— Так, выходит, нынче утром это ты был? Возле кузницы? — осведомился Бран. Кнуд поглядел на него с насмешкой и спокойно, язвительно ответил:
— Нет, он, этот придурок. Я тоже за ним следил, и тебя заметил. На кладбище за тобой пошел. Видишь, как все кстати? И Мосол этот, и туман. Нет, все-таки нам боги помогают. Ловко я тебя, колдун, провел, а? — Кнуд усмехнулся.
— Да. Ловко, — согласился Бран. — Очень ловко.
Оба замолчали.
— Ну? И что теперь? — спросил Бран.
— А то не знаешь, — Кнуд сощурился. — Знаешь ведь. Чего, скажешь, нет?
Кнуд снял с плеча лук, вытащил стрелу и положил на тетиву.
— Вот, колдун, — сообщил он. — Щас я тебя буду убивать.
Бран огляделся. Деваться было некуда, он был здесь, как на ладони. На льду он меня в два счета подстрелит. А до берега...
— До берега ты, колдун, не успеешь добежать, — заверил Кнуд. — Я хорошо, колдун, стреляю. Хошь, проверим?
Бран промолчал.
— Не хошь, как хошь, — Кнуд пожал плечами. — Тоже правильно. Только ты, колдун, не надейся, я тебя сразу-то не убью. Много чести. Я тебя вот чего, подстрелю как следует, чтоб и помереть не помер, и дергаться, слышь, не смог. А потом я тебя, колдун, тут и брошу. Волки за тобой аккурат к вечеру придут. Волков у нас тут мно-ого... Так что не беспокойся, — опять отрывистый смешок. — Найдут тебя потом, вот вроде как ты — Серого. Только я твою одежду, слышь, жечь не буду, время даром терять. Да и когда тебя найдут, сразу будут знать, что это ты. Глядишь, твоему папане утешенье, да и еще... кое-кому.
Бран принужденно усмехнулся:
— Спасибо. Ты очень добр.
— А не на чем, колдун. Кушай на здоровье. — Кнуд поднял лук и стал прилаживать стрелу. Бран снова огляделся, смерил глазами расстоянье до обрыва. Придется попробовать... другого выхода все равно нет.
— Слушай, Кнуд, — промолвил он.
— Чего? — отозвался тот, не прерывая своего занятия.
— Так, значит, говоришь, это Хелмунт был у кузницы?
— Был, был... да сплыл.
— И на кладбище — тоже он?
— Дюже, я гляжу, ты за него волнуешься, — Кнуд возился со стрелой.
— А где он теперь, Кнуд? Где он?
Тот усмехнулся:
— А волков пошел кормить. Да чего это ты так за него волнуешься? Волнуйся лучше за себя. У тебя есть, о чем поволноваться!
Бран глотнул.
— Серого тоже ты убил?
— Вот ведь, — Кнуд качнул головой. — И помереть спокойно не можешь, а? Разнюхиваешь все...
— Так это был ты?
— Я, я, кто ж еще-то? Неужто этот придурок Мосол? Да у него мозгов не хватит. Скажешь, плохо я все придумал, а, колдун?
— Да уж, куда лучше! Все были уверены, что Серый сбежал, если бы не...
— Если бы не ты. — Кнуд опустил лук и зло посмотрел на Брана. — Ты, колдун, мне всю музыку испортил. Чего оставалось делать, сам посуди? Сидеть и ждать, покуда ты меня изловишь? Сам, выходит, и виноват, нечего было лезть. Вот, колдун, ты и нарвался. Так что пеняй на себя.
— А чего ж ты Серого убил-то, а? — Бран снова поглядел на обрывистый, такой далекий берег. — Ну, со мной еще понятно, а Серый? Он же тебе вроде помогал?
— Помогал! — фыркнул Кнуд, держа лук наперевес, будто палку. — Как же, помогал он! Говно он был, слизняк, как пить дать, меня бы выдал.
— Но живьем-то его зачем было свиньям скармливать? Вот я чего не пойму.
— Да чего там понимать. Случайно это вышло, ясно тебе? Случайно. Я по башке его как стукнул, он и с копыт. Думал, что прибил, а он возьми да оживи, придурок разнесчастый. Да ничего, теперь уж он в надежном месте... скоро и ты там будешь. — Кнуд улыбнулся, и улыбка была скверной. Он поднял лук.
— Выходит, ты мне соврал, — Бран посмотрел на обрыв. Успею. Должен успеть. Вот только спрятаться там негде, подстрелит. Так... слева вроде бы берег круче... если я туда...
— Соврал? Это когда же? — удивился Кнуд. Рука с луком опустилась.
— Как это — когда? Выходит, это ты в меня стрелял, на охоте.
— А-а, вон чего, — Кнуд пожал плечами. — Ясное дело, я. И в сарае тогда, ну, когда ты в яме сидел — тоже я. Но тогда я маху дал. Я ж ведь чего думал? Что это твой папаша колдун, а не ты, вот и влип, как кур во щи.
— А чего ж ты промахнулся? Ведь говорил, что хорошо стреляешь.
— Хорошо. Лошадь, стерва, меня толкнула, вот и промазал, а второй раз не успел. Я ж не дурак, колдун, с тобой в рукопашную-то связываться. Ты вон всех тут как уделал. Не-е, на расстоянии, слышь, оно верней... безопасней. Ничего. Зато нынче уж не промажу, — Кнуд снова поднял лук.
— Вот ты всех убиваешь, — пальцы Брана непроизвольно сжались в кулаки. Он весь взмок, хоть было совсем не жарко. — Тебе людей не жаль? Чего ты злой такой? Ты вон Харалда Лося убил... не жаль тебе его? Он-то тебе чего плохого сделал?
Лицо Кнуда стало злым и острым. Лук резко опустился.
— Жаль, говоришь? Жаль? — Кнуд выплюнул эти слова. — А он меня жалел? А меня — меня кто пожалел? Хоть раз? Хоть когда-нибудь? Харалд твой меня жалел? Да мне каждый гад тут норовит в зубы ткнуть! А ты знаешь, кто я? Знаешь, кто я?! Я ж ведь старший сын у конунга-то! Самый старший, ясно?! А он меня рабом сделал! Каждая собака тут надо мной изгаляется! Ну, ничего. Ничего! Теперь никто не сможет помешать. Я им всем устрою. Всем! Уж им будет на орехи! Я этому гаду покажу, он свое получит!
— Согласен, конунг, конечно, гад. Ну, а остальные здесь причем? — словно бы случайно, словно невзначай, Бран шагнул вперед. Кнуд тут же поднял лук и сразу успокоился. На губах мелькнула хитрая улыбка.
— Заболтать меня пытаешься, колдун? — Кнуд погрозил пальцем. — Стой, стой на месте-то, куда? Все равно ведь не убежишь, только мучиться придется дольше. Не усложняй себе жизнь, — он помолчал. Потом сказал:
— Все вы гады. Конунг гад. И ты тоже гад. И остальные гады. Ну, ничего. Они свое заработали, уж поверь. До последней капли! Жалко, медведя ты убил. Боги — они все видят. С ними шутить — ни-ни... Теперь и ты свое получишь. А как же? В чужое дело нечего соваться. Мешать нечего тут было, колдун! Если боги решили кого-то покарать — чего ты влез, скажи на милость? Кто тебя просил?
— Ты знаешь, кто. Конунг.
— Ну, вот вместе с ним и сдохнешь, — Кнуд блеснул глазами. — Узнаешь тогда, чай, что такое божья кара.
— Это медведь, что ли, по-твоему, был божья кара?
— Конечно, — ответил Кнуд. — А то нет.
— Это было стечение обстоятельств. Случайность, ясно тебе?
— Тю, дурак! Чего ты знаешь? Чего ты понимаешь вообще? Тоже, сунулся! Ты, колдун, слепой, как крот. Все время рядом ходишь, а не видишь ничего. Умничаешь, лезешь... надоел ты мне. Душу вымотал! Ты здесь, как заноза в жопе, того и гляди все из-за тебя сорвется. Мельтешишься под ногами, отвлекаешь только всех, мозги дуришь. Ну, нет, я не позволю! Не-ет, шалишь, я тебе не дам все поломать! Я тебе покажу кару богов! На, получай!
Тренькнула тетива. Бран отпрянул в сторону, и стрела со звоном ударилась о лед. Кнуд молниеносно выхватил другую. Бран рванулся к берегу. Вторая стрела просвистела у самого лица, Бран едва успел отскочить. Кнуд снова целился в него.
— Потанцуй, засранец, — Кнуд выстрелил. На этот раз Бран чудом увернулся. Задев плечо, стрела разорвала одежду, он ощутил ожог, короткий, резкий, острый. Кнуд целился. Щелчок. Свист. Бран напрягся, но стрела мелькнула мимо. Бран, тяжело дыша, посмотрел наверх.
Кнуд замер, свесив руки. Лук выпал. Кнуд пошатнулся, прижав ладонь к груди. Внезапно исчез, скрылся за кромкой обрыва — точно утонул.
На берегу, в отдалении, на опушке леса, шевельнулся занесенный снегом куст, снег посыпался с него, засверкал на солнце. Показалась темная фигура. Человек был слишком далеко, чтоб его можно было разглядеть. У него в руках был лук.
Выбравшись из-за куста, он бросил лук и побежал к обрыву. Еще немного — и оказался на краю. Скользнул вниз, не найдя тропинки, взметнув вокруг себя облако снежинок. На мгновенье он исчез, а потом снова показался, уже на льду, белый, будто снеговик. Шапка слетела. Темные косы упали до колен.
Улла?!
Она подбежала. Обняла Брана, прижалась щекой к его щеке. Ее трясло. С полминуты они молчали. После, отстранившись, она принялась, как сумасшедшая, целовать его лицо.
— Господи, Улла, родная... ты откуда здесь?!
— Не знаю... я не знаю... — шепотом ответила она. — Просто мне вдруг стало страшно, и я пошла следом за тобой. О боги... о боги... что бы могло быть, если бы я не... Ты ранен? Он в тебя попал?
— Нет, я в порядке. Ты замерзла?
— Что ты, наоборот, ужасно жарко...
— Ты дрожишь.
— Я испугалась... я так испугалась! Он бы наверняка в тебя попал! Он очень хорошо стреляет. Я видела. Я знаю. Он хотел тебя убить... ой, мамочка... — она спряталась у Брана на груди.
— Ш-ш-ш... Тише... все прошло. Чего ты, успокойся. — Бран провел ладонью по ее забитым снегом волосам. — Ты шапку потеряла.
— Я снегоступы где-то там бросила, и лук тоже, — она подняла глаза. — Это Арноров, искать теперь придется.
— Мы найдем. Обязательно. А пока пойдем, глянем на него? — Бран указал подбородком туда, где остался Кнуд. Девушка кивнула.
Они взобрались на обрыв. Кнуд лежал у края. С одного взгляда было ясно, что он мертв. В застывших глазах отражалось белесое небо. Он лежал, раскинув руки, встрепанные волосы, как клякса, темнели на снегу. Из груди чуть под углом торчала длинная стрела. Снег вокруг заплывал вишневой кровью.
Опустившись на колени, Улла закрыла Кнудовы незрячие глаза. Когда Бран присел рядом, она подняла голову и посмотрела на него.
— Может, зря я его убила, — неуверенно выговорила она. — Но он в тебя стрелял, я боялась, что не успею... что он меня не послушает, если я просто крикну, или еще что.
— У тебя не было выбора, — Бран взял ее за руку. Пальцы оказались холодны, как лед. — Вряд ли бы он тебя послушался.
— Думаешь?
— Уверен. Он бы меня убил. Он мне это сам сказал. Он вообще хотел меня подстрелить и бросить здесь, чтобы ночью волки сожрали.
Уллины пальцы стиснули ему ладонь.
— Так что ты мне снова спасла жизнь, родная. Это уже в третий раз.
— Это не важно, в который, — отозвалась Улла. — Совсем не важно, поверь. Не считай, ты мне не должен. Если понадобится, я это сделаю сто, тысячу раз. Сделаю с радостью. Я только хочу, чтобы ты жил. Вот и все. Я тебя люблю. Это совсем просто. Я хочу, чтобы ты жил.
Бран взял ее лицо в ладони, поцеловал, а потом сказал:
— Идем, поищем твой лук, и шапку заодно, а то замерзнешь, — он поднял девушку со снега.
— А с ним чего? — она указала на Кнуда. — Я не хочу его тут бросать... вот так.
— Я тоже не хочу, — ответил Бран. — Мы с тобой знаешь, что сделаем? Я пойду к твоему отцу. Скажу, что это я его убил.
Ее глаза широко раскрылись. Она замотала головой:
— Что ты, нет! Зачем?! Не надо! Ведь это я...
— Ты это сделала из-за меня, — твердо молвил Бран. — Не волнуйся, мне ничего не будет. Я скажу, что защищался, что он на меня напал. Это правда, разве нет? Но я хочу, чтобы ты пообещала, что никому ничего не скажешь. Ты не расскажешь отцу, что была со мной, Улла. Ты должна поклясться.
Она молчала и кусала губы.
— Вот увидишь, голубка, — Бран взял ее за плечи. — Увидишь, все обойдется. Правда же, обойдется. Я только должен быть уверен, что он не узнает, чего ему знать нельзя. Я не хочу, чтобы он... Обещай, что ничего ему не скажешь. Прошу тебя.
— Я боюсь, — прошептала Улла. — А вдруг он не поверит? Что он тогда с тобой сделает?!
— Он ничего не сделает, вот увидишь. Он не слишком любит Кнуда... вернее, любил. Ничего он мне не сделает. Пообещай, что не станешь вмешиваться. Я должен быть уверен. Обещай мне, пожалуйста.
Уллины руки обвили его шею.
— Хорошо, — услышал он. — Я буду молчать. Я туда даже не пойду, если ты так хочешь.
— Спасибо, родная.
— Но только что делать, если он не поверит? Если он не поверит, как нам быть?
— Не думай об этом. Если не поверит — там увидим. Придумаем чего-нибудь. А сейчас пошли, дорога долгая, надо успеть засветло вернуться.
Глава 19
Конунг и Бран сидели друг против друга за столом. В доме, похоже, собрался весь поселок, люди разместились даже на полу. В очаге потрескивали угли. Скучный свет напольной лампы падал конунгу на лицо.
— Каков подлец, — уронил конунг. Его глаза горели гневом, а рука сжалась в кулак.
— А ты его прям так оставил, ай ветками завалил? — спросил Брана Сигурд.
— Завалил, конечно, — ответил Бран. — Чтобы волки не сожрали.
— А зря, — бросил конунг. В его зрачках, в самой глубине, разгорались сумрачные искры. Кулаки замерли на столешнице. Костяшки пальцев стали белыми, а над ними бугрились вены.
— Очень зря, — повторил он. — Не стоило возиться, на такую гниду время тратить. Если уж ему так хотелось накормить волков, мешать не собираюсь, пускай теперь и кормит. Собаке собачья смерть. Ему нравится лес? Пусть в лесу и остается. Меня не колышет, где этот гад сгниет.
Сын в отца. Вслух Бран сказал:
— Ну, не знаю. Только если Серого мы похоронили, почему и этого не схоронить? Человек же все-таки.
— Яйца курицу не учат, — отрезал конунг. — Я уж сам решу, кого куда определить, твоей помощи не требуется. Ясно?
Бран, насупившись, ответил:
— Яснее некуда. Только вот, знаешь, я сильно жалею, что все тебе рассказал.
Губы конунга дернулись в усмешке:
— Неужели? Да ведь ты, колдун, был обязан это сделать. Ты был обязан все мне рассказать.
— Кто же это меня обязал, а? Чего-то не припомню. Мне при любом раскладе было легче промолчать, разве нет? При твоей ко мне... гм... любви — ты ведь запросто мог и не поверить. Кнуда там никто бы не нашел, ну, разве что весной. А до весны, конунг, я уже буду далеко. Я для того все тебе и рассказал, чтобы не бросать его там, в лесу. Он же... может, конечно, я лезу не в свое дело, но он тебе не чужой. Зачем же... так?
Стало очень тихо. У сидящих рядом глаза полезли на лоб. Эх, и черт меня дернул за язык. Сейчас он взбеленится!
Но конунг остался спокоен, лишь нахмурился, да в зрачках полыхнули огненные точки.
— Ты и впрямь лезешь не в свое дело, колдун, — отозвался он. — Не тебе о том судить, кто здесь кому и кем приходится. А если ты и впрямь только для того мне рассказал, чтоб я хоронил этого гада, в таком случае тебе действительно стоило молчать. Делать этого я не намерен. А что до веры... — тут конунг вскинул бровь. — Я тебе, колдун, верю. Почему бы и нет? Я Кнуда знаю, и тебя тоже. Ты уж у меня тут третий месяц кантуешься, я тебя успел изучить. Уж чего-чего, а ты из-под тишка убивать не станешь, не то что этот. Этот-то — он на все способен... был. На него очень похоже: из кустов стрелять, травить, заманить кого-нибудь в дебри. Ничего другого от него и ждать не приходится. Так что, колдун, успокойся, в убийстве я тебя не обвиню. Разве что — молись своим богам, что в живых остался. Тебе сильно повезло. Кнуд великолепно стреляет... то есть, стрелял. Я никак не пойму, с чего он в тебя на охоте тогда промазал.
