Планета Арес. Прибытие

Погода стремительно менялась. Первым признаком надвигающегося апокалипсиса стала зловещая тишина. Датчики, на броне вездехода доносили до пассажиров только едва слышный рокот мотора и негромкий шелест гусениц об песок пустыни.

Ветер, испокон веков с воем срывавший пыльные 'змейки' с вершин алых барханов пропал, а вместе с ним пропали остальные звуки и шорохи планеты, вызывая даже на подсознательном уровне тревогу.

Настя обернулась и вздрогнула.

На горизонте, будто по мановению волшебной палочки злого колдуна, проступила нежно-розовая линия.

— Смотрите!

Люди повернулись, даже водитель на миг оглянулся.

— Буря, — негромко сказал Джо.

Спустя считанные секунды линия потемнела, выросла в темно-багровую полосу от горизонта до горизонта.

Приблизилась еще. Над миром нависала, закрывая полнеба, клубилась стена цвета пролитой палачом крови, но солнце еще светило и в этом смешении света и наползающей багровой тьмы было что-то зловещее.

Стена поглотила нежаркое солнце, стремительно потемнело.

Ветер завыл, застонал, заухал и заскрежетал на тысячи голосов, с каждой секундой звук нарастал, напрягая нежные барабанные перепонки. Зловещий звук проникал, казалось, сразу в мозг. Заныли зубы.

В разреженную атмосферу поднялись тысячи тонн пыли и песка и видимость упала до нескольких метров.

Настя судорожно сглотнула и, изо всех сил сжала брезентовый ремень и с надеждой посмотрела на планшет, до спасительного каньона осталось десяток минут.

Вездеход уже не мчался — крался, окруженный со всех сторон непроницаемой, кроваво-серой пеленой.

На миг Насти показалось что НЕЧТО очень голодное смотрит на нее плотоядным взглядом. Что там, за пыльным пологом? Бог весть. А может... Она вздрогнула.

Температура стремительно падала. Еще пять минут тому назад забортный термометр показывал плюс семнадцать градусов, а сейчас она упала до минус десяти.

Люди молчали, лишь время от времени бросали назад тревожные взгляды. Укрыться до подхода бури явно не успевали.

— Пристегнуться всем! И шлемы опустить! — раздвинул стиснутые в тонкую ниточку губы начальник экспедиции. Дождался пока выполнят приказ и последним защелкнул шлем. Настя схватилась за поручни, готовясь к неизбежному.

— А я все равно рад, очень рад, что судьба позволила мне поучаствовать в освоении Ареса! Чтобы с нами не случилось! — горячо сказал Джо Ньюмен, к никому конкретно не обращаясь, и Настя всем сердцем поддержала его.

Буря настигла. В единый миг все поглотила черно-красная тьма, словно злой волшебник украл с неба солнце. За бронепластиком иллюминатора дико зарычала, заскрежетала толпа взбешенных джинов из древних арабских сказок, заглушила все остальные звуки мира.

В броню забарабанил взвод сумасшедших барабанщиков — дубасил град камней, проверяя на прочность.

Это была не просто буря, а БУРЯ — мать всех бурь.

В кабине вспыхнул включенный автоматикой свет, высветив за пластиком шлемов застывшие от напряжения лица людей.

Бросило вперед — буря молодецки пнула вездеход, потащила будто по льду, как будто это не многотонная машина, а детская игрушка.

В серо-алой тьме метались световые пятна от мощных фар вездехода, с трудом пробивая на пару метров.

Водитель, сгорбившись над пультом, упрямо вел машину, ориентируясь по высвечивающемуся на навигаторе азимуту. Настю подбрасывало, она несколько раз больно ударилась боком о поручни, побелели пальцы, — так судорожно сжимала их, так страстно молила судьбу, чтобы буря помиловала их.

Упрямо сжав зубы, держалась.

Несколько минут вездеход упорно сопротивлялся, скрипя всем корпусом под натиском бури и потихоньку полз вперед.

Коварный ветер подкрался сбоку и ударил многотонную машину.

Мир накренился.

— Ааааа — изо всех сил заорала Настя, не слыша собственного крика — все заглушал адский вой бури.

Вездеход приподнялся на гусенице, постоял мгновенье в неустойчивом равновесии.

'Лишь бы все закончилось, неважно как, но лишь бы быстрее!'

Удар, казалось, выбил душу из Насти, на миг она потеряла сознание.

Вездеход упал на бок, мир перевернулся, машина соскользнула в долгожданный каньон с каждым мигом ускоряясь. Свет погас.

Безумный бобслей (зимний олимпийский вид спорта, представляющий собой скоростной спуск с гор по специально оборудованным ледовым трассам на управляемых санях — бобах) длился несколько секунд. Ее подбрасывало, тыкая под ребра чем-то очень твердым.

Потом со всего размаха приложило о твердокаменную поверхность — затылком, лопатками, всем телом. Заскрежетал рвущийся, словно бумага, металл. Голова взорвалась миллиардами сверхновых. Безумные горки закончились.

Мотор взвыл драной кошкой, перекрывая вой бури и, затих.

Настя, прижатая ремнем к спинке сиденья, висела вниз головой. Во рту стоял железистый вкус крови, рядом протяжно застонали. Шевельнула руками, ногами, подняла голову.

'Жива...' — жалко дрогнули губы, едва слышно всхлипнула.

На шлеме вспыхнул фонарь, луч пробился сквозь висящий в воздухе и переливающийся разноцветными огоньками мелкий песок, тусклый пятачок света прополз по приборной панели, отразился от пластика умерших дисплеев, скользнул ниже и высветил внушительную дыру в обшивке в районе двигательного отсека. Ветер нанес сквозь нее пару килограммов красного аресского песка. Сердце на миг замерло, потом, наверстывая упущенное, лихорадочно забилось. Вспыхнул еще один тусклый пятачок, повернула голову — это включился фонарик Джо. Он освободился от страховочного ремня и спрыгнул вниз.

Осмотревшись, тяжело выдохнул:

— Ну вот и приехали!

Оба аккумулятора: и основной и запасной безнадежно сломаны, камень, что остановил падение вездехода, глубоко вмял в них броню. Водитель глухо и непрерывно стонал — рычаг управления зажал ему левую голень. Другим членам экспедиции повезло больше, они отделались синяками и ссадинами. Совместными усилиями они освободили страдальца. Настя осторожно пощупала его ногу. В районе ступни выделялось странное утолщение. 'Неужели перелом? Черт!'

Посмотреть невозможно, скафандр не снимешь — вокруг ядовитая атмосфера Ареса. Вскоре водитель затих — сработала встроенная в скафандр аптечка — вбросила в кровь лошадиную дозу болеутоляющих и снотворного, глаза закрылись, он заснул.

Антенна вездехода не пережила опрокидывания и сломалась у основания, и рация безмолвствовала, в наушниках только дикий визг бури. Негромко чертыхнувшись, Джо достал телефон и попытался вызвать базу, но тщетно. В динамиках неумолчный шум и треск — песчаная буря выработала колоссальный заряд электричества и блокировала радиосвязь.

— Damn! — снова чертыхнулся и приказал загерметезировать пролом и собрать теплые вещи.

Пробоину заделали тюбиком наномассы из аварийного комплекта. Собрали все, чем можно укрыться от мороза и сняли с экспедиционных роботов аккумуляторы. Их использовали для обогрева кабины.

Тесно прижавшись друг к другу, так теплее, набросали сверху теплые вещи. Аккумуляторов скафандров при работе на обогрев должно хватить часа на три. Запасные и аккумуляторы и снятые с роботов, давали еще часа четыре, а дальше оставалось только призрачная надежда на помощь спасателей. Вот только выйти за пределы разлома Победы возможно только когда песчаная буря утихомирится, в противном случае они сами рисковали превратиться в жертву. А сколько она продлиться? Бог весть, час, сутки, неделю-это не предскажет никто.

Стрелка термометра неуклонно клонилась вниз, подбираясь к минус сорока. Люди лежали, стараясь дышать равномерно и поменьше двигаться, чтобы расходовать кислород экономичнее. Они сделали все, что в их силах. С каждым часом надежда таяла — буря и не думала утихать.

Прошло семь часов, аккумуляторы сдохли. Прошел еще час.

— Сволочи, сволочи, подонки, — неистово выкрикнул Горбунов, — Ненавижу... Ненавижу, они специально не едут! Я докторскую готовил. Они будут жить, а я, а я... — слезы крупным градом закапали на замерзшие губы.

— Стыдитесь, Алексей Михайлович, вы же мужчина, — с трудом шевеля непослушными губами прошептал Джо Ньюмен, — Когда буря прекратиться, спасатели приедут.

— Буря? Их держит какая-то буря? Трусы! — выкрикнул, кусая распухшие, искусанные в кровь губы, — Почему я должен умирать из-за них?! Не хочу, не хочу!

В воображении возник он, замерзший, мертвый и каждая клеточка в нем затряслась от ужаса. Неужели он, он! Такой замечательный, не будет жить?! Горбунов отвернулся, лицо затряслось от тщетных попыток совладать с эмоциями.

— Вас интересует только собственная судьба, — с тихим, но отчетливым презрением, сказала Настя, не отрывая пронзительного взгляда потемневших глаз от побелевшего лица Горбунова.

— Да, я хочу жить и что в этом удивительного? Почему я должен заботиться о ком-либо другом, когда здесь умираю я! Я! — взорвался Горбунов. — Почему, я вас спрашиваю?

— Я верю, я знаю, что нас уже ищут. Там орденцы, они не оставят нас! А вот вы никогда не стали бы рисковать ради других. Ничтожный вы человечишка, тля... — Настя отвернулась. Горбунов в ее глазах стал ничем не лучше поборников Троцкого.

Горбунов вскинулся, но во взглядах товарищей читалось только презрение, он отвернулся, продолжая бормотать под нос. Потом замолчал, без мысли, без чувств, в черной тоске, когтившей заполненную отчаянием душу.

Секунды складывались в бесконечно-долгие минуты, а те, в свою очередь, в часы, похожие на Вечность. Буря бушевала.

Термометр незаметно подкрался к минус пятидесяти. Особенно сильно мерзли руки и ноги, Настя их уже не чувствовала. Мороз вымораживал тело, чувства, мысли, саму душу.

Джо и проснувшийся водитель непрерывно разговаривали с ней, пытались отвлечь от мыслей от смерти — кислорода было еще много.

Настя почти не слушала, хотя понимала, что мужчины пытаются ободрить. Было страшно, очень страшно. Дико хотелось жить, создать семью, родить много, обязательно много детей. На душе были холод и мрак и не только от страха смерти, было стыдно перед товарищами — они настоящие герои, а она... она не герой — она трусиха. Жуткая смерть от мороза, когда после обманчивых видений кровь застывает в лед, пугала до смертной тоски. Неужели я не узнаю ни счастья быть любимой, ни оставлю после себя никого?

Начались видения. Она снова маленькая девочка пяти лет. Всей семьей они приехали на Море. Настя лежит на белоснежном песочке, на добром, горячем ветру, плещется в теплой воде, пока искусственное солнце не касается горизонта. А вот мама, держа ее за ручку, ведет, такую нарядную, с огромным белоснежным бантом, гордую, в первый класс. При воспоминании о родителях на душе потеплело. Они дома и им ничего не угрожает. Возможно, они сейчас нежатся под жаркими лучами на берегу ковчеговского Моря?

Она вдруг ощутила себя крошечным комочком, беззащитным перед безжалостным Аресом. Счастливые воспоминания и понимание что все, все закончилось — вызвали такое острое и щемящее чувство потерянности, жалости к самой себе, что она тихонько, чтобы никто не услышал, и горько, словно несправедливо наказанная маленькая девочка, заплакала. Едва показавшись из-под век, слезы превращались в ледяные шарики, скатывались вниз по ничего не чувствующим щекам.

Юный организм не верил, не хотел смириться, что все кончилось, ничего больше не будет, а впереди только великое НИЧТО.

Неожиданно Настя разозлилась. 'Слабачка! Нет! Нет! Никто и ничто не смеет диктовать мне волю! Даже эта чертова планета! Все что у меня осталось — гордость и за нее я буду драться до последнего вздоха и биения сердца!'

Снова пришли ведения.

Увидела Алешеньку. Ощутила ласковую теплоту сильных мужских ладоней на талии и горячие, как вулканическая лава, губы. Как бы хотелось ей сейчас вернуть все назад, выйти за него замуж, но поздно и больше ничего не изменишь. К собственному стыду, она поняла, что ей больше всего жаль даже не расставания с родителями, а что никогда не увидит Алешу.

Стало не холодно, а почти тепло, мозг охватило сонное безразличие. Стало тихо, спокойно. Совсем не так, как в жизни, где есть обман, где есть ошибки и собственноручно убитая любовь. Как же она устала.

А смерть, оказывается, совсем не страшна, а она и не знала этого.

И все же, где-то в глубине души еще тлела надежда на чудо.

Странное существо человек — не признает очевидного, надеется на чудо до последнего.

Настя погружалась в тот глубокий сон, от которого еще никто и никогда не пробуждался.

Она уже почти соскользнула в великое НИЧТО, когда кто-то грубо сотряс тело и вырвал из-под груды вещей, под которыми она лежала.

— Настенька, Настя! Очнись! — прорвался в затуманенный мозг знакомый голос. Что-то обожгло щеку и еще раз, с другой стороны, — Ты слышишь меня?

Ее подняли на руки и понесли, как ребенка.

'Опять... ни хочу, как же я устала' Но неведомый не унимался и тормошил, и звал ее. И новые пощечины обрушились на щеки.

Пощечины? Ею бьют!

Ненависть к неведомому, посмевшему бить ее, дала силы на мгновение вырваться из странного оцепенения, охватившего тело и душу.

Тяжелые, будто пудовые гири, веки поднялись. Туман понемногу рассеялся, мутная картинка сложилось в черно-белое изображение. На расстоянии руки пронзительно-синие глаза ее Алешеньки.

Глаза широко распахнулись.

— Алешенька, — едва слышно прошептали непослушные, замерзшие губы. 'Какие счастливые галлюцинации перед смертью...' Она хотела еще что-то сказать, но не смогла. Только в краешках глаз проступили слезинки. Веки потяжелели, девушка провалилась в глубокий обморок.

Прошло двое суток. Алексей едва успел позавтракать в поселковой столовой, когда пронзительно зазвенел телефон.

Вздрогнул, тревожный взгляд на экран подтвердил — звонит поселковый доктор.

Все? Настюшу выпустили из регенерационной камеры? Наконец!

— Да, слушаю, — сказал в трубку, с трудом скрывая звенящую в голосе радость...

Время после спасательной экспедиции Алексей провел в страшном волнении, но доктор поселкового медпункта был неумолим. 'Больная в состоянии искусственной комы, выздоравливает. А вы, молодой человек, не торчите под дверью, когда придет в себя, позвоню!'

Спустя пятнадцать минут он был на противоположном конце поселка, перед одноэтажным коттеджем с надписью: 'Медпункт' и красным крестом.

Скрипнул пластик ступенек под ногами, остановился перед дверью. Алексей одел тщательно выглаженную рубашку и брюки и сиял, словно начищенный пятак.

Из кармана появилась коробочка красного бархата в форме сердечка. Щелкнула, открываясь. На черном фоне золотом блеснуло изящное кольцо с крохотной голубовато-белой искоркой фианита. Что ему стоило выбить кольцо из заместителя мэра колонии по тылу — это отдельная история. Только репутация героя и личный звонок капитана 'Ковчега', настоятельно порекомендовавшего помочь, решили проблему. Цветы он так и не сумел найти, снабженцы считали, что есть более приоритетные грузы и их пока не завозили на Арес, а собственные еще не выросли. Вслед за кольцом из кармана появился сувенир с Сияющего: небольшой, но ощутимо тяжелый — фигурка причудливого инопланетного зверя, из золота. Придирчиво покрутил в руках.