— Ни за что! — повторил он, делая еще один шаг. Граф де Лош был бледен. Руки его сжались в кулаки. — На этом чудовище!.. — продолжил он яростно.
— Шевалье! Сядьте! — скомандовал преосвященный Лодвейк, пять месяцев назад подписавший десять смертных приговоров своим родственникам.
Граф сел, но говорить не перестал:
— Да об этом все говорят! Все! Она даже родственников...
— Государям следует карать изменников, — холодно произнес кардинал. — Это их долг перед Богом и подданными. И здесь не имеют значения узы родства!
— Кажется, эти узы не имеют значения вовсе, — вскинул голову шевалье. Еще несколько свечей погасло, когда он вновь вскочил, взмахнув плащом.
— Вы не правы, Жорж, — продолжил увещевания кардинал Лотарингский, — у меня ведь много племянников...
— И кузен Генрих, — граф закусил губу. — Разве он не хотел бы этого брака?
Епископ Меца сидел неподвижно. Так вот в чем дело. Все эти громкие слова о "чудовищности" принцессы просто ревность. Что ж графа ждет приятный сюрприз. Строптивец начинал нравиться преосвященному Лодвейку, и он даже немного сочувствовал юноше, помня о том, как сам чуть было не отправился с Аньес к алтарю. Но зачем жениху об этом знать? Чем меньше он будет стремиться остаться в Релингене, тем лучше. Епископ Меца уселся поудобнее, с интересом наблюдая за дядей и племянником, и размышляя о том, что некоторые статьи брачного контракта надо поправить, дабы вознаградить графа де Лош за настоящие и будущие неудобства.
Меж тем кардинал Лотарингский не собирался сдаваться:
— В отличие от вас, граф, ваш кузен знает, что такое долг. И вступит в брак с той, на которую укажет семья.
— Семья? Вы, дядя, — с сарказмом продолжил юноша. — Какая радость для ее высочества... от того, что Генрих так верен долгу... Ведь она так любит кузена...
— Любить родственников — долг каждого христианина. Ее высочество, ваша тетушка, без сомнения, в полной мере обладает этой добродетелью, — перебил племянника кардинал, также поднимаясь с места. — А что касается брака... Что ж, кузина не в восторге от завтрашней церемонии. Но она знает о своем долге — подарить Релингену наследника.
— А мне в этом отводится роль племенного быка! — возмущенно выдохнул молодой человек, делая еще один шаг. К двери.
— Лучше было бы сравнить себя с ослом... по крайней мере — у него нет рогов, — бесстрастно произнес епископ Меца. Граф остановился. — Да, Шарль прав. Моей племяннице вряд ли понравится идея семейной жизни вдвоем. Более того, думаю, ни один мужчина, ставший ее мужем, не сумеет добиться ее благосклонности, — тон епископа оставался ровным. — Так что, скорее всего, жить вы будете раздельно и вести тот образ жизни, который вам более всего по душе. Никто не станет удерживать вас в Релингене, граф. Мы не чудовища, — с легкой иронией заметил он. — Я бы на вашем месте согласился. В конце концов — быть консортом не так уж плохо. А ваш сын, если вы постараетесь, конечно, будет истинным принцем Релинген. Вот брачный контракт. Вы получите к свадьбе сто тысяч экю, годовое содержание, еще сто тысяч экю, если родится девочка и двести — если будет мальчик. Ознакомьтесь и подпишите.
Кардинал Лотарингский удивленно хмыкнул. Такой щедрости от Релингенов он не ждал.
Епископ протянул бумагу молодому человеку. Шевалье взял лист, просмотрел его (в подсвечнике остались всего две горящие свечи, так что в комнате царили сумерки) и аккуратно разорвал на две части, а потом швырнул обрывки в камин.
— Я не шлюха, — процедил он, окидывая прелатов надменным взглядом. — Раз уж отказаться от этого брака у меня не больше шансов, чем получить чепчик от принцессы Релинген... так ведь, кажется, говорят?.. что ж, я готов. Ради семьи, — горько усмехнулся он, — дядюшки.
— Рад, что вы проявили благоразумие, Жорж, — кардинал отер испарину со лба. — Скоро я приду принять вашу исповедь.
Епископ Меца открыл дверь. На пороге показался офицер.
— Теперь у вас будет своя охрана, племянник.
Жорж-Мишель на миг прикрыл глаза.
— Мне сдать шпагу? — тихо спросил он, склоняясь над рукой епископа.
— Идите с миром, сын мой, — князь-архиепископ благословил молодого человека. — И, кстати, ваша невеста посылает вам свой портрет.
Если бы граф посмотрел прелату в лицо, то заметил бы улыбку.
— Как же глупа эта молодежь, — довольно громко добавил он, пока жених поневоле шел к двери. — Бедное дитя так любит цветы... кукол... поэзию...
Если граф де Лош и слышал последние слова епископа, по его виду сказать это было невозможно. Ни шаг, ни дыхание не сбились. Молодой человек держался неестественно прямо, будто шел не в спальню, а по меньшей мере в тюремную камеру.
— Ну, вот и все, — вздохнул кардинал.
— Осталось уговорить принцессу, — отозвался епископ, открывая бутылку.
* * *
Меж тем граф де Лош и де Бар не смирился со своим положением. Мысли, что ему придется делить ложе с чудовищем и прикрывать шалости кузена Гиза, не давали покоя, жгли словно овод и побуждали к немедленным действиям. Подойдя к двери и убедившись, что стал пленником, шевалье, недолго думая, сдернул с кровати простынь и покрывало и начал кинжалом кроить из них широкие ленты. Связал лоскутья и удовлетворенно вздохнул. Он верил в свою звезду, провидение и не собирался дожидаться свадьбы...
Под окном шумел поток, так что вылезть из своего окна граф не рискнул. К счастью, парапет был широк, а башенка в углу просто создана для веревки. Несколько окон светились ниже парапета. Граф де Лош с легкостью кошки преодолел расстояние до башенки и надежно привязал веревку. "Черт", — прошептал он, сообразив, что конец простыни обрывается на уровне второго этажа. "Придется лезть в окно", — подумал он, проверяя, как выходит из ножен кинжал.
В первом окне за столом сидела кучка офицеров. Во втором — перед шевалье предстала любовная сцена.
— Смерть Христова! — выругался граф, когда камень под его ногой обвалился. Шевалье перехватил веревку, попутно поймав рукой что-то мокрое, вроде травы. Дождь, превращающийся в ливень, не способствовал удачному спуску. Пережидая порыв, шевалье прижался к третьему окну. И вздохнул... Наконец-то ему повезло!
В комнате, в кресле у камина сидела дама в робе и читала. Жорж-Мишель вгляделся. Дама была юна, ее светлые волосы были зачесаны и убраны в косы. Что было лучше всего — больше в комнате никогда не было видно. Шевалье постучал в окно...
* * *
Принцесса Релинген вернулась от родственников, испытывая противоречивые чувства. Спать не хотелось. Она безропотно позволила себя раздеть, отослала камеристок и взяла в руки книгу. Смысл прочитанного не доходил до сознания принцессы, ибо все мысли ее высочества были заняты утренней свадьбой и при том весьма далеки от всего того, что обычно занимает невест. Принцесса Релинген размышляла, что ее судьба, ее любовь и долг — это ее княжество, а любовь к мужчине — не более, чем химера. Мужчины непостоянны, Релинген — вечен, герцог де Гиз со всей убедительностью это доказал. К счастью, рассуждала принцесса, ее новый жених ни на что не претендовал, мог подарить ей сына, не имел родных братьев и сестер, а также отца, который захотел бы вмешаться в дела Релингена, и, значит, ничто не могло препятствовать ей выполнить долг перед княжеством. Но все-таки жаль, что в ее жизни никогда не будет Ланселота, или Тристана, или Амадиса...
Как раз на этой возвышенной мысли даму прервали. Нет, никто бы не решился потревожить ее высочество накануне свадьбы. И стучали вовсе не в дверь. А в окно. Ничего странного в этом бы не было, если бы спальня не располагалась на третьем этаже. Стук повторился. Принцесса встала и отложила книгу.
— Карл! — верный охранник боком вошел в комнату, сжимая кинжал.
— Я открою, — бросила Агнеса, беря пистолет. Карл укоризненно покачал головой, но встал с другой стороны. Окно распахнулось.
Граф де Лош увидел даму, целящуюся из пистолета и офицера с кинжалом в руках. И чуть не выпустил веревку из рук. Он узнал даму с портрета.
— Боже!
Офицер мгновенно метнулся вперед, удерживая его за плечи.
— Кто вы? — резко произнесла дама.
— Я... Жорж де Лош, ваш жених, — сбивчиво произнес граф. — Я могу войти?
— Нет, лезьте обратно, — Агнеса просто растерялась. Такой... наглости... нет, сумасшествия... она не ждала. В окно к ней женихи пока не лазили.
— Не могу... вверху парапет, а веревка короткая, — обиделся граф и чихнул.
— Отпустить его, фройлен? — бесстрастно осведомился телохранитель. Слова офицера вывели даму из оцепенения.
— Ты что, с ума сошел! — возмутилась невеста, осознав вдруг, что может в очередной раз овдоветь, так и не став женою. — Помоги ему влезть!
— Цветы!.. — радостно воскликнула Агнеса, роняя пистолет и хватая мокрый куст, занесенный в комнату вместе с графом. Пистолет выстрелил. Шевалье Жорж-Мишель вздрогнул и вновь чихнул. Таким идиотом он себя чувствовал второй раз в жизни. Тогда он тоже пытался влезть в окно.
— Ой, вы же совсем промокли, — Агнеса бережно уложила мокрые ветки в кресло и резко дернула пуговицу дублета. — Карл, помоги сейчас же... А то он простудится... Сырой...
Несколько минут спустя граф с удивлением обнаружил на себе лишь роб принцессы Релинген.
— Вы сумасшедший! — восхищенно произнесла она, оглядывая дело рук своих — на полу лежала куча одежды, рядом кинжал и пистолет, в кресле — охапка цветов.
— Сейчас же ложитесь под одеяло! — скомандовала дама.
— Но... — попытался что-то сказать шевалье.
— Сейчас я вам вина дам — горячего, — принцесса подошла к жаровне и сняла с нее серебряный кувшинчик. — Иди, Карл, — распорядилась она, переливая горячий напиток в серебряный же кубок. — Вот, — с гордостью произнесла Агнеса. — А то заболеете, будете завтра на меня чихать.
Мысли о том, что жених, рискуя жизнью под проливным дождем, принес ей цветы, что этот настоящий мужчина, ничуть не похожий на сумасшедшего Карлоса, пьяного Иоганна-Бурхарда или надутого Гиза, станет завтра ее мужем, опьяняли Агнесу не хуже бокала вина.
В голове графа зашумело. Как зачарованный шевалье Жорж-Мишель наблюдал, как его невеста ставит кубок и забирается под одеяло.
— А... — протянул он.
— Что? — удивилась дама. — Не могу же я отправить вас на пол... вас и так теперь отогревать придется, — с упреком добавила она, придвигаясь ближе.
— Что это? — граф де Лош неожиданно почувствовал под рукой что-то жесткое.
— Это, — дама смущенно замолчала, — моя кукла... вы смеяться будете?
— Нет, мой котеночек, — машинально ответил граф. — Хорошая кукла... А она может спать на полу?
— Угу, — ответила принцесса, сталкивая игрушку вниз.
"Действительно, кукол любит", — подумал граф, не ощущая более под рукой ничего жесткого и холодного.
ГЛАВА 20
Утро вечера мудренее
Когда ближе к полуночи кардинал Лотарингский явился в комнату племянника, дабы принять его исповедь, комната была пуста. То есть, не совсем. На полу спальни валялся запыленный плащ графа, на стене весела его шпага, шляпа жениха тщетно пыталась прикрыть кровать, должно быть, вместо Бог весть куда подевавшихся простыней. Самого племянника кардинал Лотарингский обнаружить не смог.
Надо признать, Шарль де Лоррен произвел самые тщательные розыски. Прежде всего его преосвященство заглянул за ширму, затем внимательно осмотрел полог кровати, наконец, совершенно потеряв голову, заглянул под кровать. Жоржа-Мишеля не было даже там. Мысленно повторяя отборные ругательства, более приставшие пьяным рейтарам чем князю церкви, кардинал принялся осматривать увесившие стены шпалеры, — не скрывается ли где-нибудь под ними потайной ход, весьма некстати обнаруженный племянником? — однако и эта надежда оказалась тщетной. Об окне достойный прелат вспомнил только через час напряженных поисков.
Осмотр окна также не помог его преосвященству. Никакой веревки или иных следов строптивца Шарль де Лоррен не нашел, а посмотреть из окна налево — не догадался. По мнению его преосвященства, парапет под окном мог послужить разве что кошке, но никак не совершеннолетнему шевалье, и этот вывод доказывал, что кардинал не в силах был даже вообразить, на что способен человек, спасающийся от цепей Гименея.
Прелат утомленно опустился на табурет и задумался. Поверить, будто племянник мог сбежать из тщательно охраняемой комнаты, не оставив при этом следов и бросив оружие, было немыслимо. Гораздо более вероятным было предположение, будто князь-архиепископ, недовольный вызывающим поведением графа, решил поместить его в более надежное убежище, чем спальня, в убежище, расположенное где-нибудь в подвале замка, с крохотным оконцем под потолком и обшитой железом дверью.
Подобное обращение с племянником не могло радовать кардинала Лотарингского. Каких-нибудь полгода назад Шарль де Лоррен даже в страшном сне не смог бы вообразить, что Лодвейк способен на столь суровый поступок. К сожалению, за последние месяцы в Релингене произошло так много событий, что кардинал поостерегся высказывать архиепископу какое-либо неудовольствие. Вместо этого его преосвященство постарался как можно деликатнее выяснить у дальнего родственника и почти что друга, куда тот поместил его племянника, ибо необходимость принять исповедь у счастливого жениха настоятельно требует его встречи с графом.
— То есть как? — подскочил князь-архиепископ при первых же словах кардинала. — Графа нет в спальне? Уж не хотите ли вы сказать, будто ваш племянник бежал?!
Кардинал понял, что совершил ложный шаг, попытался возразить — его преосвященство Лодвейк не слушал. Чем-то напоминая грозовую тучу, сеньор Меца стремительно шагал к спальне графа де Лош.
Разбросанная одежда, шпага на стене, распахнутые ставни, бурный поток под окном... и отсутствие простыней на кровати...
— Все-таки удрал, стервец! — вырвалось у епископа. Шарль де Лоррен с ужасом смотрел на открытое окно.
— Надо бы осмотреть... реку... — тоном, ничем не напоминающий его обычный самоуверенный тон, пролепетал кардинал Лотарингский.
— Вы хотите сказать, что моя племянница так страшна, что благородный дворянин предпочел погубить и жизнь свою, и душу, лишь бы только избежать брака с ней? — взвился епископ. — Думайте, что говорите, черт побери!
По этим солдафонским словам, по этой несдержанности человека обычно любезного, Шарль де Лоррен догадался, до какого возбуждения дошел епископ Меца. А, догадавшись, ужаснулся.
"Бедный мальчик!" — сокрушался кардинал, пока князь-архиепископ отдавал приказы проверить конюшни, ворота, осмотреть закоулки замка и окруженный высокой стеной парк. "И бедная женщина!" — через несколько мгновений вспомнил о вдовствующей графине де Бар кардинал Лотарингский. Потерять мужа и единственного сына. Утратить последнюю радость в жизни.
