— Каким?
— Я тоже хочу кое о чём тебя расспросить. А почтенный Чидвар и доблестный Цепкий при этом проследят, чтобы не оказались случайно затронуты какие-нибудь тайны. Военные или ещё какие. Ответ на ответ. Договорились?
— Гоза, рару!
— Я не против, — хмыкнул дед Суртанто. — Разговор и впрямь помогает... скрасить дорогу.
— Ну, тогда начнём с простого. Раз вы сборщики, скажите, за чем в этот раз ходили?
Слушая немедля развёрнутую юной гномкой трескотню, Мийол под своей маской мягко улыбался. Веяло от всего этого чем-то уютным, чуть ли не домашним, заставляющим напрочь позабыть о миллионах пудов камня над головой.
И ему это нравилось. Нравились соратники, нравились гномы, нравилось происходящее вообще, в целом.
"Когда жизнь, выбранная тобой, не заставляет хмуриться — это значит, что выбор верен".
Хантер 14: застава, алхимия и не грибы
Кусок тоннеля: шесть локтей в ширину, восемь в высоту, а в длину — так все пятьдесят. Но кто сочтёт, будто по нему легко и свободно можно пройти на заставу — сильно ошибётся. Дело не только в том, что вход в любое время суток неусыпно охраняют две четвёрки патрульных (а при тревоге караулы, ясное дело, усиливают). Суртанто, несказанно счастливая от того, что нашлись свободные уши, без умолку трещала про общеизвестную часть защиты:
— Главный вход на девятой заставе четвёртой оборонительной сферы — вот этот — закрыт двойным равновесным шлюзом. Он состоит из двух цельнокаменных плит, каждая из которых не меньше, чем тыщу пудов весит! Притом они подвешены так, что когда внешняя опускается, за счёт её движения поднимается внутренняя — и наоборот. Сдвинуть их довольно легко, я как-то раз дядьку упросила и сама попробовала. Легко-то легко, да только инерция у них ого-го! Если сильно поспешить и не успеть вовремя прижать тормоз, опускающаяся плита как бухнет! Ажно гору тряхануло! Только дядька зря на меня ругался, с плитой всё равно ничего не стало и стать не могло, в них в каждой накопители магии земли замурованы для прочности.
"С ума сойти. Двадцать лет ведь уже девчонке, а ведёт себя, как десятилетка!
Хотя да. Учитывая средний срок жизни гномов, десятилетка и есть. Физически-то расти уже не будет, разве чуть-чуть, да и вымя отрастила ого-го; но совершеннолетие у гномов, как она сама же недавно выболтала, наступает в тридцать три. И это только первое! Срок второго совершеннолетия не фиксирован, целиком зависит от успехов как Воина или Ремесленника. Чтобы стать взрослым по-настоящему, гном — или гномка, по этой части у них полное равноправие — должен три десятка из сорока девяти узлов заблокировать и заучить двенадцать основных боевых приёмов. Или же сделать девять артефактов пятого уровня... либо же приравненных к ним комплектов, что проще, но муторнее по затратам сил и дороже по расходным материалам. Или отвердить восемьдесят одну пилюлю четвёртого класса сложности.
И даже очень одарённый гном такое редко осиливает раньше, чем в сорок; а нормальным считается управиться к пятидесяти. Но даже если до шестидесяти затянуть, косо не посмотрят. Вот если до восьмидесяти... а гном, который до ста дожил и второе совершеннолетие не справил — это точно ленивый бхур и косорукий дурила; такого выгоняют из города на все шесть сторон, если только это не рожавшая гномка. Для матерей, особенно если родить троих и больше, у этих ребят есть послабления... хотя пользующихся такой лазейкой в законах всё же не особо уважают.
Кстати, одним из ленивых-косоруких изгнанников (малочисленных: всё-таки ежели природа на каком гноме отдохнула в смысле таланта и ума, что случается, то вот упорства, переходящего в упёртость, каждому из них выдана двойная норма!) вполне мог быть Симтан. По людским-то меркам, раз арты четвёртого уровня делать мог, то чуть ли не мастер, — а для гномов это так, уровень старшего ученика, не сильно прилежного да умелого".
— ...как внутреннюю плиту поднимут, вы, дядька маг, сразу с синеньким моего деда везите налево и вниз, к тёте Корте. Раз заражение крови лечить надо, она точно совладает. Тётя Корте наш лучший алхимик. Она полных девять лет в Магистериуме Начал отучилась, умеет пилюли делать даже пятого класса! Не все, правда, только те, что попроще. Её к нам на заставу как раз для практики отправили, на девять лет, и уже четыре года прошло. Это потому, что тут ресурсов много и не дорогих, сборщики отдают добычу на треть дешевле, чем перекупщики в самом городе, уру, жадюганы длиннопалые! Мы с дедом как раз для тёти Корте травы собирали, и грибы, и мхи, и ширтских жуков, и панцирных слизней, и ягоду кровяники, и всё-всё остальное, я уже говорила, что. Правда вот, в этот раз только две трети всего нужного собрали. А всё эти чёрные исчезники, урр! Один такой как выскочит, сразу дедулю за ногу хап! Деда сразу сказал такое, что если повторю, он меня потом тум-тум ремнём, а сам-то говорит, и его за это никто не тум-тум. Я очень испугалась, прям вся, даже замерла. А дядька Сильный не замер, он этого исчезника сразу так — вум, и лапы ему обе поломал. А потом ещё раз — вум, и голову набок. И правильно, нечего моего хорошего дедулю хапать за мягкое...
Пока Мийол судорожно пытался сдержаться и не захохотать, как "раскашлявшийся" Рикс, Суртанто перевела дух и закончила совершенно не смешно:
— Ненавижу зубатых мразопакостей! В следующий раз, как только увижу, первая им головы сворочу набок!
— А ты их увидишь? — не удержался Рикс.
— Увижу. Дядька Гарс меня учил, как невидимок видеть, только я тогда не поняла, зачем оно. Сейчас понимаю. Как тётя Корте дедулю вылечит, сразу быстро-быстро к дядьке Гарсу пойду и попрошу научить снова. И учиться буду твёрдо.
— Это правильно, — подытожил Хантер, пока внутренняя плита шлюза ползла вверх. — Надо учиться, учиться и учиться. Мне отец так говорил.
— Хороший у тебя отец, — сделала вывод гномка. — Умный. Слушайся его, как я деда.
— Угу... налево и вниз, говоришь?
— Да, дядька маг. Давайте за мной, я всё-всё покажу!
На территории заставы тот кусок тоннеля, что между шлюзовыми опускающимися плитами из искусственного камня, продолжался — вплоть до такого же шлюза по другую сторону. Но сами ходы и помещения заставы прятались по сторонам, а также — частично — сверху и снизу. Для многих людей они показались бы низковатыми; к счастью, даже Риксу, самому высокому из их тройки, пригибаться не приходилось.
А во владениях "тёти Корте" этого не потребовалось бы даже Круглому с его четырьмя локтями роста. Здесь он не достал бы до свода даже рукой в прыжке. Зайдя внутрь, Мийол во все глаза уставился на первый увиденный образчик гномьего интерьера.
Гномы знамениты своим мастерством работы с камнем. В самой-то методике нет ничего секретного или таинственного: грундреп — артефактный Размягчитель Скал — для придания камню временной текучести и возвращения твёрдости, когда надо; парный ему аргезн — артефактный Скульптор Формы — для того, чтобы изменить геометрию камня на нужную. В минимальном исполнении это некоммутируемый комплект предметов четвёртого уровня, у гномов чаще пятого. Люди тоже такими пользуются.
Но только гномы умеют применить грундреп на, скажем, граните таким образом, чтобы кварц и полевой шпат размякли, а слюда осталась твёрдой. Или наоборот. Только гномы могут смешать и вылепить аргезном получившуюся смесь так точно и тонко, что частички слюды образуют на поверхности стеклянистую, чуть ли не полированную гладь, под которой как бы сам собой возникнет сложный абстрактный узор, или ростовой портрет, или пейзаж, или ещё что-нибудь этакое. То есть человек-то тоже на такое способен... но за много подходов, активно расходуя накопленную артефактами Природную Силу. А гномы — чуть ли не походя, в один приём. Там, где человек будет долго работать над детализацией барельефов и горельефов, упорно добиваться точности линий, стремясь приблизить очертания статуи к оригиналу — гном потратит немногие минуты, пользуясь своим преимуществом: превосходным пространственным мышлением.
Эта пара, грундреп и аргезн, предопределила особенности гномьих стилей. Они бывают разные, на самом-то деле, различаясь ничуть не меньше, чем базальт и мел, яшма и песчаник, гипс и уголь. Но все гномьи архитектурные стили, и не только когда речь идёт об интерьерах, тяготеют к имитации естественных линий, надёжности (что обеспечивается сводами, а в особенно крупных подземных объёмах — монументальными колоннами), сращению как-бы-натурального и явно-сделанного, обилию не всегда красивых, как на человеческий вкус, но неизменно продуманных мелких украшений. Притом на последние гномья фантазия не скупа, их Формовщики нередко используют пару грундреп-аргезн как заменитель полноценной мистической печи, внедряя внутрь каменных массивов рунические матрицы, что попроще; тогда каменную статику дополняет ещё и динамика разных магических эффектов, включая комбинированные.
Уголок врачевания и алхимии на девятой заставе иллюстрировал всё это достаточно ярко. Если прямо около входа и в десятке шагов от него санитарная зона не отличалась от обычного помещения, и о его искусственном происхождении напоминали разве что слегка вогнутые лежанки-возвышения из вспененного камня, накрытые войлочными попонами для тепла и мягкости, то дальше... о! Дальше, причём без чётко выраженного перехода, начинались чудеса.
Причём у дальней левой стены чудеса заканчивались уголком чуть облагороженной известняковой пещеры (которой посреди массива метаморфических пород естественным образом возникнуть, конечно, никак не могло): сталактит со звонко и размеренно капающей с него водой — похоже, замена метроному — плюс тройка сообщающихся чаш-бассейнов. Всё это обрамляло изумительной красы и хрупкости сверкающее кружево на стенах, подчёркнутое сиянием пары "вечных" шаровидных светильников (один жёлтый, второй зелёный).
А у дальней правой стены размещались чудеса рукотворные: вырастающие прямо из стен каменные полки, уставленные разноразмерной алхимической посудой, П-образный стол, на котором лежали в хаотичном с виду порядке различные инструменты, приборы, артефакты, ступки с пестиками, банки из почти чёрного стекла, кюветы, ящички, куски каких-то минералов и тому подобные вещи. В саму же стену гномьи искусники встроили большой вытяжной шкаф, где прямо сейчас булькали сразу две дистилляционных установки, по центру — трёхсекционный атанор и по правому краю среднюю мистическую печь, на данный момент, впрочем, не активную.
— Тётя Корте! — закричала Суртанто, едва зайдя в санитарную зону (и, не в пример Цепкому с Точным, не притормозив). — Ты где?! Помоги дедуле!
На крик прямо сквозь сплошную стену — то есть, конечно, через весьма достоверную её имитацию при помощи стационарной иллюзии — вышла та самая ученица Магистериума Начал. Похоже, она уходила на личную территорию, чтобы по-быстрому перекусить. Её торс, руки и ноги до колен прикрывал зелёный с синими вставками лабораторный халат, верх головы — синий рабочий платок. Временно снятые защитные перчатки оттопыривали карманы халата, а тканевую маску она опустила с лица на грудь. От бровей её остались только две короткие чёрные щётки, что выдавало особу, не склонную к избыточной заботе о своём внешнем виде, зато привыкшую соответствовать требованиям безопасности при работе с ядовитыми, горючими, едкими и иными небезопасными субстанциями.
Судя по достаточно светлому оттенку кожи, тёте Корте ещё не исполнилось семидесяти.
— Ма корге, Суро... — начала она не очень внятно.
Почему — понятно: в левой руке она сжимала половинку надкушенного пирожка с грибами. Однако, увидев зашедшую следом за юной гномкой внушительную процессию — два человека, алурина без маскировки, здоровенный синий змееподобный магический зверь, несущий на загривке почтенного Чидвара, плюс пара замыкающих процессию бронированных гномьих Воинов — в момент проглотила недожёванную часть пирожка и переключилась на низкую речь:
— Так. Та-а-ак. Ну-ка, кладите пострадавшего вон туда. И рассказывайте.
Тяжкий труд рассказа о том, как её дедулю хапнули за мягкое, взяла на себя, разумеется, Суртанто. Хантер же тем временем повёл себя несколько бесцеремонно... но что поделать, если Мийолу никак не удавалось пригасить полыхающее вовсю пламя любопытства? Не подойти и не поглазеть на устройство настоящей лаборатории мистического алхимика... такая задача оказалась для его силы воли совершенно неподъёмной! Даже держать руки сцепленными в замок за спиной, чтобы не ухватить что-нибудь без разрешения, и то удавалось лишь с большим трудом. Неустанно напоминая самому себе, что не всякую интересную штуковину можно хватать без опасений и что он тут в гостях, причём злить хозяев — особенно конкретную хозяйку — никак нельзя.
Между прочим, Шак присоединилась к нему и принялась задавать вопросы вполголоса. Сам того не заметив, Хантер увлёкся и начал читать ученице вводную лекцию по алхимии:
— Хотя магия является неотъемлемой частью нашей жизни уже в силу того, что Природная Сила пронизывает всё сущее, следует признать, что спиритуальные феномены вторичны и, говоря прямо, дополнительны. Взять для примера человеческое тело... ну, или тело алурина. Материя, из которой это тело состоит, сама по себе имеет крайне сложное устройство, а жизнь, каким бы странным ни показалось сие, является функцией именно материи! Неоднократно ставились опыты для установления соотношений и зависимостей, в которых находятся материя, жизнь, магия и душа; и, представь себе, в ходе этих опытов неопровержимо доказан факт поразительный: для того, чтобы быть существом живым и разумным, не требуются ни душа, ни мана... ни даже прана.
— Что? Даже прана?!
— Да-да, всё так. Удивительно, верно? Кажется, что такой результат противоречит логике и всему обыденному опыту, но от этого он не становится менее точным. Поверь, многие пытались опровергнуть теорию Карвида — Тосталату — Шенла. Очень многие. Никому не удалось. Только существа, что окончательно вышли за рамки естества, при лишении магии гибнут; более простые жизненные формы страдают от этого, лишаются многих свойств, обеспеченных спиритуальной компонентой бытия, но не более того.
— Помню, — кивнула Шак. — Когда ты говорил, что зверодемоны не могут существовать без притока Природной Силы...
— Я имел в виду именно это, да. Так вот, возвращаясь к алхимии. Она неспроста издавна подразделяется на простую и мистическую. Огромное число превращений вещества — даже очень и очень сложных превращений, вроде тех, что происходит в телах живых существ и обеспечивает, собственно, существование жизни как таковой — не требует магии вовсе. Является частью сугубо материальной, а не спиритуальной части существования. Алхимия ординарная, таким образом, занимается изучением превращений ординарных веществ и делится на два больших раздела: алхимию безжизненного и алхимию жизненного. Алхимия же мистическая занимается изучением превращений экстраординарных веществ либо превращениями, в которых участвует магия; она делится, в свою очередь, на алхимию вспомогательную, субстанциональную и возвышенную.