То время, которое было в распоряжении Полины, то есть три месяца, вижу недостаточным для полного освоения этих сложных машин. Полгода — это сверхминимум. Вопросы?

У Дрозда они были:

— Вы сказали, Сергей Васильевич, что этот малый вертолет рассчитан на эффективную борьбу с подводными лодками. Опишите возможности.

— У него в комплект входит погружаемый гидроакустический комплекс. Это обнаружение, понятно. И еще специальные противолодочные торпеды, две штуки.

— Почему именно противолодочные?

— Наводятся на шум винтов, и боезаряд поменьше, чем у обыкновенной. Всего восемьдесят килограммов, но, правда, взрывчатка помощнее тротила в полтора раза.

На этот раз адмиралы переглянулись весьма красноречиво. Слово взял Кузнецов:

— Сергей Васильевич, вы не дадите нам материалы в письменном виде? Для изучения специалистами.

— Тогда вам придется подождать минут пятнадцать.

Из принтера поползли листы. Адмирал Исаков пристально вгляделся в процесс.

— Сергей Васильевич, нам бы такую печатную машинку.

— Невозможно, Иван Степанович. Вообще-то это не пишущая машинка, а мощная вычислительная система. Для управления ею нужны обученные специалисты. Впрочем, об этом можно поговорить. Разрешение на обучение может дать товарищ Берия. Но сразу предупреждаю: на это потребуется время. Скажем, месяц. Причем вам придется прикомандировать своих людей — двоих, не меньше — к... той организации, которую укажет Лаврентий Павлович. Вот материалы, которые вы просили.

Стопки листов пошли в портфели.

— Тогда, товарищи, если нет вопросов по вертолетоносцам, предлагаю прислать в наш наркомат полномочных представителей с образцами боеприпасов, запчастей и документацией, если таковая найдется. Караван на Тихий океан по Северному морскому пути, можно отправить лишь весной, не так ли?

Вопрос был риторическим. Проводка судов полярной ночью выглядела просто невозможной. Не существовало в мире ледоколов, способных на такой подвиг.

— То есть у нас с вами есть сколько-то месяцев в запасе. К этому моменту будет спущен на воду и пройдет испытания (надеюсь) модернизированный линкор. Прочие корабли на вас. За мной снабжение.

Засим флотские товарищи обменялись вроде как малозначащими репликами и сделали вывод. Переоборудовать любого корабля или гражданского судна под эскортный вертолетоносец очень сложно. Но можно. Понадобятся экспертные оценки, в том числе тактического свойства. Уж на это дело время найдется.

Рославлев не сказал адмиралам, что в ходе беседы у него появилась идея относительно авиаразведки. И ее неплохо бы проверить.

Глава 17

Люди задним умом крепки.

Авторы этих строк смело утверждают: не все. Бывают такие, которых нельзя полагать крепкими ни для одного типа ума: хоть переднего, хоть заднего. Можно найти таких, которые сразу и мгновенно определяют оптимальные варианты действий. Гении — они ведь реально существуют, хотя встречаются не часто, скорее редко. Большинство же крепко именно задним умом, и Рославлев как раз к таким относился.

Уже по окончании совещания с моряками матрикатор подумал, что вертолетоносец не просто реален. Вполне возможно применить его в море и даже с успехом. Но лишь при условии, что палубная авиация противника, кем бы тот ни был, не будет противодействовать. Тогда вопрос 'быть или не быть' превращается в 'как и когда?'

Рославлева в свое время подвела спешка. Предполагая, что главные сражения развернутся на сухопутном фронте, он именно ему уделял главное внимание в части образцов вооружения, снабжения и тактики. Морские дела шли по остаточному принципу. Он не знал, что Ка-29 морского базирования можно вооружить противокорабельными ракетами 'Уран', ибо слыхал о них краем уха. Правда, он был осведомлен о существовании вертолета ДЛРО Ка-31, но полагал в простоте душевной, что эта машина также предназначена для работы над сушей.

И тут ему в голову пришла умная — возможно, даже очень умная — мысль. Коль скоро этот вертолет предназначен для обнаружения воздушных целей (а для чего еще?), то и надводные корабли вполне себе можно поймать радаром. При этом вертолетоносец превращается не просто в противолодочное нечто, а в корабль разведки. А что: воткнуть туда противоминную артиллерию, зенитную — так точно. И не подставлять под удар авиации противника.

Конечно, надо будет обучать личный состав. Для начала с этим справятся и подчиненные Осипенко. Дадут основы, а уж отработка в море — после создания этого самого... вертолетоносного. Рославлев пребывал в твердейшем убеждении, что первый блин получится комом. Ну нельзя создать первый корабль новейшего класса (а аналогов не было в этом мире) в полностью законченном виде так, чтобы недостатки отсутствовали. Да нет: ляпы просто обязаны громоздиться кучей, но если не будет первого блина, то не будет и второго, а уж он не должен получиться комом.

Теперь надлежало оформить все это в документ, который должен был попасть на стол... кому? Пожалуй, Исакову.

А еще предстоит разговор с Полиной Денисовной. В ее подразделение надо будет поставить технику и вооружение для разворачивания в полк. Но не только с ней.

Пусть Осипенко и станет командиром полка вертолетчиц. Нет, не так. Вертолетного полка. Потому что, случись война, это будет вам не Финляндия. Бои могут быть кровавыми , и нечего женщинам на них гибнуть. Придется набирать желторотиков-лейтенантов. Переучивать, само собой. А если будет принято решение о вертолетах морского базирования, то Полина же наладит обучение на камовских машинах. Да, так и надо делать. И Рычагов об этом должен знать.

Стоит заметить, что молодые и нахальные капитан-лейтенанты из группы, созданной Кузнецовым, времени не теряли. Под соответствующие подписки их ознакомили с необходимыми материалами.

Часть выводов оказалась сделанной тут же:

— ...если под винты, то даже крейсер мгновенно лишится хода. А она сама наводится.

— Как с линкором?

— ...вот. Расстояние от баллера до крайних винтов семь метров, если верить чертежу.

Надо заметить, что все упоминания о том, какой именно стране принадлежит линкор, исчезли из текстов и чертежей. Сказано было 'линкор вероятного противника', и лишь высший командный состав знал, что изображения относились к 'Ямато'.

— ...отсюда следует, что одной лишь торпедой... сколько там в ней?

— Сто двадцать килограммов в тротиловом эквиваленте.

Последние слова этой реплики придумал кто-то из группы. Он так и остался неизвестным, но термин понравился всем и вошел в применение.

— Все винты разом не вышибем.

— А хотя бы сбить ход, скажем, до двадцати или даже восемнадцати узлов...

— ...если рули или рулевое отделение зацепит, тогда меньше...

— ...а вот тут сказано: семь гидросамолетов на линкор...

— ...серьезно...

— ...а если вооружение установить? Вот же сказано: ракеты с самонаведением, авиационные...

— ...в результате тактика меняется кардинально. Вот представьте себе: восемь ракет на подвеске одного вертолета. И ничего более. И он работает как прикрытие от чужой авиации...

— ...но только если допустить, что авианосцев рядом вообще нет...

— ...заврался ты, Федорыч. Нет такой подвески. Ну нет и все тут.

— Так заказать! Добавь в список.

— Едрена-матрена-кувырком-голяком! Кто тебе даст уродовать машину?

— И не я вовсе, а авиационщики, и не уродовать, а переделывать под боевую задачу, и потом: с тебя убудет, что ль, если задашь вопрос?

— О! Вот тут нарисовано: винты складываются. Значит, можно прятать в трюме. И шторма нипочем, если принайтовить как следует.

— Тогда подъемник понадобится. Номинальный вес двенадцать тонн, клади все пятнадцать...

— И лебедка: оттаскивать машину на стартовую площадку.

— Зачем лебедка? Я видел на заводе немецкий электрический тягач. Вот такой маленький, но сильный. Утянет разом.

— Я тоже видел. Электрокар называется.

— Тогда вот что вырисовывается...

У себя в кабинете Рославлев рассмеялся вслух, хотя и тихо. Он как раз закончил план-график работ. Их оказалось, само собой, немало, но главным пунктом в них значилось: 'Непредвиденное'. Впрочем, телефонный звонок от Курчатова к этой категории дел не относился.

— Сергей Васильевич, вы нам обещали помочь с тридцать девятым вопросом.

Нехитрая, но приличная шифровка значила: помощь нужна с изотопом плутоний-239.

— Ну, конечно, Игорь Васильевич. Завтра с утра? А в котором часу? Те банки, что в прошлый раз, понадобятся. В том же количестве. Уже есть? Отлично. Буду.

Операция предстояла непростая, но проводилась она не в первый раз. Рославлев был настроен оптимистически. Однако жизнь в части подлостей и мерзостей бывает похуже даже самого злобного преподавателя. По крайней мере, тот обычно не меняет вводных по ходу решения.

Кто, мы вас спрашиваем, имеет обыкновение подкрадываться незаметно? Вспомнили? Верно, он самый. Надо быть справедливыми: иногда он предупреждает о своем приходе заранее, но не очень настойчиво. А на этот раз он вообще не озаботился никакими предупреждениями.

Процесс матрицирования порядочного количества плутония — по прикидкам Рославлева, хватило бы чуть ли не на пятьдесят изделий минимальной мощности — шел омерзительно гладко. Такое протекание дел могло внушить если не отвращение, то уж точно подозрение. И надо же: никто из окружающих подобных чувств не испытывал. Наоборот, сам Игорь Васильевич и другие, допущенные к секретам, пребывали в состоянии некоторой эйфории, ибо прекрасно представляли, что можно натворить из ста пятидесяти килограммов чистейшего изотопа.

Это настроение передалось и товарищу Александрову. Но, видимо, он подсознательно был готов к тому, что последовало в вестибюле.

Их было трое: лейтенант и два сержанта госбезопасности. Первый был при не особо распространенной в эти времена кожаной папке. У всех троих были расстегнуты кобуры, из которых торчали рукоятки наганов.

Лейтенант остановился за семь шагов. Козырять он не собирался. Вместо этого последовало грозное:

— Гражданин Александров? Сергей Васильевич?

В ответ проследовала улыбка совершенно штатского вида, в точности соответствующая вполне штатскому костюму на вышепоименованном гражданине.

— Это я.

— Вы арестованы! Сдайте оружие.

Последние слова были абсолютно лишними. Оружия при этом пожилом человеке явно не было. Но его реакция полностью выпадала из привычной канвы.

— В ружье!!!

Двое сержантов госбезопасности возникли за спиной преступника. Мягкими и очень быстрыми шагами они разбежались в стороны, одновременно срывая с плеч странные пистолет-пулеметы — похожие на ППД, но все же отличающиеся. Клацнули затворы.

Голос пожилого гражданина вдруг налился тяжелой официальностью:

— Товарищ майор государственной безопасности, проверьте документы.

Из всех присутствующих только сам товарищ Александров и майор Полознев представляли, что сейчас может произойти. Именно это и случилось.

Рука командира опергруппы направилась к нагрудному карману. Удостоверение должно было покоиться именно там. Но лейтенант даже не успел коснуться форменной материи, когда с жуткой уверенностью осознал: удостоверения на месте нет.

Следующая минута представляла собой сплошной, беспросветный ужас. Удостоверение не сыскалось ни в одном из карманов. В глазах майора застыл лед; его лицо оставалось настолько бесстрастным, что лейтенант госбезопасности Петрухин, оперативник не из худших, понял: все случившееся было предвидено заранее. Кем? Майором? Или самим Александровым?

Но гражданин в штатском (похоже, карманник высочайшего класса) на этом не остановился. Официальность в его голосе стала уж совсем свинцовой:

— Товарищ майор, проверьте также ордер на арест.

Лейтенанту пришла в голову идея о проверке. Перед тем, как протянуть папку майору с ледяными глазами, он быстро ее оглядел. Нет, хорошая кожа выглядела полностью целой. И расстегнуть беззвучно молнию было совершенно невозможно: она, злодейка, была не просто тугой, но и визгливой. Эта последовательность мыслей только-только оформилась, когда майор раскрыл папку. Всего полчаса ордер был там, со всеми подписями, визой непосредственного начальника фигуранта и печатью. А сейчас никаких бумаг там не было. И похитить что бы то ни было без малейшего звука из застегнутой папки не мог ни один карманник, сколь искусен бы он ни был. Тем более, что фигурант находился в семи шагах от Петрухина.

Командир оперативной группы даже не успел провернуть в голове это новое соображение, как раздался мерзкий голос старика:

— Проникновение на режимный объект группы неустановленных вооруженных лиц. Это статья 58-6.

Фраза содержала в себе неточность, но Петрухин ни на минуту не усомнился, что это было сделано намеренно. Указанная статья содержала описание шпионажа, а действия оперативной группы именно под него и можно было подвести. Но как же все-таки закрытая папка? Из нее ничего нельзя было украсть — и все же ордер исчез... Так не бывает. Но так, увы, было.

Тот, кого предписано было арестовать и доставить в Сухановскую тюрьму, глянул прямо в глаза Петрухину и улыбнулся. Это оказалось последней каплей.

Молния понимания озарила ум лейтенанта госбезопасности. И он начал действовать: рванул наган из кобуры с криком:

— Стреляйте! Живым не брать!

Многолетний опыт задержания очень серьезных противников, в том числе обученных англичанами басмачей, не подвел Полознева. Искушенный свидетель, наверное, успел бы отметить резкое движение руки майора, короткий стон, брякнувший об пол наган и согнувшуюся в три погибели фигуру лейтенанта с заломленной рукой.

Одновременно раздался звероподобный рев сержантов с автоматами:

— Оружие на пол!!! Медленно!! Двумя пальцами! Лечь!! Руки на затылок!!!

Рославлев быстро глянулся. Назревал большой тарарам. По коридору забухали сапоги, а через считанные секунды появился лично начальник первого отдела Леонтьев. В руке у того был взведенный ТТ. В сторонке очень старательно не отсвечивали случайные свидетели.

— Петр Витальевич, — голос товарища Александрова сделался ну совершенно обыденным, — произошло здесь вот что...

Последовало краткое описание, закончившееся многозначительной, хотя и ожидаемой фразой:

— Мне нужна срочная связь с товарищем наркомом. Это дело его прямо касается.

Леонтьев среагировал правильно. Он еще раз оглядел все и всех в вестибюле, встретился глазами с майором Полозневым, почему-то выщелкнул магазин из пистолета, передернул затвор, подхватил патрон и, не перезарядивши оружие, сунул его в кобуру. Боеприпасы нырнули в карман кителя.

— Из моего кабинета будет лучше всего, — констатировал начальник первого отдела.

Уже на пути к дверям, эти двое услышали шипение Курчатова:

— Мне тоже надо бы поговорить с Лаврентием Павловичем насчет того, кто мешает работе.

Соединиться удалось на диво быстро: заняло это меньше пяти минут. Возможно, тут подыграл секретарь наркома. Или сам Берия, уже хорошо зная Странника, счел, что по пустякам тот беспокоить бы не стал.

Начальник первого отдела хотел удалиться. Товарищ Александров, видя это намерение, не стал препятствовать. Впрочем, звукоизоляция оказалась недостаточной. Кое-что капитан Леонтьев услышал.

— Добрый вечер, Лаврентий Павлович... Спасибо, и вам тоже. У нас ЧП. Группа граждан с наганами пришла меня арестовывать, но не предъявила ни документов, ни ордера... Разумеется... Думаю, это Лев Емельянович Влодзимирский, поскольку в свое время он уже проворачивал подобную операцию... А я предоставил вам сведения... Вы ошибаетесь, Лаврентий Павлович, нацелено было не на меня... И рад бы, но не могу. Это должны делать ваши люди... Полностью согласен, товарищ Сталин должен знать о происшедшем. Тем более, в тот раз он был сильно недоволен... Конечно... На завтра у меня встреча с товарищами Рычаговым и Осипенко, это по поводу той самой авиационной части...

Забегая вперед, стоит сказать, что допрос проштрафившегося лейтенанта Петрухина не дал ожидаемых результатов. Инцидент вполне можно было классифицировать как служебную халатность; на шпионаж он не тянул — если, конечно, не тянуть за уши. Но очень скоро версия рассыпалась. Это случилось после следующих вопросов следователя:

— Вы приказывали сотрудникам открыть огонь на поражение?

— Да, я приказал это.

— Какие у вас были на то основания?

— Живым этого гражданина взять нельзя.

— Почему вы так подумали?

— Потому что он не человек.

Тут следователь даже немного растерялся, однако быстро опомнился и спросил:

— Какие у вас основания сделать этот вывод?

— Он — черт. Человек не смог бы украсть ордер на арест из полностью закрытой папки, к тому же стоя на расстоянии пять метров. А нечистый может.

Натуральной реакцией следователя должен был стать ор вроде: 'Да ты что тут мистику разводишь? Какие в наше время, нах, черти?!!' Но следователь всего лишь глянул в прозрачные глаза задержанного и понял: этот будет стоять на своем насмерть. Похоже, тут работа предстояла не людям из органов, а психиатрам.

Лаврентий Павлович Берия доверчивостью не отличался. В частности, получив доклады (а не доклад!) о случившемся на предприятии у Курчатова, он для начала принялся собирать и систематизировать информацию, не доверяя аналитикам.

Если говорить о бумагах, то первой к нему на стол попала гневная докладная от самого Игоря Васильевича, в которой вежливо, но крайне настойчиво проталкивалась мысль, что без помощи товарища Александрова работы замедлятся как бы не вдесятеро. Там же упоминалось, что как раз непосредственно перед попыткой ареста он (Александров) устроил институту запас плутония, которого хватит, по самому пессимистическому расчету, на полтора десятка изделий. Теоретические расчеты для них уже готовы, можно приступать к изготовлению. И в самом конце еще раз подчеркивалось, что ни разу товарищ Александров не был замечен в чем-либо предосудительном.

Также пришло сообщение от начальника первого отдела, в котором с занудной дотошностью описывалась сама попытка ареста. Излагались факты и только они. Ни малейшей попытки осмысления не делалось. Капитан госбезопасности Леонтьев со всей очевидностью не хотел брать на себя лишнее.

Третьим было краткое сообщения от человека в окружении директора. Он занимал скромную должность, но доступ к информации у него был. Вообще-то ему не полагался выход непосредственно на наркома, разве что в чрезвычайных обстоятельствах. Как раз по этой причине соответствующее сообщение и легло на стол к Берия.

Чуть позже на свет появился протокол допроса лейтенанта Петрухина. Нарком прочитал его целых два раза и начертал резолюцию: 'Вызвать психиатров для освидетельствования.'

Дополнительный телефонный звонок от Странника выглядел в данной ситуации довеском, хотя по времени он был первым. Собственно, сразу же после него и последовало распоряжение задержать незадачливого лейтенанта и допросить его, но без мер физического воздействия. Одновременно ушел приказ задержать Влодзимирского, но до поры не допрашивать. Лаврентий Павлович рассудил, что перед допросом этого высокого чина понадобятся факты — и как можно больше.

Наиболее серьезной из забот наркома был выбор того способа, каким следует представить информацию Самому. Наибольшее опасение вызывала возможность того, что Сталин может узнать о случившемся из собственных источников, в существовании которых Берия не сомневался. И задача, таким образом, сводилась к следующему: доложить Сталину как можно быстрее, но так, чтобы не подставить себя под удар.

Очередным оврагом, пересекавшим гладкую дорогу, представляла собою лично майор (впрочем, ей скоро предстояло присвоение очередного звания) Осипенко. Полина Денисовна была сильно озабочена — настолько, что проявила запредельную настойчивость, добиваясь встречи с товарищем коринженером. И даже больше того: сам генерал-лейтенант Рычагов рядом с ней смотрелся чем-то вроде бесплатного приложения.

Времени она тратить не собиралась, а потому после положенного приветствия (все же товарищ Александров был куда старше по званию) этот достойный командир поперла вперед с неудержимостью новейшего танка:

— Вы, думаю, знаете, что нашу эскадрилью приказано развернуть в полк...

Коринженер кивнул. Он это, разумеется, знал.

— ...и потому нам бы надо привести матчасть в соответствие.

Сначала ответ выглядел образцом уступчивости:

— Разумеется, Полина Денисовна. Ваше требование вполне справедливо и будет удовлетворено...

Продолжение частично утратило эти свойства.

— ...однако вам предстоит решать и некоторые другие задачи. Если вы, Павел Васильевич, не выскажетесь против. А именно...

Теперь голос Сергея Васильевича был жестким, как рельс без нагрузки.

— ...помимо обучения новых экипажей работе с уже привычными вам Ми-28 и Ми-26 видится задача освоения других машин. Павел Васильевич, вот что предлагается, исходя из условий возможного боестолкновения...

На столешницу один за другим выкладывались листы. Посыпались вопросы:

— Так по скорости и по бронезащищенности они, считай, одинаковы. Чем же 'акула' лучше?

— В горах ее повышенная маневренность может сыграть роль, учтите также потолок...

— ...разница все равно невелика...

— ...выходит, все они рассчитаны на боевые действия над морем?

— Не так. Тридцать первая машина, вообще говоря, может использоваться и над сушей. Но имейте в виду, что...

— ...считаю нужным привлечь Валю Кравченко. У нее опыт не хуже любой из наших первого состава, а что касается знаний, то...

— ...не имеем права. Военнослужащий, комиссованный по ранению...

— ...можем, поскольку не на летную должность! Преподаватель, но со званием...

— ...если так настаиваете, то попробую...

— ...и еще: такое разнообразие моделей. Прям зоопарк.

— Ошибаетесь, Полина Денисовна, будут сформированы отдельные подразделения на разных машинах, предназначенные для действий в разных регионах. Вы же для начала будете обучать, передавать опыт, а уж потом...

— ...если обучение, тогда хорошо бы тренажеры, подобные тем, на которых моих стрижей обучали. Возможно, Сергей Васильевич?

В голосе пожилого инструктора прорезались досадливые нотки:

— Думал уже! В теории возможная вещь, но для перепрограммирования тренажера потребуются три разработчика из самых квалифицированных и не меньше одного опытного экипажа для проверки того, что получится. Начальник этого подразделения, само собой, иначе разброд гарантирую. Учтите: проверка понадобится не одна и не десяток. По моему опыту как раз этот этап и будет самой длительной, нудной и кропотливой частью работы. Сколько все дело займет — даже не возьмусь предсказывать. Чего уж там: даже успех не могу обещать.

— Добро, понял. Но уж попробовать такое можно? Если потом когда-нибудь понадобится — а у вас и опыт этого... перепрограммирования имеется. Что скажешь?

— Ничего не скажу, Павел Васильевич. Тогда по задачам получаем вот что. Полина Денисовна, за вами летный экипаж. Их передислоцируют на тот аэродром, что в Щелкове — ну, вы знаете. Я буду выбивать у Игоря Васильевича спецов-программистов. Та еще работка... созвонимся через, скажем, три дня. Нет, это попадет на выходной, через четыре. За это время организую доставку техники и запчастей в вашу часть, Полина Денисовна. Запасы ГСМ у вас имеются? Я так и думал. Вопросы? Предложения? Нет? Тогда, Полина Денисовна, вы свободны, а нам с Павлом Васильевичем надо будет еще обсудить вопросы, не относящиеся к вертолетам.

После того, как Осипенко удалилась, Рычагов даже ничего не спросил, а всего лишь бросил нужный взгляд.

Тут стоит заметить, что с некоторых пор оставшиеся двое перешли на 'ты', хотя обращдались по имени-отчеству.

— Есть чего обсуждать, Павел Василич, но... Беда в том, что у меня пока что нет фактов. Есть предположения. Экономическая ситуация в Соединенных Штатах такова...

Генерал-лейтенант выслушал внимательно.

— Ты хочешь сказать, что они могут вроде как натравить Японию на нас?

— Это и хочу сказать. Глянь на карту, которая на стене. Ну-ка, куда бы ты направил удар? Или даже удары?

— Первая цель очевидная. Вот она — и подхваченная Рычаговым указка ткнула на северную половину Сахалина. — Вторая — здесь.

Приморье оказалось очерченным изящным кругом.

— Третья, как мне кажется, тут. Тогда отбить Сахалин будет непросто.

— Плацдарм у пролива Невельского? Ну да, вполне себе вероятно... И все?

— Отвлекающие наступления в направлении Транссиба.

— Поправлю. Не отвлекающие, а обязательные. Задача: перерезать магистраль на год, самое меньшее.

Рычагов задумался, но очень ненадолго.

— Мосты? Тоннели?

— Я бы на их месте позаботился и о тех, и о других. Для пущей уверенности.

— Выглядит правдоподобно. Что я могу сделать?

— Записывать будешь? Первое: тяжелые транспортники, которые в данный момент осваивают люди Голованова. Грузоподъемность шестьдесят тонн, то есть ими можно перебрасывать тяжелую бронетехнику. Уж не говорю о живой силе, боеприпасах, всяком таком прочем. Обратным ходом вывоз раненых. Так вот: понадобятся они все. Это в помощь частям, попавшим в окружение. Эти же транспортники придется задействовать, если железку перережут. Уж поверь: окружения вполне могут случиться, а затыки в снабжении так точно будут. Но!

— Но?

— Потребуется почистить небо.

— Истребителями? — оживился Рычагов. Уж это дело для него было насквозь знакомым.

— Да, но целями должны быть не только бомберы, но и истребители противника. Пусть не мешают.

— Хорошо бы потренировать стрижей. У тебя ведь есть наработки по истребителям потенциального противника?

Сергей Васильевич скорчил физиономию, которая по замыслу должна была означать кислую реакцию.

— Так я ведь и сам точно не знаю, кто там будет. Всякие там 'ки' — этими твоих не удивишь, они сто восемьдесят пятым на один зубок. Но ежели американские машины... кхм... есть у меня кое-что, но без гарантий. То есть не могу обещать, что абсолютно все модели имеются в памяти. Но существует дополнительное обстоятельство. Палубная авиация. Авианосцы у Японии есть, сам знаешь. От них могут появиться машинки посерьезнее. 'Зеро', например. Это их морской истребитель. По отзывам: лучший из лучших, ни у одной страны ничего подобного среди палубных нет.

— Данными не поделишься?

— Жадиной еще никто не обзывал. Вот эти бумажки — тут все про этот самый 'зеро', включая силуэты во всех ракурсах. А вот эти — всё, что я смог найти по другим японским моделям. Здесь бомберы... тут у меня торпедоносцы, но над сушей они твоим не противники, это моряки от них будут отбиваться, не жалея снарядов... А в этой папке — американские самолеты. Ты запомни лишь две вещи. Первое: не поручусь, что все модели поучаствуют в боевых действиях. А второе, еще более важное: не поручусь, что боевые действия вообще состоятся. Мало ли... вдруг я и мои аналитики ошиблись? Бывает же такое. Ежели что — обращайся.

— Уж не сомневайся.

— Вот что. Подумай — тут тебе решать — может, стоит укомплектовать остальные эскадрильи этого полка мужскими экипажами. Война — вещь кровавая.

— Это уже политика, Сергей Васильевич. Не я один тут решаю.

— Понимаю... Крайний, как у вас говорят, совет. Наладь контакт с конструктором Лавочкиным.

— Раньше он вроде как гидросамолетами занимался? — не вполне уверенно отвечал Рычагов.

— У него уже есть истребительные разработки: ЛаГГ-1 и ЛаГГ-3. На них ставили движок М-105. Эти машины деревянные, а сейчас Лавочкин работает над алюминиевым вариантом. Похож на ЛаГГ, но задуман с двигателем М-62, тот помощнее. Ла-5 получается чуть тяжеловатым, зато вооружение — будь здоров! Говорят спецы, что самое то для завоевания господства в воздухе. Особенно же если на него пойдут двигатели следующего поколения. Это нам, надеюсь, не понадобится, но, если что, вдруг... Бывай, Павел Василич. Удачи!

— К чертям рассобачьим, Сергей Василич!

Глава 18

У наркома внутренних дел лишнего времени обычно не бывает. Поэтому его приходится выкраивать.

Почему-то Сам пока что его не вызывал. В результате Берия позволил себе разговор с психиатром, занимавшимся проблемой лейтенанта Петрухина.

— Присаживайтесь, доктор, — вполне дружелюбно приветствовал врача нарком. — Ко мне можно обращаться по имени-отчеству. Если кратко: хотелось бы услышать от вас как диагноз, так и прогноз. Постарайтесь, прошу вас, объяснять кратко и в понятных мне терминах.

У доктора были если не пронзительные, то уж точно проницательные глаза. Моьжно поручиться: он не был дураком, которому понадобилось бы уточнять, о каком именно пациенте идет речь.

— Что до диагноза, то могу ответить сразу же. Шизофрения, к сожалению. Вот копия заключения. Но берусь с определенностью утверждать, что прогноз, пожалуй, благоприятный.

— Шизофрения — это понятно, — отвечал Берия, не покривив при этом душой. Он и в самом деле знал, хотя и очень примерно, значение слова. — То есть в момент, когда лейтенант попал в вашу клинику, он был невменяем, так?

Психиатр утвердительно кивнул. А нарком продолжал развивать мысль:

— Но, если правильно понимаю, вы рассчитываете на излечение больного. У вас есть на то основания?

Ответ был наполнен гордостью, которую доктор даже не пытался скрывать:

— Я ученик самого профессора Стравинского.

Сказано было так, как если бы означенный профессор, в свою очередь, учился у господа бога. Ради справедливости стоит сказать: имя Лаврентий Павлович знал, хотя лично не был знаком с этим, несомненно, выдающимся специалистом.

Между тем доктор Прокофьев продолжал:

— Мне выпала честь ассистировать учителю в самых сложных случаях. Осмелюсь заметить, я не худший из его учеников. Чтоб не быть голословным: совсем недавно один из его пациентов... ну, имя не важно... так вот, имея тот же диагноз, излечился, сейчас он учится на историка. Я наблюдал этого больного вплоть до его выписки.

Чуткий и многоопытный слух Берия мгновенно уловил легкую интонацию 'но' в ответе. Вопрос оказался соответствующим:

— Вы хотите сказать, доктор, что тот пациент полностью вернул себе способность здраво говорить и размышлять на любые темы?

Психиатр чуть помедлил с ответом, что хозяин кабинета, разумеется, заметил.

— Не совсем так. Остаточные явления все же наблюдались, и сохранились они по сей день. У пациента случаются временами... скажем так, ночные кошмары. Они, замечу, легко купируются инъекциями... это, впрочем, детали. Мы следим за его состоянием. Но во всем остальном — прекрасный студент, преподаватели хвалят.

— Вы хотите сказать, что ваш оптимизм в отношении вашего нынешнего пациента имеет под собой основания?

— Быть оптимистом — моя профессиональная обязанность, — улыбнулся врач.

— Тогда сделайте, пожалуйста, вывод о возможном будущем роде занятий лейтенанта госбезопасности Петрухина. С точки зрения медицины, понятно.

— Я бы скорее сделал вывод о том, что ему почти наверняка будет противопоказано. Имею в виду работу, где бы он мог получить... э-э-э... впечатления, подобные тем, которые он имел перед тем, как попасть к нам.

— Вы хотите сказать, Владимир Кириллович, что работа типа специалиста по планированию или интенданта ему будет по силам и по здоровью.

— Да, именно так. И вообще работа с сильными эмоциями не для него.

— Большое спасибо, доктор. Я услышал достаточно. Вот ваш пропуск.

Специалисты Курчатова готовились. Им было известно, что существуют две принципиальные схемы подрыва. Мало того, теоретики даже вычислили предполагаемую мощность соответствующих зарядов. Осталось лишь испытать.

Но схема, требующая сжатия плутониевого ядра направленным взрывом, оказалась куда сложнее. Мало того, что и форма заряда имплозивного варианта оказалась отнюдь не простой — облегающий его слой взрывчатки оказался более чем трудным в изготовлении. И пока все это делалось, испытательную шахту в районе Семипалатинска углубляли и расширяли. Делалось это дело в хорошем темпе: Курчатов по согласованию с руководством решил сначала испытать пушечную схему подрыва как более простую.

Сталин как генеральный секретарь коммунистической партии имел колоссальный опыт аппаратной борьбы. Личные качества этому лишь способствовали. Другими словами, он мастерски умел вести интриги и столь же хорошо разбирался в чужих хитросплетениях.

Когда вождю доложили о неудачной попытке ареста Странника, первой (и правильной) догадкой было: дело попытались организовать не только без санкции наркома Берия, но даже без его ведома. Направленность читалась легко: взять Александрова, выбить из него показания против Лаврентия и свалить последнего или, в наихудшем случае, лишить того преимущества, которое являло собой само существование инженера-контрабандиста. Но это было не все. Второй (и тоже правильной) была догадка о методе, использованном Странником для противодействия аресту. В сущности, для матрикатора дело простое: удостоверение убирается на 'склад' вместе с ордером на арест. Третьим важным моментом была мысль: Берия должен был осознать первые два пункта не хуже, чем он, Сталин.

Но оставались еще неясные детали. Наверное, именно по этой причине Страннику была передана просьба (а скорее даже приказ) явиться в Кремль. Но еще раньше туда явился Лаврентий Павлович. Во всяком случае, когда Рославлев зашел, тот уже был в кабинете.

После надлежащих приветствий Сталин отдал распоряжение о чае (Рославлев счел это за добрый знак) и вполне вежливо молвил:

— Надеюсь, вы не полагаете, товарищ Александров, что попытка вашего ареста произошла с санкции руководства страны.

Это не было вопросом.

— Именно так я и понял.

— Судьба того, кто приказал вас арестовать, сейчас решается. Могу заверить: впредь у этого человека не будет возможностей для подобных действий.

Рославлев подумал, что слова вождя содержат большую долю неопределенности, но, понятно, не среагировал. А тот продолжал:

— Картина происшедшего уже практически ясна, но остались некоторые не вполне понятные детали. Как вы думаете, почему лейтенант Петрухин утратил душевное здоровье?

Вопрос не казался сложным.

— Будь я женщиной, то мог бы предпринять попытку свести лейтенанта с ума. Они на такое способны. Но мне подобное не под силу.

После этих слов всякая шутливость начисто исчезла из интонаций в голосе инженера.

— В силу специальности я имею дело с материальными предметами. Но в части внушения кому бы то ни было чего бы то ни было — это не ко мне. В проблемы психологии и тем более психиатрии не влезаю и не собираюсь это делать.

— Мы сделаем все, чтобы подобное не повторилось, — влез в беседу Берия.

— Я в этом не сомневался.

— Но к вам есть другие вопросы, Сергей Васильевич, — паузу Сталин использовал, чтобы закурить. — Мы представляем себе, что вы собираетесь делать в части ракетной техники. Также поздравляем с успехом в атомной промышленности.

Тут все было ясно: Курчатов успел доложить о получении большого количества оружейного плутония.

— Также понятно ваше внимание к проблемам флота и авиации. Но...

Сталин совершенно без спешки затянулся и выпустил клуб ароматного дыма.

— ...хотелось знать ваши намерения в других направлениях.

Этот вопрос тоже можно было предвидеть.

— Мои будущие действия зависят не только от меня. И даже не столько от меня. Судите сами, товарищи. Исходя из экономической ситуации в мире, полагаю возможной войну, где против Советского Союза может выступить как Япония, так и, в худшем случае, Соединенные Штаты. Имею в виду: не прямо сейчас, а, скажем, через полтора года, ибо эти страны все еще не готовы. Но вряд ли больше.

— Почему вы упомянули именно такой срок?

При этом вопросе Сталина Берия вдруг достал блокнот и начал спешно записывать.

— Полной уверенности у меня нет, как вы понимаете. Зато знаю вот что. Франклин Рузвельт, судя по экономическому положению страны, будет переизбран. Но он и те, кто стоят за его спиной, не могут не понимать, что грядет экономический кризис. Если, конечно, не предпринять меры. Гражданский сектор все еще не полностью очухался от великой депрессии. Военный сектор требует или войны как таковой, или массированных военных поставок. Но в конгрессе и сенате имеют большую силу изоляционисты, то есть те, которые полагают, что США незачем влезать в чужие разборки. Их позицию можно поколебать очень серьезной провокацией — вроде той, когда в Гаванской бухте взорвали линкор 'Мэн' — или нападением другой страны. Второе видится маловероятным. Дураков нет — Штатам объявлять войну без очень веских на то причин. Первое возможно, но лишь при железной убежденности в том, что война будет пусть и не маленькая, но победоносная. Однако гораздо лучше, когда страна воюет чужими руками. В Первую мировую США на этом и поднялись. Считаю возможным нападение Японии на СССР, но лишь при условии массированных поставок оружия и снаряжения из США. Халхин-Гол научил японский генералитет осторожности. Пока что оружие у японской армии... так себе. Так вот, за эти самые полтора года вполне можно создать запасы и оружия, и ГСМ, и боеприпасов... короче, всего, что нужно для ведения боевых действий в течение не месяца или двух, а пары лет. Обучение войск тоже требует немалого времени. Но через известное время командование сухопутными войсками и флотом Японии может счесть, что успех в войне против СССР возможен.

Голос вождя налился холодом:

— Вы всерьез полагаете, что мы можем последовать примеру Николашки и заключить с японцами мир, отдав часть советской территории?

— Обижаете, товарищ Сталин, — выражение было не из лучших, но Рославлев подумал, что небольшая доза юмора может сказаться полезной. — В этот вариант не верю даже на один процент. Но могу в качестве наихудшего сценария предположить, что японцы рассчитывают каким-то образом втянуть США в эту войну. И не на нашей стороне. В СССР уже вышел перевод книги американцев Денлингера и Гери 'Война на Тихом океане'. Если не ошибаюсь, издание тридцать девятого года. В хорошей библиотеке ее найти можно. Или же могу разыскать цифровую копию и даже распечатать ее. Так вот: в этой книге всерьез рассматривается захват Петропавловска-на-Камчатке.

Нависло тяжкое молчание. Нарушил его Странник:

— Эту ситуацию я и рассматриваю как тот самый крайний случай, когда без ядерного оружия не обойтись. Применять его по мирным жителям мне до последней степени не хотелось бы, но, возможно, стоит продемонстрировать возможности бомбы в какой-то безлюдной местности. Впрочем, мои советы и мнение тут мало чего значат. За оставшееся мирное время наши ракетчики могут довести дальность до хотя бы двух с половиной тысяч километров. На искусственный спутник Земли не рассчитываю, хотя... исключить этот вариант тоже не имею права. Но слишком благоприятным он выглядит, и уж верно на такое полагаться нельзя.

Сталин молча прогуливался по кабинету. Ковер глушил шаги.

— Мы, разумеется, обязаны проанализировать все варианты, — наконец, высказался он. — Почему вы не рассматриваете возможность того, что Япония, как и тогда, — последнее слово было произнесено с ударением, — не обратит внимание на колонии Голландии, Франции и Англии на юго-западе Тихого океана?

— Исключить подобное, разумеется, не могу. Но осмелюсь заметить, что в тот раз основная нагрузка в военных действиях досталась флоту, а не армии. И пока и поскольку Япония грабила Китай и Корею, не особо при этом зарываясь, США не вмешивались — напротив, они исправно снабжали Японскую империю стратегическими товарами. В частности, основная доля ГСМ, железа, стали и чугуна шла именно оттуда. Но это продолжалось до тех пор, пока не стало очевидным, что Япония — потенциальный конкурент США на Тихом океане, причем из сильных. И вот тогда-то последовал ультиматум Хэлла, после которого единственным выходом для Японии была война с США — или полное сворачивание активности на Тихом океане. Однако ситуация в Европе была кардинально другой. Англия находилась в состоянии войны с Германией, и ей точно было не до Дальнего Востока. Сейчас переброска части вымпелов Гранд-Флита на Тихий океан в принципе возможна. Соответственно, тогда японо-германские отношения были куда теплее, чем сейчас. В конечном счете сейчас Японская империя вправе ожидать куда более сильного противодействия своим планам в Юго-Восточной Азии, и не только со стороны США. Но войне с СССР никто противодействовать не собирается, даже Германия. Если верить обзорам германской прессы, которые я регулярно получаю, Германия вот-вот официально объявит, что западная часть Тихого океана — скажем, вплоть до меридиана Марианских островов — не входит в зону интересов Рейха. Или же об этом дадут понять всем заинтересованным сторонам дипломатическим путем.

— У вас имеются материалы по тем событиям?

— Да, но лишь в электронной форме. Распечатка займет сколько-то времени. Ориентировочно: сутки, считая сортировку печатного материала.

— Мне работать с бумажными документами удобнее.

— Будет сделано, товарищ Сталин.

— И сделайте такую же подборку для товарища Берия. Она была бы очень полезной.

— И для него тоже.

Было бы непростительным преувеличением заявить, что Стокгольм сделался шахматной столицей Европы. Однако авторы этих строк могли бы с чистой совестью утверждать: популярность этой игры в стокгольмских заведениях общепита заметно возросла. И столь велик оказался интерес, что на этот раз тихий коммерсант из Германии предложил встречу скромному библиотекарю посольства СССР — разумеется, только из желания сгонять партию. То, что эти законопослушные граждане иностранных государств отличались плохо скрытой военной выправкой, значения не имело. Ведь шахматные умения никак не связаны со строевой подготовкой, верно?

Доброжелатели довели до сведения советского любителя шахмат, что его немецкий визави питает некоторую слабость к хорошим сигарам. По этой причине немец был угощен настоящей кубинской 'Короной'. Разумеется, сигара была принята с благодарностью. В скобках стоит отметить, что ни один из этих поклонников шахмат не подозревал, что ароматное табачное изделие вело происхождение не от далекой Кубы, а от замначальника экономического отдела ГУГБ. По его просьбе советский торгпред в Гаване закупил образчики кубинской табачной продукции и дал их товарищу коринженеру 'на посмотреть'. Для не слишком сведущего человека этот запрос выглядел странновато, ибо все управление знало: этот замначотдела не курит вообще.

Сигара. Отличный кофе со сливками. Изысканное пирожное. Ну что еще нужно для полного счастья? Разве что шахматная доска с фигурами. И неспешная беседа.

— Вижу, что вы сменили дебютный репертаур?

— Вы угадали. Это русская партия.

— Если не ошибаюсь, именно этот вариант разыгрывал в Париже великий Алехин?.. В Сан-Франциско прибыла огромная японская делегация.

— Сожалею, но в данном случае вы ошиблись. Да, Алехин считается признанным знатоком этого дебюта, но данный вариант предложил эстонский мастер Пауль Керес.

— В состав делегации входят армейские и флотские офицеры, а также представители министерства торговли... У нас этот шахматист известен. Он превосходный турнирный боец. Вы напрасно форсировали размен ладей.

— В тяжелофигурном эндшпиле мой позиционный перевес будет реализовать труднее, чем в легкофигурном. Позиция слишком закрытая. Вам шах.

— Сухопутные японцы направились в штат Аризона. Там имеются армейские полигоны... Вы все еще рассчитываете на выигрыш?

— О да. Помнится, в известной партии Рети с Ласкером разыгрывалась сходная позиция.

— Флотские направились в Сан-Диего. Там у американского флота база. Не из самых больших, но... Вы решили отдать пешку?

— Да. За позиционное преимущество в атаке. Официант! Еще чашечку кофе и пирожное — то, которое с клубникой. Да-да, вот это. Благодарю.

— И мне то же самое. Спасибо. Так вот, по поводу сложившейся позиции, -последовала микроскопическая пауза. — Мне кажется, идет тщательная проработка номенклатуры будущих поставок.

— Ваше аналитическое искусство достойно наивысшей похвалы. Пожалуй, ничья?

— Согласен, но хотелось бы еще сыграть. Я не теряю надежды на выигрыш. Скажем, через неделю?

Рейхсканцлер Германии был сух и предельно официален. Министр промышленности находился в напряжении: он разумно предполагал, что предстоят большие траты. Командующий Кригсмарине был полностью невозмутим. В конце концов, будучи военным, он предполагал, что до получения приказа вообще ничего не должен делать по тому заданию, которое лишь предстояло получить и с которым он ознакомился лишь вкратце. Руководитель внешней разведки старательно прикидывался невеждой, не имеющим никаких важных сведений. Министр иностранных дел выглядел истинным дипломатом: всем видом он выражал наличие глубокого понимания текущей ситуации, в частности, и состояния дел во Вселенной вообще. Что до командования вермахта, то от армейских никого не пригласили: предмет обсуждения их пока что не касался.

Единственным по-настоящему взволнованным участником совещания выглядел тот, работа которого и послужила причиной сбора. Он же подготовил тезисы отчета, розданные всем участникам.

— Итак, мы вас слушаем, доктор Гейзенберг.

По любым меркам выступление знаменитого физика было прекрасно подготовлено. Никаких, боже упаси, формул. Самый сверхнеобходимый минимум по цифрам. В целом получился сухой отчет: что было сделано, что делается, что предстоит делать и, самое главное, какие ресурсы для этого понадобятся.

Слушатели не прерывали докладчика, но отдельные господа делали пометки в блокнотах.

— Вопросы?

Первым начал спрашивать Редер. Этому не стоило удивляться: все же именно он был единственным профессиональным военным на совещании, и вопрос прозвучал из его сферы компетенции:

— Герр доктор, из ваших слов следует, что возможный взрывной эффект предполагается в размере от пяти до ста тысяч тонн тротилового эквивалента. Вы, однако, не указали причин подобного разброса. Правда, в любом варианте цифры впечатляют. Я напоминаю, господа, что на сегодня наиболее мощный из рукотворных взрывов случился в гавани канадского порта Галифакс. Взорвался корабельный груз: две тысячи триста тонн пикриновой кислоты и двести тонн тротила. По фугасному действию все вместе эквивалентно трем тысячам тонн тола. Десять тонн пироксилина я даже не считаю. В радиусе двух с половиной километров все здания были либо полностью разрушены, либо сильно повреждены.

Редер хотел создать впечатление и достиг цели.

Руководитель атомного проекта в ответе не замедлился:

— Первой и самой главной причиной неопределенности полагаю недостаточность наших знаний о тонких особенностях процесса при этом взрыве. Второй причиной является неясность с видом исходного взрывающегося материала, а также с его количеством. По состоянию на сегодняшний день более вероятным видится получение необходимого количества боевого изотопа урана. Имею в виду, мы быстрее сможем его получить. Его источники: сверхскоростные аэродинамические сепараторы. Можно даже увеличить производительность, но лишь добавлением установок. Однако они дороги. Плутоний же нарабатывается в реакторе, который уже действует, хотя и медленно. По приближенным оценкам, через два года мы получим материал в количестве, достаточном для одного взрывного устройства. Мы также полагаем, что все необходимые расчеты будут выполнены к этому же сроку, хотя тут также присутствует неопределенность. Ускорение их может быть достигнуто с использованием электромеханических вычислительных устройств инженера Цузе, но для этого его и его группу нужно включить в проект.

— Полагаю, последняя проблема решаема, — нетерпеливо отмахнулся глава германского правительства. — Еще вопросы?

Вальтер Функ шевельнулся, выказывая желание спросить. Он дождался разрешительного кивка Гесса и безразличным тоном поинтересовался:

— Доктор Гейзенберг, вы в ваших тезисах упомянули о необходимости выбрать место для испытания этого устройства. Чем вас не устраивает расширенный артиллерийский полигон?

Ответ был явно подготовлен с большим тщанием:

— При взрыве образуется огромное количество вредных радиоактивных веществ. Даже предварительные данные прямо указывают, что их действие сохраняется длительное время. Также, если в воздухе появится большое количество радиоактивных материалов, само их присутствие даст нашим потенциальным противникам твердое доказательство того, что атомное боевое устройство у нас уже есть.

— А что, если устройство испытывать в океане?

— Это означает, что испытывать будут на корабле, а за самим процессом должен будет наблюдать другой корабль и, возможно, не один. Спрятать такую эскадру невозможно. Лучше, разумеется, наблюдение и регистрация всех явлений с самолетов. Флотские офицеры, с которыми мы консультировались, заверили, что в открытом океане самолеты могу появиться либо с авианосца, которого у Рейха пока нет, либо с тяжелого крейсера или даже линкора. Однако появление самолетов потенциального противника вполне возможно. Уж не говорю о том, что радиоактивность вокруг места испытаний повысится. Тогда о тайне можно будет забыть, даже если в момент испытания вокруг будут лишь немецкие корабли.

— Есть еще возможность использовать глубокие шахты. Кстати, таковые уже имеются на нашей территории. Налицо возможность удешевления испытания. Все вредные вещества при этом останутся под землей, не так ли?

— Это верно, но при ожидаемой мощности взрыва специалисты-геологи не исключили возможность появления трещин в земной коре, из них те самые раздиоактивные загрязнения могут попать в водные подземные потоки, а оттуда — в реки. В этом случае тайна существования такого оружия также будет раскрыта, хотя и позже.

Это утверждение не вызвало противодействия — настолько тверд был тон Гейзенберга.

Тут совершенно неожиданно подал голос Риббентроп:

— Господа, если испытания на территории Рейха неприемлемы, тогда стоит задуматься о других местах, не так ли?

Рейхсканцлер, похоже, понял точку зрения своего министра иностранных дел и все же спросил:

— Какие именно вы имели в виду, герр министр? У Рейха нет колоний.

— У Франции они есть. Какой-нибудь остров в Тихом океане, такой, который французы не посчитали бы великой ценностью. Достаточно далеко от торговых маршрутов, чтобы начатое строительство на нем не вызвало подозрений. Например, остров может быть объявлен будущей военно-морской базой. Разумеется, он не должен находиться вблизи берегов Евразии или Америк.

Все повернули головы в сторону гросс-адмирала. Тот был по-военному краток:

— Да, такой найти можно. Но моим специалистам понадобятся критерии для выбора.

— Они у вас будут, герр гросс-адмирал, — поспешил заверить физик. — Но сразу же скажу, что для военно-морской базы остров использован быть не может.

— Почему?

— Мы пока что не можем гарантировать полное и длительное отсутствие потенциально вредной радиации. Кроме того, даже предварительные расчеты показывают, что в момент взрыва случится небольшое землетрясение. А так как испытание, вероятно, будет не одно, то делать постоянную базу там, где регулярно случаются... кхм... сотрясения почвы, едва ли разумно.

И тут снова в разговор вмешался министр иностранных дел:

— Обращаю внимание, господа: у Франции есть также Алжир, а там — громадные участки пустыни. Видится вполне возможным организовать испытания именно там.

— Возражаю, — чуть резко ответил Шелленберг. — В Алжире живет до миллиона французов. За их лояльность никто не поручится, а я и пфеннига не дам. Все там происходящее мгновенно станет известно англичанам.

— Весьма здравое рассуждение. В таком случае вот каким мне представляется план действий. За вами Вернер, изготовление взрывного устройства и выдача критериев, в том числе геологических, для испытательного полигона. Вы, Эрих, представите оптимальный остров или список приемлемых островов, причем вы, Вернер, еще раз проверите выбор. Затем вы, Иоахим, проведете дипломатическую работу с французами. Напомните им, в случае чего, кто именно потерпел поражение в войне. Наконец, вы, Вальтер, — при этом канцлер повернулся к министру промышленности, — подготовите совместно с доктором Гейзенбергом список приборов, оборудования, смету на сооружения, шахту... Короче, на все. Благодарю за хорошую работу, господа. Все свободны. А вас, Вальтер, попрошу остаться.

Никто из посетителей верховного руководителя Германии так и не понял, почему тот вдруг решил использовать имена вместо должностей. Но, вероятно, у того были причины.

Все, кроме Шелленберга, вышли. И сразу же Гесс нажал кнопку и бросил в селектор:

— Пригласите рейхскриминальдиректора Мюллера.

Когда вызванный вошел в кабинет, герр канцлер продолжил:

— Я хотел бы узнать от вас, Вальтер, состояние дел у наших основных, — легкая улыбка, — конкурентов.

Глава разведки Германии ответил точно такой же улыбкой.

— СССР, если позволите, видится мне наиболее близким соперником. У них имеется один реактор, это достоверно установлено по косвенным признакам, но мои люди утверждают, что сейчас набрать с него достаточное количеств плутония невозможно. Однако через год, по их оценкам, у русских будет запас на одно взрывное устроство. И это пессимистическая оценка. Особо отмечаю: в силу физических законов накопление плутония представляет собой бОльшую опасность для потенциальных противников большевиков, чем урана. У доктора Гейзенберга есть примерные расчеты. Они указывают, что взрывное устройство на основе плутония гораздо компактнее уранового. Не исключено, что его можно поместить в большую авиабомбу. Интересно, что русские, видимо, не уделяют пристального внимания урану. Во всяком случае, нет ни единого признака существования гигантских мощностей по обогащению природного урана. Те же, что есть, могут обеспечить только что этот самый реактор, но не создание бомбы в скором времени. Что до США — они сильно отстают. Сейчас у них лишь в планах создание реактора подобного тому, который уже существует и работает у нас и в СССР. Реальное боевое устройство у них появится, по осторожным оценкам, лет через пять. В Великобритании подобные работы также ведутся, но там тормозом является скверное экономическое положение. В результате англичане тратят громадные ресурсы не на атомные работы, а на флот и авиацию. Кстати, по этим двум направлениям я подавал докладную.

— Да, я помню.

— Что до Японии, то у них сходная ситуация. Все ресурсы на флот и армию, атомные исследования практически заморожены. Видимо, кто-то подсказал микадо, что быстрой отдачи от физиков не будет. Полное впечатление, что сейчас японцы на распутье: то ли усилить возможности флота, то ли сосредоточиться на сухопутных войсках. Второе, кстати, может быть направлено против СССР. Это единственное направление, которое не потребует больших усилий от флота.

— Ваша позиция понятна, Вальтер. Вы хотите сказать, что Рейх пока что впереди всех промышленно развитых держав, не так ли? Если не считать СССР, конечно, но по их проекту данных мало.

— Это так. По крайней мере, из известных мне фактов следует именно этот вывод.

Гесс прекрасно знал, что разведка должна прежде всего опираться на факты. Но также он доверял чутью Генриха Мюллера, которое иной раз плохо поддавалось рациональным объяснениям, но выдавало на интересные плоды.

— У вас, Генрих, что-то имеется по вопросу?

— Разумеется, герр рейхсканцлер, — при этих словах Гессу стоило некоторого труда удержаться от кислой гримасы, ибо шеф гестапо упорно говорил на баварском диалекте, — иностранные разведки весьма интересуются атомным проектом. Американская и английская, конечно же, на первом месте. Пока что нам удается кормить их дезой. А вот поведение русских вызывает опасения.

Слово вылетело. Гесс был опытным интриганом, и потому в словах его прозвучала лишь доброжелательная любознательность — если такое чувство вообще могло проявиться у бывшего первого зама Гитлера.

— Выскажите подробнее вашу мысль, Генрих.

— Охотно. Русские либо искусно прикидываются, что атомные дела Германии их не интересуют, либо они действительно их не интересуют. Второе видится мне более опасным.

Рейхсканцелр притворился невеждой:

— Почему второе хуже?

— Потому, что это может значить: на самом деле большевики нас опережают. Тогда им и вправду могут быть не сильно интересны наши работы.

Вальтер Шелленберг вдруг поднял голову.

— Господа, есть возможность кое-что установить по линии разведки, но чисто инструментальными методами. Если верно то, что говорил доктор Гейзенберг о землетрясении в момент взрыва, то следы от него можно зарегистрировать. Исходя из самых общих соображений: лучше, если это землетрясение отметится на нескольких записывающих устройствах, находящихся на как можно большем расстоянии друг от друга. Ну, как при звукометрической оценке координат вражеской артиллерийской позиции. Нам даже не нужно сильно расширять сеть сейсмостанций — так они называются. В Берлине и Мюнхене должны быть таковые, как понимаю. Добавим еще одну в Марселе...

— ...еще не факт, что она там имеется.

— Если нет — создадим. Поскольку Средиземноморье — зона, где землетрясения нередки, то подозрений это не вызовет. Хорошо бы еще один пункт измерений в Норвегии, но это уже опасней. Наш интерес почти сразу же станет известен англичанам, у них там сеть, которую мы не искоренили по сей день. Но уж Стокгольм точно будет вне подозрений. Хотя, конечно, понадобится консультация профессионалов.

Начальник гестапо и рейхсканцлер кивнули практически синхронно и уж точно одобрительно.

Немецкий атомный проект сделал очередной шаг вперед. По крайней мере, его контуры стали просматриваться гораздо лучше.

Герр рейхсканцлер сделал пометку в календаре. Он по должности знал, что в Германии сосуществуют три атомных проекта. Руководителя одного из них он выслушал. Стоило узнать состояние дел по другим двум.

Глава 19

Новая техника появилась у подразделения под командованием Полины Осипенко. Номинально оно числилось полком штурмовых вертолетов. Но все (и командир в том числе) прекрасно понимали, что до уровня настоящего полка еще расти и расти — уж хотя бы потому, что летный уровень пополнения (по меркам старослужащих) был если не нулевым, то весьма к тому близок. Боевой же опыт у них отсутствовал вообще.

Генерал-лейтенант Рычагов сдержал слово. Преподаватель Военно-воздушной Академии Кравченко была откомандирована в распоряжение учебного центра военно-воздушного флота. По случаю этого назначения ей было присвоено очередное звание капитана. Командующий прекрасно понимал, что гонять лейтенантов и старлеев надо назначить кого-то со шпалами. Валентине также засчитывался преподавательский стаж.

С первого же дня занятий Полина Осипенко поняла, что как штурман ее бывшая подчиненная знает больше, чем любая из действующего летного состава. Упорнейшая учеба дала плоды. Но и преподавательская работа пошла на пользу: никакой заносчивости у Вали не появилось, были лишь терпение и умные пояснения.

Никакого сговора не было, но не только летный состав — все новые и старые сослуживцы демонстративно не замечали протез Кравченко. Не то, что вопросы: даже лишние взгляды отсутствовали как класс.

Труднее всех пришлось самой Осипенко. Просто женский коллектив в 120 голов (и это только летный состав!) сам по себе является проблемой из проблем. При этом неизбежный конфликт разной степени тяжести между новобранцами и старослужащими. Правду сказать, новобранцы (или новобранки?) не были совсем уж желторотиками. Все до единой закончили летное училище и имели налет не меньше пятидесяти часов — на обычных самолетах, понятно. Тогда это полагалось крутым. Разумеется, все имели звание лейтенанта.

Но вот ветераны... Все они были в звании не менее старшего лейтенанта. Все — при боевых орденах, а комполка щеголяла приличным иконостасом наград. Наконец, все до единой были просто старше; абсолютное большинство еще и замужем, а иные хвастались фотографиями себя с мужем и детьми. Хорошо, пусть не хвастались, а просто давали поглядеть — но ведь было на что.

Очень слабым утешением было то, что на 'акулах' все были в равном положении — иначе говоря, опыт работы с ними отсутствовал у всех. Но и то: все же имевшие летную практику на вертолетах осваивали эту технику с меньшим трудом.

Все это Осипенко видела опытным глазом. Уж у нее-то командирские навыки имелись. Вот почему в одно абсолютно не прекрасное утро (моросил гнусный дождик, грозивший переходом в снег) комполка пригласила на совещание всех своих 'ласточек' — именно так звались те, кто начинали вертолетную службу под ее началом.

Полина Денисовна открыла действие правдивым сообщением с небольшой дезинформацией.

— Девочки, у меня сведения, нас прямо касающиеся. Через год вероятен вооруженный конфликт, причем не там, где вы подумали. Так вот, в те места нас вполне могут туда бросить. Поэтому ставлю вопрос: что можно сделать в плане боевой подготовки наших 'желторотиков'?

Использование этой клички было не особо поощряемым. Сама Осипенко никого и никогда так не называла — в глаза. То же требовалось и от подчиненных.

Деза состояла в том, что эти сведения насчет войны были, вежливо говоря, не вполне подтвержденными. Но и таковых хватило, чтобы летный состав обменялся многозначительными взглядами.

Традиция требовала начинать с младших по званию, а в группах равных по этому признаку — с младших по опыту. Жестокая ирония заключалась в том, что среди старших лейтенантов опыт был примерно одинаков — как летчиц, так и штурманов. Хуже того: и звания капитана получили те, которые имели больший стаж, но в него включался и налет на самолетах. Фактически вертолетная квалификация была примерно одинаковой у всех (Валя Кравченко в счет не шла).

Но хороший командир отличается от плохого, в частности, тем, что первый куда лучше выкручивается из нестандартных ситуаций. Именно это качество подполковник и проявила:

— Мы все по старшинству одинаковы, так что давайте-ка по алфавиту.

При этом Осипенко скромно умолчала, что лично у нее вертолетный стаж примерно такой же, как и у подчиненных. Свое собственное выступление она запланировала последним.

— Говори, Сима. Без чинов.

Старший лейтенант Серафима Амосова славилась рассудительностью. И это качество не подвело ее в очередной раз.

— Полин, прям сейчас пополнение можно рассортировать. У некоторых хорошо с управлением и пилотажем. Тех, полагаю, надо приучать к 'акулам'. Им же давать лучших штурманов. Да вот пример: Наиля Алимова. Я сама ее натаскиваю. Видно же, что пилотаж идет у нее, девчонка пальчиками чувствует машину. И Лена Саенко такая же. А вот Маша Ганина — та похуже, но зато она прирожденный штурман. Местность и карты запоминает влет. Так обучать ее с упором на 'бегемотика', уж транспортнику пилотаж не особо нужен, а в случае чего она вполне может на штурманское кресло сесть.

'Бегемотиком' обзывали транспортный Ми-26. Позднее прозвище сократили до 'мотика'.

— Стоп. Предложение понятно. Роня, что скажешь?

— Предлагаю каждой из нас составить список новеньких с указанием, кто и в чем сильна, а в чем слаба.

— Поняла, спасибо. Ира, а ты?

— По мне, так кланяться надо тому самому коринженеру. Полина, ты ж его знаешь лично. Чтоб тренажерные классы организовал.

— Уже, Ирочка. Вышла на него через генерала Рычагова. Но к этому вопросу вернемся потом. Кто у нас там? Дина?..

Суммарный пакет предложений оказался не особо большим, но толковым.

— Это не все, девочки. Вторая новость для нас: предстоит обучение еще группы новичков на новых машинах. Вы таких и не видели. И только мужчин.

Цель была достигнута. Полина Денисовна, будучи стихийным психологом, прекрасно осознавала, сколь гигантскую мощь имеет женское любопытство.

— Тоже вертолеты? А какие?

— А поглядеть можно?

— А какие данные у них?

— Почему мужчин? Чем эти машины такие особенные?

Дав стихии побушевать, Осипенко снизошла до пояснений.

— Соосная схема, как и у 'акулы', но машина поменьше, вооружение послабее, и назначение другое. Это будет морская разведка... ну и еще кой-чего. Наша с вами задача будет дрессировать на управление непривычным летательным аппаратом. Штурманское дело будут изучать сами, у них специфика.

— Так что, выходит, они вроде как моряки будут? Ух ты!

Сказано было с неприкрытым восхищением.

— Ирочка, у тебя муж УЖЕ есть, — ответ сопровождался вроде как улыбкой. — Кстати, о мальчиках. Наши новенькие девчата — они почти все незамужние. Если наши будут в одном подразделении с мужчинами — пойдут потери беременными, а этого мне не надо.

При этих словах мало кто из летного состава удержался от хихиканья.

— К счастью, товарищ коринженер пообещал мне принять некоторые меры против этого. А он обещания держит.

— Меры? Это какие?

— Да неужто хирургические?

От этих слов совещание откровенно расхохоталось. Даже товарищ подполковник не удержалась.

— Я тоже об этом спросила. Другие. Потом расскажу... и покажу. Так вот, о тренажерном классе. Сергей Васильевич сам не был уверен, возможно ли такое в разумные сроки, но...

Все шло по накатанной дороге. Снабжение у авиаторов было. И не только у Осипенко, но и у истребителей Рычагова. Тот прилагал все усилия, чтобы спешно обучить (или переучить) своих подчиненных на более современные машины. И все же подводные камни имелись. Они проявились вызовом в Кремль.

Двое из присутствующих в кабинете у Сталина были Рославлеву хорошо знакомы: сам хозяин кабинета и генерал-полковник Смушкевич. Третьего Странник раньше не видел. В штатском. Жесткое, властное лицо. Заметное косоглазие. Нет, точно незнакомец.

Последовало гостеприимное (насколько такое было возможно в этих стенах) представление:

— Это Алексей Иванович Шахурин.

Называть должность было ни к чему. Фамилия уже все сказала Рославлеву. В кабинете сидел никто иной, как нарком авиапромышленности.

— А это коринженер Сергей Васильевич Александров, замначальника экономического отдела ГУГБ.

Выражение лица у наркома чуть-чуть поменялось.

Тем временем Сталин продолжал:

— Мы уже заслушали доклад товарища Шахурина о состоянии дел в авиационной промышленности. Однако остались мелкие непроясненные моменты.

В тот момент Рославлев подумал, что рискнул бы поставить месячный оклад против того самого наперстка коньяку, что эти самые моменты, без сомнений, непроясненные, но уж никак не мелкие.

— Требуется ваше мнение, Сергей Васильевич, вот по какому вопросу. Какого вы лично мнения об Александре Сергеевиче Яковлеве? Постарайтесь быть кратким.

— Постараюсь. Выдающийся авиаконструктор.

Ни слова не было сказано о личных качествах названного товарища. Сталин сделал вид, что не придал этому значения.

Ни для кого не было секретом, что именно Яковлев пользовался особым благоволением наркома. Шахурин чуть было не раскрыл рот, но тут вмешался сам Сталин:

— Какие основания у вас, Сергей Васильевич, для столь высокой оценки товарища Яковлева как конструктора?

Сам вопрос сказал очень многое Шахурину, но и на этот раз он промолчал.

— Его истребитель Як-1. Этот самолет еще не принят на вооружение. Но будет. И по заслугам. При том, что двигатель отнюдь не самый мощный, машина получилась скоростная, скороподъемная, с отличной маневренностью и неплохим вооружением. Еще одно громадное достоинство — то же, что и у мессершмитта Ме-109. Это солдатский самолет.

Понимание мелькнуло лишь на лице Смушкевича. Сталин попросил объяснений.

— По отзывам тех, кто испытывал: машина не столь требовательна к умениям летчика, как истребители Поликарпова и Лавочкина. Иначе говоря, на ней легче учиться, и этот самолет более терпима к ошибкам пилотирования. Небоевые потери будут меньше, соответственно. Даже в бою терпимость машины к ошибкам недостаточно опытного пилота даст дополнительный шанс на выживание. Сверх того, Як меньше теряет скорость при маневрах, чем другие истребители, наши и зарубежные. Еще важный момент: машина сравнительно недорога в производстве.

Смушкевич уверенно кивнул.

— А недостатки? — обманчиво мягко спросил вождь. Разумеется, из всех присутствующих только он знал источник информированности товарища коринженера.

Рославлев постарался быть обтекаемым:

— Наши расчетчики доложили, что в машинах с двигателем воздушного охлаждения вообще и в истребителях Поликарпова и Лавочкина, в частности, летчик лучше защищен от огня противника. Кроме того, из тех же расчетов следует, что у яковлевского истребителя будет хуже боевая живучесть. Наконец, неплохое вооружение, то есть пушка калибра двадцать миллиметров и два пулемета ШКАС, не значит 'хорошее'. Против вражеского истребителя еще сойдет, но для тяжелого бомбардировщика слабовато. Про штурмовики и не говорю. Кстати о тяжелых бомберах. Насколько мне известно, в СССР имеется высотный истребитель, не так ли, Алексей Иванович?

Сталин про себя отметил, что модель названа не была. Это не стоило удивления: Страннику наверняка известно, что 'тогда' поликарповская машина И-200 была отдана в КБ Микояна и Гуревича и пошла в серию под названием МиГ-1.

Шахурин отвечал уверенно:

— Такая машина практически готова, сейчас она дорабатывается. Ею занимается КБ Микояна.

Голос седого инженера ощутимо похолодел.

— Как же, наслышан: КБ Микояна и Гуревича. Да, кое-какие данные у меня по этой машине имеются. Хорошие характеристики по скорости и маневренности на большой высоте. Согласен с вашим мнением: есть чего улучшать. Поскольку это типичный высотный истребитель, то бомбы ему ни к чему. Далее: вооружение слабовато. На взгляд моих аналитиков, пушка ШВАК просто обязательна, также пара крупнокалиберных пулеметов. А про винтовочный калибр вообще забудьте.

Тут нарком не выдержал:

— Крупнокалиберные пулеметы в большом дефиците. Их уже не хватает на обеспечение других моделей самолетов. Они даже не приняты официальным образом на вооружение.

Голос замначальника экономического отдела ГУГБ стал еще холоднее:

— Считаю, что наша страна не может позволить себе тратить время, труд, деньги и материалы на создание самолетов, которые будут не в состоянии выполнить предназначенные им боевые задачи. Официальное принятие на вооружение березинского пулемета, по моим данным, ожидается в начале следующего года, то есть через считанные месяцы. Если у вас, Алексей Иванович, есть причины предполагать дефицит пушечного и иного вооружения для нужд авиапроизводства, подайте докладную записку в Наркомвнудел на мое имя. Постараюсь изыскать резервы. Но эта записка должна быть обоснована и обязательно завизирована руководством наркомата вооружений.

Слово 'обоснована' было артистически выделено голосом.

Нарком авиационной промышленности попробовал зайти с другой стороны:

— Сергей Васильевич, какие у вас основания полагать, что возникнет нужда в дополнительном выпуске высотных истребителей как средстве противодействия бомбардировщикам?

Ответ последовал мгновенно:

— Эти основания могу раскрыть лишь с разрешения товарища Сталина.

Глава авиапрома только-только успел подумать, что этот инженер из органов наверняка имеет сведения от разведки, а в такие материи совать нос не стоит. Мгновение спустя эту точку зрения подтвердил сам хозяин кабинета:

— Партийный подход, товарищи, в данном случае состоит в следовании логике развития вооруженных сил. Наша авиация должна ставить задачи перед производством, а не наоборот. Мы получили нужную информацию от вас, товарищ Шахурин, а чисто военные вопросы обсудим в другом составе.

Выходя в приемную, Шахурин подумал, что еще легко отделался. Вождь, похоже, остался не вполне доволен.

— Что вы, Сергей Васильевич, можете сказать о личных качествах конструктора Яковлева?

Смушкевич мельком подумал, что Шахурину пришлось удалиться как раз по причине этого вопроса.

— Получив высокий пост замнаркома, товарищ Яковлев сделался слишком высокомерен. Это бы ничего, но он использует административный ресурс как средство конкурентной борьбы.

— Мы учтем ваше мнение, — нейтрально бросил хозяин кабинета и тут же ловко сменил тему. — Вижу, у вас появились вопросы, товарищ Смушкевич? Спрашивайте.

— Вопрос к вам, Сергей Васильевич. Почему вы и ваши люди в своих аналитических выкладках совсем не учитываете возможность организации ПВО с участием наших замечательных истребителей Миг-19?

Ответ оказалось совсем не таким, который ожидал Сталин.

— На то имеется не одна причина. Первая — нехватка кадров. На сегодняшний день у нас есть полк, в котором личный состав имеет боевой опыт. Имею в виду, конечно, и летный состав, и наземные службы. Но генерал-лейтенант Рычагов не считает уровень летной подготовки достаточно высоким ни у кого, включая себя самого.

При этих словах верховный руководитель СССР почувствовал удовлетворение. Рычагов в очередной раз продемонстрировал, что излечился от чрезмерной самоуверенности.

— Повторяю, проблема не в самолетах, а в тех, кто будет на них летать и будет их обслуживать. Вторая причина заключается в том, что эти машины, а также тяжелые транспортные самолеты (их сейчас осваивают люди Голованова) нуждаются в хороших взлетно-посадочных полосах. Грунтовые не годятся. При том, что есть повышенные требования к качеству взлетно-посадочных полос, у них должны быть непривычные для наших авиаторов размеры. Для транспортников это требование не так уж трудно реализовать: их место постоянной дислокации может быть достаточно далеко от зоны боевых действий. Но к истребителям это не относится. Далее: предполагаемый ТВД находится в малонаселенной местности с изрезанным рельефом. Прекрасные условия для диверсантов. Представьте картину: они тайно притаскивают с собой батарею даже не тяжелых — ротных минометов и в нужный момент обстреливают как ангары, так и помещения для личного состава. Блиндажи могут спасти людей, но самолетам придется солоно. А уж если загорится топливо, то... сами понимаете. Теперь другая картина: у вас в распоряжении десятки грунтовых аэродромов. Конечно, зависимость от погоды неизбежна. Но в этом варианте уничтожить полностью авиацию силами диверсантов — задача непосильная. Что до реактивных истребителей, то на сегодняший день они могут сыграть важную роль, но гарантировать полный разгром бомбардировочной авиации противника — нет. Вывод: без поршневой авиации мы не обойдемся.

— Сергей Васильевич, из ваших слов следует, что нужно интенсивное дополнительное обучение летчиков. Имею в виду: на тренажерах. Помнится, такое уже было в тридцать девятом. Что можно сделать в этом смысле?

— Товарищ Сталин, прежде чем что-то такое планировать, нужно хорошо знать состояние дел. Поэтому ваш вопрос я частично переадресую товарищу генерал-полковнику. Кто в данный момент обкатывается на тренажерах?

Смушкевич не задумался ни на секунду:

— Прямо сейчас на сто восемьдесят пятых машинах проходит обучение двадцатый истребительный полк. Через двадцать пять дней запланирован выпуск.

— Вот и ответ, товарищи. Не так много у нас возможностей, как мне бы хотелось. Но исправить кое-что можно. Первое, что приходит в голову: добавить количество тренажеров — лучше на том же аэродроме в Щелково. Какие вижу тут особенности? Первая: добавление можно осуществлять лишь восьмерками, то есть по восемь тренажеров за раз. Причина простая: больше управляющая машина не тянет, а меньше просто нет смысла ставить. Вторая: понадобится жилье для всех обучаемых, то есть расширить поселок. Решаемо, но придется тратить время. Третья: ко мне уже поступила аналогичная просьба от подполковника Осипенко, это касается вертолетов. Тут даже не скажу заранее, возможно ли удовлетворение этого запроса. По-любому мне понадобится помощь специалистов от... одного НИИ — переделывать тренажер под нужды вертолетчиков, и даже я сам не знаю, сколько времени на это уйдет. Не исключаю, что затраты времени превысят все разумные величины. Сама эта переделка потребует полностью выключить один тренажер из учебного плана для летчиков-истребителей. Причина очень проста: кто-то из подчиненных Полины Денисовны будет непрерывно пробовать работу тренажера и сравнивать ее с реальными ощущениями пилота или штурмана вертолета. Кстати: считаю нужным, чтобы вы сами, товарищ генерал-полковник, и другие авиаторы из высшего командного состава обязательно прошли краткий курс обучения на новых машинах. Все должны обрести понимание: что можно ожидать от этих самолетов, и на что нельзя рассчитывать. Повторяю, этот курс будет носить ознакомительный характер.

На этот пассаж Смушкевич ответил понимающей улыбкой. Высказанная мысль полностью совпала с его собственной.

Но товарищ Александров не закончил выступление:

— И, наконец, приоритеты в моих задачах расставляю не я, а товарищ Сталин и другие высокопоставленные товарищи. Вы, Яков Владимирович, человек военный и знаете, что такое приказ.

Тут в обсуждение вмешался председательствующий:

— Это хорошо, что вы, товарищ Александров, понимаете значение дисциплины. Что касается заданий, то предлагаю взять ваш собственный, уже составленный план действий и включить туда работы над потребностями авиаторов. Список работ и сроки согласуйте с товарищем Рычаговым. Разделы, не относящиеся к авиации, не трогайте, за исключением одного. Мне доложили, что Михаил Ильич скоро закончит работу над проектом своего изделия и представит опытный образец. Вам предстоит оценить сделанное, а также изложить свое мнение о степени готовности изделия к серийному производству.

Рославлев мгновенно угадал фамилию того, кого только что назвали по имени-отчеству. Конструктор Кошкин, конечно. Но...

— Товарищ Сталин, настаиваю, чтобы оценку этой работы производил в первую очередь не я, а специалисты, притом не один, а бригада. И эти люди должны лично и собственноручно опробовать изделие. А уж исходя из их мнения, я дам рекомендации о возможности серийного производства и, разумеется, о масштабах этого производства. И еще практический вопрос. В той докладной сказано, когда именно Михаил Ильич будет готов продемонстрировать изделие?

Сталин отлично понял намек насчет серийного производства.

— Поддерживаю вашу точку зрения относительно специалистов. Но также мы рассчитываем на вашу помощь, Сергей Васильевич, во всех аспектах. Что касается сроков и бригады: мне доложили, что через две недели она прибудет на место.

— Значит, я там буду тогда же. На коррекцию плана мне понадобится день. И еще десять дней я посвящу наладке тренажера, необходимого нашей авиации.

Уже в коридоре Смушкевич спросил в полуутвердительном тоне:

— Значит, работа Михаила Ильича не имеет отношения к авиации?

— Никакого, Яков Владимирович.

Через день дополненный план действий лег на стол к Сталину. Одобрение его выразилось в словах:

— Вы работайте по этому плану, товарищ Странник, а если возникнет потребность в ваших услугах в других областях, вам дадут знать.

Мало кто любит выполнять задачу, заранее зная, что в любой момент эту работу могут прервать ради чего-то еще более срочного, но тут выбирать не приходилось.

— Ну, ребята, задание ваше будет еще хуже, чем вы думаете.

Слушатели всеми силами поддерживали невозмутимость лиц. Все уже когда-то работали со Старым и потому знали часть его педагогических приемов. В помещении находились Лев Сегал и Игорь Иванов, то есть программисты, а также спецы по механике управляющих систем: инженеры Светлов, Турубинер и Липадкин. Старший инженер Вальков был взят в группу в качестве координатора, поскольку эту работу он когда-то уже выполнял.

И еще к группе наладчиков-разработчиков присоединили двух из летного состава. Это были Сима Амосова и Дуся Бершанская, то есть летчик и штурман вертолета. Наличие боевых наград вызвало у гражданских молчаливое уважение. Этим двоим предстояло испытывать то, что хотя бы в первом приближении моделировало реакцию вертолета на управление.

К счастью, тренажер был рассчитан на перепрограммирование. Хуже дело обстояло с управлением. Оно кардинально отличалось от самолетного. Нелегкой виделась проблема с видом из кабины. Рославлев подумал, что придется приспосабливать видеофайлы из варианта тренажера с 'окном штурмана'.

Но самое скверное еще только предстояло. На первом же ознакомлении с проектом до сведения группы было доведено:

— Ребята, мне предстоит служебная командировка. Думаю, это займет от семи до четырнадцати дней, считая дорогу. Потом постараюсь к вам вернуться. Пока что займемся самой просто задачей.

Это может показаться удивительным, но полетное задание 'подъем вверх по вертикали на пять метров и такой же спуск' удалось запрограммировать на тренажере сравнительно легко и вполне правдоподобно (с точки зрения группы). Впрочем, летный состав подверг реализацию этого этапа уничтожающей критике.

По правде говоря, и летчик, и штурман были в одинаковом звании, но поскольку именно штурман во время полета была в подчинении пилота, то ей и предоставили первое слово.

— Мальчики, картинка ну совсем не такая.

— Чем?

— Она должна дрожать. Потом: движение вверх более плавное, чем на самом деле. И еще: почему у меня украли кресло?

Последняя претензия была неоспоримой. Тренажер предусматривал моделирование полета самолетной спарки, но там кресла инструктора и курсанта располагались не рядом, а одно за другим. Из-за спешки этот недостаток не успели выправить.

Впрочем, группа прониклась и пообещала переставить кресла. Между собой механики посчитали эту задачу за самую легкую.

Старший лейтенант Амосова также не была настроена на ласковость и всепрощение.

— Усилие на ручке 'шаг-газ' слишком мало. Дальше: не учтен эффект 'воздушной подушки'. Ну, это когда вертикальная тяга у земли растет процентов на десять-пятнадцать. И так метров до пяти, а на высоте побольше эффект пропадает. Об отсутствии корректора мощности движков не говорю, но лишь потому, что пока что он никому и на фиг не нужен...

Регулировку усилия можно было бы выполнить без особого труда. Что касается той самой подушки, то о ее существовании группа просто не знала. А старший лейтенант Амосова прекрасно представляла пределы компетенции молодых инженеров хотя бы уж потому, что никто из них не озаботился внимательным изучением руководства по полетам. Впрочем, она смилостивилась, ткнула пальцами в нужные страницы и объявила:

— Вы сначала изучите, а уж потом...

Кольцо корректора установили и даже подключили его к системе. Параллельно шли работы по улучшению управления, а именно: демонтировались все 'самолетные' рычаги, ручки и приборы.

Вертолетчицы не особо пристально контролировали эти работы и вообще старались поменьше появляться у тренажера. Механики и программисты были довольны, ибо не знали о причинах недостатка внимания. Они заключались не в легковесном отношении женщин к заданию и не в наличии у них ревнивых мужей. Все обстояло куда прозаичнее: обучение полетам на 'акуле' никто не отменял, и летный состав желал тратить как можно меньше времени на задачи с явно более низким уровнем приоритета.

К концу недели придиры женского пола признали, что подъем по вертикали на высоту до пяти метров с последующей посадкой получается 'ну вроде как похоже'. Эти слова были восприняты коллективом разработчиков как большой комплимент.

Глава 20

Говорят, что нахальство — второе счастье. Эту максиму повторяют те, которым по причине нахальства счастье как раз привалило. Другие, которые потерпели жестокое поражение, обычно о его истоках помалкивают. Но есть еще одна особенность, про которую не особо распространяются нахалы. Эта желательная особенность состоит в повышенной уступчивости, а в особо тяжелых случаях даже трусости стороны, на которую нацелился нахал. Но согласитесь, читатели: не может же победитель, взявший нахрапом, заявить публично: 'Я победил лишь потому, что оппонент струсил'. Но советуем помнить, что 'желательно' не равнозначно 'обязательно'.

Судите же сами о происшедшем.

Разработанный группой под руководством товарища Калашникова автомат под промежуточный патрон прошел государственные испытания. Иначе говоря, оружие выдержало и длительную стрельбу, и купание в грязи, и очумелые ручонки товарищей бойцов, а равно иные испытания. Протокол был подписан! И что ж? Руководитель группы сержант (по-тогдашнему младший комвзвод, но мы в дальнейшем будем использовать более привычное нам звание) Калашников посмел пойти против мнения приемной комиссии, в составе которой не было никого в звании меньше полковника. Он выкатил свое (!!) мнение касательного разработанного им автомата. А когда старший командный состав указал на неуместность исправлений в документе, означенный наглец посмел упереться и не изменить это самое мнение (!!!). Можете представить себе подобное? Авторы этих правдивых строк тоже не могли. И все же такое случилось.

Щенку, не понимающему ничего ни в политике партии, ни в огнестрельном оружии, были обещаны многочисленные ужасы, не уступающие десяти казням египетским. И тогда прозвучала сакраментальная фраза:

— Я обращусь к товарищу Сталину с рапортом.

— Давай сюда этот твой рапорт!!!

Этот приказ сопровождался многочисленными и абсолютно необоснованными обвинениями в сексуальных извращениях.

Ответ был исполнен той же степени дерзости:

— Никак не возможно, товарищ маршал. Рапорт уже отправлен в два адреса.

Это предпринятое заранее действие доказывало большой ум сержанта. Даже нет: не сержанта, а начальника группы оружейников, причем назначил его не кто-нибудь, а лично нарком Берия. Как раз Лаврентию Павловичу и ушел второй экземпляр рапорта.

Ретивый оружейник все же отправился на гауптвахту. Но сделать было уже ничего нельзя.

Через считанные четыре дня гада пришлось выпустить. Вызов из Москвы — не то явление, которым стоит пренебрегать.

А еще через три дня Михаил Тимофеевич Калашников предстал пред строгим, но справедливым взором... нет, взорами, ибо в кремлевском кабинете присутствовало трое: сам его хозяин, народный комиссар внутренних дел и совершенно незнакомый сержанту пожилой военный с петлицами коринженера.

После того, как сержант строевым шагом вошел и доложился, заговорил сам Сталин.

— Товарищ Калашников, мы получили ваш рапорт. В нем содержится просьба переименовать уже прошедший госиспытания автомат АК-40 на АС-40. Вы утверждаете, что ваш бывший руководитель военинженер второго ранга Судаев внес в конструкцию больший вклад, чем вы. Это представлено в качестве основания для вашей просьбы.

Вождь сделал паузу.

Удивительное дело: сержант не испытывал страха, хотя для такого имелись все основания: ответа все же ожидали первые личности Советского Союза (коринженер не в счет). Скорее чувства напоминали боевую ярость, когда бояться уже некогда: надо сражаться.

Но ответ находился в полном соответствии с субординацией:

— Основные конструкторские идеи принадлежали Алексею Ивановичу. Как руководитель группы, принявший должность после его смерти, настаиваю, чтобы изделие носило имя автора.

— Поясните подробнее, товарищ Калашников: какие именно детали замысла, по вашему мнению, принадлежали товарищу Судаеву.

— Первая и главная идея: запирание затвора поворотом, отсюда и сама конструкция затвора. Присоединение магазина: вся конструкторская часть его. Задумка с уменьшенным патроном — также его. И еще Алексей Иванович наладил связь с профессурой Московского института стали, именно с их подачи были предложены элементы технологии металлургического происхождения: термообработка всякая, и состав сталей тоже. Кроме того...

Вышестоящие товарищи выслушали всё сказанное с большим терпением. Наконец, Сталин улыбнулся и глянул на наркома внутренних дел. Тот прокашлялся и начал:

— Ваша скромность и стремление к справедливости достойны похвалы, хотя мы не одобряем... кхм... вашу чрезмерную горячность в отстаивании своего предложения. Впредь воздержитесь от подобных... методов. Но дело в том, что вы не только не знали, но и не могли знать о некоторых обстоятельствах.

При этих словах нарком блеснул стеклышком пенсне в сторону Сталина. Тот слегка наклонил голову. Берия одним движением подвинул коричневую папку в сторону сержанта.

— Этот материал был передан товарищу Судаеву. Источник раскрыть не могу. Думаю, вы догадались о причинах. Вы не можете взять эти документы с собой. Надеюсь, это также понятно. Просмотрите прямо здесь.

Руководитель группы оружейников, мелькая кистями рук, в бешеном темпе пролистывал страницы с текстом и чертежами. Одновременно он бормотал себе под нос, наивно полагая, что его слова услышать не могут:

— ...вот он, поворотный затвор... так, ствольная коробка... но откуда марка стали?.. пружины, как наши... о, дульный срез... выходит, автор заранее обеспокоился об уводе ствола... ага, тут он не был уверен, вона сколько вопросительных знаков...

Папка захлопнулась. Сержант вскочил и принял стойку 'смирно'.

— Виноват, товарищи, не знал об обстоятельствах!

Все товарищи одновременно улыбнулись.

— Вам, повторяю, не в чем себя винить. И мы не обвиняем. Но теперь вы понимаете?

Ответ был старорежимным, но, на взгляд Калашникова, наиболее подходящим к ситуации:

— Так точно! Забираю свой рапорт.

— Но это не все, — отвечал Берия. — Вашей группе предстоит, возможно, небольшая доработка этого уже отличного автомата, но не она будет вашей главной задачей. Вот техзадание на другое оружие. В этой же папке то, что удалось по нему добыть... по линии наркомата.

Почему-то Лаврентий Павлович не уточнил, какого именно наркомата, а сержант Калашников по совершенно неизвестным причинам не проявил въедливости. По столу скользнула другая папка, чуть потолще.

— Речь идет о ручном пулемете под тот же патрон. В сущности, разница в конструкции невелика. Хватит ли вам трех месяцев на подготовку документации и изготовление двадцати опытных экземпляров?

— На составление документации хватит, на производство, вероятно, нет. Они... очень часто задерживают.

Берия еще раз без слов спросил что-то у Сталина. На этот раз вопрос прозвучал уже из уст вождя:

— Как насчет шести месяцев?

Калашников ответил очень не сразу. Подняв глаза к потолку, он стал считать и прикидывать, шевеля губами. Впрочем, расчеты не продлились слишком долго:

— Хватит, товарищи.

— Вот и хорошо. Товарищ Александров сообщит вам дополнительные сведения о предстоящей разработке изделия. Папку отправите фельдпочтой на свой рабочий адрес, у меня в секретариате это оформят. Вы свободны, товарищ старшина.

Калашникова понесло — видимо, сказался стресс.

— Разрешите доложить, товарищ Сталин. Мое очередное звание — старший сержант.

— Вы и со мной намерены спорить? — вполне доброжелательно улыбнулся вождь. Видимо, сказано было с достаточно убедительной интонацией. К тому же слова 'со мной' были самую чуточку выделены голосом.

Новоиспеченный старшина и непонятный коринженер вместе вышли на Красную площадь. Вплоть до этого момента ни тот, ни другой не издали ни звука.

Первым заговорил пожилой инженер:

— Литер на обратную дорогу у вас выправлен?

— Да. Отправление завтра в пять тридцать вечера.

— Где вы остановились?

— У родственницы... она мне тетка, сестра матери, у них с мужем комната на Бронной...

— Все ясно. Отправляйтесь к ним. Вот, Михаил Тимофеевич, здесь, — тут Калашникову была вручена матерчатая сумка, — кой-чего на ужин и бутылка. На ночь выпейте стакан. Это приказ.

Калашников искренне не понял, зачем по поводу стакана обязательно нужен приказ, но не решился противоречить. Зато коринженер прекрасно знал, что делал. Конструктор-оружейник испытал сильнейший стресс — а для его снятия ничего лучшего в те времена не существовало. По крайней мере, из общедоступных средств.

— Последнее, Михаил Тимофеевич. Вот карточка, здесь мои телефоны. Если что — звоните. Могу помочь и советом, и документацией, и материалами.

В сознании оружейника, хоть оно и было слегка затуманено событиями, мысль об исключительной значимости подобной карточки встряла и закрепилась, как на сварке.

Никоим образом нельзя утверждать, что весьма представительная японская делегация именно приценивалась к образчикам американских товаров немирного назначения. Отнюдь! Дотошные, даже занудные японцы самым тщательным образом изучали то, что показывали гостеприимные хозяева, даже не заикаясь о ценах. Будем справедливы к покупателям: они не просто изучали каталоги, буклеты и брошюры, оглядывали, трогали руками. Кое-что было опробовано в действии. Разумеется, японских авиаторов не приглашали за штурвалы боевых самолетов. То есть посидеть на месте пилота или штурмана — это пожалуйста, а вот подняться в воздух — ни-ни. Подобное отношение, впрочем, ожидалось. Вот этак, без подготовки, взлететь на совершенно незнакомой машине? Нет, конечно; да японцы на это и не рассчитывали. Зато им дали полетать на местах второго пилота или в штурманском кресле (когда речь шла о бомбардировщике) Это сколько угодно. На месте стрелка — ради бога. Рассказы, показы, демонстрации... Заокеанские союзники — в глаза решительно все американцы называли японских делегатов именно так — вслушивались, вглядывались, задавали вопросы, записывали кое-что в блокнотиках и, конечно, пользовались малейшей возможностью заполучить в свое распоряжение любые имевшиеся печатные сведения о товарах.

Что до бронетехники, то японские армейские офицеры даже получили возможность посидеть за рычагами или рулем, реально управляя машинами. Мало того: любезные американцы предоставили возможность пострелять на полигоне боевыми снарядами и выпустить по мишеням из пулеметов разного калибра чуть не половину боезапаса.

Гостеприимные хозяева превзошли сами себя в радушии. На рассмотрение потенциальных покупателей предоставили даже перспективные модели техники — как наземной, так и воздушной. Вот, мол, какие мы: у самих еще нет, а готовы продать. Ради истины следует упомянуть: обе стороны отлично понимали, что покупка состоится очень не сразу, если вообще состоится; но и в этом случае соглашение по поставкам выполняться будет не разом, а с растяжкой по времени. Но ведь заглянуть в будущее никто не откажется, верно? Вот почему японцы любовались на будущие танки и самоходные орудия разных калибров, а также на истребители, не внесенные ни в один каталог, но наличествующие на аэродроме и блистающие свежей краской.

Видимо, среди японских делегатов затесались и штабные офицеры. Иначе зачем бы интересоваться, каков пробег этих замечательных танков на одной заправке, через сколько миль гусеницы надлежит менять, сколько живут воздушные фильтры в условиях умеренного климата и пустыни (где, как всем известно, запыленность поболее). И какова емкость грузовиков-цистерн, и сколько таких требуется танковой дивизии в сопровождение по американским нормам, и нельзя ли ускорить время заправки применением механических или электрических насосов ('Ах, они уже входят в комплект? Это весьма предусмотрительно!'). Ну и еще великое множество столь же занимательных вопросов. Потребность авиации в запчастях и расходных материалах, не говоря уж о горючем, также выяснялась самым тщательным образом.

При том, что вопрос о ценах не поднимался ни на каком уровне, стоит отметить еще одну особенность этих обширных переговоров. Технические характеристики изделий были одной из самых важных тем и постоянно являлись источником похвал от японских офицеров. Однако никто из них не упомянул о том, для какого именно театра военных действий весь этот смертоносный товар предназначен. И американские коллеги проявили точно такую же тактичность и не задавали вопросов на столь деликатную тему.

Присутствуй на этих показах и переговорах посторонний — допустим на минуту такую возможность — он удивился бы еще одному обстоятельству. При том, что Япония являлась одной из великих морских держав, американские продавцы ни словом не упомянули о возможности поставить нечто специфически морское. Имея превосходные корабельные зенитки, представители США постыдно упустили возможность их выгодно продать. Не было ни единого намека, что к приобретению предлагается хоть что-то из противолодочного оборудования. Что до радарной техники (даже сухопутной, а не морской), то на вопросы о поставках таковой американцы отмалчивались или давали настолько уклончивые ответы, что этот воображаемый слушатель мог бы сделать вывод: либо Соединенные Штаты вообще не располагают оборудованием этого рода, либо оно настолько слабо характеристиками, что его попросту неудобно предлагать солидному покупателю.

Это должно было произойти. Ну просто обязано. В конце концов, головы у людей существуют также для того, чтобы ими думать (а вы как полагали?); мало того, кое-кто из человеческого рода умеет это делать. Да и закон больших чисел никто не отменял. В довершении всего: косорыловка, чтоб вы знали, способствует не только искажению формы лица — она также срывает с тормозов.

Поэтому не стоит удивляться тому, что было высказано в одной компании, состоящей из трех граждан, каждый из которых отличался умом и сообразительностью. Компания сидела в комнате у одного из вышеупомянутых и потребляла этанолсодержащую жидкость. А то, что закуски к ней было маловато, есть всего лишь предположение, ничем не подкрепленное.

О чем может идти разговор в дружеской обстановке, не в рабочее время и за столом? Ясно, о работе.

Все трое были инженерами, входившими в одну бригаду. Задача ей была поставлена инженерная: разобрать самолет Ил-18 по винтику и высказать просвещенное мнение: что из винтиков можно воспроизвести в условиях СССР.

Дополнительные обстоятельства, усугубившие проблему, были следующими. Все трое были холосты, а потому могли позволить себе задержаться на дружеской вечеринке — тем более, что завтра был выходной. Возможно, еще одним фактором, подтолкнувшим вопрос к постановке, был приказ по отделу, которым эта троица получила назначение на исследование обшивки и набора, но не двигателей и не приборов. Уж точно существенным оказалось хорошее знакомство всех троих с персоналом ильюшинского КБ. Вероятно, роль личностей участников также не была нулевой. Все трое празднующих окончание рабочей недели были с образованием металлургического толка, но Леня Коренфельд имел некоторый опыт конструкторской работы. И надо ж такому случиться: именно его послали в командировку на завод, специализировавшийся на изготовлении полуфабрикатов из легких сплавов, и как раз он начал опасный разговор.

— Митя, если ты мне сей же час не плеснешь, у меня случится заворот мозгов.

Дмитрий Кауров не допустил гибели товарища. Леонид спасся, закусил доброй порцией жареной картошечки и продолжил:

— Ребята, я вот с производства, так скажу вам: лист, который с фюзеляжа, они так не могут.

— Как не могут? — решился уточнить Юра Филипченко, боровшийся на тот момент с селедкой. Та пыталась сопротивляться, но долговременных шансов у нее не было.

— Так они не могут катать. Не могли катать. Никак, — очень убедительно и не совсем понятно высказался Коренфельд. — Не могут они так катать. Такой профиль. И не могли. А ведь лучшее предприятие Союза. Если они не могут, то и никто не мог.

Сказав это, наблюдательный инженер решил, что мысль нуждается в подкреплении. Находясь в несколько возбужденном состоянии, он сделал себе бутерброд с жареной картошкой, сам того не заметив, и продолжил:

— Еще что меня смутило в этом листе. Надпись 'Ил-18'.

Надпись, собственно, смущала всех. Не было подобной машины в номенклатуре КБ. И в дальних планах ее не было. Правда, было чахлое объяснение, что, мол, делано не ильюшинцами вовсе, а другими, о которых поговаривали, что-де творят они из-за решетки. Это все и вспомнили, пусть не вслух.

Ради пущей убедительности Леня откусил сразу половину бутерброда, ткнул пальцем в сторону стены и закончил мысль:

— Я и подумал, что может быть другое объяснение.

— Гмык?

— Другое, — значительно повторил очень умный инженер Коренфельд. — Совсем другое.

Паузу он взял ради того лишь, чтобы прикончить бутерброд. Друзья прониклись.

Дима освидетельствовал содержимое бутылки. Ревизия выявила крупную недостачу. Юра, будучи во взволнованных чувствах, казнил селедку без суда и следствия через разрезание на дольки.

— Они сделали машину времени! И притащили 'Ил-18' оттуда!

Сказав это, Леонид даже слегка протрезвел, но догадался налить самому себе медицинскую порцию. Дмитрий застыл телом и взглядом. Судя по выражению лица, он перебирал в уме таблицу неопределенных интегралов. Но оставшееся в бутылке количество спасти его уже не могло. Юрий страшно медленными, но трезвыми движениями положил два кусочка селедки на хлеб.

Пауза не продлилась долго. Не очень пьяные друзья начали трезво возражать:

— Таких не бывает.

— И быть не может.

— Потом: чем докажешь?

Даже не вполне трезвый может защищаться. Это Коренфельд и делал:

— А чем не гипотеза? Все объясняет.

Этот тезис опровергнуть было не так просто, но Кауров нашел обходной маневр:

— Ну если и есть такая машина, то почему оттуда не таскают... чего-то этакое? Да хоть просто алюминий в чушках, это ж дефицит страшенный. Опять же: другую авиатехнику.

Филипченко развил мысль:

— Да не чушки! Лист нужен, вот такой же! Движки туда ж.

— Прокат фасонный, коль на то пошло.

Леня возвел глаза к потолку. Видимо, у него была мысль, и он ее думал.

— Допустим, самолет вправду из будущего. Что, если мощность машины времени просто мала? Не получается возить их оттуда десятками. Или такое вот: в том времени этакие самолетики тоже на дорогах не валяются.

— Ребята, у меня есть идея! Связаться с теми, которые передают оттуда, и попросить прокатный станчик, да технологические карты, да валки фасонные, да катать здесь.

— Легко сказать...

— Да, и еще участок по ремонту валков. И проточке. Чтобы как понадобится новый профиль, так и сразу...

— А водка есть?

— И на опохмелку нет.

Последняя фраза удручала, но Дима не поддался депрессии:

— Так не надо даже и слова о машине времени. Тут надо умную докладную Николайванычу. Мол, просим по возможности предоставить технологическую документацию по обработке давлением полуфабрикатов из Д16 .

— Не так формулируешь. Лучше: литературу по обработке давлением алюминиевых сплавов. А технологические карты нам никто не даст.

— Во-во, помалкивать о разных там машинах по-любому. Мы, дескать, только об экономии времени. Так ты и селедку всю сожрал???

— Ты что 'всю'? И вовсе даже оставил. Вот те хвост, наслаждайся.

Пьяных, дураков и влюбленных сам бог бережет. Мы не возьмемся утверждать, что вышеназванная троица подпадала под все эти категории полностью. Не поручимся, что задействованы оказались два признака из трех. Но уж один-то сработал.

Звезды свелись в нужную фигуру; в результате запрос попал через все инстанции к тому, кто мог решить проблему. И он ее решил.

Книга оказалась потертой жизнью. Мало того, что ее хватали немытыми руками многократно, некие злодеи вырвали титульный лист. Отсутствовали также выходные данные и ссылки. И все же она оказала действие. Ненадолго, правда. Троица инженеров успела передрать основные принципы, успешно сдать работу, после чего ценную литературу грубо отобрали. На нее выявилась куча претендентов. Специалисты по штамповке, прессованию и волочению прямо-таки жаждали приобщиться к печатной мудрости.

Гросс-адмирал Редер выполнил приказ. Нужная местность была выбрана на карте, каковая и была представлена на совещании у рейхсканцлера. Дело было, без сомнений, государственное.

— Моруроа , — произнес вслух Рудольф Гесс. — И сколько же времени потребуется, чтобы оборудовать полигон?

— Вот расчеты, герр рейхсканцлер. Если испытание разовое, то восемь месяцев...

В этот вариант сам гросс-адмирал не верил ни на пфенниг. Любому грамотному инженеру по вооружениям было бы ясно, что столь необычное оружие потребует не одного испытания.

— ...если многократные, то никак не меньше полутора лет.

— Местное население?

— Атолл необитаем.

Глава германского правительства повернулся в сторону Иоахима Риббентропа.

— Герр министр?

— Атолл находится во французском архипелаге Туамоту. С точки зрения метрополии этот клочок земли не стоит и десяти довоенных франков. Пятнадцать квадратных километров с пальмами и без малейших признаков цивилизации. Центр Тихого океана, то есть о каком-либо экономическом значении можно забыть. Да там и нет ничего ценного, кроме кокосовых орехов и ракушек.

— Тогда вопрос к вам, герр гросс-адмирал. Поверят ли японцы и американцы в возможность оборудования там военно-морской базы?

— Американцы — возможно. Японцы — нет.

— На чем основано ваше умозаключение?

— Американская разведка может посчитать нас дураками. Японцы вряд ли так подумают.

— Если будет принято решение о строительстве объекта, то постарайтесь сделать так, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Но почему вы думаете, что японцы не поверят?

— У них опыт разведки куда побольше американского. Правда, возможностей поменьше. На этом острове японцы отсутствуют.

— Тогда ваши дипломаты, Иоахим, должны начать переговоры с французами. Предложите символическую плату. Дайте понять, что мы можем взять этот островок и без их согласия.

Глава 21

Новый Год! Как много в этом звуке... хотя нет, это о другом. Впрочем, и вправду много. Возможно, даже слишком много.

Заинтересованные граждане всеми силами стремились поднести подарки начальству малому и большому. Курчатовская команда исключения не составила.

Следуя технологическим подсказкам, они создали ядро из плутоний-галлиевого сплава. Он, в отличие от чистого плутония, не страдал повышенной хрупкостью, его можно было обрабатывать резанием. Тут все было хорошо.

Изделие из плутония испытали, но то ли спешка подвела, то ли самоуверенность: получилось не то, что ожидали. Разработчики замахнулись на опробование имплозивной схемы. По документам, та должна была сработать хорошо именно на плутониевом ядре. Однако бомба, рассчитанная на выход около двадцати килотонн тротилового эквивалента, выдала не более одной, да и та под большим вопросом.

К счастью, у Курчатова хватило выдержки не бежать, очертя голову, с докладом, а прежде обработать результаты. В первую очередь бросилась в глаза цифра: в эпицентре землетрясение случилось, но всего лишь 3 балла по шкале Рихтера; такое человек заметить обычно не в состоянии. А в рабочем поселке его уж точно никто не ощутил, даже кошки.

Разумеется, доклад попал на стол к наркому. Против ожиданий, разноса не последовало. В качестве оргвывода высказанным оказалось лишь напутствие:

— Продолжайте работать, Игорь Васильевич, над имплозивной схемой. Но также не забудьте испытать пушечную схему для плутониевого ядра. Думается, что она хотя бы на время послужит заменой.

Причиной подобного благодушия (если это слово вообще применимо к наркому внутренних дел) были сведения, которые поставил все тот же Странник. В документе, в частности, говорилось, что изделие может взорваться, выдав при этом мощность намного меньше расчетной. Правда, в том же источнике было сказано, что это случай достаточно редкий.

Инженер Лосев, правда, подготовил докладную не на имя Лаврентия Павловича, а ограничился уровнем своего наркомата, однако новогодний подарок вполне получился. Усилительный каскад для радиоприемника на одном кристалле кремния — вот что у него вышло. И этот каскад работал довольно сносно на длинных волнах. Правда, на средних волнах усиление выходило уже так себе, а на коротких схема не работала вообще, но все же это был прогресс. Разумеется, Рославлева поставили в известность. Прочитав отчет, замначотдела ГУГБ выдал загадочное слово 'аутсорсинг' и сделал пометку у себя в календаре.

Большой подарок авиапрому сделал конструктор Люлька. Большой и тяжелый, надо заметить — больше девятисот килограммов. Это был первый советский турбореактивный двигатель. Испытания на стенде показали, что триста часов движок нарабатывает без заметных последствий. В другом мире его аналог ВК-1 конструкции Климова еле-еле выдерживал сто часов. Мало кто знал, что материал для самых термонапряженных деталей конструкции содержали рений в качестве легирующей присадки. Гордость Архипа Михайловича была самую малость уколота тем, что самолет под этот замечательный движок не был готов. Хотя основные конструкторские направления были переданы в КБ Микояна и Гуревича, их люди не успели выдать новую машину даже для продувки в аэродинамической трубе. Но название уже было: МиГ-15. На нем настоял сам Сталин, причем обоснование выглядело странным: 'Оно принесет удачу.' Ну какой же человек рискованной профессии (а конструкторы тоже к ним относятся) откажется от улыбки Фортуны? Правда, никто из собеседников вождя не догадался, на чем основана фраза.

Стоит заметить: далеко не все народы столь же почитают Новый Год, как в СССР или, скажем, в России. Например, американцы полагают этот праздник за третьесортный (только что выходной первого января), а подарки делать никому и в голову не приходит — на это есть Рождество. Японцы, правда, отмечают Новый Год по григорианскому календарю, но их трудолюбие никто не отменял.

Потому не стоит удивляться, что японские специалисты трудились, аки пчелки, в размышлениях на тему об увиденном в США. И не только думали, но и постарались раздобыть данные из внешних источников. Особенные же усилия прилагались на раскапывание сведений от Финляндии и Германии. От первой в особенности: мало кто в побежденной стране упустил бы возможность слегка напакостить победителю.

Оба подхода не принесли разочарования. Связи с военно-дипломатическими чинами помогли достать снимки новейшей техники.

Слов нет, фотоматериалы германского происхождения не порадовали японцев. Тяжеленный танк с мощной броней и пушкой калибра никак не менее ста десяти миллиметров. Другой танк, явно меньшего веса, но и тот с крупнокалиберным орудием, миллиметров девяносто или сто. Правда, снимок боевого автожира получился смазанным, но уж тут финские коллеги помогли. Тоже бронированная машина, которой нипочем винтовочный и пулеметный огонь, однако одну удалось подбить из противотанкового ружья. Японцы, разумеется, поинтересовались калибром. Двадцатимиллиметровое противотанковое оружие внушило некоторый осторожный оптимизм. Ведь и на истребителях, в том числе японских, стояло нечто похожее. А так как автожир по скорости им явно уступал, то появилась надежда на эффективное противодействие. Узнав, что успех был достигнут действием из засады, дальневосточные интересанты воодушевились. Чему-чему, а искусству внезапного нападения японцы сами могли поучить кого угодно. Волны оптимизма несколько пригасило сообщение о реактивных истребителях. Аналогов не существовало ни в одной армии мира. А столь гигантское преимущество в скорости означало, что русские на этих самолетах могут навязывать бой любым тихоходам.

Германские военные говорили со своей колокольни. Они упирали на прекрасную выучку тех, кто воевал эти оружием — она, дескать, не уступала немецкой. Один майор даже высказал вслух гипотезу, что, судя по стилю, командовал этим полком этнический немец. Однако у этого обладателя пылкого национал-воображения не нашлось фактов.

Впрочем, позже настроение у сборщиков сведений чуть исправилось. Сколь ни хороша была техника у русских, ее было откровенно мало. И, соответственно, само подразделение было не из великих. Тут, надо заметить, мнения источников расходились. Одни полагали, что ею вооружен полк. Другие считали, что по численности эта часть равноценна бригаде. Но и то, и другое, несомненно, меньше дивизии.

На естественный вопрос о прочих частях русских, воевавших против Финляндии, ответ пришел почти что ободряющий. Последнее слово относилось и к вооружению, и к степени обученности личного состава. Часть танков оказалась выше классом, чем те, с которыми императорская армия столкнулась при Номонгане. Противоснарядное бронирование — не шутка, знаете ли. Да и длинноствольная пушка калибра 75 миллиметров внушала уважение. Но у этих Т-34 и КВ-1 оказались и положительные (с точки зрения японской армии) свойства. Главным из них была низкая надежность двигателя и ходовой части. Немецкая бригада разобрала трофейный Т-34 по винтику. Руководивший ею инженер уверил, что вряд ли это корявое изделие смогло бы пройти без среднего ремонта даже триста километров. Правда, финнам так и не удалось получить трофейный КВ-1 (из болота его вытащить не смогли, как ни старались), но, судя по описанию, тот страдал теми же болезнями. Возможно, даже в более тяжелой форме, ибо собственный вес машины был примерно в полтора раза больше, чем у Т-34 при весьма сходной конструкции ходовой. Глава японской группы, оценивавшей русское вооружение, про себя он решил, что наилучшим средством борьбы с этими танками будет организация для них длительных маршей. Пускай себе изнашивают коробку передач в ноль! В отчет предложение не попало — группе приказывалось добывать факты, а не высказывать мнение. Но вот доложить в устной форме — совсем другое дело. В отчете также особо отмечалась важность еще одного наблюдения финских военных. Взаимодействие танковых частей, артиллерии и пехоты было весьма посредственным.

Относительно авиации сведения оказались не столь радужными. Опыт попытки английского налета на Баку был известен всем специалистам. Эскадрилья скоростных истребителей (наблюдатель, пожелавший остаться неизвестным, их пересчитал) растерзала армаду бомбардировщиков, не потеряв при этом ни единого самолета. Тот факт, что один из пилотов все же погиб, не посчитали важным. И опять же стоило принять во внимание, что этих реактивных оказалось прискорбно мало. К тому же, судя по косвенным данным, им для действия нужны были не простые аэродромы: длинная и бетонированная полоса виделась обязательной. А таковую спрятать трудно.

Стоит обратить внимание: немецкие специалисты ни словом не упомянули даже о существовании у русских огромного стратегического бомбардировщика. Какие у них были на то основания? Да кто ж знает? Возможно, сказался недостаток сведений, ведь этот самолет так никто и не увидел. Может быть, сыграло самолюбие: обидно ведь за державу, когда ее руководителю чужаки бросают букет незабудок с высоты десять тысяч метров чуть ли не в руки. Или же были некие соображения высокой политики? Гадать не хотим, а фактов до безобразия мало.

Но уже после переговоров о возможностях советской техники немцы получили японское предложение, от которого было ну чрезвычайно трудно отказаться.

Мы не хотели такого писать, но любовь к правде заставила.

В очередном стокгольмском кафе пирожное оказалось не таким вкусным. Да, вот такая нелегкая судьба может ждать не ждущего ничего плохого библиотекаря или, скажем, коммерсанта.

Не стоит удивления, что пара чашечек кофе сопровождалась шахматной партией. Скорее внимание наблюдателя (если бы таковой был) привлек бы очень скорый переход от кофе — он был неплох, но не более того — к игре.

— Ваш дебют вызывает удивление.

— Так это и является моей целью. Вы с ним явно не знакомы. Правда, я тоже не знаток. Даже названия его не знаю.

Это было ложью. Русский знал дебют. Это был волжский гамбит.

— Мне кажется, эта пешка так и останется неотыгранной.

— Не торопитесь с выводами. Вы не можете отрицать, что мои фигуры вполне развиты и готовы к атаке.

— Неочевидной, с вашего позволения. Вам что-то говорит название Ю-86Р?

— Бомбардировщик от фирмы 'Юнкерс', как полагаю.

У советского представителя проявилась в голосе неуверенность — самая маленькая, но собеседник ее заметил и мысленно улыбнулся.

— Я же говорил, что атака не очевидна... Вы почти угадали. Это высотный разведчик.

— Вам шах.

— А пешка все еще моя. Номинальная высота полета — десять тысяч метров. Возможна модернизация машины, у нее большой потенциал. Шесть таких самолетов проданы Японии.

— Разведка с такой высоты немного стоит без высококлассной аппаратуры. Кроме того, позиция на вашем королевском фланге выглядит, по меньшей мере, слабоватой.

— Позвольте с вами не согласиться. Вы сомневаетесь в качестве немецкой оптики?

— С вашего разрешения, пешку я отыгрываю... Конечно, любой понимающий высоко ценит немецкую фотоаппаратуру.

— Контракт включает в себя обучение двух японских экипажей. А теперь я форсирую размен ферзей, и ваша атака полностью выдохлась.

— Да, но только на ферзевом фланге... Требуется ваше мнение. Один пфенниг — это большие деньги?

— Я так не считаю. Вы позволите чуть подумать над ходом?

— О, разумеется.

Пауза.

— Упрощение позиции мне выгодно.

— Не так в этом уверен. С разменом всех фигур окажется, что ваша пешечная конфигурация хуже... Так вот, если у потенциального противника Японии найдется высотный истребитель, то на упомянутый вами разведчик я не поставил бы именно эту монету. Разорительно.

В последних словах советского игрока слышалась ядовитая ирония.

— Вы были бы правы относительно чисто пешечной конфигурации, но коня я разменивать не буду.

— Мне кажется, эндшпиль окажется непростым. Британия заложила три корабля линии, в будущем году они войдут в строй. И два авианосца. Относительно крейсеров точных данных нет.

Осведомленный игрок не сказал, откуда у него подобные сведения. А его визави не поинтересовался этим. В конце концов, за столиком сидели два профессионала.

Через десяток ходов немецкий шахматист предложил ничью. Одновременно он подумал, что русский был бы прав насчет перехватчика, если не принимать во внимание одно обстоятельство: этот самый высотный разведчик еще надо найти.

Советский представитель согласился на ничью и, понизив голос, высказал свое отрицательное мнение о здешней кухне. Немец не стал противоречить.

Ну что за притча: вроде и Новый Год, и весело должно быть, и даже елки в домах (не во всех, правда), и радостные интонации в газетах, а все настроение какое-то не такое и даже не этакое.

Рославлев честно пытался разобраться в собственных чувствах. Самопсихоанализ дал точную картину: что-то шло не так, и подсознание это улавливало, но не спешило делиться догадками с сознанием.

Уж точно причина заключалась не в относительной неудаче у Курчатова. Он выправит состояние дел. И не в отсутствии сведений от Королева и других ракетчиков. Те, поддавшись свирепой накачке, не торопились с победными реляциями. Испытание двухступенчатой ракеты — нет, даже ракет — в вариантах с жидким и ампулизированным топливом только-только предстояло через пару месяцев, и это в лучшем случае. Ну и что? Сделают ребята дело, тут и сомнений быть не может. Нет, что-то другое...

Вот почему как нельзя более кстати пришло приглашение в гости к Чкаловым. Формальной причиной для него была дочка Олечка. Собственно, никакой круглой даты не было, но девица начала не только ходить, но и что-то лопотать по-своему.

Рославлев появился на квартире у Чкаловых при праздничном антураже. В портфеле оказалось очень хорошее грузинское вино ('Сам Сталин одобрил!') с совершенно непроизносимым названием, которое, понятно, и запомнить было немыслимо. Для Ольги Эразмовны гость припас не только очень вкусные (хотя и незнакомые) конфеты, но и красивый полупрозрачный цветной шарфик. Ну, а дочке достался очень мягкий длинноухий кролик, который, понятно, был тискан, глажен и прижат к груди. Здешние плюшевые медведики были пожестче.

Кое-что показалось хозяевам странным. К старшим детям гость обращался только по полному имени — Игорь, Валерия — и лишь младшенькую он обзывал 'девица-котофейница'. Девочка безуспешно пыталась повторить имя, и многократно показывала, какие у нее кошачьи ушки. Но себя он предложил называть 'дядя Сережа', на что мелкие охотно согласились.

Пока Валерий Павлович и Ольга Эразмовна хлопотали на кухне, Игорь начал расспрашивать об авиации: он явно намеревался пойти по стопам отца. Его очень интересовал вопрос: что надо делать, чтобы стать хорошим летчиком.

Рославлев знал, что Игорь Чкалов в другом мире делал карьеру как авиатор и дослужился до полковника. Поэтому ответ был правдивым, хотя для парнишки неожиданным:

— Игорь, так ведь летчики разные бывают. Вот военный пилот: для него важны реакция, глазомер и — самое главное! — умение передумать противника. Вот гражданский летчик: для него куда важнее тренировка всех мыслимых аварийных ситуаций, чтобы спасти пассажиров. Вот пилот-инструктор — этот должен не только знать то, чему учит, но и уметь учить, а такое не каждый может. А вот летчик-космонавт, — тут у слушателя аж уши подскочили до темени, — тому важнее просто здоровье, физическая тренированность, опять же умение работать в нестандартной ситуации. Так что думай, кем хочешь стать.

— А когда в космос полетим?

— Хотел бы я сам это знать, — улыбнулся старик. — Лет через семь, не раньше, да и то... если страну не тормознут.

— Война?

— Всяко может быть, Игорь.

Сам Валерий Павлович не вмешивался, но слушал.

После ужина от хозяина дома последовало предложение перекурить.

— Ты ведь знаешь, Валерий Палыч: не курю.

Летчик хлопнул себя по боковым карманам:

— Твою же ж! Кончились у меня!

— Ну, у меня с собой были...

Гость, не глядя, сунул руку в свой знаменитый портфель, достал пачку... и заметно смутился:

— Извини, Валерьпалыч, не те вынул. У меня вообще-то 'Казбек', эти случайно затесались...

— А что с ними не так?

— Кубинские они, — отвечал Александров таким тоном, как будто это все объясняло.

— Да что не так-то??

— Кубинские. Там, понимаешь, то ли климат особенный, то ли состав почвы — короче, крепкие очень. На этих написано 'Лихерос', по-испански значит 'Легкие'. Так вот: ложь наглая! Сам не пробовал, но те, кто курил, авторитетно меня заверили: крепче не бывает. Правда, у кубинцев еще в ходу 'Негрос', они даже на острове полагаются за крепкие, но я их и не видел, тем более в руках не держал.

Чкалов всегда был азартным человеком:

— А ну, дай попробовать!

— Смотри, дружище, я тебя честно предупредил...

Последовали затяжка, кашель и произнесенные шепотом слова — не менее крепкие, чем сигареты.

С большой осторожностью Чкалов докурил, загасил остаток, и тут на лице у него обрисовалась ИДЕЯ.

— Сергей Василич, дай таких в запас!

— Так бери всю пачку, сделай милость. Мне, сам понимаешь, ни с какого бока не сдались.

На лице у прославленного летчика читались прямо-таки злодейские планы использования этих сигарет в немирных целях. Но вслух он ничего не сказал, лишь забрал и припрятал пачку.

— Валерьпалыч, чтоб не счел меня болтуном: вот тебе 'Казбек'.

— Мне лишь две папироски, а утром я куплю, — поскромничал Чкалов. Тут же он хищно улыбнулся — видимо, вспомнив о тайном кубинском оружии. Но немедленно погасил улыбку и серьезно спросил:

— Что ты там Игорьку втирал относительно летчиков-космонавтов?

— Сейчас этой профессии не существует. Но лет через семь она появится...Та-а-ак... Вижу, нацелился ты, Валерий Павлович, — почему-то инженер отчетливо выговорил имя-отчество, что сам Чкалов счел признаком серьезного разговора, — на эту позицию. Угадал?

— Понятно, угадал, не дурак же.

— А ну, погляди: сколько у меня голов? Одна? Так вот: лишних не имею, а потому не дам ее, родимую, на отсечение, что тебя примут в этот отряд. И посодействовать ничем не смогу, поскольку решать не мне. И даже не самому Сталину. Хуже.

— Кому ж?

— Врачам, друг. По умению ты подходишь, это всякий скажет. А по здоровью... ничего не предскажу. Просто не знаю.

— Когда таких готовить начнут?

— Ну, ты даешь шороху! Откуда мне знать, когда и ракет в природе нет! Но сама подготовка — тренировки там, учеба опять же... даже не знаю... года полтора возьмет, а то все два. Когда начнут формировать отряд летчиков-космонавтов — могу замолвить словечко, чтоб тебя приняли кандидатом. А большего не проси, не мой уровень.

— По-о-о-онял...

Уже после ухода Ольга Эразмовна чисто по-женски заметила мужу:

— Ты видел, как он на Олюшку глядел?

— Ну, как на маленькую девочку.

— Как на ту, которая напоминает ему кого-то. А у него самого есть дети? Или внуки? Или даже внучки?

Летчик задумался крепко и глубоко.

— А ведь правда: он ни с кем и никогда не говорил на эту тему. Что живет один — точно.

— Я хотела спросить, но как-то неудобно...

Вальтер Шелленберг не прибежал к рейхсканцлеру со сногсшибательной новостью. Отнюдь. Не по причине подлости нутра, а ввиду отсутствия новости. Или, скажем так, больших сомнений в этой новости. Любовь к правде вынуждает нас написать: руководитель германской разведки счел, что представлять имеющиеся результаты начальству преждевременно. У него были на то основания.

Берлинская сейсмостанция получила самые лучшие, самые чувствительные приборы. В Мюнхене такие просто не успели установить. А уж про Марсель и Стокгольм даже говорить нечего.

Результат оказался неоднозначен, и это самый мягкий эпитет. Берлинские сейсмологи зафиксировали подземный толчок — слабый даже в эпицентре, судя по тому, что их коллеги вообще ничего подобного не зарегистрировали. Само собой, об оценке координат гипоцентра этого землетрясения и говорить не приходилось.

Именно крошечная амплитуда сигнала дала основание для вывода: что бы и где бы ни случилось, мощность у этого самого была невелика. Осторожные расспросы — не может ли, дескать, этот сигнал иметь искусственную природу — дали столь же пространный, сколь и неопределенный ответ: не знаем. Сверх того, господа ученые довели до сведения любопытных, что еще надо бы дождаться сообщений от сейсмологов в других странах, в том числе в Соединенных Штатах Америки, ибо подземные толчки, скажем, в Калифорнии могли бы дать весьма сходную картину. Конечно, при достаточной интенсивности.

Свое недоумение (а то и недовольство) Сталин умело скрыл за вопросами:

— Вы должны осознавать: предоставляя в распоряжение немцев эту технологию, мы упускаем значительное преимущество. Кроме того, мы попадаем в зависимость от немецких поставок. Наконец, вы не можете исключить технологический прорыв Германии в области микроэлектроники.

Судя по тому, насколько гладко получилось у Иосифа Виссарионовича выговорить это слово, он вполне владел темой.

— И потом: наш наркомат не может гарантировать, что не произойдет утечка сведений из Германии в руки наших потенциальных противников, — вставил свои десять копеек Берия.

— Не совсем так, если позволите. По первому возражению: никто не запретит СССР вести собственные разработки и накапливать не просто опыт, но также культуру производства. Здесь у нас отставание. Однако зависимость от немецких поставок лишь кажущаяся. Без них мы все равно не останемся без кремниевых пластин. Свое производство мы ведь не закрываем. По третьему возражению: у немцев теория пока что в загоне. Точнее сказать, ее и вовсе нет. А у нас есть. Пока те разовьют подходы — мы уйдем далеко вперед. Касательно вашего возражения, Лаврентий Павлович: мы сделаем заказ лишь той немецкой фирме, которая ни в какой степени не зависит от американцев. В контракте отдельным пунктом нужно оговорить гарантию сохранения в тайне полученных технических сведений и жесточайшие санкции за передачу их третьей стороне, кто бы то ни был. Но есть еще одно соображение.

Зная лекторскую манеру излагать, ни Сталин, ни Берия не удивились паузе.

— Даже в двадцать первом веке немцы не наладили собственное производство малых твердотельных приборов. Только сильноточные. Иначе говоря, силовые транзисторы у них получались прекрасно, а вот сверхмелкие — то, что и нужно в микроэлектронике — никак.

— А причины этого? — поинтересовался Сталин.

— Даже не скажу точно. Возможно, это конкуренция со стороны японцев, китайцев и корейцев. Но также не исключаю отсутствие мощной научной школы, а поддержать подобное состояние дел в наших силах. Мы можем дозированно отпускать — или продавать — технологию так, чтобы немецкая твердотельная электроника именно в этом направлении и развивалась. На чем настаиваю: ни мельчайшего кусочка этой технологии не должно достаться американцам. Уж в чем-чем, а в массовом производстве США способны задавить кого угодно. Это у них национальная особенность со времен Генри Форда.

— Я вижу, что вы, товарищ Странник, с почтением относитесь к Форду.

Не было сказано, но подразумевалось: 'К капиталисту Форду'.

— Точнее сказать: 'с большим уважением'. Хотя обязан отметить, что мистер Форд ни в малейшей степени не друг СССР вообще и Коммунистической партии, в частности.

Могло создаться впечатление, что руководитель Советского Союза не придал значения последним словам. Но Рославлев знал, что Сталин никогда и ничего не забывает.

— Хорошо. Вы меня убедили. Тогда, Сергей Васильевич, обсудите с Лаврентием Павловичем подробности будущего договора с немецкой стороной.

Глава 22

Чай, который подавали Сталину, не давал оснований для придирок. Правда, Рославлев трезво оценивал собственные способности как дегустатора. К печенью он был настроен критически: слишком сладкое.

Что и говорить: Иосиф Виссарионович умел задавать неожиданные вопросы, даже во время чаепития. Но как раз этот ожидался.

— Мне показалось, что вы, Сергей Васильевич, некритически подходите к оценке личности Генри Форда.

Но Рославлев не был настроен на уступки:

— А к личности подобного масштаба нельзя относиться критически. К ним надо подходить диалектически.

— Такой подход был принят в вашем мире?

Сказано было с иронией, которую Сталин даже не пытался скрыть. Изученные им материалы хорошо описывали состояние дел с марксизмом в том обществе, из которого прибыл Странник.

В ответ гость коротко пожал плечами:

— Если некий научный метод дает хорошие результаты, то с какой стати я должен от него отказываться? К тому же самого себя вы оценивали как творческого, а не догматического марксиста.

— Я вас понимаю. И все же вернемся к капиталисту Форду. Он популярен в вашем мире?

— Нет. В мое время Генри Форд интересовал большей частью историков. Но от этого правильная оценка не становится невостребованной. Тем более уроки Форда актуальны для нашей страны сейчас, а станут гораздо важнее в далеком будущем. Я до него не доживу, правда.

Сталин прищурился:

— Компания Форда — важный партнер Советского Союза. Те изменения, которые произошли в мире — вашими усилиями, между прочим — не могли оказать большого действия на эту корпорацию. Мне докладывали, что влияние Генри Форда отнюдь не исчерпывается чистой экономикой. Иначе говоря, нам надо знать, чего от него ожидать. Тем более, что он, по всей видимости, склонен к неожиданным решениям.

— Ваши источники заслуживают доверия. Генри Форд, насколько мне известно, весьма настроен на сотрудничество с нашей страной. Конечно, и у его корпорации есть пределы возможного.

— И все-таки: каково лично ваше мнение об этом человеке?

Гость начал говорить рублеными фразами. Эта манера уже не удивляла хозяина кабинета: он к ней привык.

— Замечательный инженер. Гениальный организатор производства. Удачливый и умный купец.

Каждое предложение Сталин сопровождал кивком. Он все это и так знал.

— Однако Форд, сам того не подозревая, нанес страшный удар по марксизму. И ни один марксист этого не заметил.

Глаза вождя сверкнули. Но слушать он умел.

— Если быть точным, к этому решению подводил весь ход развития экономики. Но Генри Форд был первым.

Тут речь Странника замедлилась. Видимо, он желал, как и в те времена, когда был лектором, чтобы аудитория усваивала материал как можно полней. Справедливость требует сказать: в данном случае аудитория (с одним слушателем) в подобных педагогических приемах не нуждалась.

А лектор продолжал:

— В 1916 году зарплата на фордовских заводах составляла два доллара сорок центов, а рабочий день длился 9 часов. Компания подняла зарплату до 5 долларов за восьмичасовой день. Надеюсь, вы, товарищ Сталин, не допустили мысль, что сделано это было из любви к рабочему классу?

Сталин в ответ улыбнулся, давая понять, что юмор оценил. Ответной улыбки не последовало. Видимо, во фразе доля шутки была очень уж маленькой.

— Форд выпускал массовое изделие. А такому нужен потребитель. И хитрый Генри решил расширить этот круг за счет своих рабочих. И, заметьте, при этом он оставался в хорошем плюсе.

Выражение было жаргонным, но вполне понятным.

— Это только невежды думают, что цена владения автомобилем и продажная цена суть одно и то же. Вовсе нет. Я даже оставляю в стороне расходы на бензин и смазочный материал. Это более, чем очевидно. Но рабочий не в силах выложить единовременно... сколько тогда машина стоила... скажем, триста долларов. Зато появилась возможность купить ее в рассрочку. В кредит. И этот кредит — с процентами! — ему предоставляла все та же корпорация Форда. Автомобиль нуждается в запчастях. А они есть у Форда. Далее: фирма-изготовитель охотно отремонтирует 'фордик', если надо. Именно к ней владелец машины и обратится: живет-то он неподалеку от завода. Но то самое увеличение жалования трудящий не обязан потратить на покупку автомобиля. Можно просто его пропить. Маловероятно, впрочем: на заводах Форда пьяниц не терпели. А еще рабочий может купить дом или квартиру — опять же в рассрочку. Вот это и есть тот самый удар по марксизму, о котором я говорил. У пролетария появляется нечто помимо собственных цепей. Ему есть, чего терять. Особо отмечаю: речь не идет о хорошо знакомой марксистам 'рабочей аристократии'. Она являет собой лишь горстку. Нет, Генри Форд создал массовое явление. И основой его была чистая экономика, а не политика.

Хозяин принялся расхаживать по кабинету, но при этом, вопреки обыкновению, держал в руке так и не раскуренную трубку.

— Думаю, Сергей Васильевич, ваши мысли нуждаются в осмыслении как с точки зрения теории построения социализма, так и в отношении практики.

Рославлев воспринял эти слова как вежливое приглашение выйти вон и сделал именно это.

Сам Сталин погрузился в раздумья.

Долгое время верность учению Маркса-Энгельса была краеугольным камнем в советской идеологии. Именно под этим лозунгом сам Ленин крушил оппонентов, навешивая направо и налево ярлыки ревизионистов, перерожденцев и другие, еще того худшие. Но опытный в политической борьбе Сталин умел понимать глубинные течения и незаметные с поверхности подводные камни. Та самая верность идеалам для Ленина была великолепным тактическим приемом, позволившим с успехом уничтожать противников внутри партии — а таких что у Старика , что у Кобы было предостаточно. Но то, что было просто тактикой, довольно скоро обратилось в догму. А с ними надо обращаться с большой осторожностью — в свое время это хорошо осознал семинарист Джугашвили.

Уже очень давно Сталин ничего не принимал на веру сходу. Точно так же он относился к сведениям, доставляемым Странником. При всех добрых намерениях этого человека относительно СССР (это как раз было доказано) рассуждения о марксизме не просто отдавали ревизионизмом — они прямо противоречили существующей линии партии. Следовательно, надо было придумать, как изогнуть эту линию в нужную сторону... или найти некий нестандартный выход. Потому что из слов товарища Александрова можно сделать выводы, опасные для дела построения коммунизма вообще.

— Хвалитесь, товарищ Вальков.

Сказано было вроде шутливо по форме, но тон полностью отшибал малейшую склонность к юмору.

Инженер Вальков добросовестно начал хвалиться:

— На настоящий момент летный экипаж под командованием старшего лейтенанта Амосовой подтвердил готовность тренажера для отработки следующих заданий: подъем на заранее определенную высоту по вертикали с последующим приземлением; такой же подъем и полет по горизонтали по замкнутому маршруту с последующим приземлением; то же, но с учетом ветрового сноса; то же, но в условиях ограниченной видимости; полет в условиях хорошей видимости с атакой наземной неподвижной цели; то же в условиях огневого противодействия с земли; то же, но атака подвижных целей. Все это для двух моделей: Ми-28 и Ка-52. Для Ми-26 тренажерные программы включают в себя лишь полеты, не бои. Ну, это попроще.

— Над чем работаете сейчас?

— Бой ударного вертолета с истребителями противника.

— Ясно, садитесь. Старший лейтенант Амосова, у вас есть что добавить к докладу инженера Валькова?

-Так точно, есть!

Из совершенно непонятных источников всем военнослужащим, имеющим дело с товарищем коринженером, было известно, что тот предпочитает чуть старорежимные ответы младших по званию. Некоторые полагали, что применение таковых смахивает на подхалимаж. Другие считали это признаком особого уважения.

— Поведение машины в тренажерном полете чуть-чуть отличается от реального, но разницу не считаю критически важной, поскольку в любом случае предстоят тренировочные полеты на настоящих вертолетах. В любом случае в летный стаж добавляются лишь эти часы. Для экипажей ударных вертолетов полагаю необходимым отработку тактических приемов по штурмовке в различных вариантах, не менее ста часов. Сюда не включаю простой пилотаж. Также считаю нужным отметить большую помощь, которую оказала капитан Кравченко в освоении штурманского оборудования.

Товарищ коринженер при этих словах что-то записал в блокноте.

— Что именно из пояснений капитана Кравченко вы полагаете самым важным?

Серафима Амосова не задумалась ни на четверть секунды:

— Она очень хорошо объяснила и показала, как надо понимать картинку на радаре. Также она подробно растолковала работу оптико-электронной системы; кроме того...

Коринженер слушал очень внимательно. Хорошо знакомые с ним младшие инженеры подумали, что тот, судя по всему, доволен.

— Вот как? Правительственной награды не обещаю, но постараюсь через генерала Рычагова пробить благодарность капитану Кравченко в приказе. Товарищи инженеры, вам благодарность и премия также будут, это уже моя забота.

Лев Турубинер поднял по студенческой привычке руку. Видимо, у него запас нахальства или храбрости был побольше, чем у прочих из инженерного состава.

— Я вас слушаю.

— Товарищ Александров, просим также отметить работу товарища старшего лейтенанта. Она сделала множество полезных замечаний, и советы давала хорошие с точки зрения летчика.

— Не только от меня зависит, но поставлю вопрос перед подполковником Осипенко.

В конце этого же рабочего дня в кабинете замначальника экономического отдела появились знакомые лица. Все трое выглядели вполне недурно, хотя фигуру товарища капитана чуть портил заметно округлившийся животик.

Хотя секретариат немедленно выдал чай на четверых с надлежащими заедками, настроен товарищ Александров был по-деловому. В результате ароматный напиток оказался поглощен в течение считанных десяти минут.

Хозяин, как водится, начал первым:

— Без чинов, товарищи. Павел Васильевич, тут Валентину Петровну хвалили сильно...

Приступ скромности капитан Кравченко сыграла полностью бездарно, не дотягивая до уровня школьного спектакля.

— ...а потому вот бумага. Сможешь устроить благодарность в приказе? Но учти: Валентина Петровна числится в штатах Академии.

Рычагов пробежал документ глазами. Его ответ был по-генеральски солидным:

— Сделаем, Сергей Васильевич.

— Это не все. Полина Денисовна, это уже к вам: инженеры, работавшие над наладкой тренажера, очень просили отметить прекрасную работу летного экипажа под командованием старшего лейтенанта Амосовой. Вот документ.

Подполковник Осипенко прочитала бумагу отнюдь не беглым взглядом, подумала и кивнула.

— Вот еще бумага, Павел Васильевич, но уже под грифом. Полагаю, тебе уже доложили... вот об этом. Здесь описание действий, вытекающих из обстановки.

На этот раз чтение заняло большее время. Последовали вопросы:

— Обучение?

— Да.

— Матчасть?

— Выпускают, но работать только вот с этим, — ноготь коринженера ткнул на выделенную красным строку.

— В сумме?

— Три эскадрильи, это самое меньшее. Но потом их разбросать по регионам.

— Где?

— Там, где надо. Шучу. На самом деле напрашиваются точки здесь, здесь и здесь. Потом покажу на более крупной карте.

— Смушкевича придется подключать.

— Привлеки. Ты знаешь, что делать.

Рычагов помрачнел на глазах. Карту он помнил. Особенности возможного ТВД вырисовывались все яснее.

— Теперь к вам вопрос, Валентина Петровна. От имени моей бригады выражаю вам благодарность; в приказе она, надеюсь, тоже будет. Но! На некоторое время о полетах придется позабыть. Ну разве что на тренажере.

Валя Кравченко раскраснелась, а Осипенко с обидой протянула:

— Сергей Васильевич, ну как вы могли подумать, что я упущу...

— А я и не подумал. Но предупредить был обязан. Теперь по обучению. Имейте в виду, Валентина Петровна: выпуск летных экипажей — не позже, чем через полгода. Учебный план придется подогнать под эту цифру. Набирать знания они будут уже в тех частях, куда их направят. Что именно выкидывать, а что оставлять — решать вам. По согласованию с Полиной Денисовной, конечно. Но особое внимание обращайте на тактические приемы и приборное оснащение, направленные на защиту как экипажей, так и вертолетов. Первое намного важнее. Технику я подкину, а вот людей брать в случае чего будет неоткуда. Полина Денисовна, учебные полеты рекомендую организовать в предгорьях или даже в горах. Этот опыт положите за самый ценный. Никакой тренажер не выдаст те лишние пару секунд, которые вам может дать неправильная оценка вражеским зенитчиком направления, с которого придет опасность. В горах эхо иной раз выкидывает невероятные фортели. Направление ветра, к сожалению, может быть непредсказуемым. Это тоже надо учитывать. Кроме того...

Авиатор со слабой памятью — личность редкая, и все же обе женщины строчили в блокнотах.

— Товарищи Рычагов и Кравченко, вы свободны, а с вами, Полина Денисовна, надо будет обсудить еще один весьма конфиденциальный вопрос.

Двое названных товарищей удалились, причем оба молча и безуспешно гадали, что за дело коринженеру надо решить с Осипенко, да еще настолько тайное, что даже генерал-лейтенанта к нему допускать нельзя. Сама же подполковник подумала, что знает, о чем пойдет речь, но постаралась сделать как можно более невозмутимую физиономию.

Товарищ Александров запустил руку в свой ставший уже знаменитым портфель и извлек оттуда горсть картонных ярко окрашенных коробочек.

— Это не столько тебе, сколько твоим девчатам. Пилюли, чтоб не подзалететь. Мало ли: какая из молодых да резвых не даст нужного отпора или даст, но не отпор, — при этих словах Осипенко не сдержалась и хихикнула. — Французская разработка, а производят американцы. На название не смотри, их полуофициальная кличка 'наутро после того, как'. Изучи инструкцию по применению сама, а после своих научишь. Жрать ежедневно не советую, они не без вредности. Лекарство это — вроде как запасной парашют, его применяют после того, как основной откажет, а не то, чтоб при каждом прыжке.

Аналогия была летчице насквозь понятна. Пожилой коринженер продолжал:

— Кроме того, забирай вон ту емкость, — Александров повел головой в сторону стоящей в углу картонной коробки, — там внутри то, что предназначено для регулярного применения. Сунь носик.

Фамильярное обращение подстегнуло любопытство. Подполковник бросила взгляд внутрь, не сдержалась и восхитилась:

— Ишь ты!

— Хочешь рискнуть и попробовать на себе? Ничуть не возражаю. В конце концов, ты, Полина Денисовна, тоже из летного состава. Да, учти: использовать можно лишь один раз. Неофициально рекомендую все же привлечь для этого мужа, а не кого-то еще.

— Гад ты ползучий, Сергей Васильевич!

Последняя фраза прозвучала также абсолютно неофициально. Про себя Осипенко решила опробовать новый предмет вещевого довольствия как можно быстрее. Эти презервативы явно были особенными. Вот уж точно: контрабандный товар. Это впечатление еще усилилось, когда выяснилось, что дата изготовления аккуратно срезана.

Следующие дни Рославлева были заполнены плотно. Первым подкатился Курчатов. Его подчиненные не только рассчитали новый вариант формы плутониевого ядра — они его изготовили.

Игорь Васильевич не без гордости притащил (руками трех помощников, конечно), мало что не центнер документации. Сюда входили и расчеты, и чертежи, и графики — короче, все нужное для полностью независимого воспроизведения.

Сергей Васильевич отреагировал чуть странно. Он пересмотрел список, угукнул, и извлек фотографию, даже не чертеж.

— Игорь Васильевич, мне почему-то кажется, что этот вариант прокатит. Документы пусть оставят у меня в кабинете. Теперь поедем в вашу организацию, и вы покажете само изделие.

Разумеется, сей предмет показали издали и сквозь надежное небольшое окошечко из освинцованного стекла. Стены же хранилища были метровой толщины. Инженер вгляделся.

— Ну да, плутониевая машинка и должна быть меньше. Игорь Васильевич, на нашем предприятии изготовят точно такие же, еще две штуки. На всякий пожарный. Я извещу вас.

Видимо, на предприятии НКВД умели работать сверхоперативно. Через два дня Курчатов с утра получил телефонное извещение, а в середине дня на двор его института въехал, с трудом вписавшись в ворота, громадина-грузовик с металлическим контейнером на платформе.

Когда изделия распаковали, то обнаружилось, что они все же не идентичны. На верхней крышке одного из них красовалась черная надпись 'ФХ-1', на другом изделии надпись была 'МФ-2'.

Сопровождающий в звании лейтенанта госбезопасности не стал дожидаться недоуменных вопросов:

— Вот это сделано первой бригадой, а то — второй.

Храбрецов, которые отважились бы спросить, что значат таинственные аббревиатуры 'ФХ' и 'МФ', не нашлось.

Вторым на очереди был товарищ Рычагов. Его подчиненных интересовали в первую очередь расходные материалы и запчасти, и в первую очередь не к поршневым машинам, а к реактивным самолетам, а также к вертолетам. Таковые пришлось отправлять вагонами. Почему-то Старый отказался поставлять все двигатели в сборе. Точнее сказать, часть заявки на двигатели была выполнена поставкой запчастей. Разумеется, последовали вопросы.

— Нам понадобятся техники и инженеры с опытом в сборке-разборке движков. Таковой можно обрести, лишь работая руками.

А поскольку моторесурс истребительного движка в те годы составлял примерно 50-100 часов, то не стоит удивляться, что одних только двигателей понадобился целый эшелон.

Третьим за помощью обратился Смушкевич.

— Сергей Васильевич, надо бы расширить учебный центр, который с тренажерами.

— Обоснование имеется, Яков Владимирович?

— Еще как! Вот, прошу убедиться...

— Так... понимаю... ну, сейчас наведу критику. Начнем с больших. Сразу же надо разделить полки фронтовых бомбардировщиков и части дальней бомбардировочной авиации. Вторые под рукой Голованова, и летный состав уже проходит обучение прямо в воздухе. Первые — дело другое. Но тут надо поработать с матчастью. У нас, считай, нет пикирующих бомбардировщиков. Знаю, что хочешь сказать: Пе-2. Вот что тебе скажу: машина задумана совсем недурно, но в управлении непроста, а особенно при взлете и посадке. Особенно же тяжело дается работа с пикирования. Тут с тобой согласен; тренажер может существенно помочь. Обрати внимание на имя: Иван Семенович Полбин. Сейчас он, если не ошибаюсь, майор. Вот кому под силу не только освоить бомбардировку с пикирования, но и обучить подчиненных. Талантище!

Смушкевич не обратил внимания на отсутствие других персоналий. Он не знал, что в другом мире только этот выдающийся летчик и командир оказался способен полностью использовать все возможности Пе-2.

Разумеется, фамилия попала в записную книжку. Но тут Смушкевич задал совсем уж еретический вопрос:

— Сергей Васильевич, что с пикирования попадание точнее, мы и сами знаем. Почему нельзя достичь тех же целей с горизонтали, просто увеличив количество самолетовылетов?

— Яков Владимирович, мне рассказывали, что один немецкий летчик похвалялся: он-де берется положить бомбу в пфенниг. Врал мошенник! Вот в банкноту достоинством десять марок — мог бы. С Ю-87, как сам понимаешь. Выдающийся бомбер, хотя сейчас уже малость устарел. Но нам понадобится, извини за выражение, высокая производительность труда. Смотри: вот тактический прием, — как обычно из ниоткуда появились схемы, — у морской авиации это называется 'звездный налет'. Опять же: читал, что во время такого учебного налета один 'юнкерс' положил бомбу в палубу того, что изображало линкор. Другой же исхитрился тюкнуть аккурат в то же место, а условная палуба там уже была условно повреждена. Результат: будь мишень настоящим кораблем, бомба пробила бы весь корабль насквозь, а ее взрыв вырвал бы кусок днища. И целому линкору каюк. Ну, правду сказать, такое проходит лишь при полностью выбитой зенитной артиллерии. Или же когда корабельные зенитки просто захлебываются от избытка целей. Как раз для этого и задумывался 'звездный налет'.

— Выходит, пикировщики и по морским целям могут?

— Могут — это да. Надеюсь, что не понадобится.

— Как понимаю, с истребителями проблем нет, Сергей Васильевич?

— Что да, то да. Ну, разве что подтянуть тактику, особенно по высотным. Вот штурмовики — другое дело.

— С ними что не так?

Генерал-полковник был полностью убежден, что при наличии ударных вертолетов проблема непосредственной поддержки пехоты решена.

— То, что вертолетов может не хватить. Хочу сказать: не хватит подготовленных летных экипажей. Сейчас готовим тренажер под это дело, но дело не закончено. Слыхал про Ил-2?

Разумеется, Смушкевичу просто по должности надлежало иметь информацию про эту машину. Именно так он и сказал.

Коринженер принялся наводить критику:

— Для этого штурмовика летчиков можно набрать. Но сама леталка недоработана, вот что скажу. А ну, загибай пальцы. Предлагалось даже отказаться от стрелка под предлогом сохранения центровки — ну, это дурость первостатейная. Защита задней полусферы — вещь обязательная. Вооружение слабовато: применяются ШКАСы. Никуда не годится. Только крупняки. И пушки, понятно. Далее по броне. Надо не пожалеть затрат: испытать ее стрельбой по реальному корпусу со всех проекций и углов. Слухи до меня дошли, что есть там возможности улучшить. Особенно это относится к стрелку — а тот пока что вообще никакой защиты не имеет. Могу посодействовать поставками титанового листа. Так вот: если ты или кто еще авторитетный от авиации выступит, конструкторы к его рекомендациям прислушаются.

Имея опыт, Смушкевич знал: если товарищ коринженер говорит, что якобы 'слышал' что-то такое — это значит, что именно так дело и обстоит. А об источниках подобной информированности генерал-полковник старательно не задумывался.

— Вот тебе, Яков Владимирович, письменные предложения по улучшению машины, вооружения... всякого такого прочего. Но это не все.

Авиатор успел подумать: 'Как всегда, дополнительные факторы'. И не ошибся.

— Штурмовик, напоминаю, предназначен для непосредственной работы над полем боя. Следовательно, потери могут быть громадными. Так вот: наша с тобой работа состоит в уменьшении их. И первое, что для этого нужно: тактика. Ее-то отрабатывать будем на тренажерах. Вот тебе брошюрка. Тут наработки по приемам. Их на тренажерах и будут оттачивать. Еще, понятно, на тебе же прикрытие 'илов' истребителями. Вот это как бы не самое главное. По природе штурмовик идет по прямой, поливая огнем цели. Что может быть более вкусной цели для истребителя противника: самолет, идущий аккуратненько, прямолинейненько, без возможностей маневрировать не только по горизонтали, но и по вертикали. Штурмуют ведь с малых и сверхмалых высот. Ты ж сам истребитель, Яков Владимирович! Ну, подумай! Кстати, как раз ради отпора вражеским истребителям особое время придется уделить подготовке стрелков. Должны работать в доли секунды, в бою противник не даст возможность варежку разевать.

— Ну и выражения у тебя... Убедил, Сергей Васильевич. Я прикажу подготовить учебный план. Два дополнительных ангара к тому, что там уже есть, на чкаловском, — потянешь?

— Сразу скажу: не потяну непосредственное руководство. Других задач полно, так что злобного инструктора будешь добывать из своих ресурсов.

Смушкевич выдал звук, который при некоторой снисходительности можно было принять за смешок.

— Мне еще придется проверить: потянут ли наземные службы повышенный расход по электричеству, газу, воде. Опять же домики для жилья поставить. Чтоб три полка вошло, примерно сказать.

— Три полка?

— Ну да, по одному на один учебный ангар.

— Считая по месяцу подготовки на личный состав полка — всего тридцать шесть в год.

— Нет, не так считаешь. Пилотаж бомберов отрабатывать почти что не будем. На этом можно сэкономить. Истребителям тоже можно ужаться, все ж не желторотиков будем натаскивать. А вот штурмовиков нагрузи по полной программе. В сумме, возможно, потянем до пятидесяти полков. Но не больше, это уж точно. Посему тренировочные полеты на реальных машинах ты не отменяй, сделай милость.

— Обидеть хочешь, Сергей Васильевич?

— Ну нет, Яков Владимирович, но сам знаешь — на всякий пожарный. И вот еще. У товарища Сталина могут быть планы на мою особу, а я знаю о них лишь частично. Так что подай докладную... ну, порядок тебе известен. Нужно будет — он вызовет тебя или меня, а то и всех сразу.

— Так и сделаю.

Глава 23

Рославлев мысленно вознес хвалу флоту СССР и наркому Кузнецову. Те, на его не вполне грамотный взгляд, сделали все возможное для скорейшего введения тяжелого крейсера (он же 'карманный линкор') в строй.

Возник, правда, крошечный заторчик с названием. Товарищ коринженер ненавязчико порекомендовал отказаться от чего-то вроде 'Советская Украина' или, того хуже, 'Советский Союз'. Его обоснования выглядели вполне разумными. Проникнувшись логикой, Николай Герасимович отверг даже сравнительные политкорректные 'Ленинград' и 'Москву'. Всего лишь скромный 'Владивосток' — тем более, что как раз туда его и намеревались переводить.

Зато флот не терял времени на обучение маневрированию. Презрев удобства и инструкции, судостроители достраивали корабль, уже спустив его на воду. Цель была очевидной: в мае 1941 года он должен был пройти Северным морским путем во Владивосток. Туда же переводились вымпела помельче: лидеры 'Минск' и Ташкент', эсминцы и подводные лодки до кучи.

Ради дезинформации потенциальных противников была разработана изощренная операция. Флотилия эсминцев серии '7' вместе крейсером 'Красный Кавказ' и кораблями снабжения пошла вокруг Европы. В самих кораблях ничего сверхъестественного не было (радары не в счет, понятно), но с ними шли подлодки серии 'Н' — четыре штуки. Именно на них была возложена функция боевого охранения. Гидроакустичекие станции ловили шумы потенциальных соглядатаев, а таковых было не так уж мало. Легкие английские крейсера 'Дели' и 'Дайомед' вцепились во флотилию у норвежских берегов и не отставали вплоть до широты Испании, американские 'Бруклин' и 'Саванна' сопровождали группу через весь Атлантический океан вплоть до Кейптауна. В Индийском океане эскадру вообще никто не беспокоил вплоть до Зондского пролива. Но дальше корабли под советским военно-морским флагом были под плотным колпаком японцев.

Слов нет, вежество было соблюдено с обеих сторон. Маневрирование никто не посмел бы назвать опасным. Флаги приспускались-поднимались по всем правилам. Сигнальные флажки недвусмысленно желали счастливого плавания и семи футов под килем. Самолетные маневры — с японской стороны, ибо у советской авиации не было — правильнее всего было назвать именно облетами: пилоты старательно облетали русских по широкой дуге, и никто не мог бы посчитать подобный ход провокационным. Правда, авиаразведчик два раза пролетал непосредственно над эскадрой, но на высоте более семи тысяч метров, так что и такое поведение трудно было бы счесть угрожающим. Тем более, на внешней подвеске у 'мицубиси' А6М (ему только предстояло получить прозвище 'зеро') не было никаких бомб; атака с использованием штатного вооружения, то есть двух двадцатимиллимпетровых пушек и двух пулеметов винтовочного калибра, могла бы принестия эсминцу разве что повреждения, но уж точно не гибель. До использования пилотов-самоубийц японская политическая мысль еще не дошла; в ином мире это средство пустили в ход лишь при отчаянной нехватке квалифицированных пилотов и тяжелой обстановке на тихоокеанском ТВД. Короче, неприятности заключались разве только в детальном фотографировании; как раз этим истребитель, похоже, и занимался. Что до четырех 'ниночек', то их обнаружить с воздуха было вряд ли возможно, ибо в светлое время суток те не всплывали на перископную глубину — вплоть до попадания на базу.

Советские моряки были бдительны в части секретности. Бункеровка подводных лодок проводилась лишь ночью и при гарантированном отсутствии рядом чужаков, оборудованных радарами. В качестве создания ложных следов эскадра раза три останавливалась на бункеровку эсминцев днем, на глазах у соглядатаев. Запас хода у 'семерок' был известен морякам всех военно-морских флотов мира. Тут скрывать было нечего.

Точно этого не знает никто, но мы авторским произволом полагаем, что временно исполнявший обязанности командующего Тихоокеанским флотом контр-адмирал Дрозд вздохнул с облегчением, когда вышеупомянутая эскадра вползла в бухту Золотой Рог. Половина задачи была выполнена, но оставалась вторая, куда более трудная. По ее выполнении Валентин Петрович мог смело рассчитывать на полноправную должность командующего флотом, а то и очередное звание.

Покер — американская национальная игра. Между прочим, она требует превосходного владения собой. Конечно, можно посчитать чистым совпадением тот факт, что с американской стороны за столом переговоров сидели очень хорошие игроки в покер. Но мы не исключаем гипотезу, что это было не просто стечение случайностей. Что до японских переговорщиков, то все они были выходцами из самурайского сословия, а потому сохранение полной невозмутимости в дипломатии для них было естестенным.

Номенклатура поставляемой бронетехники — точнее, то, что интересовало японцев — уже было оговорена. Но, как всегда, в деталях прятался сами-знаете-кто.

— Мы согласны с мнением американских коллег, что проект среднего танка весьма хорош. Но нам требуется нечто большее.

— Хотелось бы получить разъяснения с вашей стороны.

— Мы охотно их предоставим. Итак: нам представляется неподходящим бензиновый двигатель.

В другой ситуации бесцеремонные янки непременно бы прервали визави вопросом: 'А чем вам плох двигатель, который легко заводится и не боится морозов?' Но этот раз американцы застыли в неподвижности с самописками наготове.

— Нас не устраивает малый запас хода.

На этот раз американский инженер-капитан в самой вежливой форме поправил говорившего:

— Мы напоминаем уважаемым японским коллегам, что на полной заправке эта модель пройдет сто двадцать миль, то есть почти двести километров.

— Да, вы правы, — все с той же холодной учтивостью отвечал японец, — но это по очень хорошей дороге и на постоянной скорости. Мы не предвидим хороших дорог там, где этот танк предполагается к применению. И уж точно мы не считаем, что машина будет перемещаться с постоянной скоростью даже при движении в колонне. Иначе говоря, дизельный двигатель представляется необходимым. Потребное количество двигателей вы представляете. Может ли американская промышленность их обеспечить?

Американский переговорщик сделал вид, что тянется за бумагой в портфель, при этом он бросил короткий взгляд на коллегу. Тот чуть прикрыл глаза.

— Да, мы можем это сделать. Еще что-то по этой модели?

— Разумеется. Артиллерийское вооружение этой машины видится нам недостаточным.

При эти словах американским военным стоило немалого труда подавить изумление. Трехдюймовая пушка — недостаточна?

Видимо, японец угадал их мысли:

— Калибр представляется подходящим. Однако для достижения лучших баллистических характеристик необходимо увеличение длины ствола. Сейчас она составляет 31 калибр, нужно 40 калибров.

— Более короткая пушка дает возможность применять осколочные снаряды с большей поражающей силой, то есть она лучше против пехоты.

— Это так, но длинноствольная пушка даст преимущество в боестолкновении с... танками с противоснарядной броней.

Сказано было весьма неопределенно. Но при желании слова могли рассматриваться как намек.

— ...и потому хотя бы четверть предполагаемых поставок мы бы желали иметь в комплектации с длинноствольной пушкой.

— Германские специалисты полагают, что танки с танками не воюют.

— Всякое может быть.

Подобное утверждение трудно оспорить. И все же американцы попытались это сделать:

— Длинноствольная пушка затруднит таран зданий.

Японец тратил улыбки, не жалея.

— Мы согласны с этим утверждением. Но трудность можно преодолеть, повернув башню. А вот поразить вражеский танк на километровой дистанции с короткоствольной пушкой будет не просто затруднительно, а невозможно.

Подполковник танковых войск США не желал сдаваться:

— При движении на пересеченной местности появится риск уткнуться стволом в землю.

— Мы и с этим согласны. Но тут средство предлагается простое: на марше поднимать пушку на пятнадцать-двадцать градусов и ставить на стопор. Или можно придумать что-то еще. Эта трудность не кажется нам непреодолимой.

Американские переговорщики при этих словах начали деятельно записывать, а их главный поддался давлению:

— Думаю, этот вопрос решаем. По бронетехнике имеется что-то дополнительное?

— Да. Мы хотели бы получить как артиллерийский тягач М2, так и перспективный бронированный транспортер для пехоты М3. Насколько нам известно, второй вариант готовится к производству. Но оба варианта пригодны для нас лишь с дизельным двигателем. Причину мы с вами уже обговорили.

Страницы зашелестели.

— По этим позициям мы готовы начать поставки в октябре этого года, завершить их на пятьдесят процентов к маю сорок второго, полностью закрыть заказ в конце того же года. А вот эти машины можем начать поставлять через три месяца. По оборудованию ремонтных мощностей проблем не видим, их можем начать поставлять хоть сегодня. Что касается артиллерии, то...

— Какие вопросы и пожелания по авиатехнике?

— Нам понадобятся истребители. Вот заявка.

Американская делегация наскоро проглядела бумаги и даже не попыталась скрыть удивление.

— Эти самолеты вообще не существуют.

— Ну как же, — тонко улыбнулся один из членов японской делегации; судя по знакам различия, он был летчиком. — Они сейчас готовятся к производству, и мы хотим таковые получить.

— Почему бы вам не заказать вместо ХР-51Ф более отработанную модель, например, Р-40 ?

— Последняя может сражаться с вероятным противником на равных. Мы предпочитаем иметь преимущество. Но также мы хотели приобрести модель Р-38. По оценкам наших экспертов она может использоваться как истребитель сопровождения.

Последовал короткий обмен мнениями, из которого следовало, что в части истребителей японских заказчиков мало что может интересовать сверх того, что уже было заявлено.

Но торговля на этом не закончилась:

— Полагаем, у вас есть пожелания по бомбардировщикам.

— Мы готовы закупить бомбардировщики по этому списку.

Список освидетельствовали. Большой заказ на стратегические бомбардировщики Б-17 не стал неожиданностью: им предстояло выводить из строя Транссибирскую магистраль. Не стоило удивляться и крупному заказу на средние бомбардировщики Б-25: они должны были бомбить мосты и укрепленные пункты.

— Мы можем поставить большое количество тактических бомбардировщиков 'Мартин-Мэриленд'. Правда, вы их не видели, но у нас они имеются, нужно только их перегнать на другое побережье. Вот данные...

Японцы прочитали, переглянулись и ответили:

— Это предложение будет рассмотрено.

По сути слова звучали отказом. Авиаторов страны Восходящего солнца можно было понять. Машина не выглядела впечатляюще ни по скорости, ни по бомбовой нагрузке, ни по вооружению. Она могла бы стать чрезвычайно полезной, но только в отсутствие серьезного ПВО и, главное, истребительного противодействия. Но такая ситуация виделась потенциальному заказчику сомнительной.

Японская делегация имела основания для подобного вывода. Имперская разведка действовала умело; в частности, она была сильна в Швеции. Традиция шла еще с начала двадцатого века. Ну, а где Швеция, там и Финляндия. Не стоит удивляться, что многие сведения о ходе и особенностях русско-финской войны попали к японскому военному атташе в Стокгольме, а через него и на Японские острова. Из этого источника японцы знали о существовании полка осназа с неким совсем уж запредельным вооружением, в частности, о боевых автожирах с бронированием. Знали они также о том, что такое вооружение даже по сей день не попадает в обычные строевые части — только в осназ. По имеющимся данным, в СССР не существовало массового производства подобной техники. Отсюда вывод: удары надо наносить по нескольким направлениям, тогда сколько-то из них обязательно окажется неприкрытым.

Машина накачивания сухопутных сил Японии современным вооружением стала набирать обороты.

Рославлева озарило. Упущенной оказалсь одна отрасль. Она не относилась к оружию. И он поспешил на прием к наркому.

Берия был уверен, что по пустякам Странник беспокоить не будет. Так и получилось.

— Лаврентий Павлович, я совсем было проглядел тему с лекарствами. Вот смотрите, какой я документ подготовил...

Нарком не проглядел, а прочитал бумагу. И, натурально, пошли вопросы:

— Вы сначала сказали 'лекарства'. Но вот эти разделы, вообще говоря, к ним не относятся.

— Вы правы, Лаврентий Павлович, но все же перечисленное оборудование и инструменты — медицинского назначения.

— Каков ваш дальнейший план действий?

— Подготовить некий набор лекарств. Принять меры, чтобы происхождение таковых оставалось...кхм... неочевидным. Это моя забота. Кстати, в докладе о них сделать упор на борьбу с тяжелыми инфекциями, возникающими в ходе боевых действий. А также организовать поставку хирургических инструментов и принадлежностей.

— Не согласен с вами, Сергей Васильевич. Любой врач потребует проверки эффективности. Кроме того, количество поставок должен оценить опытный хирург, имеющий превосходное представление о военной медицине.

— Вы хотите сказать, профессор Бурденко?

— Возможно, не только он.

Разговор имел быстрые последствия.

Все бойцы охраны были вызваны в закрытое помещение наркомата. Зал (его стоило так назвать) был уставлен складными столами и стульями диковинной конструкции. Впрочем, они были вполне удобны. На столах стояли картонные коробки. В каждой имелась две коробочки поменьше с яркими надписями. В них же находились листки из тонкой бумаги, на которых было что-то напечатано мелким шрифтом. Рядом с большими коробками стояли тарелочки из белой пластмассы и бутылочки с непонятным содержимым. И в качестве довеска — очень тонкие перчатки из синей резины.

Командир выглядел и говорил решительно.

— Ставлю задачу. Вот здесь лекарство. Задача: вынуть из упаковки бутылочку — вот так — а также бумажку. Бутылочку отмыть от этикетки, используя вот этот растворитель. Работать только в перчатках! Далее, обсушить бутылочку вот этим бумажным полотенцем, наклеить новую этикетку, просто нажимая ногтем. Да смотрите, чтоб не вверх ногами! Бутылочку вот в эту коробочку, туда же бумагу, сложив ее восьмикратно. Коробочку закрыть, положить в большую коробку. Все остатки, то есть старую коробочку, обрывки этикетки, бумажное полотенце, старое описание, бросать вот в этот мусорный бачок. Далее переходите к следующему столу. Иванов!

— Я!

— Ваша задача отдельная. По мере готовности вы собираете готовые коробочки. Открываете каждую. Проверяете соответстве названия на картоннной упаковки и на самой бутылочке. Обязательно смотреть на тщательность приклеивания этикетки к бутылочке. Если просто недоклеено — поджать ногтем, если наклеено косо или вообще вверх ногами — сказать мне, работу придется переделать. Также проверить соответствие текста на бумажке и надписей как на бутылочке, так и на коробочке. Все упаковываете заново — и вот в эту большую коробку. Задача ясна?

Сержант Иванов не упустил возможность подольститься к начальству, а потому ответил не по уставу:

— Так точно!

Только очень внимательный взгляд мог бы заметить мгновенное колебание командира. Правда, в этой группе бойцов и командиров невнимательных не было.

— Вообще-то не обязан разъяснять, ну да сделаю. Те, старые коробочки — контрабанда. Если она попадает куда и кому не надо, нам могут перекрыть канал снабжения. Уж не говорю о риске для людей. Но запланировано производство таких же лекарств на территории СССР. Эти же порции лекарств пойдут врачам на опробование. И пусть те думают, что все изготовлено у нас. Вопросы?

Таковых не было.

Понимающему человеку список присутствующих мог внушить большое уважение. Стоит сказать: непонимающих в зале не было. Все друг друга знали хотя бы заочно. И то сказать: профессор Митирёв, нарком здравоохранения СССР; профессор Бурденко, ведущий нейрохирург СССР; профессор Вовси, лучший фармакотерапевт страны; профессор Вишневский, главный хирург Института усовершенствования врачей... Ну, и другие, не менее громкие имена. Исключение мог бы составить разве что председательствующий, которого не знал почти никто.

Однако собрание началось не с рассаживания по местам. Правду сказать, маститые ученые, многоопытные практики и прочие уважаемые в медицине люди в темпе листали розданные брошюрки. Вопросов возникало море, но ответов пока не было.

Седой незнакомец в штатском взошел на кафедру.

— Доброе утро, товарищи. Меня зовут Сергей Васильевич Александров. Сразу скажу: я не врач. Мое звание: коринженер, занимаю должность заместителя начальника экономического управления Главного управления государственной безопасности. Вас здесь собрали с целью ознакомить с новейшими разработками в части фармакопеи и медицинского инструментария. Полагаю, вы ознакомились с содержанием брошюрок? Я так и думал. Лекарства эти получены по каналам НКВД, но производственные возможности наркомата по этой части недостаточны, придется развернуть производство. Все они весьма действенные. В порядке хвастовства скажу: вот полиоксин успешно лечит чуму и сибирскую язву...

По залу прокатился довольно громкий шепот. Многие кинулись записывать. Никто, кроме докладчика, не знал, что в другом мире это именовалось амоксициллином.

— ...но, к сожалению, не на легочной стадии. Иначе говоря, бубонной чуме мы с вами можем успешно противостоять. То же относится и к синегнойной палочке, то есть в наших с вами силах уменьшить риск гангренозных воспалений. С пневмонией тоже можно справиться. Ну, и далее по списку. Но имеется также риск.

Записывающие устремили взгляды не на тетради, а на говорившего.

— Мирон Семенович, позволю себе процитировать вас, хотя и чуть неточно, — тут слушатели непроизвольно вперили взгляды в профессора Вовси. — Если не ошибаюсь, своим студентам вы говорили так: 'Хороший врач думает не о том, какое лекарство дать пациенту, а о том, какое лекарство ему НЕ дать.'

При этих словах профессор приосанился. Он и вправду так говаривал. Чего скрывать, слова были приятны, пусть даже отдавали лестью.

А товарищ из НКВД продолжал:

— Сказанное в полной мере относится к тому, что вы только сейчас прочитали. Индивидуальная непереносимость случается, я сам столкнулся с такой. Поэтому в розданных брошюрах имеется раздел о порядке назначения. Далее: против вирусных инвазий все они почти бесполезны. Почти — это потому, что с осложнениями бактериальной этиологии они могут бороться. Наипростейший пример: грипп. После него — бац, пневмония, плеврит или бронхит. В этой ситуации лекарства под номерами два и восемнадцать — их я взял для примера — как раз могут положительно действовать. От вас всех, товарищи, сейчас потребуется тщательная проверка как действенности, так и противопоказаний — а таковые, не сомневаюсь, найдутся. Георгий Андреевич, вам как наркому предстоит отдать надлежащие распоряжения. Список от вас, где будет указано, какое лекарство высылать, в какое лечебное учреждение и в каком количестве, должен быть у меня. Надеюсь, недели хватит? Рассылка — моя забота. Прошу также учесть: производство подобных лекарств в пять минут не создается. И, конечно же, наработки по применению, даже с учетом того, что кое-что мы уже знаем — тоже работа не на месяц. Вопросы по лекарствам?

С места поднялся хирург Вишневский. Уж он имел огромную практику.

— Два вопроса, Сергей Васильевич. Первый относительно клинических испытаний. Правильно ли я понял, что таковые уже проводились? Если да, то хорошо бы получить результаты, чтобы не делать зряшную работу.

— Вы абсолютно правы, Александр Васильевич. Испытания были. Но поделиться результатами не представляется возможным. Соображения секретности. Мой нарком никогда не разрешит ни мне, ни вам доступ к этим сведениям. Сразу скажу всем присутствующим: основные данные, которые вы получили, верны. Если в инструкции к препарату написано, что его нельзя давать детям до двух лет — значит, так оно и есть. Если указано, что возможны побочные действия такие-то — и это правда. Ваша задача: получить более точные данные. Например, в описании сказано, — тут седой докладчик чуть запнулся, — что возможна аллергическая реакция на данный препарат. В этом случае вам надлежит выяснить процент пациентов, дающих эту реакцию. Кстати, противоаллергические препараты в списке имеются. Это раздел 'Д'. Каков второй вопрос, Александр Васильевич?

— Помимо этих новейших разработок имеются препараты импортного происхождения, которые дают превосходное действие, но поставки таковых ограничены. Возьмем перуанский бальзам. Это прекрасное противоожоговое средство. В случае войны потребность в нем может быть гигантской. Но закупается оно за валюту, сами понимаете. Нельзя ли увеличить поставки?

Тот, кто называл себя инженером, чуть задумался и промолвил:

— Такие вопросы решаю не я один. Ничего не обещаю, но могу посодействовать. Однако и вы, Александр Васильевич, пойдите мне навстречу. Мне понадобится название препарата на вашем бланке и, главное, образчик. Крайне желательно, чтобы упаковка содержала надписи только на русском языке. Латынь не в счет, понятное дело. Еще вопросы? Нет? Тогда закончим с лекарственными препаратами и переходим к оборудованию и инструментам. Товарищи с первого ряда, берите брошюры себе и передавайте сидящим сзади.

Некоторое время ушло на распределение материалов.

— Большая часть всего написанного знакома вам полностью или частично. Ну, есть кое-какие тонкости. Вот, например, катетер со страницы тридцать один. Откройте... Вы видите, есть возможность надуть передний конец. Получается шарик. Так вот, если имеются данные о поражении венечных сосудов атеросклерозом или просто инфаркт миокарда, катетер вводится в бедренную артерию, доводится до сердца, вводится в пораженный сосуд, надувается, при этом склеротические бляшки вдавливаются в стенку сосуда. Кровоток, понятно, улучшится. Не панацея, поскольку состояние этого сосуда со временем снова ухудшится. Но все же даст больному возможность жить полноценной жизнью еще пять-десять лет. Операция проводится под легким наркозом, подробности — здесь... Вот этот аппарат, страница двадцать шесть, вам, Николай Нилович, знаком. Кстати, вашего первого пациента, на котором вы аппарат опробовали, знаю лично — это старший лейтенант Перцовский.

Бурденко явно вспомнил, подумал и, не удержавшись, ответил своим известным окающим выговором:

— У меня не былО вОзмОжности егО нОблюдать пОсле выписки. Как Он себя чувствует?

— Вашими трудами — совсем неплохо, Николай Нилович. Но по сей день хромота не исчезла полностью.

Бурденко проворчал:

— Сейчас бы сделОл лучше.

Но эти слова услышали лишь соседи.

— Также обращаю внимание...

Глава 24

Работы по матрикации было много. Предстояла работа аж на целых два тяжелых крейсера! Ядерные взрывные устройства на основе плутония — правда, те предназначались к матрикации только после успешных испытаний. Огромное количество запчастей для поршневых и реактивных самолетов, а равно и для вертолетов — большей частью это были авиадвигатели. Громадный объем лекарств. Электроника самого разнообразного назначения. Поставки оборудования для электронной, авиационной, автомобильной... да чего там, трудно было найти отрасль, куда контрабандная продукция не попала.

И все же Сталин счел нужным отвлечь занятого коринженера. Видимо, вождь посчитал возникшие у него вопросы очень важными.

— Думаю, вам, Сергей Васильевич, будет полезно знать, что испытания атомной бомбы с плутониевым ядром прошло успешно. И поэтому возникло несколько вопросов, на которые вам как человеку, в должной степени знакомому с предметом, предстоит ответить.

О хорошем результате испытания изделия на плутониевой основе Рославлеву никто не доложил: Берия делал из этого большой секрет. Но косвенные свидетельства утаить в принципе невозможно. Разумеется, если знать, что именно надо искать. У Рославлева были веские основания предполагать полный успех: ведь почему-то его уже попросили сматрицировать взрывные устройства, да притом в двух десятках экземпляров.

Однако умные аналитические выкладки товарищ коринженер оставил при себе.

— Поскольку теперь уже можно считать, что СССР является обладателем ядерного оружия, то хотелось бы выслушать ваше мнение вот по какому вопросу...

Конечно же, Странник изложил мнение. Вождь удовлеторенно кивнул:

— Ваша мысль понятна. Но ее следует доложить и обсудить на совещании с расширенным составом. Оно состоится завтра, в это же время.

В ответ на такое пожелание можно было лишь уверить в собственной готовности.

Состав этого совещания сам по себе давал богатую пищу для анализа. Помимо наркома внутренних дел, там сидели нарком боеприпасов Ванников, нарком иностранных дел Молотов, члены Политбюро: Жданов, Маленков, Ворошилов, а также армейские и флотские товарищи: нарком военных дел Тимошенко, нарком военного флота Кузнецов, начгенштаба Жуков, и еще два выдающихся штабиста: Шапошников и Василевский.

Почему-то руководитель СССР с самого начала разговора взял сугубо доверительный тон.

— Присутствующие здесь уже ознакомлены как о существовании атомного оружия, так и с его основными характеристиками.

Собравшиеся дружно выразили согласие.

— Поскольку, — продолжил Сталин, — товарищ Александров обладает обширными знаниями как в части конструкции обсуждаемого оружия, так и в его возможностях, то желательно получить от него перечень общих принципов применения такового. Можете сидя, Сергей Васильевич.

Последняя фраза сказала многоопытным соратникам очень много. Еще более значительным показался тот факт, что свою речь этот несколько загадочный коринженер начал без всякого предисловия.

— Товарищи, ввиду невообразимой, гигантской поражающей способности этого вида оружия решение о его применении — чисто политическое, и его может принять лишь высшее руководство страны.

Докладчик выдал отточенную по длительности паузу. Именно такую выдерживает хороший лектор ради лучшего понимания материала. Студенты оказались понятливыми и воздержались от вопросов и комментариев.

— Переходим к тому, что может служить основанием для применения этого оружия. Основной, но не единственной к тому причиной вижу использование такого же оружия противником против целей на советской территории.

На этот раз слушатели воспользовались паузой. Реплику подал Ворошилов:

— Из тех материалов, что мы получили для ознакомления, следует, что такое оружие есть лишь у СССР.

При этом этом маршал бросил косой взгляд на наркома внудел. Тот являл собой статую невозмутимости.

Докладчик невозмутимо продолжил:

— Вас информировали правильно. Но, к нашему сожалению, соответствующие работы развернуты и за границей. По имеющимся данным, — при этих словах Лаврентий Павлович артистически изобразил глухоту, — такие разработки ведут Германия, Великобритания и США. Пока что у Советского Союза монополия, это верно, но продлится она в лучшем случае года три. Но есть и другие причины для применения этого оружия, и они кажутся вескими. В частности, таковой видится нападение на СССР с помощью иного оружия массового поражения, и это, к сожалению, вполне возможно. Мне кажется, тут необходимы пояснения. Оружие массового поражения по самой своей природе действенно для применения как против войск, так и мирного населения. Считаю, что в последнем случае у нас имеется особенно веское основание ответить ударом на удар. К таковому причисляются: атомное, как уже говорилось, а также бактериологическое, то есть распространение заразных заболеваний, химическое и биологическое, то есть использование токсинов .

Тезис не вызвал возражений.

— И еще одна причина видится значимой для использования атомного оружия. Если нападение угрожает самому существованию нашей страны, хотя бы оно производилось обычными средствами, ответный удар может быть произведен именно этим оружием. Обращаю особое внимание: в этой концепции атомные боеголовки являются средством только для ответного удара.

Последняя фраза вызвала обмен взглядами.

— Что до количества боеголовок, то наша промышленность в состоянии изготовить их значимое количество, но надо учесть вот что. Товарищи военные не должны уподобляться персонажу анекдота...

На совещаниях подобного уровня юмор не считался уместным, но почему-то Хозяин ничем не проявил недовольства.

— ...который звучит так: 'Доктор, выпишите мне таблетки от жадности — и побольше, побольше!'

Сталин рассмеялся первым, собрание дружно последовало начальственному примеру.

Коринженер поднял руку, призывая к молчанию:

— На самом деле положение не столь смешное. Атомное оружие имеет ограниченный срок хранения, поэтому хранение избыточного количества боеголовок нерационально. Нужны регулярные проверки и даже замена боеприпаса, пришедшего в негодность. Но сразу же скажу: пока что регламент таких проверок не разработан. Очень приблизительно: срок жизни атомного оружия составляет около двадцати лет.

Цифра была взята почти что с потолка, но никто из присутствующих об этом не знал.

— Особый случай представляет применение атомной бомбы для борьбы против флотских целей...

Адмирал Кузнецов не смог бы, наверное, изобразить индифферентность, даже при желании.

— ...но тут сразу же сделаю оговорки. Если не считать использование бомбы, бросаемой с самолета над стоянкой или портом — а тогда есть возможность утопить или серьезно повредить целую эскадру — то против той же эскадры, идущей в походном строю, такое применение выглядит менее эффективным. Я даже не говорю о том, что торпеды с атомной начинкой просто не существуют. Их сделать можно, и это не так уж трудно. Беда в том, что наши аналитики недостаточно хорошо представляют себе, какова может быть эффективность подобной торпеды. Ну, скажем, вражеский линкор или авианосец просто испарятся от попадания, но повреждения других кораблей в ордере сильно зависят от дистанции между ними. Мои люди недостаточно компетентны во флотских делах. Но создание атомного оружия для морского применения требует политического решения. Следовательно, привлечение моряков для соответствующего анализа вне пределов моей компетенции. Вопросы?

Слово попросил Молотов:

— В предоставленных материалах говорится о длительном радиоактивном заражении местности. Можно ли с ним бороться?

На короткие секунды Рославлев удивился, что этот вопрос поднял именно нарком иностранных дел, но тут же отметил дальновидность Вячеслава Михайловича: если в результате войны предполагалось отчуждение некоторой территории в пользу СССР, то вопрос о нужности подобного ядовитого приобретения вполне правомерен.

— В принципе можно. В результате ядерного взрыва на поверхности земли или на небольшой высоте в воздух поднимается громадное количество пыли. Она и есть носитель радиоактивности. Отфильтрованный воздух не ядовит сам по себе. То же относится и к воде, хотя ее очистка куда дороже. Что же касается пыли... вот вам пример. Допустим, военнослужащий попал под облако этой пыли. Предположим, что он в защитном костюме. После этого надлежит снять костюм и отправить его в хранилище радиоактивных отходов или же очистить этот костюм. Моющий раствор становится опасным, как понимаете, так что он подлежит фильтрации, а радиоактивный осадок тоже идет в хранилище. Человеку же надлежит вымыться самым тщательным образом. Чистой водой, понятно. Хранение радиоактивных отходов очень недешево, поскольку они могут пребывать в хранилище хоть сотню лет — и все равно останутся опасными, хотя и в меньшей степени. Так вот: если пыль попала на землю, то ради очистки верхний слой почвы тоже надлежит снять и тоже отправить в хранилища. Повторяю: избавиться от этой заразы можно, но чрезвычайно дорого. Для защиты людей существуют медикаментозные средства, но они помогают лишь при небольшой дозе облучения.

Тут голос подал маршал Шапошников. Его интонации были вполне преподавательскими; нечто похожее вполне могло прозвучать в стенах Академии Генштаба:

— Для оценки эффективности новых видов вооружения обычной практикой являются учения. Возможно ли проведение учений применительно к атомному оружию?

Рославлев ожидал, что этот вопрос задаст Жуков, но ответ в любом случае был готов:

— Да, в принципе это возможно. Но в ходе таких учений надо отрабатывать скорее не нападение, а защиту. Воздействие при атомном ударе можно измерить и без участия военнослужащих, а методы защиты необходимо отрабатывать с людьми, причем сначала без воздействия радиоактивности. В данном случае защита куда сложнее еще и потому, что воздействие излучения организм сначала не чувствует. Последствия наступают потом. Раз — и у молодых здоровых мужчин перестает стоять. Два — и в тридцать лет массовые случаи рака. Три — и женщина рождает одних уродов. Исследования проводились на животных, но уверяю, что картина получилась пугающей. Между тем наша страна не может позволить себе терять людей по причине разгильдяйства, лени или безграмотности. И так уж СССР имеет меньший мобилизационный потенциал, чем царская Россия, хотя там в армию не призывались староверы, католики, не все мусульмане...

Жуков все же поднял руку. Возможно, сказалось личное неплохое знакомство с докладчиком.

— Слушаю вас, Георгий Константинович.

— На каком расстоянии атомный взрыв может считаться безопасным для своих войск?

— Зависит от защиты. Например, если это блиндаж, то адекватная защита возможна на расстоянии трех километров, при условии, что боеголовка маломощная. Окоп стандартного профиля — от ударной волны и излучения спасет на расстоянии уже четырех километров, но не от радиоактивного облака, замечу. И опять же зависит от мощности. Сразу же скажу: теоретически возможен заряд, который выроет в скальном грунте воронку диаметров сорок километров и глубиной сорок метров. По крайней мере, расчеты дают именно эти цифры. Сейчас у нас такого нет, но... сами понимаете, товарищи, наука и техника на месте не стоят. У вас есть другой вопрос?

— Да. Возможно ли получение учебных печатных материалов?

— Это не от меня зависит. Чем больше народа получит представление о характеристиках этого оружия, тем больше риск утечки информации.

Тут в разговор неожиданно для всех, кроме Странника и Берия, вмешался сам Сталин:

— У нас есть сведения: за рубежом знают, что существование этого оружия теоретичеки возможно, но не знают, что оно уже создано. И сам факт обладания им является государственной тайной СССР уровня 'особой важности'. Решение обнародовать эти сведения — политическое, оно может быть принято только после всесторонней оценки как международной обстановки, так и состояния разработок в других странах.

Хозяин кабинета в своей речи ни словом не упомянул о средствах доставки. Вряд ли кто-либо помимо уже упоминавшейся троицы осознавал их значение. Для непосвященных слова 'атомная бомба' чуть ли не автоматически означали, что ее применить можно лишь с помощью бомбардировщиков. О том, что для той же цели могут использоваться ракеты, было известно лишь тем троим.

Но даже они не знали, что чужой разведке уже известно о наличии у Советского Союза атомного оружия.

У Вальтера Шелленберга были именины сердца и праздник души одновременно. На то существовали причины.

Он придумал операцию. Он изобрел средства для ее осуществления. Он организовал ее. Он получил результаты. Остался пустяк: доложить начальству наивыгоднейшим способом.

Вот почему руководитель внешней разведки Германии попросил рейхсканцлера (со всей почтительностью, заметьте!) его выслушать, посулив при этом доклад государственной важности. Правда, это было сделано через голову непосредственного начальства, то есть самого Рейнхарда Гейдриха, но выигрыш обещал быть очень уж весомым.

— Герр рейхсканцлер, — Шелленберг счел нужным придерживаться официального тона, — я выполнил свое обещание.

Последовала пауза если не гроссмейстерского, то уж верно мастерского уровня. Если быть точным: ровно такой длительности, чтобы заинтересовать, но не длиннее, дабы не вызвать раздражения.

— Предложенный ранее метод выявления подземных испытаний ядерного оружия дал результат. Вот в этих папках заключения от сейсмостанций в Берлине, Мюнхене и Марселе. Все они содержат один и тот же вывод: произошло землетрясение, включавшее в себя лишь один-единственный подземный толчок. Разумеется, местные сейсмологи не дали заключения ни о силе его в эпицентре, ни о местонахождении. У них не было данных для этого. Разумеется, все материалы, в том числе первичные записи, изъяты. Наша разведка позаботилась об этом даже в Стокгольме. Здесь отчет профессора Вюнфельда и его группы. Один из его сотрудников обработал шведские данные, отчет в отдельной папке. Вот она. А тут общий вывод. Если коротко: все сигналы, зарегистрированные перечисленными сейсмостанциями, имеют один и тот же источник. Удалось даже вычислить примерное местонахождение. Эпицентр находится на территории Советского Союза, как я и предполагал. Точнее говоря, в Сибири, в районе города Семипалатинска. Вот отметка на карте. К сожалению, имеющиеся средства позволили установить эпицентр лишь в круге радиусом около двухсот двадцати километров. Более точно оценить коррдинаты возможно лишь с подключением данных от других сейсмостанций, но поскольку таковые не находятся под контролем Рейха, я не счел возможным это делать по соображениям секретности.

Рудольф Гесс был толковым руководителем. По этой причине он бегло (но не вскользь) просмотрел отчеты местных сейсмостанций и весьма тщательно изучил выводы в отчете, подписанном профессором Вюнфельдом. Наконец, глава германского правительства захлопнул все папки и сложил их в аккуратную стопку.

— Возник вопрос, Вальтер. Исключил ли профессор Вюнфельд возможность природного происхождения этого землетрясения?

— Мы тоже об этом спросили. Природные землетрясения обычно отличаются несколькими подземными толчками разной силы. Наличие только одного профессор полагает крайне редким, хотя и возможным явлением.

— У вас есть и дополнительная информация, не так ли, Вальтер?

— Не так много, как хотелось бы, герр рейхсканцлер. Этот город Семипалатинск даже по меркам русских является глухой провинцией, и каждое новое лицо в нем неизбежно привлекает внимание. Но нами отправлен на поезде до Хабаровска агент с прибором, отмечающим радиоактивность. В наихудшем случае этот прибор не покажет ничего. Это будет означать, что испытания проводились под землей. Но если то был наземный взрыв, тогда, несомненно, следы останутся.

— Какова могла быть мощность взорванного боеприпаса?

— Мы этим тоже поинтересовались. Профессор Вюнфельд наотрез отказался отвечать на вопрос, заявив, что даже если то был взрыв, оценить его мощность в отсутствие многочисленных дополнительных исходных данных совершенно невозможно. Однако наши люди были настойчивы и опросили членов этой группы. Все дали примерно тот же ответ, за исключением фройляйн Лённарт. Весьма дерзкая и самоуверенная молодая особа, надо заметить. Ее слова были чуть иными. Цитирую по памяти: '...по моему мнению, рассматриваемый подземный толчок никак не мог иметь своим источником взрыв. Для такого потребовалось бы, по самым осторожным оценкам, десять тысяч тонн тринитротолуола. И это, повторяю, минимум. Затраты на подобный взрыв не могут быть оправданы никакими целями.' Конец цитаты.

— Вы хотите сказать, Вальтер, что эти слова суть косвенное подтверждение нашим догадкам?

— Именно так, герр рейхсканцлер.

Конечно же, о дальнейших планах разведывательного ведомства разговор не пошел. Шелленберга всего лишь поблагодарили и обязали продолжать следить за возможными свидетельствами атомных испытаний.

После ухода посетителя Гесс крепко задумался. По всему выходило, что гениальное предвидение фюрера в очередной раз не подвело Рейх. Если это оружие испытывают, это может означать, что его вскоре примут на вооружение, если уже не приняли. А еще у Советского Союза имеются бомбардировщики, которые способны долететь до любого объекта в Германии, вылетая при этом с каких-то отдаленных аэродромов. Откуда именно, установить не удалось. Рейхсканцлеру в свое время доложили, что ни радарами, ни визуально появление этих самолетов над Германией засечь не удалось — лишь слухачи ПВО сумели это сделать, да и то они лишь зафиксировали сам факт пролета, а что до возможности перехвата, то таковой не обнаружилось.

Но господин рейхсканцлер располагал и другой информацией.

Изменилась структура производства на советских предприятиях, производящих танки. Вместо единообразных машин там воцарилось то, что агент обозвал хотя несколько вольно, но точно: 'зоопарк'. Правда, полковник Пикенброк, докладывая о состоянии дел, отнесся к этому эпитету, как к курьезу, но...

Готовился к выпуску непонятный танк, явно наследник уже известного по русско-финской войне Т-34, но модернизированный. Единственное, что о нем было известно достоверно, это калибр пушки; о нем агент судил по гильзе снаряда. Броня усилена по сравнению с Т-34, но такое и ожидалось. А вот насколько усилена — данных нет. Улучшена ходовая часть. Танковые офицеры Рейха уверяли, что ухудшить таковую мог бы только гений: настолько она была плоха изначально. Улучшена связь и оптическое оборудование, но это тоже можно быть предвидеть. И опять же: сколько-нибудь достоверные данные отсутствовали.

Но оставался открытым вопрос: сколько таких планируется к производству? Ибо одновременно с этим танком деятельно разрабатывалась и уже начала производиться другая бронетехника. Транспортеры колесные и гусеничные с пушечным вооружением, ориентированные на перевозку отделения солдат. Самоходные орудия, причем калибр так и остался неизвестен. Но уж точно не меньше, чем у Т-34, это простая логика. Самоходные же зенитки. Самоходные минометы как бы не двизионного уровня, мощные модели которых проявили себя ужасающим (для финнов) образом. Прекрасно оснащенные — по русским меркам — передвижные ремонтные мастерские. Почему-то прекратился выпуск тяжелых танков КВ, но взамен готовилось производство их аналога, о котором и вовсе ничего не было известно с достоверностью.

Военная разведка сочла положительным тот факт, что все вышеназванное почему-то выпускалось малыми (сравнительно) сериями. И все равно вопрос остался открытым: против кого? Слабым утешением был вывод: против Рейха это явно не смотрелось. Пока что.

Принимал тяжелые крейсера лично нарком Кузнецов. Процедура не была совсем уж незнакомой. Все же один из них уже вошел в ряды РККФ. Один день — один корабль, специальный экипаж тут же отвел его на четыре мили к пирсу. На следующий день — еще один. Но вечером того же дня состоялся серьезный разговор. До него не допустили даже охрану. Состоялся он в комнате, отведенной для товарища Александрова. На столе, как по волшебству, нарисовались настоящий кубинский ром и коньяк — в соответствии со вкусами собеседников. Закуска была рыбной и не бедной (икорка разноцветная, севрюжина и семга).

— Сергей Васильевич, за труды благодарю. Но имеем проблему.

— Я вроде как все сделал правильно... К этим красавцам претензии есть?

— Да не претензии, а проблемы, и не в крейсерах дело, а в эсминцах.

Александров был искренне изумлен и выразил это чувство в выражениях, не рекомендуемых при выступлении на партийном съезде. Впрочем, тут же он пояснил мысль:

— Да я тут при чем???

— Понимаешь, в эскадры, которые ушли на Дальний Восток, вошли эсминцы серии 'семь'.

— И что?

— То, что все они имеют итальянский прототип.

— Не понял, поясни.

— Итальянцы строить корабли умеют, слов нет, но рассчитаны они на Средиземное море. И лидер 'Ташкент' тоже...

— А, теперь понимаю. В океане этим корабликам приходится кисло. Что-то я читал: вроде как у 'семерок' корпус недостаточно прочный. Не рассчитан на океанские ураганы.

Источник был не слишком авторитетный: роман Звягинцева. Впрочем, автор был моряком, пусть не военным, и в истории кораблестроения что-то понимал — в отличие от Рославлева. Хотя невежство инженера-контрабандиста в этих вопросах было достаточно известно обоим собеседникам.

— Ну так и есть. Исправлять уже некогда.

— Так при них будет крейсер. Этот, 'Красный Кавказ'.

— Ага. Стволы орудий расстреляны вдрабадан, о состоянии машин тоже сказать мало чего...

— Николай Герасимович, что ты от меня-то хочешь?

Адмирал уконтрапупил стаканчик, закусил и пошел напролом:

— Сергей Васильевич, ты помог спи... увести почти что линкор от германцев. С их эсминцем так же поступить можешь? А в конечном счете желательна серия.

— Ну, ты скажешь... И да, и нет. Просто так взять и того... этого самого... ну, как 'Адмирала Шеера' — нет, не смогу. Впрочем... давай честно, Николай Герасимович: сильно нужны?

— До последней степени, а особенно во Владике. Хотя на других флотах тоже пришлись бы ко двору.

— Немецкие, говоришь? Дай-ка вспомню. Вроде бы у них есть... как их там? О, серия 'Нарвик'. Угадал?

— В самую дырочку. Они. Между прочим, по характеристикам если от лидера отстают, то совсем немного. А по вооружению как бы не сильнее. Правда, если верить 'Джену' , зенитное вооружение не из сильных, зато гидролокатор и четыре бомбомета.

— Радар?

— Отсутствует, конечно.

Коринженер, в свою очередь, намазал бутербродик, налил коньяк (по своему обыкновению, в объеме наперстка) и отправил сей комплект в нужный адрес.

— Есть один вариант, Николай Герасимович. Можно честно купить такой кораблик. Существуют возможности. Но, как мне кажется, покупку стоит сопроводить условиями: главный калибр немецкий, родной то есть; торпедные аппараты их же, а вот торпеды к ним наши, они лучше. Их зенитная артиллерия нам нужна, как барану тушенка, наша куда лучше будет. Радар установим сами, тут просто обязаловка. Это все в теории, как понимаешь. Ничего не гарантирую, но постараюсь пробить разрешение на покупку. Однако вижу трудность по времени. Сам считай, Николай Герасимович: на текущую навигацию по Северному морскому пути ну никак не успеем. Иначе говоря, на Дальний Восток перебрасывать придется по теплым морям.

— Это ты так говоришь: 'по теплым морям'. А на деле, я прикинул, когда эсминцы смогут подойти к Золотому рогу, так он во льду будет.

— Что ж с того? Чай, не при царе живем. Ледокол найдется? Я так и полагал. Но без разрешения... — тут взгляд Сергея Васильевича благочестиво устремился в замызганный потолок, — ...не обойдемся. У начальства могут быть резоны. Сам понимаешь, время хорошего контрабандиста аж по часам расписано.

Сначала адмирал счел, что последняя фраза — чистая шутка. Потом он решил, что в этих словах слишком много правды. Третьей мыслью был вывод: никаких определенных выводов делать не следует.

Глава 25

Остряки утверждают, что у паровоза высокий КПД. Правда, они же потом уточняют: в сравнении с организациями, занимающимися разведкой.

В некотором смысле так дело и обстоит: из огромного массива сведений лишь небольшая часть оказывается ценной, да и та подвергается урезанию. Например, аналитик решает: да, нужная информация, но несвоевременная. Или, того хлеще: да, высокоценные сведения, но если дать им ход, то пострадают... ну, подставьте сюда все, что угодно. Интересы флота, например, или безопасность Очень Важного Лица.

Слов нет, советская разведка поработала хорошо. Отличное немецкое пиво превосходно ей подыграло.

Один из сокружечников настойчиво хвалил продукт германского кораблестроения. Конкретно речь шла об эсминцах серии 'Нарвик'. Другой — а он на таком как раз и служил — опровергал и противоречил.

— Так как же, — горячился защитник, — ведь главный калибр почти шесть дюймов. Да это как у легкого крейсера! Уж точно посильнее любого эсминца: хоть британского, хоть советского, даже американского.

Про японские корабли сторонник кораблей Кригсмарине не упомянул. Он просто не был силен в теме.

— Ага, — отвечал прокурор, сопровождая аргумент солидным глотком и соленым крендельком. — Пятнадцать сантиметров, как же, а толку с них? Даже в свежий ветер эсминец качает, как юнгу после трех кружек пива, с десяти кабельтовых в баржу не попадешь...

Это было, понятно, сильным преувеличением.

— ...да артиллерия — это не все, — витийствовал свирепый критик, — а турбины с котлами?

— Я торпедист, — состорожничал поклонник немецких изделий, — ты тут специалист. Тебе виднее...

Это был комплимент с большой дозой преувеличения.

— ... а что с ними не так? Германская школа котлостроения — самая передовая в мире!

— Школа передовая, а котлы с турбинами — павианье дерьмо.

Эпитет был незаслуженным хотя бы уж потому, что павианов как таковых славный моряк сроду не видывал. В его родном городишке Танненбах зоопарков не было и быть не могло. Но боцман на месте службы обожателя немецкого пива это выражение употреблял.

Как бы то ни было, у поборника справедливости, он же ненавистник 'Нарвиков', чувства прямо кипели:

— Когда половина наличных эсминцев у стенки стоит — это как? По причине аварий в котлах!

Адвокат пытался защищать подсудимых, но без большого успеха.

А через считанную тройку дней аналитики флотской разведки уже изучали как изложение этого разговора, так и другие сведения, которые лишь подтверждали друг друга.

И все это оказалось бесполезным. Немцы вежливо, но твердо отказались продать не то, что один 'Нарвик' — даже чертежи и прочую документацию. Разумеется, эта информация попала на стол к адмиралу Кузнецову. Нарком поделился ей с инженером-контрабандистом. Тот в ответ попросил два дня сроку на 'поразмыслить'.

Ракетчики не скрывали самодовольства. Улучшенная одноступенчатая ракета летала. Мало того: она могла нести почти сто пятьдесят килограммов полезной нагрузки. Формально говоря, Королев, Янгель, Челомей и прочие руководители ракетных КБ не должны были ведать, какого сорта начинка предполагается для этих изделий. Но каждый из них неким таинственным путем узнал о существовании чего-то ужасающе мощного, которое по весовым и габаритным характеристикам 'как раз проходит'. Правда, дальность полета не особо впечатляла, вежливо говоря: шестьсот километров. Но Сталин умел быть терпеливым, когда надо. Из предоставленных документов он уяснил, насколько длительной и кропотливой может быть — нет, обязана быть — разработка ракетных изделий. В результате вождь требовал информации о состоянии дел, но не торопил.

Помощник аналитика, работающего в МИ-6, доставил весьма скромный набор сведений: дескать, на полигоне в Ленинградской области испытывают какие-то бомбы, по виду — двухсотсорокафунтовые, но взрывы (когда они происходят) выглядят, как будто то тысячефунтовки. И называют эти бомбы ксеноновыми.

Аналитик разведслужбы Его Величества химию знал. Сотрудник, что принес разведдонесение — нет. Вот почему первый из названных лиц пришел в дурное настроение.

— Паркинс, вы принесли чушь. Точнее, вам скормили дезинформацию; в этом русские совсем неплохо разбираются. Так вот: сведения, добытые вашим агентом, противоречат законам природы.

Обвинение было более чем серьезным. Аналитик это понимал, почему и пустился в объяснения, в которые добавил немалую дозу яда:

— Ксенон, да будет это вам известно, принадлежит к группе инертных газов. Они теоретически не могут вступать в реакцию с чем бы то ни было. По этой причине взрывчатка на его основе не может существовать вообще.

Стоит заметить, что Паркинс слушал внимательно, но это поведение аналитик расценил как тупое, отчего его настроение не улучшилось.

— Сам по себе такой газ взрываться не может. Взрыв, Паркинс, это процесс сверхбыстрого разложения вещества с выделением газов. Но ксенон не может разлагаться, это элемент в Периодической таблице. Вы о такой слыхали? К тому же он и так газ. Повторяю для выдающихся тугодумов: ксенон ни с чем не реагирует, и взрывчатку на основе этого элемента также получить нельзя. Вывод: название наверняка условное. Так что приложите усилия к идентификации этого взрывчатого вещества. Как понимаю, ваш агент имеет доступ к самой начинке бомб, но не к химической документации. Так пусть постарается добыть кусочек этой самой взрывчатки. Установить ее состав — дело химиков. А уж технологию производства разработать можно.

Спустя четыре месяца поступили свидетельства, полученные из другого источника: в СССР разработана некая авиабомба особой мощности с начинкой, превосходящей тротил чуть ли не в десять раз. Дорогая, само собой, а потому еще даже не поступила на вооружение. Эти сведения, понятно, подлежали проверке.

Две копейки стоит разведслужба, которая не умеет копить сведения по крохам. Англичане знали в этом толк. Терпение было вознаграждено.

Первым делом подтвердилась высокая стоимость подобных бомб. И сразу же стало понятно: русские и в мыслях не держат заменить тротил на эту якобы ксеноновую взрывчатку, если речь идет об артиллерийских снарядах. Мало того: даже для бомбардировщиков эти бомбы суть экзотика. Долгие попытки раздобыть хоть что-то о назначении принесли плоды: разрешение применять подобные бомбы дает лишь командующий армейским корпусом или флотской эскадрой. Причина? Наибольшую эффективность оружие проявляет при попадании в защищенную цель. Армейский офицер, не размышляя долго, привел пример:

— Против хорошего блиндажа — самое то. Разнесет в щепочки.

Так то армейский... А у офицеров Королевского флота ответ появился сразу. Корабли — вот приоритетная цель для подобных бомб, защищенная, к тому же достаточно дорогая, чтобы оправдать применение.

И разведкурочки начали клевать по зернышку.

Справедливость требует отметить: аналитик кое в чем был прав. Ксенон действительно в чистом виде являет собой газ. Конечно, некоторые газы суть взрывающийся продукт (да хотя бы смесь водорода и кислорода), но их прямое использование в авиабомбах выглядит, говоря деликатно, маловероятным. И все же некоторый успех был достигнут.

Как справедливо замечено в солидном первоисточнике, вначале было слово. Применительно к данному случаю: вначале было сообщение. И оно гласило: существует трехокись ксенона, но она взрывоопасная. К тому же ее хранение — сплошная головная боль, ибо эта гадость реагирует с любой органикой (то есть бумажная или, скажем, деревянная емкости отпадают). Дальше-больше: взрывается она не только от детонатора, но и от незначительного повышения температуры (насколько — агент не знала). Растворяется в воде, так что хранить можно лишь в сухой атмосфере. Короче, то еще сокровище.

За вознаграждение, которое в великосветских романах именуется 'приличным', резиденту английской разведки удалось получить тюбик из-под губной помады, заполненный очень мелким порошком светло-голубого цвета. Но технологию получения агент раздобыть не могла. Это был не ее уровень доступа.

Конечно же, сия емкость отправилась за Ла-Манш. Британские химики расхлябанностью не отличались. Первое, что им (не без трудностей) удалось установить: вещество действительно представляет собой трехокись ксенона. Уже это одно тянуло на сенсацию в химической науке. Впрочем, публикация результатов с самого начала была запрещена. Уж что-что, а тайны хранить британская разведка умела.

Второй важнейший факт, который удалось добыть и даже без особого труда: вещество это действительно представляло собой взрывчатку, которая по теплоте взрыва была примерно эквивалентна тротилу. Однако умный химик-исследователь отметил важную особенность:

— Ввиду того, что продуктом взрыва является кислород в атомарной форме, поражающая способность исследуемого вещества может быть значимо большей, чем у тротила. Кислород обязательно тут же среагирует с окружением, вызывая пожар. Гореть будет все, что только может гореть, включая сталь.

Моряки из разведки сделали из этих данных свои выводы. Финансирование ксеноновому проекту было обеспечено. Чистая наука требует денег, знаете ли.

Колеса бюрократической машины даже не успели толком прокрутиться, как подтвердилось весьма неприятное свойство окиси ксенона: крайняя неустойчивость. По сравнению с ней даже лиддит, он же пикриновая кислота, являл собой образчик стабильности и флегматичности. И все же были выделены люди, оборудование и финансирование.

Легко понять, что в Советском Союзе исследованиями свойств ксенона тоже не пренебрегали. После недолгой дискуссии решили подбросить англичанам именно окись ксенона, хотя сначала куратор от НКВД в звании коринженера возражал против этого, полагая тетрафторид лучшим выбором. К чести товарища из органов будь сказано: он не только проявил выдающиеся знания в химии, но и оказался человеком, которого можно переубедить. В результате английская разведка получила взрывчатку, но не способ получения.

Но было еще одно обстоятельство, затруднившее работу английских спецслужб. В любой нормальной стране новый вид вооружения по окончании разработки проходит сначала полигонные, а потом войсковые испытания. При положительных результатах начинается его серийное изготовление, а продукция завода частично отправляется на склады, где ожидает применения. Другая часть и притом меньшая остается на боевом дежурстве. Применительно к авиации это означало: те авиабомбы, которые не попали на склады, должны были уходить на аэродромы, где базируются бомбардировщики.

Но то в нормальной стране. В дикой России испытания явно закончились, ибо источник сообщил об окончании взрывов на полигоне. Однако на склады ксеноновые бомбы не поступали. Почему? Возможно, их делали очень мало по причине дороговизны, в результате весь наличный запас хранился вблизи аэродромов. Тут-то выявилась еще одна трудность. Не удалось найти ни одного бомбардировочного полка, в котором на вооружении стояли бы ксеноновые бомбы.

Загадка! И решение надо было найти.

Нарком Кузнецов появился на этот раз в кабинете заначотдела ГУГБ Александрова.

— Что, Николай Герасимович, новости неважнецкие? — проницательно спросил хозяин кабинета.

— И хорошие и плохие, — не по-военному туманно ответил адмирал, но сразу же уточнил, — накрылась сделка с 'Нарвиком'.

— Угу, это плохая, а что хорошая?

— Она же. Данный поворот нам на пользу. Подтвердилось насчет немецких эсминцев, данные железные.

— ?

— Эсминцы эти — сундуки, но не с золотом, а с...

— Не надо ставить точки над 'ё'. По каким-то показателям они не то, что нам нужно. Угадал?

— Неверно судишь, Сергей Василич, они не только нам, но и немцам ни к чему. Только мы об этом знаем, а адмирал Редер — нет. Мои люди проверили по нескольким источникам.

— Лихо завернулось... Варианты?

— Есть один. Получился контакт с американцами. Тоже эсминец, но получше вроде как.

Сотрудник органов еще раз блеснул пониманием психологии:

— Хочешь сказать, тут подвох? А то и не один?

Образование у адмирала было отнюдь не классическое, а происхождение крестьянское, вот почему он иногда допускал в речи отклонения от грамматических норм русского языка.

— Загинай пальцы: этот эсминец еще не существует, у него и названия-то нет.

— Кхм...

— Вот потому-то и можно купить лишь корпус. Загни второй палец: радара нет и не предполагается. Вооружения пока что тоже нет. В проекте, правда, артиллерия ничего себе: пять орудий калибра сто двадцать семь. Да мелкашки зенитные, а вот их-то я бы в любом случае не брал. И четыре бомбомета. И еще один палец: как раз сейчас идут переговоры о перегоне корабля в марте. Да и то срок сомнительный. Могут согласиться лишь на июнь.

— Хм, если пожертвовать одним орудием и этими металками, то можно бы установить реактивный вариант бомбомета. Кажется, он у меня был. Но не в этом дело... Слушай, Николай Герасимович, а какие у этого эсминца боевые задачи? Если борьба с подлодками, это одно, ежели транспорты атаковать, то маленько другое, а зенитное прикрытие своих больших кораблей — тут совсем даже третье. Вот какие имеются соображения. Перво-наперво: если поставщик перегоняет кораблик с любого западного порта Штатов через Тихий океан во Владик, то у нас там должны быть надлежащие судоремонтные предприятия. Чтоб, значит, инжеры-кораблестроители и спроектировали установку на американцах того, что надобно. Пускай прикинут... дубинку к носу. Правда, мне самому тогда надо будет во Владик... Ну, постараюсь убедить руководство. Экипажи на тебе, ясно дело.

В этот момент лицо товарища коринженера прямо расцветилось улыбкой.

— Подготовил я кое-что. Ну как чувствовал. Считай, удача тебе подвалила, Николай Герасимыч, большая. Как линкор. Вот документация в этой самой коробке. Все по артиллерии, радарам, всякому такому прочему. Тут порядком по весу, ну да вызовешь своих, дотащат. И еще одно соображение. Кретинизм, но...

— Не верю в твою глупость, Сергей Василич. Давай, трави до жвака-галса .

Дальнейшая речь коринженера являла собой пример неуверенности.

— Понимаешь, у меня тоже есть сведения. Так, достались по случаю. Но их проверить надо. Проект этих эсминцев — даже не знаю, на какой климат рассчитан. То ли на тропики, то ли на Арктику. Уж точно нам холод в отсеках не нужен. Дело даже не в том, что надо как раз заказать отопление. Это твои ребята провернут. Дело в том, что если вдруг окажется, что все эсминцы, которые американцы планируют клепать под себя, тропического исполнения — это значит, они не рассчитывают в ближайшее время воевать с нами. А если наоборот...

В ответ адмирал Кузнецов пустил в ход вариацию малого боцманского загиба.

Товарищ коринженер с большим уважением прицокнул языком:

— Только моряки и кавалеристы так выразиться могут. Так я слышал, хотя ни с одним кавалеристом не знаком.

— Брешут, точно говорю. Морское словцо — оно круче любого другого!

И уже без всякого пафоса и хвастовства Кузнецов добавил:

— Наши будут отслеживать, понятно. Тут вариантов тьма. Единственное, в чем уверен — ну, почти уверен — США не продадут эти эсминцы Японии.

— Чем докажешь?

— Тем, что у наших косоглазых соседей аналогичные корабли уже есть, и довольно неплохие. А мало будет — так еще построят, у них-то судостроительные мощности почище наших. Хотя...

Теперь уже адмирал Кузнецов принялся мямлить.

— Понимаешь... у флотской разведки возможностей в самой Японии не сказать, чтоб много. Это, чай, не Германия или там США...

— Ты к чему ведешь, Николай Герасимович?

— К тому, Сергей Васильевич, что у тебя как у контрабандиста могут быть возможности поболее. Мыслю, могут найтись кое-какие сведения... от своих источников.

— Никола-а-а-ай Герасимович, — протянул укоризненно сотрудник органов, — иль у тебя в памяти пробоины? Так напомню: я в морских делах стою чуть поболее лаптя. Сведения имеются, а что толку? Я даже не знаю, что именно вы знаете и чего не знаете, да мне это и не положено по должности. Э-кхм. Ну ладно, пришлю я тебе фельдпочтой кое-чего. Сразу и честно скажу: только и знаю, что вроде как это особо охраняемые тайны. Насколько свежие — даже не спрашивай, все равно не отвечу. То есть некоторая информация может быть свежей, типа: готовятся к производству или там проектируются... Но ты хотел что-то сказать об американских кораблях.

— Ну да. Переговорщикам дадим указания, чтоб, значит, требовали арктическое исполнение. Ну, северное. А что скажешь насчет артиллерии? Вполне возможно, что откажут. Даже тебе больше скажу: просто по срокам, вероятнее всего, не успеют. Корпус и движки, вспомогательные тож — и это все гнать через Тихий океан. А боле ничего.

— Моих людей отсутствием компота не запугать. Орудия калибром сто тридцать тебя устроят?

— Так с нашим удовольствием! Но с элеваторами, ПУАО ... понятно?

— Понять такое — на это даже моих мозгов хватит. Но чур: условие.

— ?

— Готов держать пари на наперсток коньяку против бутылки: начальство...

Последовал намекающий взгляд.

-...а то и большое начальство...

На этот раз намек был потолще.

— ...не отпустит меня во Владик просто так, поглазеть и потрындеть. Поездом отправлю все машинки-механизмы, обещаю. Документацию тож, ясен пень. Вот тебе и условие: монтаж-наладка будут целиком и полностью на твоих людях. Тут все ясно, верно?

— Яснее быть не может. Что до наперстка: дураков нет, чтоб с тобой о заклад биться. А еще вопрос: у тебя чисто аналитические выкладки насчет нападения США на СССР — имею в виду Дальний Восток. Или же что-то иное?

Ответ последовал не сразу.

— Ты угадал, Николай Герасимович. У меня на руках пока что анализ, ничего кроме. Но из него следует: американцы правильно оценивают соотношение военной силы на суше. И они знают, что руководит Советским Союзом не Николай Последний. Почему вывод и сделан: США дождутся, пока Япония крепко увязнет, и нанесут ей удар в спину. Как — сам не знаю. А еще они постараются сделать вид, что победа — чисто их, а СССР так, в коридоре курил. Чтобы мы получили от той войны разорение, а прибыток пошел в пользу Америки. Вот в этой ситуации столкновение интересов может вылиться в столкновение на море. Именно на море. А сушу Штаты воевать не полезут.

— Как ты меня обрадовал, Сергей Васильевич, — с наикрепчайшим ядом ответил адмирал Кузнецов.

Собрание было представительным. Весь цвет танковой промышленности: нарком среднего машиностроения Вячеслав Александрович Малышев, директор Кировского завода Исаак Моисеевич Зальцман, директор Харьковского завода Юрий Евгеньевич Максарев. Не было, правда, директора Уралвагонзавода, но лишь потому, что к тому моменту он не начал производство танков. Зато присутствовали Михаил Ильич Кошкин и Николай Александрович Астров в качестве руководителей КБ. И еще почему-то пригласили директора Горьковского автозавода Ивана Кузьмича Лоскутова — наверное потому, что в номенклатуру изделий этого предприятия входила и легкая бронетехника.

Председательствовал мало кому известный седой сотрудник органов в звании коринженера. Он же и открыл собрание.

Слова оказались обескураживающие:

— Товарищи, я ознакомился с отчетами, касающимися новых моделей бронетехники. Слов нет, машины получились передовыми. Но мы с вами обязаны глядеть вперед. Иначе говоря, советская бронетехника и завтра должна оказаться столь же хорошей. Поэтому раздачу орденов и званий не обещаю, да и не могу обещать, не от меня только зависит. Начну с вашей работы, Михаил Ильич. Эта модель, как полагаю, станет самой массовой.

Кошкин был хорошим инженером и великолепным организатором. Но помимо технической интуиции у него имелось и чутье на начальственные выверты. Уж так жизнь сложилась. В тот момент он успел подумать, что последуют не только похвалы.

— Ваше изделие смотрится отменно, — при этих словах выпятил грудь не только руководитель КБ, но и начальство по цепочке вплоть до наркома Малышева. — Моя особенная благодарность за улучшенную конструкцию коробки передач с синхронизаторами и модернизацию главного фрикциона.

При этих словах многие поморщились. Налицо была неточность: обычно употреблялось словосочетание 'коробка перемены передач'.

— Да, повышенный расход дорогого металла, но уж поверьте: в боевых условиях более легкое переключение передач может спасти жизнь экипажу. В сумме: машина получилась с заделом; на ее основе можно разрабатывать следующую модель. Сейчас военные товарищи утверждают, что, мол, идеал достигнут. Спешу развеять это заблуждение. На испытаниях вы демонстрировали танк с пушкой калибра семьдесят шесть. Есть данные разведки, что предполагаемый противник уже озаботился противостоянием вашему изделию. Понадобятся улучшения. Первое вполне очевидно: переход на калибр восемьдесят пять. Погон пока что достаточен. Конструкцию не надо будет кардинально переделывать. Но это не все. Насколько мне известно, шестерни в коробке передач на всех танках, САУ и бронетранспортерах в опытных партиях сделаны из легированной стали. Но она в дефиците, это все знают. Его можно преодолеть применением углеродистой стали и химико-термической обработки по методу Шашмурина. Соответствующая документация будет вам выдана. Если кратко: это насыщение поверхности зубьев углеродом и азотом в газовой атмосфере и закалка токами высокой частоты. Но и это не все. Разведка доложила, что возможны боевые действия в полугорной местности. Поэтому вся выпускаемая бронетехника — повторяю, вся! — должна иметь демультипликаторы. Конструкция их уже известна, потребуются дополнительное оборудование и оснастка. Знаю, что последует удорожание, но на это придется пойти. Не могу не отметить слова одного немецкого офицера-танкиста: 'Нужно быть гением, чтобы ухудшить ходовую часть танка Т-34.'

Обычно признание гениальности работает комплиментом, но эти слова аудитория сочла обидными и слегка зашумела. В оправдание товарищу коринженеру можно доверительно прошептать: эту фразу он выдумал. Правда, додумался до этой максимы не он один.

Дождавшись тишины, пожилой инженер продолжил:

— За всю мою инженерную практику...

Тут совещание получило несколько секунд на осмысление того, насколько велика могла быть эта практика.

— ...я ни разу не встречался с рацпредложением или изобретением, которое, декларируя удешевление производства, не приводило бы к ухудшению характеристик продукции. Бывали такие, которые были направлены и на удешевление, и на улучшение качества. Вот это реализовывалось... иногда. Делайте, что хотите, товарищи производственники, но не вздумайте удешевлять. Парткомы могут поднять вой о подавлении энтузиазма трудящихся. Пусть себе. Передайте, что если их слова приведут к падению качества, то отвечать будут все, а партийное руководство в первую очередь. Это понятно?

На некоторых лицах отчетливо прочиталось злорадство.

— Далее. Всем вам известен пункт 8 постановления... это который насчет запчастей. Особо отмечаю: за все время существования СССР не было ни единого случая, чтобы руководящий работник был поощрен — об орденах даже не заикаюсь — за полноценный выпуск запчастей. Так вот: эту тенденцию я намерен ломать. Если на такого человека вы подадите наградной лист, а его завернут — доложите мне. Найду способы... разъяснить. Если вдруг у вас случится конфликт с требованиями военных — тоже... постараюсь уладить.

Сомневающиеся не отыскались.

— Вопросы? Михаил Ильич, прошу вас.

— Не вопрос, а сообщение. Товарищ коринженер, вас неточно информировали. У нас есть задел по танковой пушке на основе 52-К, только длина ствола поменьше. Такие уже были установлены на опытной партии танков. Они демонстрировались военным, но тем не понравилось: мол, избыточный снаряд для существующей бронетехники потенциального противника. Переделка имеющейся конструкции большого труда не составит.

Товарищ из органов оскалился в улыбке:

— Товарищи военные ориентируются на то, что есть. А товарищи из разведки докладывают о том, что будет. Еще вопросы?..

Их оказалось немало.

Уже потом в курилке некто из танковой промышленности высказал мнение следующего содержания:

— То, что надо делать, и так было ясно. А теперь понятно, почему так надо делать и чего стоит ожидать.

Стоявшие рядом поклонники табака внешне остались безучастными, но каждый подумал: 'Выходит, война все же будет. Когда? С кем?'

Глава 26

Девчушка являла собой сплошное очарование. Это было мнение ее отца, но оно было хорошо обосновано. Товарищ Александров, рассмотрев фотографию, на которой означенная дева улыбалась у мамы на руках, поддержал позицию папеньки.

К сожалению, не только желание похвастаться младшей дочкой привело Валерия Павловича Чкалова в кабинет к давнему и хорошему знакомому. Дело, по мнению прославленного летчика испытателя, виделось серьезным.

— Вот посмотри, Сергей Василич, я переписал номера... вот эти прям с завода номер один. А эти — они привезены с другого места, какого — ты лучше меня знаешь. И они разные, вот что!

Трудно изложить на бумаге мысли, если те не пошли на язык. Еще того труднее передача буквами того, что нецензурно по форме и обсценно по содержанию. Вот по этим причинам Страниик выразился обтекаемо:

— Какая именно разница, поясни.

— Скороподъемность по бумагам одинакова, на деле же чуть разная, управление так и вовсе — разная реакция, понимаешь? А еще те, которые с завода-раз...

— Сбрось скорость, Валерь Палыч. Вот твой же список, на нем и опиши претензии.

— Да какие, к расписной матери, претензии! Разные машины, вот что! Которые с заводу — те чуток хуже. А к самолету привычка нарабатывается, твою ж еще раз!

Чкалов был летчиком-испытателем, а в этой профессии без развитой наблюдательности делать нечего. Он заметил, как помрачнел собеседник, хотя тот и старался скрыть настроение.

— Вот что скажу, Валерий Павлович. Ты, сам того не подозревая, поднял политическое дело. Наказывать никого тут не надо. Подожди... скажем, три дня. Мне придется поднять вопросы там, где надо. Тебе когда лучше звонить? У тебя ведь дома телефон имеется? Вот через три денька и позвоню, а даже если тебя не будет, авось Ольга Эразмовна передаст.

Насчет политики слова были правдивы. Утром следующего дня Берия назначил совещание, на которое был вызван также Смушкевич.

— ...и, следовательно, мы с вами должны принять решение, на какой из модификаций тренировать будущих летчиков. Именно на нее мои люди настроят тренажеры. В том, что они разные, меня убедил Чкалов. У меня есть все основания доверять его суждению.

— Яков Владимирович, что на это скажете? — дипломатично поинтересовался Берия.

Смушкевич заговорил непривычно медленно. От его обычной горячности не осталось и следа.

— Если ставить во главу угла эффективность, то я как командующий предпочел бы машины, доставляемые вами, товарищ Александров. Иначе говоря, обучение на них, и в бой идти на них же.

Коринженер промолчал. Берия ответил бесцветным голосом:

— Как вы знаете, товарищи, я имею опыт работы с людьми, хотя и не летчик. И вот что регулярно замечал: привыкнуть к хорошему получается значительно проще и быстрее, чем отвыкнуть. Вы, Яков Владимирович, — произнесено было с подчеркнутым уважением, — полагаю, тоже это наблюдали на примере ваших подчиненных.

— Видел такое, Лаврентий Павлович.

— Я со своей стороны не исключаю ситуации, когда вам, Сергей Васильевич, — продолжил Берия уже с крохотными нажимом, — придется отвлечься от проблем с этим истребителем и сосредоточиться... на других задачах. Тогда видится возможным такой вариант: на тренажерах отрабатывать полеты на машинах похуже, практический опыт обретать на них же, но по возможности в части, которым предстоит идти в бой (если это случится), поставлять машины от вас, Сергей Васильевич. Если я правильно понял, они пока что ни в каком аспекте не хуже тех, которые изготавливает завод номер один, а по некоторым характеристикам лучше. Что на это скажете, Яков Владимирович?

Дураком Смушкевич не был. Сказанное лишь подтвердило его собственные догадки: война видится весьма возможной. Берия осведомлен об этом по должности и сейчас пытается заранее парировать скверные варианты.

Исходя из этих соображений, авиакомандующий дал ответ:

— Да, Лаврентий Павлович, такой вариант видится вполне осуществимым.

— Сергей Васильевич?

— Я, в свою очередь, дам задание нашим наладчикам, — Странник нарочно не употребил слово 'программистам', полагая такое излишним. — Они чуть-чуть переделают тренажеры так, чтобы как можно точнее имитировать полет на этих истребителях.

— Следовательно, мы с вами договорились, товарищи.

На этот раз многомудрый нарком одарил присутствовавших широкой улыбкой. И сразу же присовокупил:

— Сергей Васильевич, еще имеется вопрос по вашей части.

Генерал-полковник Смушкевич удалился, понятно.

Продолжение совещания началось в самых индифферентных тонах. Сторонний слушатель мог бы подумать, что последует уточнение микроуровня.

— Сергей Васильевич, для чего нужна бальса?

Выяснять динамику продажи бальсовой древесины сам же Странник в свое время и посоветовал, но тогда руководитель разведки просто принял рекомендацию к сведению.

— Бальсовая древесина — самая легкая, она даже легче пробки. Основной потребитель — авиастроение. Но примите во внимание вот какой факт. США ее, насколько мне известно, практически не используют, предпочитая алюминий и его сплавы. Японцы, возможно, и рады бы, но у них не особо хорошо с валютой. Остаются британцы. С ее помощью будут делать скоростные бомбардировщики, очень легкие и, главное, малозаметные на существующих радарах. А еще бальсовая древесина легко обрабатывается.

Берия понимающе кивнул. Он сделал правильный вывод: Великобритания наращивает авиационные силы. Против кого?

— И еще вопрос, — на этот раз в голосе наркома появилось то, что можно было бы назвать потеплением. — Вы посчитали нужным отслеживать динамику биржевых цен на алюминий. Само по себе это понятно: основной потребитель алюминия, как понимаю, авиационная промышленность. Но по каким соображениям вы велели делать это отдельно по Лондонской и отдельно по Нью-Йоркской биржах?

Рославлев кивнул. Ответ на этот вопрос также был подготовлен заранее.

— Вся проблема в скорости передачи информации и в скорости перемещения товара. Основной потребитель этого металла — двигателестроение, поскольку многие авиастроители все еще используют ткань и фанеру в конструкциях фюзеляжа и для обшивки крыльев. Движок — не самая тяжелая часть самолета, но дает существенную долю в общий вес. Судовые двигатели не считаю, конечно, те из чугуна, а вот авиационные — очень даже, причем во многих случаях именно эти движки также идут на танки. Ну и автомобили тоже. Тут важно направление движения металла. Как вы знаете, основными потребителями его являются США, Япония и Великобритания. Германия получает большую долю из нашей страны, так что немецкое двигателестроение можно не считать. На Лондонской бирже порядочный подскок цен. Причем, что очень важно: он опередил нью-йоркский пик. Это значит, что Британия собирается увеличить производство движков. Заокеанская биржа отреагировала не просто с опозданием. Оно как раз понятно: пока информация дойдет, пока ее доведут до рядовых торговцев... В Нью-Йорке подъем цен оказался существенно большим. И к тому же устойчивым. К сожалению, не в моих возможностях распознать японскую и американскую доли в закупках металла. Тут ваши люди должны поработать.

Лаврентий Павлович добавил доброжелательности в выражении лица:

— Большое спасибо, Сергей Васильевич, вы очень помогли.

Как только Странник вышел из кабинета, Берия стер кротость с физиономии. Чкалов, конечно, молодец, что заметил разницу, но... Предстояло дать задание: почему это вдруг заводская версия нового реактивного истребителя оказалась хуже матриката? Дать на этот счет поручение матрикатору? Нет, пожалуй, не стоит; задача скорее для отдела контроля на заводе. Но и технологам тоже стоит обратить внимание.

— Так что за вопрос, Николай Герасимович?

— Тут не вопрос, а сведения. А уж на основании их... короче, американцы согласились продать.

— Корыто без вооружения, так?

Адмирала покоробило, но он всеми силами хранил вежливость:

— Ты уж, Сергей Васильевич, так не называй корабль. Таким продали — и, считай, нам еще повезло. У компании 'Бат айрон воркс', — на этот раз чуть поморщился коринженер: очень уж среднерусским было произношение у Кузнецова, — затык по заказам. Готовый эсминец у них просто отсутствовал. Да нам бы его и не продали: ихнее правительство выставило это... как его... моральное эмбарго. А так адвокаты нашли лазейку: корпус с машинами, да без вооружения — ну никак не боевой корабль. А на верфи взяли кредит и заложили эсминец — сильно заранее. Теперь же те деньги они отобьют.

— Пока его не вооружили, как должно, да пока имя не дали — звать можно по-всякому. Соглашусь: то, что нам согласны продать, эсминцем назвать ни у кого язык не повернется. Но не в этом суть. Давай свои расклады. И смотри, товарищ адмирал: какой из вариантов ты выберешь, такой и будет доставлен. Решать тебе и твоему штабу. Но выслушай все же мнение невежды. В Атлантике, как полагаю, больше пригодятся противолодочные, а на Тихом океане советую упирать на артиллерийское и торпедное вооружение. Особенно с учетом новейших торпед. Тебе ведь их характеристики передавали?

— Как же, были. Торпедисты предвкушают... Да, о той бумаге, что ты мне давал тогда. Об этих линкорах, которые серии 'Ямато', никто ничего не знает.

— Так ведь и я мало что знаю! Ну, характеристики я тебе дал. Эта информация более-менее достоверная. Насчет же решения об их постройке — мои люди не вхожи в круги, которые подобные решения принимают. А пока давай по эсминцам.

И собеседники углубились в анализ бумаг.

— ...выходит, на Северный флот выходит не менее двенадцати эсминцев, на Тихоокеанский, стал-быть...

— ...а я и не говорю, что война на Тихом океане неизбежна, однако подготовиться...

— ...ага, так, выходит, четыре орудия сто тридцать меме, торпедные аппараты наши установим, два по три...

— ...гидроакустические приборы, да чтоб не хуже, чем на 'ниночках'...

— ...по самой природе на эсминцах ловить будут хуже, так что...

— ...пусть себе, но чтоб сами приборы...

— Эти будут. Вот варианты по зениткам...

— ... у американцев есть с радиовзрывателями, сам же говорил...

— ...для линкора или тяжелого крейсера такой калибр пошел бы, на эсминец смысла не вижу. Однако могу дать полный аналог 'эрликонов', слыхал о таких? А эти — средний зенитный калибр, автоматы с радарным наведением. Жрут боеприпасы, правда, безбожно...

— ...хранить их — не самая большая проблема, склады будут, было б чем наполнить...

— ...в твоем штабе что, арифметики не знают? Или в тактике слабы? Рассчитать количество, чтоб на все сто обеспечить поражение...

— ...уже продумали: 'нины' лишат авианосцы и линкоры хода, а потом...

— ...чуть не забыл. Вот тебе список лучших японских асов. Самые опасные! Заметь, вместе с бортовыми номерами самолетов. При малейшей возможности наваливаться именно на них. То есть хочу сказать, именно они должны быть первоочередными целями. Особое внимание вот на этого. Зовут Минору Гэнда, он не просто великолепный летчик, но и морской тактик огромного ума. И даже больше: стратег сильный. С ним советуется главнокомандующий всем японским флотом. Твои пусть зенитчиков предупредят, а я передам Рычагову.

— ...но как этакую эскадру перебросить...

-... и не надо, Владик и так получит корабли, тут экипажи проблема, как мне кажется...

Немецкое политическое и военное руководство верно предугадало реакцию Франции.

Французы взвесили потенциальную ценность атолла Моруроа. Прикинули стоимость военно-морской базы и ее (базы) военные возможности. Итог получился парадоксальным. Такую базу построить, разумеется, можно, но вот ее боевая ценность выглядела, самое меньшее, сомнительной. От торговых путей далеко, потенциальные противники — а в качестве таковых рассматривались японцы, американцы и англичане — тоже не на расстоянии плевка. Навигационные условия в районе архипелага Туамоту очень не сахарные. Расходы на поддержание этой базы выглядели громадными по причине размера плеча снабжения. И последнее по счету, но не по значению: у Германии просто не существовало тихоокеанского флота.

Французские военно-морские штабисты выдвинули версию: база как раз и нужна под вновь создаваемый Хохзее флотте. Но зачем вообще огород городить? На этот простой вопрос ответов не было, ибо любой грамотный флотский офицер уверенно констатировал бы полное отсутствие германских интересов в этом регионе. Вот Атлантика — дело другое.

Конечно же, французская разведка (точнее, то, что от нее осталось после проигранной войны) озаботилась агентурой на этом атолле и рядом с ним. Военно-морская база, говорите? Но моряки не откажутся от свежей рыбы и иных морепродуктов, а также от фруктов и кокосовых орехов. Правда, потенциальные агенты все, как один, были лицами не особо высокой квалификации. И все же...

Что касается политиков, то они сделали вид, что эта дыра на карте их не особо интересует. За плату, которую нельзя было назвать щедрой ни по каким критериям, Рейх получил контроль за этим атоллом, включая сюда права на добычу полезных ископаемых. Правда, их там не было и быть не могло, если верить авторитетному мнению французских геологов. В соглашение вошел пункт, который также не вызвал возражений: Германия получает полное право на экстерриториальность указанного клочка суши, в том числе на защиту такового от любых посягательств любого государства.

Разумеется, указанное соглашение было доведено до сведения других стран, могущих иметь касательство к вопросу.

Занятно, что державы, имеющие интересы в Тихом океане, единодушно не поверили в немецкие объяснения. Причины у них были, в общем, те же, что и у Франции. Но реакция была различной.

США по причине прагматизма своего руководства сочли, что, разумеется, ни о какой базе речи быть не может. А вот о добыче полезных ископаемых — вполне себе. А так как подробных данных о геологии данного района у них не было, то американская разведка получила задание на изыскание сведений: что ж там может такое быть?

Великобритания подумала о политических мотивах подобного решения. Таковые вполне могли существовать. После Первой мировой войны Германия, как известно, лишилась всех колоний. И англичане сочли, что этот ход — не что иное, как пробный шар по восстановлению колониальной системы. Совсем себе крохотный шажок, но ведь лиха беда начало.

Премьер-министр Эттли проницательно заметил:

— Гуннов выставили из Африки. Они лишились кусочка Китая. Самоа от них ушло. Что ж, в Африке они нам не противники. Китай трещит под сапогом японцев. Самоа... на него бы сразу обратили внимание. А так Гесс рассчитывает, что обладание этим атоллом никто всерьез не рассмотрит. Ограничься Германия лишь им — мистер рейхсканцлер оказался бы прав. А так надо приглядеться.

Япония тоже не подумала, что истинные германские намерения соответствуют тому, что декларировано. Но японские аналитики хорошо умели читать карту. Этот островок, даже если немцы там построят базу, не обретет стратегического значения. С кем прикажете воевать, имея такой опорный пункт? С Америкой? Так у них куда лучше оборудованная база на Гавайях. Иначе говоря, отвоевать эту территорию у немцев можно, но абсолютно не нужно. Но полное отсутствие здравого смысла у германского руководства также виделось маловероятным. А потому японцы положили себе тихо наблюдать и собирать факты.

Нарком военного флота СССР адмирал Кузнецов также не поверил в строительство военно-морской базы на этом атолле. Мало того: в его штабе не нашлось ни одного грамотного командира, который бы не осмеял это объяснение. Именно это и было доложено руководству страны.

Сталин отнесся к докладу скорее одобрительно, чем отрицательно. Во всяком случае, адмирал так подумал. Вердикт руководства был таков:

— Другие знающие товарищи согласны с вашей точкой зрения, товарищ Кузнецов. Мы постараемся разузнать истинные намерения германского руководства. Разумеется, если у вас появятся факты на этот счет, доведите их до нашего сведения.

Таким просьбами не пренебрегают. Кузнецов, конечно, пообещал поделиться любой относящейся к этому делу информацией, когда сам ее получит.

Но как только нарком удалился, в кабинете Берия раздался телефонный звонок того самого аппарата, по которому мог звонить один-единственный человек. Хорошо знакомый голос попросил хозяина кабинета прибыть для разговора.

Сталин принял соратника быстро, но начал издалека:

— Лаврентий, вот какие сведения поступили ко мне. Германия заключила соглашение с Францией по поводу островка в Тихом океане...

Берия слушал, как всегда, внимательно, но при описании реакции наркома Кузнецова он не удержался от легкой улыбки. Впрочем, та почти мгновенно угасла. Ответ же был именно такой, какой предполагал генеральный секретарь:

— Эта группа островков не входит в сферу интересов СССР, и потому анализу не уделяется большое внимание. Но среди моих аналитиков не высказано ни одной убедительной гипотезы об истинных намерениях Германии. Это дело стоит внимания?

Сталин взял паузу, использовав ее для раскуривания папиросы. Подчиненный терпеливо ждал.

— Думается, — выдохнул Сталин вместе с клубом ароматного дыма, — что по этому поводу стоит спросить мнение Странника. Мы не обшаривали в поисках именно этой информации те материалы, которые он доставил. Сделать это можно, но он проведет такой поиск быстрее. Выдели человека, пусть он будет на связи.

— Такой уже имеется, — быстро ответил Берия, — капитан госбезопасности Полознев. Эта задача войдет небольшим довеском в круг его обязанностей, к тому же временным.

— В спешке нет нужды, — смысл этой фразы подчеркивался медленной речью Сталина. — Какая бы ни была задача у германского флота, быстро он с ней не справится.

Разрешение не торопиться совпало с объективными обстоятельствами. Матрикатор уехал в Ленинград. Там предстояло прикинуть, что можно сделать из тех кремниевых пластин, которые изготовили немцы.

Вопрос для профессора Гейдельбергского университета, заведующего кафедрой неорганической химии, казался простым. Какие существуют металлы из самых редких, для которых промышленное применение пока что отсутствует, но может появиться в будущем?

С проблемой сей ученый муж справился в два счета. Из того списка, который он представил, вывод был однозначным: на первом месте стоял рений. Правда, не самый дорогой, но точно самый редкий; в промышленности он вообще не применялся. Возможно, еще одной причиной для этого была его слабая изученность. Кстати, именно по причине малого спроса он и не был дорогим. Даже для редкоземельных элементов, при том, что они тоже были не из дешевых, могло бы найтись применение: например, окись лантана предлагали в качестве абразива для производства оптических стекол; были также опыты добавления ее в стеклянную шихту в расчете на получение материала для сверхвысококачественных линз. Но рений... Собственно, вся добыча этого тяжелого и очень тугоплавкого металла шла исключительно на исследовательские цели. Профессор Фихтенберг при всем своем опыте не мог представить, для чего в промышленности может понадобиться рений, о чем и заявил. Впрочем, он сделал устное оптимистическое предположение, что коль скоро вольфрам может быть полезной легирующей добавкой в специальных сталях, то и близкий по свойствам рений, возможно, обладает сходными качествами.

Молодой человек, предъявивший документ из шестого управления РСХА, разумеется, предупредил о строжайшей ответственности за разглашение сделанного им запроса. Профессор, понятное дело, и не подумал нарушать безопасность Рейха столь вопиющим образом. Но документ готовила и печатала лаборантка. И она поделилась с подругой как самим фактом запроса, так и ответом на него. Женщины бывают порою такими болтливыми!

Полученная бумага (копия, разумеется), попала на стол к корветттен-капитану, входившему в отдел разведки флота, поскольку о добытых сведениях предстояло доложить не кому-нибудь, а самому гросс-адмиралу Редеру.

Надо ж было такому случиться: у достойного офицера разведки оказалась превосходная память. И он вспомнил вроде как малозначительный факт. При переговорах с русскими о поставке боевого корабля те высказали незначительную вроде бы просьбу: продать им крошечное количество рения. Сущий мизер: один грамм. Он даже вспомнил объяснения русских: для исследований. И вот он, рений, снова выплыл.

В совпадения корветттен-капитан Люстиг не верил, поскольку был хорошим разведчиком.

— Чушь с розовыми бантиками!

Именно этим изящным словооборотом товарищ Александров отреагировал на вопрос своего начальника охраны (он же порученец наркома внутренних дел) Полознева относительно германской военно-морской базы. Увидев, что этот перл великосветской словесности не вполне дошел до спросившего, инженер уточнил:

— Я не моряк, но и то представляю в какую копеечку, то бишь пфенниг, влетит подобная база на таком расстоянии от дорогого фатерлянда. Но даже не в этом дело. На кой... кхм... ляд там эта база, я спрашиваю? Вот ты можешь ответить? Я тоже нет. Ну так подумай...

— Постой-постой, Сергей Василич. Не кипятись. Тебя не об этом спросили, а только лишь: было ли в твои времена нечто хотя бы похожее?

— Сходу могу ответить: ничего подобного Германия не строила и не могла. Впрочем... Архипелаг Туамоту? Какой именно остров?

— А на третьей странице написано. Странное название, не французское вроде как. Моруроа.

— Что???

Следующую пару минут капитан госбезопасности узнал много чего нового о немцах вообще, германском правительстве, в частности; по непонятной причине больше всех упоминались физики-теоретики, а также какие-то стержни, которые должны были использоваться не по назначению. Все характеристики носили сугубо сексуальный характер и создавали крайне отрицательное впечатление о всех вышеназванных категориях граждан. Если бы сказанное было правдой, то подобное поведение тогдашнее законодательство СССР весьма не одобряло.

— Ну, Николай Федорыч, — прорычал, наконец, взбешенный подопечный капитана, — моли бога, чтоб я оказался дураком и паникером. Подробности выдать не могу — не твой уровень. Ведь это нарком тебе приказал разузнать, верно? Так вот ему и отвечу. Организуй нам встречу. На словах передай, что есть информация к серьезному размышлению. Все, свободен.

Полознев вышел чуть ли не строевым шагом. А Сергей Васильевич, не дожидаясь, пока за товарищем закроется дверь, уселся за клавиатуру. Ему нужно было напечатать материалы для Лаврентия Павловича и отослать с фельдъегерем.

Напугать опытного чекиста было трудновато, но уж насторожить такие слова могли кого угодно. Наверное, поэтому капитан был очень убедителен. Во всяком случае, Странника пригласили на прием к наркому внудел достаточно быстро: через день. Но еще до этого Берия получил некий документ от товарища коринженера. Пришла также разведсводка, касающаяся предмета разговора. Та была из совершенно другого источника. Нарком изучил то и другое, подумал и вызвал порученца. Тот получил несколько неожиданный приказ: разыскать специалиста-горнопроходчика и получить от него некую справку. В Московском Горном институте нужные сведения нашлись с восхитительной быстротой.

— ...и, следовательно, конечный вывод мне кажется очевидным: на этом островке будут рыть шахту для подземных ядерных испытаний. Иначе говоря, Германия близка к обретению атомного оружия.

Этими словами Странник завершил свой доклад грозному наркому.

Вопреки ожиданию, Берия проявил если не благодушие, то уж верно большое самообладание.

— Я вижу, вы обеспокоены, Сергей Васильевич. Но, как мне кажется, одна из причин этому ваша недостаточная информированность. Вот справка; шахта в изверженных породах — а там, по вашим же данным, почти сплошь базальт — будет рыться с гарантией восемь месяцев, а если приплюсовать затраты времени на проход горизонтальных... как их там... штреков и на ее оборудование нужными приборами, то минимальным сроком можно полагать год. Прочитайте также эту сводку. Немцы проявили неожиданный интерес к рению. Имеются некоторые признаки того, что шахта будет предназначена как раз для добычи этого металла.

От возмущения старый инженер забыл о всякой почтительности и заговорил словами из другого мира:

— Чепуха на тоненьких ножках! Лаврентий Павлович, вам пытаются впарить гнилой товар! Ну вы хоть на минуту можете помыслить, что в другом мире французы после взрывов не сделали подробнейший химанализ пород? Да это прямая обязанность тех, кто проводит испытания! От результатов такого анализа сильнейшим образом зависит оценка эффективности...

Берия выставил ладони вперед:

— Верю, Сергей Васильевич! — в устах руководителя разведки фраза прозвучала чуть комично, но обоим присутствующим было не до смеха. — Верю, что это деза...

— ...и больше вам скажу, Лаврентий Павлович, эта деза не для нас, то есть хочу сказать — не только и не столько для СССР.

Взгляд Берия мгновенно обрел кинжальную остроту.

— Для Англии и США?

— А других кандидатов на членство в ядерном клубе нет. Пока что нет. И очень прошу, Лаврентий Павлович, следить за прогрессом в этой области. Ну, тут не мне вас учить.

Дракон за письменным столом тут же обратился в лисицу от дедушки Крылова:

— Сергей Васильевич, я в таких вопросах всецело полагаюсь на ваш бесценный опыт и огромные знания. Вот если бы вы давали советы Германии в части отслеживания прогресса СССР в атомных делах — что можно сделать?

— Легко спросить... Вообще-то в разведке я дилетант, но касательно прогресса... Мда-а-а... Знаете, наиболее верный результат — отследить испытания. Если это наземные или морские испытания — подскок радиоактивного фона даст самое точное указание. Если подземные... в мои времена отлавливали сотрясение земли. Ну, на сейсмографах.

— Допустим, что взрывают в шахте на этом самом острове Моруроа. Что нам делать тогда?

— Задействовать сейсмостанции; чем ближе к месту испытаний, тем лучше. На суше, конечно. Причем обязательно анализировать сейсмограммы от нескольких станций. Применительно к Тихому океану: например, одна во Владивостоке, одна в Петропавловске. На Сахалине не рекомендую, там очень уж много японских граждан отирается.

Берия посчитал идею вполне плодотворной. Правда, тут же появилась беспокоящая мысль: сейсмический анализ, видимо, есть вещь достаточно простая, чтобы до нее могли додуматься и другие. Немецкие специалисты, например.

Глава 27

Мы не можем констатировать преднамеренность действий. Но точно так же мы не можем утверждать, что это произошло по случайности. У нас просто мало данных для подобных выводов. Поэтому судите сами, читатель.

Германский флот сделал все, чтобы наблюдатели, кем бы они ни были, предположили, что на атолле Моруроа все-таки строится военная база. Вероятнее всего, военно-морская.

Зачем бы, спрашиваем, завозить такое количество цемента, щебня, песка и арматуры? И если бы только завозить — нет, все это без потерь времени смешивалось и заливалось в опалубку. Пронзительно сверкали огни электросварки. Одновременно воздвигались емкости для хранения... нет, не горючего, а пресной воды. Новые распорядители острова, видимо, прекрасно знали, что никаких ручьев, тем более рек, на этом атолле не существует. Техническую и питьевую воду можно было получать либо опреснением, либо завозом. Или же надо перенимать опыт туземцев и сохранять дождевую воду. Впрочем, подземные хранилища топлива тоже строились, просто они не так бросались в глаза.

И еще спросим: зачем столь многообразные меры по защите этой самой территории. И еще какие! Для начала германские монтажники воздвигли чуть ли не сорокаметровую вышку, на верхушку которой приспособили радарную чашу. Одновременно параллельно побережью побегал грейдер, который оставил после себя пусть не самую лучшую, но вполне достойную взлетно-посадочную полосу. Точнее сказать, полосы. С них вполне могли подняться в воздух два истребителя. Кстати, авиация на острове появилась как будто ниоткуда. Нам известно, что материализм такого не допускает, так что вынуждены сознаться: отдельный сухогруз привез громадное количество ящиков, из которых извлекли части и узлы, и в скором времени в распоряжении командования базы появилось пять эскадрилий Ме-109 'Эмиль'. По тому времени это была новейшая модификация. Правда, уже существовал 'Фридрих', но тот все же был недостаточно отлажен в производстве и, главное, не прошел испытания боями. Мало того: в подземных ангарах возникли бомбардировщики Ю-88 — аж восемнадцать.

Дотошность германских специалистов проявилась даже в том, что подняли совсем уж старые материалы по полинезийским языкам и этнографии. Они остались еще с тех времен, когда кайзеровская Германия была колониальной державой. В результате в Рейхе нашлись филологи, которые через пень-колоду, но могли объясняться с туземцами, ибо не все они говорили даже по-французски.

Нельзя не заметить, что иностранные наблюдатели проявили активность. Может показаться удивительным, но французы преуспели как бы не больше прочих. Некий господин белой расы, назвавший себя представителем французской администрации на архипелаге Туамоту, добился переговоров. Он убедил командование будущей базы, что совсем небольшой рынок на берегу поможет снабжению продуктами питания. То, что немцы на это пошли, поистине удивительно — тем более, что месье Франсуа Дюпре совершенно не говорил по-немецки. Но француз сдержал слово: на этом рынке мгновенно появилась свежайшая рыба, да не какая-нибудь, а большей частью макрель и тунцы. Кокосовые орехи немецкие военнослужащие при желании могли бы набрать и сами (часть пальм сохранили), но уж батата, а также апельсинов, лимонов и прочих фруктов на этом островке отродясь не водилось. Один полинезиец, владелец старенькой шхуны 'Маитаи', даже ухитрился привезти на рынок шесть штук живых свиней, которых продал с необыкновенной выгодой. Интересно, что покупатель (это был кок с крейсера 'Нюрнберг') также полагал, что заключил исключительно удачную сделку. Репутация этого труженика ножей и половников среди немецких моряков и до этого была отменной, но после изготовления им настоящих баварских колбасок она взлетела на недосягаемую высоту. Увы, оказалось, что пиво на этом острове делать не из чего; пришлось обходиться запасами, привезенными из фатерлянда.

Англичане ради информации пустились на другие ходы. Крейсер 'Йорк' был оборудован разведывательным гидропланом 'Сифокс'. Его-то и пустили на разведку с расстояния сто миль — считалось, что ни один радар не в состоянии засечь не то, что крейсер — даже авианосец на такой дистанции. Эта часть расчета оправдалась.

Немецкие операторы радара (он был как раз введен в действие) засекли одиночную цель на расстоянии тридцати морских миль. Ее скорость была оценена примерно в сто восемьдесят километров в час. Оперативный дежурный сделал правильный вывод: это не мог быть истребитель. Бомбардировщик — крайне маловероятно. Отсюда вывод: разведчик.

К тому моменту аэродром был готов лишь наполовину. Полоса была выглажена не до конца, и бомбардировщик при попытке ее использовать сильно рисковал. Но для истребителя она вполне годилась.

Пару 'мессершмиттов' подняли в воздух. Азартный лейтенант Обстфельдер тут же стал направо и налево предлагать пари: в воздухе они, дескать, увидят гидроплан. Некоторые задумывались, иные же отказывались сразу, в результате пари так и не было заключено.

Пилоты истребителей были достаточно опытны, чтобы мгновенно угадать: эта каракатица с поплавками, биплан к тому же, не противник Ме-109. Тот же самый опыт подсказал: разведчик, без сомнения. Немецкие летчики облетели вокруг пришельца с английскими опознавательными знаками несколько раз и никакого вооружения на его борту не заметили. Обо всем этом командир пары доложил по радио. Оперативный дежурный, в свою очередь, доложил командованию. Оно, в свою очередь, отдало приказы.

Частоты, используемые английской авиацией, были известны немецкой службе радиоперехвата. И через считанные минуты в наушниках пилота гидроплана прозвучало по-английски (хотя с заметным акцентом):

— Английский гидроплан с бортовым номером четырнадцать! Вы приближаетесь к германской территории. При вхождении в зону двенадцать миль и меньше от береговой линии открываем огонь без предупреждения.

Английский пилот получил приказ на разведку, а не конфликт. Он со всей добросовестностью обогнул остров, держась от него за те самые двенадцать миль с гарантией (а то и за все шестнадцать). Описав полный круг, он улетел.

Доклад чуть удивил, но не поразил начальство на крейсере. По всей видимости, немцы пока что укрепляли территорию и подходили к этому делу с истинно немецкой тщательностью. Что ж, терпению английские наблюдатели могли поучить любого.

Американские аналитики пока что не получали никаких данных от наземной, воздушной и надводной разведок. Вместо этого трудились геологи. Данных у них было не особенно много. Все острова архипелага были остатками древних, давно потухших вулканов. Первое, что стоило ожидать: известняк на поверхности (от кораллов), осадочные породы чуть глубже и изверженные еще ниже. Полезные ископаемые? Разве что на больших глубинах.

Все весенние месяцы матрикатор вкалывал. В десятке небольших городков появились сборочные автозаводы. Детали автомобилей поступали из Москвы, Горького и Ленинграда, и их производили на линиях, поставленных контрабандой — так, по крайней мере, шепотом говорили в курилках. В результате по дорогам страны забегали грузовички, грузовики и грузовичищи. Не были забыты и легковые автомобили. Для колесной техники нужны дороги? Дорожно-строительная техника производилась также на нескольких заводах.

Правда, в некоторых случаях коса находила на камень. Слушателями было все Политбюро.

Доводы у товарища коринженера были вроде бы убедительными:

— ...и учтите: этот подход выдумал не я. Чуть не половина продукции американскоой черной металлургии производится на предприятиях, выплавляющих чугун, переделывающих его в сталь, а ее — в прокат и метизы. И все это с персоналом менее ста человек. Гибкость производства — вот что дает такая схема. Надеюсь, никто не подозревает американских капиталистов в глупости?

Почти все участники совещания выступили против. Основным доводом было: 'нам империалисты не указ'.

С наиболее продуманным возражением выступил Каганович. Начал он с осторожных выражений, призывая к тщательной оценке всех положительных и отрицательных сторон предложения товарища, но в дальнейшем проталкивал свои тезисы уверенно и, отдать ему должное, с логикой:

— Я готов поверить, что мелкие предприятия могут учитывать все потребности более полным образом, чем производственные гиганты. Но мы обязаны, — это слово Лазарь Моисеевич выговорил особенно твердо, — учесть, что положение СССР во враждебном окружении требует осторожного и взвешенного подхода к стратегическим аспектам развития промышленности. Если случится война, нам понадобятся в огромном количестве рельсы...

При этих словах все, даже Сталин, дружно кивнули.

— ...а также металлический прокат фасонный и листовой, в том числе броня для наших вооруженных сил и флота, и все это в не таком уж большом ассортименте, но в неимоверных количествах. И тут крупные предприятия могут опередить мелкие по производительности.

Итог дискуссии подвел лично Сталин:

— Предложение товарища Александрова хотя и выглядит разумным, но нуждается в уточнении. Товарищ Александров явно не учел сложной международной обстановки, руководствуясь в основном экономическими соображениями. Эти идеи в полном масштабе осуществимы лишь при условии наращивания как экономической, так и военной мощи СССР до уровня, когда сами империалисты будут бояться напасть на нашу страну. Это произойдет не завтра и не послезавтра. Однако коль скоро речь идет об экономике отдельных областей, особенно отстоящих далеко от промышленных центров, то развитие металлургии в этом направлении видится рациональным. Ставлю на голосование вот какую формулировку...

Предложение было поддержано единогласно.

Но еще до приглашения Странника с докладом о нем говорили на собрании Политбюро.

— При том, что товарищ Александров немного идеалист в международных отношениях и слабо в них разбирается, у него есть очень большое достоинство.

Последовала крохотная пауза.

— Это его связи. Он по натуре и по образу действий — типичный контрабандист. Достать может почти все, хотя и не всегда законными путями.

Сталин подумал, что пример с боевыми кораблями был бы вполне убедительным, но решил все же не употреблять этих слов во избежание утечки.

Голос подал Хрущев:

— Как дорого обходятся эти услуги?

— Товарищ Александров категорически отказался от какого-либо отдельного вознаграждения, оговорив, что будет получать лишь заработную плату в соответствии с занимаемой должностью.

Хрущев усиленно закивал, показывая, что полностью удовлетворен ответом.

Поднял руку Ворошилов:

— Как у него с дисциплиной?

Вопрос был с подковыркой. Конечно, маршал должен радеть о дисциплине, даже если речь не шла о его подчиненном. Но также в словах содержался намек: и у этого заслуженного, хотя и непонятного товарища могут и даже обязаны быть недостатки.

Сталин коротко глянул на наркома внутренних дел. И тот не подвел:

— За все время работы товарищ Александров ни разу не сорвал сроки. Бывало, правда, что он отказывался достать что-то такое. Например, он сразу и наотрез отверг предложение угнать новейший английский линкор, заявив, что такое ему не по возможностям...

После этих слов первым засмеялся сам Берия, а вслед за ним и собрание оценило забавную шутку.

— ...однако товарищ Александров обещал достать уникальные станки и оборудование для нашей промышленности — и сделал это. То же относится и к дорогостоящему сырью.

Имея такие сведения об этом человеке, члены Политбюро не рассматривали всерьез возможность его утопить. Все же Сталин и Берия ясно дали понять, что товарищ им очень нужен. Но вот пустить ко дну очевидно утопические предложения хотя бы частично — это оказалось вполне возможным. И сам Хозяин не был против.

Товарищу Сталину явно не хотелось отпускать инженера-матрикатора на Дальний Восток. Но он никогда не восставал против объективных фактов, подкрепленных цифрами. А те недвусмысленно доказывали: если гнать до Мурманска то, что только могло стать эсминцем и не несло никакого вооружения, через Индийский океан, Средиземное море и вокруг Европы — это займет два месяца. Через Северный морской путь этот поход ввиду зимнего времени просто немыслим. А потом флотилию готовых эсминцев надо слать обратно во Владивосток, пусть даже в летнюю навигацию через Север... Короче, до осени сорок первого об этих эсминцах и думать не стоило. А ведь экипажам предстояло освоение новых для них кораблей. Кроме того, Сталин, не будучи моряком, все же представлял себе степень износа машин и механизмов после такого перехода.

Рославлеву очень хотелось получить в качестве средства поддержки самого адмирала Кузнецова. Помимо того, что тот был из всех командующих морскими соединениями самым осведомленным в части возможностей товарища контрабандиста, он был просто по-человечески симпатичен пожилому инженеру. Но все пробные шары на эту тему получили самый жесткий отпор со стороны наивысшего начальства. Впрочем, такое ожидалось.

Заготовленный заранее ответный ход был следующим:

— В таком случае, товарищ Сталин, мне понадобится от товарища наркома железобетонная бумага о моих полномочиях. Иначе моряки будут втихую саботировать мои распоряжения. И чтобы советские и партийные органы оказывали всемерное содействие.

— Что до флотских дел, то затребуйте такую бумагу от товарища Кузнецова. Можете сослаться на меня. Прочим хватит мандата от Лаврентий Павловича.

Адмирал хорошо знал товарища коринженера. В частности, он знал, что тот никогда не превысит полномочий. И потому соответствующая бумага была оперативно подготовлена. А документ от наркома внутренних дел уже лежал в знаменитом портфеле.

— Еще не все песни пропеты, Николай Герасимович. Нужен твой совет.

— ?

— Слыхал, как в финскую войну в качестве связистов использовали носителей армянского языка?

— Рассказывал один сухопутный полковник. Шифрованные переговоры, и никто не мог разгадать шифр.

— Вот я и спрашиваю: можно ли устроить подобное на кораблях хотя бы класса эсминца и более?

Нарком задумался.

— Вообще-то вопрос не ко мне. Или так: не только ко мне. Тут главное препятствие: те, кто воевал в финскую, уже демобилизованы.

— Ну так сверхсрочники. Или даже младшие командиры.

— Вот еще подвох. Потребуются люди, хоть чуток привычные к морю. Пусть малый, но опыт. Ну представь: шторм, а дежурный связист вместо того, чтобы слушать эфир, травит в ведро.

— А если иначе? Помнится, красноармейских срочников обучали старшие командиры, которые армянский знали. Так вот среди флотских...

— Понял. Ты хочешь сказать: найти среди экипажей армян, обучить их и назначать шифровальщиками.

Коринженер чуть задумался и скорчил досадливую гримасу.

— Нет, Николай Герасимович, я был не совсем прав. Такое хорошо пошло бы на Балтфлоте, на Северном, на Черном. А на Дальнем Востоке — нет.

Адмирал хмыкнул:

— Сергей Василич, уж не думаешь ли, что в Японии армян так много?

Шутка поддержки не получила:

— В Японии их, полагаю, нет или очень мало. А в США — много. Вот американцы нас будут слушать еще как.

Адмирал высказал несколько пожеланий американским слухачам. В них, среди прочего, фигурировали якорные цепи, проходящие через прямую кишку у означенных военнослужащих флота США. Рославлев с некоторым усилием сдержал смех. Но тут же в его голосе прозвучала полная серьезность:

— Уж извини, Николай Герасимыч, сейчас мне самому проверять варианты некогда, но... я бы попробовал кого-то из малых народов Урала. Коми, например, или манси... Проконсультируйся со знающими людьми.

Во Владивосток направился... Собственно, в расписаниях ГВФ этот маршрут вообще отсутствовал. Новейшие четырехмоторные гиганты летали лишь до Хабаровска. Готовил рейс лично начальник охраны товарища коринженера. И сделал он это со всей предусмотрительностью.

В салоне находились не только бойцы охраны — все пятнадцать — и два врача. К ним добавились инженеры-кораблестроители из Ленинграда (3 экз.) и не менее сорока пяти младших флотских командиров в звании от мичмана и выше. Этим предстояло занимать командные посты на кораблях, которые еще не существовали в природе.

Командировка была точно рассчитана по времени. Делегация приземлилась на свежепостроенной взлетно-посадочной полосе аэропорта города Владивосток, когда кораблю под тактическим номером 362 предстояло идти еще трое суток. Именно кораблю — ибо над ним реял военно-морской флаг СССР, пусть даже все его вооружение составляли пять винтовок и восемь наганов. На номере настоял лично товарищ Александров, упирая на то, что другого такого в составе Красного флота просто нет. В полном соответствии с приказом наркома РККФ делегацию встречала группа командиров Тихоокеанского флота во главе с контр-адмиралом Дроздом. Группу прибывших флотских командиров тут же повезли устраиваться с жильем. Конечно, их сразу поставили на довольствие.

А пока время еще было, товарищ коринженер предъявил полномочия и потребовал найти бухту с глубинами, достаточными для эсминца, а пирс, дескать, там вообще не нужен. Еще одним условием было полное отсутствие каких-либо чужих глаз. Пограничники в счет не шли, ибо они как раз и образовывали оцепление. На вопрос: 'Что там планируется делать и какие ресурсы для этого потребны?' последовал ответ, вызвавший молчаливое недоумение:

— Все работы буду делать я сам. Ресурсы, соответственно, мои. От вас будут нужны люди на перегон от этой бухты до судоремонтного.

— Так перегонный экипаж и взять.

— Согласен, но во время работ те должны будут отойти за оцепление. И еще одно важное дело: перед началом работ самая тщательная проверка: не остался ли кто на борту.

— Секретность? — догадливо спросил капитан-лейтенант Пшенников, которому (пока что абсолютно неофициально) пообещали место на мостике этого эсминца после его модернизации.

— Не только, — сухо отвечал сотрудник органов. — Еще и громадный риск. Если там кто-то застрянет на время работы, я копейки не дам за его жизнь. Да, вот еще вопрос: полная осадка эсминца этого типа, если не ошибаюсь, меньше десяти метров?

— Меньше восьми, — педантично уточнил кто-то из кораблестроителей.

— Будем считать десять, чтоб с запасом — загадочно бросил пожилой коринженер. При этих словах сопровождавший его капитан госбезопасности сделал понимающее лицо, хотя вроде бы моряком не был.

— Посмотрите на карту, товарищи, — самым деловым тоном начал знаток местных вод капитан третьего ранга Сташевский, который вообще-то командовал портовым буксиром. — Вот остров Русский, а вот эта бухточка, как мне кажется, подойдет. Обратите внимание: с берега увидеть, что там творится, совершенно невозможно, поскольку берега обрывистые. Здесь показаны изобаты. Тут скальный обрыв, возле него уже глубина двенадцать. Волнение там может быть только при тайфуне. Недостаток: свободно разве что эсминец уместиться может. Крейсеру тесно будет.

— Это нам и нужно. Но мне понадобится осмотреть это место.

Начальник порта, вдохновленный лицезрением грозной бумаги, предоставил лучший портовый катер. Через почти три часа товарищ коринженер и его люди благополучно высадились на пустынном берегу острова.

Капитан буксира не подвел.

— Сергей Васильевич, вон тот обрыв — он прям готовый пирс, только что малость высоковат. Ну да сходни перекинем. Только причальных тумб тут нет. Якоря придется отдать.

Москвич задумался.

— Андрей Станиславович, а если бы тумбы были?

— Без якорей обошлись бы. В это время года ветра тут больше восточные, на чалках удержать можно.

— Ладно, постараюсь посодействовать.

Сташевский промолчал, поскольку не представлял, чем можно заменить настоящие причальные тумбы, если таковых нет. Разве что установить их.

— А как вы думаете, Андрей Станиславович, сможет ли командир корабля пройти через тот проход и отшвартоваться здесь — или понадобится ваша помощь?

Ответ последовал очень не сразу.

— Сергей Васильевич, думаю, что мой буксир все же не будет лишним. Сколь ни был бы хорош командир и опытен рулевой — но совсем уж привыкнуть к кораблю за считанные недели нельзя.

— Ну так рассчитываю на вашу помощь.

Вечером того же дня товарищ из Москвы абсолютно бесцельно прогулялся по пирсу. По крайней мере, так это выглядело со стороны.

А на следующий день на судоремонтный завод прибыла целая череда тяжелых грузовиков с интересным грузом. Тот включал в себя артиллерийские башни разных калибров (по крайней мере, стволы там точно имелись), полукруглые конструкции непонятного назначения с приводными электродвигателями, гигантские катушки с проводами самых различных цветов и столь же разнообразные в сечении, торпедные аппараты и сами торпеды невиданных моделей. О снарядах всех калибров и говорить не приходилось. Отдельно шли ящики с неизвестным содержимым.

Разумеется, Андрей Станиславович весьма удивился, увидев на скальном обрыве взявшиеся совершенно ниоткуда тумбы несколько потертого вида. Но ввиду полученных ранее строгих указаний он свое удивление не высказал вслух, а вместо этого скомандовал швартовать корабль, что его матросы добросовестно и сделали.

Все выглядело должным образом. Отсутствие людей на борту отшвартованного эсминца проверялось дважды. Первый раз это сделал старпом, а второй раз — лично командир, выстроив перегонный экипаж и огласив каждую фамилию по списку. Причину подобной тщательности моряки прекрасно знали, поскольку таковую седой товарищ ранее объяснил просто и доходчиво. А отвечать за небоевые потери никто не хотел.

Почему-то начальник охраны товарища коринженера выглядел обеспокоенным. Он глянул искоса на подопечного, быстрым шагом подошел к докторам и что-то им произнес так тихо, что никто посторонний услышать не мог. В ответ один из докторов промолвил чуть громче:

— Вы уверены?

В ответ был дан недвусмысленный кивок.

На лбу у седого вдруг выступил мелкими капельками пот.

Врачи, не сговариваясь, сделали шаг вперед. Но потенциальный больной остановил их жестом.

— Внутри живые есть, — обратился он к капитану третьего ранга Таволгину, который и провел корабль через океан.

Тот не успел собраться с ответом, как последовал вопрос:

— Крысы?

Моряк с большим трудом удержался от вздоха облегчения, ибо первой его мыслью было: кто-то из экипажа все же остался на борту. Правда, было не вполне ясно, чем могут повредить крысы. Но ответ был строго по существу:

— Могут быть. Дератизацию мы не проводили, не было времени.

— Тогда работу придется отложить на день. А сейчас устрою этому зверью веселуху. Товарищи, мне понадобятся матросы — отдраить все палубные люки, а также открыть все внутренние двери.

Это поручение было выполнено с рекордной оперативностью: за пятнадцать минут.

— Всем уйти с борта!

И это тоже было выполнено скоро.

Седой товарищ уверенно прошел по сходням и нырнул в открытую дверь рубки. Никто не видел, что он делал внутри.

Рославлев достал 'со склада' что-то, что можно было принять за дымшашку, надел взятый из ниоткуда противогаз, чиркнул зажигалкой, быстро пробежался по трюмам, оставляя в каждом по шипящему цилиндрику, быстро взбежал по трапу наверх, снял противогаз (тот мгновенно исчез), вышел из рубки и легким шагом перешел по сходням на берег.

— Товарищи, я запустил слезоточивый газ в трюма. Сейчас оттуда побегут...

Он не договорил. Изо всех люков и дверей с громким писком полезли крысы. Их было не менее полутора десятков. Пятеро или шестеро держали в зубах детенышей.

Бестолково пометавшись по палубе, они все же одна за другой попрыгали (или попадали) в воду.

— ...короче, крысы сбегут — собственно, уже сбежали. Но газ все еще действует. Вообще-то он отравляющий. Считается, что за час он разлагается, но я требую осторожности. Выждите сутки. На всякий случай заходите сначала по одному и в противогазе — вот они, в ящике. Хорошо бы запустить принудительную вентиляцию.

— Сделаем.

И на следующий день матрицирование эсминца прошло настолько легко, что ни Полознев, ни доктора не заметили какого-либо изменения состояния подопечного.

Еще через два дня у причала судоремонтного завода стояло уже три эсминца. Кораблестроители знали, что с ними делать.

Глава 28

— А Старый сильно сдал.

Этими словами выразил свои наблюдения лейтенант Джалилов. Разумеется, непосредственный начальник отреагировал непосредственно:

— Чем докажешь?

Марат Джалилов находился в подчинении у тогда еще лейтенанта Полознева аж целых одиннадцать лет. Чуть не треть этого срока прошла в разведке. Вот почему подчиненный хорошо понял истинный смысл командирского вопроса. А значил он следующее: 'Из каких фактов ты сделал этот вывод?'

Разведдонесения и выводы из таковых должны опираться именно на факты, а не соображения 'вроде бы так кажется'. И основания для умозаключения у Джалилова были:

— Он с недавних времен начал беспричинно орать на нас. А у меня перед глазами пример: мой собственный дед с материнской стороны. Тот вроде как нормальным был — если трезвый, понятно — а как стало ему за шестьдесят, так начал прям, как медведь в зоопарке, рычать на всех, кого ни попадя. Даже на маму, хотя всегда ее любил. Я пацаном мелким был тогда, но и то запомнил. Старость, вот что это такое.

Эти всплески Николай Федорович и так замечал. Они и вправду были неоправданными — то есть не в стиле Александрова. Но капитан Полознев заметил еще кое-что.

На стене у замначотдела красовался дивной красоты календарь. Контрабандный, понятно. Каждому месяцу был отведен свой глянцевый лист, причем все надписи были только по-русски. Но помимо привычных дат и дней недели там были напечатаны цветные фотографии. Один раз, воспользовавшись кратким отсутствием коринженера в кабинете, Полознев наскоро перелистал календарь. Картинки были самыми разными. Имелись там пейзажи: морской берег с пальмами, горная долина с возвышающимися вдали синеватыми пиками, было одно бескрайнее поле, заполненное подсолнухами. Имелись и фотографии животного мира: изумительной расцветки рыбы; тигрица, умиленно глядящая на двух совсем маленьких тигрят; птицы с ярчайшим оперением, которых капитан сроду не видывал. Короче, было на что посмотреть постороннему человеку.

Но со временем наблюдательному начальнику охраны бросилось в глаза кое-что другое. Как-то непривычно часто и беспокойно Сергей Васильевич поглядывал на этот роскошный календарь. Вот почему в крошечной комнатешке, отведенной под размещение охраны, прозвучало:

— Нет, Марат, тут другое. Он боится.

Словесного ответа не было. Но взгляд подчиненного оказался весьма красноречив и означал: 'Ты, командир, часом, не спятил?'

— Он боится какой-то даты. Что-то должно случиться, и он опасается... даже точно не скажу... вроде как не успеть к ней нужные дела сделать.

— Какой такой даты?

— Нарком знает.

Голос капитана госбезопасности выражал полнейшую уверенность, хотя это как раз был тот самый случай, когда фактов не имелось.

Интуиция, предвидение, чуйка — короче, то чувство, наличие которого отрицает наука и насчет которого понимающие люди твердо уверены, что оно существует — так вот, оно не подвело. Полознев был полностью прав. Эта дата была очень хорошо известна Страннику. Берия и Сталин тоже ее знали, но относились по-другому.

Капитан госбезопасности угадал не только это. Его подопечный и вправду не в шутку опасался, но все же он предпринимал некоторые меры.

При каждом удобном случае коринженер вежливо интересовался у товарища наркома, не появились какие-либо сведения о начале подготовки Германией войны с Советским Союзом. Лаврентий Павлович столь же вежливо (кто бы знал, каких усилий это ему стоило) отвечал каждый раз примерно так:

— Нет, Сергей Васильевич, ни по линии моего наркомата, ни от военной разведки никакой подобной информации не поступало.

Еще одной мерой был разговор с Эсфирью Марковной. К этому моменту она была уже не исполняющей обязанности, а полноценным начальником вычислительного отдела. К звонкому названию должности имелись хорошие добавки в виде весомого оклада и других приятностей.

Если сказать правду, диалог свелся к почти что монологу. Дело в том, что свою задачу (материально обеспечить вычислительные возможности на двадцать лет вперед) Рославлев выполнил еще раньше. Склады были заполнены. Дальнейший разговор (после приветствий) протекал так:

— Фира...

От одного этого обращения у девушки расширились глаза. Подобного от Сергея Васильевича она еще не слышала.

— ...когда меня не станет, вам предстоит сделать то, что написано в этой инструкции. Изучите ее прямо сейчас, запомните и уничтожьте. Хотя нет, лучше я это сделаю сам.

В инструкции не было прописано ничего сложного. Взять распечатки и пальчиковые носители... поместить в конверты... надписать адрес... отправить через... помалкивать.

— Вам все понятно? Отдайте лист мне. Я знал, что с памятью и сообразительностью у вас хорошо. Теперь объясню, почему это все затеяно. Когда я исчезну или умру — вот это лицо должно получить сведения. Надеюсь, вы сами догадались, что более никому не надо знать об этих предметах?

Эсфирь совершенно не к месту вспомнила событие из детских времен. Отец в трезвом виде (это уже тогда бывало нечасто) угостил дочку мороженым. Пятилетняя Фирочка по неопытности откусила громадный кусок и тут же его проглотила. Ощущения были крайне неприятны: сладкий вкус не проявился, а вот мерзкий ледяной ком внутри удовольствия не доставил. Папа это заметил и объяснил девочке, что так мороженое не едят, его надо облизывать.

Точно такой же ледяной ком внутри создался из ничего в тот момент разговора.

Последовало медленное движение головы вниз. Оно означало: 'Все сделаю.' Это было обещанием.

Конечно, же Странник не знал, что может произойти 22 июня 1941 года в этом мире. Он лишь предполагал. В добрые намерения Игрока (так он его мысленно называл) не верилось совершенно.

С самого начала ставилось условие: предотвратить Великую Отечественную войну с Германией. И вроде бы задача выполнена; по всему видно, что Третий Рейх не намерен воевать, но...

На часах было четыре пополуночи. Ложиться? Ну нет. Рославлев механически жевал сухарики и запивал чаем, не замечая вкуса.

И ничего не случилось. Ни в четыре, ни в пять, ни в семь утра. Ничего. Не было телефонных звонков. Никто не пришел будить.

В обычных обстоятельствах такое не вызвало бы удивления. В конце концов, воскресенье — законная причина для отдыха. Надо полагать, так и думали подчиненные, начальство и охрана.

Матрикатор сам не знал, чего можно ожидать. Это и было самым скверным. Но ОНО, сколь угодно ужасное, так и не возникло.

Где-то уже близко к полудню инженер попытался собрать мысли в кулак. Для начала он попробовал сматрицировать хоть что-то. Первое, что пришло на ум: шоколадка. Да, хороший черный шоколад. И плитка появилась на свет.

Пришлось признаться самому себе: ожидания не оправдались. Война с немцами так и не началась (пока что), а Игрок ничем себя не проявил. Что ж, предстояла работа. Нудная. Долгая ли? Вот это было неизвестно.

Но еще до того, как сесть за клавиатуру — а именно с помощью мощного компьютера работу и предстояло сделать — старый инженер взял два конверта. Один уже был запечатан, и на нем красовалось имя адресата. На втором ничего надписано не было. Зато он вместил в себя и первый конверт, и листок с текстом.

Инструкции для охранника были просты, как деревянная ложка:

— Товарищ сержант, этот конверт для товарища Полознева. Передать лично в руки. Дело не спешное. Полагаю, вы увидите его в течение суток, тогда и передайте.

Поручение не выглядело чем-то экстраординарным. И сержант его добросовестно выполнил.

Далее работа выглядела не очень понятно для постороннего, даже если бы тот обладал некоторым знанием в части вычислительной техники будущего. Странник, проглядывал дерево папок, открывал некоторые файлы, тут же их закрывал, вносил правки в другой файл (тот все время был открыт), снова вглядывался в длиннейшие списки...

Результатом трехневного труда оказались листы распечаток в немалом количестве. Для них пришлось взять конверт площадью в те самые листы. С ним матрикатор пошел на прием все к той же Эсфири Эпштейн. Но на сей раз слова были чуть иными:

— Эсфирь Марковна, вы будете хранить этот конверт. В случае моей смерти или исчезновения вам надлежит вручить эти бумаги лично товарищу наркому. Лаврентию Павловичу то есть. Он наверняка спросит: почему именно вас я попросил хранить бумаги. Ответ очень простой: только вы в состоянии помочь товарищу наркому в них разобраться. Товарищ Берия и сам смог бы понять, что там есть что и для чего. Но с вашей помощью он сделает это куда быстрее. Если вас привлекут к этой работе, вам понадобится оставить отдел на заместителя. У вас ведь есть такой?

Вопрос был почти что риторическим. Ответ последовал мгновенно:

— Да, есть.

С этого дня в расписание товарища коринженера добавилось нечто, ранее не существовавшее. Каждый вечер он заносил в одному ему известную запись новые добавки. Запись каждый раз спасалась на пальчиковый накопитель.

Но почему-то с каждым днем старый инженер выглядел все менее удовлетворенным своей работой. И это недовольство в конце концов проявилось в звонке наркому Берия. Разговор свелся к просьбе:

— Лаврентий Павлович, когда вы можете меня принять? Нет, не срочно, но может оказаться срочным... Завтра в девять? Буду.

Разговор получился, с точки зрения наркома, на несколько неожиданную тему.

Как всегда, товарищ Странник не тратил много времени на политесы:

— Спасибо, что нашли для меня время. Имея некоторое представление о вашей работе, предполагаю: вы не можете действовать, опираясь на предчувствия вне фактов. А у меня как раз такая ситуация и складывается. Повторяю: фактов нет. Предполагаю, — слово было особо выделено интонацией, — что в скором времени я покину вас. Не по своей воле, особо отмечу. И до этого считаю абсолютно необходимым дать... продукцию, которую советская промышленность не может раздобыть где-либо еще. И эту продукцию надо будет где-то хранить.

Лицо наркома внутренних дел отражало при этой речи лишь вежливое внимание.

— Кое-что уже сделано. Склады, находящиеся в распоряжении старшего системного администратора Эпштейн, заполнены... продукцией по ее профилю. По моим подсчетам, хватит лет этак на двадцать. Но есть кое-что иное, чего пока что советская промышленность вопспроизвести не может. В первую очередь: запчасти для авиационной продукции. Сюда включаю двигатели, детали конструкции, приборы. То же самое по бронетехнике. Ракеты вы и сами произведете. Я в курсе работ ведущих КБ по этой части. Сверх того: радиотехника, в том числе средства РЭБ. Радары не включаю, их вы и сами сделаете. А вот электронные блоки, отдельные элементы, провода — это может потребоваться в больших количествах. Кстати, средства контроля и автоматики — это применительно ко всем отраслям, металлургии и химической промышленности в первую очередь. Здесь имеется камень преткновения. Во всяком случае, он мне кажется таковым. Что до лекарств, медицинских приборов — это тоже можно, но тут вы и сами справитесь. К сожалению, по соображениям секретности не представляю возможным привлечение специалистов из соответствующих отраслей. Если я не прав — скажите. Это — если вкратце. Более полные данные — вот тут.

На стоешницу наркомовского стола брякнулись сначала пальчиковый накопитель и стопка листов.

— И на это все понадобятся склады.

Берия чуть помедлил, но потом решился:

— Вы совершенно уверены, что факты отсутствуют?

— Если я их не вижу, то, как полагаю, и никто не увидит.

— Такая работа потребует от вас большого расхода сил.

— Разумеется. Их надо беречь, пока и поскольку задача не будет выполнена.

— Вам может понадобиться врачебная помощь.

— Не уверен в пользе, но не повредит.

— Вернемся к разговору через три дня, уважаемый Странник.

Обращение гостю кабинета наркома показалось странным, но реакции не последовало.

Между тем такое было объяснимо. Берия просто использовал кальку с грузинского 'батоно'. А вот причины такого сбоя... наверное, руководитель НКВД был несколько взволнован. Он имел на то причину: обо всем этом пришлось докладывать Самому.

Отдать должное Лаврентию Павловичу: реакцию Сталина он предугадал.

— Откуда такая спешка?

Это был главный и, к сожалению, предвиденный вопрос.

— Он опасается.

— Кого? Или чего?

— Того или тех, кто устроил ему эту командировку.

Слово было весьма неточным, но вождь понял.

— Странник отличается проницательностью. Но пока что он сам и те, другие, работают на нас.

— Товарищ Сталин, по всем признакам, он бы не согласился на них работать, будь то во вред СССР, Все контактировавшие с ним мои люди как раз это и утверждают.

— Что насчет врача?

— Куратор спросил об этом в открытую. Странник полагает, что медицина в данном случае ничего не сможет сделать. Или не успеет. У него опыт пациента: один инфаркт уже был.

— Обследование это подтвердило?

— Несколько раз. Мнение медицины единодушно: инфаркт оставил след.

— То есть он, предвидя скорый уход, пытается сделать все возможное на пользу стране, заранее зная, что вознаградить мы его не можем. Идеалист.

Последнее слово не прозвучало в устах Сталина хоть сколько-нибудь осуждающе.

Берия осмелился возразить, что делал весьма редко:

— Скорее идейный. А если идеалист, то полезный.

— Дадим ему возможность. Но контроль нужен и не только врачебный.

Решение было принято.

Склады нашлись. Люди из НКВД отмыкали тяжеленные замки, с усилием открывали ворота, закатывали тележки с непонятными ящиками, сверяясь с загадочными записями и делая в них ничуть не более понятные (для постороннего) пометки.

Разговоры отличались лаконичностью.

— Позиция шестнадцать-три-два заполнена.

— Сдавай лист.

— Сергей Василич, вот по этой позиции...

— Отлично, ребята, переходим к следующей.

— На сколько ящиков?

— Трех хватит, и того-то много.

— Уже.

— Митрохин, отмечай. Переходим к четвертому.

Дежурный врач, храня полное молчание, регулярно подходил к возможному пациенту, считал пульс, а если говорил что-то, то очень кратко:

— Перерыв, товарищ Александров, двадцать минут, — не затрудняя себя указанием причин.

Никто не осмеливался противоречить.

И лишь однажды, когда товарищ коринженер уже скрылся в дверях своей квартиры, доктор спросил шепотом у майора государственной безопасности, который явно был старшим по званию среди всех, связанных с этой работой:

— Товарищ Александров в шахматы играет?

Служба приучила майора госбезопасности Полознева не пренебрегать никакими кусочками информации, поэтому он самым спокойным тоном спросил:

— Я видел как-то его играющим, но не знаю, в какую силу. Сам играю плохо. А почему вы полагаете это важным?

— Игрывал я когда-то на турнирах. Он... — тут доктор несколько замялся, — мне показалось... ну, очень сосредоточен на работе. Как шахматист, играющий на флажке.

Майор кивнул, как человек, получивший дополнительный факт к своим выводам.

Доктор промолчал о том, что шахматист, делающий последние ходы перед контрольным сороковым, находится в крайне напряженном состоянии. И это может быть не очень полезно для здоровья.

Через двадцать дней Странник отряхнул ладони, как будто те были грязными, и с широкой улыбкой провозгласил:

— Ну вот, Николай Федорович, отыграли мы с тобой программу. Теперь могу отдыхать.

— А делать-то на отдыхе чего?

— Я бы в Крым съездил, на южный берег. Горы там. Опять же, сейчас не жарко. Морской берег, пусть даже купаться холодновато. С людьми интересными поговорить. Наверняка там найдутся.

Эти слова сопровождались широкой улыбкой.

— Вот те распречестное слово, Николай Федорович: дело преогромное сделали. Так и доложи.

— Ну так ведь не я же основную работу выполнил.

— Твои люди тоже работали. Отрицать не будешь?

— Не буду. Так что, до хаты едем?

— До нее.

Уже входя в подъезд дома на Петровке, старик оглянулся, махнул рукой в прощальном жесте. И тут у него странным образом изменилась походка. Товарищ Александров шел необычно медленно и осторожно. На кратчайший миг майор подумал, что идет подопечный, как по скользкому льду. И тут до него дошло.

— Врача!!!

Сержант Иванов вспугнутым воробьем взлетел на этаж, открыл своим ключом дверь и навертел номерна телефонном диске. Ма йор успел подхватить оседающего на пол старика.

Александров все еще улыбался. Почему-то в мозгу у Полознева всплыло словосочетание 'улыбка победителя'.

— Не мельтешись, Николай, — негромко, но вполне отчетливо выговорил подопечный. — Тут никто и ничего не сделает. И все же я выиграл.

Смысл последней фразы никто из охраны не понял.

Само собой, нарком вызвал на ковер и врача, и начальника охраны. К этому моменту протокол вскрытия был уже готов. Но расспрашивали этих товарищей по отдельности.

Вопреки всем ожиданиям, Берия был настроен по-деловому, но его вопросы показались чуть странными.

— Товарищ Александров утверждал, что один инфаркт у него уже был. Вы это подтверждаете, профессор?

— Не просто подтверждаю. К сожалению, это не всегда можно констатировать по клинической картине. Но результаты вскрытия не дают возможности ошибиться. У пациента был не один, а три инфаркта; последний оказался смертельным. Но даже сам пациент вполне мог недооценить тяжесть собственного состояния после второго инфаркта. Подобные случаи я сам отмечал неоднократно.

— Вы наблюдали больного в течение двух лет. Вы также были ознакомлены с протоколом вскрытия. Есть ли какие-то основания подозревать, что не только свежий инфаркт мог сыграть роль?

— Ни малейших. Вот... на странице четыре... сосуды, снабжавшие сердце кровью, были чуть ли не полностью забиты склеротическими бляшками. Также...

Лаврентий Павлович, по обыкновению, выслушал говорившего со всем вниманием.

— Вы свободны, Михаил Генрихович. Вот ваш пропуск. Скажите товарищу майору, чтобы он заходил.

С Полозневым разговор также шел о профессиональных особенностях дела.

— Меня интересуют подробности или странности, пусть даже они показались вам незначительными. Я вас слушаю.

Майор госбезопасности чуть помедлил с ответом.

— Я много раз видел, как человек умирает от ран. Мне показалось необычным, что товарищ Александров улыбался. До самого конца. Еще странной была его последняя фраза. Я так и не понял, у кого он выиграл и что выиграл. И вот еще что. Неделю тому назад доктор Рувимский сказал, что его пациент кажется ему похожим на шахматиста, играющего на флажке. Тогда я не понял сказанное. Но потом решил справиться у настоящих игроков — что это такое. Мне объяснили: это, мол, игра при сильнейшей нехватке времени на обдумывание, когда шахматист должен быть предельно собран. Сосредоточен. Игра с громадным напряжением. Теперь я думаю, что товарищ коринженер мог предвидеть собственную смерть и как раз по этой причине тратил силы без раздумий.

— Возможно... — протянул нарком.

Сталин получил материалы, подготовленные Странником. У него ушло целых четыре с половиной дня на анализ. После этого он распорядился вызвать для беседы старшего системного администратора Эсфирь Марковну Эпштейн.

В кабинет вошла молодая девушка, одетая в черное. Мысленно Сталин отметил необычность наряда и подумал, что угадал причины того, что именно он был надет.

Хозяин кремлевского кабинета не стал разыгрывать видимость хотя и требовательного, но доброжелательного начальника. Он сразу же начал с жестких вопросов:

— Товарищ Эпштейн, вы, надо полагать, уже догадались о причине вызова вас сюда?

Последовал кивок.

— В носителе, что вы переслали, содержатся важные записи. Она зашифрованы. Что требуется для их расшифровки?

К чести Эсфири Марковны будь сказано: она ни на мгновение не поверила, что товащир Сталин оказался не в состоянии самостоятельно прочитать записи. Очень уж понятно были написаны инструкции от Сергея Васильевича. Поэтому ответ был выдан самый тривиальный:

— Специализированный ключ, который содержался том же пакете.

Следующий вопрос от хозяина кабинета оказался предвидимым:

— А в отсутствие этого ключа?

— Никто не сможет расшифровать записи в разумные сроки. Даже я сама.

— Что вы имели в виду под разумными сроками?

— По словам товарища Александрова — десять лет, в идеальных условиях.

— А в реальных условиях?

— Больше, поскольку ни одна система не может работать непрерывно такое время. Кроме того, потребуется специализированное программное обеспечение. Такого у меня нет. Его можно создать, но это само по себе требует труда бригады из трех программистов в течение года. С учетом затрат времени на отладку.

Внезапно хозяин кабинета переменил тему:

— Товарищ Александров доложил о своем намерении создать запас как необходимых устройств, так и запчастей к ним, чтобы хватило на много лет работы. Как по-вашему, он выполнил этот план?

— По прикидкам моих сотрудников, на двадцать лет вперед. Также Сергей Васильевич добавил, что за это время, вероятно, советская промышленность освоит производство аналогов. Может быть, не всех.

— Мне докладывали, что пока что использование вычислительной техники ограничено. Что нужно, чтобы его расширить?

— Люди. Нужны как обученные пользователи, так и программисты, то есть те, которые будут занииматься исключительно написанием программ.

— Мы подумаем над этим. Также хотелось бы знать...

Эта беседа была лишь частью задуманного. И притом малой частью. Намного больше времени было отведено на оценку прогнозов.

Странник, по обыкновению, не давал прямых советов. Большей частью, мнения выражались в форме: в другом мире дело обстояло так-то, вижу трудности, которых надо избегать, и препятствия, которые надо обойти. Особо подчеркивалась роль партийно-хозяйственной номенклатуры. Это было той силой, с с которой столкнулась партийная верхушка Китая. Там и тогда победили прагматики в главе с Дэн Сяо-пином. И не просто победили, но установили преемственность политики и экономики. Вот именно, преемственность. Но в мире Странника как раз номенклатура победила.

А еще существовали национальные проблемы. Уж кто-кто, а Сталин понимал всю их тяжесть. Когда-то нации объединялись, чтобы устоять перед внешней угрозой. А сейчас? Нет такого стимула. Национальные элиты спят и видят, как бы отъединиться, хорошо зная, что войной на них никто не пойдет — пока что. Значит, надо поработать над тем, чтобы не было этих национальных элит. И даже территориальных элит. Единый язык — еще не причина для того, чтобы не отделяться. Сталин хорошо знал, что в Сибири отчетливо раздаются голоса о ее самодостаточности. Мол, и без Москвы проживем. Чем можно бороться? Лишь экономической связанностью территорий. Чтобы любая область, не говоря уж о союзных республиках, знала твердо: без связей с другими областями не проживем, братцы. Национально-культурная автономия — вот что может стать средством, но будет ли ее достаточно?

Да, было над чем подумать.

Эпилог

В парке 'Сокольники' погода была точно такая же, как и тогда. Состояние здоровья — ну, такое же, как и в тот день. Уж точно сердце не щемило. Вот костюм был неподходящим...

Но возможности теми же не остались. Попытка залезть на 'склад' дала более чем малый результат. Там оказался тот самый набор одежды, та же обувь и тот же портфель. Все.

В безлюдном, как и тогда, уголке парка снова появился тот же седой человек, одетый точно так же, как и в момент, когда он перешел в свой мир. Переодевание не заняло и пяти минут. Одежда из другого мира исчезла, уйдя на 'склад'. В то же мгновение и доступ туда оказался закрытым. Рославлев потратил лишь долю секунды на проверку. Да, ничего не осталось.

До главного входа в 'Сокольники' было не более десяти минут ходьбы. Туда свежевозникший из ниоткуда прохожий и направился.

Жена оказалась дома. Выглядела она чуть удивленной и, пожалуй, обеспокоенной.

— Ты так быстро вернулся?

— Да, контракт накрылся.

— И тебе ничего не заплатили?

— Не-а.

— Представляешь, дело: та баночка икры, что ты дал, исчезла без следа. Как ее мыши съели. Уж я обыскалась.

Разумеется, мышей в квартире уже дано не было.

— Легко пришло — легко ушло, — небрежно махнул рукой муж. Про себя же он отметил, что, возможно, господином Тофилевым руководила не просто мелочность. Впрочем, проверка на экстрасенсорные способности еще предстояла.

Что делает любой нормальный человек, придя домой после отлучки? Понятное дело: проверяет электронную почту. Делать это на сотовом телефоне Рославлев так и не привык.

Домашний комп как был включенным, так таким и остался. Но почтовик чуть-чуть пополнился. И это был не только спам.

В электронном письме от отправителя mitofilev@mail.ru значилось:

Уважаемый Алексей Владимирович, вы не полностью выполнили условия нашего соглашения. После вашего отбытия война все же состоялась, пусть и не с Германией. Посему не считаю возможной выдачу вам обусловленного вознаграждения.

М.И.Т

— Нет, пожалуй, он все же мелочен, — подумал старый инженер. И начал выстукивать ответ:

Уважаемый Мефодий Исаевич, я ничуть не сомневался, что вознаграждения не получу. Ваши действия лишь подтверждают вашу репутацию.

А.В. Рославлев

Рутина домашнего проживания захватывает — тем более, что командировок больше не было и не предвиделось. И все же неожиданность случилась.

Сон был необычным: цветным, очень ярким и запомнившимся.

Это был, несомненно, фасад Большого театра. Площадь перед этим зданием была легко узнаваемой. Толпился народ, большей частью все в возрасте. Июльский полдень. Очень тепло, почти жарко.

Навстречу вышагивала супружеская пара. Сначала подумалось об ошибке. Но это было не так. Конечно, же, приближался Марк Перцовский — сильно постаревший, с чуть заметной хромотой, в гражданском, при орденах. В гражданском? Не совсем.

На голове у Перцовского был голубой берет. И еще бросилась в глаза тельняшка с голубыми полосками. Под руку он вел Валентину Кравченко, и ее тоже было легко узнать. Она погрузнела, но глаза были такими же ясными. Ее набор орденов виделся куда представительнее, чем у мужа. И она улыбалась — все той же улыбкой.

Черные глаза Перцовского полыхнули радостью узнавания.

— Игорь! — гаркнул он во всю глотку. — Борисов!!!

Идущий чуть в стороне полковник (тоже при всех регалиях) обернулся.

— Марк! Валенька! Как рад, что вы оба пришли!

Объятия. Валентину Петровну от души чмокнули в щечку.

Почему-то запомнилось: в толпе было много десантников. И все с уважением козыряли явно гражданским.

— Надо бы отметить, раз уж собрались... — рокотал чей-то начальственный бас.

Бросилась в глаза обувь. У всех гуляющих она была очень добротная. А местами (на женских ножках) даже красивая. Что до одежды, то она показалась не столько красивой, сколько разнообразной. Особенно на детях, а их тут было премного.

Да, обувь — вернейший показатель достатка.

И как раз на этом месте Рославлев проснулся. В голове покатились не особо связные мысли.

Тофилев не солгал: некоторая связь миров существует. Он лишь не сказал, что двусторонняя. Что же это было? День ВДВ? Или День победы?

Люди на площади выглядели празднично, одеты и обуты были не затрапезно. У них все в порядке? Похоже на то. Может быть, и у страны все в порядке? Отчасти его, Рославлева, усилиями.

Нехороший работодатель зажал условленное вознаграждение. Рославлев не солгал в электронном письме: он и вправду такого ожидал. Зато эта картинка другого мира навеяла явно положительные эмоции. Выходит, не зря работал.

В ночной темноте старик улыбнулся.

Конец третьей книги и цикла

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх