Зверь Лютый. Книга 20. Столократия

Девушка попыталась скрыться в лесу, Вечкенза спрыгнул с коня и бросился за ней.

Эрзя не берут в жёны мокшу. Но он ведь не "в замуж" её приглашал! Догнал, схватил за плечо, сорвал платок... и одурел. Увидев перед собой улыбающееся лицо молодого кыпчака.

Дальше он ничего не видел и не слышал, потому что с плотным мешком на голове — это затруднительно.

Вечером, когда Вечкенза не вернулся в охотничий лагерь, его попытались искать. Поиски ночью в лесу... Утром был найден его конь и потерянная мокшанская подвеска. Следы нападавших вели на юг, к мокше.

Две недели поисковые команды метались по эрзянско-мокшанскому порубежью, стремясь к югу и частично — к юго-западу. Следы были потеряны: следопыты лесовиков не столь хороши в степях и лугах. Разговоры ничего не дали: мокши — ничего не видели. Или — не хотели говорить. Дело дошло до ссор и вооружённых столкновений.

Наконец, безуспешные поиски закончились, команды вернулись к Пичаю. Инязор понял, что ему подсунули ложный след. Но куда ведёт настоящий? И нужно ли идти по нему?

Ещё в первую ночь Мазава, пытаясь утешить опечаленного мужа, намекнула:

— Жаль Вечкензу. Он был храбр. Но, дорогой, у тебя есть ещё трое сыновей. Они станут достойными продолжателями рода, верными помощниками и наследниками твоего кудо. Тебе нужно больше ими заниматься. И показывать свою любовь к ним — людям.

Тщетно скрываемое удовольствие женщины от пропажи пасынка, уверенность в его гибели, радость от открывшейся перспективы для её сыновей — могли быть уликой. А могли — и нет.

Два следа — мокша и Мазава, оказались чрезмерной нагрузкой для мудрости Пичая. Да и то сказать: если Вечкенза умер, то зачем ссорится с матерью своих наследников? Даже если она и причастна. Чтобы потерять всё?

"Если не знаешь что делать — не делай ничего" — очень давняя мудрость.

Вечкенза не умер. О чём часто жалел. Куджа обошёл земли мокши с востока, успешно привёз добычу в свой аил и отдал "оленя" на забаву своим "волчатам". Всё, что может придти в головы полуголодным стойбищным мальчишкам в части игр с рабом — было исполнено. Кроме, конечно, членовредительства! Ата не велел.

Помочиться на голову самодовольному сынку врага... каждый. Каждое утро, каждый вечер. Погонять его связанного, с мешком на голове, плетями... привязать к коню и поскакать по степи... сунуть головой в бочажок и не давать подняться... травить собаками, пока он не свалится обессилевший, дрожащий от страха... трахнуть живую игрушку оленьим хвостиком... просто трахнуть... привязать верёвкой к дереву и бросить под ноги осиное гнездо... и хохотать, глядя на его прыжки... измазать с головы до пят свежим навозом и оставить связанным на солнышке для мух... приставить к его глазу нож... или — раскалённый прут... или — не к глазу... заставить жрать землю... или — дерьмо... сунуть за шиворот горящий уголёк... или горсть муравьёв... обсудить как именно лучше отрезать... или прижечь... любую часть мяса раба... привязать к здоровенному колесу телеги и пустить с горки... запрячь в телегу и погонять...

Каждый. Каждое утро, каждый вечер. И бить, бить, бить... просто проходя мимо. Не так сидит, не так глядит, не так дышит...

— Ули ханын данки! А-ай!

— "Слава великому хану!" надо произносить правильно, через два "н". Ханнын. Ползи. От этой юрты до той кибитки. На брюхе. Через вон ту кучу навоза.

В коше было мало взрослых мужчин. И много подростков. Им было не важно — что представляет из себя брошенная им на забаву двуногая зверушка, какая у неё... "предыстория". Важно, что этот предмет позволял им удовлетворить свой инстинкт социализации.

Через полтысячи лет европеец будет писать о судьбе русского полона, взятого татарами:

"Они отдают пленников своим юношам для забавы, как бросают зайца своре собак".

Юноши хвастали друг перед другом своей изобретательностью, силой, меткостью... Всем тем, что позволяло получить уважение, занять более высокое положение в стайной иерархии "молодых волчат" становища.

— Я — самый сильный мужчина в становище!

— Нет, я самый сильный!

— Ты — самый сильный. А я — самый сильный мужчина. Я сегодня трахнул нашего Зю шесть раз! Попробуй, повтори.

Вечкензу держали на привязи возле шатра. Кормили вместе с собаками. Часто — вообще не кормили. Ночью он не мог спать — комары. А днём ему не давали спать малолетние хозяева.

Ещё в начале Куджа велел обрить и одеть раба в женское платье. Первое — оскорбление для аристократа, второе — смертельное оскорбление для каждого мужчины.

Можешь оскорбляться. Но сидя в колодках, на привязи у кибитки, когда каждый мимо проходящий шкет бьёт камчой или палкой, таскает за уши, кидает свежим навозом или камнями, задирает тебе подол и щиплет, выкручивая, выворачивая твоё мясо, везде, где ему пришло в голову... быстро научаешься говорить правильно: "ханнын". Через два "н".

Для Вечкензы, сына и наследника Ине ("Великий"), привыкшего к любви, уважению окружающих — перемена в его участи была... катастрофической.

Нет, как всякий мужчина, как будущий воин — он умел терпеть боль, знал — как побороть страх, но... Это же не смертельная схватка с могучим медведем! Который может тебя опрокинуть, вырвать мясо из твоего тела, сломать хребет ударом лапы. Опасность, к которой ты готов.

На такую схватку идёшь с оружием, с верными товарищами, с опытными наставниками-охотниками. Знаешь, что с тобой может случиться. Что может сделать медведь, что должен сделать ты.

Но никто не знает, какую новую забавную игру придумают ребятишки этого коша. И ты ничего не можешь сделать. Потому что сил нет даже говорить, даже ругаться, даже плакать. Только слабое нытьё. Когда больно, когда страшно. Всегда. В редкие минуты покоя уже не вспоминается прошлое, дом, подвиги. Вообще — не думается. Пустой взгляд, пустая голова. Ступор. С непрерывной болью в разных местах тела.

Есть — отвага, есть — стойкость. Это несколько разные качества. Вечкенза был отважен. Дома, среди своих.

"На миру — и смерть красна" — не только русская мудрость.

А вот стойкости в одиночестве...

* * *

Есть боль победы — она возвышает. "Да, мне было больно. Но я перетерпел и победил! Я — герой!".

Есть боль поражения — она озлобляет. "Да, мне больно, да, нас побили. Но я смою моё поражение их кровью! Я отомщу! Я буду героем!".

Есть боль бесконечного, безнадёжного унижения. Этот опыт не смывается ничем. "Вот так было. Вот так есть. Вот так будет всегда". И очевидное продолжение: "Я — не герой, я — никогда не стану героем". Никогда. Всегда. Вечно.

Есть эффективный "отбеливатель" — собственная смерть. "Дальше — тишина". Но и для этого нужны силы, решимость.

"Дерьмом грязь не вымыть".

А сил — нет. Ни на что.

* * *

Вот в таком состоянии Николай нашёл "наследного принца Мордовии".

— С Куджой проблемы были? Не пытался и — деньги взять, и — товар у себя оставить?

— Нет. Наоборот. Был счастлив, что от этого... "оленя" избавился. Он же боится, что узнают Пичай или Башкорд. Поэтому-то "оленя" обрил и девкой одел. Но, вроде бы, пока тихо. Он уходить собирается. То ли — на Дон, то ли — на Волгу. А если эта история дойдёт до Башкорда — ему голову оторвут.

"Глаз орла"... Хорошее свойство. Полезное. Для степняка. Правителю нужно другое — "глаз обезьяны". Глаз слабой, голой, бесхвостой обезьяны. Которая скачет на крокодиле, у стремени которой бегут князь-волки. А она смотрит и думает. Видит. Не леса и моря, не слонов и медведей — это интересно и полезно, но не столь важно. Важно — видеть других обезьян. Это — самое главное. Это самое — опасное. И — самое полезное. Не золото-диаманты, не звери-птицы — люди. Люди вокруг тебя.

Пять лет я ходил уже по этой земле, по "Святой Руси". Ходил и смотрел. Мне интересны люди. И я смотрел на них. Они были разные. Лесовики Фанг и Могутка, степняки Чарджи и Алу... Я их — видел, я — о них думал. Я пытался их понять. Я — их.

Множество коллег пытаются объяснить, втолковать, навязать... аборигенам своё. Для меня это вторично. Сначала — понять человека. Научиться говорить на его языке, говорить те слова, которые затрагивают его душу. Если ты понял его — сможешь объяснить ему своё. И уже не важно что именно: почему надо мыть руки перед едой или как построить самолёт. Все тайны ядерного синтеза бессмысленны, если он не понимает тебя. Потому что ты не понимаешь его.

Я стремился понять здешних людей. Обращал внимание на мелочи: состояние обуви, целостность и состав одежды, повадки, жестикуляция, мимика, интонации... Чужесть всего этого средневекового рядом с моим, с детства впитанным, способствовала восприятию. Перед моими глазами проходили сотни персонажей, я не отворачивался презрительно, не плевался от мерзости этой... "святорусской жизни" — запоминал, накапливал опыт. И, всё чаще, интуиция подсказывала: от этого человека следует ожидать чего-то вот такого. Не детально — направление, дорогу.

Через семь лет в мой шатёр в излучине Дона вошёл толстый половецкий хан в богатом парчовом халате. Неуклюже поклонился.

— Э... Достопочтенный Айуан не узнаёт меня? Моё имя — Куджа. Куджа-хан.

Я был потрясён. Вместо оставшегося в памяти нищего, прокалённого солнцем, нервного, голодного бродяги, недостоверно изображающего из себя удачливого торговца, передо мной на кошме сидел богато одетый, с увешанными драгоценными "гайками" пальцами, рыхлый, чуть смуглый повелитель орды. Восседал. Источая ауру властности, вельможности. Только глаза остались прежними: быстрый, скачущий взгляд охотника, выискивающего цель, мгновенное замирание, острое вглядывание в возможную добычу, и вновь скольжение вокруг в поисках опасности.

"Глаз обезьяны" не ошибся. Я искал человека для непростого дела. Мне повезло — я нашёл Куджу. И ему повезло — я дал ему шанс. Шанс стать чем-то. Выглядывая подходящего человека на торжище возле городка Пичая, я совершенно не думал о дальнейшей судьбе "похитителя принца". Лишь бы сделал и не болтал. Но интуиция выбрала не просто успешного людолова, а "персонаж с перспективами".

Получив кучу серебра (около 5 кг), Куджа не кинулся их пропивать или хвастать, а аккуратно проехался по соседним ордам, прикупая скот, навестил городки порубежья, запасся хлебом и осенью ушёл на Волгу в тамошнюю орду. Серебро он тратил осторожно, создав себе славу человека обеспеченного, но прижимистого. Зимой, после разгрома Башкорда и его орды, часть кошей кинулась спасаться по его следам. Он оказался первым в этом потоке "выскочивших из под топора". Что принесло ему славу прозорливого вождя. Куджа помогал беглецам. Что создало ему славу человека отзывчивого, заботящегося о народе. Через год он стал куренным. "Апа".

Наша тогдашняя встреча произвела на него впечатление. Он узнал — куда надо смотреть. Мои интересы на Волге затрагивали всё больше людей там, не была исключением и Приволжская орда. Хан думал по-старому, "как с дедов-прадедов", а Куджа знал, чётко ощущал новизну и опасность, исходящие от меня. Ему снова пришлось бежать — дальше на юг.

Грузинские летописи пишут о "дербентских кипчаках", Куджа говорил — Терки, теркская орда.

Когда Конча (хан Кончак) поднял священное семихвостое знамя кипчаков, собрал "жёлтый народ" и повёл на Переславль, хвастая огромными луками, которые натягивали пятьдесят мужчин, и "греческим огнём", привезённым из Грузии, Куджа... извинился и не пошёл. А молодой горячий хан Терков — поскакал. Да там и остался. Когда остатки ханского отряда вернулись в родные становища, Куджа поднял своих и вырезал ослабевший ханский род под корень. Взяв всё: майно, скот, рабов, женщин. Став сам ханом.

Там, над Доном, Куджа немного хвастал, немного нервничал — я ведь и до Терека уже мог дотянуться. Я его успокоил, и мы поговорили дружески. Его голос на тогдашнем курултае был для нас весом. Наличие верного союзника в том регионе оказалось чрезвычайно полезным — он сумел перекрыть Дарьял и Дербент. Что не позволило потомкам Шарукана ни уйти в Грузию, как сделал их предок, ни вызвать оттуда подкрепление.

Да и позднее, пока Куджа не погиб под стенами Праги, я всегда вспоминал его добрым словом.

Глава 437

— А как обратной дорогой? Этот... "олень"? Не взбрыкивал?

Николай снова покрутил головой.

— Да уж... Только отошли от берега — этот... начал разговаривать... громко. Дай, де, нормальную одежду, отвези меня к отцу. Пугал сперва... Ну, мы его... в речку... для промойки. Потом... кляп в глотку... для тишины... Вечерком — на комарики. К утру — уразумел. Громко говорить перестал — улещивать начал. Злато-серебро предлагал, отцовой милостью да богачеством прельщал. Ну, я ему растолковал. Насчёт его места. И — ценности. В одну курицу, в две ногаты. Тогда просить да умолять начал. Себя, как он есть, предлагать. Хе-хе... Всё просил задок его попробовать. Для "наслаждений по-кыпчакски". Его, де, в том аиле всему выучили. Типа: я тебе по всякому "сладко" сделаю, только отпусти. Сильно упрашивал. Аж со слезами. Ну, я и соблаговолил... ознакомиться. Не впечатлило. Старание есть, а умения нет. Объяснил, что ему ещё... опыта поднабрать надо. Отдал ребятам. Вот они его всю дорогу... опытом и накачивали. Сейчас, поди, в бане продолжают. Или я чего не так сделал?

— Всё так, Николай. Всё так. Теперь прикинь — какой выкуп с Пичая за его сына мы можем запросить?

— А вот (Николай вытянул бумагу, развернул). Я ж эту... важенку — дорогой расспрашивал. Чего у его батюшки в дому есть и сколько. Только вот что, Иване, брать надо сразу. Парня-то быстро изведут. Пичай... он же в государи метит. Ему ж важно, чтобы народ его уважал. А при таком сынке весь его авторитет... Так что сынок помрёт скоро. Потом выкупа не дождёмся.

Николай — умён. То, что мною обдумывалось как одно из возможных развитий событий — сообразил по доступным ему деталям. Но есть подробности:

— Умён ты, Николай, а не додумал. Майно у нас своё есть. У нас — скотины нет. И лесовики нам скотинку не продадут. Пусть Пичай сам своё имущество распродаст да скот купит. И сюда пригонит. Куда как выгоднее получится.

Мы сходили в баню, где отмывалась после похода команда Николая.

Ребята загуляли славно. Я уже говорил — баня после похода не только средство смыть с себя дорожную грязь. Нужно отпарить покусанное, стёртое, расцарапанное, растянутое... Нужно смыть с себя чужие слова и чужие взгляды. Нужно сбросить кожу. Наросшую на чужбине. И ощутить: "я — дома!". Телом и душой.

Важное, сакральное, душевное занятие.

"Приходите к нам на помойку!

Мы откроем все окна и двери!

Мы отпарим вас и отмоем!

Будем чистыми! Мы в это верим".

Из предбанника доносилась какая-то весёлая песня. Что-то из репертуара "медвежьего праздника"? На мой удивлённый взгляд Николай выдал разъяснение:

— Ну... когда я его... Спрашивал — умеет ли он песни петь. Что-нибудь такое... для настроения, так сказать. Вот он и исполнил. Так это... бодренько. Говорит — песнь торжествующих мордовцев. Чего-то там — как они всех победили. Ребятам музычка понравилась. Вот они его под эту песню всю дорогу... Уже и слова выучили.