Всё тот же "дистанционный роторасширитель". Рта не вижу, но, похоже, работает. Инстинктивный девушки рывок вверх, блокируется. Чуть сместившись, он прижимает её всем телом к боку "лошадиного тренажёра".
"Слуга стал шарить попадью
— Ах, что ты делаешь?
— Да я клопа давлю".
Здесь — не "дедушка Крылов". Не попадью, не клопа. Но давит хорошо. Ладонь большая, массирует у юной госпожи всё, от лобка до копчика.
Маленький дворик, где происходит это занятие, залит солнцем, слышны голоса людей из-за забора, где-то гремит по мостовой телега, птички щебечут, собаки загавкали, женщины смеются... А здесь солнце, тишина, две неподвижные молчаливые, как эта деревянная лошадь, человеческих фигуры. Чуть заметное ритмичное движение рукава чекменя Салмана: бицепс напрягся, бицепс расслабился. Намертво вцепившиеся в луки седла, поднятые на коня её кисти. И — тишина.
Всё, факеншит уелбантуренный! Больше я этого видеть не могу!
Подхожу к скульптурной фигуре. Салман, с остановившимся взглядом, устремлённым на крашеную вороную гриву деревянного коника, медитирует. А Ростислава... Прижатая щекой к попоне, она плачет с закрытыми глазами.
— Великолепно. Каждый конюх волен запустить свои лапы тебе между ляжек. Ты всем собираешься дать пощупать? Балдеешь и наслаждаешься? Курвина дочь и сама — курва? Отпусти её. (Последнее — Салману)
Салман отпустил, отодвинулся. А она как стояла, так и стоит. С задранной и подвёрнутой в стремени ногой. И плачет. В эту дурацкую попону.
— Джигитка сопливая. Смотри в чём ты ошиблась.
И подробненько. Как надо подходить к коню, как надо становиться, что говорить слуге, как это по-немецки. Что должен делать "правильный" конюх и как поправить "неправильного".
— Ладно. Представь, что ты всё-таки попала. Вот в такую ситуацию. Что ты можешь сделать?
И пошли основы. От самого элементарного — пяткой по стопе топнуть.
— Ещё вопрос: почему ты молчишь? Сопишь, плачешь, не кричишь.
— Сты-ы-ыдно-о-о...
— Твою ж едрить-кудрявить...! Дальше что?! Лучше будет?! Ты — госпожа! Он — холоп! Раб, скотинка двуногая, быдло! Ты кошки или собаки — стыдишься?! Рявкни на него!
— К-как... Ч-чего... сказать?
— Не сказать! Рявкнуть! Что хочешь. Пшёл вон. Пасть порву, моргалы выколю! Тазиком накрою! Доннер веттер, гинг хинаус... О чём вы с Фрицем разговариваете, если до сих пор не знаешь десятка немецких ругательств?!
— Я... я спрошу.
— Хорошо. И ещё. Это — первичная отрицательная реакция. Но возможно продолжение. Вытащила ножик и вогнала хаму в глазик. В бок, в руку, в ногу. Потом обернулась к зрителям и вежливо улыбнулась.
— К-к каким з-зрителям?!
— А ты уверена, что хозяин двора, где ты будешь садиться на коня, не будет с интересом наблюдать, с толпой прихлебателей, за этой сценкой? Исполняемой по его приказу? Вспомни, как император проверял Евпраксию.
Отрабатываем. Недопущение ситуации. Контроль конюха, контроль других возможных персонажей. Три реакции с членовредительством. Использование лошади как оружия. Четыре варианта при наличии "зрителей". Контр-игра с "положительной" реакцией. Вариации последействий...
Такое ощущение, что я готовлю девочку не к счастливому супружеству, а к работе в тылу врага.
Ну, типа, да. Мне нужно, чтобы эти две женщины уцелели и были счастливы. А для этого — изменились и изменили. Изменились сами, изменили мир. Историю, Германию, Саксонию...
Они столкнутся с огромным количеством людей, которые будут против. Против них, против изменений. Именно верхушка, в среде которой княгини и будут общаться, более всего и будет против. Им и так хорошо. Каждый католик, каждый аристократ, каждый тамошний немец, итальянец или славянин — потенциальный враг. И может стать врагом "кинетическим" в любой момент.
Бедный Салман уже хромает: удар пяткой по лодыжке оказался эффективным. А Ростишка раскраснелась, чуть запыхалась и уже сама командует:
— Подойди... помоги... а теперь я его — пальцем в глаз! И сказать, так это брезгливо... как же это по-немецки...
На другой день я увидел её на спокойной кобылке, которая спокойно трусила по кругу на корде. Джигитовка с вольтижировкой ей не нужны, но в седле — удержится.
Несколько тренировок и я, с небольшой свитой, включая вестового Ростю, отправляюсь вниз по Волге на сотню вёрст с инспекцией. Туда же пригоняют коней. В табуне и мой новый конь Сивка.
"Сивка-бурка, вещая каурка, встань передо мной, как лист перед травой...".
Конь — реально сивый. Серебристо-сизоватый. Редкая у нас масть. Но главное не экстерьер, а характер. Очень сдержанный, спокойный. Бьёт без истерик — сразу наповал. Еле увернулся. Ничего не боится и ни во что не ввязывается. Первый раз вывез меня за ворота и лёг. Посреди улицы. Не по злобе, а лень ему. Причём бить его нельзя — злопамятен. Пострадавший объезчик, после того, как ему рёбра собрали, матерясь и чертыхаясь уже уехал из города крестьянствовать.
Со своими зверями, от которых зависит моя жизнь, как и с таковыми же людями, я предпочитаю договариваться лично.
Вот пойду я, к примеру, в бой. На коне. А он передумает. И меня из-за него заколют. Зарубят, зарежут, затопчут. Оно мне надо? Так что, сам. Всё сам: кормить, поить, чистить. Коня и денник.
А время? У меня там металлургия...! Саксония...! Народ русский! Прогресс! — Нафиг. Конь — важнее. Мёртвому наезднику — прогресс не интересен.
Признал он меня не сразу. Хотя, конечно, поменьше времени на него потратил, чем на Ростиславу.
Кроме масти и характера, у Сивки есть стати. Довольно невысокий, он имеет длинное мощное тело, широкую грудь, большие копыта и толстые бабки. Не прыгун, не скакун — бегун. Шаг-другой-третий и он уже на рыси. Достаточно резвой и, при том, удивительно мягкой. Будто стелется над дорогой.
"Выездная сессия". Напряжённый трудовой день, наполненный разговорами, советами, спорами и осмотрами, закончен, солнце село, жара постепенно спадает.
— На сегодня всё. Всем отдыхать. Посты — как обычно. Вестовой Ростя — на проездку.
Свита расползается на ночёвку, Курт, целый день пролежавший в теньке с высунутым языком, выбирается из-под куста, фыркает в жаркую ещё степь, Сухан выводит засёдланных лошадей: своего каурого, моего Сивку и белую кобылку княгини-вестового.
— На конь. Марш-марш.
Рысью. Быстрее. В галоп. Вязкая томная духота долгого жаркого дня сменяется "горячей жарой" — быстрым ритмическим напряжением мышц, толчками степного воздуха в лицо. В полчаса — "умылись потом". И люди, и кони, и князь-волк. Курт первым добегает до цели: до скрытой в лощине рощи, в центре которой проточное озерцо. Раздеваемся, рассёдлываем лошадей, все толпой лезем мыться и мыть.
Курт, оживший в воде, всё пытается поиграть, но я выгоняю его сторожить окрестности. Выводим коней, вытираем, снова седлаем. А княгиня, оказывается, и этому выучилась. Не столь уж велика мудрость, но есть тонкости. Нужен мышечный навык — как сильно тянуть, где затягивать не следует.
Ростислава собирается взять одежду, но я останавливаю:
— Только сапоги. Луна взошла. Покатаемся.
Два соболиных манто ложатся на сёдла, её и моё. Затягиваются ремнями, расправляются. После Самборины мне понравилось... на соболях. Куда лучше, чем голой кожей тела по голой коже седла... Потёртостей мне не надо. Ни у меня, ни у неё. А ещё этот удивительный мех волшебно щекочет. Просто принуждая... к получению удовольствия.
Залитая лунным светом степь. Качающиеся под ночным тёплым ветром травы. Огромное, чистое, пустое пространство под бескрайним звёздным куполом. Пьянящий воздух с ароматами разнотравья, толчками накатывающий, выпиваемый всем обнажённым телом.
Рядом нагая белая женщина на белой лошадке. Совсем не потупившаяся всем телом леди Годива с картины Джона Кольера. Другое седло, стремена, узда, попона. Главное — женщина другая, не ледя. Прямая спина, поднятая голова, уверенная посадка. Не отстаёт. Не боится. "Ничего-ничего".
Придерживаю коня.
— Перелезь. Ко мне.
Перебраться с одной лошади на другую, без спуска на землю, без полной остановки, даже если тебя ловят знакомые крепкие руки... Надо быть уверенной. В конях, в руках, в себе. Сажаю верхом на седло перед собой.
Когда-то давно, на смотре, будучи в "смоленских прыщах", я, утомлённый нытьём проверяльщика, воображал себе крепкую попочку виртуальной девицы передо мной в седле. Как я её придерживаю за бёдрышки и...
Признаю: был глуп и неопытен. Реальность значительно богаче. А уж в сочетании с мягким скоком Сивки, который задаёт лейтмотив, со сказочным лунным светом, заливающим волшебные поля от веку непаханных степей, с уходящим ароматом дневных трав и наступающим ночных, с ноткой речной свежести от Волги, вдруг прорывающейся между холмами лёгким ветерком...
"Секс вчетвером": жеребец под седлом чуть взлетает на каждом своём скоке, "жеребун" в седле напрягается, "держится задницей", влипает в седло. А дама "вспархивает". На долю секунды зависая в верхней точке конячей траектории. Затем конь возвращается. На землю. А дама — куда ей и положено. По геометрии. А Исаак — работает. Тот самый. Своими законами.
Эффективные у меня нынче подсоблятники: два женских аха на каждом конском шаге.
Я чуть прижимаю каблуками конские бока и умный Сивка, прибрав на время свою лень, разгоняется. Всё длиннее шаг, выше подскок, резче толчок. Женщина уже бьётся в моих руках. Уже, поймав темп начавшегося галопа, движется навстречу, усиливая ощущения контакта, ритмично, в темпе скока, кричит. Всё громче, всё чувственнее. От восторга. От степи, коня, меня. От себя. От чувств. В себе — о себе, в себе — о мире вокруг.
Круто. У-ух. "И пропотел". А ветер сразу высушил.
Она снова плачет.
— Я сделал тебе больно?
— Нет... просто... я же могла всю жизнь прожить и никогда такого...! Не увидеть, не узнать... тебя... Теперь... можно умереть. Всё равно, лучшее уже...
Явная склонность к суициду. Довольно типичный результат средневековья вообще и женской святорусской жизни — в частности. И как бы это... придавить?
— Ты по небу летала?
Полное изумление. Слёзки высохли, глазки выпучились.
— А... но... по небу только птицы и ангелы. А мы же...
— Чем мы хуже? Не торопись умирать. Ты ещё многого не попробовала.
Снова город. Покос. Что княгиня не умеет литовкой работать — нормально. На "Святой Руси" никто не умеет. Но она и граблями не может. "Страшно далеки они от народа" — про аристократов, хоть и не здешних.
Здесь она девушкой. Рубашонка, передничек, платочек. Очередная новенькая служаночка при дворе Воеводы. Полевой стан, тяжёлый труд на жаре. Напрягайся. Весь день, тысячи раз. Поворачиваясь или подтягивая к себе — граблями, втыкая или "беря на пупок" — вилами.
Одновременно с физкультурой — психология. Разные люди с разными манерами. На покос я вывожу под сотню душ. Четверть — женщины. Мужские и женские компании инстинктивно разделяются. По технологии, по интересам, по проблемам. В каждой идёт общение. Неформализованное. Никто не знает, что она княгиня. А уж тем более — грядущая "Герцогиня Саксонская". Все равны. Неравенство "голое", чисто психофизическое, не замутнённое социальными статусами. Что ты есть? Эз из?
Бабы болтают о себе, о детях, о болячках, о мужиках. Выстраивается иерархия: кого — слушают, кого — гнобят. Вспыхивает ссоры, формируются коалиции, раскручиваются интриги. В отличие от аристократов, простолюдины, при реализации своих интриг, не часто убивают друг друга, не отнимают владения, не посылают людей толпами в бой на смерть. Такой... "тренировочный режим": типажи — есть, проявления — есть. Но — не смертельно.
Смотри, примечай, думай. Ты увидишь сходных. В другой одежде, с другим языком, границами допустимого, с иными декларируемыми целями. Но глубоко внутри у каждого — такое же, как отсюда, с покоса.
Взгляд со стороны народной. Откуда она никогда не только не смотрела, даже не задумывалась. О том, например, что обязательная для аристократки процедура раздачи милостыни, сопровождаемая благодарением, умилением, припаданиями и восхвалениями перед лицом дающей, часто сменяется злобным шипением в спину, завистью, общим озлоблением.
— Одна там... сказывала, что поп ей каравай подал, а она у него курицу утащила. И в колодец нагадила! Господине, это ж грех!
— Да. Но люди не ценят полученное даром. И презирают, насмехаются над подающим. У меня бесплатно только могилы.
Надо ей столько рассказать! Показать, научить.
"Научить человека нельзя. Он всегда учится сам. Но ему можно помочь".
Время. Времени нет.
Покос для меня и отдых, и работа. Элемент формирования "кадрового резерва". Две трети людей попадают сюда в первый раз. Я смотрю на них, они смотрят на меня. Все делают выводы. Ростислава — свои. Обо мне, о людях, о себе.
— Ты чего такая довольная?
— А ко мне сегодня парень приставал! Вот! Ты тут с мужиками всё разговоры разговариваешь, на меня не глядишь. Смотри, Воевода, уведут.
Шутит. Но радует: приступы паники при общении с мужским полом, прошли. После опыта замужества, после стриптиза перед "павианами" в моих подземельях, после молчаливых слёз в ладони Салмана. Она снова способна принимать "знаки внимания". Без ужаса и рвоты. Пытается кокетничать. Уже не только со мной. Уроки Цыбы дали некоторую технологическую основу, общение с товарками — оттенки эмоций.
Хорошее дело, хорошее время. Но мало. Пора в город.
В городе Софочка. В который раз я пожалел о том, что она не сгорела в Москве.
"О том, что раз вас пожалел я,
я пожалел уж много раз".
Возвращённая во дворец в качестве прислужницы при своей дочке, она начала "выходить из тени". Сперва услужливостью, после — советами, она вновь "всплывает" в обществе. И, элегантно стравив Цыбу и Гапу, принялась обеим "душевно сочувствовать".
"Повязать косами" — русское народное выражение.
"Обезьяна сидит на пальме и смотрит как внизу дерутся тигры" — выражение китайское.
Мирить повздоривших дам — занятие противное и бесполезное. На всунувшуюся "с добрыми пожеланиями, исключительно от чистого сердца" Софью я рявкнул в раздражении. И получил неожиданный наезд в ответ. По теме: как я бессердечно мучаю ребёнка. Особенное возмущение вызвал покос.
— Ты её как смердячку какую! В чёрном теле держишь! Она ж, бедненькая, аж загорела! Будто чернавка какая безродная!
З-змеюка! Уловила мою привязанность к её дочке и принялась дёргать за эту ниточку. Исключительно из благих побуждений, от материнской заботы о бедной девочке.
Я психанул.
Остыл.
И понял: пора объяснять дамам мой план. Добиться их полного, искреннего, душевного согласия. Форсировать подготовку каравана: как бы не была приятна для меня Ростислава, но дальше тянуть времени нет.
Э-х... А как хорошо было....
Говорить нужно одновременно с обеими. "Очная ставка". Я велел позвать дочь с матерью к себе. В баню. Для катарсиса. Заодно и помоемся.
Наконец, вернулись из парилки, чему-то хихикая, мои дамы. Чистенькие, намытые, завёрнутые в большие белые мягкие халаты, в тюрбанах из полотенец на распущенных волосах, они выглядели очень довольными, утомлёнными и домашними.
