Стащив с себя и с неё рубахи, вывожу на палубу. Солнышко взошло. Греет. День будет жаркий. Подвожу к борту, показываю, рассказываю, присев на корточки, о блоках. Она внимательно слушает, нагибается. И ойкает, сразу присев: таким вздохом нашей команды "мореплавателей" можно наполнять паруса фрегатов. А взглядами — кипятить котлы пароходов.
Сидит рядом, вся красная, слов не слышит.
— Ты снова боишься?
— Нет! Просто... ну... стыдно...
— Тебе стыдно слуг? А собак, птичек, ангелов божьих...?
Она вздыхает, багровеет. И снова встаёт "в наклонку".
— Эй, на руле! Не спать! Дерева валять собрался?!
Рулевой так увлёкся зрелищем, что чуть не загнал яхту в береговой мыс.
— Вот видишь: тебе достаточно просто встать правильно, а я чуть не потерял целый корабль. По пристани прогуляешься — пол-флота на дно пойдёт.
Ещё красная, но уже улыбается. Отвлекаю внимание деталями крепежа рангоута и, когда она уже успокоилась, негромко требую:
— Не поворачивайся. Наш матрос. Сидит на борту. Подойди сзади. Улыбнись. Пни ногой в спину.
— Но... он же свалится в реку!
— Он умеет плавать. Тебе будет полезно посмотреть. В помощь кинешь конец.
— "Конец"? Чего?
— Вон там — бухта... э-э-э моток. Верёвки. Кидай изо всех сил.
— А... а за что? Ну... пнуть?
— За то. Что ты так решила. Княгиня выкинула в реку непонравившегося ей слугу.
— Но... Он же... хороший.
— Он смотрит на тебя. С вожделением. Мне не нравится. Достаточно?
Не понимает. Поняла. Расцвела.
— Тебя... тебе это... ты... заметил?
Вот так, радостно подошла к парню на борту, встала рядом, спросила о причине всплеска посреди реки, и когда тот, совершенно одурев от вида, от близости нагих девичьих ляжек... и всего... ну... между, выше и рядом... перед носом... машинально отвёл глаза — пнула. Парень только булькнул. Без звука.
— Человек за бортом!
— Вот теперь ты прав. Только не уточнил: глупый человек. Который вздумал пялиться на мою девку.
Ростишка, чуть ли не с хохотом кидает канат. Не долетает, но матрос уже "охолонул", глотнув волжской водицы. Вспомнил производственные навыки, догнал сажёнками конец. Вытаскиваю утопленника на борт. "Морские выражения", готовые сорваться с его языка, умирают, не покидая прямой кишки. Видимо, от предупреждающих гримас шкипера за моей спиной.
Укладываемся на ряднине перед мачтой — загораем. Совершенно не людское занятие: никто в "Святой Руси" не загорает. А уж женщина из вятших... этого не может быть никогда.
Загорелая княгиня — визуальное выражение тотальной военной катастрофы. Разгром, набег, полон... Бедствие.
Она лежит рядом, закинув руки за голову, раздвинув коленки навстречу поднимающемуся солнцу, чему-то улыбается с закрытыми глазами.
— Солнышку радуешься?
— А? Да. Нет. Оказывается, я могу нравиться.
— Что в этом удивительного?
— Раньше... такого не было. Все либо кланялись, либо в пол смотрели, либо... как на курёнка, когда ему голову скручивают.
— Ты выросла.
— А ещё... я для тебя... ну... значу. Ты замечаешь. Кто как на меня смотрит. Тебе это... ну... не всё равно.
Повернувшись к ней, осторожно провожу ладонью по её телу. Горячая. Жаркая снаружи от солнца, жаркая от чувств изнутри.
— Ты выросла. И становишься красавицей.
— Становлюсь. В твоих руках. В "лапах Зверя Лютого".
И не открывая глаз, чуть нервно:
— Возьми меня. Здесь. Сейчас. Пожалуйста.
Точно — выросла. И не только в мышечной массе.
— А... парни увидят...
— Мой господин боится? Слуг, птичек, ангелов?
Насмешница. Вздумала меня передразнивать. Осторожно переваливаюсь на неё. И под нижними реями поставленных парусов вижу ошалевшие лица моим морячков. Ростя, закинув голову, тоже их видит, и начинает "звучать". Громко, страстно и разнообразно комментируя вслух наши движения и её ощущения. Парни, оба красные, старательно отворачиваются, разглядывают проходящие мимо берега. Один — левый, другой — правый.
Факеншит! А вперёд никто не смотрит! Поймаем топляк или влетим на мель. Остаётся только надеяться на божью помощь.
Бог — помог. В смысле: мы с Ростишкой кончили одновременно и выразительно. А морячки-речники не утопили кораблик. Чисто случайно, по воле божьей.
Потом пикник на лесном берегу тихого речного залива. Уроки плаванья. Захожу в воду, кладу её животом на мои вытянутые руки:
— Давай. Лягушкой.
Брасс. Самое простое и самое экономичное. На скорость ей не плавать. Но выплыть — обязана. Из любой ситуации. Я так хочу. Опять же: судьба Саксонии и прочей там... Германии.
Захожу всё глубже. Она визжит. Не то от восторга, не то от страха. Лезет по мне вверх, уцепившись за шею. При нашей разницы в росте, не достаёт дна. И не надо. Плавать следует в приповерхностном слое. Там, часто, ещё и теплее.
— Отпусти мою шею и плыви к берегу.
— Н-н-н...
— Буду кидать с борта на верёвке. Ты — можешь. Всё. По моей воле. Плыви.
Плывёт. Безобразно, "грязно", не технично. На грани контролируемой паники. Измученный восторг, когда смогла встать ногами на дно.
Повторяем. В разных вариантах. Навык становится с каждым разом лучше, но мышц — нет. Дыхалка устанавливается, а грести нечем.
— На сегодня всё. Завтра повтор. У меня дела — возьмёшь Цыбу. Повторять будешь сама — так никто не умеет.
— А можно... маму взять?
Факеншит! Эта змеюка... Софочка нынче дерьмо за лежачими в больничке убирает. Уход за болящими и смердящими — исконно-посконное занятие дам из высшего общества. Они это подвигом называют. И балдеют. Как от сладкого. Типа: наливаются благочестием по самые ноздри. Глядишь, и Софочка на билет в "кущи небесные" заработает. Хотя вряд ли: по её грехам... у нас столько дерьма не сыщется.
— Зачем?
— Я хочу... ну... чтоб она увидела. Что я умею такое... Она же тоже никогда так...
— Хорошо. Тогда ещё Трифу. Ей отдохнуть надо. Книжку почитаете. И Ивашку. Для безопасности.
Парням, по прибытию, я выдал по жетону. Для посещения элитного "весёлого дома". Они так там "сбросили пар"... Был бы пароход — взорвался бы. Софья, донельзя обрадованная "милостью дочки", вела себя "тише травы, ниже воды" — не жаловалась, не командовала, даже пыталась услужить. Ивашко обойдя округу и убедившись в отсутствии опасностей, дремал на берегу, дамы плескались, а Ростислава показывала новое умение. Похвалы и восторги товарок возбуждали её честолюбие, она заплывала всё дальше и дальше. Дважды чуть не утонула. Я её обругал, конечно, но не сильно — иначе не выучится. Большую реку не переплывёт, но на воде продержится.
Я ошибся. Тот побег по карнизу башни из заточения, о котором я вспоминал, привёл её к Лабе. Ростислава сумела осилить эту, весьма не маленькую, реку. Не такую, как у Гамбурга, конечно, но тоже вполне. Когда по берегу рыщет смерть, сил у пловца прибавляется. Для успеха нужны минимальные навыки. И — бесстрашие.
Каждый раз способность моей бюрократии отрабатывать экстремальные ситуации меня удивляет. Этого ж ничего не было! — А вот...
"Заработало!" — в восторге кричал кот Матроскин.
Собрать торговый караван за тридевять земель — занятие очень... изощрённое. С учётом всеобщей неопределённости, с необходимостью предусмотреть разные варианты развития событий...
"Домашняя дума — в дорогу не годится" — русская народная мудрость. А другой — нету.
Причём "Саксонский проект" не был единственной "головной болью". Одновременно мы осваивали огромное пространство между Волгой и Сухоной, продвигались вниз по Северной Двине.
Отчего я временами впадал в панику: на западе, к югу от Ильменя шла уже война. Если наши действия будут восприняты как исполнение воли Боголюбского, то по нам так вдарят...! Пять сотен гридней городового полка Новгорода пробьют Волгу насквозь. До Всеволжска включительно. Это не ватажки ушкуйников, их и суздальские остановить не смогут. А если хотя бы полсотни — выжгут все мои погосты в том регионе.
Возможность такого удара определяется их внутренним состоянием и их представлениями о моих силах и намерениях. То и другое известно крайне смутно и непрерывно меняется. Единственное чётко понятное: моё желание выбить новгородцев из Заладожья, закрыть им северный торг. В ближайшие три-пять лет.
Одновременно шло присоединение обширных территорий эрзя. Где теперь нужно построить, организовать, сделать кучу... разного. Нарастало напряжение во внезапно обнищавшей Булгарии. Что должно было дать отдачу и по нам. Вопрос — какую? Не решалась тема Приволжской орды. Кыпчаки безобразничали, а без покоя на Волге я не мог начать поставки коранов в халифат и, соответственно, не получал денег.
Накатывали внутренние технические пробемы. Пришлось скандально выйти из булатов. Не складывалась новая амальгама на зеркалах. Постоянного внимания требовала семеноводческая работа. У Прокуя случился прорыв в турбиностроении. Он визжал, ругался и плакал. То — от успехов, то — наоборот.
Короче: "Саксонский проект" был важным для меня, но в общем ряду текущих забот — один из десятка. Так что я не мог проводить с Ростиславой всё своё время. Только "свободную минутку". Показал как плавать — дальше с помощниками. Но начинать новый курс нужно самому.
— Росток, ты мне нужна. Раздевайся.
— О... вот так сразу? Я... не готова...
— Ты обязалась исполнить по слову моему. Делай.
Смотрит выжидательно. Потом начинает себя поглаживать, потягивается, поворачивается, кокетливо улыбается через плечо... Занятия в зеркальном зале не прошли даром. Кое-чему, и не только танцевальным па — выучилась. Увы, не сейчас.
— Вот костюм для верховой езды — одевай.
* * *
Есть три варианта женской езды на лошади. Боковая посадка в дамском седле. Такого седла в природе пока нет. Верховая посадка с продёргиванием заднего подола между ног на переднюю луку. Так будут ездить европейские аристократические дамы до времён Екатерины Медичи. Потом эта королева Франции введёт для своих фрейлин панталоны. Чем очень огорчит придворных кавалеров. Третий вариант — мужской костюм. Замечу, дело не в штанах: женщины у степняков, у арабов, китаянки — штаны носят, но верхом массово не ездят.
В России отношение к явлению "баба на коне" — очень отрицательное. Столетиями. Уже и в 19 в. воспринимается как крайняя форма разврата:
"Музыку ездят слушать, верхом на лошадях катаются.
— Как же это верхом, Михайло Данилыч? — спросила Аксинья Захаровна.— Это мне, старухе, что-то уж и не понять! Неужели и девицы и молодицы на конях верхом?
— Верхом, Аксинья Захаровна,— отвечал Снежков.
— Ай, срам какой! — вскрикнула Аксинья Захаровна, всплеснув руками.— В штанах?
— Зачем в штанах, Аксинья Захаровна? — отвечал Михайло Данилыч, удивленный словами будущей тещи.
— Платье для того особое шьют, длинное, с хвостом аршина на два. А на коней боком садятся.
Девушки зарделись. Аграфена Петровна строгим взглядом окинула рассказчика".
Оценки староверов 19 в., помимо чисто традиционных стереотипов, имеют медицинскую составляющую. Верховая езда приводит к ритмичному приливу крови в область малого таза. Что вызывает возбуждение тамошних нервных окончаний. В 21 в. выездка используется для лечения фригидности, в "средневековых" романах аристократки, практикующие верховые прогулки, частенько вступают в любовную связь с сопровождающими их кавалерами. Или — слугами.
Размявшись и разогревшись, высокородные дамы, не всегда, но достаточно часто, принимали "на десерт" конюха или грума. Для комплектности мероприятия. Эти категории слуг ("около-конские") упоминаются в любовных романах наряду с "около-постельными" пажами, лакеями и менестрелями. А не, например, сторожа, дворники или плотники.
Конечно, эффект наблюдается после лёгкой прогулки уже освоившей седло пациентки. После 12-часовой непрерывной скачки отвращение вызывает сама мысль о... Нет, не только о том, о чём вы подумали. Сползая с седла просто думать о необходимости стоять, сидеть, лежать, ходить, говорить, существовать... вызывает ненависть.
Коллеги! Если вам хочется "быстрой и частой любви" — осваивайте конкур. Хотя, конечно, прежде чем вам дадут доступ к телу лошади госпожи, столько навоза перетаскать придётся!
У меня тут "особого платья с хвостом" не предвидится. Облегчённый вариант "костюма степняка": кафтан с разрезом сзади, довольно короткая рубашка с косым воротом, шаровары, сапожки, шапка. Ростишка с любопытством рассматривает комплект одежды, облачается.
Переход на мужской костюм для неё прошёл незаметно — слишком много в тот момент было других потрясений. В нормальных условиях... срам и позор. Ни одна нормальная русская женщина мужскую одежду не наденет — сгорит со стыда.
Напомню: одно из обоснований сатанизма Жанны Дарк — ношение ею мужской одежды. Это же — средство психологического давления. Ей то выдавали женскую одежду, то отбирали, оставляя только мужскую. Отчего главная героиня Франции плакала.
Коллегши! Если вы принародно "вскочили и поскакали", то клеймо "б...дь" появляется, по общему мнению, на вашем лбу незамедлительно. Вне зависимость от ваших добрых или недобрых дел. Дальше придётся долго и нудно доказывать, что "я не такая, я жду трамвая". Поскольку оппоненты сильны, изобретательны и многочисленны, то... они смогут доказать свою правоту.
* * *
— Вот тебе, Росток, лошадка. Игрушечная. Деревянная. Седло высокое немецкое. Десять раз влезть-слезть. А вот тебе конюх. Салманом звать.
Поворачиваюсь и ухожу. Но — недалеко. Я её — вижу, она меня — нет.
Внешность Салмана... головка домиком, зубки заборчиком... видно, что девушка боится его страшно. Не удивительно: от его оскала матёрые мужики разбегаются. А он неотрывно смотрит на неё и начинает гадко улыбаться.
Вчера полвечера тренировал, по моему приказу, мерзко-похотливую ухмылку перед зеркалом. Результат я принял только с третьей попытки. Дэв. Пылающий сладострастием... Б-р-р... В кошмаре приснится — уписаешься.
Юная княгиня решительно подходит к деревянному конику. И в недоумении замирает: это не пони, не тарпан, это скорее, аналог чего-то типа шайра или ардена. Першеронов ещё в природе нет. Но и эти — метр шестьдесят в холке. А у неё — "полтора метра с кепкой". Всего. Стремена высоко подвязаны: по её росту, когда она будет сидеть в седле. Есть способы влезть. Надо знать "как". А она просто пытается задрать повыше ногу, вставить в стремя, уцепиться, не видя, за высокие луки седла.
— Э... Позволит ли юная госпожа помочь?
Салман уже стоит рядом, вполне сдержано предлагает помощь. А иначе — никак! Не влезть. Она скупо кивает, снова поворачивает лицо к седлу.
Сзади, сквозь щель в двери, через которую я подсматриваю, хорошо видно движение Салмана: его левая ложится на плечо наездницы, а правая... проскакивает под ягодицу задранной, вставленной в стремя ноги. Промежность "юной госпожи" оказывается в ладони здоровенного "конюха-урода". Который начинает размеренно сжимать руку.
