— Как ты разговариваешь с Повелителем Вселенной... — хотел было грозно осадить зарвавшуюся монахиню Глеб, но голос дал петуха, и фраза прозвучала неубедительно.
— Не кричи, бывший князь Глеб, — медленно, ровно ответила Евфросинья. — Молись лучше.
— Вот ты бы и помолилась за меня, — выдавил Глеб через кривую ухмылку.
— Нельзя молиться за Иуду, Богородица не велит, — ни одна черта не дрогнула на лице Евфросиньи. Ни гнева, ни сожаления, ничего. Бывшему князю стало вдруг так жутко, что и не передать. Будто в лицо пахнуло смертным холодом. — Всё у вас?
— Скажи, великая колдунья, — вдруг спросил Бату-хан, в свою очередь без перевода поняв смысл сказанного. — Скажи, смогу ли я покорить всю землю урусскую?
— Не всю, но сможешь. Будет тебе позволено, — в полутьме глаза настоятельницы мерцали, будто светились изнутри. Теперь они говорили с Бату без переводчика, он по-монгольски, она по-русски, тем не менее странным образом понимая друг друга.
— Кем позволено?
— Господом нашим, кем же ещё, — еле заметно усмехнулась Евфросинья.
— Тогда скажи ещё, дойду ли я до последнего моря?
— А вот этому не бывать.
— Тогда и мне скажи, матушка, — совершенно неожиданно для себя самого встрял Глеб. — Стану ли я князем Рязанским али Владимирским?
— Не о княжестве думать надобно тебе, бывший русич Глеб, — обратила на него свой взор женщина. — Путь твой земной закончен почти, и искупить содеянное вряд ли возможно.
— Сожги её, Повелитель! — сдавленно зашипел Глеб. — Это ведьма, она несчастье накличет на твою голову, сожги гнездо колдовское!
Хлёсткий удар нагайки оборвал речь бывшего князя.
— Разве я велел тебе говорить? — спросил Бату-хан.
— Прости, о великий хан! — пал в ноги Повелителю Глеб, разом отрезвев. Сейчас, вот сейчас он всей шкурой ощутил, насколько близко было зловещее пророчество к исполнению.
— Прощаю и на этот раз, — холодно произнёс Бату. — Если откроешь рот ещё раз, вечером получишь сорок палок. Что касается "сожги"...
Бату кивнул, и сзади к нему подступил Пайдар. Бату-хан выбрал из предложенных деревянную бирку-пайцзу, украшенную резьбой, но подумав, положил её назад и взял серебряную.
— Как любит говорить наш мудрый Сыбудай, если не знаешь, как поступить, спроси совета у дурака и сделай наоборот, и то решение будет самое правильное. Отныне этот дом и все, кто в нём находятся, неприкосновенны, и пусть никто не смеет переступать порог его без личного моего приказа!
Бату-хан обвёл глазами склонённые головы. Теперь он не сомневался, что урусские шаманы и в самом деле кое-что могут. Во всяком случае, эта женщина точно предсказала судьбу бывшего князя Глеба.
...
* * *
-... Всё погибло, княже. Всё сожжено до основания. Позавчера ещё взяли Владимир поганые, а вчера и Суздаль тож. Ведь рати никакой в Суздале не было, по твоему указу.
Гонец стоял, пошатываясь, склонив голову. Проскакать за сутки столько вёрст дело нешуточное...
В большой палате царило молчание, которое смело можно было назвать гробовым. Князья и бояре сидели, не в силах переварить, принять страшную весть. Как же так? Ведь завтра поутру должна была выступить в поход могучая рать, и уже двенадцатого было бы всё кончено... Как же так?
— Кто... — князь Георгий с трудом сглотнул. — Кто уцелел?
Гонец понурился ещё сильнее.
— Никто, княже. Князь Всеволод сражался геройски, да одолели его поганые и казнили по приказу безбожного Батыги. Князь Мстислав убит в бою, равно как и воевода Пётр. Княгиню же Агафью и молодых княгинь с княжичами тоже убили поганые, вместе со всеми, кто в церкви был. Прости за правду.
Князь Георгий откинулся к стене, закрыл глаза.
— Иди... Иди же!
Гонец молча поклонился и вышел вон, тяжело ступая. Все молчали. Долгое, долгое молчание.
— Все идите... Завтра, всё завтра... — заговорил князь Георгий Всеволодович. — Завтра... Да идите же!
— Скорбим с тобой, брате, — как можно мягче произнёс князь Ярослав. — Однако на завтрашнее утро поход был назначен. Решать надобно сейчас.
— Поход... — князь Георгий будто глотал кашу. — Поход... Идите, други, не в силах я... Завтра, всё завтра...
Зашевелились бояре и князья, бормоча слова сочувствия. Громко зарыдал молодой суздалец, оставивший во Владимире всех родных. Понадеялись на крепость стен и силу князя Георгия... Что теперь?
— Василько, Ярослав, останьтесь вы, — по-прежнему не открывая глаз, проговорил князь Георгий. — И ты, Олекса Петрович, останься. Прав ты, брате — кое-что прямо сейчас решить надобно.
...
Что значит всё-таки великий князь, думал Василько. Ведь только что получил известие о гибели всей семьи. Сыновья, невестки со внуками и сама княгиня Агафья... Другой бы пластом лежал, рыдал в три ручья, а он вот справился. И даже голос почти не дрожит...
— Вот так, брате. Придётся выю свою склонить, не до гордыни нынче. Надеюсь я на тебя крепко. Сперва в Полоцк, а далее в Литву езжай. Проси войска, сколько дадут, и тысячей копий не брезгуй.
— Да не маленький я, зачем такие подробности? — поморщился князь Ярослав.
— Ладно, ладно... Попросят злато-серебро за услуги ратные, обещай сколько возможно. Далее... Ну, с Новгородом я сам перетолковать должен. Хотя бы не лично, в посланиях связаться. Но надежды мало, прямо скажем. Не в ладу с нами господа новогородцы, обиды затаили... Теперь ты, Олекса Петрович. Поедешь к Михаилу в Чернигов, не то Киев, или где он сейчас обретается. Возьмёшь голубей дюжину самолучших, дабы связь была бесперебойной. Скажешь Ропше — я велел.
— Хорошо, княже.
— Так и скажи ему, Михаилу — согласен на твои условия.
Олекса Петрович, боярин из Галича-Мерьского, кивнул. Дело предстояло важное.
— А ежели скажет он, изменились теперь те условия?
Князь Георгий смотрел в стол.
— Тогда обещай ему, что запросит.
Боярин снова кивнул.
— А много запросит чересчур?
Георгий Всеволодович помрачнел ещё больше.
— Не запросит, чай. Хитрый лис, знает — выполняют токмо те договоры, кои выгоду обоим сторонам несут. Пусть одному меньше, другому больше.
Вскинул голову.
— Да пустое всё. Где договоры, а где мы сейчас. Значит, так передай тогда — согласен на ВСЕ твои условия.
...
-... Напрасно ты так думаешь, мой Бату. Да, одной опасности мы избежали. Но это не значит, что можно расслабиться на мягких подушках. Поверь, я знаю эти дела — судьба часто наносит герою удар в спину, когда он уже ощущает во рту вкус победы.
— Хорошо, мой мудрый Сыбудай. Мы не будем расслабляться. Но воины мои ропщут, добыча далеко не так велика, как им мечталось, потери же многочисленны. Почти четверть выступивших в поход уже покинули этот мир.
Лицо старого монгола было непроницаемо.
— А кто говорит, что надо отказываться от добычи? Наоборот. Теперь следует разослать твои тумены во все стороны. Стены других здешних городов не столь крепки, как у Владимира, и падут гораздо легче. Рисунок где?
Бату-хан кивнул, и тотчас советник Пайдар расстелил на столике-дастархане большой шёлковый свиток, пёстро расписанный — карту Руси, изделие китайских учёных, которых Бату-хан мудро захватил с собой. Карта была составлена тщательно, перед самым походом, сколько одних купцов пришлось опросить для этого, не перечесть...
— Пусть Джебе двинет свои непобедимые тумены на этот город Перислаб, и дальше на запад. Тангкут, Кадан, Бури и Пайдар пусть пройдут на восток и северо-восток, к вот этим городам, — старый монгол растопыренной пятернёй указал на синие пятна с подписями, означавшие Галич-Мерьский и Нижний Новгород. А вот эти города, — старик указал на Ростов и Ярославль, — пусть возьмёт храбрый Бурундай. Так будет справедливо и полезно для дела. Никто не уйдёт обиженным, и добычи хватит на всех.
— Вот как? — Бату-хан отпил из чаши. — А как же коназ Горги? Ты что-то говорил про осторожность...
— Да, мой Бату. Именно поэтому ты дашь Бурундаю под начало пять туменов.
Брови молодого монгола поползли вверх.
— Не удивляйся, мой дорогой Бату. Пусть я буду всю оставшуюся жизнь ходить без халата, в бараньей безрукавке на голое тело, если коназ Горги не сидит в тамошних лесах.
Бату-хан помолчал, размышляя.
— Но если это так, Бурундай здорово рискует. У коназа Горги должна уже собраться немалая сила.
Сыбудай не глядя протянул руку вбок и принял от раба-слуги пиалу с чаем.
— Пять туменов славных монгольских всадников не так-то просто разгромить, мой Бату. И на этот случай у тебя есть твой старый Сыбудай. Ну и, разумеется, всё остальное войско должно быть у тебя под рукой.
...
— Ну, брате, прощай.
Князь Ярослав сидел на буланом коньке, закутанный в тёмный дорожный плащ, скрывавший кольчугу. Три десятка всадников личной охраны, удерживая в поводу запасных коней, почтительно ожидали.
Два брата стояли напротив друг друга и смотрели. У князя Георгия щемило сердце. Увидятся ли они ещё раз?
— Может, возьмёшь всё же сотню охранную? — спросил он нарочито ворчливо, стараясь скрыть волнение. — Мало ли татей по лесам сейчас шмыгает...
— От татей и этими силами отобьёмся, — чуть улыбнулся Ярослав. — А вот от татар и тысячи мало будет. Нет, брате. Малым отрядом ещё пройдём мы, сотней же никак. Где корму взять? Зима...
Снова помолчали.
— Ладно, поеду, — князь Ярослав потоптался, преодолевая вдруг возникшее желание разлаписто обнять брата. Давно, ох, давно так-то не делал он...
— Держись!
Князь Ярослав вскочил на коня, и не оглядываясь, поехал прочь. Витязи охраны тоже разом тронулись вослед, едва князь проехал мимо. Георгию Всеволодовичу вдруг страшно захотелось крикнуть брату вдогонку: "Ярко!"... Как в детстве крикнуть, звонко, чтобы обернулся брат. Но не крикнул, сдержался. А в распахнутые настежь ворота уже вытягивалась змеёй невеликая дружина, по два всадника в ряд, и князя Ярослава было уже не видать.
...
-...Ничего, княже. Никаких вестей. Как вымерли все...
— Типун тебе на язык! Ступай! — рявкнул князь Михаил.
Осаженный грозным окриком почтарь выкатился вон задом, кладя поклоны. Князь с хрустом ломал пальцы.
— Что пишет князь Даниил? — боярин Фёдор сидел на лавке, разглядывая свеженаписанный свиток на жёлтом пергаменте.
— Всё то же. Мол, собираю рать в Галиче и Перемышле, но возникли трудности, опять же с деньгами туго... Отговорки, короче. Хитёр, ох, как змей хитёр князь Даниил...
— Хитрость и ум не одно и то же, Михаил Всеволодович. Как бы сам себя не перехитрил князь Даниил. А полочане что отписали?
— А ничего не отписали, — криво усмехнулся Михаил. — Как в колодец письмо кинуто. Ну, дай-кось свиток-то, чего написал...
Князь прочёл текст, составленный боярином, далеко относя его от глаз.
— Ну, всё так написал... Ежели и это за душу не возьмёт господ новогородцев, так и не знаю уже... Отправляй немедля.
— Сделаю, княже.
Когда боярин Фёдор вышел, князь встал и нервно заходил по комнате. Время текло неудержимо. Сегодня уже четырнадцатое февраля, и вот уже несколько дней не было никаких вестей из Ростова, откуда на Козельск была налажена голубиная почта. От Козельска письма шли уже другим голубем, прямо в Чернигов, а оттуда при нужде гонцом в Киев. Последняя депеша была от восьмого числа, и в ней сообщалось, что "град стольный Владимир в осаде стоит". И всё, на этом сведения кончались.
Князь широко шагнул к столу, присел на лавку, взяв перо и пергамент, пододвинул к себе чернильницу. Бросив перо, вновь вскочил и принялся мерить углы комнаты.
Время, время! Как опытный полководец Михаил Всеволодович понимал — вот сейчас, немедля, надо бы идти на подмогу Георгию и всем, кто собрался под его началом. Если бы подошла сегодня, или хоть завтра рать с Галича и Перемышля, под командованием князя Даниила, можно было бы выступить в поход. Пока полчища Батыя скованы под Владимиром, можно беспрепятственно провести войско к Ростову, на соединение с Георгием. Ударить разом, прижать к стенам города и уничтожить! Но делать это надо быстро, очень быстро. Завтра, нет, сегодня. Нет, вчера!
Князь вновь сел к столу и принялся быстро писать, брызгая кое-где чернилами:
"Здрав будь, князь Даниил Романович. Немало удивлён ответом твоим. Или ты не ведаешь, что нынче промедление смерти подобно?.."
...
* * *
— Здрав будь, великий князь!
— И тебе доброго здоровья и долгих лет, славный князь Ярослав Всеволодович! Проходите, гости дорогие, всей душой рады видеть! Вот уж не ждали, не гадали!
Вышагивая по переходу, ведущему в гостевую палату, Брячислав Василькович, князь Полоцкий, усмехнулся про себя. Вот как, значит... Уже и великими князьями величают. Должно быть, крепкая нужда пришла... Но вслух, разумеется, не сказал, и даже бровью не повёл.
Ярослав Всеволодович, в свою очередь, невозмутимо улыбался. Полоцкое княжество, конечно, теперь уже не то, что было ещё не так давно. Да, полочане первыми сбросили руку Киева со своего плеча. И тем положили начало распаду великой державы. А теперь сами чешут затылок. Немцы давят...
Да, и в этом тоже их вина, князей полоцких. В лето шесть тысяч шестьсот девяносто четвёртое от сотворения мира к молодому полоцкому князю Володше, вместе с купцами из германского города Бремена прибыли с миссией латинские монахи. Они смиренно испрашивали у князя разрешения проповедовать слово божье среди язычников — подданных князя, живущих в низовьях Двины. Они были такие правильные, такие честные, умом и кроткой святостью светились их глаза...
"Пусть язычники станут молиться хотя и не православному, но всё-таки Христу. Важно чтобы не было помех торговле и вовремя платилась дань. А в случае чего, всегда можно послать войско и навести порядок" — так, или иначе рассуждал Володша, но не почувствовал князь в словах смиренных монахов наличие у них зловещего плана, угрожающего безопасности Полоцка и всем русским землям. Благосклонность к латинским монахам была продиктована торговыми интересами. Полоцким купцам были выгодны таможенные льготы, предоставляемые Бременом и Любеком. Монахи не только получили разрешение, но и богатые подарки. Где были глаза, и чем были забиты головы полочан, и князя Володши в первую очередь?
Когда хватились, было поздно. В устье Двины встал немецкий город Рига, в окружении каменных замков. Старый епископ Мейнард умер, а новый — Бертольд к полоцкому князю уже не поехал. Для обороны от Полоцка и ливов, рижским епископом был учрежден рыцарский Орден Братьев Рыцарей Христовых, коих все уже звали не иначе, как орденом Меченосцев.
Впрочем, можно ещё было повернуть дело вспять. Немцы не считали ливов-язычников за людей и без всяких церемоний пускали в ход мечи, по поводу и без повода. Примученные невыносимым гнётом, ливы готовы были восстать по первому зову князя Володши. Прозрев наконец, князь отправил гонцов в Новгород и Плесков, призывая вместе выступить на немцев, покуда не укрепились они окончательно, не перекрыли выходы русским купцам в море.
В 1203 году от рождества Христова, как здесь уже привыкли считать на немецкий манер, всё было готово к походу. Однако новгородцы ещё надеялись, что меченосцы дальше берегов Двины не пойдут. Они вспомнили полочанам старую обиду — как Всеслав Чародей снял колокола с новгородской Софии, и в поход не пошли. Володша без них взял несколько замков и на подступах к Риге, у крепости Гольм решил испытать осадные машины. Напротив стены поставили все пять машин, а за ними в готовности к штурму войско. Пленные немцы, обслуживавшие орудия, что-то сделали с ними, и залп полетел в обратную сторону. Погибло пятнадцать полочан, но моральный эффект был гораздо больше. Пока княжеское войско было в растерянности, открылись ворота замка, и атака рыцарской конницы оказалась успешной. Сражение было проиграно.
