Каждый следующий раз, навещая Раледо, Пинг и Понг неизменно пополняли коллекцию музыкальных либо инструментов, либо произведений. Контингент слушателей совершенно другой, иное отношение и восприятие. Причем все старшие в гим-каэлесе после дня зимнего солнцестояния точно знали об "исполнении на стороне". На какой не понятно, но личности исполнителей более не вызывали споров и сомнений. "Галилео", радио и телевидение Глобал`Сейф набирало популярность, вторгаясь в повседневный быт. Студийное качество сильно отличалось от народного творчества, и понятие "клип" было пока в ходу только у одного исполнителя с именем Панг. Впрочем, отличный звук и картинка шли с прямых трансляций театральных и концертных представлений, на регулярной основе проходящих в Ламбаде. Сначала одна труппа, потом их, умеющих ориентироваться с современными музыкальными технологиями, становилось все больше и больше, как и концертных залов, братьев Ахлесеновского. Впрочем, дуот Панг не прекратил практику на каникулах и праздниках, но и только.
Годовые экзамены прошли в штатном режиме, почти.
Легат стоял скалой, ветер играл его забранными за спиной небесно-стальными волосами. За ним спиной к собравшимся в пику всем нагишом стояли Пинг и Понг. В руках жезлы с кисточками, то и дело распушающимися в такт никому доселе незнакомого марша "Прощание славянки", переименованного по случаю. Они дирижировали оркестровой центурией из воздушных конструктов. А за их спинами выпускники с поступающими на плечах маршировали мимо строя гитов. Перестроение рядом с тридцать вторыми, гордо держащими свой бараний стяг. Стазы, чеканя шаг, шли впереди, за ними, держась за руки, двигались млазы.
Выпускники, совершив прощальный проход, покинули Ихнессе. Следом под музыку Венца Орбисгратия и при его непосредственном участии состоялось два события. Первое — переплетение венка. Одни заменялись другими. Торжественная и одновременно трогательная церемония. Второе — раскрытие магического дара и первое знакомство новичков с Юнитас. Перед этим, конечно, росомах приняли в гиты и весь состав гимназиума продефилировал перед гимназистами. И во время этого, естественно, новички впервые познакомились с феями, будучи в объединении и воспринимая как общее к ним отношение, так и некоторую информацию по ним.
Юнитас, пятая цепь и гиты вместе с остальными стали свидетелями того, как феи сперва поставили праздничную елку, всем составом нарядив в гирлянды с игрушками под музыку дуота Панга и малиновый звон своих крылышек. А потом под бессмертную классику, когда маленькие сувенирчики, цепочками вылетающие из-под елки, наконец-то опустились каждому алсу в ладони, началось главное и самое незабываемое. Танец Любви. Рождение Ульев. Шесть пар сплетались вокруг вершин гексагона в таинстве продолжения рода. Вокруг же вились две разнополые змейки, ведомые Иэру и Аэнли. Спирали и бантики, ленты и вуали, непрерывное конфетти с крыльев. А шесть пар никого вокруг не замечали, сгорая в любовной страсти. Тут неизбежно в Юнитасе всплыли воспоминания братьев Эёух, помнящих нежность и хищность самозабвенно Танцующих Танец Любви и Продолжения Рода. Над всеми плескались в Аэре Пинг и Понг с ярко горящими кровью линиями на ладонях и(!) поперек груди, купаясь в свете тысяч лепестков лотоса, драгоценным камнем украшающего остановившего свое вращение Венца Орбисгратия, проливающего свет на Юнитас. Дуот Панг крутился звездами и сплетался лозами, игнорируя законы гравитации и аэродинамики, открывая щелочку в свои сердца супругов, а вовсе не побратимов, причем давних и неистово любящих супругов, что стало очередной сенсацией. Высвобождаемая ими чародейская энергия ручьями текла к шести другим парам, сплетаясь с их растворяющимися крыльями, формирующими Улья под щемящую сердца музыку из Vivaldi — Concerto for Sopranino Recorder in C Major RV443, сплетающуюся с мелодией фей. В конце все свечками взвились в небо. Пинг и Понг, обессилив, упали на роскошный лотос, ласково принявший их, а все феи эффектно взорвались облаком волшебной пыльцы, исчезнув вместе с Ульями и шестью парами бескрылых, уронивших последние капли на свои воплощающие Любовь Улья, свернувшиеся в плотные яйца.
Любовь пробила стену отчуждения, возникшую после вызвавшего бурю эмоций концерта, на котором со сцены всех обвинили в демонической жестокости и окунули в грязь, а так же показали причины постигших каэлес, мягко выражаясь, бед. Пинга и Понга стазы стали по-настоящему бояться и сторониться, памятуя о мимолетном взгляде Жнеца, мазнувшего интересом по происходящему у себя под боком. С памятной ночи дуот Панг начал спать только непосредственно на Венце Орбисгратия, изредка посещая интересных инструкторов или участвуя в понравившихся конкурсах, таких как изобразительное искусство — их общая картина воспроизводила кое-где знаменитую "Мону Лизу", расширяя ее голой чародейской силой до имэйджо, без специальных техник и красок не способной стать "с большой буквы". Общая идея та же, но лицо эльфийское, сильно похожее на Олкосианэ.
Дуот Панг стал исключением из правил, дразня рабской свободой. К чести педагогов никто не перешел к Жнецу. К сожалению, и не воспылал чувствами к "заслужившему свое" недодуоту. Круг общения резко сжался, чего, собственно, и добивались Пинг и Понг, по-прежнему находя время для сбора ягод в Венечье, но теперь малышей не баловали долгим улыбчивым присутствием — доставили корзины и отвалили. А так же со скрипом, но занимались, когда требовалась пара Хеапу, Имшу или Халю. Кстати, полосы шрамов стали четче, что окончательно отвратило дуота Эёуха, которому почти удалось пару раз зажать дута Панга ради извинений и объяснений, ставших невозможными после резкого осуждения старшими кровного брака, ходящего среди "западников" — тогда много дней подряд всем вдалбливали нормы морали. Брак священен, он между мужчиной и женщиной, все остальное допустимая похоть, в данном конкретном случае ставшая ужасным кощунством, с давних пор табу в Древе Ориентали. Побратимы — да, но не однополый брак, хотя разница с чисто физической точки зрения отсутствует, ведь и там, и там смешивается кровь. Любовь — прекрасное чувство, ей подвержены все, но брак призван продлевать род. В общем, на разных уровнях с сильным напором цео откладывали это в мозговую подкорку, всячески возбраняя, но напрямую не запрещая, просто предупреждая об изоляции со стороны общества и прочих минусах.
Свет, стекавший с реджис Кагифэ, смешивался с искрящейся пыльцой и ручьями дуота Панга, сыплясь манной небесной на зарождающиеся Улья — одно это обеляло Пинго и Понга. Завораживающее действо с сакральным смыслом благотворно сказалось на свидетельствующий Юнитас, возвеличивший парочку, что впустила в жизнь чудеса, как светлые, так и темные. Сразу стала понятна — для каждого участника в меру интеллекта — политическая ситуация и объявленный карантин, вернувший свежесть фруктов на трапезные столы, сладость меда и вкусность сока с нектаром (обильный травостой способствовал развитию пчеловодства).
На следующий год оркестр перешел в ведение остающегося в пятой цепи звена, а подарки стали взаимными — между алсами и феями, число которых пополнилось на девяносто шесть пар, впервые представленных после зачатия. Наряжали дерево тоже вместе, причем заранее, после ужина в доран от каждого звена по чуть-чуть игрушек. Типа новый год и день рожденья в одном флаконе.
Отношение к дуота Пангу не переходило черту мученика или святого, но ценность его советов выросла до небес, как и внимание к выражаемому отношению. Уж если Такие избегают общества коз, значит с ними реально что-то не так. В открытую их не тюкали и как от прокаженных не шарахались, однако обособление витало в воздухе как смрадный дым, не взирающий на выдающиеся успехи на учебном поприще, тем более как-то вянущие на фоне гим-каэлеса в целом, за год занявшим прочное первое место в рейтинге по результатам экзаменов. Титаническое психологическое давление на грани фола плюс выкипячивающие мозги усилия цео сплачивали коллектив, "в тайне" устремившийся стать достойным внимания Пинга и Понга, разочаровавшихся в козах по известно чьей вине. Ведь не даром же эти двое завалились в чужой кленовый зал и устроили там ритмичное инструментальное выступление, сыграв "транс" и что-то там еще, отлично настраивающее на атлетичное эллорашэ в такт бухающей мелодии, заглушающей хеки — позже даже подогнали научную базу, специально подобрав под тренировки и темп, и громкость, и инструменты. Хех, банально скопировали Панга от а до я!
Постепенно пара Енго-Эёух стала ревновать за внимание дуодека, оттягивающееся к Пангу при малейшем дуновении. Последний их дразнил и подтрунивал, раскачивая чужой авторитет, подорванный как-то в один из вечеров на учебном полигоне рядом с мэл-периметром на степной половине. Понг спровоцировал вопрос, а Пинг ответил, что, дескать, не хочет иметь дело с трусами, понимающими и признающими свою неправоту, но так и не решившимися ни в больничную палату прийти хотя бы проведать, ни извиниться, только слезы все время пускать некоторые и горазды. Безусловно, они благодарны за окно в чужой мир, сориентировавшее их, но они осквернили братские узы, вывернув себя наизнанку. Перед отцом, перед наставником, перед духовником — можно, порой нужно, но друзья это в другом краю. Как можно доверять что тем, что этим? О, вторые не умеют слушать дельных советов, зачем перед ними распинаться? Они вроде как поставили кумиром древнего героя, а сами ни в зуб ногой его не понимают. Они так и не приступили к плавательным тренировкам своих фениксов, момент упущен — им не получить боевую формацию как у тех, что сразились с драконами, ведь ради нее ныряют в жидкость. Как можно слушаться тех, кто сам не умеет слушать других? Отличать стеклянную пустышку от бриллианта? Смотреть прямо, а не по кустам прятаться?
В свои вторы годовые экзамены Пинг и Понг установили абсолютный рекорд по количеству набранных баллов, так и не попавших в сводную рейтинговую таблицу, но убедительно доказавших право свободного графика, которым некоторые попрекали двух сервов, вроде как зачисленных господином в алсы и на деле обязанных соответствовать. Перед самими экзаменами на, так сказать, репетиции, дуот Панг напросился к соболям на командные состязания, идеально влившись вместо самого слабого звена, стыдливо "курящего бамбук" в сторонке с деканами. Тогда был введен в эксплуатацию рэйдовый интерфейс из модулей, которые в состоянии спроектировать и создать сами гимы, готовящиеся стать гитами. Удобнейшая и полезнейшая штука, неоценимая для командира, коим почти мгновенно стал дуот, на голову разбивший противников, более чем на голову над ним возвышающихся. Панг доказал свою исключительность и показал всем, что остается тут лишь из прихоти, будь его воля, он бы "переехал" в другой лист или вообще не ссорился бы с царем, приняв его "приглашение". Прихоть прихотью, но сперва с одними не захотели расставаться, потом с другими, потом втянулись в ритм и попривыкли, обжились.
Представленное пополнение фей, кстати, сразу следом поселилось в Кронах братьях Ихнессе, а рой второго ветвления реджис Кагифэ перебрался на сам Ихнессе. Через пятнадцать лет, кстати, все они по весне четырьмя волнами разродились десятками Ульев, давших свет сотням новых фей.
Глава 14. Сновидения
— Сиди, — кладя ладонь на бедро.
— С-сижу, — сбив дыхание и сглотнув, боясь пошевелиться.
Черно-сизые тучи с оранжевыми клоками, простреливаемыми холодом молний, сорили пеплом, вгоняемым во все доступные щели жестким ветром, казалось, назло обходящим горный альков, не избежавшего пепла — его несли холодные воды, превратившие купальню в котел с серым месивом в тон хмари вокруг. Попа слышала эхо далекого рокота, глаз заметил покосившиеся плодовые деревья и осыпь, нависшую козырьком — явное вмешательство не позволило обвалу накрыть оплот чьего-то одиночества.
— Навь. Встретиться в яви пока не представляется возможным, Чако, — грустно. Пепельная вьюга омрачила горизонт.
— Понимаю...
— Ничего ты не понимаешь! — Вспылил я. Повинуясь воле, мрак рассеялся, как сдернули покрывало. Ра засветило из-за спин, показав голую предгорную степь, за которой начинался Бразхаон.
— Извини, Леон... — дернулся он как от пощечины. Прямая спина сгорбилась.
— Это ты меня прости, — виновато в голосе, ласково в руке, погладившей бедро.
Посидели. Помолчали. Он нежно накрыл мою кисть своей, дрожащей...
— Наше знакомство началось с конфуза, обернувшегося надругательством... — его пальцы чуть сжали мои, предотвращая, как ему казалось, готовую сорваться с моих губ фразу. — Над нами обоими. Ты все те месяцы предпочитал не видеть моего рвения, скрываясь в тумане магических наук, — слова давались ему с трудом. Вымученные. — Наш век долог, я предпочел выжидание и прогадал!.. Леон, это не признание в любви, надеюсь, ты понимаешь, какой след остается при любом исходе ритуала САРА... Годы, проведенные здесь, смирили меня с тягой к тебе. Не важно, в каком качестве, для меня не важно, — уточнил он, решившись провести мою руку до колена и обратно. — Тогда я действовал спонтанно, частично под влиянием... Теперь я готов повторить все осознанно... в меру моего представления.
— Почему ты не мыслишь своей жизни без меня, Чако? — Из такой же сгорбленной позы.
— Почему?.. — рассеянно переспросил он. — Ты стал моей путеводной звездой. Я не верил в твою смерть, ведь твоя боль эхом отдавалась в моей груди...
— Я не знал... — потрясенно прошептав. Действительно не представляя всех возможностей того серого плетения, и по ныне остающегося загадкой при всех произошедших изменениях — Арас умеет хранить тайны.
— Верю, — вдруг обхватив меня за плечо и прижав к себе. — Леон, столкнувшись с божественным, я потерял земные ориентиры, двигаясь по инерции. Ты юн, выпавшие на твою долю испытания закалили тебя. Не претендую на мудрость веков и знание множества граней жизни, — его оказавшийся проницательным голос осмелел достаточно, чтобы спина выпрямилась, и руки обрели твердость. — Но я готов предложить себя.
— А семья, Чако? Жена? Дети?
— Скажешь — заведу, — как само собой разумеющееся. Это не вязалось с разведенным панибратством...
— Ты не ответил на предыдущий вопрос, — отстраняясь. Он опять сгорбился.
— Я потерял смысл жизни и разуверился в глорах, — сипло выдал он, вслух признаваясь. Его горло свела боль, глаза защипало. — Рядом с Итолом я это осознал в полной мере, Леон. И мне завидно!.. — он хлопнул себя по другому бедру с обидой. — Боль скручивает меня всякий раз, когда я пытаюсь мысленно обратиться к тебе. Без твоего согласия... нет, не так... у меня нет внятного объяснения, — шмыгнув носом, он волевым усилием взял себя в руки, поиграв желваками и подвигав ушами. — А почему ты не хочешь принять меня? — Заикаясь из-за подрагивающей челюсти, произнес Чако.
— Странный разговор получается, — подняв взгляд на серую поволоку туч, зарядивших мелким дождиком. — Ты не можешь определиться, земного или небесного счастья хочешь, в жизни не зная ни того, ни другого.
