Обошли бурелом — начался густой и высокий подлесок, через который тварь продраться тоже не смогла. Я вообще не уверен, что с ним можно было справиться без мачете. Потом опять встретились коварные елки. В итоге, когда отыскали более-менее приемлемую дорогу, закат уже догорал. Пора было устраиваться на ночлег. Острый слух время от времени ловил плеск воды поблизости, и я повел остальных туда.
Осточертевший кустарник наконец-то закончился, и перед нами раскинулась неожиданно крупная река. Нет, особенно широкой она не была — видали и пошире. Ну, может быть, какой-нибудь среднестатистический европеец назвал бы ее большой — у них там все главные водные артерии примерно такого масштаба. Так, метров двести. Но все равно — непривычно. В этом мире мне приходилось сталкиваться только с несерьезными речками. Надеюсь, цель твари находится не на другой стороне — иначе не представляю, как мы будем форсировать эту преграду. Плавает косатка-скорпион откровенно плохо, в озере держалась у берегов, где помельче. Скорее прыгала по дну, чем плавала. Ей и грести-то особенно нечем: паучьи лапы к такому почти не приспособлены, хвост сильно изогнут, а грести рукой — ну, это даже не смешно.
Погода стремительно портилась. К ночи небо заволокли тяжелые тучи, вдалеке пророкотал громовой раскат. Здесь, на открытом месте, дул резкий пронизывающий ветер, под его порывами гнулись и обреченно шептали верхушки деревьев. Так сразу и не скажешь, что лето на дворе. Звитка съежилась и посильнее закуталась в лохмотья.
— Кажется, дождь собирается... — протянул я.
Пошли вдоль берега, чтобы найти местечко получше. Похоже, спать нам сегодня в сырости.
Опять полыхнуло в облаках, лениво заворчал гром. И мне показалось, будто на его фоне я услышал что-то еще. Не смог понять, что именно. Но насторожился.
И точно — через пару минут от воды донесся сдавленный вскрик. А за ним — какая-то возня.
Берег здесь был невысоким, но крутым и кое-где обрывистым. Я ускорил шаг, пригнувшись, и вскоре на пляже у самой кромки воды разглядел... банальную драку, как в подворотне спального района.
На галечнике сцепились трое. Мужик, по здешним меркам прилично одетый, и двое каких-то тощих оборванцев. По всему выходило, что местные маргиналы решили слегка поправить свое финансовое положение. Или просто восстановить справедливость в том виде, как сами ее понимают. Жертва нападения, однако, в долгу не оставалась. Только что "потерпевший" дал пинка одному доходяге, отправив его в короткий полет, повалил второго, прижал его ногой к земле и что было сил лупил по башке дубиной. Тот лишь вяло трепыхался под ступней. Почему-то совершенно молча. Без мата, без воплей от боли. Слышалось только тяжелое дыхание мужика и размеренные глухие удары.
Между тем другой гопник медленно, пошатываясь, вставал. Я отметил, насколько истрепались его рубаха и штаны. Видать, совсем уж нищета. Кое-где из-под лохмотьев проглядывало голое тело. И как ему не холодно на таком ветру, если даже у меня кончики ушей временами подмерзают?
"Потерпевший" вспомнил о втором маргинале, подскочил к нему и знатно, с разворота, влепил палкой по роже. Тот опять отлетел и рухнул навзничь. Нокаут, пожалуй? Хотя нет, голодранец сумел меня удивить: тут же, не говоря ни слова, зашевелился, изогнулся и сел. Подняться ему мужик не дал. Удары градом посыпались на гопника, а тот сипел и пытался перехватить дубину.
Небо разорвала вспышка молнии, по листве забарабанили крупные капли. И тут я увидел, что не все налетчики спустились к воде. Один из них прятался в кустах неподалеку. А сейчас он неуклюже целился из лука, собираясь выстрелить в мужика. Вот подлая сволочь!
Попадет или нет — я дожидаться не стал. Не надо бы лезть, но... Рванулся к нему и шибанул по рукам плашмя мечом. Неудавшийся Робин Гуд чуть не упал, выронил лук, захрипел и обернулся.
Тут меня по-настоящему пробрало. Оборванец тупо пялился бельмами абсолютно пустых глаз.
Глава 22. Живое и тленное
Цепенея от ужаса, я отшатнулся. Мгновенно различил множество деталей: синюшно-багровые пятна и гниющие язвы на коже, вонь протухшего мяса, левая щека, изъеденная червями... Ладно, какие-то признаки еще можно было списать на болезнь — всякое бывает. Но все вместе... А самое главное — этот мутный, бессмысленный взгляд. Будто стекляшки вставили.
Бродяга однозначно не был живым. Ему полагалось бы лежать где-нибудь под кустом и мирно разлагаться, но покойник начхать хотел на такие условности, как смерть. Всем своим видом он опровергал замшелые стереотипы на тему спокойных и безобидных мертвецов.
Тут он качнулся и махнул рукой, едва не зацепив меня ногтями. Я пришел в себя и рубанул по гнилому торсу. Судя по всему, глаза, затянутые белесой пеленой, оказались вполне даже зрячими.
В нос ударил сильный запах падали, из раны медленно потекла черная вонючая жижа. Ну и гадость!
Гопник-мертвяк потянулся к ножу, который висел у него на поясе. Э, нет, еще чего! Лезвие меча рассекло ему предплечье. Я немного не попал, хотел повредить кисть, но и так сойдет. Покойник глухо булькнул и снова отмахнулся длинными ногтями. Эй, стой, это моя фишка!
Бросив меч, выхватил самодельное копье и с разбегу пробил им грудь мертвеца, ближе к шее. Палка треснула, но выдержала. Насадив труп на острие, рывком приподнял его и швырнул в кусты. Подоспевшая оттуда тварь мощно обрушила свою клешню на дохлого налетчика. И принялась вбивать ему лицо в затылок, словно кувалдой. После четвертого удара громко хрустнуло, из-под клешни брызнуло тухлятиной. Брезгливо отряхивая лапу, химера осторожно поползла к реке. Я же почувствовал, как стынет в животе ледяной ком. Прямо за ее хвостом поднимался тот же лучник. Без головы. Лишь кусочки черепа болтались на лоскутах кожи, да отвисла набекрень нижняя челюсть. Из шеи торчал обломок кости.
Обезглавленный труп снова забулькал, выплескивая прелую слизь. Качнулся, вытянув руки. Набок вывалился распухший язык, которому больше не мешали щеки. Мать моя женщина! И как уничтожить... вот это?
Никогда не боялся покойников. Хоть и учился не в медицинском вузе. Но раньше они не пытались ходить — по крайней мере, при мне.
Химера только разворачивалась, сминая кусты, а недобитая падаль уже бросилась на меня. Успел отскочить — мертвяк по инерции пролетел мимо и запутался в ветвях. Меня обдало такой волной гнилостного смрада, что чуть не вывернуло наизнанку. Закашлявшись и пытаясь проглотить желчь, я пропустил момент: шею вдруг словно опалило справа. По коже потекло теплое. Вашу ж мать, еще один!
Откуда появился новый доходяга, я так и не понял. Он навалился на меня, пытаясь сбить с ног, и вцепился зубами в хламиду. Прокусить ее, конечно, не смог, но очень старался. Недолго думая, я изо всех сил врезал ему кулаком по челюсти. Влажно хлюпнуло, плешивая голова мотнулась, выпуская мои лохмотья. Костяшки немилосердно саднили. Ободрал...
Пихнул труп коленом, подхватил с земли меч. Несколько взмахов — и клинок увяз между позвонками! Насилу выдернул. Вот черт! Какой-то уж чересчур активный дохляк — даром что без оружия, в отличие от других!
Разрубленная до кости шея не беспокоила мертвеца совершенно. Безголовый таки вылез из кустов и ринулся на помощь собрату — но толку от него было мало. Еще пара мгновений — и кусаку снесла черная туша. Замолотила клешней и лапами, превращая покойного в неаппетитную тухлую отбивную. Допрыгался.
Пока косатка-скорпион разбиралась с "активистом", я занялся недобитком. Он, несмотря на отвратную внешность и тошнотворную вонь, большой опасности уже не представлял. Лишившись рожи вместе с глазами и ушами, много не навоюешь. Без мозга обычно тоже, но тут уж закон природы сплоховал.
Завизжала ведьма — метрах в десяти. Я отвлекся, и ослепший труп чуть не пропорол мне бедро ножиком, которым наугад размахивал во все стороны. Нет, что-то рано я его списал со счетов!
Прыгнул, обходя мертвяка, и от души поддал ему ногой под зад. Тот потерял равновесие и сунулся в дерево ошметками шеи. Так, теперь скорее! Ткнув его копьем, я навалился всем весом, с хрустом продавливая наконечник между ребрами. Вначале шло туго, потом стало заметно легче — копье вонзилось в землю, пришпилив дохлого гопника, будто экспонат в сомнительной коллекции. Не теряя времени, я замахал мечом, стараясь попадать по суставам. Без ног не побегает!
Через несколько минут я остановился, тяжело дыша. Ох, нелегкая это работа — расчленять труп! Особенно когда он дергается, не теряя надежды встать и снова наброситься на тебя. С трудом разрубил один коленный сустав, второй — только до половины. Еще удалось перебить пару сухожилий и отсечь синюшные кисти рук. Устроил, так сказать, радикальный маникюр. А то больно уж мне покойничьи ногти не понравились.
Бросился к реке, чтобы помочь "потерпевшему". Оказалось, что он и сам почти справился, но я все же решил влезть. Хуже не будет. Подсечкой сбил гнилого вояку и с ходу начал кромсать его клинком. Случайно распорол брюхо — и сполна наглотался неповторимых миазмов разложения. Давясь и кашляя, все-таки сумел за десяток суматошных ударов отделить руку в локте и ступню. На большее меня не хватило. Не беда, этот инвалид и так на ладан дышит. Ну, точнее, дышал бы, если бы мог.
Кинулся обратно, проверить, как там дела. Химера тем временем закончила расправляться с излишне бодрым дохляком. И потихоньку уползала в лес. Зачем? О, должно быть, не желает светиться перед тем мужиком. Ну что ж, правильно. Мирный контакт не помешает — хотя бы узнать, что это здесь было вообще. И много ли дальше такого. В компании же с гигантским членистоногим монстром... Ну, понятно. Шансы на то, что удастся нормально переговорить, стремятся к нулю. А если что-то пойдет не так — тварь рядом. Вот умница же, однако.
Груда тухлого мяса, которая осталась от перемолотого трупа, все еще шевелилась. Я с некоторой опаской приблизился к ней, оставив пока своего мертвеца корчиться на копье. Нет, точно уже не восстанет. От опорно-двигательной системы остались только намеки. Сплошь порванные мышцы и дробленые кости, конечностей вообще не видно. Неплохо работает хитиновая мясорубка.
Сзади раздался шорох. Резко метнувшись вправо, я круто развернулся, чиркнув клинком по веткам.
Неподалеку, приподняв руки ладонями вперед, стоял тот самый мужик, на которого напали некрогопники. При виде меча он слегка отпрянул и забормотал что-то, судя по интонациям — миролюбивое.
— Ну начинается, — тихонько проворчал я. Потому что из реплики этого неудачливого аборигена не понял вообще ни слова.
Тут боковое зрение уловило какое-то подозрительное движение. Точно — отсеченные кисти пытались ползать! Перебирали пальцами, цеплялись за траву и тянулись к нам. К живым. Скривившись, я принялся снова пачкать меч гнильем, не выпуская "потерпевшего" из виду. Пришлось нашинковать мертвячьи руки фактически до состояния фарша — только тогда неугомонные конечности наконец присмирели. Просто немыслимо. На удивление живучие трупы здесь.
Адреналиновое напряжение постепенно спадало, оставляя сухость во рту вперемешку с легкой дрожью. И лес, к которому я давно привык, вдруг показался очень чужим и враждебным.
С неба уже лился полноценный дождь. Одежда намокла, но сейчас было как-то без разницы. Не самая большая проблема.
Мужик тем временем осторожно приблизился и перерубил топором в колене ногу трупа, которая продолжала дергаться, словно в конвульсиях. Потом так же аккуратно положил инструмент на траву, снова что-то сказал. И действительно — незнакомый язык. Да что ж такое-то.
Произношение чем-то восточным отдает. Сам "потерпевший" скуластый, с широким лицом и короткой бородкой. Кожа в сумерках выглядит смугловатой. На татарина похож. Одежда при ближайшем рассмотрении показалась непривычной: рукава расшиты странными узорами, а воротник оплетен чем-то, похожим на побеги плюща. Стоит спокойно, не дергается, хотя и заметно, что напряжен.
— Привет, — буркнул я. Надо ж как-то налаживать общение.
Мужик слегка приоткрыл рот и почесал пятерней густую шевелюру. Потом снова обратился с каким-то вопросом.
— Не понимаю, — с досадой бросил я, направляясь снова к реке. Не хватало еще, чтобы покойные расползлись куда-нибудь. За подмогой, например.
Пока рубил позвоночник, стараясь не забрызгаться гнилью, посматривать по сторонам и при этом не дышать, призадумался о грустном. Труп, придавленный сапогом, пытался еще огрызаться, но был не очень-то в состоянии. Неплохо его дубинкой отделали. Нос набок и расплющен, челюсть свернута, переломов, судя по всему, не сосчитаешь. А теперь клинком ему, уроду, клинком!
Вот, наверное, никак теперь не выяснить, что это за пакость и много ли рядом такого. Ну черт возьми, а! Только я решил, что освоил здешнюю речь хотя бы на базовом уровне, как опять придется на пальцах объясняться. С другой стороны, глупо было рассчитывать, что все аборигены-люди говорят на одном языке. Земной опыт должен был навести на совсем другие выводы. Язык тех же эльфов, например, принципиально отличается — просто у них встроенный дешифратор. Снова, наверное, сказалась моя инерция мышления. Ну что ж, учтем. Выходит, учиться мне еще и учиться. И еще раз учиться.
Нарочито неторопливо ко мне приблизился "потерпевший". Что ж ему все неймется? Не дошло еще, что я, как говорится, ни бельмеса в местном наречии?
— С северу ты приходил? — неожиданно и совершенно внятно проговорил мужик. — Не понимал сразу тебя. Сартак зовусь.
Я чуть меч не выронил. Ого. Да тут у нас полиглот! Чудесно. Причем акцента почти не слышно даже, хотя речь и звучит как-то неестественно.
Тут он слегка переменился в лице и озадаченно выдал:
— Видать, эльф ты! Мое уважение тебе, сын звезд.
Я машинально провел рукой по капюшону хламиды. Нет, уши не торчат. А, вот оно что! Стемнело же. И, очевидно, он приметил, как горят мои глаза. Слава богу, что к длинноухим гадам здесь, кажется, население лояльно настроено. Ну логично, эльфов все любят. Не то что троллей.
— Привет, — не стал оригинальничать я. — Я Тринитротолуол. Из Перистальтики.
— А где женщина? — вежливо поинтересовался мужик.
— Какая женщина? — не понял я.
— Та, кто с тобой приходила, — невозмутимо уточнил он.
Тьфу ты, он про Звитку же! А действительно, куда ведьма делась? Неужели слиняла под шумок? И куда она здесь одна собралась? Идиоту ведь понятно, что края тут какие-то не особо дружелюбные.
— Эй, Звитка! Звитка! — громко позвал я. Ну не дура же она, в конце концов?
Кусты метрах в семи от нас подозрительно зашевелились. Мужик нахмурился и покрепче перехватил дубинку.
— Тут я, — донесся оттуда голос ведьмы, а затем вылезла и она сама. Мокрая и дрожащая, вся в грязи — самого разнесчастного вида, в общем. Ей бы в тепло сейчас, да только где его взять... Даже костер не разведешь.
Вновь сверкнула молния, и женщину смог разглядеть не только я. Абориген, который назвался Сартаком, кивнул и заметно расслабился.
— Дохлых, которые ходят, здесь больше нет? — задал я животрепещущий вопрос. Наверняка косатка-скорпион дала бы знать, если наткнулась на кого-то из них, но все же.
