Планета Арес. Прибытие

Предисловие

Это было великое время, когда неугомонного человека гнал вперед хмельной, пьянящий ветер открытий и приключений. Когда то люди выходили на хрупких деревянных скорлупках навстречу волнам, ветру, штормам — и побеждали. А потом настал черед потомков и корабли с атомными сердцами взлетали с Земли навстречу еще неизведанным опасностям необъятного космоса. И затрепетали под неземными ветрами и чужими небесами на планетах и спутниках Солнечной системы стяги объединенного человечества: алый, с бело-синим диском планеты Земля посредине. А там, где атмосферы не было, поднялись памятные обелиски.

Это было время великого мужества и самоотверженности. Люди осваивали Солнечную систему и случалось, гибли. Иногда взрывались атомные сердца кораблей или они гибли в столкновениях с метеоритами. Люди замерзали в промерзших пустынях Марса, сгорали заживо в раскаленной утробе Венеры, задыхались в разбитых, лишенных атмосферы кораблях и превращались в межзвездную пыль от внезапных взрывов двигателей.

Человечество скорбело о погибших, но новые корабли с храбрецами стартовали из глубин земной атмосферы и с каждым годом их становилось все больше и больше.

Это было время великих подвигов и свершений. Человек перекраивал под себя Венеру и Марс, возводил форпосты на лунах гигантов — Юпитера и Сатурна, превратил пояс астероидов в неисчерпаемый источник сырья, где тысячи шахтеров и миллионы роботов добывали металлы, воду и газы. Космос стал родным домом для десятков миллионов.

Это было время великих надежд. Когда межзвездный зонд: несколько метров диаметром с многокилометровой антенной, отправил на Землю из окрестностей звезды Глизе 581 сенсационные фотографии — вокруг безжизненного, промороженного газового гиганта крутились голубые, испещренные белоснежными завитками облаков, планеты-спутники. Водные миры! Состав атмосферы, гравитация лишь немного отличались от Земли, а, значит, они пригодны для заселения. Это стало бесценным подарком для человечества, которому границы Солнечной системы давно стали тесными и произвело эффект разорвавшейся бомбы. Спустя год на общечеловеческом референдуме победили сторонники постройки колонизационного транспорта. И человек, не освоив до конца Солнечную систему, отважился на бросок в глубины галактики, чтобы создать под светом чужой звезды новый дом.

Это было странное, но великое время! Ибо судьба человека может быть разной; но у Человечества на пути вперед, к звездам одна — идти навстречу опасностям и смертям и, вопреки им, побеждать.

Глава 1

Задолго до того, как Алексей умирал в мелком окопе на заштатной планете, когда он, вне себя от горя, решил стоять насмерть, задолго до его решения прийти на помощь союзникам, он отодвинул ветку, шагнул на поляну и едва не ткнулся носом в широкую спину застывшего столбом одноклассника и лучшего друга Юрки Машеры. В свои четырнадцать лет тот выглядел на все шестнадцать.

Алексей — невысокий для жителей 'Ковчега' — в пятнадцать лет немногим выше 1,7 метра, устало вздохнул, протиснулся между стволом и массивным телом приятеля и, глухо охнул. Узкое и нервное лицо с слегка горбатым носом — наследством прадеда Алексея Гирея— личности весьма неординарной и легендарной, окаменело. От нижней челюсти, наискось к скулам, дрожа, закатались желваки. Приятели и близкие знали: это верный признак, что Алексей с трудом сдерживает волнение.

Полугодовалый — не старше, щенок висел на ветке толстого и корявого дуба, на противоположном конце поляны. Из оскаленной в предсмертном страдании пасти глянцевитым бруском торчал пухлый, мясистый язык; солнечный луч, пробивающийся сквозь ядовито-зеленую листву, отражался в его выпученных, мертвых, глазах; тонкая струйка пены, застывала в уголку рта. На груди, на нитке, бумажка с корявой надписью: 'Враг народа 'Ковчега''. Ветер доносил могучий грохот водопада и, острый и сладкий, незабываемый запах джунглей: пропитанной дождевой водой земли, преющей листвы и пьянящих ароматов экзотических цветов. Кричали невидимые тропические животные, пересвистывались бойкими голосами лесные птицы. Словом, настоящий тропический рай, если не принимать во внимание, что отряд старшеклассников наткнулся на повешенного маньяком щенка.

Внутри него словно что-то оборвалось. Его бросило в жар, так что моментально выступил пот, потом — в холод. От нижней челюсти, наискось к скулам, дрожа, яростно перекатывались желваки. Друзья и близкие знали: это верный признак того, что Алексей кипит и готов на самый безрассудный поступок.

Оглянулся на приятеля. Веснушчатое лицо под коротким ежиком рыжих, жестких волос, побледнело.

— Ну чего встали, нам... — из-за спины Машеры ловко протиснулась Настя и замерла, прикрыв хрупкими ладошками рвущийся из глубин души крик.

На день Защитника — традиционный мужской праздник, когда они соревнуются с друг другом в спорте и искусстве, а по вечерам в пещерах, где установлено голографическое небо, оно расцветает традиционными фейерверками, Учителя предложили мальчишкам выпускного класса четвертого цикла обучения сыграть в 'партизан и карателей'. Учителя делали все, чтобы сплотить мальчишек и девчонок. И самым эффективным решением было организовать дело, где один за всех и все за одного, например, футбольную команду или соревнование. 'партизан и карателей'. При этом результат значим для всех и каждого и обязательно скажется на результатах класса в конце года. Победили — награда одна на всех. Ошибка одного — плохо всем. Общее дело излечивало практически любые социальные отклонения у детей и подростков и излечить любые социальные отклонения, если, не дай бог они появятся.

Ашкам— классу Машеры и Алексея повезло — по жребию они играли за 'партизан', а бэшки — их традиционные противники, соответственно за 'карателей'. Поединок был принципиальный — соперничество между классами началось давно, чуть ли не с детского садика. Люди остаются людьми и психология у них, что в 20, что в 21 веке, что в будущем, одна и та же. Можно довести до озверения, можно воспитать коммунистом, а девчонки все равно будут сплетничать, и доказывать окружающим какие они все из себя. А парни обязательно начнут выяснять, кто самый главный павиан в этом зоопарке. Поэтому даже драки — это почти нормально, лишь бы не возникли серьезные ссоры или конфликты, но на то и существуют Учителя, чтобы сглаживать разные шероховатости в общении.

После трех суток, когда одни прятались, а вторые преследовали и, доброго десятка мелких стычек, у ашек от группы осталось двое парней и одна девчонка, потные и злые. Первый день они держались на кураже, а потом только на злости и упрямстве. Но поднять руки на радость бэшкам и предать одноклассников, которые изо всех сил дрались за победу? Опять смириться с вторым местом? Да ни за что на свете, да лучше сдохнуть!

Девчонку взяли в отряд 'партизан' в виде исключения — она была свой в доску 'парень', да и физическая подготовка у нее была будь здоров даже на общеговчеговском фоне, где нормой были ежедневные занятия спортом. В состязаниях по спортивным танцам на День Женщин она стала призером. Засада была в том, что у бэшек осталось четверо парней.

Мир словно застыл, листва не шевелилась на деревьях, птицы замолчали, только однообразный, глухой шум водопада вдали, нарушал молчание. Позади то ли прошуршал ветер, то ли легонько вздохнули, почти простонали. Алексей стремительно повернулся. В тени деревьев темно. Быть может там кто-то прячется? Быть может тот самый садист? Несколько долгих мгновений он всматривался, потом выдохнул воздух сквозь зубы. Показалось. Он повернулся назад.

Машера подошел к мертвому щенку, немного помедлил, потом осторожно прикоснулся широкой ладонью с короткими и толстыми пальцами к трогательно голому животу животного. Оглянулся на Алексея.

— Охренеть, — лицо Алексея окаменело, пронзительно-синие — от матери, глаза бешено сверкнули, — Какая тварь повесила щенка? Читал я о таком, но чтобы собственными глазами увидеть...

— Мальчики, — прошептала Настя и жалобно посмотрела на одноклассников, — И что теперь делать?

Машера подскочил к щенку, немного помедлил, потом осторожно прикоснулся широкой ладонью с короткими и толстыми пальцами к трогательно голому, розовому животу. Обернулся к товарищу.

— Еще теплый. Значит эта тварь где-то рядом, — пробасил зло.

Алексей оскалив по волчьи зубы, топнул ногой, оставив в влажной земле глубоко вдавленный след полевого ботинка.

— Юрка, айда догоним урода! Жаль оружия нет, — голос дрогнул.

Машера моргнул растерянно, потом еще раз посмотрел на трупик щенка. Оглянувшись, увидел побледневшее лицо девочки и твердо решил: 'Я с Турком!' (дворовое прозвище Алексея). В их казавшейся многим странной дружбе с бешенным Гиреем заводилой во всех проказах и делах всегда был последний.

— С ружьем и дурак охотником станет! Во! — мрачно сострил Машера и поднял крепко сжатый внушительного размера кулак, — Скручу и воткну ноги в плечи, а руки в задницу!

Это была не пустая угроза. В свои четырнадцать Машера сдал на первый разряд по дзюдо и вполне мог 'навалять' и взрослому мужчине.

Ребята скинули на землю рюкзаки со снаряжением, рядом легли учебные автоматы и остались в одинаковых камуфлированных шортах и такого же цвета майках, на ногах закрытые сандалии. Через пару минут мальчишки мчались по лесным тропинкам к кирпичной дороге, мощенной желтым кирпичом, как в знаменитой сказке Волкова, ведущей на выход из парка. Параллельно ей, справа в ложе из нанесенной глины струилась неглубокая, курица вброд перейдет, речушка. Берега заросли густым камышом, тонкие, словно бритва, листья шуршали под порывами теплого и влажного ветра.

— Вызывай Учителя, расскажешь ему, он наверняка поможет! — сквозь деревья услышала Насти, вздохнула и вытащила из кармана нож. Хотя бы похоронить бедного щенка.

Они пробежали примерно половину пути, когда за поворотом путь перекрывал коричневый ручей мигрирующих муравьев. Солнце блестело на сотнях тысяч хитиновых панцирей, тихий шелест сопровождал движение. Шутки плохи, насекомые могут закусать насмерть. Подростки остановились. Алексей в нетерпении топнул ногой по кирпичам дороги. Не дай бог из-за непредвиденной остановки упустят садиста!

Еще через десять минут они проскочили через неширокий шлюз и вбежали в приземистую шайбу станции метро 'Тропический парк', двери за спиной шумно захлопнулись. Одновременно глухо захлопнулись двери поезда на пустынном перроне, звеня по рельсам и ускоряясь поезд нырнул в темноту тоннель, оттуда пахнуло резиной. Мальчишки остановились.

— Черт, не догнали, — Машера с силой ударил кулаком правой руки по ладони левой и произнес, — Я бы уроду руки воткнул в задницу, а ноги в плечи.

— Может Учитель поможет? У них доступ к системам 'Ковчега' будь здоров!

Когда семьдесят лет тому назад проект приспособления астероида под колонизационный транспорт вынесли на всеобщее обсуждение человечества, одним из самых спорных моментов стало предложение создать на корабле биом влажного тропического леса. За основу при проектировании дизайнеры и биологи выбрали влажные тропические леса Южной Америки. Сторонники экономии выступали против, по их мнению, излишней роскоши и пустой тратой ресурсов и времени. Но дискуссию они проиграли. Экипаж и пассажиры проведут всю жизнь от рождения и до смерти на гигантском межзвездном транспорте, поэтому точка зрения о необходимости создания для экипажа максимально комфортных условий существования, победила. Кроме того, парк задумывался как крупнейший источник кислорода. Волшебный уголок первобытного леса стал одним из любимейших мест отдыха обитателей корабля, а молодежь облюбовала его для встреч и прогулок.

Когда ребята вернулись в парк, на поляне были все: и Настя, и растерянные ребята из параллельного класса и, главное любимый ребятами Учитель: Борис Семенович — огромный как башенный кран, широкий и длиннорукий.

— Что, догнали? — произнес с некоторым беспокойством в голосе.

— Нет, — с раздраженно — зло ответил Алексей и катнул желваками, — только поезд уезжающий. Наверное, он на нем уехал. Неужели не узнаем, кто эта сволочь?

— Почему не узнаем, уже знаем. Я подключился к камерам над парковой дверью. Это Хулио Иванович Айдингер, восемнадцати лет, нигде не работает, находится под наблюдением психологической службы.

— А что ему будет за это? — прикусив четко очерченную губку, тихо произнесла девочка и кивнула в сторону дуба, на краю поляны, где свежий холмик земли скрывал трупик несчастного щенка.

— Ему? — со странным выражением лица переспросил Учитель, криво усмехнулся, — Поругают в Совете воспитания и школ, максимум товарищеский суд с общественным порицанием и внеочередным разговором с психологом, — Сейчас Ордена Будущего нет. Значит, опасаться ему нечего.

Настя молчала... Вдруг глаза ее сверкнули, топнула ножкой.

— Это неправильно, это несправедливо! — подалась всем телом вперед, фиксируя взгляд на переносице учителя.

Алексей несколько мгновений стоял набычившись, потом выдохнул.

— В учебниках много пишут об Ордене Будущего, но, если подумать, мы ничего не знаем о нем. Расскажите Учитель!

— Орден Будущего... — произнес задумчиво, — Мы знаем о нем и много и, одновременно, мало. Орден контролировал жизнь экипажа. А еще согласовывал назначения на руководящие должности. Если считали, что человек недостоин, то путь наверх ему становился недоступен. И у него была служба Психологического Надзора... В конце первого десятилетия полета экипаж решил, что раз на 'Ковчеге' лучшие представители человечества, то оскорблять их социальным и психологическим контролем, нелепо. Первые десятилетия все было хорошо, но уже среди второго поколения, появились те, кто нуждался в услугах психологов или коррекции личности — человеческая природа неизменна. И через десяток веков будут рождаться гении, и мерзавцы, герои и трусы, сумасшедшие и садисты. Генетику не обманешь. Вот и появился этот... Хулио, — Учитель криво усмехнулся.

— Им стирали личность? — резко спросил Машера, потер под носом пробивающуюся рыжую щетинку и посмотрел на печальное лицо Учителя.

— — Да, если признавали, что личность паталогическая. А если выяснялось, что проблема в дефектных генах, то детей разрешали заводить только после коррекции генетического материала.

— Страшно, — тихо сказала Настя взгляд малахитовых глаз опечалился, — взваливать на себя груз ответственности за чужие жизни.

— Кому много дано, с того много и спрашивают. У орденцев даже клятва была — умереть, если понадобится, за счастье человечества. Собственная мораль и обязательные самоограничения. А за каждого новичка поручались два старых. И если он не оправдает доверия — порученцы вместе с ним шли на орденский суд, который был гораздо строже, чем обычный.

— А почему сейчас их нет, в смысле почему Орден не восстановят? — подался вперед Алексей, фиксируя взгляд на переносице старшего товарища.

— Большинство считает, что он не нужен, считают их фанатиками... Дай бог чтобы они не ошибались... — Учитель вздохнул.

Алексей дернулся, потом выдавил вежливую улыбку. Это далось ему не без труда, но с Учителем не поспоришь.

Борис Семенович несколько мгновений смотрел на учеников, потом тихо сказал:

— Ладно, думаю надо заканчивать с игрой. Я...

— Борис Семенович, скажите, а правильно мы поступили, что погнались за этим, как его, Айдингером? — перебил низким хрипловатым голосом Машера, — я вот, вообще хотел руки ему повыдергивать.

Учитель усмехнулся и ответил со странным удовлетворением в голосе.

— Расскажу вам одну древнюю притчу. Однажды к Конфуцию пришли ученики и спросили его: Учитель, чем надо платить за зло? Может, добром, как и положено хорошему человеку? И Конфуций ответил им: нет, ни в коем случае нельзя платить добром за зло. Ибо если вы поступите так, то чем же тогда заплатите за добро? За зло следует платить справедливостью.

Взгляд Машеры стал задумчивым, он выдохнул, так ничего и не сказав.

* * *

Прошло пять лет.

Колонизационный звездолет 'Новый Ковчег', или как называл его экипаж — 'Ковчег' осторожно тормозил у звезды Глизе 581, Долгое — почти сто лет, путешествие заканчивалось.

СПРАВОЧНЫЕ ДАННЫЕ:

Построен в поясе астероидов в 2321 году на базе астероида (2039) Chiron. Масса покоя 3212645 тонн. Конструктивный материал кремний с примесью железа, магния и других элементов. Имеет шесть термоядерных двигателей. Максимальная скорость 90000 км/с. Допустимое ускорение 1,1 g. Способен принять на борт до 11000 человек. Автономность с полным экипажем — 120 лет. Высшая степень защиты. Оснащен всеми видами вооружения, в том числе — ударного типа. Имеет на борту два больших космолета с ядерными двигателями, четыре средних и десяти малых. Обеспечен полным набором высадочных и аварийных средств. Предназначен для основания колонии.

В конце бесконечно-долгого пути 'Ковчег' поджидало множество опасностей. Одни из самых серьезных таились на периферии системы, в плоскости эклиптики — области скопления строительного материала Вселенной: пыли, газа, глыб льда и углистых хондритов. Пройти на субсветовой скорости сквозь них было невозможно. И если от глыб межзвездного мусора корабль защищала батарея лазерных установок и патрульная служба из малых кораблей, то пыль, на скорости десятки тысяч километров в секунду, атом за атомом, словно наждачка, могла съесть даже толстую каменную шкуру исполинского корабля, поэтому трассу проложили в обход опасных зон и подняли мощность бортовых эжекторов электронов до максимума. Ионизирующие лучи, тянулись на десятки мегаметров (1000 километров) перед звездолетом, разбивая встречные атомы. Образующиеся ионы натыкались на электромагнитное поле корабля и разлетались в стороны. Заодно получалась упругая среда, тормозившая 'Новый Ковчег'.

Рубка — самое главное место межзвездного колонизационного транспорта 'Ковчег', куда допускались далеко не все, не спала никогда.

В креслах перед подмигивающим золотистыми, зелеными, голубыми и оранжевыми огоньками выгнутого пульта с десятком мониторов: от крохотных — с ладонь, до метровой ширины, сидело двое в серебристо-синей форменной одежде космонавтов: первый пилот — смуглокожий мужчина средних лет со поредевшей копной седеющих курчавых волос и второй пилот — девушка гораздо моложе возрастом, немного за тридцать. Женщина привычно считывала показания приборов. Едва слышно шипела система кондиционирования. Цифры, сложные графики и схемы ежесекундно появлялись на мониторах, отражая информацию с миллионов датчиков и приборов 'Ковчега' о состоянии космоса за бортом и обстановке на корабле. Все спокойно, все как обычно. Если случится на борту нештатная ситуация или поблизости возникнет угроза, ИИ (искусственный интеллект на базе пятого поколения нейрокомпьютеров) по имени Интел, немедленно предупредит. Но хотя он обладал безупречной логикой и был вполне самостоятельной личностью, обладавшей своеобразным и, не всегда безобидным юмором, конечное решение все же примет человек.

Прозвенел гонг.

— Плотность пространства возросла на два процента, — произнес Интел.

— Когда войдем в плоскость эклиптики плотность увеличится еще на пятьдесят процентов, — озабоченно произнесла девушка.

Мужчина развернулся вместе с креслом, посмотрел на девушку с иронией:

— Ну это мы как-нибудь переживем, — мужская рука разлохматила ей волосы, — есть проблемы и поважнее.

Она отмахнулась, на миг во взгляде мелькнуло смущение.

— Мулат, не приставай, на вахте я не женщина, а пилот.

— Серьезно? Как тебе это удается с такими выдающимися буферами? — мужчина прижал кулаки к груди, локтями изобразив выдающиеся достоинства девушки, — Я сражен ими наповал.

Мужчина изобразил как почти упал, сраженный женскими чарами.

— А ты представь, что ты на службе, хотя бы иногда.

— О! Только не это. Проси чего-нибудь другое. При взгляде на такую совершенную красавицу как ты, Машуня, я физически не способен думать ни о чем другом! Молю, пожалей страдальца! Хотя бы один, совсем невинный поцелуй!

-Ну вот как ты можешь быть таким... когда мы обнаружили другой разум?

— И что? До него лететь еще полгода и вообще меня больше интересует разум заключенный в этой прелестной головке, — мужчина многозначительно посмотрел на девушку.

— Ты несносен мулат! — возмутилась женщина, но видно было, что древнее как мир соревнование женщины и мужчины, ей приятно.

В этот момент стена рубки разъехалась, впуская первого после бога на борту 'Нового Ковчега' — капитана, круглое лицо его, с седеющими бровями, было злое, заспанное.

— Капитан на мостике, — подскочил с кресла первый пилот, вытягиваясь. Вслед за ним — второй пилот.

— Да брось, Мулат, — досадливо махнул рукой капитан, — без чинов. Неужели было так нужно вытаскивать старого, больного человека среди ночи в рубку? Что там неладного с радиошумом со спутников Глизе 581d?

— Без чинов, так без чинов. Дружище, — на правах старого приятеля Мулат мог позволить себе многое, — неужели ты стал таким толстым и ленивым, что неспособен оторвать ночью зад от постели? Или берешь пример с меня, старого греховодника и греешься в чужих постелях?

Капитан смущенно отвел взгляд, а Мулат удивленно распахнул выпуклые глаза. Неужели угадал? Ай да капитан, ай да сукин сын! А все прятался!

— Ладно, — буркнул капитан, — Пошутили и хватит, докладывай, что там с анализом радиоизлучения, — Интел, — обратился в сторону пульта, — будь добр, еще одно кресло, пожалуйста!

— Вначале здравствуйте Симеон Викторович, — с нотками обиды произнес искусственный интеллект мужским голосом, пол перед пультом стремительно вспучился, потек вверх, формируясь в кресло из наномассы, через миг ставшее неотличимым от кресел дежурной смены пилотов, — Выполнено!

Искусственные интеллекты высшего класса хотя и уступали человеку в подвижности мышления и в сложности взаимодействия эмоций, определявшем индивидуальность, но это не означало что они были только бездушными машинами. Например, с Мулатом Интел держался на равных, Наташе часто говорил комплименты, а с капитаном был подчеркнуто обидчив.

Первый пилот посерьезнел — шутки кончились!

— Да здравствуй, здравствуй. Хоть ты, Интел, не порть мне нервы, — капитан рухнул в кресло и повернулся к Мулату с требовательным выражением лица.

— Симеон Викторович, вы же в курсе, что мы уже две недели перехватываем радиоизлучение с Глизе 581d?

— Ага, — склонил голову капитан.

— Так вот сегодня удалось взять на него пеленг и записать достаточно большой отрывок. Так вот, по анализу Интела с девяносто пяти процентной вероятностью сигналы искусственного происхождения.

— Значит все же разумные... — капитан помолчал, щелкнул пальцами, — А почему зонд, черт возьми, не заметил радиосигналы?

— Не знаю, но с детства мечтал найти инопланетян.

— Детские мечты меняют мир. Считай, что тебе повезло, Мулат, ты их открыл. Что предлагаешь?

— А что тут предлагать, если до захода в систему Глизе 581 мы физически не сможем затормозить 'Ковчег'? Оповестить экипаж, а там посмотрим, что делать. Быть может там такие же как мы — экспедиция?

— Интел, твои предложения?

— Я согласен с первым пилотом, — прошелестел бесплотный голос.

— Значит утверждаю! Включить аварийную связь с экипажем.

После выступления капитана 'Ковчега' Интернет, по доставшейся от первого поколения ковчеговцев привычке так называли информационно-коммуникационную сеть корабля, вскипел восторженными спорами. Человечество столетия искало следы ИНОГО разума, но нашло только остатки немыслимо древней, сотни тысяч лет как покинутой, инопланетной базы на Нептуне, а тут на тебе — первый пилотируемый полет за пределы Солнечной системы, и такая 'удача'! Контакт с иным разумом мог иметь очень важные последствия. Очевидно, что если он обладает высоким уровнем цивилизации, то влияние его искусства, техники и философии будет колоссальным. Открытие европейцами заново греческой и римской культуры в XV столетии, величие гробницы Тутанхамона, публикация 'Математических принципов натуральной философии' Ньютона и 'Происхождения видов' Дарвина -эти очень непохожие друг на друга примеры помогут составить отдаленное представление о силе тех побудительных стимулов, того подъема, которые возможно принесет контакт с иным разумом. И не факт, что этот он доставит людям радость. Гордость будет жестоко уязвлена, если узнаем, — а теперь это лишь вопрос времени, — что человеческий род стоит где-то внизу на космической шкале разума.

На свет извлекли и со всей серьезностью проштудировали полузабытые сюжеты научной фантастики древности, начиная от встречи с благожелательными богами до вторжения безжалостных кровопийц-вампиров, но подавляющее большинство посчитало это полной глупостью, придуманной предками из-за ксенофобии Темных веков (так назывался период человеческой истории до Великого объединения). Большинство, подавляющее большинство, радовалось перспективам: новым идеям, новой философии, новым технологиям, черт возьми, которые неизбежно принесет контакт с иным разумом.

В соответствии с Уставом 'Нового Ковчега' важнейшие, касающиеся всего экипажа вопросы решались всеобщим голосованием. Это положение выполнялось неизменно и неукоснительно. На следующий день, к полудню, стали известно решение экипажа — попытаться найти общий язык с неизвестным разумом.

* * *

Настя вышла на площадку и подошла к краю.

Десяток детей, в легких, удобных и даже изящных скафандрах, неуклюже ступая башмаками с магнитной подошвой, вышли следом. Ткань детской модели, толщиной в два миллиметра, плотно облегала тело, практически не пропускала тепла и не стесняла движений. В компактных баллонах из прочного композитного материала хранился пятисуточный запас кислорода, минерализованная вода и питательный бульон. В скафандрах дети были в безопасности.

Сквозь угольную бездну космоса мчались сквозь тьму Вселенной к неведомой цели, словно следы трассирующих пуль, разноцветные, колючие искорки звезд: прекрасные красные гиганты и ослепительные сверхплотные белые карлики, желтые звезды и загадочные мертвые черные карлики, складываясь в непривычные земному глазу созвездия, навевая в душу тревожное ощущение нереальности всего происходящего.

Немного впереди можно было заметить зеленоватое свечение авангардного поля, в виде тупого конуса — оптимальной формы для очистки пути от космической пыли и ионов. На скорости в одну шестую скорости света в вакууме, с которой летел 'Новый Ковчег', за пределами электромагнитного поля или корабельной брони человек получал смертельную дозу за считанные мгновения.

Дети столпились вокруг Учителя.

— Кто-нибудь уже выходил на поверхность 'Ковчега'? Поднимите руки! — раздался голос в шлемах.

Четверо подняли.

— Молодцы! Ну что нравиться на поверхности?

— Да! — дружно загалдели дети, — здорово!

— Молодцы. Так вот, мы сегодня не просто так вышли на поверхность 'Ковчега', а послушать историю его создания. Итак, слушайте! — голос девушки зазвенел от едва сдерживаемого волнения. Это был ее первый урок в качестве Учителя — одной из самых уважаемых профессии на 'Ковчеге' — ведь они занимались важнейшим делом — воспитанием будущих поколений. И одной из самых массовых. На класс из десяти детей приходилось пять учителей, которые не только учили наукам, но и воспитывали, вместе с родителями, помогали социализироваться в обществе.

— Когда то моряки отважно выходили в океаны на утлых скорлупках, навстречу волнам, ветру, штормам — и побеждали стихии. А теперь настал наш черед, и мы отправились к Звездам, и хотя наши корабли, как песчинки перед необъятным Космосом, но мы идем навстречу опасностям, которые страшнее любых штормов. Идем и побеждаем. А наши потомки пойдут на своих кораблях еще дальше, навстречу еще неизведанным величайшим опасностям. Прекрасная планета Земля всего лишь место краткой передышки на пути между мировым океаном, где зародилась жизнь и звездным океаном, куда устремился и непременно овладеет им, человек.

Я расскажу вам как создавался наш дом — наш 'Новый Ковчег'. Когда наши предки решили создать корабль, способный перенести несколько тысяч человек к другой звезде то вначале выбрали астероид цилиндрической формы, чтобы преобразовать его в корабль поколений. Все знают, что это такое?

Ответом стало затянувшееся молчание и вопросительные взгляды.

— Не знаете, дети? Хорошо. Это корабль, который может лететь многие десятки, сотни или тысячи лет; в котором родятся и проживут жизнь многие поколения людей. Это наш дом — 'Новый Ковчег'.

Перед глазами восхищенных детей появился, сверкнув напоследок пламенем, садящийся на будущий 'Ковчег' автоматический космолет. Неслышно бахнули пиропатроны, вгоняя анкера в грунт, открылся грузовой люк, из трюма выползли широкие аппарели. Десяток роботов бурильщиков — похожих на гигантских жуков, шустро спустились на грунт и расползлись по астероиду. Заякорились и впились в реголитовый грунт алмазными бурами. Вскоре углубились в нутро небесного тела, туннель за собой запечатали каменной пробкой из переработанной и расплавленной породы. Когда они достигли ледяного слоя, из транспортного отделения вылезли рои миниатюрных роботов-дронов, с радиоактивными источниками тепла и энергии и отправились в путешествия к ядру. Все напоминало действия осы, отложившей яйцо и закупорившей норку, чтобы дать спокойно развиваться потомству.

Роботы ползли в кромешной тьме туннелей все дальше и дальше к ядру, испаряя лед и освобождая пар и замерзшие газы из породы. Те, переполняясь газами, раздувались, превращаясь в пещеры, взламывали лед и породы, а в глубь астероида разбегались сети трещин. По образовавшимся пустотам роботы все дальше влезали в самое сердце небесного тела, оставляя после себя цепочки новых гротов, от небольших до громадных. Стенки образовавшихся пустот, состоявшие в основном из силиконовых масс, роботы оплавляли, укрепляя их. Мало-помалу внутренность Ковчега превращалась в подобие исполинских пчелиных сот.

Миссия роботов не ограничивалась только переустройством внутренностей небесного тела. Покидая очередной пузырь, они впрыскивали в образовавшееся пространство порцию искусственно выведенных бактерий с ускоренным метаболизмом. Не пригодная для дыхания человека газовая смесь, была пищей для них, а результатом их работы становился пригодный для дыхания воздух. Отходы — водород и углеродная сажа, то же не пропадали даром. Водород пойдет на топливо для термоядерных реакторов, а углерод — для обустройства искусственной биосферы.

Только после этого на поверхность высадились строители. Дети увидели, как на полюсах строились по три термоядерных двигателя; как они направили плазменные факелы вдоль горизонта и планетоид начал постепенно раскручиваться.

Так 'Ковчег' обрел центробежное тяготение на экваторе — 90 процентов земного — вполне пригодно для жизни людей.

Прошло два года. Перед глазами детей проходили знакомые картины: бесконечные туннели жилых зон, зелень и вода часть развлекательных и природных парков с экосистемами Земли экваториальной области; промышленные зоны с микрозаводами, выпускавшими все необходимое для повседневной жизни команды и, животноводческие фермы средних широтах и полюсов; необъятные складские зоны со всем необходимым для длительного полета, включая колоссальные запасы металлов, воды, генетического материала земной биосферы огромными гидропонными фермами, обеспечивавшими Ковчег растительной едой и кислородом.

— Так появился наш дом — 'Ковчег'. Ну как вам рассказ, дети?

Мальчишки переглянулись.

— Здорово, -, выразил общее мнение один из них.

Глава 2

Алексей мысленно скомандовал, шлем затемнился. В виртуальном пространстве засветилось прицельное приспособление: сетка и два концентрических кольца и красным огоньком — цель. Из гнезда пульта с тихим треньканьем, словно живая, вылезла под руку сенсорная панель, ладонь легла на нее. Красная отметка цели, медленно ползла по центру, неторопливо приближаясь, ежесекундно подрагивая, заставляя артиллерийский компьютер постоянно вносить поправки. Ниже мелькали цифры, расстояния до цели, скорость сближения, азимут. Дистанция стремительно сокращалась: 9,7... 9,6... 9,5... 9,4...

Наконец точка цели окрасилась зеленым, метеорит приблизился на расстояние прицельной дальности и пополз доклад: 'Цель захвачена!'

Алексей победно улыбнулся, палец коснулся сенсора пуска и...ничего не произошло. Вместо легкого сотрясения корпуса, сигнализирующего, что катапульта выбросила снаряд в космос и, ярко-алого сполоха плазмы двигателей стартующих ракет на обзорном экране корабля, в виртуальном пространстве бежала строка с надписью красного цвета: critical error (критическая ошибка.)

Алексей недоуменно нахмурился и вновь коснулся сенсора. Опять ничего не произошло. Он снова и снова нажимал, но злосчастная строка: critical error, все так же неумолимо бежала по экрану и ничего не происходило. Не помогла даже полная перегрузка системы. Функционировать ружейная консоль отказывалась.

— Черт! — Лицо, с тонкими чертами лица, побледнело как полотно...

За несколько часов до этого:

Первый самостоятельный полет Алексея начался так обыденно, что аж челюсть сводило от скукотищи. Взлет, недолгий полет на позицию впереди 'Ковчега', доклад диспетчеру и долгое дежурство наедине с пультом управления и корабельным компьютером. Словом, рутинная служба по противометеоритной обороне 'Нового Ковчега' на дальнем рубеже — могучая инерция околосветового полета не позволяла круто изменить курс, поэтому только уничтожение встречных метеоритов. Ближнюю защиту осуществляла батарея сверхмощных лазерных орудий на поверхности 'Ковчега'. Считалась что всего этого достаточно для надежной обороны корабля от межзвездных странников, и даже выход из строя одного из рубежей противометеоритной обороны не представлял опасности.

Космолет 3/альфа, один из старейших на 'Ковчеге', имел весьма почтенный возраст, но Алексей, когда его назначили на этот атомный ракетоплан, был рад. На нем летали еще строители 'Нового Ковчега', но корабль не раз проходил капитальный ремонт и считался вполне надежным и скоростным. Благодаря ядерному двигателю — сердцу корабля и двум вместительным бакам с рабочим телом — твердым, замороженным при температуре -262 градуса Цельсия водородом, громоздившимися сверху над корпусом, корабль разгонялся до скорости мегаметра в секунду и мог совершать дальние экспедиции. И места для двух космонавтов — экипажа для дальних перелетов хватало — две компактные каюты и кают-компания.

Алексей, с тюбиком апельсинового сока в руке, плавал под потолком пилотажной, но едва поднес его к губам, компьютер тревожно затренькал. По монитору медленно поползла пульсирующая кроваво-красная надпись 'Метеоритная опасность', машинный голос нудно забубнил:

— Опасность, опасность...

Он вздрогнул, странное тревожное ощущение пробежало по нервам, но через мгновение даже обрадовался — вот он, случай проявить себя! Тюбик с соком отлетел в сторону, и медленно продрейфовал к потолку, подгоняемый потоком воздуха.

Оттолкнувшись от стены подошвами башмаков, скользнул к пульту.

На курсовом экране, пульсировала бледная точка. Со стороны системы Глизе 581, угрожая 'Ковчегу' лобовым столкновением, приближался метеорит массой приблизительно в сто килограмм. Такие метеориты чрезвычайно редко встречались в межзвездном пространстве, но Алексею 'повезло' наткнуться во время дежурства...

На расстоянии вытянутой руки в дисплее отразилось худое лицо, на котором огромные глаза, словно блюдца, горели недоумением и растерянностью, граничащей со страхом. Вытащил из кармана платок, торопливо промокнул вспотевший лоб. Что делать? Разбираться с неисправностями — удел технарей, пилотов к этому не готовили. Рука медленно потянулась к сенсору связи, хотя в диспетчерской и так имели информацию обо всем, что происходило на корабле в автоматическом режиме.

Пронзительно взвизгнул сигнал запроса на переговоры. Алексей вздрогнул от ледяной волны, пробежавшей по телу и лишь через секунду дал добро на включение связи.

Через пару мгновений над видеофоном повис голографический портрет бледного, словно мел, диспетчера.

Сердце Алексея тревожно дрогнуло.

Диспетчер, не поднимая глаз, поздоровался, словно забыл, что они виделись утром.

— Алексей, — произнес он, нарушая правила радиообмена и тут же зачастил, — у нас форс-мажор — отказ управляющего компьютера лазерной батареи. Я... я не знаю, что делать, по расчетам метеорит пробьет лобовую броню через пять минут... Я... я через три минуты даю команду опустить гермодвери. Главное спасти 'Ковчег' ... Я не могу тебе приказывать в такой ситуации, просто прошу... сделай все возможное.

И тут стало по-настоящему страшно. Страшное волнение волосяным арканом перехватило горло. Принимать грамотные и осмысленные решения необходимо немедленно, но какие? По лбу покатились капельки пота.

Сердце забилось в грудной клетке кузнечным молотом, а время приостановилось, полилось тягучей патокой.

Изображение, медленно рассыпавшись разноцветными искрами, исчезло.

Злые иголки звезд вглядывались через лобовое стекло в пилотажный отсек. На грани слышимости тихо шуршало внутри приборной панели. Произошло самое страшное, что только могло произойти. Одновременно вышли из строя лазерные батареи 'Ковчега' и ракетные установки дежурного космолета.

Почему так случилось, кто виноват, все потом. Сейчас важно, что люди, на свою беду попавшие в район, куда ударит метеорит обречены на верную смерть.

'Неужели это произойдет?'

Страшные картины возникли в воображении Алексея. Темные, безжизненные коридоры и распухшие от попадания в вакуум тела. Небесный странник при ударе о Ковчег взорвется с мощностью, сопоставимой с взрывом ядерной бомбы. А если кто-то и уцелеет при взрыве, его добьет вакуум.

Алексей повернулся к дисплею, склонился к нему, вытянул по-юношески круглую и тонкую шею, наморщил узкий, с горбинкой, нос. Несколько мгновений глазами, как блюдца, завороженно смотрели на мерцающую точку метеорита, едва заметно ползущую к 'Ковчегу'. Самый совершенный корабль землян и невзрачный комок грязи, каких во Вселенной триллионы триллионов, стремительно сближались. На скорости тысяч километров в секунду, не помогут ни электромагнитное поле, ни в десятки метров толщиной, каменная шкура 'Нового Ковчега'.

'Погибнут люди! Много. А Настя... они договорились встретиться после дежурства. Матушка, он обещал, что проведет вечер дома' — в голове бился хаос.

Содрогнувшись, словно от лютой стужи, Алексей достал из кармана платок и снова вытер взмокший лоб.

Запрограммировать корабль на таран, а самому одеть скафандр и выйти в космос? Не вариант. Скорость космолета мегаметр в секунду. Без защиты электромагнитного поля корабля и брони он в считанные минуты загнется от лучевой болезни. Это лишь кажется, что межзвездное пространство свободно от вещества, а на самом деле оно переполнено заряженными частицами, смертельно опасными на колоссальной скорости корабля.

'Остается только один выход — таран? Это верная смерть — космолет мгновенно испарится в плазменной вспышке. Или он, или десятки или даже сотни людей — кто-то погибнет! Что же делать? Неужели я умру?' — клубился в голове кипящий ком мыслей. Но иного способа предотвратить катастрофу он не видел.

Резкий спазм сжал горло.

Ему стало невыносимо жалко себя, ему всего двадцать один: он не успел ни пожить, ни зависти семью, ни даже невесту, глаза повлажнели.

Точка метеорита на мониторе глумливо подмигивала. Ты ничего со мной не сделаешь!

Смертельный холод дошел до пальцев на потных ногах. Оставшиеся до столкновения секунды, как вода сквозь пальцы, неумолимо утекали.

И тут он вспомнил Учителя. Алексей, совсем маленький, лет восьми, за партой. 'По моему убеждению, — Учитель прохаживался по узкому пяточку перед электронной доской, — человек отличается от животного тем, что может верить в Идею, и ради нее идти даже на смерть. А животные руководствуются лишь инстинктом: пожрать, самку, уютное логово. Сам погибай, а товарища выручай! Только так поступает человек, если это действительно Человек с заглавной буквы 'Ч', а не говорящее животное!'

'Неужели я трус? Неужели по моей вине погибнут сотни? Как я жить после этого буду?!'

Лицо полыхнуло.

— А выкуси! — изо всех сил прокричал в монитор, в точку приближающегося метеорита, со сведенных яростью губ вырвался поток матерных ругательств на нескольких языках.

До зубовного хруста сжал челюсти, в тогда в пронзительно-синих глазах проступила ледяная отрешенность. Ладонь медленно, но твердо потянулась к сенсору управления двигателем.

Над пультом прошуршало, он поднял взгляд. Струя воздуха из кондиционера била талисман — детскую игрушка мишку об пульт. Космонавты народ суеверный и некоторые традиции, например, брать в полет амулет, вели отчет с легендарных гагаринских времен.

Рука замерла в считанных миллиметрах от сенсора — его словно током ударило.

'Ну я же и дурак! А ведь если ударить по метеориту реактивной струей, он изменит траекторию!'

Идея была безумной авантюрой, но сколько он с надеждой по-всякому не обкатывал ее, она вполне могла сработать! Точный расчет плюс удача и, план вполне исполним. Глаза загорелись надеждой, из груди вырвался глубокий вдох, какой бывает у приговоренного к казни в последний момент, на эшафоте, узнавшего о помиловании.

Пальцы лихорадочно запорхали над сенсорной панелью вводя новую задачу. Через несколько секунд на экране отобразились параметры новой траектории. Она получилась рискованной, но вполне реальной. Алексей пристегнулся к ложементу и затаил дыхание, сейчас главное не сомневаться! Палец осторожно прикоснулся к сенсору.

Двигатели ожили, выбросили в пространство струи алой, раскаленной до звездных температур водородной плазмы. Ускорение жестко вдавило космонавта. Корабль, набирая с каждой секундой скорость, устремился навстречу звездному пришельцу, словно как в древности, когда безбашенные летчики летели на примитивных атмосферных истребителях в лобовую атаку.

Космолет и метеорит стремительно сближались и до развязки оставались считанные секунды... Алексей закрыл глаза, пальцы судорожно вцепились в предохранительные ремни. Теперь все зависело от корректной работы двигателей и компьютера. Не случится неизбежных в космосе случайностей и все получится, нет — корабль без какой-либо пользы исчезнет в мгновенной вспышке.

Когда до столкновения оставались ничтожные по звездным масштабам сотни километров, к слаженной работе маршевых двигателей космолета присоединились боковые, круто изогнув по параболе вверх движение корабля. Струя плазмы, словно бич в руках умелого пастуха, наотмашь хлестнула по метеориту, порядком оплавив и, самое главное, изменила орбиту, направив 'ниже' 'Ковчега'.

Двигатели замолчали, исчез пресс ускорения, Алексей открыл затуманенные глаза, траектория движения небесного посланца, на мониторе, проходила мимо 'Ковчега'.

Прошел почти час после посадки космолета, когда Алексей схватился за перила выхода из электроавтобуса и прыгнул на палубу площади Астровокзала, на полюсе 'Ковчега'. Глухо цокнули, примагничиваясь, магнитные подошвы башмаков — гравитация здесь немногим отличалась от нуля. От нижней челюсти, наискосок к скулам, дрожа, перекатывались желваки. Двери за спиной закрылись, машина отправилась обратно на космодром 'Южный'.

Посреди площади, позади серебристого изваяния юной девушки в коротком хитоне, на угловатом каменном постаменте, возвышалось монументальное и, пустое по случаю утреннего времени, трехэтажное здание Астровокзала, построенное в модном когда-то стиле космического классицизма. Вместе с двойником на северном полюсе, здание считалось одним из красивейших на корабле. Танцующей походкой человека, привыкшего к магнитным башмакам, Алексей подошел к входу мимо картин самодеятельных художников 'Ковчега'. Некоторые из них были неплохи. При двадцатичетырехчасовой рабочей неделе, люди заполняли свободное время спортом, творчеством и общением.

Открылись двери метро, в стене пещеры, выскочила стайка детей в ярких разноцветных нарядах во главе с Учителем. На ходу шумно обсуждая поход, направилась в Астровокзал, изредка окидывая одинокого космонавта любопытным взглядом — класс отправился на обзорную экскурсию по поверхности 'Ковчега'.

Все мирно, спокойно. Не верилось, что 'Ковчег' только что едва избежал катастрофы.

Перед усталыми глазами все еще стояла смертоносная точка приближающегося метеорита. С запоздалым страхом подумал: а ведь действительно мог погибнуть. Дрогнули по-детски припухлые губы. Охлопал себя по карманам, на свет появилась мятая пачка. Влажными пальцами сунул в рот сигарету, рука, с зажигалкой нервно дрожала — черт!

Прикурил. Тонкая струйка дыма подымалась вверх к трубе воздуховода и таяла на фоне бурого цвета свода пещеры. Дети исчезли под козырьком Астровокзала между двумя рядами величественных белоснежных колонн, поддерживающих его. Стало тихо только где-то на грани слышимости легкий гул тысяч вентиляторов, гонящих по пещерам и туннелям воздух и живительный кислород от центра, где располагались хлорелловые плантации — легкие корабля. Обычно их не замечал.

В несколько вздохов досмолил сигарету до фильтра, взвинченные до предела нервы начали отпускать. Курил редко и, только по поводу, так что даже матушка не подозревала. Вспомнилось, как десять дней тому назад, полный надежд и планов, пришел в отряд. Первый рабочий день начался с большого разочарования: вместо героических будней пришлось вновь получать допуск на самостоятельное пилотирование и, никакие возражения не помогли.

Алексей кинул окурок в урну, но он, подхваченный потоком воздуха, медленно полетел в сторону входа в метро. Откуда-то выскочил робот, пылесос в его манипуляторах всосал ее.

'Мозги' роботов — слабые ИИ, изобрели еще в начале двадцать первого века, но широкое их внедрение тормозилось дороговизной манипуляторов и других исполнительных механизмов для них. Массовый, тысячами, выпуск по мере необходимости дешевых роботов на самопрограммирующихся и самовоспроизводящихся заводах-автоматах, изменили жизнь человечества, положив начало Эры первого изобилия. На Земле, других планетах и на бесчисленных космических станциях Солнечной системы роботы взяли на себя физический труд, не требующий квалификации. Они убирались в домах и на улицах, работали на фермах и на минифабриках, возили грузы и людей и, делали массу других дел. Небольшие по размеру, они подзаряжались от бортовой сети или от солнечных батарей и, при необходимости, самостоятельно меняли закрепленный в манипуляторах инструмент. Понадобятся грабли — возьмут их, понадобится гаечный ключ — возьмут и его. При этом роботы достаточно разумны чтобы понимать голосовые команды и выполнять несложную, монотонную работу.

Роль людей сводилась к контролю эффективности работы и выполнения планов и замене поломанных деталей готовыми блоками.

Человечество избавилось от голода и нищеты, преследующего его все Темные века.

Дежурный руководитель летного отряда располагался в комнате на втором этаже Астровокзала. После дежурства космонавт обязан был лично доложить ему о результатах полета.

В стекле входной двери Астровокзала отразилось бледное лицо с серыми мешками под потухшими глазами, словно пахал всю ночь. Лоб прочертила едва заметная, незнакомая морщинка. Он себе не понравился.

Из-за плотно прикрытой двери кабинета командора слышны крики командора:

— Нет! Это я тебя спрашиваю! Не перебивай! Почему аварии на батарее и на космолете произошли одновременно? Что? Случайность? У всех случайностей есть имя и фамилия! Что? Так точно, и я это так не оставлю!

Несколько секунд тишины, затем в кабинете снова взревели:

— Слушай, меня не интересуют оправдания. Я главный оператор Искусственного Интеллекта, или ты? Мне нужны объяснения как в системе оказался вирус! И кто виноват! Кто? Черт меня возьми!

Алексей на секунду остановился перед дверью. Еще вчера, наверное, не решился бы зайти в кабинет бушующего шефа, но что-то изменилось в душе после столь необычного и страшного первого полета.

Он постучал негромко и отворил дверь.

Командор — густобровый, плечистый мужчина за сорок, с офицерской выправкой и могучими волосатыми лапами, восседал за письменным столом, заваленным документами, занимавшим добрую половину небольшого кабинета и, краснея от натуги, орал в телефон. Он от природы имел багровый цвет лица, а сейчас цветом сравнялся с кумачом грамот и дипломов, закрывавших стену за спиной.

— Лейтенант Гирей прибыл для доклада! — доложился Алексей.

Едва взглянув, командор небрежно указал на стул и продолжил ругаться.

Алексей осторожно опустился на краешек стула. Ситуацию он не понимал, но надеялся, что все вот-вот прояснится.

Наконец командор выключил телефон и с размаху швырнул на стол. Поднял взгляд на Алексея, гневный румянец еще не сошел с лица — сказывалась его армянская кровь.

— Мамой клянусь! Прибил бы к чертовой матери! — прорычал тем голосом, каким командир поднимал взвод на пулеметы: 'В атаку, вперед!' Поднял кулак, гневно раздувая ноздри крупного 'армянского' носа, словно собирался испытать стол на прочность, но в последний момент с видимым усилием совладал с чувствами. Пальцы разжались и тихо опустилась на столешницу.

— Если бы не сообразительность мальчишки, получили бы чрезвычайную ситуацию второй категории! А они, видите ли, только собираются разбираться в причинах! — севшим голосом прорычал в пространство.

Вскочил и, под тревожным взглядом Алексея прошелся по кабинету, на лице гуляли желваки, присел назад. Нездоровая краснота постепенно уходила с лица, привычно отметил про себя: черт возьми, как мальчишка похож на отца!

Бездушный космос всегда собирал с людей, самых отважных, самых лучших, кровавую жатву, нона их место становились новые герои и космос отступал. Двадцать лет тому назад юный лейтенант Сергей Авакянц был единственным, кто спасся при взрыве на космолете 2/гамма.

Заорала сирена, безжалостно вырывая из сна. Он помнил, как вскочил, точнее попытался вскочить — но не смог, будучи пристегнут с лежанке предохранительным ремнем. Помнил, как отстегнулся под истошный крик ИИ корабля: 'Разгерметизация, срочно одеть скафандры!', как оттолкнулся от стены и спружинил руками об шкаф с аварийным комплектом; как звук сирены начал глохнуть в стремительно исчезающей атмосфере корабля. Помнил те секунды, когда задыхался от недостатка воздуха, лихорадочно одевая скафандр, как почти успел, но подвел хрупкий человеческий организм. Он потерял сознание, не успев загерметезировать ступни и кисти рук. Авакянц не видел, как корабельные роботы, посланные капитаном, добравшись до каюты, одели его до конца.

Командиром на космолете 2/гамма был отец Алексея. Он до последнего боролся за живучесть корабля и подарил драгоценные секунды второму, дал шанс на жизнь.

Человек в вакууме не погибает сразу. Авакянц долго лечиться — врачи регенерировали обмороженные ступни и кисти рук. Хотя комиссия по расследованию катастрофы не усмотрела его вины, но при виде сына погибшего товарища, командор привычно испытал чувство вины и, так же привычно прогнал неуместные мысли.

Его наградили высшей наградой 'Ковчега' — Звездой Героя, но вернуться к пилотированию так и не смог — признали не годным к летной работе. Тогда он и пошел по административной линии.

Иногда Алексею казалось, что командор выделяет его среди других подчиненных, но потом убеждался что это только привиделось. Командор относился ко всем ровно, с поправкой на кавказскую горячность.

— Рассказывай все. Все как было! — произнес голосом потише, положил ладони на подлокотники и впился в подчиненного взглядом.

Выслушал краткое повествование, вскочил из-за стола и пожал поднявшемуся со стула Алексею руку. Рукопожатие было крепким, как у регулярно занимающегося гирями человека.

— Молодец! Вах, какой молодец! От лица службы за сообразительность и храбрость, объявляю благодарность!

— Служу Человечеству, — вскакивая с стула и, заливаясь краской, произнес Алексей.

— Не ожидал, в первом самостоятельном полете, а молодцом! Все давай, иди, отдыхай! Следующее дежурство в четверг по расписанию! — командор сел в кресло и уткнулся в бумаги.

Алексей направился на выход, но у двери остановился и повернулся:

— Разрешите вопрос?

— Что еще? Ну? — командор поднял голову и удивленно посмотрел.

— Товарищ командор, а причины отказа обнаружили?

Командор нахмурил густые брови и поиграл желваками.

— Имей в виду информация служебная и не подлежит распространению, — он значительно посмотрел на подчиненного, а когда тот кивнул, добавил, — Но раз ты и так по уши во всем этом, отвечу. В сеть неизвестно как попал вирус. Он заблокировал лазерную батарею и оружие на твоем космолете. Кто это сделал, случайность это или попытка повредить 'Ковчег', разбираются.

Алексей закрывал дверь, когда услышал в спину.

— От себя лично спасибо! Большое спасибо! Твой отец гордился бы тобой!

Домой добирался на метро — удобно и добраться можно в любое место — туннели пронизывали 'Новый Ковчег' словно червоточины червивое яблоко. А от станций все в шаговой доступности и, поэтому, легковые автомобили для перемещения пассажиров не использовали.

Матери дома не было, и он был этому рад. Вряд ли бы он сумел бы скрыть от нее по 'свежим следам' сегодняшнее 'приключение'. Она и так неодобрительно отнеслась к решению сына пойти в космонавты — космос отобрал у нее мужа — отца Алексея. А тут еще и сын — единственный свет в окошке, едва не погиб. Повторно замуж она так и не вышла и даже не пыталась найти спутника жизни, всецело посвятив себя воспитанию сына, который стал для нее центром Вселенной. И ей было физически необходимо обволакивать сына нерастраченной любовью.

Только через две недели, во время завтрака, Алексей случайно проговорился. На него обрушились слезы, причитания, упреки, что хочет оставить ее одну, как отец. А ведь она мечтала, что сын продолжит дело ее жизни и пойдет учиться на аграрный факультет высшей школы! Дошло до ссоры.

Сколько себя помнил, он грезил о путешествиях и обо всем, связанном с космосом. В детском садике в играх старался выбрать роль капитана, в крайнем случае, пилота космического корабля, как отец. Молодой Гирей, набычившись, раздувал ноздри в кипящей ярости. Одна, сдобренная ханской примесью, текла в них с отцом кровь, и мать на миг поразилась, как сын был похож на него, особенно буйным и своевольным нравом. Мать снова смирилась.

* * *

Настя привычно быстро одела виртуальные перчатки, на хорошенькую головку лег шлем виртуальной реальности. Мгновение идеальной тьмы и зажмурилась от света. Вокруг шум толпы и птичье щебетание.

Малахитового цвета глаза распахнулись. Целое море — не меньше сотни юношей и девушек, никого старше тридцати, в кожаных куртках. На горизонте пологие холмы, покрытые всеми оттенками зеленого, с густо-синим небом над ними и грядой причудливых кучевых облаков на горизонте.

Человека на трибуне в середине толпы — председателя 'ревнителей справедливости', здесь знали все. Низкого по ковчеговским меркам роста, в неизменной коричневой кожаной куртке и такой же фуражке с красной звездочкой. В этой одежде, делавшей похожим на легендарного революционера древности — Троцкого, имя которого он принял, он ходил везде и всегда. Упрямо сомкнутые губы, в любой момент готовы растянуться в презрительной усмешке. Короткая неухоженная бородка клинышком, бледное, всегда серьезное, несмотря на молодость, лицо, горящий взгляд трибуна или святого, вся эта атрибутика революционности и романтики нравилась впечатлительным девицам определенного возраста.

— Ну что, друзья... Прибыли все! Начнем, — громко произнес человек на трибуне, которого однопартийцы называли коротко — товарищ Троцкий.

— Дорогие друзья! Ковчеговцы! — заговорил громко, с невероятной энергетикой, вдалбливая слова и эмоции в мозг слушателей, — Пчелки', управляют кораблем и, они, утверждают, что на Ковчеге свободное и гуманное общество, а я утверждаю, что это ложь!

Слово 'пчелки', им Троцкий обозвал основную часть ковчеговцев, покоробило Настю, девушка оглянулась на товарищей. Вокруг молодые лица с горящими глазами, и она смолчала.

Большая часть приверженцев Троцкого не работала и существовала за счет родителей, на положении великовозрастных нахлебников. Юридически, раз они не работали, то были детьми, поэтому им не подчинялись роботы, не выполняли заказы дубликаторы. А везде и всюду паразит ненавидит жертву, прекрасно понимая на уровне первичных рефлексов: без жертвы, ему — паразиту, крышка. И чувство собственной зависимости и ничтожности, опирающееся на инстинкт самосохранения, заставляло атаковать жертву. Но как это сделать по отношению к человеку, если это идет против глубинных инстинктов? Пытаясь обмануть природу, паразит расчеловечивает жертву — представляет в виде некой сущности, не относящейся к человеческому виду, в отношении которого все применимо: оскорблять, изгонять, издеваться и в конце концов убивать. Расчеловечивание — было одним из древний способов психологической войны.

— Наши противники давным-давно превратились в эксплуататоров, — Троцкий говорил громко, почти захлебываясь словами, и страстная речь была хорошо слышна даже на самом краю возбужденной толпы, — Мало того, что наших предков запихали в 'Ковчег', тут хоть они были добровольцами, но вот нас, нас никто и не спрашивал! И я спрашиваю, почему? Почему ограничивают свободную волю, свободный выбор свободного человека? Мало того, диктуют сколько иметь детей, работать или не работать, это можно, а это запрещено. Скоро эксплуататоры будут диктовать, жить нам или умереть!

Троцкий посмотрел на почитателей. Глаза фанатично горят, верят! Как они смешны, людишки — покажешь сладкий кусочек, идейку, поманишь и они, словно сомнамбулы, бредут за вождем.

— Наверное, кому-то кажется, что эти фашистские порядки будут существовать вечно, что нас всего сотня, а пчелок десять тысяч, и мы ничего не можем сделать. Я утверждаю, что все не так! Со мной молодежь, значит, за нами будущее! Вы молодежь — лучшая часть экипажа! Мои юноши и девушки в кожаных куртках — это будущее человечество, которое построит себе еще один дом в системе звезды Глизе 581!

Троцкий разглядывал внимавшую толпу и буквально купался в славе и почитании.

Мир делился на тех, кто способен на ПОСТУПОК ради высшей цели и всех остальных. И цель эта — власть! Ради нее оправдано все: манипуляция людьми, ложь и даже смерти! Он — способен на ПОСТУПОК и, поэтому он не никакой не Хулио Иванович Айдингер — он избранный, он — Троцкий, он неизмеримо выше всех людишек: и пчелок, и последователей. Он таким родился и его предназначение рано ли поздно править 'Ковчегом'!

А удел людишек — послушно выполнять волю способного на ПОСТУПОК.

Сгущалась, словно наэлектризованная атмосфера. Во вздувшихся венах Насти стремительно колотился пульс. С детства Настю больше всего привлекали книги и фильмы, где героинями оказывались женщины, отважные, сильные и решительные, переживающие необыкновенные приключения. Она мечтала быть готовой к ним, к острым ситуациям и бурным страстям. Она мечтала облагодетельствовать весь мир.

— Они хотят скованное фашистской тиранией общество, — выкрикнул в толпу оратор, — а моя, наша цель — абсолютная свобода!

— Моя и ваша цель — очистить жизнь от зла и неправды, чтобы грядущие поколения могли наслаждаться ею!

— Долой эксплуататоров! Долой Совет корабля! Да здравствует революция!

— Ура, друзья!

— Ура — подхватила толпа, грохот одобрительных криков достиг последней степени напряжения. Взгляд Троцкого остановился на Насте, а потом проследовал дальше. Девочка сочная, но не стоит терять наработанный имидж революционера, ничем мирским не интересующегося. Все потом, потом, когда завоюет власть...

Настя изо всех сил орала вместе с соратниками. Ей было душно в неизменной атмосфере 'Ковчега' — где все регламентировано, даже праздники. А она хотела быть свободной! Абсолютно свободной! Хотела нового, светлого, за что не жалко отдать жизнь! Чтобы все были свободны и счастливы! Иногда она задумалась почему люди так слепы? Почему не видят, что Троцкий несет им свободу и всеобщее счастье? Такие правильные, аж противно... И ей становилось жалко их.

Девушка вспомнила давний эпизод с повешенным щенком и содрогнулась и, одновременно восхитилась вождем — товарищи по партии объяснили ей, что вождь тренировал волю. Она даже сама пыталась повторить его подвиг, но не смогла — до слез было жалко щенка. А он смог! Он настоящий революционер и герой!

Глава 3

По потолку тамбура хаотично перекатывались светлые пятна — солнечные блики, отраженные волнами. Алексей повернул ручку стеклянной двери, нажал ладонью на полотно, в другой руке — пляжная сумка. Встречный порыв ветра толкнул, едва не заставил попятиться. Одуряюще пахнуло морской солью и обсыхающими литоралями бурых водорослей. Шибануло тридцатиградусной жарой и на миг показалось, что очутился в предбаннике. В искусственном климате 'Ковчега' в большинстве отсеков поддерживалась, оптимальная для человека температура — 21 градус. Контраст — потрясающий.

Улыбнулся и, снова нажав на дверь, вышел из стилизованной под каменный домик раздевалки на берег Моря. Именно так, с большой буквы ковчеговцы называли огромную пещеру с резервным запасом воды, ее заодно использовали как зону отдыха.

Яростное солнце ударило по глазам, опалило кожу, на миг опустил взгляд.

Впереди до горизонта тихо плескалось Море, в изумрудных водах качался на волнах отраженный диск солнца. Десятки голов в шапочках и без торчали из воды. Накатывал мерный гул прибоя. Что-то ритмичное, но удивительно приятное доносилось из спрятавшейся в тени тропической зелени кафешки: тонкое пение флейты, шелест гитарных струн, пронзительное пение саксофона.

Громко и глумливо крича, низко над волнами пролетела чайка. Ветер сносил птицу, и в стремительном полете она летела, накренившись и мелькая грязно-белым брюхом. Нырнула в воду, выхватывая зазевавшуюся рыбешку. В ста метрах дальше, у невидимых стен пещеры, где Море замещалось голографической картинкой, покачивались лодки с рыбаками.

Море было прекрасно. Он любил его. За что?

За красоту, величие, тайну, за радость, которую оно дает. За то, что кровь, перегоняемая беспокойным сердцем, сродни ему — такая же соленая! И то, что небо — голографическая обманка, а пляж с Морем тянется от силы на триста метров — остальное голографическая иллюзия, было неважно и не меняло его отношение к Морю.

Сразу за белопенной линией прибоя раскачивались, в хаотичном беспорядке вонзаясь в бездонное, без единого облачка, бирюзовое небо сочно-зеленые верхушки пальм. И от горизонта до горизонта — белоснежный пляж, весь в разноцветных шезлонгах с загорелыми мужчинами и женщинами, едва прикрытыми ленточками бикини — настоящий тропический рай. Справа на берегу с кистью в руках перед мольбертом застыл художник.

Он прошел пару шагов, ноги тонули в чистейшем, белоснежном песке словно в толстой пуховой перине.

— Алеша! — повернулся на Настин голос и прищурился.

Девушка, в белоснежном бикини и небрежно наброшенной на плечи светлой блузке из тонкого шелка, выгодно подчерчивающей формы, сидела в плетенном кресле в десятке шагов от раздевалки и махала ему рукой. Ветер мягко трепал пышную гриву золотисто-рыжих волос. Она была взволнована. Это безошибочно читалось по сжатым резко очерченным губам, упрямо наклоненной голове и настороженному взгляду удлиненных, тревожных глаз из-под полей шляпы.

Дыхание сперло от красоты. Не холодного совершенства, какое проходили на уроках искусства, а удивительной, манящей силы, отстраняющей мужской разум от управления собственным телом. Алексею захотелось провести ладонью по манящей ложбинке девичей спины, по крутым бедрам, по пронизанным солнечным светом золотым волосам. Пришлось пинками разбудить полупарализованную волю, заставить вцепиться в мышцы. Он натужено улыбнулся и направился к девушке.

Внезапно какое-то движение сбоку привлекло внимание. Повернул голову: чайка на песке, клевавшая тушку крупной рыбины, впилась безжизненным взглядом в глаза. Несмотря на жару, бросило в холод.

На ходу достал из сумки нежно-розовые гладиолусы, подошел и выразительно округлил глаза. Наклонился. Мужские губы ткнулись в подставленную щечку.

— Настенька! Сражен твоею красотой наповал! — развел руками, — Ничего ослепительнее в жизни не видел последние двадцать лет, то есть всю жизнь! Это тебе! улыбаясь, протянул букет, — Сам вырастил на нашем участке!

В эпоху всеобщего изобилия ценилось сделанное вручную. Мать Алексея из всех украшений больше всего любила невзрачное золотое колечко, собственноручно изготовленное покойным мужем незадолго до гибели.

— Льстец! Это мне? — девушка немного оттаяла и поднесла цветы к носику, зеленые — колдовские глаза заблестели, понюхала. На губах расцвела неуверенная улыбка, — Красивые, спасибо.

— Просто ценитель прекрасного и твой покорный влюбленный.

— Тогда цени... покорный...

— С Женским праздником тебя, Настенька! Любви и мужа любимого! Надеюсь — меня. Как прошли праздничные соревнования?

На ежегодном, отмечаемом ранней весной, Женском празднике чествовали Матерей и всех женщин. Девушки соревновались на конкурсе красоты, в танцах и гимнастике. Настя долго искала себя в жизни, а потому то увлечения наукой, то попытки найти себя в музыке. Живопись, гимнастика и экстремальный спорт, иные метания... Нормальное, в общем, дело, многие через это проходили, пытаясь найти то, что действительно вызовет отклик в душе пока не вернулась к тому, с чего начинала.

— А... неважно, третье место. — Лицо девушки приобрело задумчивое выражение, она отвела взгляд и устремила его в сверкающую морскую даль.

— Поздравляю Настенька!

В памяти девушки всплыли утренние события.

Голографическое небо, немного затемненное, словно вечером, когда солнце уже уткнулось в горизонт, но ночь еще не овладела миром, полыхало в холодном буйстве красок: розовые, сиреневые, желтые сполохи, раскрашивали в яркие цвета взлетающие вверх струи фонтана, украшенного каменными изваяниями зверей, густую толпу, хохочущую, гомонящую, пускающую шутихи и, пятачок на котором под неистово-стремительную музыку танцевала девушка в черном трико и красных кружевах.

Танцевали не только ноги и руки — все тело отвечало на пламенную музыку не менее жарким дыханием танца и жизни. Движения стремительные, как у пантеры — танцовщица успевала ответить на каждую ноту и, одновременно нежные и хищные. Нежные от плавности движений и гибкости тела, а хищные от резких поворотов и ежесекундно меняющихся поз, в которые 'перетекало' тело. Какая же молодец — подумала Настя с невольным уважением и завистью.

Девушка замерла и, повинуясь ей, музыка смолкла. Поклонилась, и толпа разразилась бурными овациями.

— Анастасия Лурия, — провозгласил невидимый ведущий соревнований. Гордо вскинув подбородок, Настя отправилась на танцевальный пяточек, по пути бросила беглый взгляд на табло. Результаты предыдущей танцовщицы были высоки, очень высоки. Настя прикусила губку. Только не показывать вид, что огорчена. Только не показывать!

Музыка, с необычным ритмом, резким, диковатым, со сменой дробных и затяжных звуков, похожая на музыку древней Индии, воспарила над толпой. В такт ей юная танцовщица плыла в музыке. Тонкие руки плели причудливую паутину жестов, многое говорившую знатоку древних танцев, резкие изгибы бедер притягивали горящие мужские взгляды, изящные ступни переступали по палубе. И улыбка, не сходившая с губ Насти, была не данью традиции, она была счастлива. Все получалось, и публика не отрывала взгляд, пока незначительная помарка в конце не подпортила настроение, но юная танцовщица всей душой надеялась, что строгие судьи ее не заметили или, по крайней мере, не будут наказывать за нее строго.

Танец закончился под бурю аплодисментов. Улыбаясь, Настя, направилась на свое место, по пути посмотрела на табло. Результат был хуже соперницы. Переход от эйфории до глубин поражения был столь разителен, что едва не споткнулась. Часто задышала, пытаясь справиться с чувствами. Несколько непослушных локонов выбились из прически...

— Издеваешься, Гирей? С чем поздравляешь? С тем что проиграла? — Настя повернулась к парню, малахитовые глаза опасно сузились, — Я девочка взрослая. И не считай меня за китайскую фарфоровую вазу времен какой-то там династии. А то пну. Больно.

Улыбка сползла с лица Алексея. Ну вот, снова угораздило вляпаться в скандал!

'Надо же, поздравляет с жалким третьим местом! А я, между прочим, как дура готовилась целый год! И все насмарку... Гад такой!' Настроение, и так неважное, испортилось окончательно. К тому же утром от самого Троцкого пришла эсэмеска с требованием определится с Алексеем — он давно уже требовал собирать всех думающих и чувствующих людей в партию. Перед мысленным взглядом возник глава ревнителей, его вдохновенное лицо, горящие неподдельным гневом глаза. Абсолютная свобода личности и равенство во всем! Это так благородно и красиво. Нет! Он не может быть не прав. Она решилась.

— Ты меня любишь? — девушка сверкнула зелеными глазищами.

— Конечно, Настюша, как ты можешь сомневаться! — кивнул парень, ярко-синие глаза настороженно прищурились. Такие вопросы обычно заканчивались просьбами, которые трудно, а то и невозможно выполнить.

— Я поддерживаю идеалы ревнителей справедливости. А ты — нет! — произнесла голосом, звенящим от страсти.

— Я... — начал было парень, но девушка его перебила.

— Я не закончила! Так быть не должно, когда двое придерживаются противоположных взглядов. А меня не устраивают фашистские порядки 'Ковчега'. Так что выбирай или я и поддержка ревнителей справедливости или...

На окаменевшем лице Алексея опасно вспухли скулы. Отвернулся. Если честно, то он ожидал чего-то подобного рано или поздно и все равно не сразу нашелся с ответом. Больше всего хотелось ущипнуть себя за бедро, но он сдержался.

— Договаривай... — после паузы произнес глухо.

— Или мы расстанемся! — произнесла дрогнувшим от злости голосом и сощурилась от яркого солнца, — Короче, Гирей, ты со мной?

— Искренне?

— Конечно искренне! Мой отец говорил: искренность — это готовность даже умереть за свои убеждения.

— Это предательство Настя, — глухо произнес Алексей, не отрывая взгляда от побледневшего лица девушки.

— Кого, Гирей? — Настя с решительным видом сжала маленькие остренькие кулачки, не забывая обжигать взглядом, несущим сотни различных замысловатых кар. С фантазией у нее все более чем в порядке, уж это он хорошо знал, — кого предательство?

— Всех, кто отдал за время полета жизнь! И я давал присягу служить 'Ковчегу'!

— Ты опять про своего отца? Ты дурак, — злобно крикнула девушка. Поднялась и принялась яростно метать вещи в сумку. На них украдкой оглядывались, но Настю уже несло, взмахнув пламенеющей гривой волос, гордо вскинула подбородок, — Стукнуть бы тебя как следует по голове, глядишь бы поумнел. Упертый дурак! Свет еще не видел такого дурака упрямого! d> Бесшумно подкатился робот с подносом, полном запотевших стаканов с прохладительными напитками, постоял напротив, потом, видимо поняв, что не нужен, отправился дальше.

Алексей изо всех сил сжал побелевшие губы. Вот про отца было не нужно! Это святое... Больно, но он знал, что не отступится. Мысли путались, с бешеной скоростью сменяя друг дружку, он промолчал, хотя мог, конечно, ответить что-нибудь подобающее.

Ломая себя через колено, положил ладонь на плечо девушке.

— Подожди Настя, я ничего не понимаю, ну не можешь же ты из-за бездельников-ревнителей...

Он не договорил. Девушка яростно сорвала руку и презрительно сощурилась.

— Бездельников говоришь? Вы все рабы вашей фашистской системы, которая держит вас золотой клетке! И не смей больше прикасаться ко мне!

Букет полетел на песок. Настя схватила сумку и, задрав носик, с гордым видом направилась к раздевалке. На полпути резко остановилась, повернулась и ожгла гневным взглядом потерянно смотрящего ей вслед Алексея.

— Предательство, говоришь? Ну-ну... Надо же как быстро отказался от меня! Это ты, Гирей, предатель, ты меня предал! — прошипела голосом гадюки, — И вот еще что... являться на свидание в неглаженной рубашке — это верх бестактства! Прощай, Гирей и не смей звонить!

Сгорбившись, словно обухом ударили, Алексей провожал девушку взглядом, на лице змеями перекатывались злые желваки. Изменить принципам? Нет! Никогда!

Одинокое, как он, солнце яростно палило с иллюзорных небес, серая от песка пена прибоя билась об берег, дохлая рыба, мертвенно-белым животом вверх, то наползала в такт волнам на берег, то ее сносило в море. Посреди пляжного шума и неуместного веселья, Алексей стоял, словно отгороженный невидимой, но прочнейшей преградой. В груди потянуло холодом. Не кладбищенским, окончательным, а таким, будто под кожей тает маленькая льдинка. Она тает, тает, и, когда окончательно превращается в воду, поджигает внутренности. Вопреки всем законам логики и физики жжет то, что так долго лелеял в себе. Любовь, нежность. Как она могла променять его на уродов — ревнителей? Как могла так поступить? Гнев бушевал в нем, боль туманила взгляд. Никогда, никогда не простит!!!

Дверь захлопнулась, скрыв девушку.

Напоминанием о поруганной любви валялся на песке смятый букет. Нежно-розовые бутоны на фоне белоснежного песка выглядели особенно жалко.

Ветер утих, не шевелил широкими листьями пальм и только однообразный, глухой шум моря, свидетельствовал, что жизнь продолжается.

В тамбуре Настя остановилась. Спрятавшись сбоку от двери, осторожно посмотрела сквозь стеклянную вставку. Алексей, обо всем позабыв, покрасневший, диковато-красивый, не отрывал взгляда от тамбура.

Он любил ее — Настя в этом не сомневалась, и парень нравился ей, очень нравился, но принципиальность важнее. Две слезинки копились в потемневших глазах, не падая. На щеках кирпичными плитами пламенел румянец. А может ревнители не так уж и правы? Нет! Нет! Не может быть!

Оскалив по волчьи зубы, Алексей, под недоуменными взглядами отдыхающих, с искаженным бешенством лицом, затоптался по цветам.

Настя широко распахнула глаза и отпрянула. Ах так, Турок! Ты еще пожалеешь! Смахнула невольную слезинку и направилась решительным шагом на выход.

Возвращался домой Алексей поздним вечером, когда мама, как надеялся, уже спала. В пустом вагоне метро были двое: он и парень лет двадцати пяти, лицо его показалось Алексею смутно знакомым. За окнами пролетали, сливаясь в однородную серую массу стены туннеля и, единственным признаком движения была едва заметная вибрация, которую не заметить, если не прислушиваться к ощущениям.

— Ну выпил я и что... — произнес Алексей со странным удовлетворением в голосе.

— Людына, яка нэ пье, чи хвора, чи падлюка яка! — нечаянный попутчик вздохнул и добавил сочувственным тоном, — Что, плохо?

Взгляд Алексея застыл, потом кивнул:

— Плохо. Очень плохо, я даже представить себе не мог, что будет так плохо... — взгляд опустился вниз.

В серо-голубых глазах стояла хмельная слеза. Ему было ужасно жалко себя, бедного, брошенного любимой девушкой.

— Может помочь чем?

— Неа, — покрутил головой Алексей.

Поезд начал останавливаться. Парень поднялся, подошел к Алексею, хлопнул по плечу:

— Держись, все образуется, я уверен!

— Думаешь? — расплылся в пьяной улыбке Алексей. Он хотел рассказать все, но тут поезд остановился, мокро чмокнув, двери разошлись в стороны. Парень вышел, махнув рукой на прощание. А на следующей станции вышел и Алексей.

На цыпочках вошел в прихожую. Прислушался, тихо. Из-под двери материнской комнаты не пробивался свет — значит спит. Тихонько разулся и прокрался к себе. В полутьме спальни сверкнули фотоэлектрические глаза робота — убирался.

— Домовой, включить лампы вполнакала, — произнес севшим голосом.

Вспыхнул свет, включенный ИИ квартиры по имени 'Домовой'. Мелькнул металлическими боками миниробот, убегая к розетке, под кроватью. Оттуда укоризненно засверкал камерами.

Алексей пьяно икнул, покачнулся и произнес в его сторону:

— Заканчивай с моралями! Ну я пьяный и что? А как она могла так поступить? Как? За все, что для нее сделал... Я ее люблю... Ты понимаешь, что она бросила меня?!

Робот безмолвствовал — они могли общаться с людьми только с помощью электронной сети.

Короткий всхлип вырвался из горла человека.

— А... Ничего ты не понимаешь, железяка бесчувственная, — безнадежно махнул рукой. Одежда комом полетела на кресло, Алексей рухнул на кровать.

— Ах, Настя, Настя, — прошептал с горечью, глаза закрылись. Еще через пару минут в комнате раздавалось ровное дыхание спящего.

Проснулся необычайно поздно и утро началось исключительно плохо. Болело все, особенно голова. Сумасшедший бурильщик в черепе пытался отбойным молотком пробурить его изнутри. Даже самое качественное спиртное легко победить усердием и количеством!

Долго лежал, уставясь в стену немигающим взглядом. С портрета на него всматривался отец — и все в этом портрете было особенное. Он еще совсем юный, вряд ли старше нынешнего Алексея, стоял, чуть накренившись вперед, на потемневшей палубе старинного парусника. Волны разбивались о корпус, рваные клочья серой пены летели вверх, к ногам. Ветер взлохматил короткие волосы, парусом выгнул расстегнутую рубашку на мускулистом теле. Чувствовалась, что впереди ждет опасность. Но он смеялся. Казалось, сейчас выкрикнет океану: 'Эй, старик-океан. Налетай!.. Посмотрим, кто кого! Я принимаю вызов!' Алексей с детских лет завидовал художественному дару матери — сам он был лишен его напрочь и, когда повзрослел, выпросил картину.

Рядом висел кинжал — родовая реликвия, передававшаяся по отцовской линии несколько столетий — наследие то ли 15-го, то ли 16-го века, но хорош он был не этим. В двадцать первом веке его модернизировали. От 'старого' кинжала осталась только ручка из натуральной слоновой кости с золотом. Зато теперь клинок из многокомпонентного состава на основе железа и углерода и десятка других элементов, резал все, что угодно: сталь, бетон, без разницы. А ножны автоматически затачивали его до толщины несколько молекул. С одним из его владельцев: прадедом, тоже Алексеем, было связано семейное предание как тот украл невесту, а невольный тесть разыскивал обидчика по всей Солнечной системе. Тоже украсть что ли? А куда бежать? Прадеду было хоть куда прятать невесту!

Он уже скучал по Насте. Перед мысленным взглядом вставал милый облик: обрамленное огненными локонами лицо, кожа, как розовый опал, ямочки на щеках, нежная стройная шея, милый вздернутый носик. Черты, слишком правильные, чтобы быть обычными. Весьма экстравагантная и вместе с тем жесткая, вполне сформировавшаяся личность. Взбалмошная, вспыльчивая, но ему не хватало ее голоса, шуток, пусть и жестоких порой. Он отвернулся, ткнулся носом в подушку.

К одиннадцати часам немного полегчало. Мать несколько раз уже стучалась в дверь и спрашивала, не случилось ли чего. И почему сын не встает? Приходилось врать.

Мать, унюхав от Алексея перегар, устроила головомойку. Пришлось рассказать и о причинах пьянки. Узнав, что Настя бросила сына, страшно разозлилась и обозвала ее вертихвосткой. Тут уже разозлился Алексей и наговорил кучу дерзостей, в результате они поссорились и не разговаривали до вечера.

Только после обеда и неоднократных клятв, что больше не будет напиваться, сына простили. Одного неудачного опыта оказалось достаточно и больше топить горе в вине Алексей не пытался.

Мать для ужина постаралась. Подперев щеку ладонью, сидела напротив, смотрела на сына со странным выражением лица, то ли сожаления, то ли вины и, подсовывала собственноручно приготовленные вкусности. Сын ел, нахваливал.

Материнская рука ласково провела по лбу сына.

— Какой ты у меня стал... Совсем большой и морщинка... Морщинка совсем как у отца, — женщина отвернулась, жалко дрогнула верхняя губа.

— Мам, тебе бы замуж выйти...

— Нет! Не хочу больше! — воскликнула женщина, но не так непримиримо, как обычно. Сын вырос. Скоро создаст собственную семью, и она останется одна. Это страшило.

Вечером, Алексей услышал голос матери. Она звала его в свою спальню.

Она сидела в кресле у окна, на глазах — очки виртуальной реальности. Большинство ковчеговцев предпочитало выбирать вещи в виртуале с доставкой, а не тащится на склад.

На звук открывшейся двери мать сняла очки.

— Леш, глянь какой я миленький костюмчик разыскала! — махнула в сторону стола, — очки возьми, оценишь.

На радостях, что помирилась с сыном она просмотрела пришедшие из Солнечной за последний год журналы мод и, конечно, захотела обновить гардероб.

Алексей тяжело вздохнул. По предыдущему опыту посещение мамой виртуального магазина одежды — это серьезно и надолго.

Он одел очки и реальность вокруг мгновенно изменилась. Алексей стоял посредине огромного помещения, штанги с висящей одеждой терялись вдали. Мать в кремового цвета элегантном брючном костюме с озабоченным видом крутилась перед зеркалом. Рядом девушка с точеной фигурой — виртуальный робот-консультант. С учетом размеров и предпочтений она помогала женщинам в нелегком занятии: выбрать что-нибудь подходящее.

— Ну что, идет мне?

— Отлично мамуль, тебе идет.

— Вот так всегда! — произнесла в пространство мать с разочарованным выражением лица и вздохнула как можно жалобнее, — Мне необходимо мнение родного человека. А вместо этого бери боже что мне не гоже!

Алексей окончательно понял — попал. И неважно, что человечество уже два века как отказалось от принципа продажи товаров. Женщины относились к выбору одежды все так же трепетно и внимательно....

За три столетия после первого, робкого выхода человека за пределы родной планеты, человечество распространилось по Солнечной системе от Меркурия до пояса астероидов и научных станций в системе Юпитера и Сатурна, но так и не достигло политического единства и, тем более культурного. В освоенной части Солнечной системы образовалось полтора десятка, а на Земле было почти три сотни государств. Ойкумена (Ойкумена — освоенная человечеством часть мира) стала пестрым лоскутным одеялом из самых разных, вплоть до абсолютно невозможных на крохотной планете Земля обществ: от абсолютных теократических монархий до управляемых с помощью прямой демократии. От пиратских республик в малоосвоенных районах космоса, практиковавших рабовладение и посткапиталистических диктатур, до обществ, выплачивавших безусловный базовый доход гражданам и анархо и техно-коммунистических коммун, отрицавших частную и личную собственность вместе с семейными отношениями.

Открытие технологии синтеза материальных предметов — эффекта Варнавы-Цоя или дубликатора, произвело в этом пестром конгломерате человеческих сообществ эффект закваски, вливаемой в тесто. Ойкумена забурлила.

Насколько было сложно теоретическое объяснение эффекта, настолько просто было собрать в домашних условиях высокотехнологичную скатерть-самобранку. Электроэнергия, исходные чистые вещества и из камеры дублирования получаешь сколько, сколько необходимо, абсолютных копий исходного предмета. Не поддавались дублированию только слишком сложные предметы вроде натуральной еды или наноэлектроники.

Люди задались вопрос: зачем вкалывать на хозяев, если почти все можно получить из дубликатора? Рушилась основа могущества олигархических и посткапиталистических кланов, управлявших большинством человеческих сообществ.

Попытки игнорировать изобретение, преследовать за его использование, оказались тщетными. Люди бешено сопротивлялись. Власть имущим объединиться бы и вычеркнуть дубликаторы из жизни, забыть, но это было невозможно — слишком велико было разнообразие государств, культур и образов жизни на просторах Солнечной системы, слишком противоречивы были их интересы. Задушат в Содружестве англосаксонской демократии, дубликаторы всплывут в Социалистической республике Бразилия или в Новом Китае. Зато сторонники свободного использования дубликаторов, в числе их были и некоторые государства, объединили усилия. За следующие сорок лет большая часть Земли и Солнечной системы объединилась в конфедерацию, отстранив от власти, где мирным путем, где в огне революций, прежних хозяев жизни.

Многочисленные эксперименты прошлого по созданию справедливого общества: от империи инков и обществ доисторических городов Чаеню и Чатал-Гуюка до СССР, закончились провалом. Это объяснялось двойственной природой человека и преобладающим в ней все-же является биологическое начало. Духовно-нравственное воспитание, на которое надеялись идеалисты прошлого, не подкрепленное опорой на материальные ресурсы, как показала практика, обречено на неудачу. Построение справедливого общества, когда человек избавился от голода, преследовавшего его в Темные века, нищеты и смог совершенствоваться, не обращая внимания на материальную сторону жизни, стало возможно после накопления человечеством научно-технического потенциала, закономерно приведшее изобретению дубликатора. Эта эпоха получила название Эра Изобилия. С появлением дубликатора настал конец заводам и фабрикам; материальные блага стали дешевле дешевого. Использованные носовые платки, совершенно неотличимые копии 'Джоконды', новые норковые шубы, — все это по мере того, как отпадет надобность, отправлялось на переработку. А с широким распространением дешевых универсальных роботов, производимых на заводах-автоматах, человек избавился от монотонного, низкоквалифицированного физического труда.

И, если в конце Темных веков девять человек из десяти были не нужны обществу и сидели на пособиях, спивались, убивали себя наркотиками, в том числе такими опасными как волновыми (дистанционное стимулирование зон мозга, ответственных за ощущение наслаждения), то с наступлением эры Изобилия все парадоксальным образом изменилось. Труд стал привилегией. Люди работали в сфере обслуживания, где традиционно ограничивали применение роботов и ИИ, занимались тем, что требовало высокого интеллекта и ответственности, координацией работы механизмов и роботов, наукой и творчеством. Люди, не отягощенные жаждой стяжания, вспомнили о том, что действительно важно в этой жизни: про такие неосязаемые вещи как красота и мудрость, смех и любовь ...

Только через два часа Алесей стянул с лица очки виртуальной реальности и убрался из комнаты усталой, но донельзя довольной матери. Она осталась ждать робота-доставщика.

Жизнь между тем текла своим чередом, но сколько он не старался выбросить Настю из головы, все тщетно. С кем она сейчас? Когда думал об этом, сердце билось так сильно, что неровный стук, казалось, слышали окружающие. Дважды махал на самолюбие рукой и звонил Насте. Длинные гудки и телефон так ни разу и не взяли. Потом пришла эсэмеска с ее телефона: 'Не пиши мне... Мне надо разобраться во всем самой'

Потом приятели рассказали, что видели девушку в обществе бездельников — ревнителей справедливости. Алексей мрачнел, от челюсти, наискось, дрожа, перекатывались желваки. Он не знал, что Настя почти перестала посещать митинги Троцкого и даже звеньевой как-то интересовался, что случилось? Отговорилась болезнью.

Единственным светлым пятном в серой тягомотине дней стала работа. Раз в две недели вылетал на дежурство. На следующий день отправлялся на плановые занятия и тренировки, оставшиеся выходные дни посвящал спорту — Алексей увлекался фехтованием казачьей шашкой или помогал матери в саду — ей выделили участок в области пониженной псевдогравитации, она засеяла его цветами и деревьями, или маялся без дела.

Расследование обстоятельств атаки компьютерным вирусом 'Ковчега' и космолета 3/альфа длилось без малого месяц, но, ни к чему не привело. Доступ к искусственному интеллекту, управляющему боевыми системами, имели почти полсотни человек. Все прошли тщательную проверку и подозревать, что кто-то из них ненормальный, пытавшийся нанести вред 'Ковчегу', не было оснований. Тем не менее приходилось считаться с тем, что на корабле затаился самый настоящий враг. Меры по ограничению доступа к сети гарантировали невозможность появления нового вируса, но кто знает, что еще предпримет неразоблаченный враг?

* * *

Вокруг сомкнулись деревья. Он шел по затаившей дыхание волшебной стране. 'Вот же старый хрыч, далеко спрятался! И самому капитану корабля, словно мальчишке, приходиться за ним бегать!' С балдахина ветвей, далеко вверху, неторопливо кружа, слетали листья — словно трепещущие разноцветными крылышками бабочки — и устилали землю мягким ковром. Он неожиданно заметил, что ступает медленно и осторожно, словно опасаясь нарушить резким движением или шумом лесное безмолвие.

Тропку, в нескольких шагах перед ним, торопливым клубочком перебежала мышь, и опавшие листья даже не зашуршали под маленькими лапками. Вдали заухала птица, но деревья приглушали и смягчали ее пронзительный голос.

Он дошел до обрамленной кустами лужайки, посредине стояла небольшая беседка, а в ней сидел человек. Лицо его было скрыто шлемом виртуальной реальности, на руках перчатки.

Капитан подошел, присел напротив и укоризненно покачал головой.

— Дядю Борю не видели?

Человек в шлеме замер, потом отрицательно покачал головой.

Капитан вздохнул:

— Ну ладно дядя Боря, прекращай шифроваться и снимай шлем.

Человек снял шлем, обнажая морщинистое лицо и крякнул от досады при виде недовольного лица капитана. Ветер немедленно растрепал остатки седых волос на голове, выцветшие глаза прищурились.

— Чего тебе, Сема? — недовольно буркнул старик, — Вот что мне с тобой делать, а? Даже здесь нашел!

— Дядь Борь, вот ты...

— А ты не дядь Борькай, — суровым голосом прервал старик, — я Борисом Игнатьичем был и строил 'Ковчег', когда тебя еще даже в проекте не было! Дядь Борь, дядь Борь! — передразнил старик.

— Оставь, а? — неожиданно тихо и устало сказал капитан, с трудом сдерживаясь чтобы не выругаться, но как 'наедешь' на старика — легенду экипажа? Последнего живого строителя корабля? — Что Ваньку-то валяешь? Ведь запретили врачи работать! Чего на пенсии не отдыхается?

— А вот когда сам пойдешь на пенсию, — произнес старик независимым тоном, — тогда узнаешь, что это за отдых! Мне лично, отдых твой, — старик провел ладонью руки по шее, — вот!

— Ну хотя бы курс омоложения прошел бы? А дядь Боря?

— Омоложение, омоложение, — пробурчал старик, но уже тоном тише, — И что оно мне даст в мои сто семьдесят? Пару лет всего выгадаю.

— Ну и то хлеб, так как, согласен?

— А ты гарантируешь, что больше не будешь глупостями заниматься?

— Какими это еще глупостями?

— Ну типа как сейчас! За мной бегать!

— Хорошо, дядя Боря.

— Ну вот и хорошо! — обрадовался старик, — А я, как обещал, завтра сдамся докторам, будь они не ладны! А ты иди, Симеон Викторович, иди! Ты человек большой, занятый, у тебя дел много! А мне до конца рабочего времени еще час! — на голову опустился шлем.

Капитан поднялся, с сожалением покачал головой и махнул рукой. Дел, действительно, на сегодня было намечено еще много.

* * *

Мимо торопливо идущего Алексея — он опаздывал на занятие, проплывали стены, увешенные картинами с космической тематикой. Командор, а он наверняка будет присутствовать, мог, невзирая на чины и заслуги, отчитать за непозволительную для космонавта, по его мнению, непунктуальность. Мимо трусцой пробежала девичья стайка в шортиках и коротких топиках. Он невольно скосил взгляд им вслед, следом — двое мужчин постарше и женщина. Официальная продолжительность рабочего дня составляла шесть часов, но если ты регулярно сдаешь нормативы по физической подготовке для своего возраста и раз в несколько лет подтверждаешь знания а объеме высшей школы, продолжительность рабочей смены уменьшалась до четырех часов. Этой льготой пользовалось 98 процентов экипажа.

Алексей посмотрел на циферблат часов и ускорил шаг. Почти пробежал мимо памятника: космолета — опаленного, с пробоинами, с умолкнувшими дюзами на белоснежном постаменте с изваянным золотом списком погибших космонавтов, среди них был и его отец. Как и многие коллеги Алексей считал памятник неудачным и, что надо изваять человека — космонавта. Тогда и через тысячу лет памятник будет современником тех, будущих... Отвага и преданность не устаревают!

Соскочил с скоростной полосы траволатора (горизонтальный эскалатор) на медленную, двигавшуюся со скоростью пешехода, оттуда шагнул на тротуар. А вот и тяжелая, из массива дуба, дверь класса. На ходу вытащил телефон, на экран 9.02. Опаздываю. Досадливо скривился и приоткрыл дверь — все в сборе, коллеги за партами негромко переговаривались, готовясь к занятию. Командор, уже восседавший на преподавательском месте, грозно посмотрел на Алексея и демонстративно поднес часы к выцветшим глазам.

— Извините, — потупил взгляд Алексей, прошмыгнул к незанятому стулу и осторожно опустился на краешек. Гроза вроде миновала. Кивнул Машере. Приятель еще больше раздался и стал огромным, как экскаватор, широким и длинноруким. После дзюдо, а Юрка успел стать призером 'Ковчега' на прошлогоднем празднике Защитника (23 февраля), занялся гиревым спортом и надеялся на играх следующего года повторить прошлогодний успех, а в последнее время увлекся саксофоном.

Алексей вытащил из сумки планшет и законнектил с учебным ИИ по имени Препод.

Командор поднялся, сцепил мускулистые руки, выглядывавшие из закатанной по локоть форменной рубашки за спиной, взгляд упал на листок на столе. Озабоченно нахмурился, краешек тонких губ дрогнул, что как знал Алексей, означало у командора крайнюю степень волнения. Он насторожился.

— Итак, коллеги. 'Наконец мы можем начать занятие! — произнес густым басом, слышимым в самом дальнем углу класса, и еще раз сурово посмотрел на Алексея, отчего тот смущенно потупился, — Напоминаю, что наша служба, не работа, а именно служба, требует строгой дисциплины и самодисциплины, и посему любые нарушения абсолютно неприемлемы!' Надеюсь, что больше не придется напоминать об этом! А теперь к делу. Так вот, департамент связи и информатики расшифровал искусственные сигналы с планеты аборигенов. Сложные технические тексты все еще непонятны, но бытовые уже понимаем вполне уверенно. Сейчас мы посмотрим доклад о соседях по системе Глизе 581. Нда... — командор присел в кресло и крутанулся в кресле к экрану.

— Препод включи первый фильм!

— Выполнено, — прошелестел бесплотный голос.

Вспыхнул экран, с каждым мигом свечение становилось ярче. Внизу побежала надпись: 'Доклад доктора Вонг Емма из секции социоисториков'. Поверхность экрана исчезла, растворилась, в образовавшемся проеме Алексей увидел другую комнату — по виду лабораторию, битком набитую непонятной аппаратурой. Посредине, за изящной стеклянной кафедрой замер с бесстрастным, словно у Будды, лицом пожилой китаец. Камера снимала чуть со стороны и сбоку, показывая его в анфас.

— Дорогие друзья, — произнес китаец бесстрастно, — прошу вас прослушать небольшой доклад о результатах нашего исследования аборигенной цивилизации.

Итак, сначала о планете. Тиадаркерал — так называют ее аборигены, по природным условиям в чем-то кардинально различается, а в чем-то удивительно схож с Землей. Немного меньше по размерам, планета обладает более плотными литосферой и ядром и, тяготение на поверхности составляет 90% от земного. Планета расположена гораздо ближе, чем Земля, к своему маленькому и тусклому солнцу и год на ней длиться двадцать пять дней. Кислородная атмосфера позволяет процветать развитым формам жизни. Природные условия на поверхности вполне сносны для землян и люди могут находиться там без скафандров. Оба заселенных континента, аборигены называют их незатейливо — Правый и Левый, тянуться широкой полосой с севера на юг от одного полюса до другого. Между ними — самый протяженный океан планеты с россыпью крупных островов в районе экватора.

Тиадары — так называют себя аборигены, приблизительно два миллиона лет тому назад эволюционировали из крупных псевдомлекопитающих, близких по физиологии к земным псовым. Коллеги из сектора биологии классифицировали их как квазигуманоидов. С людьми их сближает развитый мозг и рука и прямохождение. Эволюция оставила аборигенам густой короткий мех, покрывающий тело, кроме обтянутых темной кожей лица и ладоней. Средний рост: метр шестьдесят — семьдесят. Большие треугольные уши и удлиненные челюсти с мощными клыками делают их, на земной взгляд, страшноватыми.

Психология аборигенов ощутимо отличается от человеческой — они произошли от стайных хищников, не брезговавших и растительной пищей и дарами моря, и клан, семья для них очень важны. Также как отношения вожак-подчиненные.

Прошлое тиадаров, возможно по причине схожести природных условий, до удивления похоже до определенного периода на историю землян.

Так же, как и людской род, аборигены прошли каменный век, бронзовый, железный.

В огне и крови разрушительных войн, иноплеменных нашествий и революций рушились и создавались великие империи и царства, и один народ сменял другой. И победы сменялись поражениями. Великие пророки проповедовали последователям учения о смысле жизни, возникали и исчезали религии; тиадары совершали великие низости и поднимались до подвигов, о которых потомки помнили века.

Несколько столетий тому назад по планете прокатилась научно-техническая революция и общество тиадаров перешло к робототехнике, узнало секрет ядерной энергии, создало искусственный интеллект, развило нанотехнологию и биотехнологии. Ракеты на ядерном приводе дали возможность приступить к колонизации второй пригодной для жизни планеты солнечной системы. А потом произошли некие события, в которых мы еще не разобрались, в результате численность аборигенов уменьшилась на порядок, прежняя цивилизация погибла, а планета на десятилетия скатилась чуть ли не в каменный век. Города стояли запустевшие и заброшенные; спутники отслужили положенный срок и упали, отдельные, уцелевшие радиостанции на фоне электромагнитного излучения планеты терялись. Что произошло, пока мы не знаем, но наша секция уже работает над этой загадкой.

В этот период прилетел межзвездный зонд с Земли. Признаков цивилизации он не обнаружил — обнаруживать оказалось нечего и некого.

Через несколько десятилетий планета объединилась в единое государство с жесткой кастовой структурой и 'новым рабовладельческим строем'. На верху социальной пирамиды стоит кучка владельцев крупнейших компаний, ставших полубогами, вершащими судьбу планеты, их называют 'Высшими'. Они единолично распоряжаются ресурсами и производительными силами, владеют всем на планете. Свое господство они поддерживают беспредельной жестокостью и тотальной слежкой со спутников за поверхностью. На геостационарной орбите их немного, зато тропосферу (самый нижний слой атмосферы,) патрулирует густая сеть атмосферных дронов.

Ниже стоит каста Помощников, объединяющая инженеров, ученых, управленцев и артистов. Помощники населяли пригороды рядом с столицей Тиадаркерала, туземное название которого слишком сложное для голосовых связок землян и переводится как город Власти. Еще ниже — каста Рабочих, объединяющая квалифицированных рабочих. Их поселки и города стоят вокруг богатых природными ресурсами районов. Укрепленные городки касты Воинов равномерно располагаются по обоим континентам планеты. В самом низу социальной лестницы — бесправная каста крестьян-рабов, живущих выращиванием экологически чистых продуктов. Вне каст 'дикие' — парии, исключенный из социальной жизни, они не владели техникой и жили натуральным хозяйством.

— Спасибо за внимание, — китаец поклонился. Изображение лаборатории исчезло.

Командор опосмотрелся на озадаченных космонавтов и скрестил волосатые руки на груди.

— А теперь посмотрим фрагмент перехваченной с планеты видеопередачи, — произнес с плохо скрываемым волнением, — Он поможет понять атмосферу аборигенного общества. Это видео о недавних событиях — восстании тиадаров, которых Высшие называют дикими. Препод, включая второй фильм.

Экран снова засветился.

Пыльное небо злобно всматривалось в забытую богами деревушку. В зените огненным зрачком бога ненависти яростно палило солнце, намного большего, чем на Земле размера. Полуразрушенные убогие хижины из подручных материалов: старых кирпичей, битых бетонных плит и дерева, странных для человеческого взгляда пропорций, черными провалами окон безразлично вглядывались в мир. Ветер врывался через открытые двери внутрь, тащил по словно вымершей улице, мимо груд мусора и засохшей грязи, сорванные листья. Между домами лежал вздувшийся труп тиадара, в красном провале мучительно раскрытого рта белели клыки. Стайка небольших животных с изящными рожками торопливо пробежала через дорогу и скрылась в низкорослых кустах. И ни одного живого тиадара вокруг.

Иллюзия была настолько полной, что приходилось себя убеждать, что это картинка, мираж!

На площадке на окраине деревни, где по утрам торговали, нетерпеливо шумела, подобно тому, как море волнуется и бурлит перед яростным штормом, безликая толпа. Крики и разговоры сливались в один протяжный, угрюмый гул. В первый момент Алексею показалось, что это люди: такие же руки, ноги, голова, даже пропорции тела те же. И только когда камера приблизилась, понял — это тиадары. Поражала разнообразие одежды: от комбинезонов, до невообразимых одеяний, напоминающих индейские пончо, но одинаково изодранных. В руках разнообразное оружие: от копий, луков и металлических цепей до ружей явно раритетного вида.

'Бум, Бум, Бум' — тяжело и размеренно били по ушам барабаны, словно сам рок.

В центре толпы 'диких' застыли на коленях десять тиадаров в одинаковой одежде с связанными позади руками. Потухшие взгляды устремлены в утоптанную до каменной твердости землю.

На секунду Алексею стало грустно, что никогда не увидит собственными глазами инопланетные пейзажи, не увидит чудеса чужой планеты; но сразу эта жалость к себе стерлась ощущением неоформленной пока тревоги. Ему показалось, что сейчас произойдет нечто страшное. Таежный, скажем, житель по неуловимым для городского жителя приметам, может почувствовать приближение опасности. У корней волос, на лбу, выступил мелкий, словно роса, пот. Машинально смахнул его ладонью.

— Матака! — яростно провопил кто-то, невидимый в толпе и, его тут же поддержало несколько голосов, еще несколько мгновений и над сжавшейся в испуге деревушкой повис многоголосый азартный вопль: 'Матака!' Крик, все усиливаясь и, все больше заводя толпу, несся под побледневшим небом. Солнце не зашатались ли от этого крика?

'Матака в переводе означает подношение, жертва' — произнес бесплотный голос за кадром.

Из безликости толпы прохромал тиадар, в руке он сжимал окованную металлом дубину, а другой тащил за руку мелкого тиадара, судя по росту — подростка. Взгляд Алексея приковало его одежда — пончо, более-менее целое, цвета крови. 'Кровавый' — подумал человек.

Хромой подошел к пленникам, повернулся к толпе и повелительно поднял руку. Несколько мгновений, и крики затихли, все замерли.

Алексей, изо всех сил сжимал кулаки, взгляд сузившихся глаз не отрывался от экрана. В классе — мертвая тишина, такая полная, что, казалось, слышно, как стучат сердца.

Кровавый отпустил подростка и сунул ему в руку дубинку, произнес что-то губами, слишком яркими на бледном как смерть лице и, ткнул рукой в крайнего в ряду пленника. Слова прозвучали адским грохотом в ушах подростка. На лице его впервые проявились эмоции, яростно замотал головой, оскалился угрожающе. Дубина из разжавшейся ладони упала в пыль, и тут же он полетел от оплеухи, рухнул на истоптанную землю и сжался в позе эмбриона.

'Бум, Бум, Бум' — все также тяжело и размеренно били барабаны, толпа вновь заскандировала: 'Матака!', 'Матака!' — неслось над миром, крик заполнил всю Вселенную.

Кровавый прохромал к подростку, рот его передернула мгновенная судорога. Навис, оскалив внушительные клыки и проорал нечто, выпучив глаза, но тот не реагировал. Тогда тиадар в пончо схватил его за шиворот, легко поднял легкое тельце, у горла жертвы сверкнул нож.

Подросток все же поднял дубинку и, 'подбадриваемый' уколами ножа в спину, на трясущихся ногах приблизился к пленнику. Дубина дрожала в руках, зубы конвульсивно стучали, он никак не решался ударить.

Алексей затаил дыхание.

Кровавый, позади, громко выкрикнул и снова кольнул в спину, на спине расплылось мутное, красное пятно.

Подросток тонко взвизгнул. Ужас, дикий ужас охватил его. Дубинка поднялась, обрушилось на затылок коленопреклоненного тиадара. Жертва глухо вскрикнула и рухнула на землю, забилась в предсмертных конвульсиях. Белая, сахарная кость на миг блеснула в ране, тут же затянулась кровью.

Мучитель оскалился, прокричал угрожающе. Нож мучителя вновь ткнул подростка в спину.

Тот взвизгнул снова, рухнул на колени, окровавленная дубина обрушилась вниз, круша череп пленника, кровь хлынула, как из опрокинутого стакана. Из глотки подростка вырвался неистовый, полный дикой ненависти, крик. Тонкие руки били и били изо всех сил по шее, по спине, по окровавленной голове жертвы — словно подростка охватило безумие.

Пленник, в луже крови и сероватых сгустков мозга, перестал шевелится. Рука мучителя подняла подростка с колен, похлопала одобрительно по плечу. Остекленевшие глаза подростка не отрывались от убитого им тиадара, черные губы тряслись.

'Матака! Матака' — ревела в экстазе толпа — крик плыл над ней, 'Бум, Бум, Бум' — вторили барабаны.

Хромец отобрал дубинку у подростка и втолкнул в расступившуюся толпу. Оттуда вытолкнули другого.

Мучитель 'уговаривал' нового подростка казнить пленника, когда из-за хижин выскочили рослые тиадары в одинаковой одежде с сверкающими на солнце мечами в одной руке и некими предметами, похожими на пистолет в другой — гвардия Высших.

Все дальнейшее происходило стремительно, ужасающе стремительно.

Гвардейцы по неслышной команде ринулись на толпу в стремительной атаке и прежде, чем кто-либо из невольных зрителей успел вздохнуть, началась резня.

Грудь в грудь. Глаза в глаза.

Алексей, бледный как полотно, увидел, как на землю рухнули первые дикие, как зафонтанировала в безучастное небо кровь из перерубленных шей.

Гвардейцы, в невероятных прыжках и пируэтах, разили диких мечами, перекатывались через голову и вновь вскакивали целыми и невредимыми. Изредка гулко звучали выстрелы. Дикие сражались как могли, но на них напали лучшие из лучших — настоящие профессионалы, посветившие жизнь искусству войны.

Над толпой тягуче и хрипло поплыло:

— А-а-а-а-а...

— У-у-у-у...

— Р-р-р-р!..

Хряск. Лязг металла. Стон...

Он увидел, как гвардеец набегает на дикого, сходу вонзает в грудь клинок, страшным ударом ноги в грудь отбрасывает с пути другого. И пока первый еще падает, выдергивает окровавленный клинок и бежит дальше.

Вот низкий тиадар с кривыми ногами, в разорванном одежде, ударил гвардейца железной трубкой. Тот прикрылся мечом, ответным ударом прочертил кровавую полосу на животе. Дикий непонимающе смотрит на нечто серое, длинное, вываливающееся из раны на землю. Падает плашмя.

Двое диких с рычанием хлещут цепями упавшего гвардейца, но тот каким-то немыслимым образом ухитряется встать на колено. Тонко поет клинок, один из диких с тонким криком боли падет на землю, вслед за ним отрубленная нога. Гвардеец поднимается, взмах клинка.

В моменты высочайшего напряжения время как будто замедляется, позволяя мгновение за мгновением замечать все, что разворачивается перед глазами. Алексей увидел, как голова второго дикого, слетела с плеч, на мгновение зависла в воздухе и стала стремительно падать. Покатилась, пятная землю алым, туловище еще миг стояло, из обрубка шеи зафонтанировала кровь. Падает плашмя. Ноги бьются в предсмертной конвульсии.

На секунду Алексей увидел лицо дикого с разбитой головой, в истоптанный и рваной в клочья одежде, на земле. Глаза закатились, страшно блестели белки. Тело сотрясала крупная дрожь, гвардейцы, бросив беглый взгляд, мчались мимо.

Неужели на одной планете может сочетаться высокая цивилизация и варварские, кровавые порядки? Худощавое лицо Алексея побледнело, голубые, как хороший булат, немигающие глаза неотрывно следили за происходящим на экране. Мысли скакали разлаженным хороводом, в голове словно вата.

Вскоре всякое сопротивление исчезло, часть диких опустилась на колени, а часть с криками ужаса побежала. Время восстановило свой нормальный ход.

Гвардейцы кинулись следом, на ходу срубая головы.

Экран погас. Картинка исчезла. В классе — мертвая тишина. Алексей осмотрелся назад и увидел такие же, как у него, потрясенные лица. Перед ними было зло, зло в чистом, 'рафинированном' виде, с которым нужно бороться, где бы оно не происходило.

Местные еще только заготовки для разумных, болванки, из которых только сотни лет выточат в полном смысле разумное существо, подумал он.

— Разумны ли они вообще, если убивают, режут своих же? — произнес хриплым голосом и посмотрел в словно больные глаза командора.

Несколько мгновений тот, сложив на столешнице руки 'домиком', вглядывался в потрясенные и мрачные лица. В тишине казалось, слышен взволнованный стук сердец. Невесело усмехнувшись, произнес голосом, в котором угадывалось испытываемое им напряжение:

— Они разумны... к сожалению... и уровень их технического прогресса приблизительно соответствует нашему. Где-то мы впереди, где-то они.

— А является ли технический прогресс синонимом разумности при том ужасе, который они творят с своими соплеменниками? — задумчиво произнес кто-то из класса.

— Вопрос не ко мне, а к социоисторикам, — отрицательно качнул головой командор.

— Блин! — прогудел Машера и положил руки, короткие, толстые, заканчивающиеся увесистыми кулаками, — Я словно постарел на сто лет! А ведь там мучаются разумные существа. Да это настоящее Инферно!

— Что за Инферно? — удивленным голосом произнес командор.

— Не помню, — пожал могучими плечами Машера, — вычитал где-то, что-то вроде Ада, Преисподние...

— Ладно, теперь к текущим делам, — командор почти сочувственно посмотрел на мрачные, но полные решимости лица, — Отряду поставлена задача скрытно провести разведку системы. Полетят 'старики', молодежь остается на 'Ковчеге'.

В конце занятий сдавали зачеты по физической подготовке. Центрифугу и бег Алексей сдал на 'хорошо', а вот при проверке отжимания от пола и подтягивания, еле-еле уложился в норматив. В последнее время он забросил тренировки, что не могло не сказаться на физической форме. Подводя итоги, командор так выразительно посмотрел на Алексея, что у него покраснели уши, и он твердо решил: хватит дурака валять, с завтрашнего дня приступаю к тренировкам!

На следующий день космолеты разлетелись по системе Глизе 581. Один отправился на Тиадаркерал. Финишировав в режиме невидимости на орбите, сбросил в атмосферу автоматические дроны для исследования биосферы.

Для Алексея ничего не изменилось. Вместе с другими новичками он остался на 'Ковчеге'. Лишь выходить на дежурство ему пришлось почаще, раз в несколько дней.

С космолетов полилась река информации, пока еще через две недели вылетевший на разведку в астероидный пояс космолет не перестал выходить на связь.

Глава 4

Гуан-фу — фактический владыка планеты, прикоснулся ухоженным когтем, сделавшими бы честь любому хищнику, к сенсору выключателя, свет в кабинете погас. В предутренней полутьме, сочившейся из прозрачного до невидимости окна до пола, подошел к нему и замер, прижавшись лицом к прохладе пластика. Любил вот так — в одиночестве, дожидаться рассвета в кабинете на вершине родового дворца-небоскреба прозванного 'Золотой башней'. В сравнении с окружающими небоскребами небольшого, но невероятно красивого и роскошного — золотая кровля, искуснейшая резьба по камню, золотистого мрамора плиты парадной лестницы с хрустальными перилами, барельефы тонкой работы на исторические темы и тому подобные архитектурные излишества. Эффектное зрелище, устроенное специально для обитателей города, полностью отвечало их представлениям о том, что могучий Глава комитета Вечных должен в такой вот роскоши и обитать.

Снаружи тишина. Небо, с тонкой багровой полоской на горизонте, посветлело, проступили нечеткие очертания родовых небоскребов Высших, словно из грубого хаоса ночи рождался новый мир; гигантский бледный диск Футэива — газового гиганта, вокруг которого вращался Тиадаркерал, размером с поле, покрытый туманными параллельными полосами, темноватыми пятнами неопределенных очертаний, готовился исчезнуть, бесследно смытый лучами солнца. На земле все сливалось в темно-зеленый, почти черный ковер, но он то знал, что там великолепный парк, протянувшийся на десятки тзень (мера длины, приблизительно равная километру), далеко выходивший за границы города Власти. Многие десятилетия придворные биологи собирали для него растения по всему Тиадаркералу.

И вспыхнул свет! Сколько раз видел эту картину, но замер в восхищении — зрелище было достойно богов! Коротко рыкнул. На лице бывшего тиадара, а ныне высшего существа, холодный оскал приоткрыл крупные, пожелтевшие от прожитых годов, но все еще острые клыки, больше подходившие волку. Да и сам он походил на поднявшегося на задние лапы двортерьера, старого, но по-прежнему смертельно-опасного в драке.

Солнечные лучи отразились в бессчетных окнах бессчетных небоскребов блистательного города Власти, самого причудливого вида. Иные из сфер и капель, соединенных трубами лифтов, иные в виде пирамид, иные традиционные 'карандаши', вонзившиеся на сотни метров в небеса; разбросали бесчисленные цветные блики на зеленый ковер парка. Забликовали едва различимые полупрозрачные трубы, на головокружительной высоте соединявшие небоскребы, давая возможность перемещаться жителям и электроавтомобилям, не выходя на улицу. В центре драгоценным сапфиром синел пруд. Двухъярусные, украшенные мастерски изготовленными статуями каменные мосты вели на островок в центре, густо покрытый лабиринтом тенистых аллей, отражаясь глубокими, черными тенями в воде. На севере его, посреди широкой и пустынной площади, сверкала огнями окон титанических размеров башня. Лицом к ней, в окружении подсвеченных прожекторами фонтанов, распускавшихся на высоте в несколько ростов тиадара брызгами всех цветов радуги, делавшим зрелище прекрасным и необычным, сидел в кресле тиадар, циклопического роста, рука его указывала в неведомую даль. Скульптору удалось гениально передать чувства, владевшие тиадаром: лицо искажал властный оскал. Казалось, еще миг и тонкие губы раздвинутся и изрекут приказ. У статуи было лицо Гуан-фу, создателя нового порядка на планете и любимой игрушки — города Власти.

Главный город тиадаров был великолепен, завораживал и пугал одновременно, без слов повествуя о богатстве и могуществе Высших. Гуан-фу был горд, что это он две сотни лет тому назад повел планету по пути Праведности и, стал почти Богом собственного мира. И он был стар, даже не так, очень стар. Развитие медицины позволило, как и другим Высшим, почти неограниченно продлевать жизнь и опасаться приходилось лишь несчастного случая или, что вероятнее, покушения, организованного одним из претендентов на желаннейший из наркотиков — власть.

Гуан-фу вернулся к столу и опустился на непривычный для глаза человека очертаний стул, рука пододвинула листок — с некоторых пор не любил работать с электронными документами, глаза снова пробежались по тексту.

Его божественности Главе комитета Вечных Гуан -фу в город Власти

Писано 3 дня десятого месяца, 202 года от возникновения Вечного порядка.

Твоя божественность!

Выполняя твою волю, я Тадзима из клана Фань, 22 дня восьмого месяца, сего года на космолете нареченном именем 'Полуденный', отбыл в астероидный пояс за Четвертой планетой. Там, по твоему приказу я обследовал множество астероидов, и самый богатый из встретившихся мне, под номером 2113, обильный золотом, серебром и иными ценными металлами, назван в твою честь Золотой Гуан. Там мы повидали много чудес, и самым удивительным стала встреча с кораблем иных разумных. Третьего дня десятого месяца, 102 года, на четвертый день пребывания на Золотом Гуане, детекторы засекли приземление ракеты. Кораблей Вечного порядка в районе пояса астероидов не было, а когда мы запросили пароль, нас не услышали. Я понял-это предсказанная учеными цивилизация инопланетных низших.

Сердце мое не выдержало осквернение принадлежащей тиадарам земли, и я дал повеление атаковать лазерной пушкой. Их корабль развалился как ржавая лоханка. Потом мы спустились и осмотрели останки. Мы нашли два трупа существ весьма мерзкого вида и забрали все, показавшееся нам похожим на компьютеры. Сейчас мы обретаемся неподалеку в надежде, что другие низшие прилетят на выручку. Жду повелений твоих и комитета Вечных.

Твой преданный раб Тадзима

Между тонких черных губ Гуан-фу мелькнули волчьи клыки, опять инопланетники. Они оставили артефакты на Афроносиме, ладно... это дела невообразимой древности и совершенно другой расы... А сейчас новые посмели прилететь! Рука аккуратно начертала резолюцию:

— начальнику второго стола, выяснить, откуда появились низшие.

— Достойному Тадзиме из клана Фань-стоять в засаде в течение месяца, если появятся низшие-уничтожить.

Он снова подошел к окну. Голова была чистая и ясная, а злоба — спокойная, деловая. Это мой мир, за ним я ухаживал, как прилежный садовник за садом, двести лет! Чужие... Явились завоеватели, чтобы покорить Тиадаркерал и сделать нас рабами? Об агрессивных цивилизациях космоса предупреждал еще великий ученый Иноку двести пятьдесят лет тому назад. Ладно, пусть ошибался, но зачем они прилетели? Новые идеи... новая техника, вполне возможно вольнодумство... Это как инфекция. Да какая разница! Одним фактом прилета они подрывают стабильность общества. Порву в клочки! Кишки вырву и скажу, что так и было! Или они немедленно улетят или я уничтожу их. Против целой планеты им не выстоять... А если что-нибудь случится со мной... Жаль, потомки славных отцов выродились в роскоши, слабаки! Разве что сын, Сэн-фу. Но он молод, слишком молод, ему не дадут править. При воспоминании о сыне в давно зачерствевшей душе правителя планеты шевельнулось что-то теплое.

Над сыном, как и над всем последним поколением Высших, поработали генетики еще до рождения. Благодаря их усилием он обладал повышенным интеллектом, силой, здоровьем. Фактически молодежь Высших стала новой расой — расой сверхтиадаров.

Папка с документами просмотрена, резолюции поставлены. 'Бумажная' работа необходима, но гораздо больше Гуан-фу привлекала непосредственная демонстрация власти над другими. Пожалуй, он заслужил небольшой отдых.

— Аймэко, — произнес негромко в пространство.

Бесшумно открылась неприметная дверца в стене, самочка, вышедшая оттуда, была безупречна: точеная фигура, шерстка — волосок к волоску, безупречное личико, что и неудивительно для создано по всем канонам красоты робота. Почтительно поклонилась.

Гуан-фу развернулся и откинулся в кресле. Жесткий коготь указал на пах.

Рот Аймэко приоткрылся, алый язычок демонстративно медленно облизал потемневшие губы. Покачивая бедрами, просеменила к столу — движения были полностью естественные, словно это живое существо, грациозно опустилась на колени, руки начали распутывать завязки традиционных штанов — танце. Хозяин планеты уже давно предпочитал секс с роботами, они и искуснее и всегда согласны в отличие от тиадарских женщин, готовых к совокуплению только несколько дней в году. К тому же она нравилась ему как ребенку нравится красивая игрушка. Иногда он ловил себя на мысли, что испытывает к ней странное чувство приязни.

С размаху ударил Аймэко по лицу ладонью и расхохотался, и еще раз ударил, и еще.

Тело тиадара сотрясли судороги страсти, занесенная рука замерла, хохот оборвался.

— Иди, — произнес севшим голосом.

Когда Аймэко скрылась, откинулся в кресле. Неожиданно в памяти всплыли события двухсотлетней давности — как все начиналось. Тогда он был молод, очень молод. Воспоминания всколыхнули где-то глубоко в иссохшей после двухсот лет правления душе что-то теплое...

* * *

За два столетия до прибытия в систему 'Нового Ковчега'.

Гуан-фу выбросил вперед длинную рапиру, целясь в вооруженную руку ублюдка, но тот уже разрывал дистанцию и острие не догнало его.

Боги Бездны! Не достал!

Шаг вперед, еще шаг.

Наконечники рапир плясали в воздухе, хриплое дыхание аккомпанировало звону и скрежету металла об металл.

Острия рапир то сверкали у масок, прикрывавших лица, то чуть не касались груди.

На трибунах кричали зрители, поддерживали. Кого? Его или ублюдка? На миг ощутил себя на арене древнего цирка, где насмерть сражались гладиаторы и тут же отбросил неуместные мысли. Ублюдок оказался неожиданно силен, пожалуй, даже сильнее чем он. Себя глупо обманывать, но признать поражение? Это недостойно Семьи, в которую он имел честь входить.

Атака ублюдка была стремительной и жесткой; уверенный в собственном искусстве, он решил разделаться с противником единственным, решительным ударом.

Рапира ублюдка с тихим шелестом скользнула вдоль клинка и устремилась в живот. Гуан-фу крутанул корпусом, и в ту же секунду сталь ужалила бедро.

Запоздалая атака на выходе из выпада ни к чему не привела. Хорошо двигается, ублюдок, легко и плавно.

Гуан-фу гневно рыкнул и отскочил, почти не почувствовав боли, а только влажную струйку, что стекала в сапог.

Ублюдок на окровавленное острие рапиры и ухмыльнулся.

Между тонкими, черными губами показался алый язык, облизал.

— Сиятельный все еще желает играть в мужские игры? — громко произнес, красуясь перед публикой — полдела сделано. Осталось дождаться пока противник ослабеет от кровопотери.

— Больше, чем раньше, ублюдок, — тихо, чтобы не услышала публика, вымолвил Гуан-фу, всматриваясь в темные, безжалостные глаза. Не так все быстро! Несколько раз перенес центр тяжести на раненую ногу — вполне работоспособна. Возможно, это и ненормально, но его просто распирало от жажды действия. И ни капельки страха, только адреналин долбит по нервам. Порежу на куски!!!

Ублюдок, сбив клинок в сторону, стрелой сорвался в атаку.

Гуан-фу едва успел резко развернуть корпус и переносить защиту на внутренний верхний сектор.

Острие царапнуло панцирь, прикрывавший грудь, слева.

Эфес рапиры Гуан-фу в ответ жестко ткнул ублюдка в левое плечо, отчего тот проскочил мимо.

Укол под левую лопатку.

Бинго! И рев сирены, прекращающий схватку.

— Хея! — азартно завопила толпа, собственный крик все больше заводил ее. При всей внешней сдержанности в проявлении эмоций, тиадары обожали зрелища, связанные риском.

Его трясло от яростно клокочущего в венах моря гормонов. Чувство, которое он испытывал, было сродни оргазму.

Он был почти счастлив и жалел только о том, что поединок не по-настоящему, не в серьез. Туловище и голову закрывали прочная кираса и шлем, точный и сильный удар по ним приводил к победе, не защищенными были только руки и ноги, так что ни один поединок не обходился без кровавых царапин. А вот если бы почувствовать, как сталь пронзает плоть, по примеру доблестных предков вонзить клыки в горло еще живого побежденного, почувствовать, как по капле вытекает жизнь из его тела и ощутить соленый вкус его крови! Он был бы счастлив!

Маска полетела на пол, Гуан-фу вбил клинок в ножны и поспешно, слегка прихрамывая — чертов ублюдок все же зацепил, направился за кулисы. Он знал, что сейчас начнет колотить от моря гормонов, выплеснутого в единый миг в кровь. Не стоит, чтобы ублюдки на трибунах видели трясущиеся руки.

На то, что не стал отвечать на зрительские аплодисменты, никто не обратил внимание — привыкли. Как никак уже год как выступает на арене. К тому же 'Золотой клинок' мог позволить себе и не такое, но публика его все равно бы простила.

Гуан-фу, с влажной после душа шерстью, вышел из подъезда на улицу к машине. Она была новой и сумасшедше дорогой игрушкой, второй страстью после кровавых поединков. Даже если бы автомобиль отлили из чистого золота, он, наверное, обошелся Семье дешевле. Гуан-фу вырос в убеждении, что все лучшее должно принадлежать ему потому, что он лучший, самый достойный на том простом основании, что не только принадлежит к древнему, избранному народу Гиюн-кхо, а еще его урожденный князь.

Смеркалось по-зимнему рано, хотя солнце еще высоко и жара волнами поднималась с каменной мостовой. Белая горячая пыль. Несколько тиадаров в розовых штанах, скрестив руки, привалились к стене здания напротив и смотрели на Гуан-фу. Но даже не пытались приблизится. Знали, что он, несмотря на официальную позицию власти, поощряющей однополые браки — считалось что это поможет уменьшить численность населения планеты, не выносил их и, попытка чревата знакомством с дубиной телохранителя.

Водитель, он же охранник, небрежно опирался спиной о крыло мощного гоночного электромобиля. Увидев, что хозяин выходит, обежал машину, предупредительно открыл дверь, почтительно склонив голову.

В молодом тиадаре, в великолепном костюме (белом с золотой вышивкой), какой подобало носить члену одной из богатейших и влиятельных семей планеты, узнать бойца, на потеху публике рискующего жизнью, было почти невозможно, если бы не легкая хромота. Семья Гуан-фу была одной из самых могущественных и богатых из разбросанного по всей планете диаспоры народа Гиюн-кхо, и по праву! Она выводила свою родословию напрямую от древних князей — владык Гиюн-кхо и за тысячелетие после изгнания только преумножила богатства и влияние. Сильна она была налаженными связями с стражами справедливости, надзирающими над исполнением законов, среди командиров которой было множество выходцев из Гиюн-кхо, традиционно поддерживающих связь с бывшей княжеской Семьей. Заинтересованные лица знали, хочешь решить вопрос с правоохранителями, если дело не слишком смердит — за дела, связанные с государственными преступлениями (покушениями на канцлера или министров или бача-бача — сексуальными 'играми' с щенками), старый князь Гиюн-кхо никогда не брался, то иди к нему и вопрос решится к общему удовлетворению! Естественно, за некоторую сумму или ответные услуги. А еще Семья владела фармакологическим комбинатом, снабжавшим лекарствами половину планеты.

Золотой молодежи, детям богатых и влиятельных родителей, свойственно сжигать жизнь в праздности и опасных развлечениях, хотя бы немного волнующих застоявшуюся древнюю кровь. Гуан-фу не был исключением. Курить дарящую сладкие грезы траву гнаф или каждый день менять женщин? Пробовал, надоело. Гонять на дорогом электрокаре, игнорируя дорожные правила и рискуя разбиться? Банально, примитивно. Так развлекались слишком многие из его круга. А вот с рапирой в руках выйти против живого тиадара... Настоящая опасность, настоящий противник! Смертельные случаи случались редко и вероятность гибели была не больше, чем у профессиональных гонщиков, но она была. И это по-настоящему будоражило кровь! Да ради этого он многое отдаст и согласен рисковать жизнью!

Когда, по окончании школы, к великому неудовольствию старого князя, его единственный наследник вместо имперской академии, приличествующей аристократу, поступил учится в простонародный столичный технологический университет, владыка народа Гиюн-кхо, стерпел. А потом наследник на потеху досужей публике начал рисковать жизнью. Пошел наперекор отцу. После этого старый князь демонстративно почти не обращал внимания на единственного наследника и, как поговаривали, хотел написать завещание в пользу дальних родственников.

Год тому назад, когда сын поднялся в рейтинге бойцов до первой десятки и его фотографию разместили в спортивном журнале, один из знакомых показал князю журнал (никто из близких не решился), отец пренебрежительно хмыкнул и сказал:

— Вольно ему шпажкой махать перед грязными инородцами...

Несмотря на века изгнания, народ Гиюн-кхо считал остальные народы чуждыми и неравными себе.

Машина бесшумно тронулась, набирая скорость, помчалась в аристократический район столицы. Гуан-фу сидел на заднем сидении, с полуприкрытыми глазами и немного рассеянным видом, из полуоткрытого окна — горький запах перегретой пыли и каменных джунглей столицы. Угрюмо поглядывали темнотой окон двух-трехэтажные виллы, спрятавшиеся за бетонными заборами, пролетали ядовито-зеленые кроны деревьев со стволами, окрашенными природой разноцветными полосами: зелеными, желтыми, оранжевыми, красными и фиолетовыми, проносились встречные автомобили.

Неожиданно раздался пронзительный звон телефона, Гуан-фу вздрогнул.

— Да, — произнес в трубку водитель, несколько секунд слушал не перебивая, потом повернулся к пассажиру.

— Вас, сиятельный, — учтиво наклонил голову и передал трубку Гуан-фу, — Глава разведки.

Нахлынуло мучительное чувство, что сейчас произойдет нечто плохое.

— Да, — произнес настороженно, поднося телефон к уху.

— Сиятельный, вас посмел побеспокоить ничтожный Итос. На вашего сиятельного отца совершено покушение. Ваш отец жив, но ничтожные тяжело ранили его.

На миг Гуан-фу оледенел, потом глаза полыхнули, между тонких, черных губ, мелькнули волчьи клыки. Ни горя, ни страха не было — только холодная ярость. Покусились даже не на члена клана, на отца.

Принцип 'стаи', когда каждый защищает своих, по мере превращения тиадаров в разумную расу сменился принципом 'семьи' и 'клана'. Защита их была глубинным инстинктом тиадаров.

Он кинул трубку водителю.

— Езжай домой и как можно быстрее!

— Выполняю, сиятельный!

Автомобиль, презрительно игнорируя дорожные знаки и, пару раз едва не протаранив машины неудачников, помчался к отцовскому дому. Еще на подъезде Гуан-фу увидел необычное оживление. У закрытых ворот парка, в глубине которого прятался трехэтажный, старинный дворец, скопление вооруженных автоматами наемников, судя по окрасу шерсти на голове — в основном из народа Гиюн-кхо.

Только после того, как охрана опознала автомобиль наследника, а один из наемников заглянул в кабину и убедился, что посторонних нет, ворота открылись.

Глава разведки семейства, рыже-седой, но все еще крепкий тиадар с поклоном встретил на парадном крыльце дворца.

— У меня плохие известия, сиятельный. Ваш отец умер. Теперь, по праву старшинства, вы глава Семьи и Повелитель!

Как умер? Что говорит этот несчастный поедатель падали? У Гуан-фу вдруг задрожали ноги. После смерти матери отец был самым близким и, хотя в последнее время они не понимали друг друга, это не отменяло того, что это отец! Отец, бывший примером и заботившийся о нем и по-своему любивший его! Из глотки вырвался клокочущий звук, похожий на рычание. Растерянно и жалко моргнул.

'Ну что ты скулишь?' — всплыл в памяти недовольный голос отца. Гуан-фу, тогда еще семилетний, стоял перед жертвенником, на котором бешено бился в прочных путах, не в силах порвать тхор — небольшое животное с изящно загнутыми рожками. Жалобное блеяние обезумевшего от страха животного раскатывалось между стен молельни. Выпавший из руки Гуан-фу нож валялся на полу. 'А ну, не ной! Не пристало наследнику древнего рода скулить от страха подобно ничтожным крестьянам! Ты потомок древних и могучих правителей, не боящихся крови! Или ты отказываешься от их наследства?'

Гуан-фу задумался, потом нехотя признался:

— Нет.

— Тогда соберись и подними нож!

Через минуту густая струя темно-алой крови из перерезанной глотки хлынула на камень жертвенника, лапы животного забились в агонии. Несколько мгновений, застыли. Гуан-фу посмотрел на отца. Какая в его глазах была гордость за сына!

Кто бы не покушался на отца... он отомстит и жестоко отомстит! — черные губы сжались в тонкую линию.

Все недоразумения последних лет с отцом не стоили ничего по сравнению с тем, что кто-то посмел убить его.

— Кто, кто посмел это сделать? — взгляд уже не наследника, а наследственного повелителя народа Гиюн-кхо, впился в невозмутимое лицо верного слуги, только 'собачьи' уши его тревожно дрогнули.

— Сиятельный, не стоит обсуждать дела тайный там, где слишком много лишних ушей. Я уверен в преданности каждого слуги в этом доме, но все же...

Гуан-фу согласно наклонил голову и твердой походкой направился вслед за главой разведки.

Залы и коридоры дворца были битком набит тиадарами и многих он не знал. При виде никого не замечающего нового главы Семьи разговоры затихали, тиадары склонялись в поклоне. В парадной гостиной увидел Охарэ, начальника боевиков Семьи; он сидел на диване, прямой, неподвижный и, невиданное дело — курил. Судя по сладковатому дымку, это была трава гнаф.

Они остановились в гулком, громадном зале, глава разведки закрыл за собой дверь. Гуан-фу опустился в глубокое кожаное кресло из кожи морского чудовища, редко встречающегося и потому баснословно дорогого и, окинул угрюмым взглядом застывшего в поклоне слугу. Да, высокопоставленного, но всего лишь слугу Семьи. Покосился на тотем в углу — точную копию родового столба. Будучи современным тиадаром, он не верил во всех этих богов, божеств и демонов, но понятия родовых преданий и родовой чести, которые олицетворял родовой столб, были ему близки и понятны.

— Я хочу знать, кто эти пожиратели падали? — произнес почти спокойно, — Кто убил отца? — на последних словах голос едва не сорвался на рык.

Глава семейной разведки от прямого рассматривающего и оценивающего взгляда почувствовал смущение и страх. Давно Итоса так не рассматривали. Словно новый Повелитель решал сейчас: жить ему или умереть. Недостойные, охранявшие старого князя, уже ответили за промах собственной жизнью. Но лицо главы разведки оставалось спокойным, а голос неторопливым, лишь рефлекторно поднялся подбородок, открывая беззащитную шею — жест, доставшийся тиадарам от предков — хищников, когда проигравший подставлял победителю шею. Тем самым признавая поражения и признавая власть победителя.

— Несколько периодов (период равен двадцати одному обращению планеты вокруг оси) назад, к вашему сиятельному отцу явился старый Вейюан...

— Виссайя? — перебил Гуан-фу.

— Да, сиятельный из народа Виссайя, — учтиво склонил голову глава разведки, — С вашего позволения я продолжу, он явился с просьбой помочь продавить решение о введении смертной казни за хранение дубликатора и использование произведенных им вещей.

— Все так серьезно?

— Более чем, сиятельный. В газетах и по дальновидению об этом не пишут, но зараза распространяется все дальше и дальше, и скоро ее не остановить! На обоих континентах империи, во всех государствах, чернь бунтует или убегает в необжитые места, чтобы использовать дубликаторы.

Теперь уже невозможно узнать, был ли Йокко только гениальным физиком или еще и сумасшедшим, но одно несомненно: именно он изобрел дубликатор. На то, чтобы собрать первый образец у него ушло двое суток, во время которых он лишь раз, на пару часов оторвался от работы на сон. Дубликатор был неказист: гирлянды проводов, наскоро припаянные контуры, пакеты плат, словно из популярного в последнее время дальфильма о сумасшедшем изобретателе, зато мог делать точные копии любого помещенного в приемную камеру предмета, кроме слишком сложных по структуре, вроде натуральной еды или наноэлектроники. Впрочем, дешевый заменитель еды из крахмала и сахаров, на котором можно протянуть какое-то время, был ему вполне по силам. А для копирования прибору была необходима только электроэнергия и чистые исходные вещества.

Изобретение Йокко грозило 'взорвать' Тиадаркерал. Мало того, что его изобретение делало 99% населения экономически ненужным, оно взорвало базис общества — тотальную зависимость населения от хозяев. Простые тиадары задавали ненужные вопросы — зачем вкалывать на сиятельных, если почти все можно получить почти даром — только заложи в дубликатор предмет, копию которого ты желаешь получить? Зачем сидеть на социальном минимуме, если можешь запросто сдублировать все, чем наслаждаются хозяева жизни? Рушилась основа могущества разноплеменной глобальной элиты — 400-500 семей, сгруппированных в три суперклана: баснословно богатая и могущественная Семья бывшего императора Левого материка и часть аристократических семей, связанных с ними; Семьи финансистов, банкиров и крупнейших промышленников — владельцев могущественных транснациональных корпораций Левого материка и торгово-промышленные верхушки диаспор народов Виссайя и Игбор с Правого и Гиюн-кхо с Левого материка.

Сиятельные узнали о безумце и его дубликаторе слишком поздно, когда несколько десятков тысяч приборов были уже проданы — злобный дух выпустили из бутылки, а мир не мог оставаться прежним. Дело было в том, что с помощью дубликатора можно изготовить его детали, а собрать из них прибор сумеет любой грамотный техник.

Мучительная смерть на колу, медленно разрывающим внутренности безумца, ничего уже не могла исправить.

Все это заставило сиятельных вспомнить давным-давно разработанные планы по коренному переустройству мира.

— Вейюан попросил наши разработки в сфере биооружия. Проект 'Перезапуск', ваш отец рассказывал о нем, сиятельный?

— Да, что-то связанное с идеей перезапустить историю на новые рельсы. Якобы миру грозит экологическая и демографическая катастрофы, которые угрожают власти Семейств сиятельных. К тому же свободные рынки закончились, а металлы, уголь, нефть подорожали так, что вести дела по-старому стало невозможно. Но я толком не разбирался. Значит разберусь досконально... — голос прозвучал угрожающе.

— Вы правы, сиятельный, задумка в том, чтобы с помощью радикального сокращения населения и уничтожения государств взять мир под строжайший контроль и навязать ему новый мировой порядок. И тем самым гарантировать, что больше не появится безумец, который попытается подорвать могущество сиятельных Семейств или не забунтует чернь. Вашего сиятельного отца не устроило положение Семьи в новом мире, и он отказался. Тогда Вейюан сказал, что он голос не только Виссайя, но и Игбор с кланом 'императора'.

Глава разведки как самый осведомленный после Повелителя знал, что у Семьи есть способы заставить считаться с собой. На них прежний Повелитель и рассчитывал, но не угадал с ходами оппонентов.

— И что ответил отец?

— Отказался... Я предупреждал, что это опасно. Но, простите за прямые слова, ваш сиятельный отец потерял былую хватку. В былые времена он нашел бы выход без прямой конфронтации с большинством Семей сиятельных.

Гуан-фу положил подбородок на левую руку и задумчиво посмотрел на солнце, медленно и торжественно опускающееся в горизонт.

— Что презренные пожиратели падали хотели добиться убийством отца? — повернулся после некоторого молчания и вперил немигающий взгляд в зрачки главы разведки. Конфронтация с большинством Семей точно была проигрышным делом. И голову сложит и за отца не отомстит.

— Ваша репутация, сиятельный... Эти поединки и прочие несерьезные дела... Я думаю, они считают, что с вами смогут договорится.

Гуан-фу дернулся, в оскаленном рту показались волчьи клыки. Когтистый палец ткнул в грудь главы разведки:

— Что ты можешь предложить? — слова дались ему не без труда.

Итос впервые посмотрел на нового Повелителя с одобрением.

* * *

Смерть уважаемого князя народа Гиюн-кхо, взбаламутила сиятельные Семейства словно камень, брошенный в тухлое болото. Верхушка Семей замерла в попытке понять, как поступит молодой наследник. Начнет войну или благоразумно попытается прийти к компромиссу? На второй день после торжественных похорон на личный, секретный адрес электронной почты Гуан-фу поступило предложение обсудить заключение мира, подписанное главами большинства правящих кланов: от 'императорского' до торгово-промышленной верхушки диаспоры народов Виссайя и Игбор — все понимали, что в условиях, когда из-за распространения дубликатора, да пожрут душу его изобретателя боги Бездны, стремительно подтачивается сама основа благосостояния сиятельных, война смерти подобна. Предложение было незамедлительно принято.

Вначале стремительное согласие встретили недоверчиво. Щенок не мог задумать западню, слишком молод, но вот слуги Семьи — достаточно опытны, чтобы попытаться выиграть партию неожиданным ходом. Что это — западня? Попытка усыпить бдительность и застигнуть врасплох? Расквитаться за отца одним ударом? Но Гуан-фу удивил всех. Согласился не просто заключить мир, а созвать Семейства на виртуальную конференцию, где обсудить проблемы и взаимные претензии. Такая встреча не могла таить опасностей и, после всех согласований, спустя семь дней, кровные враги собрались на совещание в виртуальном пространстве.

Гуан-фу был необычайно покладист. Без споров согласился помочь планам кланов влиянием княжеской Семьи в политике и среди стражей справедливости и обязался предоставить в их распоряжение штампы искусственно выведенных смертельных вирусов с летальностью почти девяносто процентов. Лекарств от вызванной ими болезни не существовало. Только новейшую разработку — вакцину от этих вирусов на основе наночастиц, категорически отказался предоставлять бесплатно и объявил цену дозы. Дорого, очень дорого! Щенок хочет урвать деньги за препарат? Пусть! Что будут стоить деньги после того, как мир рухнет? Главы Семейств согласились с ценой, пусть порадуется! Главное — не пытается мстить и понимает, что идти против всех Семейств, это верное самоубийство.

Прошло четыре периода. По планете прокатилась волна эпидемий неизвестно откуда появившейся болезни, названной почти поэтически — 'молниеносная водянка'. Врачи поражались — страшная эпидемия разразилась одновременно в добром десятки мест на обоих континентах и все предпринятые меры: карантин и лечение оказались неэффективными. При этом заболевание было фантастически контагиозно (заразно). Заболевший страдал от невыносимой головной боли, тело колотило от высокой температуры, лицо темнело, под глазами появлялись черные круги. Дыхание затруднялось. Приблизительно на второй день тело покрывалось белыми волдырями с гноем и это было началом конца. Спустя два-три дня они лопались, распространяя заразу вокруг, а больные, девять из десяти заболевших, умирали от разрушения стенок альвеол легких. Кому повезло выжить, становились невосприимчивы к заразе.

Моментально возникла гипотеза об искусственном происхождении болезни, выдвигались даже обвинения против отдельных государств, но вскоре стало не до этого — 'молниеносная водянка' стремительно превратилась в общепланетную пандемию и все силы уходили на борьбу с ней.

Погибли миллионы, могильщики не успевали хоронить погибших, а эпидемия только разрасталась, грозя смыть в небытие хрупкую цивилизацию и отправить немногих выживших в каменный век.

Для координации деятельности представители сиятельных Семейств встречались не реже раза в половину периода. Каждый из них был диковинным созданием, выродком в среде тиадаров, принципиально отрицающим чье-либо господство над собою. Изощренными кознями, убийствами они отстаивали для себя возможность делать все, что хочешь. И поколебать их волю могла лишь смерть или весомые выгоды.

Обычно на таких встречах Гуан-фу молчал, и только стоящие торчком треугольные уши выдавали, что внимательно слушает. Молчал и на этот раз.

Выступал Гатистой — средних лет тиадар, представительный, с легкой благородной сединой в шерсти, прославившийся цитатой:

— Кругом коррупция! А вы хотите с ней бороться? Ни в коем случае! Я хочу в ней поучаствовать.

Начинал он мелким распространителем дурманящей травки гнаф, работая на сплоченную организацию, которой принадлежал этот бизнес на юге Левого континента. Хозяева его были серьезные тиадары, опиравшиеся на еще более серьезных тиадаров из стражей справедливости. Никому и в голову не приходило, что чужак, щенок, бросит им вызов. Достойная доисторических тиадаров жестокость Гатистоя ошеломила, а подкупленные обещанием большей доли в барышах серьезные тиадары из стражей справедливости не стали вмешиваться в события. Если одни плохие парни вырезают других плохих, разве это не угодное богам дело? Ведь общее количество плохих сокращается, а это и есть предназначения стражей!

Немалые деньги за распространение травки, Гатистой удачно вкладывал в производство электромобилей и атомные электростанции и со временем вошел в тесный круг банкиров и крупнейших промышленников — владельцев могущественных транснациональных корпораций Левого материка, крайне настороженно встречающий выскочек и новичков, но хваткой в делах и безукоризненными операциями на грани закона, он завоевал у них авторитет.

— Прежде всего, сиятельные, я хочу поблагодарить вас за честь выступать на столь высоком собрании, — сказал он и церемонно наклонил голову, прикрыв ей остатки плаката на бетонной стене, где тиадар в форме с до противности бодрым видом надевал противоатомный костюм, — Я расцениваю это как высокую оценку меня, моей Семьи и моих друзей. Но к делу, как говорят у нас на юге. День ночь кормит!

— Итак, итоги. Южане всегда держат слово и все происходит так, как мы договорились. Порукой тому — мое слово и те из вас, кто со мной знаком, подтвердят, что я слов на ветер не бросаю. И довольно об этом, перейдем к делу. Итак, армия и полиция держат карантин вокруг городов, чернь потихоньку вымирает. Могильщики не справляются и крематории работают не покладая рук. Ну и о приятном. Территория, выбранное для нашего будущего города очищено от жителей — все готово к строительству. Что еще необходимо для выполнения планов в срок. Это дополнительно прислать не меньше двух легионов. Сил, чтобы не дать разбежаться черни из деревень явно не хватает.

Он замолчал...

Гуан-фу вспомнил недолгое путешествие по столице к противоатомному убежищу, где собрались представители главных Семей сиятельных. Город совсем не походил на себя же, но считанные периоды тому назад. Праздник Нового года и Плодородия, закончившийся вчера, прошел мрачно. Тиадары провели его, изолировавшись в квартирах и домах, пропахших горькими миазмами крематория — они трудились круглосуточно, перерабатывая мертвых в пепел и обугленные кости, в тоске и печали по ушедшим родственникам.

Темно-серый бронированный автомобиль с системой биологической защиты, мчался по голым, насквозь продуваемым горячим ветром с юга, унылым улицам жилых районов. Едва слышно урчал мотор. Ветер уныло выл, качал пыльные, кислотно-зеленые ветви деревьев, тащил по давно не ремонтированной, испещренной выбоинами и трещинами мостовой обрывки бумаг и мусор. Наплывали и проносились мимо доходные многоэтажные громады, без единого признака жизни, на улицах никого: ни прохожих, ни машин.

Сто раз испытанный, пьянящий азарт приятно щекотали нервы. Сегодня, все случится сегодня! Или этот день станет днем величайшего триумфа или днем падения, но он все поставил на карту! Он был готов идти до конца. Пуля в лоб, значит пуля в лоб, смерть, значит смерть, но использует шанс!

Пронеслась многоэтажка с грузовиком перед открытыми дверями. Медики, в синих костюмах биологической защиты, скованные, похожие на уродливых нелетающих птиц Гоар, 'славящихся' неуклюжестью, грузили в грузовик носилки с очередным мертвым телом. Ребенок-щенок, лет шести-семи, еще один медик держал его за руку, не отрывал взгляда от погибшего. Видимо это был отец или мать и никого из родственников больше не осталась. Начиная с второго периода пандемии, изо дня в день, специальные похоронные команды объезжали дома, собирая погибших. Многие многоэтажки полностью опустели; в иных осталось по одному живому тиадару...

Гуан-фу равнодушно отвернулся от окна. Он ни о чем не жалел. Тиадары не из его Семьи или ее клиентов и слуг, были потенциальными конкурентами и, вызывали в нем только страх и ненависть. Что чернь, что тиадары других Семейств, несмотря на общность ценностей, мышления, образа жизни, образования, была ему абсолютно чуждыми существами. Интересовали его только собственные интересы и нескольких ближайших родственников. Интересы других, включая конкурирующие Семьи, учитывались настолько, насколько они им не противоречили. Раз аналитики рассчитали, что без болезненных преобразований, включающих гибель сотен миллионов, уничтожение государств и старого мира сиятельным Семействам не удержать власть, так тому и быть. Местное население — это всего лишь ресурс для использования и грабежа, а не 'вотчина', которую необходимо развивать. А погибшие... пусть покоятся с миром. Больным, слабым и увечным места в новом мире нет. Гуан-фу давно разобрался с тем, во что превратится мир после операции 'Перезапуск'. Родится новый мир, богами которого станут сиятельные, верные слуги будут помогать править, а чернь, те, кто выживут, станут новыми дикарями, без качеств, без идентичностей...

Победным маршем пропел телефон, под множеством укоряющих глаз — договаривались переключить на беззвучный режим, Гуан-фу, достал телефон, посмотрел на экран и положил перед собой на длинный стол, тянувшийся от одной унылой бетонной стены противоатомного убежища до другой. Глаза сверкнули, алый, как кровь, язык облизал пересохшие тонкие черные губы.

Каменно-твердый ноготь, которым вполне можно было порвать горло, звонко по-хозяйски, постучал по столу, заставляя все взгляды скреститься на возмутителе спокойствия.

— Минутку внимания, уважаемые сиятельные и не уважаемые враги. Вы, наверное, не раз задавали себе вопрос, почему Гуан-фу не отомстил за отца? — произнес негромко, но даже в самом дальнем конце зала его услышали и насторожились. Ведь вопрос с местью закрыт? Или все же нет?

— А, я знаю! Вы решили, что Гуан-фу благоразумно взвесил свои возможности и силы и, не стал бороться с большинством сиятельных Семейств? Отчасти вы правы, но только отчасти!

— Мы заплатили тебе! — выкрикнул высокий и крупный тиадар, кажется, из одной из промышленных Семей Левого континента. Потом откинулся в кресле и скрестил руки на груди.

— Деньги? Деньги, сиятельные, в том мире, который мы строим, ничего не стоят. Значение будет иметь только сила и она у меня есть! И я сейчас докажу это! Вы, сиятельные, несомненно, провели анализ переданных вам вакцин, но не зря наша Семья считалась недосягаемой в фармакологии. Все ваши ученые не заметили, а если и заметили, то не поняли, что переданные вам вакцины состоят из наночастиц двух видов. И, соответственно, посчитали, что глупый Гуан-фу, польстился на деньги и вкололи себе вакцину от 'молниеносной водянки'. Но не так все просто! Первый компонент действительно обезвреживает вирус 'молниеносной водянки', а вот второй... С ним сложнее. Наночастицы собираются в пузыри и вырабатывают яд, который по команде впрыскивается в кровь и блокирует мышцы, отвечающие за дыхание. Позвольте я продемонстрирую действие моей замечательной вакцины.

Гуан-фу сграбастал телефон, поднялся и направил его, словно пистолет, на тиадара в красных одеждах, в них традиционно одевались родственники бывшей императорской Семьи.

Тиадар вскочил. На побледневшем лице — испуг. Спустя несколько мгновений лицо застыло и побелело, глаза стали как блюдца, рухнул на кресло. Он был мертв.

Через мгновение дикий страх охватил души глав Семейств. Крики, проклятья. Кто-то вскочил, кто-то схватился за телефон, чтобы вызвать ожидавшую за крепкими дверьми убежища охрану, кто-то пытался бежать, но все тщетно. Невидимые команды одного за другим поражали тиадаров, а на телефонные звонки никто не отвечал.

На полу валялся десяток тел сиятельных, когда Гуан-фу, крикнул, подняв вверх вооруженную 'телефоном' руку:

— Стоять! Я сказал стоять или отправлю всех к Чернобогу! Я отомстил виновным в гибели отца, а теперь надо обсудить создавшееся положение!

Мало-помалу крики затихли. Установилась тягостная тишина.

— Присядьте, я сказал, — видя, что не все выполнили приказ, рявкнул, — Сесть, презренные пожиратели падали! — Дождался, когда приказ, а это несомненно был приказ, выполнят, продолжил уже спокойным тоном, — итак, сиятельные, мы выяснили на чьей стороне сила. Вот этот приборчик, — Гуан-фу потряс зажатым в руке 'телефоном', — способен поразить в любом уголке этой планеты! Итак, сиятельные, из вашего числа я сейчас назначу комитет Вечных, который будет помогать его председателю выполнять план по строительству нового мира, а потом править им.

— А кто станет председателем? — выкрикнул с истерикой в голосе Гатистой.

— А я что, не сказал? — деланно удивился Гуан-фу и оскалил клыки, — конечно я!

Он был счастлив. Счастлив так, как еще никогда не был счастлив. Он отомстил и занял положение, о котором веками мечтали предки.

Глава 5

Ощущение что день так просто не закончится возникло ранним утром, когда Алексей старательно чистил зубы в ванной комнате. День был выходной, поэтому получив эсэмеску с срочным вызовом к командору, он удивился и немного встревожился. Это гнетущее ощущение не смогли развеять ни инфракрасный душ, ни акупунктурный массаж, которых обычно хватало, чтобы на весь день сообщить заряд бодрости и оптимизма.

Спустя полчаса, соскочив с дорожки движущейся ленты, он стремительно взбежал по лестнице в холл, украшенный голограммами с живописными видами 'Ковчега', свернул в узкий, длинный коридор, ведущий в приемную и быстрым шагом двинулся вперед. Он подходил к цели и, уже показался памятник погибшим космонавтам: постамент, а на нем, на фоне космолета, израненного, опаленного, с пробоинами, поднятая вверх голова человека. В лице, спокойном и умном, колоссальная устремленность вперед и только вперед, чтобы это не стоило. В отличие от большинства памятников 'Ковчега' эта скульптура была даром Земли, ее изваял один из ведущих скульпторов.

С противоположной стороны показалась медведеобразная фигура Машеры.

— Привет, — расплылся он в улыбке, рот стал до ушей, а веснушки, заляпавшие лицо, разъехались в стороны. Друзья перекинулись парой слов, оказалось, что и его неожиданно вызвали с выходного.

Навороченный стол секретаря, больше напоминавший пульт управления космолетом, чем рабочее место, едва помещался в откровенно крохотном помещении приемной. Робот-секретарь, с едва слышным шелестом повернулся, оптические датчики уставились на людей.

— Командор у себя? — произнес Алексей.

— Да, — ответила железяка тем мелодичным и волнующим голосом, каким говорят женщины, когда хотят обратить на себя внимание сильного пола, — проходите, он ждет вас.

Осторожно постучались.

— Разрешите?

Из кабинета послышался усталый голос: 'Заходите!' Лейтенанты вошли, дверь беззвучно захлопнулась. На стенах висели голографические фотографии с видами 'Нового Ковчега' на фоне звезд — командор в свободное время увлекался фотографированием. Из плотно зажатой в тонких губах хозяина кабинета толстой сигары тянулась к потолку тонкая струйка дыма, взгляд не отрывался от терминала. Пепельница перед ним переполнена окурками, похоже курил одну за другой. Едва слышно гудел кондиционер, струя ветра из него трепала уголки документов на столе.

Командор оторвался от экрана, развернувшись в кресле, негромко поздоровался. Глаза у него были красными, словно не спал несколько суток. Жестом указал на стулья, раздавил окурок в пепельнице и помахал ладонью, разгоняя дым. С видимым нетерпением дождался, пока лейтенанты рассядутся у стола, положил ладони на подлокотники и подался вперед.

— Ну что лейтенанты, не засиделись на 'Ковчеге'? — произнес непривычно глухим и надтреснутым голосом. Алексей обратил внимание, что могучий 'армянский' нос командора еще больше обострился, то ли от недосыпа, то ли от усталости.

Приятели переглянулись.

— Да вроде, — неопределенно пожал могучими плечами Машера.

— Готовы вылететь хоть сейчас, товарищ командор! — добавил Алексей максимально нейтральным тоном, подавшись грудью вперед. Ему было все равно, чем заниматься, лишь бы загрузить себя работой до упора.

Командор окинул товарищей внимательным взглядом, уголки рта на миг приподнялись в болезненной улыбке:

— Вот и хорошо, что готовы. Значит так. Гуань-чэн и Жукова отправились в пояс астероидов. Вчера пришла радиограмма. Они наткнулись на интересный астероид. Похоже из остатков ядра погибшей планеты и садятся для комплексной разведки. С тех пор от них ни слуху, ни духу уже больше двенадцати часов. Похоже вляпались вот что-то, не приведи Господь... Короче летите на выручку.

Командор умолк, крепкие, еще совсем не старческие кулаки на подлокотниках сжались. Внимательно посмотрел на жадно слушавших космонавтов и занял в кресле прежнее положение, по спине Алексея пробежал неприятный холодок страха. Что случилось? Возможно, что-то со связью? Не дай бог напоролись на аборигенов или серьезная авария!

Командор покосился на монитор, затем посмотрел в глаза подчиненных и потер чисто выбритую щеку.

— Вы лучший из оставшихся на 'Ковчеге' экипажей и самый слетанный. Возьмете борт 3/бис, его уже подготовили к вылету, двигайте на поиски.

Приятели вновь переглянулись. Машера незаметно вздохнул. Хотел вечером попросить у жены прощения, но не судьба. Пару раз в год поднималась жадная, лихая душа, неуспокоенная, голодная — то начудит, то увлечется девчонкой, пока, спустя несколько дней не убедится, что жена лучше всех! Потом приходилось долго и упорно просить прощения. Но сам погибай, а товарища выручай, было на 'Ковчеге' железным правилом и, тем более в космофлоте.

— Есть! — ответили дружно, едва не подскочив со стульев. В одном столь не похожие внешне и характером парни были схожи, словно близнецы: им было чертовски любопытно: а что там, за горизонтом? Оба жаждали собственными глазами увидеть парижские улицы, где Д'Артаньян с друзьями дрался за справедливость, они мечтали о путешествии с Синдбадом-мореходом. А больше всего хотели услышать плеск волн о борт своей каравеллы в час утренней вахты, когда ни один звук не нарушает тишины и не видно ничего, кроме безбрежности океана и медленного взмаха крыльев альбатроса, сопровождающего корабль вот уже тысячу километров. Они тосковали по романтике и по тому чувству непреходящего изумления, которое было свойственно им с далекого детства. На почве этой общей страсти они и подружились.

— Будьте готовы... ко всему, — командор покатал желваками, — и к встрече с аборигенами. В конфликт самим не вступать! Но, если они начнут первые, применить оружие к чертовой матери! — приподнял сжатый до белых косточек кулак над собой, словно хотел грохнуть им по столу и только в последний момент сдержался. Алексей с удивлением понял, что железный командор нервничает.

Сердце лихорадочно забилось, на шее сумасшедше запульсировала жилка. Буря чувств нарастала в нем — смешанных, противоречивых. Страх перед неизвестностью, куда без этого, но и радость, что сможет проверит себя в настоящем деле.

— Командир вы, Гирей. Машера вы второй пилот. Вопросы? — командор выжидательно посмотрел из-под густых бровей.

Лейтенанты отрицательно покачали головами, тонкие губы командира дрогнули в подобии слабой улыбки:

— Вылет сегодня в 20.00! — коротко кивнул, — Удачи и только попробуйте не вернуться! Разберусь как следует и накажу кого попало, — командор скупо улыбнулся.

* * *

Вокруг звезды Глизе 581 вращались шесть планет. Ближайшую к местному солнцу планету, похожую на Меркурий, сжигал и плавил огонь близкой звезды. Вокруг второй, массивного газового гиганта, превосходившего массой Юпитер, ее аборигены называли Футэива, вращались два земноподобных спутника: Тиадаркерал — Родина тиадаров и Афроносима. На обоих большой процент кислорода в атмосфере, гравитация лишь немного отличалась от земной; моря, леса и мириады животных, которых с некоторой натяжкой можно было считать млекопитающими.

Следующая планета, у внешней границы пояса жизни (условная область в космосе, определенная из расчёта, что условия на поверхности находящихся в ней планет будут близки к условиям на Земле и будут обеспечивать существование воды в жидкой фазе. Соответственно, такие планеты (или их спутники) благоприятны для возникновения жизни, похожей на земную) сухая и бесплодная, люди назвали ее Аресом (Марс по-древнеримски), была аналогом Марса из Солнечной системы.

Четвертая планета, за пределами пояса жизни, представляла из себя газовый гигант, несколько меньше Юпитера. Между пятой и шестой планетой — промерзшими комками камней и замерзших газов, вращался пояс каменных и аммиачно-ледяных астероидов — руины планеты, погибшей в столь далеком прошлом, что время этой катастрофы не поддавалось исчислению.

* * *

Мириады и мириады разноцветных искорок, в лобовом стекле космолета, складывались в незнакомые созвездия, пристально, не мигая, смотрели на пилотов, навевая восхищение перед создавшими непостижимо громадную Вселенную первобытными силами.

Один из огоньков, абсолютно заурядный, потихоньку рос, вначале он выглядел как одна из многих слабеньких звездочек, но космолет постепенно догонял. Огонек превратился в сверкающий пятак, увеличился еще и стал похож на поблескивающий в свете далекой звезды неровный камешек. Тот все рос, превратился в огромную, рябую от мелких кратеров серо-голубую гору, блестящую в сиянии далекой звезды. Это был астероид, на котором пропала земная экспедиция.

Толстые сосиски пальцев Машеры стремительно барабанили по сенсорной панели.

Корабль приступил к видеосъемке и сканированию астероида, а бортовой ИИ к нанесению результатов на электронную карту. Она пригодиться, когда начнут освоение богатств небесного странника.

Каменные глыбы, миллиарды лет, летящие по орбитам в глубинах мрачного космоса, люди их называют астероидами, родились в результате столкновений протопланет из внешних слоев 'зародышей' планет. Недра большинства бесплодны и не содержат никакого сырья за исключением воды и состоят из силикатных и углеродистых пород. Лишь малая часть, родившаяся из металлических ядер протопланет, сказочно богата. Их недра содержат колоссальные, превышающие всякое воображение, объемы металлов: миллионы и миллиарды тонн в чистом, самородном состоянии: золота, кобальта, железа, марганца, молибдена, никеля, осмия, палладия, платины, рения, родия, рутения и другие полезные ископаемые.

Так один из первых, освоенных человечеством астероид, под номером 1986 DA, металлическая чушка неправильной формы поперечником два с половиной километра, содержал колоссальное богатство. Железа 10 миллиардов тонн, никеля 1 миллиард тонн, платины 100 000 тонн и золота 10 000 тонн! Когда астрономы 'Ковчега' обнаружили малое небесное тело, обладавшее, как и знаменитый астероид 1986 DA значительным металлическим спектром, разведка находки стала одним из приоритетов летного отряда. Промышленное освоение планетоида было способно закрыть потребности экипажа 'Ковчега' и его потомков в сырье на десятки, а по некоторым металлами и на сотни лет.

Алексей не отрывался от монитора внешнего обзора, пальцы выстукивали нетерпеливую чечетку по подлокотнику ложемента. Лишь искоса поглядывал в сторону напарника — надеялся обнаружить хотя бы купол временной станции.

— Don't worry, be happy... (не грусти будь счастлив) — немилосердно фальшивя напевал, демонстративно не глядя на друга, Машера. По крайней мере, исполнитель полагал, что поет, а не издевается над слухом окружающих.

— Машера, — не выдержал Алексей, — Бога ради, прекращай! Хорош выть!

— А что такое, Турок? — товарищ повернулся, на круглом лице, густо обсаженном веснушками, нарисовалось демонстративное изумление, — Ты же вроде любишь классику? Или сомневаешься в музыкальных талантах лучшего саксофониста 'Ковчега'? Обижаешь брат!

— Классику люблю. Но ты, Юрка, издеваешься над слухом а не поешь!

— Я? — Машера округлил глаза, сжатый в миниатюрную тыкву кулак гулко ударил в богатырскую грудь, — Турок! Да ни в жизнь! Хочешь киснуть? Кисни! Но уж поверь солидному, женатому человеку: чем меньше женщину мы любим, тем больше любит нас она! И еще я думаю, что мужчина должен... — он не договорил, только взмахнул кулаком.

— Мужчина многое что должен, вот только не всегда все зависит от него....

— Неа, — перебил Машера и поднял палец-сосиску вверх и покачал им, — Мужчина, конечно, если он настоящий мужчина... А настоящего мужчину сразу видно, даже если он голый... — взгляд остановился на мониторе, — Подожди, тут что-то странное... Точно! Мы нашли их! — и спустя несколько секунд, — Странно, они нас должны видеть и слышать, но не отвечают. Вызываю их.

Алексей еще больше нахмурился. Предчувствие беды тяжкой тоской легло на сердце. Что это я как баба? — помотал головой, отгоняя неуместные мысли. Все будет хорошо!

Десяток минут Машера безуспешно вызывал на связь, но ответа не было. Нахмурился.

— Что будем делать? — произнес с напряжением, — Садимся?

Нервное лицо Алексея приобрело задумчивое выражение. Поднял взгляд к потолку и зашевелил губами, потом шумно вздохнул и повернулся к товарищу.

— У нас есть другой выход?

У космонавтов 'Ковчега' не было практического опыта посадки на малые планетоиды, но другого выхода не было. Сам погибай, но товарища выручай и, пока существует надежда что они живы, придется рисковать. Холодок страха пробежал по позвоночнику, малейший сбой или ошибка в работе автопилота и корабль разобьются. Под скулами опухли и катнулись желваки. 'Значит будем первыми кто приземлился, после Гуань-чэн и Жукова! Даже если они погибли, 'Ковчег' должен знать причины',

— Будем высаживаться! — добавил решительно.

Машера согласно наклонил голову, пальцы ловко побежали по сенсорам. Все, началась боевая работа и шутки в сторону! Повернувшись к Алексею, доложил официальным тоном:

— Капитан, тесты прогнаны, двигательные системы и энергопитание готовы к активации!

— Принято! — кивнул Алексей. Короткая манипуляция пальцев по сенсорной панели, на пульте тревожно замигала лампочка включенного автопилота. Спустя несколько мгновений послышалось гадючье шипение двигателей, перегрузка придавила пилотов к ложементам. Пол стал полом, потолок — потолком, а космонавты не воздушными шариками, так как весили целых десять килограммов. Космолет тормозил, уравнивая скорость с астероидом. Неровная глыба заслонила полнеба, уже и горой не назовешь! Какое-никакое, а небесное тело.

Машера наклонился над пультом второго пилота:

— Идем по программе, — немного помедлил и добавил, — Наблюдаю горизонт.

— Расстояние десять километров, — сообщил для черного ящика Алексей.

Космолет выровнял скорость с астероидом, до поверхности остались жалкие десять километров. В поисках место для посадки товарищи неотрывно вглядывались в изображение на экране монитора.

Угольно-черная тень корабля, на поверхности, стремительно бежала к равнине, размером с несколько футбольных полей, достаточно ровной и гладкой, чтобы посадить корабль. Правее низковатый, со скошенной вершиной, будто оплавленный хребет.

Приземляемся! Несколькими касаниями сенсоров Алексей указал место посадки и активировал программу приземления.

Заревел на полной мощности тормозной двигатель. Корпус мелко задрожал в приступе Паркинсона.

'Готовность к перевороту, 5 секунд', — загорелось на экране сообщение корабельного ИИ.

Нос космолета неторопливо поднялся к равнодушным искоркам звезд, пол круто опустился вниз. Ложементы провернулись перпендикулярно к ставшим отвесно стенам. Солнце, ослепительно-яркое, ворвалось в мгновенно потемневший боковой иллюминатор, высветив пульт и напряженные лица застывших космонавтов. Заработали двигатели ориентации, корабль еще сильнее затрясло, но в целом спуск проходил плавно. Серо-голубая поверхность планетоида медленно увеличивалась в размерах, заполнила собой горизонт. По экрану сверху вниз поплыли показания посадочного радара.

— Минимальное отклонение. Полтора километра до поверхности, — перекликнул рев двигателей Машера, рука торопливо смахнула со лба капли пота, — Идем точно.

Любое отклонение от профиля снижения в соответствии с инструкцией означало неудачу приземления. Тогда кораблю придется экстренно прекратить спуск и вернуться на орбиту для новой попытки.

— Высота тысяча двести, скорость двести на восемьдесят, слишком высоко идем, — спустя десяток торопливых ударов сердца крикнул Машеры.

— Принято, — Алексей торопливо ввел поправку в корабельный ИИ.

— Вот теперь идем точно на ТП (точка посадки, сленг пилотов), — крикнул Машера. Алексей, не отводя сосредоточенного взгляда от дисплеев, кивнул.

Второй раз корабельный ИИ сработал в считанных метрах от поверхности — раскаленные струи перегретой плазмы ударили, вышибая из почвы пыльное облако неземного праха, расплывшееся плоским полупрозрачным конусом.

Голубые глаза Алексея настороженно сузились: Пора! Нажал сенсор, подтверждая команду на посадку. 'Дзинь' — послушно отозвалась автоматика. Четыре опоры выскочили из корпуса.

Поверхность все ближе.

Толчок, опоры бесшумно ударились о грунт, на лишенном атмосферы астероиде все происходит беззвучно, несильный удар — космолет приземлился. Стало тихо. Снова толчок, вихревое облако пыли застлало иллюминаторы и экраны, и корабль качнуло, будто лодчонку, в борт которой ударила легкая волна. Осталось надежно закрепиться на астероиде — тяготение одна двадцатая земного. Алексей с шумом выдохнул воздух. Повернулся к сенсорной панели, набрал команду запуска процедуры заякорения. Внизу коротко тюкнуло — анкер, углубился в реголит (остатки размолоченных в пыль метеоритов, скопившиеся за миллиарды лет на поверхности астероида). Спустя несколько секунд приглушенно бумкнуло — сработал вышибной заряд, растопырив на глубине крюк из сверхтвердого сплава. Теперь космолет прочно 'привязан' к поверхности.

— Да! — Рука Алексея согнулась в локте в залихватском жесте, — Ну вот и приземлились, — он с воодушевлением и вытер платком со лба пот и раздвинул губы в довольной улыбке. Вопросительно покосился на приятеля. Тот облегченно выпустил воздух меж крепко стиснутых зубов и задрал большой палец вверх.

— Теперь я первопроходец этого камешка, — произнес Алексей с плохо скрываемой гордостью.

— Первопроходимец — это да... так же, как и я, — довольно оскалился Машера, — Посадка на астероид... — произнес для записи в черный ящик, повернулся к Алексею, — называй уж его капитан, мы же... — тот покрутил головой, а Машера поняв, что сказал лишнее, резко помрачнел... если не считать экипаж Гуань-чэна, кто первый приземлился здесь. Короче приземлились на неидентифицированный астероид.

Алексей тряхнул головой, прогоняя неприятные мысли. Палец коснулся пиктограммы на пульте, вспыхнули новые мониторы с картинами с боковых камер.

Сквозь серую, пыльную тьму едва пробивался тусклый 'фонарик' местного солнца. Досадливо скривился. Слишком слабая гравитация, выбитая реактивной струей пыль быстро не рассеется. Прошло еще пять минут, сначала показалась небольшая проплешина на грунте, а когда завеса окончательно рассеялась, Алексей изумленно ахнул.

Разноцветные звезды складывались в незнакомые созвездия и пылали немного ярче и, было их больше, чем на виртуальном небе 'Ковчега'. Но две приметы начисто разрушали иллюзию, что ты на 'Ковчеге'.

Первой из них была серая равнина, горбом уходившая к безумно близкому горизонту; искрились, переливались серебром, словно рассыпанная сказочным джином груда сокровищ, бессчетные валуны и камни, самых разнообразных формы и размеров, от мелких до крупных, величиной с человеческую голову; чернели ямы и кратеры, от малюсеньких до огромных, поперечником в десятки метров.

Вторым необычным явлением был неистово пылающий протуберанцами диск местного светила, едва-едва поднявшийся над горизонтом.

— Ух ты! — вполголоса произнес Машера. 'Красиво, хотя и абсолютно чуждо человеку'.

Алексей, наблюдавший на мониторе ту же картинку что и товарищ, кивнул.

Невысокие холмы ограничивали с двух сторон видимость. На склонах застыли в немыслимых положениях камни и глыбы — на нормальной планете они давно бы скатились, но на астероиде держались на месте за счет слабой гравитации. Взгляд Алексея задержался на многометровой ширины пластах, блестевшие золотом. Высоко вскинул брови. Неужели самородные металлы? Если да, то месторождение просто фантастически богатое!

Торопливо включил сканер и ахнул. На дисплее высветилась информация: на поверхности астероида лежат платиновые самородки — десятки тонн, а заинтересовавший пласт металла, содержит 2 тысячи тонн химически чистого золота.

— Ничего себе! — гулко раздалось с соседнего ложемента. Алексей обернулся и ошарашенно уставился на товарища. Тот гулко расхохотался и хлопнул приятеля по плечу.

— Золота с платиной хватит и девчонкам на украшения и для промышленности на сотни лет, — с довольным видом потер ладони Машера.

— Да-а уж... — Алексей задумчиво покачал головой, — пусть он называется: Сияющий. Как тебе название?

Машера неопределенно пожал плечами.

Открытие металлического астероида стало настоящей удачей для маленькой колонии землян. Пройдет совсем немного времени и на планетоид приземляться космолеты, откроются грузовые люки и на реголитовый грунт неторопливо спустятся роботы-горняки с атомным приводом. Засверкают электрические дуги, выплавляя металл, и тысячи тонн ценного сырья потекут на электромагнитные катапульты. Благодаря незначительной силе гравитации на планетоиде даже сравнительно небольшой импульс забросит добычу на орбиту. Там ее подберут автоматические грузовики для доставки на 'Ковчег'. У людей появится новый, почти бесконечный источник сырья, который обеспечит ресурсами экономическое развитие.

Машера одел очки виртуальной реальности с шлемом мысленного управления. Спустя секунду на блестящем металлом в лучах восходящего солнца корпусе космолета плавно и беззвучно открылся грузовой люк. Над серой равниной взмыл похожий на плоский диск дрон и замер, опираясь на реактивную струю, выбивавшую с поверхности реголитовую пыль.

Равнина стремительно поплыла, разворачиваясь. В поле зрения мощных объективов дрона вполз космолет — остроконечная глыба, отливающая чистейшим серебром, отбрасывала на грунт глубокую, черную тень. Сгусток научно-технических достижений человечества: космический корабль, способный преодолеть межпланетную бездну, выглядел на фоне гигантского астероида игрушкой в детской у гигантов. Одно неосторожное движение великанской руки — и нет ее. Предчувствие близкой беды тяжкой тоской легло на сердце, хотя этому казалось не было никаких предпосылок. Что это я как баба? — помотал головой, отгоняя неуместные мысли. Все будет хорошо! И ребята найдутся, мало ли авария!

Машера, в черных непроницаемых очках виртуальной реальности и белоснежном шлеме мысленного управления повернулся к капитану.

— Готов к старту.

— Принято! — Машера уже хотел скомандовать дрону, когда услышал немного сконфуженный голос Алексея:

— Юра поищи, пожалуйста, небольшой самородок поинтереснее...

Машера деланно простецки ухмыльнулся. Как и предполагал, попросил подобрать сувенир.

— Подарок для Насти? — поинтересовался с легким ехидством, — Ты же вроде поссорился?

— Да какая разница! Надо мне, — с досадой сказал Алексей.

— Ладно! — Машера коротко хохотнул, изображение на мониторе снова прокрутилось. В десятке шагах от опоры корабля в реголитовой пыли блестели желтым два самородка.

Дрон подлетел, завис над ними, сверкая зеркальным покрытием.

Каприз природы облек самородки в причудливые формы: одного в виде буддийского божка, в позе лотоса, с расплывшимися чертами лица, а другой — в виде странного шестилапого инопланетного животного. Из незаметных лючков в корпусе дрона выдвинулись манипуляторы, находки отправились в грузовой контейнер. Одна, на выбор, Алексею, вторая пойдет в качестве подарка жене Машеры.

Плоская тарелка дрона, в нескольких метрах от поверхности астероида, стремительно неслась к месту, где обнаружили земной космолет. Ползла по экрану картинка однообразных пейзажей астероида с камеры дрона. Повсюду сканер фиксировал колоссальное количество металла: тысячи, десятки, если не сотни тысяч тонн.

Дрон с точностью хоккейной шайбы влетел в узкую, как след от сабли неведомого смельчака, рубанувшего по толстой шкуре планетоида, долину. Несколько метров и заслоненное стенами солнце исчезло, все вокруг скрылось в чернильной тьме. Дрон стремительно потерял скорость, завис над землей. Машера чертыхнулся, врубился прожектор, световое пятно осторожно заскользило по грунту и узким каменным стенкам.

Дрон вновь, уже осторожно, тронулся в путь.

Дорога, покрытая белым покрывалом, стремительно спускалась в недра астероида и постепенно сужалась.

Дрон завис, сканер, направленный вниз, показал -водяной снег.

— Ого! — вслух удивился, не снимая виртуальных очков, Машера, — Надо же, снег... глубокий, сантиметров десять, — Алексей промолчал — не стоило отвлекать товарища. Да и настроения, и, главное, желания разговаривать, не было.

Дрон неторопливо 'прополз' еще на пару сотен метров, одновременно углубившись в недра планетоида на полсотни. Пятно света осветило расширение долины, а потом глубокую расщелину, скорее пропасть, преграждавшую путь. Метнулось дальше. В десятке метров дальше блеснул полированным металлом корабельной брони рыбообразный контур — несомненно земное судно! Корабль стоял вертикально в положении нормальной посадки, прибитый мощными анкерами к грунту, будто только-что опустился на астероид.

Пятно света высветило номер на борту: 4/гамма. В верхней трети корпуса темнело несколько следов грубой сварки. Как-будто корпус пробили, а потом отремонтировали в полевых условиях. Кто-то атаковал корабль землян? Но кто? Аборигены?

В глазах Машеры плескалось неверие, судорожно сглотнул. Потом мгновенный озноб пробежал по спине, зябко вздрогнул. 'Что это... лучевое оружие? Неужели корабль обстреляли?' Пальцы сжались в кулаки так, что ногти вонзились в ладони чуть ли не до крови.

— Турок, ты видел? — прохрипел, не снимая виртуальные очки.

— Видел... я приказал сканировать пространство в режиме нон стоп, — услышал голос Алексея, в котором чувствовалось тщательно скрываемое волнение.

Машера еще раз попытался связаться с экипажем, но корабль по-прежнему безмолвствовал.

Дрон подлетел к космолету, манипулятор коснулся борта и сгенерировал код электронного ключа. Люк, провернулся, открываясь.

Стерильная чистота шлюзовой камеры, казалось, что ее вот только что убрали роботы. Торопливо зачавкал компрессор, закачивая воздух. Аппаратура функционировала идеально. Сигнальная лампа над выходом загорелась зеленым, провернулся, открываясь внутренний люк.

Дрон влетел внутрь и вспыхнул свет, столь яркий, что Машера на миг закрыл глаза. В коридоре между жилыми и служебными помещениями идеальный порядок. Ни соринки, ни пылинки. Двери двух жилых кают приоткрыты, открывая концентрированную темноту внутри.

С камбуза послышался гул микроволновой печи, потом он услышал машинный голос:

— Двадцать минут седьмого, завтрак готов, двадцать минут седьмого!

А где люди? Где те, кому приготовлен завтрак? Дрон крутанулся на месте, но никто не вышел на призыв из камбуза, только попискивали, шуршали многочисленные устройства корабля — вечный шум, который не замечаешь на живом, обжитом людьми корабле. Если бы не заваренные отверстия в плотной шкуре космолета, казалось, что корабль лежит на складе с выключенным бортовым питанием.

Дрон опустился на пол. Из нор в стене высыпали крохотные роботы-мыши, засуетились, вокруг. Затем исчезли, юркнули в свои убежища. Их электрические глазки — камеры потухли. Загрязнение ликвидировано.

Устройство космолета с экипажем из двух человек Машера помнил до последней гайки и представлял, где мог находится экипаж.

Дрон подкатился к открытой двери каюты. Едва вкатился внутрь, под потолком вспыхнул плафон: двухъярусная койка, аккуратно заправленная, шкаф и откидной столик у фальшиллюминатора, раскрытая шахматная доска с расставленными фигурами, почему-то побитыми.

Экран фальшиллюминатора загорелся. Показалась бесконечная зеленая равнина с стадом рогатых травоядных, медленно бредущих навстречу огненной плошке африканского солнца.

— Продолжаем цикл передач, посвященный фауне и флоре африканского континента, — произнес преувеличенно бодрый мужской голос, — Итак, сегодня мы познакомимся с миром африканской саванны.

Манипулятор открыл шкаф. Ни флэшек, ни информационных кристаллов не было. Кто их забрал? Люди? Или кто? Вопросы, проклятые вопросы, на которые нет ответа...

В соседней каюте никого, все идеально убрано и хранило следы некого события, в результате которого фальшиллюминатор пересекла глубокая трещина. И, точно так же отсутствовали носители информации.

— Тридцать минут седьмого, завтрак готов, тридцать минут седьмого! — послышалось с камбуза.

Дрон поднялся к пилотажной, овальный люк, бесшумно провернувшись, открылся. На мониторах пульта управления, позади поднятых спинок ложементов, мелькают длинные столбики цифр, перемигиваются разными цветами сенсоры и многочисленные мониторы. Из-за спинок ложементов не видно: они пустые или там сидят люди.

Несколько мгновений Машера не решался скомандовать дрону въехать внутрь. Потом в яростно оскаленном рту блеснули белоснежные зубы. Растерянность ушла, растворилась в злости на себя самого.

Дрон буквально влетел в пилотажную. Мертвые космонавты застыли в ложементах. Космос и вакуум страшно обезобразил тела: лица и туловище распухли и потемнели. Слоноподобные, увеличившиеся в два раза кисти рук выглядывали из рукавов рубашек. Человек в открытом космосе сохраняет сознание в течение 9 -11 секунд. А еще спустя 80 — ть, гибнет. Судя по тому, что пилоты в летном обмундировании и без скафандров, нападения они не ожидали. Они успели отстегнуться от ложементов, но ни подняться, ни тем более одеть скафандры времени и сил не хватило. Короткий импульс страха, как удар под вздох. Значит все же расстрел земного космолета дело рук аборигенов.

Машера внешне оставался спокойным, только в пальцах с громким хрустом переломился джойстик. Он снял шлем и, избегая взгляда ошеломленного товарища, взял новый.

— Эх, ребята-ребята... что же вы так, не уберегли себя, — прошептал осипшим голосом. Ему стало так жутко, что сердце на секунду остановилось, а потом заколотилось в два раза чаще и пришла уверенность, что преступление не должно остаться безнаказанным. Лицо его изменилось: взгляд уже не казался взглядом страдающего человека, что сетует на судьбу, — стал острым и цепким, губы отвердели. Теперь это был человек, готовый идти навстречу судьбе и даже смерть не могла заставить свернуть с избранного пути.

Шлем отправился на голову, и он снова оказался в рубке.

Корабль напоминал курицу с отрубленной головой. Роботы починили все, что только могли, и он продолжал жить иллюзорной жизнью, но головы — людей уже не было.

Машера хорошо знал обоих погибших, и вечно улыбающегося Гуань-чэна и основательного в делах Владимира Жукова. Оба старше по возрасту и поступили в летный отряд на много лет раньше. У Гуань-чэна осталось двое сыновей — погодков, а у Жукова двухмесячная дочка. Космонавты отряда были одной сплоченной семьей и потеря товарища — это все равно что отрезать палец. Ноет, кровоточит.

Он снял виртуальные очки и посмотрел на побледневшего товарища.

— Алексей... Они погибли... — произнес жестко и зло, воротник футболки, врезаясь в мускулистую шею, выдавил белую полоску, — корабль подбили... люди погибли в вакууме, потом эти... проникли на корабль и забрали информационные носители.

— Я видел... — безжизненно ответил Алексей, блоки памяти компов забери, корабельного не забудь...

Машера кивнул и снова одел виртуальные очки. Но блоков памяти на большинстве терминалов ИИ не оказалось.

Манипуляторы бережно подняли тела погибших космонавтов, погрузили на грузовую площадку.

Дрон вылетел из погибшего корабля, обернулся, словно для прощания.

Чем-то неуловимым он напомнил древний парусник, смело покорявший моря и океаны Земли. В трюме плещется вода, на палубе лежат сбитые мачты с остатками парусов, сорван руль. Течение несет безмолвный корабль сквозь ночную тьму и непогоду. И некому уже взяться крепкой рукой за штурвал. 'Корабли умирают, как люди, — подумал Алексей, — Иногда молодыми, иногда спокойно состарившись в тихой, укрытой от непогод пристани. Но будь у них выбор, они хотели бы закончить свой век, как я — в единоборстве с стихией...'

Космонавты встретили дрон у корабля, темного, безмолвного.

— Те, кто это сделал, — Алексею отчаянно не хотелось употреблять слово убил, как будто если его не произносить, все измениться, и ребята вновь будут живы, — могут находиться рядом. Не стоит давать шанс еще раз расстрелять ребят. Потом вернемся и перезахороним на кладбище.

Тела легли на грунт рядом с опорами космолета.

Место для последнего пристанища нашлось рядом, у подножия холмов, куда редко, только в полдень заглядывало солнце.

Дрон, прочно заякорившись к поверхности, с яростным ожесточением вгрызался в грунт, будто перед ним не астероид, а кровный враг. Реголитовая пыль, сверкая в солнечных лучах, летела вверх, легко преодолевая слабое тяготение астероида отправлялась в межзвездное путешествие.

Земляне уложили погибших в неглубокую братскую могилу, лицами к звездам. Камней вокруг лежало великое множество, ими они заложили захоронение, вперемежку серыми камнями из железоникелевого сплава и блистающими кусками драгоценных самородков. В изголовье могилы положили листок с фамилиями и годами жизни ребят и прижали камнями, хотя при низкой гравитации и отсутствии атмосферы его не могло унести. А если ударит метеорит, то взрыв уничтожит и погребение.

Полуденное солнце было ярко; беспощадно освещало унылую, серую равнину, металлическую ракету и хрупких биологических существ, выглядевших здесь чуждыми, инородными. Космонавты, в легких скафандрах, застыли в изголовье свежего холмика братской могилы; холодно и мрачно блестели самородки в изголовье. Холодно и мрачно было на душе.

Алексей дрожал как осиновый лист. Так не должно быть, это было неправильно, недостойно, но ничего поделать с собой не мог. За всю историю 'Ковчега' не произошло ни одного убийства и сам факт страшного преступления приводил юношу в трепет. Разве можно так поступать с разумным? Потом вспомнил сцену убийств в туземной деревне. Эти могут! Страх отошел на второй план. Пришла злость и расчетливая ненависть.

Пистолеты космонавтов поднялись вертикально, нацелились в безжалостные звезды. Алексей сглотнул застывший в горле ледяной ком.

— Простите нас, братцы... что, что не успели. Ждите, заберем вас ...а те, кто убил, ответят за это! — сказал глухим, надтреснутым голосом:

Земляне почти одновременно нажали на спусковой крючок. Две сверкающие звезды — последний салют в честь погибших коллег, взмыл в небеса. Они навсегда покинут гравитационное поле астероида и станут двумя крошечными звездами, обреченными вечно скитаться в ледяном безмолвии вселенной. Космонавты спрятали пистолеты в кобуры, не глядя друг на друга, поднялись на корабль.

На борту царила траурная тишина.

Сняли шлемы, в ноздри ударил печальный запах жженого металла, едкий, будто пороховая вонь. Так пахла реголитовая пыль, ее занесли внутрь корабля на скафандрах и башмаках. Запах — вещь субъективная, но для обоих землян вонь реголита навсегда связалась со смертью. С еще никогда не испытанным чувством отрешенного облегчения космонавты рухнули в мягкие объятия ложементов. Торопливо подготовили космолет к вылету. За неразговорчивостью и хмуростью лиц крепла холодная решимость и ожесточенность. Враг жесток? Ну так пусть будет готов к тому, что не дождется пощады. Алаверды по полной!

После недолгих манипуляций над пультом анкеры беззвучно отстрелились, тучи пыли закрыли иллюминаторы, космолет вздрогнул. Оглушительно взревели двигатели. В тот же миг на людей навалилась тяжесть. Пол снова стал полом, а потолок — потолком. Опираясь на алый хвост раскаленной плазмы, космолет плавно приподнялся над поверхностью астероида, с каждой секундой ускоряясь, отправился в печальный путь домой, на 'Ковчег'.

* * *

Спустя десяток минут весть о страшной находке достигла антенн 'Нового Ковчега'.

Мама Алексея Гирея смотрела по головизору фильм, когда внезапно он прервался и по экрану поползла бегущая строка: 'Слушайте чрезвычайное сообщение'.

Сердце замерло — такое же сообщение было, когда погиб муж — отец Алексея, тонкие, но сильные руки прижались к груди. Лишь бы она ошиблась. Лишь бы ошиблась!

Даже спустя несколько столетий с первого выхода за пределы атмосферы, аварии редко, но случались — космос, безжалостный, враждебный к жизни, собирал кровавую жатву во все времена.

Диктор долго — на трех официальных языках 'Ковчега': китайском, английском и русском — повторял:

— Внимание! Слушайте чрезвычайное сообщение!

Торжественно и сурово зазвучал чеканный голос диктора:

— Сегодня пришла радиограмма о гибели космолета 4/гамма, вылетевшего в исследовательскую экспедицию в пояс астероидов. Корабль подвергся внезапной атаке аборигенов. Экипаж: Бохай Гуань-чэн и Владимир Жуков, погибли. Объявляется минута молчания!

Экипаж 'Ковчега' — где бы не находились люди — замолчал и на минуту прекратил все дела.

Мать Алексея Гирея поднялась с кресла. Она стояла, одинокая и несчастная, слезы набегали на потухшие глаза и текли по щекам, но не было сил поднять руку и смахнуть.

* * *

Прошло почти три часа.

В пилотажной полумрак. Из угольной бездны космоса осторожно заглядывали в лобовое стекло колючие искорки звезд: прекрасные красные гиганты, ослепительные сверхплотные белые карлики и желтые звезды, складываясь в непривычные земному глазу созвездия, навевая в душу тревожное ощущение нереальности происходящего.

Нехорошие предчувствия, обуревавшие Алексея перед стартом, оправдались. Они отлетели совсем немного, когда в нескольких сотнях мегаметров из-за астероида вынырнул корабль и начал догонять их. Земных космолетов поблизости не было, так что это мог быть только корабль тиадаров.

Люди попытались оторваться, но корабль аборигенов медленно, но, верно, настигал. Попытки связаться долго ни к чему не приводили. Наконец тиадары соизволили ответить. Они потребовали заглушить двигатели и пообещали за это легкую смерть. Схватка стала неизбежной, сообщив на 'Ковчег' о ситуации, люди одели скафандры и приготовились к бою.

'Ну и что делать? — подумал Алексей — пульс забарабанил в висках, — Играть в глупое благородство? Ждать, пока ударят? Бей первым если не хочешь стать трупом!'

— Слушай мою команду, — оглянувшись на правака (второй пилот, сленг), глухо произнес. — Атаковать противника по моей команде!

— Есть, капитан! — лихо пробасил Машера и ожесточенно забарабанил по сенсорам код активации торпедных аппаратов. Спустя миг монитор мигнул, на экране отобразилась сетка и два концентрических кольца прицельного приспособления. Из пульта, будто живая, вылезла сенсорная панель управления огнем.

В тревожном ожидании прошел десяток минут. Корабль тиадаров приблизился почти вплотную по космическим меркам — на расстояние нескольких мегаметров. Космолет землян с такого расстояния теоретически уже мог атаковать ракетами и, логично было предположить, что и вражеский корабль сможет ударить, но тот медлил, видимо оружие пиратов — лазер или нечто подобное не позволяло уверенно поразить чужой корабль на большом расстоянии.

Алексей волновался. Но это не был страх смерти. Это не было даже ощущением опасности, свойственным и самым храбрым. Его заботило другое: как победить? Задача... Запускать снаряды назад космолет не мог, не позволяла конструкция ракетных аппаратов. А если включить двигатели ориентации и начать разворачиваться, велика вероятность, что враг отреагирует на маневр и атакует. Липкий, тягучий пот потек по позвоночнику, и тут в голову пришла дерзкая мысль, Алексей злорадно ухмыльнулся. На первом курсе на военной истории, рассказали о применяемых летчиками древней атмосферной авиации приемах высшего пилотажа. Один из них — Чакра Фролова, состоял в том, что самолет на малой скорости разворачивался вокруг собственного хвоста, совершая мертвую петлю с очень маленьким радиусом разворота. Значит, если попытаться совершить нечто подобное, мы окажемся позади пирата в выигрышном положении для ракетной атаки, а смогут ли пираты стрелять назад, это вопрос!

Подмигнул Машере излишне задорно. В голове молотом забухала кровь:

— Атакуем тварей!

Машера внимательно посмотрел в дрожащее в кипящей ненависти лицо товарища и задумчиво кивнул в ответ. Эта ипостась старинного приятеля — решительная и смелая, ему определенно нравилась.

Рука Алексея прикоснулась к сенсору управления двигателем. Дрожь в руках вдруг прошла. Совсем. Отступила и ярость: не погасла, а просто остыла. Рухнула куда-то в живот ледяной глыбой. Будто кто-то очень большой и мудрый встал за спиной и тихонько шепнул: ты все делаешь правильно!

Впереди басовито отозвались коррекционные двигатели. Нос корабля стремительно поднялся почти на девяносто градусов. Алексея с силой впрессовало в сиденье, предохранительные ремни жестко впились в тело. Ложемент исправно принял на себя основную долю перегрузок, но и оставшихся оказалось более чем достаточно. Зрение на десяток секунд 'поплыло', а космолет совершил огромную петлю в пространстве, повернувшись вокруг горизонтальной оси на 360 градусов, одновременно потеряв немалую часть скорости.

Алексей посмотрел на дисплей, впереди алая точка, вырывающейся из дюз вражеского корабля плазмы. Он изо всех сил тормозил, будто гепард, не успевающий за поворотами слишком верткой жертвы, но заметно большая масса корабля тиадаров не позволила повторить маневр землян. Он только начал менять траекторию, а земной космолет уже в хвосте и на дистанции ракетного удара.

— Турок! Да ты красавчик! — восторженно рявкнул Машера, кулак с силой опустился на коленку. Обычной комплекции человека такой удар мог сбить с ног.

Пираты ответили залпом трех ракетных установок назад.

Шесть самонаводящихся снарядов полетели в космолет землян, но расстояние слишком мало, и они не навелись.

Проскочили мимо и спустя несколько мгновений позади расцвели алые бутоны взрывов.

Машера поймал врага в перекрестие прицела.

— Я готов! — рявкнул срывающимся от волнения басом.

— Огонь, — громко и азартно выдохнул Алексей.

Провернулся элеватор; до космонавтов донесся протяжный, рокочущий гул, немного приглушенный броней— стартовала ракета и еще, и еще!

Враг начал отворачивать в сторону, но это отсрочило развязку только на несколько мгновений.

На расстоянии нескольких метров от вражеского корабля распустились огненные бутоны взрывов, спрятав на пару секунд от взглядов.

Когда они развеялись из дюз вражеского корабля уже не вырывался столб алой плазмы.

Машера развел руками и залихватски хлопнул товарища по плечу.

— А, попал, — издал он крик дикого восторга. В прорези оскаленных зубов искрилась слюна, — Вот дорогой ты мой! Я попал! Да ты сам, Турок, не понимаешь какой ты молодчага!

Алексей прогнулся под тяжестью руки, похожей на медвежью лапу:

— Ты поаккуратнее! Спину сломаешь! Медведь! — он хотел нахмуриться, но не выдержал и искренне и легко улыбнулся, впервые после расставания с Настей. Алексей почувствовал необыкновенную радость, почти восторг. Он, вдруг, понял, нет, скорее почувствовал, что схватил, наконец, бога за бороду, удача все же нашла его, и нужно быть последним олухом, чтобы теперь ее упустить!

Корабль землян выбросил по курсу движения алый плазменный хвост. На фоне разноцветных звезд космоса стремительно росла звездочка — вражеский корабль.

Несколько томительных минут и космолет приблизился на символическое по космическим меркам расстояние нескольких сотен метров. На экране на фоне черно-звездного ковра космоса — бочкообразная конструкция: верх блестел серебром, снизу отсвечивал бурым, цвета засохшей крови. Ближе к корме в небольшом белом кругу скалилось изображение животного — судя по зубастой пасти, хищника. 'Герб что ли?' Из корпуса парили газы, переливаясь в свете солнца всеми цветами радуги. Это было бы красиво, если бы не было так страшно. Алексей до боли стиснул зубы. 'Сами виноваты в собственной гибели! Не надо убивать землян, и уж тем более нападать на мой корабль!'

Он повернулся к товарищу и удивленно приподнял брови. Железный Машера мрачно уставился в пульт, пухлые губы едва заметно подрагивали. Под взглядом товарища судорожно повел плечами, словно стряхивая наваждение и недовольно посмотрел на Алексея. Нахмурился.

— Кто пойдет на разведку корабля чужаков? — проворчал, откидываясь в ложементе.

Подбитый корабль просканировали. К изумлению землян, на борту оказался живой тиадар. Землян воспитывали в традиции: сам погибай, а товарища выручай. Как бы они не были злы, но оставить на верную смерть живое существо они были не готовы. И неважно что в безвыходном положении инопланетянин. К тому-же корабль чужаков сам по себе драгоценный приз, ящик, полный неизвестных землянам технологий.

На этот раз Алексей настоял, что дрон поведет он.

Полтора десятка истерзанных осколками тел погибшего экипажа в окружении плавающих в невесомости больших и маленьких шариков крови слились в глазах землянина в кровавый филиал Преисподние, в настоящую мясорубку. Тиадары уже не казались беспощадными убийцами, а жертвами. Его жертвами!

Единственный выживший тиадар успел застегнуть шлем, но и для него взрывы не остались без последствий — он был без сознания. Застывшим, словно мертвым было лицо человека, когда, повинуясь мысленным командам, дрон тащил по узким проходам инопланетного корабля пленника, будто не робот, а он сам тащил непосильную кладь; ужас и недоумение комкали душу.

Земляне занесли неожиданно легкое тело тиадара в кают-компанию. Закрепили в укромном месте будущей темницы микрокамеру и, установив силовое поле на входе, оставили тиадара. Потом зацепили корабль пиратов на жесткую сцепку. Спустя полчаса из сопел космолета вырвалась радужная плазма — корабль разгонялся, а с 'Ковчега' пришла радиограмма. Действия космонавтов одобрили и приказали возвращаться домой на форсаже.

Пока космолет разгонялся до максимальной скорости, Алексей, пошатываясь от усталости — день еще тот выдался, направился в каюту. Дежурить остался Машера.

Алексей настроил телефон на микрокамеру в каюте пленника, магнитные ботинки остались на полу, сам пристегнулся к кровати. Заснул почти мгновенно, не успев еще раз вспомнить подробности такого долгого и трудного дня.

Приснился кошмар. Он стоял у запертого изнутри люка пилотажной, взявшись за металлическую ручку, и настороженно прислушивался к странным звукам. В коридоре кто-то бродил, громко топая ногами. При этом никого за люком не могло быть априори — Алексей вылетел в одиночку.

Мысли с бешеной скоростью сменяли друг дружку, не давая возможности сосредоточиться.

Кто там? Заяц на космолете? Это невозможно! Или возможно? Или это тиадары пришли отомстить? А возможно...

Он не додумал. За люком громко и зловеще лязгнуло. Алексей, вздрогнул, отпрянул от люка.

Почувствовал спиной легкий сквозняк, будто от внезапно открывшегося люка.

Но там нет никакого люка! Он стремительно обернулся. Никого и ничего...

Судорожно сглотнул тягучую слюну. Холодная, липкая испарина охватила тело.

Нет, нет, этого не может быть... Неужели и правда...

Со страшной силой в люк саданули чем-то тяжелым. В самом центре возникла огромная вмятина. Грохот так чудовищен, страшен, что Алексей почувствовал, как предательски выползший из подсознания страх заставил онеметь кончики пальцев.

Но это невозможно! Люк — несколько миллиметров легированной стали! Мокрый, будто только из душа, Алексей отскочил к противоположной стене, вжался в нее и закрыл уши ладонями.

Не открывать, не открывать, не открывать ни в коем случае...

Не подходить к люку...

— Открывааааааай... — услышал из-за люка скрипучий, могильный голос.

Алексей метнулся к ложементу, из ящичка позади него вытащил пистолет. Нацелил ствол на люк и застыл. Рука мелко дрожала.

В люк снова и снова, со страшным грохотом били чем-то тяжелым, по центру зазмеились трещины, а потом со страшным скрежетом металл, будто раздираемый изнутри руками... руками... или когтями? Разошелся, образовав дыру, достаточную, чтобы протиснуться.

Алексей стоял напротив с бледным, окаменевшим лицом, сердце колотилось о ребра так, что еще чуть-чуть, и вырвется наружу. Несколько мгновений вглядывался в непроницаемую тьму в отверстии. Кто там? Или что...

— Попаааался, — прогнусавили из-за люка. В дырке возникло окровавленное лицо тиадара с закрытыми глазами, выше глаз ничего не было. Вернее, там находилась огромная дыра, будто котловина с рваными кусками кожи, с сломанным костями...словом с наполовину снесенным черепом. И кроваво-сером мозгом, плавающим внутри этого красного бульона. И все же, каким-то противоестественным способом он был жив.

Внезапно глаза открылись, они были гнилостно-желтого цвета. Пустой голодные взгляд остановился на землянине, внушительные — впору вампиру, клыки оскалились.

Алексей похолодел. Этого не могло быть! Он видел этого тиадара в пилотажной пиратского корабля мертвым.

Глухо хлопнул выстрел. Между глаз инопланетянина возник новый, алый 'глаз'. Пуля вырвала кусок затылка с фонтаном крови и сероватого вещества мозга. Чудовище вздрогнуло, его откинуло назад. Но тут же мертвец выпрямился и злорадно оскалив клыки, упрямо полез в дыру.

Вторая пуля вошла чуть выше, вызвав новый кровавый фонтан, но и она не остановила чудовище, а лишь едва откинуло назад. Алексей нажимал, нажимал на курок. Да способно ли земное оружие остановить монстра? Патроны заканчивались, а чудовище вот-вот залезет...

Он рывком сел на постели, вокруг по-прежнему стены каюты, и глубоко вздохнул, стараясь успокоить бьющееся у горла сердце. Кошмар был ярким и до невозможности правдоподобным. Настолько, что он помнил его до малейших деталей. Посмотрел на часы. Шесть утра.

— Дурдом, — произнес хрипло.

'Приснилась кровь, матушка вроде говорила, что это означает... Не помню... Да ну глупости' — ошалело мотнул головой, — не хватало еще в бабские сонники верить. Просто расшалилось подсознание. Смерть товарищей, бой и еще мясорубка в корабле чужих.

Отстегнул ремни, удерживавшие в кровати, оттолкнулся от стенки и подплыл к встроенному в стену шкафу. Он переодевал насквозь промокшую футболку, когда взгляд случайно упал на телефон. Пораженно охнул, торопливо оттолкнулся ногой от шкафа, самортизировав руками над столом, склонился над экраном. Пленник, уже без скафандра — он лежал в дальнем углу, прижатые скобой к полу, висел посредине каюты в метре над полом. Поджав под себя ноги, положил на колени ладони и, не отрываясь, смотрел куда-то поверх люка. На груди, на комбинезоне — стилизованное черно-белое изображение многолистного цветка.

Алексей прижал к стене подошвы башмаков, оттолкнулся и проскользнул в люк. Пулей проскочил по коридору, ввинтился по шахте вверх, касаясь ладонями ступеней трапа, к пилотажной.

Из приоткрытого люка доносились терзающие слух вопли:

Comin in on a wing and a prayer

Comin in on a wing and a prayer

Though there's one motor gone

We can still carry on

Comin in on a wing and a prayer

('Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле.

Бак пробит, хвост горит, и машина летит,

На честном слове и на одном крыле...')

Он нырнул внутрь, зацепился ногой за скобу и 'каркнул' взволнованно:

— Хорош выть, Юрка, пленник очнулся, глянь! — сунул под нос повернувшемуся товарищу телефон.

— Так, не ори Турок, и не вою я, а исполняю музыкальную классику — с важностью сказал Машера, красные после бессонной ночи глаза сощурились. Несколько секунд рассматривал изображение.

— Нас что ли ждет? — пренебрежительно хмыкнул, — Пошли, проведаем!

Земляне включили на телефонах программы-переводчики с тиадарского. В уши отправились горошины наушников.

Танцующей походкой привыкших к магнитным башмакам и невесомости бывалых космонавтов, прошли к кают-компании. Разблокировав вход, зашли. Инопланетянин по-прежнему висел напротив входа. Тело скрывал комбинезон, закрывавший все за исключением кистей рук и шеи, покрытых коротким серым волосом, похожим на шерсть зверя. Конечности как у людей, даже руки похожи: пятипалая ладонь с противостоящим большим пальцем, только короче, чем у человека и ногти словно когти. Ростом гораздо ниже представителей рода Хомо. Черные и круглые глаза с странными, вертикальными зрачками, будто у земноводных — они удивили больше всего. Внешний вид, не деталями, а общим видом, чем-то неуловимым, напоминал печального добермана, забытого, а возможно брошенного хозяином. На секунду Алексей ощутил смутную симпатию, какую большинство людей испытывают к четвероногим спутникам. С некоторым трудом подавил неуместное чувство.

Звериные уши приподнялись, стремительно вытянул ноги. Ловко, выказывая немалый опыт космических полетов, зацепился ступней за скобу, торчащую из пола, выпрямился. В глазах зажегся узнаваемый, вопреки несхожести биологических видов, огонек любопытства, пленник разглядывал землян, а люди его.

Алексей почувствовал себя неловко. Несколько секунд длилось взаимное разглядывание.

Черный нос шевельнулся, тиадар вытянул руку в сторону Машеры, и Алексей услышал тявкающие слова языка инопланетянина. По крайней мере человеческому уху издаваемые звуки напоминали лай и тявканье собак. Машинным голосом прошелестел в ушах синхронный перевод:

— Ты, достойный воин, спас меня?

— Нет, — Машера отрицательно покачал головой и ткнул толстым, как сосиска, пальцем в Алексея, — он.

Телефон протявкал фразу на языке тиадаров.

Темные глаза с вертикальными зрачками повернулись вслед за рукой:

— Почему спас, достойный воин?

Алексей вскинул брови. Несколько секунд он был в замешательстве и не знал, что ответить. Не таким представлялся ему первый контакт с инопланетным разумом. Дружба, братство, в крайнем случае, война, но только не абсурдные вопросы.

— Ты бы погиб, если бы не забрали тебя, да и о своей планете сможешь рассказать, — покраснев, буркнул Алексей.

Несколько секунд глаза тиадара требовательно смотрели в лицо землянина. Затем плавно опустился на колено. Наклонив голову, негромко произнес:

— Меня зовут Ойе из рода Келлай, я из клана наемников Тайрако. Моя благодарность безгранична как срединный Океан! Вы были вправе оставить меня умирать, но вместо этого спасли. Отныне у меня долг перед тобой, достойный! Долг крови.

Когда тиадар очнулся, то первым его побуждением было напасть на людей. Он приготовился драться не на жизнь, а на смерть — потому что ничего другого ему и не оставалось, но потом, когда совладал с первыми эмоциями и смерил свои поступки, он понял, что неправ. Инопланетники спасли его их погибшего корабля и, значит у него долг перед ними. К тому же ему лично и его клану они не сделали ничего плохого. Поразмышляв, Ойе решил — поступлю как гласит Кодекс наемника: справедливость и мужество -природные добродетели наемника и на добро следует платить добром сторицей.

— Нас зовут, — Алексей ткнул пальцем себе в грудь, — Алексей Гирей, его, — ткнул в сторону товарища, — Юрий Машера. А вот насчет долга крови... — продолжил жестко и зло, — Еще вчера ты убивал наших товарищей и нас пытался убить, а сейчас долг перед нами?

— Нас не зовут, мы сами приходим, — проворчал Машера и потер кончик носа, взгляд инопланетянина на миг остановился на его лице, потом перебежал на Алексея.

— Я всего лишь техник корабля, достойный, мое мнение при этих деяниях не имело значения, — из глотки тиадара вырвался клокочущий звук, похожий на рычание, отчего Машера настороженно прищурился, — Поэтому на мне нет долга крови за смерть ваших товарищей! А мой контракт с гибелью командира корабля закончен.

— Предположим... — недоверчиво буркнул Алексей, — есть, пить хочешь?

— Если это не доставит слишком много хлопот — тиадар снова согнул голову, — Дозволено мне узнать, достойный, что с моим клинком?

Космонавты недоуменно переглянулись. Нонсенс! Космическая цивилизация, а носятся с мечами? Что за анахронизм? Они что на абордаж собирались брать как в средневековье? Вместе с пленником Алексей захватил длинный, с метр, чуть изогнутый на конце клинок, который производил впечатление не церемониальной игрушки, а настоящего боевого оружия, испившего немало крови. Уже на 'Ковчеге' землянин узнал, что сменное, толщиной несколько микрон лезвие способно с одинаковой легкостью перерубать и кости, и толстый стальной брус.

— У нас он, — буркнул неопределенно Алексей.

Инопланетянин снова поклонился и, поджав ноги, сел в прежнюю позу. Земляне переглянулись и, решив, что для первого контакта поговорили достаточно, объяснили, как пользоваться санузлом, вышли, не забыв заблокировать выход.

Ойе из рода Келлай, из клана наемников Тайрако, вспоминал...

Он вздрогнул и открыл глаза, не совсем понимая, где находится, потом увидел сереющий прямоугольник окна, ощутил острый и такой домашний запах циновки, на которой лежал, неудобно подвернув руку. Из угла, где стоял кувшин с запаховой картиной, одна из немногих вещей, что осталась от родителей, тянуло тревожными ароматами ночного леса. И вспомнил сон. Тот самый кошмарный сон.

Это произошло давно, он был еще щенок, но то, что осталось в памяти — поселилось там навечно, чтобы являться в кошмарах ... Матушка, в изодранном рубище, босиком, бредущая в окружении гвардейцев, между выстроившихся живыми стенами молчаливых клановцев в церемониальной форме; визгливый голос Высшего, зачитывающего приговор, звуки его голоса, казалось, проникали в мозг маленького Ойе, пробуравливали его; угольно — черный дым костра вздымающийся в безжалостные, посеревшие от пыли небеса и дикий женский крик, когда огонь подобрался к ногам. Этот крик, являясь во снах, рвал на части его самого, испещрял тело промоинами, полными страха и опасности. Это был ужасный, темный крик одинокого зверя в родном море. Он прибывал, как весенняя вода, захлестывал, унося на самое дно безумия. И невыносимый запах, тошнотворной запах сгоревшей плоти. Отец... большие и сильные руки, подбрасывающие хрупкое детское тельце к безбрежному, ласковому небу. Собственный крик радости. Отец встретил гвардейцев на пороге дома с мечом в руках. Его убили, так же, как и новорожденного брата. Собственно, все и произошло из-за того, что родители решились презреть установления вечного Порядка. Они имели категорию В-5 и им надлежало ждать очереди на рождение второго сына. Ойе не знал, какими мотивами отец и мать руководствовались, а теперь и не спросишь, но ужасный крик умирающей матери до сих пор приходил к нему по ночам. Он был совсем еще маленький и, наверное, погиб бы, если бы не двоюродный дядя — старейшина клана, заменивший родителей. Но когда Ойе вырос 'Высшие' не позволили сыну преступников наследовать категорию родителей и пришлось начинать с низшей — В-10.

Напротив, на циновке лежала, свернувшись клубочком, его женщина — Вайя, темные глаза с тревогой следили за мужем.

— Рана? Снова ноет? — спросила, приподнимаясь на локте гибко, как пантера, над мужчиной склонилось лицо с мелкими и изящными чертами.

— Нет, тут другое, — тихо произнес, почти прошептал, Ойе, отводя взгляд от лица обожаемой, несмотря на четыре года замужества, женщины. Глаза повлажнели от скопившихся слезинок. Самая страшная мука — хотеть отомстить, и не иметь возможности, — Сон, всего лишь сон. Тот самый сон.

Он перевернулся на спину, взгляд уперся в низкий потолок. Комната в общежитии с общими 'удобствами' в конце коридора не шла ни в какое сравнение с коттеджем дяди, в котором вырос, но у того была категория В-2. Зато если сравнить с категорией В-10 и казармой, в которой начинал взрослую жизнь, то прогресс за пять лет оглушительный — мало кому удавалось за такой короткий срок подняться так высоко. Теперь у них комната в общежитии, а не уголок в казарме, отделенный от нескромных взглядов ширмой, питаются они в столовой пайком пятой категории -в том числе натуральными продуктами, а не искусственной пищей по преимуществу. А жена имела право раз в год выбрать украшение категории В-5. Надо ли говорить, как супруги гордились достижениями! Вот только дались эти достижения потом и кровью, и кровью в большей степени. Вайя, только год тому назад прекратила подписывать контракты на службу — она была оператором дронов, и неплохим. А Ойе... Три смертельных ранения за время контрактной службы Великим Домам. И, спасибо одноклановцам, что каждый раз вовремя доставляли в госпиталь нанимателя. Если сразу не умер и доставили живым, там излечат любую рану. Руку или ногу оторвало? Разорвана в клочья печень? Не проблема, медики вырастят новый орган — медицинские услуги входили в стандартный контракт. Вот и сейчас контакт перед Великим Домом Лансунг, интересы которого были в сфере железных дорог — ему принадлежала вся сеть левого континента и не меньше половины производства натуральных продуктов на континенте, еще не закончился. После ранения его отправили в десятидневный отпуск домой — восстановить силы.

Черный нос шевельнулся, втянул воздух, Ойе удивленно оскалил клыки и повернулся лицом к жене. Острый, немного пряный и волнующий запах желания, который ни с чем не перепутаешь, закружил голову, стесняя дыхание. Но ведь до 'тех' дней еще далеко?

За стенкой громыхнуло чем-то металлическим, соседка визгливым голосом, едва приглушенным тонкой стеной, отчитывала ребенка. Ее мужу еще три года (год (период) на Тиадаркерале длился немногим меньше земного месяца) до конца контракта, и женщина постоянно срывалась по сущим пустякам.

Хрупкая, но сильная ладонь, осторожно погладила по спине, он рефлекторно выгнулся, настолько это приятно и волнующе. Это было на грани приличия. Но Вайя была не какая-нибудь домохозяйка. Она была боец и это многое объясняло. И еще он ее любил и ему было глубоко плевать на все условности.

Он посмотрел на женщину. Вертикальные зрачки неестественно расширены.

Черный как ночь, совершенно собачий нос прижался к шее женщины — она ее призывно откинула, алый как кровь язык принялся страстно вылизывать, не пропуская ни единого клочка иссини-черной шерстки.

Женщина прерывисто задышала...

Когда они закончили, сердце Ойе пульсировало в висках, и перед глазами плыло золотое марево.

Он в последний раз погладил по плоскому животику и опустился на циновку. Женщина развернулась.

— Муж мой, — произнесла хриплым голосом, не отошедшим от возбуждения, — В столовой все были рады, что ты вернулся на побывку. И еще вот, — она вскочила и метнулась к искусно украшенному изображением зверей ларю, подарок Ойе от дяди, на свет показался черный лаковый поднос с деликатесами: копченым мясом дикого вепейра, листьями приправ и фруктами в пластиковой упаковке.

— Вот! — сказала с гордостью и положила все это богатство на циновку перед Ойе. Потом опустилась на колени и склонилась в церемонно-шутливом поклоне, — кушай и поправляй силы, мой герой!

— Откуда такое богатство? — уши Ойе удивленно вскинулись.

— Девчонки-поварихи из столовой собрали. Тебе как герою на отдыхе, полагается усиленный паек!

Ойе протянул руку, крепкие когти небрежно располовинили кусок копченого мяса, половину протянул жене.

Вайя посмотрела ему в глаза.

— Муж мой, как смею я взять, то, что полагается тебе? Это не по правилам, — произнесла тихо.

— Когда мы одни, нам и Высшие не указ, не так ли? — наклонившись к изящному ушку прошептал Ойе, защекотав горячим дыханием.

Женщина посмотрела на мужа и, увидев решительное выражение лица, несмело протянула руку, еще миг и, мелкие, по сравнению с мужскими, клычки, впились в мясо. Сдавлено рыкнула от удовольствия.

Чем меньше оставалось деликатесов на подносе, тем печальнее становилась Вайя, так что даже толстокожий мужчина заметил перемену настроения.

— Что-то случилось? — произнес с недоуменными нотками в голосе, — Все хорошо, я жив и еще десять дней буду с тобой.

— Муж мой, — женщина не отрывала взгляд от циновки, остатки недоеденных пряных листьев жгучей травы валидор бесшумно упали на поднос, — нас женщин вечно печалит то, что недостойно слуха мужчин. Ты в третий раз попадаешь в госпиталь, я боюсь за тебя, очень боюсь, я хочу, чтобы от тебя, если тебя заберут боги, мне остался хотя бы ребенок. Я хочу носить под сердцем твое продолжение! А наша очередь на право родить ребенка через пять лет. Это невыносимо!

Слезинка стекла по лицу, затерялась в мехе на груди.

Мужчина застыл, ладонь ласково погладила лицо женщины.

— Есть способ. Высшие набирают наемников в экипажи космических кораблей. Завербовавшимся сразу дает повышение в ранге на две категории! Сможем, не дожидаясь очереди, завести ребенка!

Для этой женщины хрупкой, но сильной, Ойе мог сделать все и отдать ей все. Понадобиться жизнь? И ее не жалко!

Ради выражения счастья, осветившего лицо Вайи, он был готов подписать хоть десять контрактов на службу на космическом корабле!..

Прошло три дня, космолет приземлился на космодроме 'Северный', все это время люди по очереди разговаривали с пленником и пришли к выводу, что тот, в сущности, неплохой парень, если только это слово применимо по отношению к инопланетянину. Это немного изменило их негативное отношение к туземцам.

После посадки и формальностей, неизбежных на службе космонавтов, друзья отправились в длинный, месячный отпуск — поправлять силы и нервы после трудного похода, а Ойе забрали 'научники' 'Ковчега'.

Глава 6

Радиопереговоры с аборигенами системы Глизе 581 провалились с треском.

В тот же день капитан корабля собрал внеочередное заседание Совета 'Ковчега', уполномоченного частные вопросы решать самостоятельно, а по глобальным предлагать варианты решений, которые принимались всеобщим голосованием — образование (как правило каждый ковчеговец за длинную жизнь получал два высших образования) и уровень ответственности членов экипажа считались достаточными чтобы каждого считать экспертом. А искусственный интеллект корабля по имени Интел определял, за какое решение большинство.

В открывшуюся дверь зашел капитан, круглое лицо его было раздраженное и злое. Двигался он с твердой, медлительной уверенностью и властностью, обычно присущей людям у власти, выработавшим особую, отличную от других осанку, манеру нести голову, походку. Следом зашел высокий мужчина с смуглой, почти черной кожей — Мулат Астаке то ли в качестве помощника, то ли свидетеля событий — это в его дежурство поймали искусственные сигналы с Тиадаркерала. Огляделся с любопытством. Все уже сидели за столом, ждали только председателя Совета.

— Рад видеть вас, коллеги, — ни на кого не глядя сказал капитан. Не слушая ответные приветствия, прошел к месту во главе стола и занял стремительно, в пару секунд, выросшее из пола кресло. Обвел людей взглядом темно-синих, как море в грозу, глаз. Мулат Астаке, как не член Совета, устроился на кресле с краю.

— Коллеги, информирую вас о провале переговоров с правителями Тиадаркерала, — произнес глухо, с заметным раздражением, — Нда... долгожданный первый контакт с иным разумом не удался... Высшие требуют, чтобы мы немедленно улетели из системы, в противном случае угрожают уничтожить и не принимают никаких разумных доводов и не идут на компромиссы. А улететь мы не можем — по оценке инженерного сектора для старта запасы дейтерия совершенно недостаточны. И на пополнение уйдет минимум три года. Давайте подумаем, коллеги и, выработаем рекомендации как поступить в создавшейся обстановке. Так... — капитан поджал твердые губы и нашел взглядом представителя Совета науки. С бесстрастным видом буддистского божества, пожилой китаец не отрывал узких глаз от капитана.

— Доктор Вонг Емма, вы докладываете от секции социоисториков? — ноздри капитана раздулись, голос стал твердым и ясным. Каким он и должен быть у человека, способного закончить звездный путь 'Ковчега', изменить судьбу людей и преодолеть время и пространство.

— С вашего позволения, — ученый церемонно наклонил голову, показав колючий ежик седых волос, плотно покрывавший макушку склоненной головы, — я подготовил небольшое сообщение об обстановке на планете аборигенов.

Чтобы подготовить его нам пришлось проанализировать колоссальный объем радио, телепередач и наблюдений за планетой, любезно предоставленных командором летного отряда, за что позвольте еще раз поблагодарить, — китаец наклонил голову к командору.

Тот скупо улыбнулся в ответ, шевельнув густыми бровями.

— Всем известно, коллеги, что смысл существования общества в уменьшении количества горя и безысходности в нем. И в этом смысле современная эпоха Изобилия, на голову превосходит предыдущие периоды развития человечества. История развивается по спирали вверх... Это представление в известной степени примитивно. В человеческой истории были и отступления, и повторы и топтание на месте, но, если смотреть с точки зрения столетий, с точки зрения социоистории, движение вверх, несомненно. Я не хочу гадать о причинах, по которым общество Тиадаркерала свернуло в сторону от пути, по которому развивалось земное — для этого недостаточно фактов. Но на мой взгляд разность биологии наших видов не способна объяснить это. Приведу лишь один фактор, повлиявший, на мой взгляд, на такое развитие событий. Это раннее объединение большей части Тиадаркерала в рамках государства-гегемона.

Как бы то ни было, известные нам факты позволяют утверждать, что на сегодняшний момент на планете сложилось иерархическое общество с непроницаемыми преградами между кастами. Другая характеристика этого общества — это запредельное обострение безысходности и горя, какое на Земле не наблюдалось ни в одну летописную эпоху Темных веков. Абсолютная власть Высших, находящихся на вершине социальной пирамиды, подкрепленная мощью оружия, тотальным контролем за населением в сочетании с крайней жестокостью, массовым уничтожением недовольных, принудительной стерилизацией, бесправием и разобщенностью низших каст, и консервацией научного прогресса, как ни странно, делает эту чудовищную социальную систему весьма устойчивой. И она не менее устойчива чем наша, хотя и построено на абсолютно других, антигуманных принципах. Поэтому мы прогнозируем — данный уклад способен сохраняться длительный период: от пятисот лет до тысячи, за это время ресурсы планеты окончательно истощатся, и раса тиадаров неминуемо погибнет.

Ученый оглянулся на робота с подносом с прохладительными напитками у стены, призывно махнул рукой, тот приблизился. Доктор выпил стакан с газировкой и сложил ладони домиком перед грудью. Лицо все так же бесстрастно.

— В социальной сети по отношению к обществу Тиадаркерала закрепилось название Инферно. Мы проверили его происхождение. Инферно — от латинского слова 'нижний, подземный', означающее ад. Впервые его использовал поэт Темных веков Данте Алигьери, а после него писатель Ефремов, живший вначале Эры Объединения Человечества. Очень удачное название. Нам показалось, что оно наилучшим образом описывает современное общество аборигенов. — 'Оставь надежду всяк сюда входящий' — из поэмы Данте — это его главное свойство. Каждый день и год миллионы жизней теряются в страдании и безысходности. Пожалуй, даже общества Древнего Рима, Ассирии и Третьего рейха не могут соперничать в этом с современным обществом Тиадаркерала. Оно настоящий ад, вечная ловушка для мыслящих и чувствующих существ. Пожалуй, на этом все.

Пожалуйста, коллеги, вопросы к докладчику? — капитан окинул усталым взглядом замерший в угрюмом безмолвии Совет.

— Спасибо за доклад — капитан кивнул социоисторику, присевшему на место и нервно щелкнул пальцами, — Я прошу Интела дополнить его возможными вариантами наших действий.

— Благодарю вас капитан что и мне, наконец, предоставили слово! — услышал женский голос с изрядной долей яда, шедший, казалось, из ниоткуда. Капитан поморщился, — Итак, первый вариант — разворачиваем добычу дейтерия, потом летим обратно на Землю. Вариант, на мой взгляд, неосуществимый. Второй — свергаем власть Высших и договариваемся о передаче под поселение одну из необитаемых планет. Ну и третий вариант — захватить одну из планет силой.

— Благодарю, Интел. Коллеги, кто хочет высказаться?

— Damn! (Проклятье) Захватить силой, это что, воевать? Термоядерными бомбами по планете аборигенов? — негромко произнес руководитель спасательной службы 'Ковчега'. Он был костляв, а лицо будто вырубили топором из сучковатого чурбака. Глаза, напоминавшие стальные наконечники стрел, время от времени тускло поблескивали — он был зол и немного растерян, но капитан знал, что такой человек никогда не допустит, чтобы собственное настроение повлияло на решения. Он будет делать дело, не обращая внимания ни на что.

Наступила угрюмая тишина. Все взгляды обратились на спасателя, будто он произнес бог весть какую бестактность, а тот, слегка смутившись, сделал наивные глаза.

Женщина, в яркой, но безвкусной одежде, с редким облаком рыжих волос вокруг узкой, лисьей мордочки — руководитель планово-экономического сектора — несмотря на автоматизированное управление экономикой окончательное решение по важнейшим вопросам принимал человек, подняла тонкую лапку. Она уже давно кусала губы мелкими злыми зубами, так не терпелось высказаться.

Все в ней., и скрипучий голос, и стремление чтобы все было как она хочет, раздражали капитана. И репутация у нее была, несмотря на несомненные деловые качества, весьма специфическая. Он кивнул, глаза под седеющими бровями сощурились.

— Пожалуйста, Лариса Анатольевна.

Женщина, тяжело, по-мужски, поднялась, вся такая низенькая, вся такая квадратная, похожая на низенький танчик. Она и перла по жизни как настоящий танк.

— Кошмар! Это что это такое, я вас спрашиваю? Какие бомбы термоядерные, какое захватить? Вы хоть понимаете, о чем говорите? Мы, такие... якобы гуманные, принесем аборигенам смерть и страдания? Кошмар! Это их мир, их планета. Отстаньте от них! — она смерила враждебным взглядом спасателя.

Мулат Астаке, до этого с нескрываемым интересом рассматривавший женщин за столом, повернулся. Он точно знал: если женщина одета как хабалка, раскрашена, как хабалка, то она и есть хабалка. Вкус в одежде, поведение — отражение женского ума. И взгляд неприятный. Особенно с точки зрения Мулата. Поджав чуть вывернутые губы, уставился на финансистку неподвижным взглядом охотящегося удава, рука инстинктивно притронулась к карману рубашки, где лежала трубка и тут же отдернулась. Не будешь же курить на Совете 'Ковчега'!

Спасатель дрогнул лицом, отвел взгляд.

— Вы меня неправильно поняли...

Паучьи лапки женщины уперлись в бока.

— Вы лучше помолчите, все я правильно поняла! — энергично и зло перебила, махнув ручкой. Мужчина смешался, а она продолжила с ехидством, — Здесь, как я вижу, кому-то чешется 'бремя белых среди племен чужих' (стихотворение Р. Киплинга)? Кошмар! Мы что, боги, уничтожить цивилизацию и подменить ее дурным слепком с нашей?! Я категорически отвергаю два последних варианта! Категорически!

Капитан вопросительно посмотрел на доктора Вонг Емма.

— Вы совершенно правы уважаемая Лариса Анатольевна в том плане, что общество Тиадаркерала, его история, недостаточно изучены, — выцветшие глаза женщины вспыхнули торжеством. Социоисторик, укоризненно качнул головой, — Но в одном мы полностью уверены — история тиадаров, до скатывания в Инферно, удивительно походила на историю Земли, что свидетельствует о сходности психологии наших видов. Что касается последствий постороннего вмешательства во внутренние дела иных обществ... Наука не может определенно сказать благо это или зло, не хватает фактов, есть примеры прямо противоположных последствий.

Женщина фыркнула, поджала тонкие губы и уселась на место, бросила взгляд на часы. Волнение среди присутствующих возрастало, и сердца бились все сильней.

— Разрешите, Симеон Викторович? — поднялся с места темнокожий мужчина, — Я, правда, не член Совета, но и мне есть что сказать.

Глаза капитана озорно блеснули, кивнул. Друг его был необычным человеком. Этаким Дон-Кихотом звездного человечества — рассудочным, трезво-логичным, но одержимым яростным стремлением бороться со злом и всем, что злу сопутствует.

Мужчина обернулся к женщине, смерил ледяным взглядом и произнес жестко, зло, с каждым словом все громче, пока голос не загремел в зале, отражаясь от стен:

— Высшие навязали всему своему обществу, всему своему биологическому виду выбор смерти. И превзошли в жестокости легендарных нацистов Германии. Имеем ли мы право спокойно смотреть как тысячи и десятки тысяч думающих и чувствующих существ ежедневно погибают? — глаза мужчины превратились в два бездонно-темных колодца, — Там Зло. Причем Зло в самом чистом, кристальном виде. У кого есть совесть и честь, у кого есть мораль, пусть скажет, что он предпочтет? Смотреть безучастно на Зло или вмешаться!

— А почему вы так уверены, что местное общество абсолютное зло, если даже ученые ни в чем до конца не уверены? — пренебрежительно фыркнула женщина, — Кошмар!

— А мне научные методы для определения Зла не нужны. Автомат и ракета более верные средства для такой лабораторной работы!

Члены Совета оживились. Спасатель прорычал: 'Автомат и ракета! Клянусь, до чего славно сказано!'

— Тиадарам навязали путь к смерти! — продолжил горячо Мулат, — Их лишили любого приемлемого выбора вне ведущего к гибели коридора. А это значит, что любая сила, которая даст обществу тиадаров возможность выбирать свой, я подчеркиваю, СВОЙ ПУТЬ, — он сделал небольшую паузу, акцентируя внимание на последнем слове, — имеет моральное право ВМЕШАТЬСЯ!

— И в чем же ваш гуманизм? В якобы праве вмешиваться в чужие дела!? Я вас правильно поняла? Добро, зло это все так туманно! Я сомневаюсь, что добро, которое вы хотите навязать, не является для аборигенов злом!

— А что тут туманного? — пренебрежительно хмыкнул Мулат. — По-моему все предельно конкретно. Предотвратить массовую гибель, это разве не очевидное добро? Сделать жизнь лучше, справедливее, гармоничнее, это разве не Добро? И для отдельно взятого индивидуума, и для всех тиадаров в целом!

— Вы хоть понимаете сколько пострадает и погибнет в результате вашего 'добра' невинных? — взвизгнула женщина, — Невинных! Вы, говорящий что-то о совести, чести и морали!? Они сами, только сами, должны выбраться из этого вашего Инферно. Счастье насильно невозможно!

— Браво! Брависсимо! — чернокожее лицо Мулата искривилось в сарказме, хлопнул в ладоши, — Ваш гуманизм беспределен! Я бы вам, мадам, присудил оценку пять по демагогии!

— Я вам не мадам, я Лариса Анатольевна, я... — взвизгнула женщина, дрожа от негодования, но Мулат не дал договорить.

— Не перебивать! Вам придется выслушать до конца! — зазвенел гневный голос мужчины, он махнул рукой, будто в ней зажат острый клинок и продолжил веско и зло, — Я бы назвал вас Жанной Д'Арк наоборот — Вы так бросаетесь грудью на защиту тех, кто хуже нацистов!

— Что? Я не ослышалась, вы меня в чем-то обвиняете?

— Нет, не ослышались. Обвиняю!

— Кошмар! — выкрикнула женщина. Оглянулась. Лица членов Совета осветились опасным воодушевлением. Побагровела, почти сравнявшись цветом лица с волосами, — Как вы смеете обвинять меня!? Я так не оставлю это!

— По расчетам самостоятельно, без внешнего толчка, выбраться из Инферно практически невозможно, — невозмутимо произнес социоисторик.

— Вот! Значит наше вмешательство не только морально, но и единственный шанс аборигенам выбраться из бездны Инферно и построить новый мир! — с жаром сказал Мулат Астаке, — А что касается гуманности... Великие мыслители и гуманисты Земли: Томас Мор, Уиклиф, Гус, Оуэн, Маркс, Владимир Ленин, Вилли Лаккирев мечтали о строительстве нового мира, воспитании лучшего Человека. В этом гуманность, а не в том, чтобы оберегать Инферно! У аборигенов до вершин власти добрался хищник и это конец мира, это Апокалипсис. Он должен быть разрушен! Обязан!

Женщина вскочила и потребовала от капитана, как председателя Совета, защитить ее от оскорблений; но тот и не думал приструнить старого товарища. Он был во многом согласен с доводами Мулат Астаке.

Женщина огляделась, вокруг горящие энтузиазмом лица и никого, кто поддерживал бы ее. 'Кошмар, вокруг одни идиоты!' — сжала губы в куриную гузку и присела. Посмотрела на часы. Долго еще будет этот бардак? Она твердо решила больше не рассыпать бисер перед идиотами. Иные обладают железобетонным убеждением, что они умницы и ничто не в силах оспорить это утверждение.

Главный спасатель вскинулся.

— Кто-то из древних сказал: Война — это жестокость, и вы не можете ее облагородить. Будут жертвы и с нашей стороны, — произнес хрипло.

— Надо определиться, — голос Мулат Астаке едва заметно дрогнул, — Кто мы? Мы — человечество? Беззащитный зайчик, по первому окрику хищника бегущий домой, к Земле, куда мы никогда не сможем добраться на остатках дейтерия. Или мы другой зверь, вроде медведя. Нет не мишка из зоопарка, обрывающий малинку и питающийся корешками. Нет! Медведь самый страшный и опасный зверь земной тайги, которого тронуть не моги! Порвет в клочья! А что касается жертв... в конце концов наша задача организовать колонию на чужой планете, и мы знали, что риск при этом неизбежен. Так давайте же рискнем... А добровольцы. Я уверен их будет много. И я первый!

Капитан демонстративно хлопнул в ладони — будучи в душе немного авантюристом, он был рад поражению Ларисы Анатольевны. Зал заседаний Совета дрогнул от дружных аплодисментов. В итоге Совет выставил на обсуждение все три вариантами действий от Интела, но рекомендовал второй. Голосование назначили через неделю, чтобы каждый мог спокойно решить.

* * *

Страх имеет запах. Иногда это кислый запах пота, иногда что-то совсем неуловимое, но ощутимое хищником. Ибо таков его инстинкт. Сейчас Троцкий разговаривал с природным хищником, чувствовавшим страх, даже не будучи рядом. А еще он боялся, что кто-нибудь узнает о переговорах. Ковчеговцы гуманисты, но не всепрощенцы. Двадцать лет тому назад на корабле появился педофил, всеобщим решением экипажа его приговорили к стиранию личности. Прекрасно обошлись без ордена Будущего с его судом Справедливости.

— Freak (урод)! — Троцкий вздрогнул, отгоняя дурные мысли и, достал из кармана не первой свежести платок. Революционеру некогда думать о бытовых мелочах, его мысли заняты возвышенным. Смахнул с покрасневшего лица липкий, противный пот и сморщился, будто проглотил лимон. 'Вот же упрямый 'пес'. Но придется терпеть. Союз с верхушкой тиадаров — единственный способ разрушить скованное насилием и произволом закостеневшее общество 'Ковчега'. История учит революционеров что только сила способна поломать старый мир. Повивальной бабкой нового общества станет война, она и приведет к революции и власть перейдет в руки угнетенных — революционной молодежи. 'Ковчег' пойдет в будущее под его, Троцкого управлением! Он создаст на руинах старого мира общество будущего! Затем придет очередь разобраться с 'псами' ... Ради этой великой миссии я пойду на все!

Он оскалился, в прорези рта показались крупные желтоватые зубы, благодаря им его лицо, когда улыбался, сильно смахивало на основной элемент классического пиратского флага.

— Послушайте, — он вновь наклонился к микрофону, — Вас хотят завоевать проклятые бюрократы и военщина, но мы, революционеры, против! Ради революции и освобождения угнетенных, мы предлагаем вам союз и поможем противостоять!

Ответа, нервничая, ждал несколько минут-планета туземцев далеко от 'Ковчега' даже для радиоволн. Высокий, несмотря на молодость, залысый лоб Троцкого собрался в морщины, узенькие черточки бровей трагически надломились. Сейчас он почти верил в то, о чем вещал. Даже самый придирчивый театрал, не раздумывая воскликнул: 'Верю!' Наконец эфир взорвался хохотом. Казалось, смеется не живое существо, а машина, бездушный аппарат. Так ИИ смог перевести звуки, издаваемые инопланетным собеседником.

— Низший, ты слишком настойчив. Высшие не нуждаются в неразумной черни... тем более в низших! Наши воины полны доблести, космолеты быстры и оснащены могущественным оружием, зачем нам твои услуги?

В блеклых серых глазах Троцкого на миг вспыхнул огонь бешенства, блеклые губы дрогнули, но он быстро успокоился. Я покажу вам какие мы 'низшие', дай срок...

— Вы так уверены в победе? — произнес в микрофон Троцкий хрипло от гнева и саркастически ухмыльнулся, — Самоуверенно! Не забывайте, что цивилизация, сумевшая преодолеть межзвездные расстояния, многое может! Пусть даже победите, но понесете колоссальные потери. И вы и я хотим поражения агрессору. В этом наши интересы совпадают. Мы можем договориться и ударить одновременно. Вы снаружи, я изнутри! Так победим и добьемся справедливости!

Он замолчал. Нога ударила по полу и еще, все сильнее и сильнее. Из глотки вырвался неистовый крик, полный дикой ненависти. А нога все била и била по полу. Эта вонючка волосатая, этот аsshole (засранец) смеет отказывать ему! Ему!

Только спустя несколько минут успокоился.

Там, далеко, ждали ответа. 'Раз не прекращают переговоров, значит не так уверены в себе, как пытаются изобразить..., подождем. Хорошо, что дурачок Никос принес наработки службы связи. Это шанс, главное уговорить ...'

— Твое предложение разумно. Что ты предлагаешь? За помощь будешь вознагражден!

Миг триумфа был сладостен. Он был изгоем, его обижали — сколько себя помнил. Черная овца в стаде. Дети, тайком от Учителей, дразнили за имя, данное родителями — Хулио, за рост и ущербные физические данные. Сверстники, все без исключения, были крепкие и здоровые — сказывались ежедневные четыре час физических упражнений. Это заставляло остро чувствовать собственную неполноценность. Неприязнь порождает ответную ненависть. Вот, и в его сердце однажды проросло черное зерно и всколыхнула ответная злоба. Зло в сердце копилось и копилось. Он ненавидел всех окружающих, включая родителей, не позаботившихся об оздоровлении генома потомка.

Он отомстит! Он заставит обожать и обожествлять себя!

Он создал из психопатов и восторженных юных глупцов 'ревнителей справедливости' — рычаг, с помощью которого добьется цели.

И наконец! Наконец утолит пылающую в душе месть. Пламя этого костра не залить ничем, кроме горячей крови врагов.

* * *

На следующий день после Совета 'Ковчега' командор собрал подчиненных на собрание. Вопреки ожиданиям оно длилось уже час.

Джон Иванко стоял у преподавательского места командора и с каждым словом все больше краснел:

— Друзья! Вопрос, по-моему, ясен. Аборигены имеют право на самозащиту и поэтому просьбу Совета 'Ковчега' организовать подразделение добровольцев для военных космолетов нельзя удовлетворить, правильно, друзья?

— Нет! — рявкнул с места Машера, большинство поддержало его одобрительным гулом.

— А как правильно? — криво усмехнулся Иванко.

— Значит так, — тяжело поднялся командор и произнес низким, хрипловатым голосом, с каждым словом все громче и громче, — долго я слушал демагогию, но даже мои нервы на пределе. Слышал я, что ты якшаешься с ревнителями, но даже представить не мог, что они так запудрили тебе мозги!

— Но позвольте...

— Не позволю, как начальник, как космонавт, как член экипажа в конце концов! — рявкнул гневно старый космонавт. Вспышка ярости была такой внезапной и бурной, что Джон невольно почувствовал себя курантом-первокурсником, пойманным на самовольной отлучке начальником курса. Но так же быстро, как командор вспылил, он и успокоился. Ну почти успокоился, — Ребята мне... стыдно за нас. Космонавты, элита, слушаем провокатора! Обсуждаем что-то! Это... это как зараза какая-то. Защитнички Инферно стали мирными аборигенами, а мы захватчиками! Ну надо же!

В классе царила тишина, горящие страстью глаза не отрывались от побагровевшего лица старшего товарища.

— Но я же опираюсь на факты!

— Факты?! Какие?! — зазвенел гневно командор, — Вот факты! С Тиадаркерала стартовали военные космолеты — почти все, что у них было! Ну? Кто за то, чтобы дать уничтожить 'Ковчег'?

Класс в едином порыве вскочил.

— Да что тут говорить?! — выкрикнул Машера и махнул крепко сжатым кулаком, — Голосуй, кто за то, чтобы всем отрядом записаться в добровольцы!

Вслед за его рукой поднялся целый лес. Джон немного помедлил, потом и его рука поднялась.

* * *

Дежурство в рубке 'Нового Ковчега' заканчивалось, и первый пилот Семен Джонсон был этому рад.

Он откинулся в кресле, сомкнул руки на затылке, потянулся с силой, так что хрустнули сухожилья. Посмотрел на часы. 'Скоро домой. А подарок на день рождения тестю так и не выбран. А завтра идти на юбилей...'

'Ди-и, ди-и, да-ра-ра' — Взвыл тревожно ревун. Пилот вздрогнул, руки упали, взгляд впился в мониторы.

На краю самого крупного засветилось несколько красных точек — космолеты аборигенов. Ревун затих, стало тихо, как в могиле. Двигатели приближающихся кораблей не работали, но искусственный интеллект идентифицировал их на фоне звездного неба и выстроил траекторию движения. На конечном участке она почти соприкасалась с орбитой Ковчега. 'Корабли аборигенов пытаются скрытно приблизиться, явно не с добрыми намерениями. Неужели нападение?' Сердце бешено заколотилось, первый пилот изо всех сил сжал кулаки, губы невольно прошептали:

— Fuck. Ты видишь это? — обратился к второму. Тот коротко кивнул.

— Интел, ошибки быть не может?

— Гарантия 95, 6 процента, — прошелестел голос искусственного интеллекта. Показалось? Нет? Но человек явственно услышал в голосе страх. Эмоции, в том числе страх за собственное существование были ему не чужды, — корабли тиадаров идут в режиме маскировки.

— Вот как... — последние сомнения исчезли, — Интел, Зеленый код!

Тысячи сигналов и приказов полетели по электронным системам — нервам 'Ковчега', поднимая пилотов космических кораблей и руководство 'Ковчега' по тревоге и предупреждая о нештатной ситуации, готовя межзвездный транспортник к бою.

* * *

Все случилось неожиданно и стремительно.

Утром Алексей зашел в гостиную-столовую. Он хорошо выспался и самочувствие было соответственное. Словно перед Новым годом или праздником Защитника.

На обеденном столе распространяла умопомрачительный аромат зажаристая картошка с грибами. Рядом, на тарелке поменьше, исходили пряным запахом влажно поблескивающие пупырчатые соленые огурчики, вперемежку со стручками горького перца. В животе забурчало, сглотнув голодную слюну, Алексей плюхнулся на привычное место за столом напротив головизора. Передавали старинный, чуть ли не из двадцать первого века, боевик. Мрачные типы в кожаных куртках гонялись друг за другом по пыльным улицам южного городка и стреляли в друг друга из пистолетов.

— Алеша, завтрак на столе, кушай, я — на смену. Чай нальешь сам! — улыбнулась мать и, устроившись на любимом кресле в углу, — Меня не трогать и при пожаре выносить первой!

Добродушная улыбка удивительно красила ее совсем не старое лицо.

— Ага, — кивнул Алексей, присаживаясь за стол.

Мать надела перчатки, на голову лег шлем виртуальный реальности. Комната исчезла, с обоих сторон вдоль стен зеленели бесконечные стеллажи с помидорами, между рядами с едва слышным шорохом суетились, ухаживая за растениями, роботы — она погрузилась в 'чудесный', 'очаровательный' мир теплиц. Еще спустя миг на краю поля зрения повисела иконка виртуального пульта, позволявшего отследить состояние каждого растения или подчинить себе отдельного робота или их группу. Растения и все связанное с ними и свою работу, она обожала. И уже год как собирала материалы для кандидатской по ботанике. Впрочем, такое отношение к работе было обычным на 'Ковчеге'.

Началась четырехчасовая рабочая смена. Все было, как обычно и вмешательства дежурного диспетчера теплиц — именно так называлась должность матери, требовалось редко, только при нестандартных ситуациях. Мамина вертикальная гидропонная ферма (с вертикальным многоярусным размещением насаждений) круглый год обеспечивала экипаж свежей зеленью. Для этого растениям создавались оптимальные условия: повышенное содержание углекислоты, примерно 0,5 процента, что на порядок больше, чем в земной атмосфере и, оптимальное освещение— в красном спектре с длиной волны в пределах 640 нанометра, что увеличивало урожаи вдвое-втрое.

Электрокоптер, на нем была закреплена камера, с которой передавалось изображение, едва слышно жужжа лопастями, полетел вдоль узкого прохода. Мимо проплывали бесконечные ряды с покрасневшим помидорами, дальше — влажно поблескивали посадки с зелеными пупырчатыми огурцами.

Изображение остановилось на особенно пышном огуречном кусте — экспериментальной посадке нового сорта, над которым она работала год. Ну и как ты, мой дорогой? — прошептали губы. Потом камера покрутилась, показывая куст со всех сторон. Все, вроде бы, хорошо.

Повернула за поворот и коптер завис в воздухе. Непорядок! Манипулятор робота застрял в стеллаже, глупая машина конвульсивно дергалась, то пытаясь вырвать и тогда полка опасно изгибалась, и машина замирала, то снова пыталась вырваться. Далеко, от теплиц, в гостиной-столовой, женщина всплеснула руками, повинуясь мысленному приказу, на помощь пришел другой робот, освободивший неудачника. Коптер поплыл дальше.

В общем все хорошо, но беспокоили мысли о завтрашнем собрании. У Александры Брежневой заканчивался годовой срок руководства группой диспетчеров, и она по секрету позвонила, что дескать следующей звеньевой будет предлагать ее — Гирей, как самую опытную и без пяти минут кандидата наук. Вот только лишних хлопот мне не хватало! Женщина тяжело вздохнула. Впрочем, она уже не первый раз тянула это бремя. На 'Ковчеге' считалось правильным, что руководителями низшего звена по очереди были сами работники.

Алексей наколол вилкой грибок и замер. В гулкой пустоте родительской пятикомнатной квартиры он опять вспомнил малахитовые глаза. Он мало чего боялся в жизни, а если и боялся, то умел победить страх. Но от мысли что эти глаза никогда больше не посмотрят на него с любовью, его охватывал страх.

Он отвернулся.

Неожиданно дурацкий боевик на экране исчез, на черном фоне заморгало сообщение: 'Внимание Зеленый код! Внимание Зеленый код!', одновременно затрясся от эсэмески телефон. Алексей вздрогнул, взгляд застыл, будто хотел разглядеть в глубине головизора нечто видимое только ему.

Мать сбросила шлем, ошарашенно хлопнула глазами. С беспокойством посмотрела на заставку на головизоре, потом тревожный взгляд замер на окаменевшем лице сына.

— Представляешь, меня выбросило из теплицы и вместо нее объявление: 'Зеленый код', Алешенька, что это значит? — прошептала настороженно. На ее памяти перерыва головещания и, тем более чтобы выбрасывало из виртуального пространства, ни разу не было.

Алексей с трудом удержался, чтобы не скрипнуть зубами. Что означает 'Зеленый код', он знал слишком хорошо.

— Мамуль мне срочно нужно на службу, — Алексей поднялся, скрипнул стул, — Извини.

В пронзительно-синих глазах мелькнуло чувство вины, но, он не имел права раскрыть, что означает 'Зеленый код'.

— А завтрак! — мать поджала губы и попыталась подняться, но Алексей шагнул к ней, мягко надавил на плечи, удерживая в кресле.

— Потом. Все потом, в отряде перекушу. Мам, ты следи за головизором, передадут дополнительные инструкции.

— Так что случилось то? Ты можешь мне сказать?

— Я сам до конца не знаю, знаю только, что меня срочно вызывают на службу.

Спустя пару минут, переодевшись и прихватив 'дежурную' сумку, метнулся на выход. В прихожей мать торопливо прикоснулась губами к остро пахнущей лосьоном щеке сына. Не оборачиваясь, он выскочил в дверь.

Женщина вздохнула и вернулась в гостиную. На экране и в виртуальном пространстве все также ползло таинственное сообщение и ей стало тревожно и муторно на душе, как у космонавта перед первой посадкой на новую, необъезженную как дикий мустанг, планету.

Поколдовала над сложным агрегатом, исходящим душистым кофейным паром. Налила. Время от времени бросая настороженные взгляды на надпись на экране, отхлебывала мелкими глотками из чашки.

Пронзительный, тревожный сигнал, казалось, пробирал до глубин души, она едва не поперхнулась, закашлялась, согнувшись. Кофе выплеснулось, на столе расплылась коричневая лужица.

Сообщение на экране поменялось: 'Внимание! Предупреждение рубки! Через десять минут, после предупредительного сигнала сиренами 'Новый Ковчег' приступает к маневру, в результате чего измениться направление псевдогравитации. Рекомендации: срочно закрепить тяжелые и хрупкие предметы, людям сесть в кресла или лечь в кровати и пристегнуться!'

Женщина несколько мгновений ошеломленно таращилась на надпись, потом судорожно сглотнула. Собственная, ставшая за двадцать пять лет родной квартира стала незнакомой и чужой. 'Что случилось? Почему Ковчег будет внезапно маневрировать? Такого ни разу за историю корабля не было! Но ответа не было...' Несколько секунд женщина выглядела беспомощной, но недаром она была вдовой и матерью космонавта. Ахнув про себя, опрометью заметалась по дому.

* * *

Скрытность в космическом пространстве — вещь принципиально невозможная.

Там всегда прекрасная видимость и отличные 'метеоусловия' и, на фоне охлажденного до 273,15 градусов вакуума, корабль, как не маскируйся, прекрасно виден в тепловом диапазоне за многие десятки миллионов километров. И никакая маскировка в радиодиапазоне не поможет.

Уточненные наблюдения и расчеты Интела нарисовали следующую диспозицию: к экватору 'Нового Ковчега', где не было лазерных батарей противометеоритной обороны, стремительно приближалась вражеская эскадра. Центр занимали четыре корабля аналогичные по размеру средним космолетам землян. С флангов по два малых и по одному сверху и снизу. Учитывая вооружение лазерным оружием и ракетами с термоядерными боеголовками — сила грозная.

Попытки связаться с атакующим флотом по радио и с использованием лазера ни к чему не привели. Тиадары высокомерно молчали.

Это ничто иное как нападение, закономерно решило руководство 'Ковчега'. Поговорку предков: Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути никто не собирался забывать! На полюсе колонизационного транспорта вспыхнули реактивные струи экстренно стартующих космолетов. Нечто подобное земляне предполагали и заранее модернизировали под военные нужды малые и средние космолеты, но сделать успели немного: установили электромагнитные пушки, зеркальную броню и оснастили в дополнение к ракетам, дронами-перехватчиками.

Прошло еще десять минут. Перед 'Ковчегом' выстроились, заступая путь эскадре Высших, малые и средние космолеты землян, зеркально-блестящие, полыхающие чистейшим, рожденным атомным распадом плазмы, пламенем. Построились в боевой порядок, аналогичный вражескому. Только сверху и снизу по два малых космолета. Контуры кораблей дрогнули, размылись, как искажаются очертания дальних предметов в жарком мареве пустыни, стали едва видны — эскадра выпустила плотные облака пыли — защиту от лазерных атак. Противники имели практически равное количество кораблей, но в тылу земной эскадры находился 'Ковчег' и когда он развернется шансы на победу у тиадаров станут нулевыми. Эскадра должна дать время межзвездному транспортнику, разворачивавшемуся крайне медленно из-за колоссальной массы и, соответственно инерции, время повернуться к вражеской эскадре полюсом, где расположены сверхмощные лазерные батареи. План был такой: атаковать врага, не подпустить, а если все же часть вражеских снарядов прорвется, их поразят противоракеты и дроны, запущенные с 'Ковчега'.

Здесь, далеко от центра системы, звезда Глизе 581 выглядела красной, ослепительно сверкающей точкой.

Едва локаторы агрессоров нащупали человеческий флот, их корабли увеличили скорость, стремительно сближаясь с земными.

Кормы человеческих кораблей, в свою очередь, озарились огнем раскаленной плазмы, двинулись навстречу.

Только в фильмах и виртуальных играх сражение в пространстве похоже на морские баталии эпохи наполеоновских войн и адмирала Нельсона, только в космических интерьерах. Огромные линкоры, выстроившись в параллельные колонны, обмениваются залпами из исполинских орудий, что-то горит и взрывается. На самом деле все гораздо прозаичнее и, от этого страшнее.

Космос взорвался: корабли тиадаров выпустили сотни, если не тысячи снарядов. Их было много, слишком много. И в тот же миг в пространстве расцвели десятки облаков, выпущенных дронами-постановщиками помех, прекрасных и разноцветных, от которых делалось холодно и тоскливо на сердце, в то же время и глаз не оторвать; радиоэфир взорвался диким шумом и воем — тиадары пытались заглушить радиосигналы человеческого флота. Ракеты и дроны, перехватчики, атакующие и другие, развернулись конусом, обращенным к земным кораблям раскрытой пастью хищника. Хаотично меняя траекторию, будто стая разъяренных ос, они ринулись навстречу досадной помехе — человеческому флоту, а корабли тиадаров расцвели направленными вперед плазменными струями — приступили к торможению. Слишком опасно находится поблизости от гигантского транспорта пришельцев — здесь вскоре расцветут рукотворные термоядерные звезды, а корабль взорвется миллионами и миллиардами осколков.

Эскадры сблизились на дистанцию половины световой секунды от 'Ковчега'.

Экипаж Машеры и Алексея, на корабле 3/бис, на котором они летали на 'Сияющий', занимал позицию на самом верху контратакующей формации человеческой эскадры.

Повинуясь мысленной команде, шлем Алексея затемнился, в виртуальном пространстве красными огоньками светилась эскадра вражеских кораблей. Приблизилась. Блестели противолазерной броней корабли. Они были красивы той особенной красотой ужаса и смерти, присущей совершенным творениям оружейников.

Сейчас придется убивать... это действительно страшно — быть массовым убийцей.

Но за спиной был 'Ковчег'. Решалась судьба не только экипажей космолетов: решалось жить или умереть всем людям: детям, старикам, женам и матерям. За 'Ковчег' и близких, ради выживания всех людей, он станет драться не на жизнь, а на смерть -ничего другого ему и не оставалось.

Вспомнил о Насте и маме, сердце болезненно сжалось. Как они там? Голова стала чистая и ясная, а гнев — спокойным, деловым. Добро должно быть с кулаками, а раковую опухоль режима Высших надо удалять беспощадно, чтобы это ему не стоило. Что думал бы скальпель, если бы был живым существом? Что чувствовал бы, омываемый горячей кровью и режа живое?

Усилием воли отогнал неуместные мысли.

— Внимание эскадре! Противник атакует! — зашелестел в наушниках преувеличено спокойный голос капитана 'Ковчега', — По вражеским кораблям, — и после паузы в стремительный удар сердца — огонь!

По спине Алексея пробежал неожиданный холодок, вздрогнул.

Палец коснулся сенсора пуск, элеватор провернулся, отправляя навстречу эскадре тиадаров ракету, корабль тряхнуло в жесткой конвульсии. И еще, и еще! Умные ракеты и дроны сами найдут врага.

Это вам за погибших ребят!

Злой, мстительный оскал исказил лицо до неузнаваемости, от нижней челюсти, наискось к скулам, дрожа, перекатывались желваки. Если бы мать увидела, то не поверила бы, что добрый и любящий сын может быть таким.

Выключил виртуальный шлем и посмотрел на друга. Тот почувствовал взгляд, повернулся. Алексей сквозь прозрачный пластик гермошлема — на случай разгерметизации корабля воздух откачали, увидел на бледном до синевы, словно у вампира, лице вымученную улыбку Знакомый до последней детали пилотажный отсек выглядел непривычным и чужим. Тревожно полыхали дисплеи на пульте управления, красным подмигивали огоньки диодов и что нервировало больше всего — лобовое стекло пялилось в людей беззвездной чернотой. Его, как и весь корабль, закрыли зеркальной броней.

Вдруг на нем вспыхнуло ослепительно-яркое пятно. Еще миг и сверхсолнечное жжение испарит броню.

Алексей не успел ни понять, что происходит, ни тем более отреагировать. Перегрузка навалилась стопудовой гирей на грудь, голову, живот, ноги — ИИ ударил в пространство коррекционными двигателями, меняя положение корабля. В глазах потемнело. Корабль, вопреки сложившемуся у многих мнению, не самое удачное место для мощного лазера: оно громоздко и требует отдельного реактора для запитки. А чтобы пробить вражескую броню, необходимо удерживать луч на месте секунды. Непростительная роскошь для молниеносного и маневренного боя в пространстве!

Спустя несколько мучительных мгновений перегрузка исчезла. Полыхнула красным надпись на мониторе: 'Лазерная атака! Корабль совершил маневр уклонения'.

— Черт! — прорычал сквозь зубы Алексей и облизал пересохшие губы — во рту железистый вкус крови. Ничего, потерплю!

Корабль вновь вздрогнул — из элеватора вылетела очередная ракета. Броня, закрывавшая стекло, медленно остывала. Лазерный луч проплавить ее не смог, но если бы удержался на корпусе пару секунд, то вскрыл бы корабль будто консервным ножом. Тело прошил короткий импульс страха, как удар под вздох.

— Доложить об обстановке на борту в порядке номеров! — перебивая треск помех, услышал в наушниках встревоженный голос капитана 'Ковчега'.

Алексей услышал напряженные голоса: корабли исправны и готовы к бою.

Враждующие стаи стремительных дронов и ракет встретились примерно на полпути.

Молниеносные схватки, где ускорения в десятки g, непредсказуемые траектории полета — все, чтобы максимально сблизиться и взорваться рядом с врагом или выпустить по нему облако разогнанной до космических скоростей шрапнели и, где нет места хрупкому человеческому телу и медленной реакции, длились миллисекунды.

В угольно-черном космосе расцвели новые, ослепительно-яркие звездочки. На них было невозможно смотреть незащищенным взглядом.

Дрон, получив в упор шрапнель от взорвавшейся ракеты землян, разлетелся облаком металлических и пластиковых осколков.

Дальше аппарат тиадаров прорвался к творению земного разума. Вспышка ярче тысячи солнц, испарила обоих врагов.

Пространство заполнилось поврежденными ракетами и дронами, кусками искореженного, безжизненного металла и пластика, облаками осколков.

Ничтожно малая часть секунды и выжившие творения человеческого и тиадарского ума несутся дальше. К враждующим эскадрам прорвалось не больше четверти аппаратов.

ИИ корабля включил электромагнитную пушку — ближний рубеж обороны. Миг и она ежесекундно, так, что транспортер едва справляется с подачей снарядов, отправляет навстречу врагу килограммы металла. Заградительный огонь невероятно плотный, но часть тиадарских дронов прорвется.

На мониторе замелькали цифры: 25..., 24..., 23... — обратный отсчет до момента, когда вражеские снаряды настигнут космолеты. Алексей сжался и посмотрел на товарища. Крупные черты лица обострились. На верхней губе выступили капельки пота.

За одно короткое мгновение Алексей почувствовал, как предательски выползший из глубин подсознания подленький страх заставил онеметь кончики пальцев и понял, что ощущал человек, грудью идущий на пулеметы, в упор полосующие свинцовыми струями. Прислушался к себе. Больше всего угнетала невозможность как-то повлиять на события. Сиди и жди броска кубиков судьбы. Чет или нечет. Жить или умереть. И тут на помощь пришел... стыд. Стыд что кто-то заметит позорную секундную слабость.

И тогда...

Страх быстро перешел в злость. А злость очистила мозги.

— Нет! Вот хрен вам это удовольствие доставлю! — выпалил неожиданно для самого себя.

— Что? — не понял Машера.

Алексей мотнул головой. Дескать не до разговоров сейчас.

'Ждать! А пока буду думать о другом'. И он заставил себя думать о другом. Возможно, сказалась свойственная ему методичность. Может быть, наоборот, это было позерство. Губы беззвучно зашептали:

Испытай, завладев ещё тёплым мечом

И доспехи надев, что почём, что почём!

Разбеpись, кто ты — тpус иль избранник судьбы

И попробуй на вкус настоящей борьбы

И когда рядом рухнет израненный друг

И над первой потерей ты взвоешь, скорбя

И когда ты без кожи останешься вдруг

Оттого, что убили его — не тебя

— Подходит шрапнель, — голос Машеры едва заметно дрогнул.

Крупная капля пота скатилась по лбу, отчаянно захотелось вытереть, но рука наткнулась на шлем.

О том, что к космолету близко прорвется ракета с ядерной боеголовкой даже думать не хотелось. То, что два поражающих фактора атомного оружия: ударная волна и радиоактивное заражение в вакууме не действуют, совсем не утешало. Того что осталось, более чем достаточно чтобы от корабля остались радиоактивные развалины.

Космолет тряхнуло, ударило по шлему, словно кувалдой, а дальше гулкая пустота.

Сознание включилось неожиданно. Рывком. Ему показалось что открыл глаза спустя миг.

Каждые несколько секунд включалось аварийное освещение; в красной полутьме он увидел непривычную, мрачную, пилотажную; в углу плавал кусок потолочного плафона. Понял — это он и упал на голову. Нда... Повезло, что не пробил шлем! На экране монитора горела цифра ноль, ниже бежали по экрану огненно-красные строки: 'Разгерметизация корабля! Внимание, Разгерметизация корабля!'

Краем глаза увидел шустро бредущего робота-ремонтника.

Коротко и тревожно взвыла в шлеме сирена, ударила по барабанным перепонкам. Затаил дыхание. Спустя томительно-длинный миг позади приглушенно грохотнуло, надпись на экране о разгерметизации корабля сменилась строкой: 'Герметические переборки опущены'. Алексей повернулся.

Включился верхний свет, тревожный 'стробоскоп' аварийного освещения исчез.

Несколько мгновений не отрывал взгляд от поблескивающего металлом люка, закрывавшего дорогу в вглубь корабля, потом судорожно сглотнул. По спине прополз холодок запоздалого страха.

Мысленным приказом включил виртуальное пространство, в глубине мелькали вспышки — значит эскадра жива и ведет бой! Он выключил его и повернулся к побледневшему товарищу.

— Ты как? — спросил надтреснутым голосом.

— Нормально, блин!.. — Машера посмотрел на Алексея. На юном лице темнела, стекая наискось через лоб, морщина. Отвернулся к пульту, — нас сильно задело?

На миг Алексей отгородился от мира, закрыл глаза. Нервы ни к черту. Не каждый день тебя расстреливают и это действительно страшно.

— Сейчас гляну.

Он повернулся к пульту, пальцы привычно пробежали по сенсорам, включилось тестирование систем космолета. Датчики пронизывали корпус, будто зерна спелый гранат, и ИИ уже установил какое повреждение получил корабль — разгерметизация кормового отсека. По монитору побежала надпись: 'Направлен робот-ремонтник. Ориентировочное время устранения: 10 минут'. Космонавты облегченно выдохнули. Алексей нервно щелкнул суставами пальцев. Пронесло. Отделались легко. Разогнанная до космических скоростей шрапнель могла превратить корабль в решето, а что могло произойти при попадании вольфрамовых шариков шрапнели в ядерное сердце космолета, не хотелось даже представлять.

— Внимание! — прошелестело в наушниках, — доложить о состоянии кораблей и личного состава.

Шрапнелью достались почти всем; огненный шар термоядерного взрыва полыхнул около одного из средних космолетов, расшвырял куски металла и пластика по пространству, экипаж погиб. Еще трое космонавтов получили ранения разной тяжести и двое погибли.

Гигантская туша 'Нового Ковчега' почти завершила разворот, остались считанные секунды до момента, когда в бой вступит противометеоритная батарея. Корабли тиадаров еще больше затормозили и начали по дуге разворачиваться назад, но поздно, катастрофически поздно. Теперь вражеской эскадре не позавидуешь.

Световыми клинками, подпитанными стационарной электростанцией тераваттной мощности, засверкали, пронзая пространство и нащупывая врагов, лазерные лучи колоссальной мощности. Корабли тиадаров замирали, недвижные; взрывались от внутренних взрывов, разлетались истерзанными кусками металла и пластика, мертвыми телами экипажей.

Избиваемые 'Ковчегом' тиадары погибли, но никто не дрогнул, и не замолил о пощаде. Что это, верность воинскому долгу? Ненависть к пришельцам? Или обреченность, потому что ничего другого им и не оставалось? Фатализм? Земляне не знали, но такое поведение невольно внушало уважение. Даже к врагу.

Победителям достались разной степени разбитости останки корабли, полторы сотни трупов и больше тридцати пленных — большая часть космического флота тиадаров погибла в битве у 'Ковчега'. Теперь земляне могли чувствовать себя относительно спокойно. По крайней мере в ближайшее время, пока аборигены не построят новые космические корабли.

Алексей вытянулся в ложементе и облегченно выпустил воздух меж стиснутых зубов. Улыбнулся облегченно, ранняя морщина, словно рубец, пробуравившая лоб, двигалась медленно и тяжело, будто задерживаемая изнутри тяжкими, скрытыми мыслями. На какое-то время не забыл, нет, — но отстранился от всего, что произошло за недолгие минуты страшного боя: гибель товарищей и страшные мгновения ожидания смерти. Хрупкая человеческая душа не могла сразу вместить и пережить так много и сейчас он испытывал обычное человеческое облегчение, что все закончилось благополучно.

* * *

Неизвестно откуда человеческий род приобрел такое качество как любопытство. Приверженцы христианства считают, что любопытство — наследие праматери Евы, атеисты — обезьяноподобных предков, но, как бы то ни было, любопытство свойственно всем. И особенно подросткам — оно для них абсолютно естественно.

Девятнадцать подростков: мальчиков и девочек, сбежали от Учителей и, несмотря на строжайший запрет, собрались в туннеле 'Ковчега', расположенном со стороны, откуда приближался флот тиадаров.

Космический бой. От одних этих слов веяло героизмом и романтикой. И так хотелось пусть не поучаствовать — для этого они еще слишком малы, хотя бы посмотреть собственными глазами. От этого дети чувствовали себя почти героями.

На мониторах, передававших изображение с поверхности 'Ковчега', засверкали первые, нестрашные звездочки термоядерных разрывов. Сначала слабые и малозаметные, они стремительно наливались плазменным огнем.

— Здорово, — восторженно прошептал Джонс Крылов — высокий для тринадцати лет блондин и с обожанием посмотрел на красавицу Хрисоню Польских, первую, тайную любовь. Собственно, и здесь он был из-за нее. Когда девочка сказала, что обязательно посмотрит, как наши бьют злых тиадаров, отказаться сопровождать он не мог. Это означало прослыть в девичьих глазах жалким трусом.

— Так их! Так их! — сжимая кулачки прошептала, от напряжения часто мигая, Хрисоня.

Все случилось слишком неожиданно и стремительно, и никто из детей даже понять ничего не успел.

Практически вплотную — в паре сотен метров от 'Ковчега' распустился ослепительный шар пламени, коснулся корабля.

В следующее мгновение участок каменной шкуры, прикрывавший туннель, смяло, растворило в плазме. Дети погибли мгновенно: испарились в адской температуре термоядерного взрыва, разбились об стены, превратились в куски окровавленной мертвой плоти. Могучая судорога дернула 'Новый Ковчег', тектонические волны прошли по пещерам и туннелям, сбрасывая вниз все незакрепленное и куски обшивки с потолков и стен, но конструкция корабля выстояла. Вокруг поврежденного участка с потолков упали герметичные двери, рассекая 'Ковчег' на участки, не давая воздуху уйти в открытый космос.

Спустя считанные минуты на месте пролома работали спасатели и ремонтные роботы. Двое суток, меняясь, люди восстанавливали каменный корпус корабля и разбирали завалы. Удалось найти тела десяти детей, остальные бесследно исчезли. Сто пятьдесят взрослых и детей получили лучевую болезнь разной степени тяжести. Еще тридцать два — травмы.

На следующий день на кладбище появилось девятнадцать свежих могил, девять из них пустые. Девятнадцать погибших подростков. Много это или мало? Для 'Ковчега' запредельно много — еще никогда не было таких больших одноразовых потерь и провожать детей в последний путь собрались все свободные от смен.

Посреди толпы, в звенящей тишине траурного митинга стоял, уронив седеющую голову, капитан 'Ковчега'. Несколько мгновений молчал, упорно не отрывая взгляд от земли под ногами. И только по нервному движению пальцев возможно понять, что он здесь, а не где-то наедине с собственными мыслями. В памяти стояла погибшая девочка. Личико гладкое, глазки, как два озерца. А тельце разорвано в клочья. В клочья...

Судорожно вздохнул. Поднял взгляд на небо. Чистое, ни единого облачка, и, кажется, его яркость и чистота пытаются согреть и жителей, и его. В него можно смотреть долго... но не сегодня.

Смерть не напугает. Если ты родился, то когда-нибудь умрешь. Это железное правило природы, но такая... сердце сжалось от боли.

— Не мы начали войну, — сказал с угрозой, — но мы закончим ее. Закончим победой! Нашей победой! — рявкнул что было сил и скрылся в молчаливой, потрясенной толпе. Говорить дальше он не мог. Эхо его голоса отразилось от стен пещеры и затихло только через несколько секунд.

Расходились ковчеговцы с хмурыми и решительными лицами. И вроде бы все как обычно — конец лета. В пещерах с природными биотами (исторически сложившаяся совокупность видов живых организмов, объединённых общей областью обитания (распространения)) склоняется к закату солнце, никогда не затихающий ветер несет едва уловимый запах чего-то металлического, смешанный с ароматом сырой листвы и прелых листьев. И все же что-то буквально висело в воздухе. Что-то злое и решительное.

На следующий день экипаж девяносто процентами голосов утвердил вариант действий: свергнуть власть Высших и договориться о передаче под поселение одну из необитаемых планет. За самоубийственный вариант возвращаться домой с пустыми хранилищами дейтерия проголосовали единицы.

* * *

После сражения прошла неделя. Два друга, два лейтенанта, остановились перед дверью кабинета командора, потом Алексей осторожно постучал и отворил. Командор, уткнувшись внушительным армянским носом в экран терминала, сидел за столом, за его спиной, занимая стену до потолка, белел экран. Ничего не изменилось. Даже куревом воняло по-прежнему.

Алексей, позади Машера привычно полубоком, чтобы не задеть слишком узкий для него проем, зашли. Командор поднял взгляд заблестевших глаз на посетителей и, неожиданно радушно улыбнулся. С тихим щелчком за спиной закрылась массивная резная дверь. Командор, вопреки собственным привычкам, поднялся с места и встретил на полпути. Раньше такой чести он удостаивал только 'стариков' с кем служил много лет. Алексей вытянулся в струнку:

— Здравия желаю! Лейтенанты Гирей и Машера по вашему... — произнес торопливо. Договорить не дал хозяин кабинета, он досадливо махнул рукой, отметая попытку доложить по уставу.

— Здрасте, здрасте, герои, — пробасил натужено-весело и протянул руку. Рукопожатие жесткое, мужское, — Хочу познакомить вас с кое-кем... хотя, — прищурился, — познакомить это неправильное слово, вы его прекрасно знаете.

Дверь в комнату отдыха открылась, в темном дверном проеме возник тиадар в сером комбинезоне с гербом Тайрако на груди и огромными на свету глазами. Над правым плечом блестела рукоять меча.

Тиадар, вооруженный, здесь, на 'Ковчеге'? Машера с угрожающим видом шагнул вперед. Алексей отшатнулся, но в следующее мгновение узнал Ойе и высоко вскинул брови. Пленному инопланетянину вернули оружие, пусть и холодное? Он что, заслужил полное доверие? Нет... он вроде парень неплохой, но...

— Здравствуйте достойные Алексей и Юрий, — тиадар церемонно склонил голову.

Машера замер, космонавты недружно поздоровались, а командор, наблюдавший с насмешливой улыбкой, вернулся в кресло и сделал широкий жест в сторону стола:

— Присаживайтесь.

Юные лейтенанты и тиадар устроились за столом. Командор довольно долго молчал, глядя на людей каким-то оценивающим взглядом.

— Ну что, молодежь, как служба? — могучие руки командора, невидимые под столешницей, сжались в кулаки.

— Все нормально, товарищ командор, без происшествий, — осторожно ответил Алексей.

Командор кивнул, словно решая что-то важное для себя, задумчиво посмотрел в лица посетителей. Они пришли в отряд жизнерадостными юнцами, а сейчас перед ним молодые мужчины, прошедшие сквозь животный страх смерти, гибель товарищей и все-таки добывшие победу. И лица тоже поменялись — скулы обтянулись, взгляд повзрослел, приобрел цепкость, и вообще в каждом отчетливо проявилось нечто волчье.

Один чуть ниже среднего для ковчеговцев, метр девяносто — девяносто пять, роста; мускулистый крепыш, необыкновенно широкий в кости, с кирпично-красным, будто налитым солнцем лицом, огненно-рыжими волосами и веснушками, собравшимися возле носа в настороженной гримасе. В облике чувствовалась необыкновенная сила.

Второй, пониже ростом, казался хрупким на фоне приятеля, вот только взгляд холодных пронзительно-голубых глаз, да ранняя морщина, пугающая отчужденность, которая перечеркнула по-юношески гладкий лоб, говорила, что не так прост этот юноша. Дважды участвовал в бою и пережил слишком много для своего возраста.

Как похож на отца, — привычно отметил командор. Защемило в области сердца. Украдкой потер грудь. Отдаться на растерзание врачам и лечь на омоложение? Нет не сейчас — две недели не смогу выделить. Как закончим с Высшими — тогда...

День был выходным, поэтому срочному вызову Алексей сначала удивился, потом торопливо перебрал события последних дней. Вроде бы ничего 'криминального', что могло стать поводом для разноса не было. Так ничего и не вспомнив, собрался, спустя пять минут торопливо поцеловал маму в щеку и выскочил на палубу, хлопнула, закрываясь дверь.

Добирался на метро. В вагоне почти пусто. Негромко беседовали два благообразных старика, в противоположном углу вагона, спиной к входу, стояла девушка.

Он сразу узнал Настю и на миг оторопел. Позади плотоядно чмокнув, закрылись двери, лицо парня осветилось робкой улыбкой надежды. Алексей метнулся к девушке, развернул за плечи к себе, и замер. Перед ним — незнакомка, на несколько лет старше. Идеально совпадало все, любимая одежда, фигура и огненно-рыжие волосы, вот только не Настя. На лице парня последовательно пробежали непонимание, растерянность и смущение.

— Что вы себе позволяете, молодой человек? — ошалело и негодующе произнесла девушка и сбросила руки с плеч.

— Извините, ради бога извините, обознался — помертвевшим голосом произнес Алексей. Под негодующим взглядом девушки торопливо отошел. Настроение непоправимо испортилось.

В коридоре у приемной столкнулся с Машерой. Приятели перекинулись парой слов — Машера тоже не знал, зачем вызвали. Миновали робота-секретаря, тот знал об вызове и сразу пригласил к командору, подошли к двери...

— Не хочу юлить вокруг да около, я человек прямой... — медленно, будто сомневаясь в том, что говорит, сказал командор и потер квадратный, выбритый до синевы подбородок, — Поговорим не как начальник и подчиненные, а как соратники. Согласны? — несколько секунд пристально вглядывался в собеседников.

— Так точно, — ответили почти синхронно.

Поведение обычно бесцеремонного и нахрапистого командора шокировало. От такого поведения командора Алексею ему стало немного не по себе. Он настороженно посмотрел в горбоносое лицо начальника.

— Инферно... клянусь, красиво назвал, в точку. Теперь кроме как принять бой с правителями Тиадаркерала, выхода нет! — хозяин кабинета оценивающе посмотрел на парней и озабоченно нахмурился, краешек твердых губ дрогнул, что как знал Алексей, означало у него крайнюю степень волнения. 'Железный' командор нервничал.

— Нам нужны координаты военных баз режима Высших, их складов оружия массового уничтожения, их космодромов и информационной инфраструктуры. Но получить их методами космической разведки в приемлемые сроки невозможно. Да и не факт, что сумеем выяснить расположение всех. Ваш бывший пленник, а ныне наш друг тиадар Ойе, — продолжил новым, негромким голосом, — согласился на сотрудничество и рассказал много ценного... и главное, что старейшины клана Тайрако устали от режима Высших. Так что у нас общий враг и мы можем надеемся на союз и получение информации.

— Понятно, товарищ командор — произнес Алексей, — а при чем здесь мы?

— Не против если закурю? — хозяин кабинета вопросительно посмотрел на приятелей, потом взгляд вильнул.

— Никак нет — коротко глянув на товарища, кивнул Алексей. Все больше было понятно, что решительный и принципиальный командор сконфужен и тянет время. К чему бы это?

Командор достал из кармана вскрытую пачку, из стола появилась, сверкнув хрустальными боками, чистая пепельница. Подчеркнуто тщательно раскурил сигарету, с видимым удовольствием пыхнул несколько раз ароматным дымом, тонкая, затянутая кондиционером струйка бесследно пропала под потолком. Несколько секунд понаблюдал за недоумевающими друзьями суженными глазами. Будучи человеком прямым и резким, он не любил долгих прелюдий. Недокуренная сигарета ткнулась в пепельницу. И, не успел табачный дымок развеяться, произнес небывалым, смущенным тоном:

— Вот что. Если попытаться связаться с кланом Ойе или отправить аватаров (управляемый человеком антропоморфный робот), на контакт старейшины пойдут вряд ли. Скорее всего решат, что это провокация, да и велик риск перехвата радиопереговоров. Необходима личная встреча.... Увидят землян вживую, поверят. Совет 'Ковчега' обсудил это и от его имени я предлагаю вам отправиться на планету и стать нашими послами. Риск велик, но это единственный способ избежать напрасных жертв.

Алексей недоуменно посмотрел на командора и хотел что-то сказать, но тот поднял ладонь, пресекая попытку.

— Я предлагаю вам, обоим, отправиться для переговоров на Тиадаркерал. Я не приказываю... мне нужны добровольцы. Ойе будет проводником.

Алексей покраснел от прилившей к щекам крови, взгляд затуманился. Он даже про утренний неприятный случай забыл.

— Это действительно так нужно 'Ковчегу?'

— Да. Очень. Наш гость, — командор кивнул в сторону тиадара, взгляд, остановился на лицах подчиненных, заледенел, — согласился проводить послов к старейшинам клана, но при условии, что это будете вы. Вы оба.

Справа засопел набычившийся Машера.

Сердце у Алексея забилось так, что на шее запульсировали жилы. Пальцы машинально забарабанили по столу. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль о героическом отце, но не это главное. 'Ковчег', экипаж... За них голову открутит и скажет, что так и было!

— Я согласен, — сказал решительно, губы сжались в узкую злую строчку, посмотрел в глаза товарищу, — А ты?

Машера настороженно посмотрел на тиадара, потом скривился.

— Риск, риск, — пренебрежительно пробасил, — В конце концов служба космонавта — это сплошной риск! А если риск неизбежен, но необходим 'Ковчегу', так давайте рискнем. Какая разница, где рисковать, — в сражении, в космосе или на этом, как его... Тиадаркерале? К тому же, я тебя как одного отправлю? Нее... За компанию даже жид повесился! Конечно, согласен.

Алексей благодарно кивнул, хотя и не сомневался в ответе товарища. Посмотрел на командора, лицо командира расплылось в слабой улыбке, отчего вокруг глаз возникло множество лучистых, мелких морщинок.

Несколько мгновений Алексей сомневался, потом юношеское любопытство взяло верх:

— Слушай, а кто такие эти жиды?

— Не знаю, но цитата красивая, из книги какой-то. Не помню какой.

Риск? Да черт с ним! Но можно ли доверять тиадару? — подумал Алексей. Не завлечет ли в ловушку? Ответа на эти вопросы он не знал... хотя за несколько дней общения, о пленнике у него сложилось благоприятное впечатление.

— Разрешите обратится к нашему... — немного замялся, потом выбрал нейтральное, — гостю?

Командор кивнул.

— А почему ты хочешь, чтобы послами были именно мы? — Алексей пристально смотрел в круглые, собачьи, глаза инопланетянина, пытаясь понять его странные на человеческий взгляд эмоции, — И почему мы должны доверять тебе? Мы чужие, а Высшие одного с тобой биологического вида. Разве ты не обязан защищать свою расу?

Тиадар, изображавший собой каменную статую, прижал звериные уши.

— На мне долг крови перед вами, достойные. И вам я доверяю, — тиадар окинул друзей бесстрастным взглядом, в котором Алексею почудилась тщательно скрытое, сильное чувство и продолжил нарочито спокойно, размеренно, — Тайрако убили многих для Высших и служили им верно, а они не дали в ответ ничего, кроме презрительного молчания и смертей. Это не принято говорить, но придется... — тиадар прикрыл глаза, из горла вырвался звук, похожий на рычание, глаза со странными, вертикальными зрачками открылись. Заповедь Кодекса наемников гласила: следует взвешивать каждое слово и неизменно задавать себе вопрос, правда ли то, что собираешься сказать? Прислушался к себе. Да, в словах нет презренной лжи, — Мой брат родился без разрешения. За это Высшие убили его и отца, а мать сожгли на глазах всего клана. А я... выжил только благодаря братьям по клану. Кодекс наемника гласит: по жизни надлежит идти с ясным осознанием того, что надлежит делать и что унижает достоинство. Я говорю — в том, что совершают Высшие, нет чести, а только невинная кровь, за которую они должны ответить. Так думают многие ... Я пожил у вас, посмотрел вашу историю и многое понял. В вас есть честь и воинский дух, в дружбе с вами нет бесчестья...в службе Высшим...есть. И я сделаю все, чтобы вы дошли до наших старейшин и пусть порукой в моем обещании будут боги!

— Ну вот видите, — развел руками командор и откинулся в кресле, — уперся и не в какую.

— Месть, — задумчиво прогудел Машера, — Месть, — повторил, будто пробуя это слово на вкус, — А почему тогда завербовался на космолет?

— Никто из Тайрако не любит Высших, достойные, но служить — это путь наемника, отказаться — немыслимо. К тому же жена хочет разрешение на ребенка. Чтобы получить его пришлось подписать контракт с капитаном корабля. Он погиб, и я свободен от обязательств. И здесь нет нарушения Кодекса, — тиадар помолчал, глаза не отрывались от внимательных лиц людей, — и еще, у нас есть легенда о Праведном Королевстве, где не убивают, где все, по справедливости, и всего у всех вдосталь. У вас именно такое королевство, я хочу, чтобы и на Тиадаркерале было Праведное Королевство.

Тиадар, внимательно посмотрел на спасителей и одобрительно прикрыл глаза. Согласны на смертельный риск ради клана. Хорошие воины в клане 'Ковчег', правильные.

Командор слегка усмехнулся, продолжая не отрывать внимательных глаз от подчиненных.

— Ну что, все выяснили? — парни кивнули. Он прикоснулся к сенсору на столе, на стене позади высветилась подробная карта Тиадаркерала. Большую часть поверхности планеты окрашивали в тревожный красный цвет взаимно пересекающиеся зоны. Крутанулся в кресле.

— Смотрите. Это — в руке блеснула лазерная указка, яркий световой 'зайчик' обвел окрашенные участки, — районы под наблюдением орбитальных или стратосферных сателлитов.

— Здесь — указка сдвинулась к пульсирующей красным точке на карте, обернулся, — город клана Тайрако. Космолет в режиме невидимости доставит вас на орбиту Тиадаркерала. Сядете здесь, — указка, словно рапирой, ткнула в район, отделенный от города Тайрако нешироким заливом, раскрашенным синим, — здесь сателлиты не контролируют поверхность.

Командор повернулся к будущим путешественникам.

— Ваша задача вступить в контакт со старейшинами Тайрако и вручить им аппаратуру связи. Эксперты утверждают, что переговоры по ней перехватить невозможно, но будьте готовы самостоятельно донести до Тайрако наши предложения. Завтра к девяти часам явитесь в Высшую Школу, будете готовиться к экспедиции. На проходной вас будут ждать, — командор поднялся, давая понять, что встреча закончена.

Командор первым протянул руку. По очереди пожал приятелям и напоследок пожелал:

— Удачи, и до свидания!

Проводил людей и тиадара взглядом. Захлопнулась дверь, командор в единый миг превратился из грозы отряда, матерого и могучего, в усталого и немолодого мужчину, смертельно уставшего от непростых событий последних недель. Набрал на телефоне номер капитана корабля. Они дружили с юности и наедине были на 'ты'. Авакянц доложил, что мальчишки согласны и с посетовал: не слишком ли они молоды и неопытны для такой сложной миссии? На это капитан возразил: ничего, опыт приходит со шрамами! Все равно другого варианта у нас нет. А молодежь у нас хорошая. Как дрались с Высшими?! И ни один не струсил!

— Ни опыта, ни закалки житейской — жизнерадостные щенки! А мы их...— вдруг повысил голос Авакянц и нервно щелкнул суставами. Краешек стальных губ дрогнул.

— Щенки? Кто угодно, но только не щенки. Скорее молодые псы, которые уже попробовали крови.

— Знаешь все понимаю, но все равно на сердце неспокойно, — глухо, надтреснуто произнес Авакянц, — Тяжело... Мамой клянусь тяжело... Чувствую себя словно отправил на смерть... Лучше бы сам... Сам с ними полетел или, лучше, вместо них.

Командор густо побагровел, отвернулся.

— Сергей не понял? Я не узнаю железного командора! А ну ка соберись! Соберись я сказал и даже думать не моги! Ты нужен мне здесь! Кто флот готовить будет к походу?! Я один? Считай, что это приказ, командор!

Авакянц помолчал, упрямая квадратная челюсть слегка дрогнула, потом устало ответил:

— Есть товарищ капитан...

Мама Алексея на изумление спокойно восприняла известие о новой рискованной экспедиции. Возможно, потому, что в опасности находились все ковчеговцы, а сын был не менее упрям чем его отец. Слезы лились ручьем, в конце концов, успокоилась, но взяла с сына обещание быть максимально осторожным.

Глава 7

Ночная земля слабо светилась на экране тепловизора и стремительно приближалась. Справа ярко сверкала гусеница реки.

Несильный, ожидаемый с томительным нетерпением удар снизу, несколько толчков качнули пристегнутых к креслам космонавтов.

Алексей облегченно выдохнул и повернулся к товарищам: тиадару Ойе и Машере, криво улыбнулся:

— Прибыли! — коснулся сенсора пульта спускаемой капсулы и опустил тонкий усик микрофона шлема к губам, — 'Космос -1', я — 'Космос -3' приземлился благополучно. Есть информация обнаружили нас или нет?

— Принял, приземлились, активность передачи данных с стратосферных сателлитов обычная, повторяю, обычная, как понял, 'Космос — 3'?

— Принято, — пальцы Алексея привычно набрали команду активации мысленного управления.

Огромный купол парашюта, парусом надувавшийся на ветру, начал съеживаться, затягиваться в капсулу, цвет брони изменился, контуры капсулы поплыли. Уже с десятка метров она стала невидима. Чудо-материал брони не отражал свет, а обводил вокруг защищаемого объекта. При этом и в радиодиапазоне аппарат был незаметен.

Над капсулой поднялась микрокамера, закрутилась. Земной десант высадился в северном полушарии в средних широтах планеты, приблизительно там, где на Земле располагается Крым. В разгаре короткое местное лето. На мониторе, словно на экране голографического телевизора, пролетела обширная равнина, залитая волшебным серебром отраженного света Футэива — газового гиганта, вокруг которого вращалась планета, резкие, глубокие тени от камней и кустов. Дальше невысокие холмы, заросшие древовидными растениями, издали похожими на привычные людям сосны, с другой стороны широкая долина с узкой лентой спокойной реки, рябь на воде отсвечивала мягким блеском серебра. На 'Новом Ковчеге' было много прекрасных уголков, но по сравнению с первобытным буйством окружающего ландшафта они были подобны грубому наброску дилетанта по сравнению с картиной гениального художника.

— Красивая планета, — прошептал Алексей и восхищенно покачал головой, — Жаль, что занята.

Мысленно приказал включить наружные микрофоны. Тишина, нарушаемая едва слышным шелестом инопланетных растений на ветру, про которую не хотелось даже думать: мертвенная.

Камера поднялась вертикально вверх. В как на грех безоблачном небе — огромный желто-серый диск, размером с хоккейное поле. Нависает вот-вот обрушится на голову, сомнет хрупкий аппарат людей. Диск был покрыт туманными параллельными полосами, а немного ниже полюса красовалось круглое алое пятно. В отдалении от гиганта, где его свет не затмевал звезды, яркие узоры чужих созвездий. Немного подальше багровым алмазом средней величины светился второй земноподобный спутник Футэива.

Сердце заколотилось будто горошина в детской погремушке. Внезапный спазм сжал горло. Вокруг не надежные стены и потолки родного 'Ковчега', а открытое небо с гигантом Футэива. Совсем незнакомое небо. Было страшно, было очень страшно.

— Черт! — прошептал едва слышно.

Врачи называли боязнь открытого пространства мудреным словом агорафобия. Сжал влажными пальцами колени и мысленно призвал себя храбриться. Глубоко вдохнул, выдохнул, как учил инструктор — если это работает на виртуальном тренажере, то должно сработать и сейчас. Горло отпустило. Все же тренировки давали о себе знать.

— Предлагаю провести разведку местности днем. Как считаете?

— В степях водится сухопутный крокодил — очень живучая тварь. И опасная. Охотиться ночью, — медленно произнес Ойе, словно сомневаясь в том, что сказал.

Алексей был отъявленным авантюристом, но одно дело осознанный риск и совершенно другое безрассудный.

— Значит решено — ложимся спать. Капсуле контролировать периметр сто метров, при попытке проникнуть объекта массой больше сорока килограммов, будить экипаж! — произнес хрипло Алексей и вопросительно посмотрел на Машеру — тот кивнул.

— Принято контролировать периметр сто метров, — ответил безликий машинный голос.

Алексей лежал на превратившемся в кровать кресле из наномассы и думал о 'Ковчеге', о всем экипаже. О том как сложится судьба Человечества на Глизе 581. Ночь тянулась невыносимо медленно — нервы дрожали как струны. Все же для одного человека всего случившегося многовато, наконец под утро тихий шелест ветра погрузил душу в забытье: медленно текли мысли; неспешно сменяя одна другую, проходили в памяти картины прошедших времен и длинной чередой шли давно прошедшие события и люди... Будто текла оттуда, из прошлого, огромная река меняющихся с каждой секундой событий, лиц и одежд. Уже на грани сна пришли воспоминания о событиях последних трех недель.

Две первые — посветили подготовке к рискованной экспедиции. Время с раннего утра до ночи с краткими, только на сон и короткий отдых вечером перерывами, заполнила учеба: бесконечные занятия по конструкции, правилам эксплуатации спускаемого аппарата и сверхлегкого вертолета, сменяли тренировки на виртуальных тренажерах. После — изучение правил выживания в дикой природе и стрелковое дело. Дважды ездили в отдаленную пещеру, переоборудованную под стрельбище, где тренировались в стрельбе из автомата АК-386.

Еще до того, как рука Алексея коснулась прохладного пластика цевья — он уже знал— вот оно. Мое! Видимо тяга к оружию заложена в каждом представителе сильного пола на генном уровне.

Красавец АК-386 — отдаленный потомок автоматов легендарного семейства Калашниковых был вершиной оружейной мысли конца двадцать первого века. Легкий, весом всего три килограмма, автомат снаряжался магазином на 120 безоболочных патронов, смертельно опасных на расстоянии до километра. А смонтированный на стволе гранатомет забрасывал гранаты на 200 м.

После стрельб, вопреки логике, Алексей почувствовал себя гораздо увереннее и спокойнее.

После занятий сил оставалось доползти до спальни и уснуть мертвым сном. Вместе с молодыми землянами, к их удивлению, занимался тиадар Ойе. Он же учил приятелей истории, традициям тиадаров и устройству государства Высших. Он показал себя верным товарищем, хотя и помешенным на вопросах чести. И отношение молодого землянина к тиадару невольно менялось от недоверия к приязни.

С другой стороны, черт побери, даже в человеке не всегда легко разобраться. А тиадары были 'чужими'. И не удивительно, что Алексей многого не понимал в Ойе, как не понимает и до сих пор. Например, чем тот руководствовался в поступках, его этикой...

Алексей терялся в догадках.

День потратили на изучение тяжелого боевого костюма — наследника эры Темных веков, защищавшего от стрелкового оружия и способного обогреть в холод, а в жару-охладить. Шлем из комплекта костюма, мог выполнять функции бинокля и одновременно — прицела. Десантник в костюме благодаря встроенным искусственным мышцам был сильным словно Геракл, а композитная броня делало неуязвимым, как древнегреческого Ахилла.

После краткого, двухдневного отпуска, средний космолет, переоборудованный летать в режиме невидимости, доставил землян на орбиту Тиадаркерала. Спускаемый аппарат, замаскированный под крупный метеорит, ворвался в атмосферу планеты за пределами зон контроля атмосферных сателлитов...

Из мира сновидений выплыл одним рывком, как выныривает из сумрачных глубин океана на поверхность ныряльщик. Открыл затуманенные глаза, моргнул, сощурился от золотых лучей поднимающегося из-за горизонта солнца. От светофильтров в иллюминаторе в капсуле стоял золотистый полумрак. Чуть слышно потрескивали, перемигиваясь зелеными огоньками приборы. Из мрака проступал пульт управления, и товарищи по трудной миссии, бессовестно дрыхнущие в креслах. Алексей посмотрел на экран телефона: половина седьмого. Укоризненно покачал головой.

— Подъем! — произнес громко, — Подъем, засони. Нас ждут великие дела, господа мушкетеры!

Пока товарищи подымались — Машера позевывая а Ойе вскочил, будто и не спал, проделал несколько гимнастических упражнений и почувствовал, что окончательно стряхнул сонную одурь, в рот отправилась капсула с мицеллином — нанотехнологичным препаратом, уничтожающим чуждые земному организму бактерии и вирусы. Из крепления рядом с ложементом в руки перекочевал автомат, отжал кнопку предохранителя.

Первый выход на чужую планету. Сердце забилось быстрее, тяжелые удары эхом отдавались в ушах. Ну что же... Вот он, момент истины... Его просто распирало от жажды действия. И ни капельки страха, только адреналин долбил по нервам. Порву всех в клочья!!!

— За мной... — палец коснулся сенсора выхода на пульте.

Бронированный люк бесшумно скользнул в сторону, открывая путь на поверхность далекой планеты, в нескольких световых годах от Солнца. В капсулу задул ветерок, легкий и вольный, какой бывает только в степи, неся с собой буйную смесь странных, не похожих ни на что ароматов. Остро пахло чем то мятным, сладковатым, похожим на запах всех цветов и не похожим на ни один из них в отдельности. Шумели степные травы, закружилась голова — возможно от избытка кислорода, а возможно от дурманящих запахов. Впрочем, скорее всего это сказывалось действие только что принятого мицеллина. Облака на небе шли низко — взъерошенные, по летнему светлые, белоснежные. Солнце, размером с чайное блюдце, нависло над горизонтом. Хотя звезда Тиадаркерала меньше и холоднее Солнца, зато расстояние до нее намного меньше и зрительно она казалось крупнее.

Алексей перехватил автомат правой рукой, глубоко вздохнул, перегнулся через край люка и коснулся рукой густой зеленой травы на той стороне. Ступить на почву чужой планеты без скафандра как-то даже не боязно, а странно. Итак, они первые из землян, кто ступит на почву Тиадаркерала. В голове смешались обрывки фильма с историей космонавтики — и знаменитое гагаринское: 'Поехали' и 'Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества' От таких мыслей становилось жутковато, и озноб пробегал по спине — как в тот раз, когда впервые вылетел на самостоятельное дежурство.

Три осторожных шага вперед, опустился на колено, ствол оружия перед собой. Застыл, настороженно осматриваясь, и вслушиваясь. На одни глаза надежды мало, тут и уши необходимо задействовать и все остальные органы чувств. Все как учили.

Никого и ничего опасного вокруг. И никакой, слава богу, агорафобии.

Ойе на миг по-собачьи обнажил клыки -жест аналогичный человеческому качанию головой и выпрыгнул наружу. Замер на расстоянии вытянутой руки, с автоматом нацеленным вдаль, по колено в густой траве. Следом шагнул Юрка, приготовился к бою.

Алексей с неожиданной неприязнью посмотрел на деревья на ближайшем холме. Небо, облака — это походило на Землю, но деревья чужие — стволы их закручивались суживающейся кверху спиралью. Густая листва имела неопределенную окраску — не то зеленую, не то синюю, не то черную.

Утро продолжилось обычной суетой. Они вернулись в капсулу и позавтракали привычным сухпаем: выдавили из тюбика три горки желтоватой массы, она зашипела, собираясь в комки. Спустя пару мгновений в пластиковых тарелках лежали вполне нормальные и сдобные булочки. Из другого тюбика появились среднего размера куски хорошо прожаренного мяса. Запили из фляги соком, экономно и вкусно.

В семь утра люди и тиадар снова вышли наружу. Алексей вытащил из кармана разгрузки телефон, набрал команду, грузовой люк капсулы бесшумно распахнулся. Внутри в гнездах, выстеленных металлизированной тканью, лежали четыре тяжеленых бруска наномассы.

Ойе охранял, а земляне вытащили их наружу и поставили на грунт, один на другой. Новая команда с помощью телефона.

Бруски, будто живые, стремительно потекли вниз, вверх, вширь, меняя форму и сливаясь. Несколько секунд бурления и перед космонавтами стоял летательный аппарат: на земле покоился пилон с шасси в виде трех опор, образующих внизу пирамиду; из верхней части пилона росла хвостовая балка, еще выше несущий двухлопастной винт с двигателем с легким аккумулятором и конвектором, принимавший любую органику и преобразовывавший ее в спирт а тот в свою очередь в электроэнергию; из нижней части пилона росли кресла. Сверхлегкий, практически бесшумный вертолет, приводимый в движение электрическим мотором, развивал скорость более 100 километров в час и поднимался на высоту до 2-х километров. Эти свойства превращали его в идеальное средство для быстрого и скрытного перемещения. В заключение вертолет обернули чудо-материалом, с такими-же свойствами, как и броня спускаемой капсулы. Вертолет исчез, даже с расстояния десятка метров видны только туманные контуры.

Багажник вертолета доверху забили боеприпасами, сухими пайками, приборами, и самое главное, аппаратурой связи для старейшин Тайрако, Алексей устроился в кресле пилота, его товарищи — пассажиров.

Коснулся сенсора на пульте, над головой едва слышно зашелестел мотор, винт со слабым гулом завращался, спустя пару секунд превратился в прозрачный, едва слышно жужжащий круг.

— Взлетаем, — бросил товарищам и опустил забрало шлема.

Нажал на рычаг управления, земля дрогнула и нехотя провалилась вниз — ощущение, будто поднимаешься в скоростном лифте. Аппарат завис над капсулой.

Алексей достал пульт ликвидатора, нехотя нажал на сенсор — уничтожать надежную машину, доставившую на планету и давшую приют на ночь было жалко. Капсулу охватило яркое белесое пламя, спустя считанные секунды в степи остался лишь круг выжженной до каменной твердости почвы.

Вертолет, чуть-чуть накреняясь набок, заложил глубокий вираж и понесся на высоте десятка метров в сторону океана, в одно мгновение, набрав крейсерскую скорость.

Над горизонтом неторопливо подымалось сияющее яблоко солнца. Воздух, пропитанный ароматами горячих от солнца трав, с едва слышным свистом обтекал изогнутое лобовое стекло. Неслась навстречу бесконечная равнина, нетронутая рукой разумного существа, заросшая вольным, красно-желтым густотравьем, с невысокими холмами, редкими тихими реками и зелеными островками рощиц из десятка — двух деревьев, издали напоминающих земные пальмы. Слева пролетело громадное стадо мирно пасущихся травоядных, издали похожих на земных быков, только с пушистым хвостом, впору лисе, скрылось позади.

Трудно представить и еще труднее передать ощущения людей, всю жизнь проведших в замкнутом мире 'Ковчега' и ввергнутых в первозданный мир, словно не процветали здесь когда-то огромные города, не колосились тучные поля, не бродили бесчисленные стада домашних животных — огромные территории вернулись к первобытному состоянию, где лишь изредка встречались поселения диких — такой, возможно, была Земля тысячу лет назад. Великолепно было все, если только не думать о цене, уплаченной за это — гибель девяноста процентов разумных и жесточайший, кровавый контроль Высших за рождаемостью.

Подлетели близко — рукой дотянешься, и несколько минут парили рядом две большие птицы, недоуменным клекотом провожая нового собрата по воздушному океану. Схожие условия жизни сотворили их удивительно похожими на земных орлов, но вблизи различия заметны — природа Земли не знала бесклювых птиц.

И все же, и все же, он наслаждался полетом — молодость беспечна и ей не свойственно задумываться о драмах давно прошедших дней. Ты бесшумно мчишься, почти в невесомости, в комфортабельном кресле пилота, будто король на троне — удобно, комфортно и смотришь внизу потрясающие эффектное кино. Это настолько здорово, что сидевший где-то глубоко внутри червяк страха перед открытым пространством окончательно исчез.

— Летим! — вырвался из груди Алексея восхищенный и счастливый крик.

Машера, который в силу характера настороженно оглядывал горизонт, первый заметил далекие вспышки. Несколько мгновений всматривался.

— Смотрите! Там! — вытянул руку, напоминавшую размерами медвежью лапу, — Что это? Взрывы? Там воюют?

Алексей мысленно приказал шлему приблизить картинку, и увидел похожие друг на друга как близнецы многоэтажки, устремившихся вверх, подобно растопыренным пальцам чьей-то гигантской руки. Стены их были серыми, совершенно гладкими, и слепыми — наружные оболочки гигантских ульев затерявшегося в степи городка. На их фоне какое-то мельтешение и взрывы. Несомненно, взрывы!

— Обычное дело. Один из Великих Домов отбирает производственный комплекс у другого, — негромко сказал Ойе, — Помните, я рассказывал про Великие Дома? Они воюют, а городок ждет кому достанется.

— Да, помню, — ответил Алексей а Машера кивнул.

Великие Дома представляли собой вертикально-интегрированные холдинги, владеющие на обоих континентах планеты разнообразными производствами и активами: от добычи и переработки сырья до банков, контор искусств и прочего. Каждым из них владела и управляла одна из семей Высших. И ближайшим аналогом Домов из истории Земли были транснациональные корпорации двадцатого-двадцать первого века, но были и коренные различия.

Великие Дома, благодаря монопольному владению дубликаторами, представляли собой автономные экономические кластеры и обеспечивали себя почти всем необходимым самостоятельно, без помощи других Великих Домов. Между собой торговали только натуральным продовольствием, компьютерными программами и сырьем. Другим отличием были взаимоотношения между Великими Домами. Подобно феодальным баронам древней Земли они не гнушались силой отжать чужие активы. Тогда вспыхивали вооруженные конфликты или ограниченные, но кровопролитные войны, регламентированные правилами, установленными комитетом Вечных. Содержать собственные вооруженные подразделения Великим Домам запрещалось и, для охраны и нападения нанимались кланы наемников, которые в 'разборках' применяли легкое вооружение — танки, авиацию и тяжелую артиллерию применять запрещалось. В случае нарушения правил или по жалобе одной из сторон спор разрешал комитет Вечных.

Разительно отличались и условия труда и жизни персонала Великих Домов. Работники безликих городков, создававшихся по единому проекту, размещались как в гостиницах с полным сервисом — уборкой, постиркой и доставкой еды. Все продумано до мелочей, как на стерильном производстве, где все процессы жестко регламентированы. Чисто, ничего лишнего, замкнутый цикл переработки отходов, зеленые технологии и экология, бесшумный электро — и гужевой транспорт. В мире победивших Высших забота об экологии — закон для низших каст, а что может быть экологичнее, чем гужевой транспорт? Вот только качество жизни определялось хозяевами. В зависимости от полезности, работники делились на десятки категорий и могли прозябать в казарме, однообразно питаясь в столовой дешевой и вредной искусственной едой или жить в двухэтажном коттедже, пользоваться электромобилем, иметь лицензию на рождение двух детей и ежегодно выезжать с семьей на курорт. И все бесплатно!

А взамен... работник полностью зависел от Великого дома. Будь ты десятой категории или первой, ты ничем не владеешь. Дома, инфраструктура — все принадлежало Великому Дому. Машины, и квартиры с коттеджами — все, включая одежду и домашние вещи, работники получали в аренду.

Индивидуум тотально зависел от прихотей хозяев Великих Домов и был игрушкой в их руках. А за соблюдением правил и воли Великого Дома следили суд с полицией — работники Великого Дома. Стоит нарушить что-либо и, в лучшем случае, окажешься вне каст, в диких.

— Турок, облетим или полетим напрямую? — Машера повернулся к Алексею. До города оставалось километров восемь — пять минут полета.

— Зачем облетать? Они заняты и не заметят ничего! — произнес тот хриплым от волнения голосом.

Ойе внимательно посмотрел на людей и произнес тихо:

— На службе Великого Дома мы подружились и стали названными братьями. Я, Кахо и Фан. Мы из разных кланов и Кодекс такое не рекомендует, но так получилось. А сейчас клан Кахо защищает город, а клан Фана атакует. И если братья встретятся, им придется драться друг с другом.

Вертолет поднялся на высоту сто метров. Стремительно приблизились серые громады многоэтажек. Промелькнуло поле ветряков, машущих черными лопастями, дальше — солнечных батарей. Вот и место боя. Оглушая и слепя, полыхнул чудовищный взрыв. В дыму проступили колонны, маршировали по избитой, истерзанной земле; перебегали атакующие цепи, странными птицами, мелькали среди огня и взрывов фигуры солдат. Желтые искры вспыхивали и гасли в пригородах городка — огонь артиллерии, в нескольких местах полыхали чадные костры. Тяжелый, черный дым столбами поднимался в безветренном воздухе.

Каким игрушечным, крохотным и странным выглядело все это с высоты! Не верилось, что внизу все горит и сотрясается и смерть гуляет по изувеченным пригородам, в дыму и копоти, собирая обильную кровавую жатву.

Машера произнес задумчиво:

На пороге века взял и ниспроверг

Злого человека добрый человек,

Из гранатомета шлеп его, козла,

Видимо добро-то посильнее зла.

В окошко вертолета внизу проплывал город. Он был не похож ни на что, что построили люди: огромный квадрат из многоэтажек, расчерченный геометрически правильными улицами. На улицах почти нет движения. Иногда только мелькнут тиадары или велосипедисты, да в одном месте вроде бы стояли грузовики. Все чисто, экологично и бездушно.

Городок давно скрылся позади, путешественники молчали то ли от впечатления от стихотворения, то ли от фрагмента чужой и страшной жизни вынуждающей даже самых близких друзей убивать друг друга. Каждый думал о своем.

На горизонте возникла искрящаяся сине-зеленая полоска. Алексей понял — это долгожданное море и уже не отрывал от нее зачарованный взгляд. Полоска росла, ширилась, пока не превратилась в задумчивую громаду океана, терявшегося бесконечно далеко, у горизонта. В кабину проник острый, йодистый запах и ритмичный грохот прибоя. А дальше торопливо бежали на гребнях волн к земле белые барашки, в сине-зеленой воде дрожал огненный круг солнца и пухлые, пронизанные светом облака. И никаких признаков разумных существ.

Стремительно промелькнули острые скалы побережья и золотая полоска песчаного пляжа, потом белоснежные рифы, в обрамлении пенящейся будто шампанское пены. Обернулся, побережье стремительно убегало назад и казалось коричневой полоской от горизонта до горизонта. Вскоре она исчезла.

Вертолет завис над водой, между временем и пространством. Летим или висим неподвижно? Не понять. Чувства отказывались отвечать. Море отсюда, с высоты сотни метров, казалось безбрежным, словно Вселенная; в глубине проплывали стаи ярко окрашенных рыб, на мелководье колыхались длинные пряди водорослей. Правда, глаза раздражали краски, слишком яркие и насыщенные после мягкой цветовой гаммы 'Ковчега'. На взгляд человека все здесь было слишком: темно-синий, почти фиолетовый океан, и ультрамариновое небо, усеянное одинокими облачками и раскаленное до нестерпимой белизны светило в зените, слепящее даже сквозь самые плотные светофильтры. Но все-же это было великолепно!

Из груди Алексея вырвался крик восторга. Чтобы понять те чувства, тот восторг, который он испытывал, нужно родится и всю жизнь прожить в искусственном мире 'Ковчега'

— Смотрите, смотрите! — воскликнул Машера, уже некоторое время не отрывавший круглых от изумления глаз от чего-то чуть правее курса. Ткнул пальцем.

Алексей повернул голову, мысленно приблизил картинку и почти сразу увидел черную спину плывущего животного. Потом еще двоих. Сравнивать не с чем, но он сразу понял — размерами зверь не меньше кита, да и формой тела удивительно напоминал земных гигантов. Природа удивительно рациональна и не стала изобретать что-то необычное и, в схожих условиях породила похожих существ. Одна из громадин выпрыгнула из морской пучины, мелькнуло белое брюхо, зависнув на миг в воздухе, рухнула, взметнув к небу жемчуг брызг.

Такое зрелище он не хотел и не мог пропустить. Алексей сдвинул рычаг немного в сторону. Звери не обманули ожиданий. Они действительно оказались гигантами — китообразное тело не меньше десяти метров длиной.

Инопланетный кит внезапно выпустил в небо фонтан. Тонны и тонны воды сверкнули всеми цветами радуги. Вертолет полетел дальше, Алексей обернулся и не отрывал взгляд от стада пока оно не растаяло в голубой дали.

Однообразие рано или поздно надоедает. Надоели в конце концов и красоты инопланетного океана. Пять часов полета — это слишком много. Хотелось на берег, пройтись, размять ноги.

Тучи на горизонте потемнели — верный признак долгожданной земли. Солнце неспешно клонилось к закату. Бездна внизу изменила цвет: из изумрудной в темно-синюю; появилась и с каждой минутой росла полоска долгожданной суши. Наконец-то!

Все, вертолет перелетел на противоположный берег огромного океанского залива. Слева мутная и широкая, метров сто, река, отсвечивала стальным блеском. Правее устья — остатки пирса, каменная дорога, буйно заросшая травой, петляла по возвышенностям и оканчивалась у живописных развалин. Дальше луг с буйно цветущими ярко-алыми цветами. Ветер колыхал траву и тогда казалось, что яркий зеленый всполох пробегал по ней. Дальше начинался лес, густой и заматеревший, непроницаемый для взгляда — здоровенные зеленые колонны, разветвленные вверху наподобие канделябра и сплошь усыпанные острыми, длинными колючками. У горизонта рыжие горы, где скрывались истоки реки. Солнце уже почти коснулось их вершин.

— Красивое место! — одобрительно произнес Алексей и обернулся к товарищам, — Здесь и переночуем! Не против?

Возражений не последовало.

Луг стремительно приблизился, аппарат коснулся земли, вздрогнул несколько раз, амортизируя приземление, застыл. Слабый шорох винта прекратился, люди и тиадар спрыгнули на землю. От моря тянуло волнующим запахом мокрого песка и гниющих водорослей. Легкий ветерок нес приятную прохладу и шум прибоя. Стаи мелких насекомых с жужжанием вились в воздухе, не проявляя интереса к землянам, будто чувствовали их инопланетное происхождение.

— Установим электронного сторожа и спать, — глухо произнес Алексей.

Они разбросали вокруг датчики электронного сторожа. Дневной перелет, казалось, выжал все силы без остатка. Но молодость и бушующий в крови адреналин взяли свое, спустя пять минут усталость ушла.

Ойе облокотился спиной о борт вертолета и отрешенно смотрел на развалины. Потом глубоко вздохнул:

— Тронный дворец владык правого континента, — не отводя взгляд, добавил, — Ему полтысячи лет, а он все еще нерушим.

— Айда? — обернулся к спутникам Алексей, Ему захотелось сохранить в памяти картины Тиадаркерала, цвета, запахи, — пойдем, посмотрим, пока не стемнело?

Возражений не последовало, повесив на плечи автоматы, путешественники направились к дворцу. Алексей шел неторопливо, полной грудью вдыхая наполненный неведомыми ароматами воздух. Дорога удивительно хорошо сохранилась для своего почтенного возраста. Убери землю с каменных плит, песок и растительность и используй. Алексей ощутил благоговейный восторг перед мастерством давно умерших тиадаров. 'Да... Умели строить... На века!'

Сверху послышались печальные стоны. Алексей поднял голову, в темнеющем небе над древними развалинами кружила хищная птица и жалобно кричала, словно оплакивала горестную судьбу творения неведомых мастеров.

Путь к дворцу перегораживала крепостная стена, когда-то высокая и неприступная, а сейчас с полуразрушенными зубцами, в бойницах росли деревья. Перед нею ряды оплывших, густо заросших травой и кустами, холмиков. Только опытный взгляд мог опознать в них остатки древних жилищ — королевский дворец обслуживали сотни слуг и ремесленников. А когда он пал, дома забросили.

Перед проемом в стене, его место в древности занимали ворота, пришельцы, не сговариваясь, остановились. Чем дольше Алексей рассматривал стену из монументальных блоков красного гранита, тем больше удивлялся. Камни так плотно пригнаны друг к другу, что даже лезвие ножа невозможно просунуть в щель между ними. При этом стену возвели без единой капли цемента или каких-то сцепляющих аналогов. Манера строительства древних тиадаров до боли напоминала постройки инков на далекой Земле.

Оглядываясь по сторонам, пришельцы вошли во двор, мощенный прекрасно сохранившимися гранитными плитами; под ботинками хрустел нанесенный за века мусор. Взгляду открылись пять величественных, ярко освещенных закатным солнцем трехэтажных зданий. Парадные входы окаймлял лес удивительно хорошо сохранившихся колонн, расширявшихся к верху, наполовину заросших зелено-бурыми потоками лишайника. Стены зияли прорехами, но казались достаточно прочными; горы наружной облицовки лежали перед ними грудами серых обломков. Лишь кое-где уцелела облицовочная плитка и можно различить размытые временем контуры древних фресок. На одной карликовые фигурки, надрываясь, тащили носилки с ящиками и мешками к подножию трона, на котором восседал тиадар великанского роста. Прошло множество столетий, но краски оставались яркими, будто картину нарисовали только вчера.

— Вот это да... красота, — восторженно протянул Алексей и почесал затылок. Пропитанная ароматом древней истории земля заставляла трепетать от странного восторга.

Тиадар, повернулся, посмотрел на человека странным взглядом. Подошел к самому сохранившемуся дворцу и замер, по колено в густой траве, у основания широкой лестницы с выщербленными временем ступенями, ведущими мимо колонн к громадному — добрых пять метров высотой и шесть шириной, отверстию в стене, где когда-то, столетия назад, стояли входные ворота. Где он был в этот момент?

— Здесь, достойные, обретались наши древние короли — спустя несколько мгновений торжественно произнес, не сводя глаз со входа, — отсюда они триста лет правили континентом, пока пришедшие с северных островов варвары не смели империю. Это время стало эпохой справедливости и благоденствия для моего народа.

— Зайдем? — прогудел Машера и вопросительно посмотрел на спутников.

Алексея самого снедало любопытство, немного поколебавшись, утвердительно кивнул. Лицо Машеры осветилось улыбкой. Тиадар, в качестве проводника, двинулся первым.

Пришельцы шли по бесчисленным, тонувшим в таинственном полумраке лестницам, комнатам, галереям и коридорам, шуршали под ногами черепки, мусор и осколки статуй. Гулкое эхо сопровождало шаги. С фресок и росписей на стенах, некоторые так хорошо сохранились, что казались только что вышедшими из-под кисти художника, в путешественников вглядывались тиадары и животные самого фантастического облика, разыгрывали сценки перед гостями. Время от времени путешественники останавливались и застывали в восхищении перед ними, пытаясь разгадать смысл канувших в веках давним-давно сцен и трагедий.

Алексей размышлял. Тиадары, подобно землянам, чувствовали прекрасное и красоту и, так же как люди, стремились к духовному развитию. Раз человек понимает красоту произведений искусств аборигенов, значит их психика гораздо ближе к людям, чем он думал. Потом мысли перескочили на дворец и на размышления о судьбе туземцев. Какие же гады Высшие, что запустили дворцовый комплекс до ужасного состояния! Это же их история! Он с неожиданной симпатией посмотрел в спину идущего впереди тиадара. Если аборигены могли создать такую красоту, то не все для них потеряно.

В конце темного коридора свет из пустого дверного проема нарисовал на полу прямоугольник. Алексей осторожно заглянул в него. По периметру большого помещения, скорее даже зала — широкие каменные лавки; на стенах отлично сохранившиеся фрески — торжественно шествовали тиадары с крокодильими головами. Напротив входа, в центре — кресло с высокой спинкой, искусно вырезанное из огромного валуна. На полу перед ним каменная чаша по пояс человеку, расписанная причудливыми геометрическими узорами. Удивляться и восторгаться человеку надоело. Зато впервые за утомительный, нервный день нашлось место, где возможно присесть, перевести дух.

Алексей и повернулся к товарищам, махнул призывно рукой:

— Идите сюда, тут лавочки есть.

Машера, чуть пригнувшись, чтобы не задеть головой дверной проем и, Ойе зашли, заозирались, а Алексей приблизился к креслу и, с некоторым душевным трепетом, положил ладонь на блестящий, словно отполированный подлокотник. 'Возможно это тронный зал доисторических королей тиадаров? А это их трон?'

Возникла мальчишеская мысль самому сесть на 'трон', но в этот момент он услышал громкие звуки шагов из коридора и остановился.

Ойе вздрогнул, поднял руку, привлекая внимание, и прошипел:

— Молчание! И закройте лица! — застыл статуей, острые, звериные уши поднялись торчком.

Алексей с Машерой торопливо захлопнули забрала шлемов. Теперь они походили на тиадаров, только чрезвычайно крупных. На цыпочках метнулись вглубь помещения. Наставили на вход автоматы — к бою готовы. Сердце гулко забилось, с каждым ударом звук шагов становился все отчетливее — неизвестные приближались. И чем закончиться встреча: миром или сражением, не предскажет никто.

Из коридора донеслась гавкающая речь тиадаров. Ойе, оскалил клыки, рука упала на эфес меча над плечом, прошептал:

— Это дикие, молчите, чтобы не происходило!

В зал вошел необычайно высокий для своей расы тиадар. Полуобернувшись, он разговаривал с идущим позади. Поэтому, когда он повернул голову, присутствие посторонних, с нацеленным на него оружием и в металлизированных комбинезонах, стало для него полной неожиданностью. Он замер. Потом упал на колени, голова с прижатыми ушами склонилась к полу.

— Приветствую вас! Высшие! — громко завопил, разгибаясь и подняв руки вверх.

В коричневых глазах плескался страх — это Алексей понял точно.

Абориген, все так же на коленях, повернулся к входу и крикнул:

— Счастье великое пришло к нам! Нас посетили Высшие! Поспешите сюда выказать уважение!

Десяток тиадаров, в изодранной и грязной одежде, робко подталкивая друг друга вперед, вошли в помещение. Заходить явно не хотели, но и деваться некуда. При виде грозных незнакомцев, рухнули на колени. Дружно воздели руки вверх.

— Приветствуем вас, сиятельные Высшие! — прокричали разноголосо.

Ойе, отпустил эфес меча и, кивнул землянам убрать оружие.

— Кто вы? И что здесь делаете? — произнес грозно.

Один из тиадаров, в почти целой одежде с редкими грязными пятнами, поднялся с колен. Скрестил руки на груди и поклонился:

— Землевладелец я местный, — он немного поколебался, решая, как обратиться к грозным незнакомцам, — сиятельные, Фао-жи из клана Хун, зовут меня. А это, — повел рукой в сторону остальных тиадаров, — мои боевые рабы. Вчера попался мне беглый холоп мой Чжунга. Как повелевают законы Высших я сжег его на медленном огне. Вы бы слышали, сиятельные, как он визжал и молил о смерти! Но я верный слуга Высших, да правят они вечно и, исполнил все по закону! — горделиво произнес тиадар, — Поведал мне перед смертью вышеозначенный Чжунга, что в развалинах скрывается целая банда негодяев и бездельников. Заготовил я дрова и столбы на всю банду, собрал своих боевых рабов и направился сюда покарать нечестивцев! Могу я сослужить вам службу, сиятельные? — он дважды поклонился в сторону землян, сначала направо, потом налево.

— И вам достойный воин, — снова поклон, но уже в сторону Ойе.

— Высшие, не нуждаются в тебе, можешь удалиться — высокомерно бросил Ойе.

— Слушаю и повинуюсь, — довольный, что не разгневал высшее существо, тиадар еще раз угодливо склонился. Затем шустро попятился к выходу. Сборище тиадаров, все так же на коленях, последовала следом. Спустя мгновенье Алексей услышал топот бегущих ног из коридора и облегченно выдохнул. Открыл шлем и расплылся в улыбке, в которой чувствовалась толика презрения и недоумения:

— Трусы. Что-то мне надоело все, пошли назад, а то и есть уже хочется, — произнес пренебрежительно. Закинул автомат за спину и двинулся на выход.

— Победили бы ревнители и мы бы деградировали, — задумчиво прогудел Машера в окаменевшую спину товарища. Алексей с силой потер лоб. 'Ах Настя, Настя...'

В конце бесконечного, сумеречного коридора показалось светлое пятно выхода, друзья расслабились и заспорили, что приготовить на ужин: что-то из консервов или из сублимированных продуктов.

Все произошло неожиданно и стремительно. Вот только что Алексей спокойно шел чуть позади товарищей, как краем глаза увидел, как что-то стремительно мелькнуло сбоку.

Среагировать не успел.

Страшный удар по шлему, будто огрели бейсбольной битой, отбросил к стене.

Со всего маха приложился спиной о стену. Из глаз брызнули искры. Зашипел от боли. Спас шлем — дубина соскользнула с него.

Перед ним, 'гипнотизируя' тяжелым взглядом и щерясь, поигрывал дубинкой тиадар. Пахнуло опасностью, нет, не опасностью даже — смертью и Алексей с полной ясностью осознал, что сию минуту ему и наступит конец, полный и бесповоротный, если только он ничего не сделает в оставшиеся считанные секунды, тиадар забьет дубиной.

Спустя миг снова ударил, целясь по голове. Алексей только и успел, что подставить под удар локоть, тот бронированный, ему не больно.

'Бах!'

Локоть взорвался болью. Черт, черт, черт! А дубина на считанные сантиметры разминулось с головой.

Урыть паскуду!

Сердце в груди безумно забилось, кровь в висках застучала набатом. Глаза залил оранжевый свет. Звуки и мысли исчезли, осталась только первобытная ярость зверя, стремящегося добраться до горла врага.

Тиадар врезал дубиной сверху вниз.

Алексей вновь подставил руку под удар, но удачнее. Дубинка соскользнула и врезалась в каменный пол, а враг провалился вперед.

Землянин шагнул назад и со всей дури пнул тиадара в грудь. Того смело, словно ударило пушечное ядро. С деревянным стуком он врезался головой в стену, дубина упала на пол, отлетела под ноги Алексею. Тиадар сполз вниз, затих. На губах запузырилась кровь. Разница в росте на две головы и в весе тридцать килограммов — с такими аргументами не поспоришь!

Снова появился звук — жуткая какофония из оглушительного рева, смачных шлепков ударов, шарканья подошв и криков:

— Бей инопланетных демонов!

Будто кто-то включил головизор с дурацким боевиком из времен до объединения Человечества.

Алексей заорал что-то невнятное и бросил руку за спину, за автоматом, но не успел. Ощеря рот в крике, на него летел, с высоко поднятой над головой дубинкой, тиадар.

Не успеваю. Стремительно присел, проваливаясь, подхватил с земли дубинку. Распрямляясь, подставил ее под удар.

В ответ изо всех сил ударил дубьем.

Тиадар отпрыгнул. Ловок!

Будто гипнотизируя тяжелым взглядом, щерясь, тиадар поигрывал дубинкой, обходя человека по кругу.

Алексей быстро огляделся.

Ойе недвижно лежал на каменном полу, лицо с закрытыми глазами повернуто к Алексею. На физиономии застыло выражение недоумения. Орава оборванцев самозабвенно пинала беспомощное тело, подлетавшее после особенно сильных ударов. Судя по всему, он так и не успел ничего понять, как прилетело. Слабоват оказался наемничек.

Рядом, в тщетных попытках подняться с четверенек, ворочался и ошеломленно тряс головой в толпе тиадаров Машера. Ясно... снял шлем вот и получил по голове. Четверо тиадаров висели на землянине, тянули за руки и ноги, пытались повалить на землю, остальные утробно хекая, пинали. Автомат свалился с плеча после удара и лежал в нескольких метрах на камнях пола, но так, что до него не дотянуться. 'Плохо дело, сейчас с Машерой покончат и всей оравой примутся за меня. Их слишком много, мне не продержаться'

Заорав что-то невнятное, противник ударил справа, сверху. Парировал — помогло увлечение казачьей шашкой, землянин саданул в ответ дубинкой. Туземец, не рискуя парировать удар более крупного противника, снова увернулся. Утробно хекая, несколько секунд обменивались ударами.

Вдруг, к восторгу Алексея, Машера с рычанием, более подобающем медведю, потревоженному охотником в берлоге, чем человеку, рывком поднялся с пола. Тиадары разлетелись, будто кегли при удачном броске шара в кегельбане, лишь двое висели на человеке. В искаженном яростью веснушчатом лице не было ничего человеческого — будто в теле Машеры проснулся покарать врагов древний берсеркер.

Толпа аборигенов яростно взревела.

Машера схватил висящих на нем тиадаров за загривки, будто нашкодивших котят, столкнул лбами. Сухой деревянный стук, тиадары обмякли, тела полетели под ноги человека.

Вокруг бесновались тиадары, били дубинками, подпрыгивая, пинали. Но землянин не обращал на них внимания. Что ему до их жалких усилий! Он был занят. Прикрыв лицо локтем правой руки, короткой и толстой левой не глядя щупал пространство перед собой. Вот попался очередной тиадар, рука сомкнулась на одежде, рванула на себя.

. Правая распрямилась в богатырском хуке (классическом фланговом ударе из традиционного бокса. 'Хук' в переводе с английского означает 'крюк').

'Бам!' — Полетели алые брызги, тиадар повис безжизненным кулем. Тело, отброшенное в сторону, рухнуло на пол, а рука уже искала новую жертву.

— Бей их Юрка! — исступленно-яростно проорал Алексей в полутьму коридора.

Все дальнейшее произошло стремительно.

Тиадар взорвался серией ударов, вынуждая Алексея спешно разрывать дистанцию. Воодушевленный абориген наступал, тесня землянина, но то ли слишком поторопился, то ли по другой причине, но последний удар вышел неуклюжим, и Алексей легко парировал, одновременно шагнув назад и тут же, атаковал, удачно приложив врага дубьем по голове.

Тот беззвучно рухнул, дав возможность землянину вытащить из-за спины автомат.

'Бац' — сатанея от наслаждения, встречным ударом впечатал окованный металлом приклад очередному напавшему. Тиадар отлетел и с костяным треском впечатался в стену, сполз вниз, оставляя мокрый след на стене. Несколько раз рефлекторно затих.

Алексей отжал предохранитель, палец нажал спусковой крючок автомата. На конце ствола расцвел ярко-желтый мерцающий цветок, громовая очередь над толпой заставила тиадаров застыть в недоумении.

Пули с хищным стуком впивались в стены, намекая, что время 'диких' закончилось.

— Бежим! — раздался полный животного страха крик.

Спустя несколько мгновений исчезли. Вонь разгоряченных тел смешалась с жутким железистым запахом крови. На поле битвы окровавленные тиадары в нелепых позах: без сознания и слабо шевелящиеся. Внезапно и остро заболела ушибленная об тиадара нога, противно заныл локоть, по которому прошлась дубина.

— Ты как? — спросил Алексей Машеру, не опуская автомат и, прислонился к стене.

Нахлынула настоящая слабость, коленки подгибались так, что какой-то миг он всерьез опасался упасть — ничего, выстоял! Он быстро оправился — рассусоливать некогда, надо еще из дворца живыми выбраться.

— Да нормально, — буркнул Машера, прикоснулся шишке на макушке, болезненно скривился и со злостью пнул дубинку. С сухим треском она врезалась в стенку, упала, — Еще не выстругана та деревяшка, которая пробьет мою черепушку! Свалили с ног, неожиданно, но это мелочи! — добавил хвастливо и осторожно надев шлем, с самодовольной улыбкой оглядел поле боя, — Турок, ну и как я их?

— Ну ты и зверюга! Монстр! Завидую, — произнес Алексей с некоторой завистью, — Кто бы рассказал, не за что бы не поверил! — потом оглянулся настороженно, — Короче дикие могут вернуться с настоящим оружием. Хватай Ойе и побежали.

— Подожди, — Машера согнулся над бесчувственным телом Ойе, приставил два пальца к шее. — посмотрю, что с ним.

— Живой? — с беспокойством спросил Алексей. Без Ойе земляне не смогут связаться со старейшинами клана Тайрако, и их миссия теряла смысл. К тому же он успел привыкнуть к тиадару и почти подружиться.

— Ага, живой! — облегченно выдохнул Машера через пару секунд, распрямляясь.

Закинул автомат за плечо, поднял легкокостного тиадара на руки, будто ребенка и, по-медвежьи косолапя, двинулся наружу. Алексей, с автоматом в руках, бежал впереди. Мимо пролетали освещенные последними лучами заходящего солнца коридоры, темные провалы комнат и залов. У выхода притормозили. Лучше места для повторного нападения трудно найти, поэтому первым осторожно выглянул Алексей. Никого. Погребальным костром неистово пылал закат, окрашивая в кровь траву. Ветер с легким шелестом гнал мусор по двору, откуда-то издалека доносились крики неведомых зверей. Тиадаров и след простыл, лишь с десяток дубинок валялись на плитах двора. Словно и не произошло ничего, ни встречи с дикими, не внезапного нападения. Алексей выскочил наружу и мгновенно прижался к стене, настороженно поводя по двору стволом автомата. Следом — Машера.

* * *

Симбал — гроза степей, матерый, больше двух метров длиной, таился засаде в густых кустах на краю заросшей буйной травой поляны, посреди густой рощи. Внешностью: отвисшим животом, короткими, кривыми задними лапами и облезлым хвостом, удлиненной мордой с острыми клыками и остроконечными ушами, он напоминал земную гиену. Вот только размером и весом соответствовал льву. Зверь был голоден, в животе жалобно урчало. Сквозь серую, грязную шерсть торчали острые ребра. Он ждал. Давно прошли времена, когда в одиночку выходил на стадо. Когда гигантским прыжком нагнав в несколько раз превосходящую размерами добычу, валил ее на землю, перекусывал или ломал шею и вырывал из трепещущего тела куски теплого, кровоточащего мяса. Он был стар, и большая часть привычной еды успешно избегала его когтей и зубов, теперь симбал мог рассчитывать только на зазевавшегося одиночку, но таких ничтожно мало. Слишком мало, чтобы постоянно не испытывать муки голода Одна надежда — что по звериной тропке, проходящей по поляне, пройдет неосторожный.

Когда в небе с едва слышным тарахтением промелькнула размытая тень, зверь прижал уши. Все непонятное возможно опасно, но пока эта опасность тебя не касается, лучше притаиться и подождать.

Тень опустилась совсем рядом, на поляне. Застыла. Сквозь едва угадывающуюся шкуру существа проглядывала трава и земля. Чем-то она напоминала жирную птицу сап, только ростом с вековое дерево, с печально опущенными крыльями, головой и хвостом. Чуткий нос втянул воздух и сморщился. Существо было не из живой плоти — от него пахло мертвым и чем-то твердым, словно камень, так не могло пахнуть живое.

Несколько мгновений ничего не происходило и, симбал уже почти отважился приблизиться и посмотреть на жуткую птицу вблизи — вдруг она все же съедобна, когда в брюхе птицы открылось отверстие и в нем показалось двуногое существо. Симбал слишком хорошо их знал — палки, которые они носили, больно жалили шкуру — однажды он уже встречался с ними. Хищник беззвучно оскалил внушительные, впору крокодилу, клыки. Он подождет ночи, когда двуногие станут в лесу слепыми. Попятился, ветки кустов беззвучно расправлялись за гигантской тушей...

Машера, тяжело спрыгнул на землю с автоматом в руках и замер, по колено в густой траве. Алексей — следом.

На поляне было великолепно. Стояло странное безмолвие — лесные обитатели, устрашенные механическими звуками, попрятались, тишину нарушали только негромкие голоса людей и тиадара. Некоторые деревья походили на земные ели, другие на кактусы размером в десяток человеческих ростов, а часть не имела аналогов в земной природе. А над ними возвышались, будто корабельные мачты, гигантские деревья со стволами всех цветов радуги, купаясь в кроваво-красных лучах заходящего в багровых тучах солнца. Бездонное небо стремительно темнело, лес вокруг сливался в серую, постепенно темнеющую массу.

Стоянку оборудовали быстро. По периметру поляны лег электронный сторож — этого вполне достаточно. На десятки километров вокруг поселений нет, а если со спутников засекут огонь, то решат, что это дикие.

Алексей нырнул в вертолет. Вылез, в руках держал тяжелый, размерами с футбольный мяч, грязно-зеленый, сверкающий огоньками 'шар'. Окинул взглядом поляну. Найдя подходящее местечко, положил на землю, прикоснулся к сенсору активации и отошел на пару шагов назад.

Несколько секунд ничего не происходило, затем шар стремительно распух, заворочался словно живой, вырос выше человеческого роста. Выбросил в стороны отростки, глубоко вонзившиеся в землю. Прошло всего несколько десятков ударов сердца и посредине поляны стояла вместительная палатка. Сразу за тамбуром — спальня с кроватями на троих, совмещенная со столовой, дальше отсек с умывальником: механизмы палатки способны за ночь извлечь из воздуха до полусотни литров чистой воды и туалет. Путешественники вытащили из вертолета вещи и занесли внутрь палатки.

Алексей вышел из палатки и поднял голову. Ощутимо посветлело и можно читать, не напрягая зрение, от деревьев протянулась зыбкая тень — в небесах проступили очертания гиганта Футэива. Подальше от гигантской планеты волками смотрели с неба звезды. Странное небо! Небо с чужими созвездиями... Некоторые, например, Большую Медведицу, еще возможно опознать. Но другие изменились неузнаваемо. Только сейчас Алексей почувствовал, насколько оно неземное — он не мог найти на небе Плеяды, Орион, Персей... Созвездия, даже вечные и неизменные созвездия, здесь были иными.

Путешественники решили развести костер. Машера остался охранять лагерь, а Алексей с тиадаром двинулись по лесной тропинке за валежником.

Человек словно очутился в каком-то заколдованном круге. Призрачный свет Футэива выхватывал из тьмы исполинские деревья с податливой чернотой между ними; лес звенел от треска мириадов псевдонасекомых, перекликался голосами множества мелких зверьков и перепончатокрылых 'птиц' и, казалось, еще миг и он увидит что-то необычное, что-то сказочное, волшебное.

Охапки валежника были еще совсем небольшие, когда стволы вековых деревьев расступились. Алексей шагнул из-под их защиты и замер.

Поляна впереди покрыта сплошным ковром чудесных белоснежных цветов, каждый с собственным, неповторимым рисунком. Человек ахнул и застыл, разглядывая — им овладело тихое очарование затерянного в лесу фантастического пейзажа, какой не вообразить и тем более не нарисовать, даже талантливому художнику. Ветер проник сквозь гущу деревьев и заколыхал соцветия, над поляной пронесся едва слышный шелест. Нигде, ни в экопарках 'Ковчега' ни в голографических фильмах о дикой природе Земли, человек не видел такой красоты.

Неслышно скользнул Ойе, рука легла на плечо человека, Алексей вздрогнул и повернул голову.

— Это бассия, достойный, — тихо сказал тиадар — это были его первые слова после того, как он очнулся, — Смотри.

Он шагнул, и в тот же миг поляна будто взорвалась мириадами белоснежных огоньков, устремившихся с тихим шелестом вверх.

Алексей отшатнулся, но сразу понял, что опасности нет, иначе тиадар не был бы так спокоен.

То, что он принял за цветы оказалось гигантскими насекомыми, больше всего напоминавшими земных стрекоз. Стая бассий застыла в воздухе на высоте от пояса до высоты человеческого роста, крохотные, почти прозрачные крылья бешено пластали воздух. Гулко и отрывисто застучало сердце от восторга перед порожденной природой красотой.

Оглянулся на тиадара.

— Красивая планета у вас, — голос землянина дрогнул.

— Да это так, — тихо ответил тиадар, — Рассказывают легенду, достойный, что бассии — это души воинов, погибших в войне с Высшими.

Колдовство рассеялось, очарование необычного, чудесного исчезло — человека вновь окружал лес на чужой, враждебной планете и было немного жаль, как в детстве, когда возвращался из виртуального мира сказки в реальный.

Спустя десяток минут путешественники с тяжелыми охапками валежника в руках вернулись на стоянку. Часть пошла на костер, а часть в конвектор вертолета — аккумуляторы были сильно разряжены. Вскоре в неподвижном воздухе поплыл острый аромат дыма, жаренного мяса и неведомых травок, собранных Ойе, заставляя сглатывать голодную слюну.

Неожиданно тиадар гибким прыжком взлетел с земли, черный, 'собачий' нос сморщился, с силой втягивая воздух.

— Не двигайтесь! — прошипел хищно, оскалился и впился острым, словно прицеливался, взглядом в густые кусты на опушке.

Скорость, с которой меч покинул ножны, сделала бы честь самураю; миг и отраженные лучи Футэива кровавили вздетый над головой клинок.

Земляне очнулись — происходит что-то не то, руки потянулись к оружию.

Ойе перехватил эфес двумя руками, на полусогнутых ногах метнулся к краю поляны.

Его встретил грозный рев разгневанного хищника. Земляне содрогнулись.

Бесшумно, будто сама смерть, угольно-черная тень прыгнула навстречу, преодолев в чудовищно мощном броске почти все разделявшее пространство. Но чуть-чуть ему все же не хватило. Огромная туша бесшумно приземлилась метрах в двух перед тиадаром. В призрачном, колдовском свете Футэива зверь казался невероятно огромным, опущенная голова походила на гранитный валун, горой громоздилась высокая холка, облепленная буграми мускулов.

На бегу Ойе, гибко, словно атакующая кошка, извернулся, почти упал навстречу зверю.

Пронзительно свистнул разрубаемый воздух. Голова, сверкая блюдцами глаз, размерами с фары электрокара, покатилась по траве, заливая ее темно-алым, у костра остановилось. Тело еще миг стояло, с глухим стуком рухнуло, могучие лапы несколько раз конвульсивно дернулись, разбрасывая острыми когтями комки коричневой земли и вырванные с корнем пучки травы. Остро завоняло кровью.

Сердце Алексея бешено стучало, словно пробежал в тренажере не меньше часа, обдало жаром. Опустил взгляд. В руках каменно-крепко зажат неведомо как оказавшийся там автомат.

Тиадар довольно рыкнул, нагнулся и тщательно вытер о траву окровавленный клинок.

— Добрая охота, — неторопливо повернулся к людям и довольно оскалился, закидывая меч в заспинные ножны.

Мертвый зверь, на первый взгляд выглядел неуклюжим и напоминал увеличенного до безобразия шакала. Вот только размером и весом соответствовал земному льву...

Алексей, на теплоизолирующем коврике у костра, ощущал всем телом его уютный жар, языки пламени изгибались в причудливом танце, бросая таинственные тени на лица Машеры и принюхивающегося к запаху Ойе. Так тихо, как бывает летом в безветренную ночь. По временам срывалась с вершины тоненькая веточка и слышалось, как она, падая, с легким треском задевала за другие ветви. Им овладело тихое очарование этого таинственного безмолвия и ему казалось, что он чувствовал, как время медленно и бесшумно проходит мимо. В котелке настаивался черный чай — на 'Ковчеге' тиадар пристрастился к напитку землян. Люди негромко беседовали. Так, ни о чем: о знакомых девчонках, о планах на будущее и тому подобном. Несмотря на то, что они выполняли важнейшую для судьбы маленькой колонии миссию, парни и на чужой планете остаются в душе мальчишками и темы их разговоров везде одинаковы. Дома о работе, а на работе о женщинах. Тиадар, сложив по-восточному ноги, неподвижным взглядом смотрел на алые всплески огня. Уютно потрескивали раскаленные до рубинового цвета угли; тихо шелестели ветви, нежные пальцы ветра касались разгоряченных лиц, несли пахнущий мясом дымок. В этом мире была собственная, странная красота и было невыразимо приятно, мирно и спокойно.

— Поведайте мне, что происходило, пока я лежал без сознания, — негромко сказал инопланетянин. Поднял взгляд, в глазах горели огоньки нешуточного волнения.

Алексей облегченно улыбнулся. 'Ну наконец! А то молчал, как мешком пришибленный'. Устроившись поудобнее, землянин рассказал о нападении, как люди отбивались от разбойников, как глушил их Машера, как Алексей разогнал их выстрелами в воздух. Машера короткими репликами уточнял повествование. Тиадар не поднимая глаз от земли, с плотно прижатыми к черепу ушами, слушал.

— Люди... вы такие странные... — задумчиво проговорил Ойе, — Всегда в дороге, всегда в делах ... Но я, потомственный воин в десятом поколении, упал от одного удара, словно щенок, а вы не воины, но одолели голыми руками целую толпу диких, — из глотки тиадара вырвался рычащий звук, — Вы настоящие воины!

— Возможно, — кивнул Алексей, — Но мы только начинаем свою дорогу.

'Они странные...такие странные, но в них есть честь и его спасение еще раз подтверждало это. Особенно в этих двух: Гирее и Машере. Они такие различные внешне, но, несомненно, члены одного клана. Хорошего клана, достойного уважения, правильного!'

Алексей вздохнул. Все эти опасные приключения — не его. Когда представлял, как руки касаются пульта управления космолетом, как взлетная нагрузка наваливается на тело, сменяясь потом невесомостью и остаешься наедине: ты и безбрежный космос, когда ощущаешь странный, ни на что в мире не похожий аромат космического корабля — теплело на душе. Хотелось заниматься собственным призванием, тем, что любил — летать. Летать на космолетах, хотя если придется воевать снова — он готов!

Уютно трещали, сгорая, поленья в костре, ветер принес из леса скрипучие крики ночных зверей.

— Я расскажу старинную историю, достойные, — слегка скривился тиадар, — Однажды в одной стране заезжий мастер меча вызвал на бой туземного доходягу. Тот не мог отказаться от поединка, так как иначе терял положение в обществе. Заезжий мастер меча пришел в назначенное место и время. И получил из зарослей болт меж ребер. А потом второй в брюхо. Мораль этой истории: не следует связываться с арбалетчиками, которые не любят фехтовать.

Что это было? Друзья обалдело переглянулись. А Ойе болезненно скривился, поднялся.

— Кажется, это называется юмор, достойные? — он снова оскалился и поднялся с земли, — Вы гораздо крепче, чем кажетесь на первый взгляд. Вы те самые арбалетчики, которых, на свою беду, вызвали Высшие. Теперь я верю, что небывалое свершится и Тиадаркерал обретет новую жизнь.

Потом низко, до земли, поклонился землянам. Друзья с немым изумлением уставились на сдержанного в чувствах, даже скрытного, наемника.

— Вы второй раз спасаете мне жизнь. Так поступают только те, кто из одного клана. Я не могу сказать за всех Тайрако, я могу говорить только за себя. И я говорю: будьте мне названными братьями, достойные!

Ойе вытащил нож и чашку, слегка надрезал ладонь, капля багровой крови упала на дно чашки.

Земляне переглянулись. Машера достал нож и капли людской крови упали в чашку, и земная кровь смешалась с тиадарской.

— Да будет наше братство нерушимо, как Тиадаркерал и горячо как этот костер! — торжественно произнес ритуальную фразу Ойе и перевернул чашку над костром. Кровь людей и тиадара вспыхнула, легким дымком улетело в вечное небо. Люди, замолкшие и притихшие, молчали, задумчиво глядя на вечную пляску огня.

— А я, — прогудел Машера, — извини брат, сначала не очень тебе верил.

— Отец учил, я помню, — тихо произнес тиадар, — что в жизни превыше всего долг и честь. Тиадар, не умеющий держать слово, ничем не лучше дикого зверя. Я дал слово, что вы увидитесь с старейшинами, и я сдержу его, брат.

У наемников Тиадаркерала сложилась своеобразная культура, заповеди которой были изложены в Кодексе Наемника. Многие из них были вполне симпатичны и землянам Эры Изобилия: верность слову, кристальная честность и беззаветная преданность клану и принятым на себя обязательствам. Высочайший боевой дух и готовность презрев смерть, пожертвовать жизнью ради клана.

'Если придется, я буду драться за Ойе как за землянина, как за себя самого' — подумал Алексей, — Не знаю, что для тиадаров братство, но надеюсь то же что и для нас' Он уже не считал себя выше, гуманнее аборигенов, ибо среди них есть такие как названный брат Ойе и, значит, они достойны уважения.

— Я не знаю, что скажут старейшины, — негромко сказал Ойе, — но, если придется, мой меч будет в вашем строю! — он коротко поклонился.

— Спасибо, брат, — белозубо улыбнулся Алексей, — но мы же люди и не можем не победить!

Машера одобрительно кивнул. А Ойе при виде оскаленных зубов человека на миг подобрался, потом вспомнил, что этот жест не означает, как у волфов, агрессию и гнев, а совершенно противоположные чувства и расслабился.

— А если даже погибнем... — лоб Алексея предательски собрался в морщины, выдавая напряжение. Потом встряхнул головой, словно отгоняя дурные мысли, — то наши товарищи придут за нами, и мы все равно победим!

Люди были абсолютно уверены, что они обречены на победу и по-другому быть не может. Сколько было в этом из юношеского максимализм, а сколько из твердой уверенности в непобедимости Человека с большой буквы, трудно сказать, но они не допускали даже мысли, что 'Ковчег' проиграет.

Следующий день похода прошел спокойно. Нигде не садясь, даже перекусив на лету всухомятку, путешественники мчались подобно теням над землей. Редкие поселения тиадаров огибали, чтобы даже случайно не попасть на глаза. На ночевку остановились в лесу, всего в нескольких километрах от Огато — города-крепости клана Тайрако. На следующее утро Ойе, пешком направился на переговоры с старейшинами.

Глава 8

Троцкий был счастлив, как еще никогда в жизни.

Наконец-то! Наконец! И склонится перед его волей гордый капитан 'Ковчега' и все девушки будут соперничать за место в его постели!

По ярко освещенным туннелям 'Ковчега' с сосредоточенными лицами валила разгоряченная толпа подростков и молодых людей, среди них несколько девиц. Всего не меньше полусотни человек в кожаных куртках 'ревнителей'. Глаза неестественно горели, как после приема наркотиков или возбудителей. Крики. Свист и дикий хохот. По стремительно пролетающим стенам и дверям гремели металлические палки. Время от времени дружно скандировали: 'Мы тут власть! Революция!' — дополнительно накачивая себя решительностью, будто зажигательной речи Троцкого не хватило.

В толпе мелькало самодельное оружие: от палок и ножей до экзотических нунчак — на огнестрельное оружие и его детали в дубликаторы введен программный запрет, вот и пришлось вооружаться чем попало.

На митинге Троцкий провозгласил: кровь рождает власть, значит они прольют кровь! Чужую. Сейчас или никогда! Они победят! Если ворота в рубку закроют, то взорвут их. Два мощных заряда, которые несли испытанные 'ревнители', гарантировали это. Троцкий провозгласил:

— Вредить кораблю никто не хочет. У нас нет ненормальных. Мы хотим одного, справедливости и нашей, революционной власти!

Встречные прохожие, кто не успел убраться с пути, отлетали в стороны, в испуге жались к стенкам.

Женщина в возрасте, с злым лисьим лицом, и редкими рыжими волосами, встала перед толпой и властно вытянула вперед ладонь.

— Я руководитель планово-экономического... — она не договорила. Боевик походя махнул металлической палкой в лоб и равнодушно перешагнул рухнувшую на палубу изломанной, окровавленной куклой, женщину.

Толпа завернула в тупик, где дорогу перегораживали стальные ворота рубки и замедлилась. Задние еще напирали, не понимая почему впереди затормозились. 'Ревнители' остановились всего в нескольких метрах от перекрывших дорогу четырех мужчин с решительными лицами и девушки, за их спиной, с непонятными приборами в руках. Повисла зловещая тишина.

Троцкий протолкался сквозь первый ряд. Взгляд тяжелый, исподлобья остановился на известному, наверное, всему экипажу, пилоту со смуглой кожей.

— Мулат? — Троцкий оскалил желтые зубы в нехорошей улыбке и произнес, не сводя глаз с чернокожего, — Ба, какие люди, — он широко развел руки, словно хотел обняться, но обниматься и не подумал, — Привет Мулат! Что ты делаешь здесь, старичок? Или... очень загорелый герой пришел остановить революцию?

Троцкий хохотнул и оглянулся на сторонников, поддержавших его глумливым хохотом.

— Перегораживаю сброду путь в рубку!

В толпе грозно зашумели. Да что он себе думает, этот старик. Жить не хочет?

— Вот как? — схватил в горсть куцую бороденку Троцкий и насмешливо фыркнул, — Боец, из которого сыпется песок, пожалуй, остановит нас! — повернулся к толпе. Ответом был довольный хохот 'ревнителей', — Ладно, принимая в виду твой почтенный возраст, я прощаю дерзость. Убегай, я дарю жизнь! Сегодня, в день триумфа наших идей, я добрый!

Троцкий сложил руки на груди. Он упивался собственным могуществом.

— Мы не уйдем — мы Орден будущего. Орденцы не отступают нигде и никогда!

— Что? — Троцкий непроизвольно отшатнулся и оглянулся назад, руки упали. Вид вооруженных сторонников придал ему силы, — Врешь! Орден давным-давно распущен! — дал 'петуха', откашлялся и ткнул пальцем с траурной каемкой под ногтями в сторону Мулата.

Тот равнодушно пожал плечами:

— Мне все равно что ты думаешь!

Он вспомнил слова когда-то, бесконечно давно, данной клятвы: Я, Мулат Астаке, обязуюсь не щадить ни крови, ни самой жизни в борьбе за человечество. Обещаю: встретить смерть в борьбе за интересы человечества с достоинством и спокойно... Если все... значит все. Ну что же, ты всегда хотел уйти красиво, за высокую цель, как Жанна Д'Арк, Матросов или Ингун, вот он шанс! Он прислушался к себе. Он был искренне рад, что наконец может не претворятся и быть самим собой-главой Ордена будущего. Да, он не кривил душой. Обернулся. На побледневших лицах орденцев горят решимостью глаза. Молодцы! Повернулся к боевикам.

— Распустить Орден могут только сами орденцы! Мы есть, и мы будем! — гордо выпрямился, — И поэтому, это я предлагаю вам уйти. Бежать. Это последний шанс на прощение!

Взгляды Троцкого и Мулата встретились. И, к собственному ужасу, глава ревнителей прочитал в глазах орденца сочувствие и холодок пробежал между лопаток. Нет! Нееет! Он не урод. Он не урод! Ненависть мутным прибоем поднималась в душе.

— Дядя! — выкрикнул напряженным и вздрагивающим от сдерживаемой злости голосом один из ревнителей: тощий, длинный и неуклюжий, с копною густых и черных, взъерошенных волос и суровым выражением лица, — Уйди! Ты сам говорил, что нельзя становиться на пути прогресса!

Мулат отрицательно покачал головой. Кадык дернулся. Больше всего в эти страшные мгновения он жалел о том, что нельзя закурить трубку — ведь даже приговоренные на смерть имеют право на последнее желание!

— Скоро ваш дурацкий Орден исчезнет окончательно, а я, мы — 'ревнители справедливости' будем управлять 'Ковчегом'! — багровея, проорал ломким голосом Троцкий. Протолкался назад и откуда-то из середины толпы раздался истеричный выкрик: 'Бей реакционеров!'

Толпа, давно ждавшая команду фас, взорвалась яростным криком: 'За революцию!' и ринулась на орденцев.

И где-то там, то ли в Валгалле, то ли в христианском Раю, подняли бронзовые щиты, украшенные крупной буквой 'Л', приветствуя новых героев триста воинов царя Леонида, павших, но не отступивших; проорали громкое 'Ура' двадцать девять панфиловцев и склонили головы герои — космодесантники, оборонявшую станцию 'Новая Рязань'.

'Шшшшш! — из приборов орденцев вылетели тонкие металлические стрелки, на проволочке, по которой шел ток высокого напряжения, впились в тела боевиков. Пятеро — мешком рухнули на палубу, закорчились в конвульсиях.

Несколько гулких ударов сердца, и противники схлестнулись.

Спустя секунды бой превратился в дикую свалку, где каждый сам за себя. Бешенное мелькание железных палок, сухой треск электрических разрядов. Ярость. Палубу обагрила первая кровь.

Вот орденец, с криком: 'Киа', с разворота бьет ногой в живот бритого наголо боевика с такой силой, что тот отлетает на несколько шагов и с влажным стуком падает спиной на палубу. Успех не остался незамеченным. Девица, подобравшаяся со спины, резким ударом глубоко втыкает чуть ниже ребер острие железной палки. Орденец потрясенно захрипел, изогнулся и медленно опустился на палубу.

— Аааа! — стоя на коленях глухо простонал Мулану. Из живота по гарду торчит охотничий нож, материя рубашки вокруг стремительно темнеет. Подскочил подросток и с разбегу ударил по голове нунчаками. Деревянный стук, будто от удара по дереву, взгляд Мулану остекленел. Он ощутил во рту горячий рассол крови и понял, что падает, — грязная, словно здесь не убирались вездесущие роботы, палуба, кружась, стремительно приблизилась. 'Все', — змейкой скользнула мысль. Потом только черная пустота.

И ангелы вострубили перед Божьим Престолом, приветствуя нового мученика, когда душа покинула израненное тело. И громовой голос возвестил:

— Нет больше той любви, как если кто положит душу за други своя!

Над Мулану наклонился племянник, впился взглядом в застывшие глаза орденца. Рот передернула мгновенная судорога и словно из молодого человека выдернули стержень. Осел на пол. Щеки пробуравили мокрые полосы слез, но не было сил поднять руку и смахнуть.

Орденец на измазанной алым палубе, хрипит, глаза заливала кровь из большой ссадины на голове. Пытается приподняться, но раз за разом падает, рядом лежал лысый 'ревнитель'. Тело сотрясала крупная дрожь, отходил.

Спустя минуту посреди бушующего моря 'ревнителей' осталось трое орденцев, прижатых к стене: двое мужчин и девушка. Еще несколько мгновений и защитников стопчут.

— Конец вам! — Троцкий, позади боевиков, промычал сквозь зубы и закусил губу, уголок рта окрасился красным. Сейчас закончат со орденцами, подорвут ворота, и рубка в его власти!

Внезапно ворота рубки открылись, туда бросился боевик. В проеме мелькнула нога, великанского размера подошва врезалась ему в грудь. От удара он отлетел метра на полтора, покатился по палубе, замер недвижный. Из рубки выскользнул гигант — не меньше двух с половиной метров ростом в серебристо-синей форме космонавта с манипулятором робота в руке на манер дубинки, за ним женщина в такой же одежде с ножкой стула, крепко зажатой в побелевшей ладони, замерли в боевой стойке.

Ворота с гулким стуком закрылись. Звук словно стал сигналом к прекращению бойни. Все замерли.

Вперед выступил Троцкий. Все, буквально все, происходило не по плану. Он уже должен находится в рубке и праздновать победу, а вместо этого теряет в ненужной драке боевиков. Ну что за невезуха!

— Откройте рубку, и я, так и быть, пощажу вас, — прошипел зло, бровь изломалась неровным треугольником и, мелко подрожав, выпрямилась.

Гигант прищурился, повернув голову, покосился на ворота, потом на зажатых у стены орденцев, на окровавленные тела на палубе.

— Никто не может открыть их. Только капитан. Я приказал Интелу открыть ворота только ему! — произнес с ехидством.

Троцкий и пилот долго смотрели друг другу в глаза. Тягостную тишину нарушали лишь стоны раненных.

— Тогда вы мне не нужны! Я уничтожу вас и взорву дверь! — Троцкий гаденько оскалился.

Пилот и женщина за его спиной напряглись. Без боя не сдадимся!

Троцкий неожиданно уловил сзади посторонний звук, оглянулся и с внезапно похолодевшим сердцем увидел, как из-за поворота вышли десяток удлиненных безголовых шаров с надписью АСС (аварийно-спасательная служба), из них торчали металлические ручки и ножки с утолщениями на суставах — спасатели в скафандрах высшей защиты. Остановились в десятке метров от толпы ревнителей.

Глаза Троцкого потрясенно распахнулись, блеклые губы жалобно дрогнули, словно еще миг и он расплачется. С человеком в таком скафандре справится разве что электромагнитное орудие, а голенастая конечность, за счет усилителя, развивает усилие в несколько тонн.

Десяток за десятком за спасателями выходили молодые мужчины. Троцкий не узнавал 'пчелок', их он считал слабаками. Лица нахмурены, в глазах решимость и ярость. Руки сжимают оружие: от палок до гантелей. Видно — настроены решительно. В задних рядах замелькали женщины, старики, подростки. Они смотрели на растерзанные, в крови, тела орденцев на палубе и молчали. И это грозное молчание еще больше пугало Троцкого — уж лучше бы они орали и проклинали его. А люди все прибывали и пребывали, казалось, что к рубке собирался весь экипаж от глубоких стариков до подростков. Троцкий не знал, что сцена боя стараниями Мулата транслировалась по всем средствам связи 'Ковчега' и здесь действительно весь экипаж. От мала до велика.

— Бей врагов революции! — надрывно выкрикнул Троцкий, пятясь и не отводя мертвого взгляда от 'спасателей'. Несколько остро отточенных металлических палок тускло блеснув металлом, полетели на манер копий, отскочили от скафандров, со звоном упали на палубу. Троцкий помертвел от ужаса. Все пропало!

Толпа качнулась и захлестнула горстку испуганных 'ревнителей'.

Словно черная молния блеснула перед глазами Троцкого, отброшенный небрежным взмахом могучей руки, усиленной гидроприводом, он пролетел метра три, впечатался спиной в стену, оседая, успел увидеть, как сбитые многосоткилограммовыми тушами людей в скафандрах, кеглями разлетаются в стороны 'ревнители'. Что-то теплое потекло по ноге, когда сознание милосердно покинуло неудачника.

В схватке у ворот рубки погибло двое орденцев — в том числе их глава Мулат Астаке. На следующий день, после торжественных похорон, на них собрался весь экипаж, прошел референдум о легализации Ордена будущего. Единогласным выбором было: Да. В тот же день больше сотни человек стала кандидатами в члены Ордена, но требования к полноправным орденцам были столь высоки, что в ходе подготовки девяносто процентов отсеются.

* * *

Объединенному человечеству пришлось отстаивать право на то, чтобы жить так, как желало большинство, а не так, как хотели бывшие правители. Ростки будущего, которое стало настоящим для ковчеговцев, усердно топтали. Вытаптывали усердно, основательно. Сперва били по душам. Если не помогало, убивали людей. Но их убить можно, идеи — никогда!

Эта история произошла в самом конце Эры объединения человечества, почти за двести лет до прибытия колонизационного звездолета 'Нового Ковчега' в систему звезды Глизе 581. После того, как в Содружестве англосаксонской демократии — межпланетном государстве, объединяющем 48 колоний О'Нила 3 типа (два колоссальных размеров цилиндра, вращающихся в противоположных направлениях, каждый по 5 миль (8 километров) в диаметре и 20 миль (32 километра) в длину, связанные друг с другом штоками через систему подшипников. Вращаясь, они создают искусственную гравитацию на внутренней поверхности за счёт центробежной силы) с населением 41 млн. человек, победили сторонники свободного использования дубликатора...

В кабинете председателя революционного комитета над большим столом тесно сгрудились одиннадцать человек.

— Значит так, — Жюль Флетчер — пожилой, мрачноватого вида мужчина с лысым черепом с белой заглушкой в височном шунте и большими, натруженными руками, провел пальцем по экрану стола. Развернулась схема станционной атомной электростанции, — террористы... Damn! (Проклятье, Черт!) Выполнили угрозу. Как они проникли на станцию, нужно разбираться, но не это главное. Главное, что они вывели из строя автоматику управления аварийной защиты. Короче... если не заглушим реакторы, то через четыре часа они взорвутся. Загвоздка в том, что, когда обнаружили диверсию, уровень радиации в реакторном зале стал такой что ни о каких роботах или аватарах и речи не идет. И еще эвакуировать 'Нью-Вашингтон' не за четыре дня ни за четыре недели мы не успеваем. Вот такие дела...

Сжатый кулак Председателя революционного комитета тяжело лег на экран.

Каждому из десяти членов комитета ясно представлялся ужас надвигающегося, о чем Жюль Флетчер не сказал. Спустя считанные часы системы реакторов не выдержат и произойдет катастрофа по типу Чернобыльской — мощный взрыв 'грязной' бомбы, вот только в ограниченном пространстве станции он станет фатальным, навсегда загрязнив ее продуктами радиоактивного распада. И за оставшееся до катастрофы время новые власти физически не могли эвакуировать полтора миллиона жителей станции...

Каждый глубоко задумался.

О'Брайен — заведовавший в комитете поставками исходных материалов для дубликаторов, вдруг судорожно закашлялся, сверкающая металлом рука-протез провела по лысине.

— Жюль, не тяни, тут нет детей и что за сукины дети бывшие правители мы и так знаем. Говори, что нужно! Добровольцы вручную заглушить реакторы?

— Да, добровольцы, но уровень радиации в реакторном зале такой что даже в скафандре высшей защиты — это верная смерть.

— Значит, добровольцы найдутся, — решительно произнес О'Брайен, — Я первый.

— Да помолчи ты! — махнул крепко сжатым кулаком Жюль Флетчер, — Там радиация такая, что твои протезы мигом выйдут из строя. Зачем нам новый ржавый Железный Дровосек?

Невесело посмеялись. О'Брайен отвернулся и глубоко вздохнул.

— Добровольцы есть, например, я, — ровным голосом ответил Ингун — глава местной ячейки Ордена будущего, — У меня нет протезов.

— Надо троих добровольцев, — голос Жюля Флетчера едва заметно дрогнул.

— Значит будет трое добровольцев. — с напором сказал Ингун...

Вниз, вниз, в закрытое от посторонних взглядов подземелье реакторного зала мчался электрокар. Ингун, в скафандре высшей радиационной защиты сидел на водительском месте, позади двое товарищей из Ордена будущего в таких же безликих скафандрах.

— Обязуюсь не щадить ни крови, ни самой жизни в борьбе за человечество. Обещаю: встретить смерть в борьбе за интересы человечества с достоинством и спокойно, — беззвучно шептали губы Ингуна слова орденской клятвы.

В полутемных коридорах станции мерещились невнятные тени, хотя там априори, кроме орденцев, не было ни единой живой души. Ингун нажал на сенсор и погнал кар по тоннелю со всей доступной скоростью, затормозил у шлюза реакторного зала настолько резко, что пластиковые шасси автомобильчика жалобно взвизгнули. Соскочил на палубу.

— Выходим, камрады, — сказал спутникам. Пока они неуклюже высаживались, посмотрел на счетчик Гейзера в виде часов на запястье, тот уже не щелкал, а буквально трещал. 'То ли еще будет, когда зайдем в зал!'

Огромный штурвал ручного открывания ворот открывался мягко, но чем больше увеличивалась щель между дверью и стеной, тем отчаяние уже не щелкал, гудел счетчик.

Щель между толстой стальной плитой и стеной все увеличивалась, пока не оказалась достаточной, чтобы орденцы протиснулись в реакторную. Рукав скафандра звякнул, коснувшись металла ворот, и эхо отразило исковерканный звук. Вспыхнули ручные фонари, световое пятно зашарило по бетону пола, люди шагнули в чернильно-непроницаемую тьму, навстречу радиоактивной смерти. Счетчики уже не гудели, а пронзительно выли...

Добровольцы вышли из подземелья спустя полчаса. Реакторы были заглушены, а катастрофа — предотвращена, но они получили запредельную дозу радиации, намного превышающую смертельную. Врачи отчаянно бились за жизнь героев, но все усилия оказались тщетными. Последний, через три месяца, ушел из жизни Ингун. По решению революционного комитета спасителей Нью-Вашингтона похоронили на Аллее героев, рядом с теми, кто отдал жизнь за будущее человечества.

* * *

Ойе вернулся к концу дня. Старейшины клана согласились выслушать пришельцев с далеких звезд. Встретили землян на поле ветряков, дававших городу Огато электроэнергию, двое тиадаров: Зен из рода Вайер, верховный старейшина клана и его помощник Элор из рода Келлай. Людей усадили в закрытый электроавтомобиль, сверкающий позолотой и помпезный, словно карета Темных веков. Миновав открытые ворота в крепостной стене, влетели в инопланетный город. Безлюдно и тихо. В воздухе ощущался смолянистый аромат дыма из печных труб и терпкий дух навоза атисов — местного аналога коня, напоминающего земного осла, но только с рогами и острыми плотоядными клыками. Закатное солнце тонуло в потемневших тучах, раскрашивая их в темно-багровый свет. Вдоль потемневших улиц, мощеных каменными плитами, шли черепичнокрышные, увитые башенками, узкооконные, с балкончиками, замысловатой лепниной и каменной резьбой двух-трехэтажные домики, поражающие странными пропорциями. Инженерная логика строительства одинакова для любой разумной расы, но от жилищ инопланетян так и веяло чуждостью всему, что создал человек.

Машина остановилось в центре на площади у неприметного трехэтажного здания — гостевого дома клана. Людей поселили на втором этаже в комнате с узкой двухъярусной кроватью и откидным столом с парой трехногих табуреток и оставили до утра одних. Обстановка напомнила о каюте на подбитом космолете тиадаров и несла неустранимую печать строгости и аскетического лаконизма.

Алексей подошел к окну. На Огато опускалась ночь. Где-то вдалеке грохотали колеса электромобиля, мелодично позвякивала упряжь атисов. Бесшумно, как приведение, промелькнул черный силуэт крупной птицы на фоне окрашенных закатом в тревожный, алый цвет окон зданий. В городе чувствовался ретро-стиль, точь-в точь как в ретропарке 'Ковчега'. Но стоило оглядеться, и наваждение рассеивалось и чувствовалась искусственность и присутствие супертехнологичной цивилизации, не менее мощной, чем земная.

Он долго стоял, не то медитируя, не то вспоминая. По странной ассоциации откуда-то из глубины памяти всплыло воспоминание об одном из свиданий с Настей.

Память вылепила бесконечно дорогие линии лица. С внезапно забившимся сердцем почти увидел победно улыбающееся, чуть склоненное набок, родное лицо. Вот повернула голову, озорно и любовно, из-под низу разила взглядом малахитовых глаз.

Алексей, со сложенными за спиной алыми крыльями, широко и как-то диковато улыбнулся подружке и решительно подошел к краю прыжкового уступа. Широкие ржавые, красные и бронзовые полосы пород, будто высеченные гигантским скульптором, чередовали путь к дну колоссальной пещеры Ядра. Далеко внизу, в сотне, а то и более метров, светилась в огнях прожекторов, на стенах пещеры, каменистая поверхность; крохотные, размером с муравья, фигуры людей. А над ними — разноцветными бабочками скользили в восходящих потоках горячего воздуха, изредка взмахивая крыльями, 'летуны'. Стремительный, волшебный, будто во сне, полет их ограничивался только стенами.

Благодаря расположению пещеры в геометрическом центре Ковчега, в ней почти не чувствовалась создаваемая вращением псевдогравитация. Это и дало возможность появиться целому созвездию новых, уникальных видов спорта и спортивных игр. Самыми любимыми у молодежи стали полеты с помощью надетых на руки крыльев.

По спине Алексея пробежал холодок восхищения, граничащего с испугом. Несмотря на мизерное тяготение, расстояние до земли приличное, так что при падении в лучшем случае отделаешься переломом ног. Никогда юный пилот не прыгал с такой безумной высоты, но сейчас бесстрашно стоял на прыжковом уступе. Стиснул зубы, ноги были напряжены, тверды, как железо. Повернулся. Настя еще только одевала крылья. Кривовато улыбнулся ей. Его обуяла отвага и торжество, какие испытывали люди, впервые попавшие за пределы земного тяготения. Полеты в бурю по океану, прыжки в черную бездну космоса вызывали такие же ощущения безграничной удали и удачи. Сейчас или никогда! Высота была вызовом, непреодолимо манившим неисправимого авантюриста.

Подмигнул и как был, со сложенными крыльями, шагнул в пропасть. Настя вскрикнула, отбросив снарягу, подскочила к краю. Алексей падал с прижатыми к бокам руками, с каждой секундой ускоряясь. Казалось, это продолжалось бесконечно. И вот-вот он врежется в землю, расплывется кровавой мешаниной переломанных костей, как вдруг... за какой-то десяток метров до неизбежного удара о каменную поверхность, руки с крыльями раздвинулись в стороны, за спиной выросли алые крылья, затрепетали под напором воздуха. Взмахнули раз, другой, падение остановилось. Алексей поймал восходящий поток от нагретого пола и начал медленно подниматься под свод пещеры, изредка взмахивая крыльями.

Настя была потрясена.

Когда безумный мальчишка приземлился обратно на прыжковый уступ, подскочила. Острые кулачки гулко задолбили в грудь парня.

Он хрипло засмеялся.

— Чего ты смеешься! — от возмущения девушка прекратила экзекуцию, — Дурак! Ты мог разбиться насмерть!

— Но ведь не разбился! — Лицо девушки так близко, что Алексей мог коснуться ресниц губами. Воровски повел низко опущенными зрачками опьяневших глаз и рывком притянул Настю за талию.

Девушка успела только протестующе пискнуть, когда мужские губы жадно впились в ее. Это был их первый поцелуй.

Его губы были обжигающе горячими хотя и неумелыми, голова Насти кружилась, и мальчишка был прощен. В укромном уголке пещеры влюбленные целовались пока не онемели опухшие губы...

Сердце билось неровно: Настя, Настя... По телу пробежала ледяная волна. Сияли перед его внутренним взглядом опушенные тяжелыми ресницами малахитовые глаза, бровь дугой, стройный стан. Ноздри раздулись, почти ощутил манящий до дурноты аромат девичьего тела, но... нет. Показалось.

Пальцы сжались в кулаки — до боли, до побелевших костяшек. Он еще раз вздохнул, лег в постель и прикрыл веки.

Говорят, глаза — зеркало души. И, наверное, недаром говорят. Но вот познать душу подруги, он так и не смог. Любить мог, а вот изучать не получалось. Наверное, поэтому она ушла... Слишком сложный объект для изучения: живой, меняющийся, ни на что не похожий, и ни разу не однозначный. От нее возможно ожидать всего, что угодно. Она была непредсказуема и изменчива, коварна и простодушна, близка и далека...

На следующее утро Алексей окончательно пробудился от звука хлопнувшей двери этажом ниже. Поднялся, подошел к окну. Утро выдалось серое, пасмурное, будто и не было накануне солнечного вечера и ясного заката. По небосводу ползла сверкающая точка атмосферного спутника. Он вздрогнул — вдалеке, на другом конце Огато, раздалось железное громыханье. Словно ожесточенно колотили железякой по пустому ведру то ли еще по чему.

Новый день пришел на Тиадаркерал.

Прошел еще час. Алексей валялся, уставясь в экран телефона, на кровати. Даже Машера, любивший поспать подольше, проснулся и привел себя в порядок, когда раздался стук в дверь и на пороге появился тиадар в невзрачном сером комбинезоне. Ни единая черточка не дернулась на лице словно каждый день видел землян. Тиадар поклонился, вкатил в комнату тележку с двумя подносами, переставил их на стол. Еще раз согнув спину, вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Люди уставились на завтрак. Прозрачные стаканы с напитком желтого цвета и по три квадратные тарелки. На первой, глубокой — нечто вроде густого овощного супа, странного фиолетового цвета. Следующее блюдо представляло собой что-то вроде каши из белых крупных зерен и последнее — желтые вытянутые плоды, обильно политые синей, вязкой на вид подливой.

Отказываться от угощения нельзя — по тиадарским обычаям это оскорбление хозяев. Алексей почесал затылок, потом нырнул под кровать. Из сумки появился сканер и проверил еду на совместимость с земным метаболизмом. Есть людям можно. По крайней мере не отравишься. Он тяжело вздохнул.

Наклонился над 'супом', осторожно понюхал. Пахло мясом и непонятными травами. С усилием сглотнул. 'Надеюсь, что это не какие-нибудь местные червяки'. Взял с подноса небольшой половник, решительно зачерпнул и поднес к губам. Хммм. Вкусно. К тому же голод не тетка, он стремительно опустошил тарелку, стараясь не думать о том, из чего приготовили суп. От 'каши' несло мокрой псиной. Алексей наклонился и еще раз принюхался. Пахло гадостно... Это есть ни за что не будет! Тарелка последовала в дальний угол стола.

Машера с невозмутим видом забрасывал в рот отвергнутую кашу. Алексей покосился на приятеля. 'Как только ест это?' — скривился мысленно и покосился на Машеру.

— Как ты только ешь эту гадость? — не удержался, с трудом сдерживая рвотный рефлекс.

— Солдат все должен есть, — после паузы внушительно пробурчал Машера, — Раз сканер показал, что это не вредно, значит нечего кочевряжится, — добавил покровительственным тоном.

Алексей с усилием сглотнул слюну и отвернулся.

Последнее блюдо. Наклонился над тарелкой, принюхался — пахло маринованными огурцами. Плоды, напоминали по вкусу варенную земную кукурузу, а приправа оказалась острой, но неожиданно вкусной, все пошло на 'ура'. Запив все стаканом чего-то похожего на густой сок, Алексей ощутил себя вполне сытым.

Земляне едва закончили с завтраком, когда в дверь вновь осторожно постучали, она открылась, зашел уже знакомый тиадар — слуга.

— Старейшины ждут вас, достойные! — произнес торжественно. Потом низко поклонился, отступил к стене и замер, дожидаясь пока друзья соберутся. Земляне украдкой проверили спрятанное в одежде оружие и вышли в коридор.

Еще подходя к выходу, Алексей услышал громкие, но неразборчивые, рычащие голоса. Машинально провел рукой волосам, толкнул тяжелую даже на вид дверь и вышел на площадь перед гостевым домом.

По углам площади виднелись неровные квадраты тиадаров в грязно-зеленой одинаковой униформе с черно-белыми гербовыми изображениями многолистного цветка на груди. На здании напротив, во всю стену, застыло изображения зала заседаний Совета 'Ковчега'. На переднем плане капитан, с недовольным лицом, позади, вокруг стола, остальные члены Совета. Стоп-кадр.

Посредине площади оживленно о чем-то спорила группа тиадаров в одеждах, похожих на металлические. В таких вчера встречали людей старейшины клана Тайрако. Двоих Алексей узнал. Это были Зен из рода Вайер, верховный старейшина и, Элор из рода Келлай. Рядом, но отдельно от них, стоял Ойе. Слишком порывистое движение, с которым он повернулся к людям, выдавало степень его тревоги.

Алексею показалось, что здесь собрался весь клан. Все боеспособные бойцы, кто был в городе.

Настороженные, словно разведчики, только что перешедшие сквозь нейтралку на ту сторону, Алексей с Машерой направились к центру площади, остановились напротив замолчавших старейшин. Слуга стоял рядом, фиксируя взглядом каждое движение землян. Алексей не сомневался, что и оружие у него имеется.

Ощутили спиной, по неуловимо изменившейся атмосфере, по замолкавшим наемникам, что на них скрестились пристальные, неприязненные, удивленные, разные взгляды. Не было только равнодушных. Решалась судьба клана. Будет ли он как прежде подчиняться Высшим или изберет собственный путь?

Зен, как показалось Алексею, доброжелательно посмотрел на людей, а потом выразительно старейшину рядом:

— Достойный Лио, ты сомневался, не смотрим ли мы фильм, сотворенный искусными лицедеями Высших? Так вот живое свидетельство, что это не так! — тиадар протянул руку в сторону людей.

Голос верховного старейшины, усиленный неким приспособлением, был хорошо слышен на всей площади.

Тот, к кому он обращался, небольшого роста, с заметным брюшком, склонил голову.

— Я рад, достойный верховный старейшина и брат, что мы не стали жертвами чудовищной фальсификации, но я не уверен, что подобает выслушивать инопланетников. Ибо сказано: наемник не оставит нанимателя даже в том случае, если число его подчиненных сократится со ста до одного! А наши наниматели Высшие!

— Достойный старейшина Лио считает, что я плохо знаю Кодекс Наемника?

— Сожалею, достойный, что приходится напоминать о законах Кодекса! — вежливо склонил голову с 'звериными' ушами торчком старейшина и, слегка оскалил зубы.

— Ты полагаешь что это правило применимо сейчас? У нас нет действующих контрактов с Высшими и потому они нам не наниматели! Я отрицаю саму возможность Высших править. Многими прегрешениями и святотатствами они утратили право быть нашими господами! Есть ли среди клана Тайрако хоть одна семья, которая не пострадало от жестоких законов Высших? Нет такой!

Ответом стало глухое, совершенно собачье рычание из сотен глоток рядовых клановцев.

Лио суетливо оглянулся, сгорбился. В его суетливых движениях чувствовалась нечто от грации гадюки, готовившейся к внезапному броску. Повернувшись, крикнул громко и возмущенно:

— Достойные члены клана Тайрако, я не понимаю, почему мы вообще внимаем инопланетным низшим! Что такое один клан против силы Высших, за которыми вся планета? Закон Высших гласит: да будет выполото поганое семя из мира сего! Это их право, это их сила и они сделают это! Нас раздавят! За измену Праведности Высшие вырежут до третьего колена!

— Истинная храбрость в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть!

— высокомерно бросил верховный старейшина, — Угроза смерти — не повод сдаться! А сила Высших... люди уже разгромили флот Высших. Кто сказал, что они не способны уничтожить их?

Один из старейшин, худой как жердь и едва ли не на голову выше других тиадаров, вопросительно посмотрел на верховного, и получив утвердительный кивок, спросил:

— Зачем вам наш клан? Таких кланов как Тайрако, несколько десятков! Есть и сильнее... и намного, чем мы.

Алексей замер. Если старейшины почувствуют фальшь, все зря. Жестокая и длительная война между землянами и туземцами станет неизбежной. Откашлялся.

— Достойные старейшины и клановцы! Я хочу, чтобы вы понимали, что мы уважаем и весь народ тиадаров и ваш клан. Мы не враги вам, это Высшие напали 'Ковчег' и пролили кровь землян. А свою кровь мы не прощаем! — на секунду остановился, нервный спазм сжал горло. Оглядев старейшин, продолжил с каждой секундой все яростнее, так, что в конце почти кричал, — Или мы или они, кто-то исчезнет! Вместе с вами или без вас, но мы уничтожим Высших!

Тишина вокруг была оглушающая. Между зданиями на площадь и на замершими квадраты клановцев падали косые столбы яркого и горячего солнечного света. Жаркий ветер откуда-то издали донес приглушенный рев мотора.

Верховный старейшина полуобернулся к Ойе:

— Каковы они, разумные с другой планеты? Можно ли им верить, есть ли в них честь?

Тот низко, но с достоинством поклонился.

— Достойный верховный старейшина они странные, но у них есть честь! У них нет кланов, как у нас, но за свою стаю они готовы драться. И драться с доблестью и честью! Пример этому двое достойных людей, которые представляю перед вами, о старейшина. Порукой их чести моя жизнь, которую они могли прервать одним взмахом клинка и...

— Достойно ли тебе рассуждать о чести? — прервал старейшина Лио, недобро покосился на Ойе коричневыми глазами и ткнул в его сторону когтистым пальцем, — ты сдался, а потом преступно пошел против своих нанимателей! В тебе самом нет чести!

Ойе согнулся. Верхняя губа приподнялась, обнажая клыки, будто у собаки, предупреждающей, что укусит. В этот момент он напоминал дворнягу, загнанную в угол и собиравшуюся дорого продать свою шкуру. И если не победить, но взять за свою жизнь с врага достойную цену кровью. Обвинение серьезное. Очень серьезное. За нарушение Кодекса клановый суд мог приговорить к позорной казни. Жизнь наемника подчинялась простым правилам, среди которых было: если у вас нет чести — у вас нет ничего и даже жизни.

— Разве есть постановление кланового суда, что я нарушил Кодекс Наемника? Нет его! Тогда почему ты обвиняешь меня в бесчестии? Меня захватили, когда я был без сознания и в том нет умаления чести! И договор был лично с командиром корабля и, когда он погиб, у меня не стало нанимателя и значит я был свободен от обязательств!

Ответ понравился рядовым клановцам.

— Хея! — завопили, над головами замелькали мечи, казалось, еще чуть-чуть и они бросятся устанавливать справедливость.

— Ответ Ойе из рода Дзен, удовлетворил тебя, достойный старейшина Лио? — холодно осведомился верховный, уши его дрогнули.

Тот покосился на вопящие толпы, склонил голову, утвердительно наклонил голову, а Ойе продолжил:

— И еще достойные старейшины клана Тайрако и вы, клановцы, В Тронном дворце владык правого континента на нас напала банда диких. Их было много, гораздо больше десяти. От внезапного удара сзади по голове я потерял сознание. Земляне голыми руками разогнали негодяев. Потом мы совершили священный обряд братства. Теперь мы одной стаи и за братьев я буду рвать врагов!

По площади пронесся дружный вздох. Тиадары, несколько тысяч, не отрывали взгляд от людей, острые, звериные уши стояли торчком. Что означал этот жест, друзья не понимали, но надеялись, что он свидетельствует об заинтересованности. Ойе еще раз поклонился, выпрямился. Воцарилось молчание, вязкое и густое, словно болото.

Затянувшаяся пауза давила на нервы землянам.

Вперед шагнул верховный старейшина.

— Вот что скажу я вам, достойные братья по клану! Какая разница, кто ты, человек или тиадар, если ты слуга всевышних Богов? В первую очередь ты их творение. Не смейте забывать об этом никогда. Ибо все мы равны для Богов!

Он низко склонил голову перед землянами.

— Клан Тайрако примет решение и известит о нем вас и ваших старших. Вы можете оставить нас, — произнес бесстрастно.

Тот же слуга, который сопровождал землян, отвел обратно в комнату, где они были то ли в заключении, то ли на правах гостей.

Стемнело. Алексей разделся, лег на низенькое ложе. Нервы вибрировали. Прикрыл глаза, глубоко и размеренно дыша, но спустя некоторое время почувствовал, что заснуть не сможет. Да и не хочет. Слишком много впечатлений. Думал о людях, о противоречиях, рвущих их души. Вот Фауст. Он много страдал, он совершал злые поступки, мерзкие. Но в конце концов сказал:

... ясен предо мной

Конечный вывод мудрости земной:

Лишь тот достоин жизни и свободы,

Кто каждый день идет за них на бой!

Он осушал болота и воздвигал плотины. Он не опустил бы руки и перед катастрофой — как бы страшна она ни была. И в каждом из людей есть частица Фауста! Значит ли это, что даже в законченном злодее есть частица Человека с большой буквы 'Ч'? Алексей не знал.

Была уже глубокая ночь, когда незаметно для себя самого провалился в сон. На этот раз без сновидений.

Глава 9

Проснулся Алексей рано. На востоке еще горели звезды, в отдалении от гиганта Футэива, когда высоко в небе вспыхнули зажженные зарей тонкие прозрачные облака. Но до рассвета оставалось еще полчаса.

После завтрака в комнату к землянам зашел верховный старейшина и оповестил — наемники приняли предложение землян и координаты объектов Высших, известные Тайрако, уже переданы на 'Ковчег'. Люди переглянулись. Не радовались, потому что этому чувству в их сердцах уже не было места. Напряжение, усталость, боязнь сделать что-то не так, когда уже ничего нельзя исправить, — все смешалось, смытое облегчением.

В заключении осведомился есть ли у людей просьбы? Алексей облегченно раздвинул губы в улыбке:

— Достойный старейшина, можно нас навестит Ойе?

— Да будет так, — ответил верховный старейшина, — Я распоряжусь, чтобы ему передали.

Коротко поклонился и вышел.

Знойное полуденное солнце заглядывало в окно, и земляне начали скучать, когда в дверь деликатно постучали и зашел Ойе. Позади семенила небольшого роста тиадарка в симпатичном красном комбинезончике. Иссини-черная шерстка поблескивала под лучами солнца. На шее — металлическая цепь с крупными, полупрозрачными вишневыми кристаллами. Мелкие и округлые по сравнению с мужчинами — тиадарами черты лица невольно наводили на мысль о изящной пантере Багире из старинного мультфильма о Маугли, — такая же гибкая и грациозная.

— Моя жена, братья по крови, — ровным голосом произнес Ойе, — Вайя.

Женщина скрестила руки на груди, поздоровалась с землянами. Как и обещал муж, пришельцы со звезд не походили на монстров, хотя и выглядели необычно.

От прямого, рассматривающего и оценивающего взгляда Алексей почувствовал некоторое смущение. Давно его никто так не рассматривал. 'Да какого черта! — разозлился. Чего она так смотрит?'. Женщина долго и витиевато, то и дело кланяясь, негромким голосом благодарила за спасение мужа. Алексей не сразу заметил характерные мозоли на ладонях какие бывают у тех, кто регулярно упражняется с мечом или саблей, изумленно распахнул глаза и подумал: 'Похоже та еще штучка!'

После того как люди ответили, что, придя на помощь беспомощному, не совершили ничего особенного, с поклоном шагнула назад и скрылась за широкой спиной мужа.

Ойе несколько мгновений внимательно вглядывался в лица людей глазами с ставшими уже привычными вертикальными зрачками, как бы давая понять, что предложение будет выглядеть необычно:

— Я прошу вас, достойные, почтить мое жилище посещением.

Машера многозначительно подмигнул товарищу, Алексей наклонил голову и хотел поблагодарить, но не успел.

Из открытого окна он услышал громкий, пронзительный, как ноющая зубная боль, звук. Алексей недоуменно посмотрел на мгновенно посеревшее лицо Ойе. Женщина прижала ладони к губам.

— Что это?

— Похоже на сигнал тревоги, — произнес тиадар чужим голосом, лицо у него стало какое-то отсутствующее, — Пойдемте, на площади установлен экран дальновидения, узнаем, что произошло.

Земляне торопливо оделись, набросили на голову капюшоны, скрывающие лица, и вышли из комнаты вслед за тиадарами. А тревожные, резкие звуки все плыли над городом, над домами, над крепостными стенами, пробуждая в душе мучительное чувство.

Молчаливая толпа, мужчины и женщины тиадары, дети — щенки, не отрывали глаз от превращенной в экран стены здания -на нем демонстрировался фильм изумительной четкости, разве что не голографический.

Земляне остановились позади.

Странное тревожное ощущение пробежало по нервам Алексея.

С небес, откуда на землю с гневом смотрел раскаленный добела диск солнца, грузно и неуклюже, будто чудовищных размеров обожравшиеся черви, спускались на обширную зеленую равнину колоссальных размеров летательные аппараты, метров пятьсот длинной. Часть уже приземлилась и лежала на земле с откинутыми аппарелями; из их чрева непрерывным потоком выползали приземистые стальные коробки прямоугольной формы с толстым окурком орудия спереди. Что-то вроде земных танков эпохи последней Великой войны. Из других колонной по трое выбегали солдаты в черных комбинезонах — гвардия Высших. За спинами — большие мешки, похожие на вещмешки землян, в руках крепко зажато оружие. Строились в безукоризненно ровные квадраты. Алексей поджал сухие губы, посмотрел на верховного старейшину. Стиснув кулаки, тот стоял у самого экрана.

— Это гвардия комитета Вечных. Они хотят убить Огато, убить Тайрако! Убить всех! — неестественно спокойно сказал Ойе, не глядя на людей, — На каждом воздушном корабле тысяча солдат или несколько десятков боевых машин, и... — на несколько мгновений замолчал и закончил глухо, — и они никогда не проигрывали в сражениях.

Гвардия была такими-же наемниками, но привилегированными и в силу этого люто ненавидимыми остальными.

— Как всех? — Алексей непонимающе уставился на тиадара, — Женщин и детей тоже? Их что, убьют?

Странные на человеческий взгляд глаза инопланетянина и названного брата, остановились на лице человека.

— Брат... За преступления любого клановца, отвечает весь клан. Невиновных не существует, есть лишь разные степени вины — так гласит закон Высших, — произнес Ойе и посмотрел отрешенным взглядом на экран.

Очередной корабль, сверкая металлическим блеском, приземлился. Откинулась аппарель, потянулись высокие, метра четыре, тиадарообразные роботы. В руках оружие чудовищного калибра.

Сирена умолкла, так же внезапно, как и заревела. Толпа угрюмо молчала. Картина сменилась. Они увидели тиадара с гербом Тайрако на груди, на коленях и со связанными руками, посреди гвардейцев. Один из них отошел на два шага, впился в пленника острым, прицеливающимся взглядом и вдруг, блеснув мечом высоко в воздухе, страшным, неуловимым для глаз движением, весь упав наперед, рубанул. Плеснуло фонтаном красного в небо, голова покатилась по траве. Тело еще несколько мгновений стояло, тяжело шлепнулась на землю.

Изображение исчезло, сменилось стеной.

Алексей побледнел. 'Неужели мы подставили доверившихся нам разумных?' Руки до боли сжались в кулаки. Повернулся к товарищу. Машера тяжело сопел, желваки гуляли по скулам ходуном.

— Дерьмо... — голос Алексея срывался.

— Еще какое, — отведя взгляд, пробасил Машера.

Алексей протолкался сквозь толпу мелкорослых наемников к верховному старейшине.

— Достойный верховный старейшина, могу я задать вопрос? — произнес звенящим голосом.

Старейшина, посмотрел мрачно, кивнул:

— Вы эвакуируете из города женщин и детей?

— Это бесполезно, человек, все пути взяли под контроль атмосферные спутники, — Зен резко оборвал фразу и оскалил клыки.

— Сталь можно согнуть, волю настоящего воина-никогда! — прокричал напряженным и вздрагивающим голосом так, что услышали все вокруг, — Что сильнейшее оружие? Танк? Аватар? Кулак? Нет, нет и нет! Мужество! Мужество выстоять одному против всех! Неприступной делают крепость мужество и верность долгу, а не камни и стены. Много врагов — много чести! Мы примем бой и будем молить богов, чтобы наши союзники успели прийти на помощь, — он повернулся, но не успел уйти.

— Вот к чему привели твои богомерзкие деяния Зен! — истеричный крик заставил его остановиться и повернуться к кричащему, — Ты привел Тайрако к гибели!

Это был тот самый старейшина, который вчера выступал против союза с землянами.

Черные губы верховного старейшины раздвинулись в хищном оскале, крупные клыки сделали бы честь волку. Глубоко вздохнул и, стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно, сказал:

— Лио, ты хочешь что-то предъявить мне?

— Вожак стал стар, вожак ведет стаю к гибели, вожак должен уйти! — прокричал Лио ритуальную фразу и резко, словно боднул, наклонил голову.

Это был обычай доисторических времен — Корделия, о нем в кланах наемников помнили и свято исполняли. Когда вожак становился стар и не мог управлять, но сам уйти не хотел, претендент бросал ему вызов на поединок. И если побеждал, то становился новым вождем.

Толпа замолчала, жесткие лица профессиональных воинов застыли. В наступившей звенящей тишине стало слышно, как сигналит невидимый автомобиль.

— Ты вызываешь меня на Кордалию? Ты уверен в том, что хочешь поединка? К вечеру Высшие станут не важны!

— Это ложь! Твоя кровь смягчит общую вину клана! Тогда хотя бы часть помилуют!

Верховный старейшина угрожающе рыкнул, обнажив клыки.

— Ты трус, Лио. Сказано: бойтесь просидеть у порога дома всю жизнь и не сделать ничего, чтобы изменить ее к лучшему!!! Появился шанс добыть свободу. Свободу от Высших! — Лио готов был поклясться, что в голосе верховного старейшины проскочили нотки презрения. И в глазах, слишком ему знакомых, читалось нечто брезгливо-снисходительное.

— Тайрако не нужна твоя свобода. И мы сейчас посмотрим кто из нас трус! — истерично выкрикнул претендент на власть. Сейчас он походил на попавшего в капкан волка, готовый вырваться из западни даже ценой перегрызенной лапы. Он прав и только смерть прежнего верховного старейшины смягчит наказание клану! — И пусть боги рассудят и укажут, чей путь идет на благо клану!

Молнией сверкнул клинок, вылетая из-за плеча.

Тому, у кого менталитет раба, не нужна свобода. Он жаждет собственных рабов. Он желает быть надсмотрщиком, холуем, тем, кто следит, чтобы другие рабы не восстали, и делает это гораздо усерднее, чем сами господа.

Тиадары мгновенно образовали неровный круг метров пять в диаметре, достаточный для передвижений поединщиков.

Грозная репутация Лио, преподававшего фехтование, говорила сама за себя, но и Зен заслуженно считался мастером меча. Блеснул над головой выхваченный им меч. Лицо посерело.

Противники бросились друг на друга с яростью, не исключавшей обдуманности действий.

Клинки столкнулись с металлическим звоном, полетели холодные искры, мощнейший удар откинул назад верховного старейшину.

Первый удар эхом отозвался в сердцах зрителей, знавших толк в фехтовании.

— Хея! — завопили азартно.

Зен с яростью нападал. Сухой, частый лязг мечей, становился все чаще.

Верховный старейшина, едва успевал отражать удары и медленно отступал. Полупрозрачные лезвия, почти не видные в солнечном свете, расплывались в стремительных ударах в неясные тени. Казалось, что противники исполняли какой-то странный, причудливый, смертоносный танец из финтов и уверток.

Алексей завороженно наблюдал за поединком. 'Это по-настоящему красиво'. Похожее он видел только в исторических фильмах.

Левое предплечье Зена обожгло. Он стремительно отпрянул. Осторожно прикоснулся ладонью и бросил быстрый взгляд на палец. Так и есть, кровь.

— Хея! — закричала толпа, собственный крик все больше заводил ее.

В узкой прорези рта Лил мелькнули клыки и слюна. Теперь главное затянуть поединок. От потери крови противник обессилит, и он легко добьет его!

Алексей сунул руку в карман. Ойе заметил и торопливо положил человеку на плечо руку:

— Не вмешивайся! Никто не имеет право помешать этому поединку под страхом немедленной смерти!

Несколько секунд Алексей пристально смотрел в глаза тиадару, потом нехотя отвел взгляд. Каждый народ имеет право на собственные обычаи и, какими бы необычными и неправильными они ни казались посторонним, нарушать их нельзя. Придется ждать. Верховный старейшина дрался за них — землян и, если враг победит, никто не сумеет помешать Алексею достать оружие. И будь что будет!

В полной тишине слышалось хриплое дыхание сражающихся и звон оружия. Зен медленно отступал, с трудом парируя непрерывные атаки противника.

Дыхание его сбилось, на плече увеличивалось мокрое пятно.

Неожиданно верховный старейшина стремительно присел, меч пропел смертоносную песню над головой.

Лио на мгновение провалился, потерял равновесие.

Меч Зена по крестовину вонзился в грудь противника.

Тот потрясенно захрипел, что-то рявкнул и медленно опустился на пол. Зен вырвал меч из тела. Реальный бой скоротечен. Несколько отработанных до автоматизма защит и ударов и все. Вот только начали — и уже конец.

Звенящая тишина дополнила картину. Несколько секунд ошеломленные тиадары и люди молчали. Верховный старейшина склонился над поверженным врагом.

— Прощай достойный брат, — проговорил тихо, уши прижались к черепу, он прикрыл глаза. В душе его прятался страх, нет не смерти — к смерти наемник был готов, смерть — неотъемлемая часть профессии. Если убиваешь, будь готов к тому, что и тебя убьют. Он боялся, что слова Лио вещие, что он не возвысил, а погубил клан.

— И ты прощай, достойный брат. И да благословит тебя боги... — Лио не договорил, дернулась голова, взгляд остекленел. Он умер.

Перед мысленным взором верховного старейшины предстал Лио, еще совсем маленький. Они, два щенка — старший Зен и младший — Лио, стоят перед отцами, выговаривающих сыновьям за очередную шалость. Как давно это было и как далеко разошлись их пути, но почему так тяжело на сердце?

Они были братьями, двоюродными братьями, что для тиадаров, исключительно ценивших родственные связи, все равно что родные.

Алексей, нервно сглотнув, захлопнул рот.

По приказу Зена молчаливые слуги унесли тело, чтобы похоронить с подобающим уважением.

Верховный старейшина выпрямился, взгляд прошелся по столпившимся вокруг клановцам. В этот момент чем-то неуловимым, возможно, яростью, он напоминал взбешенного бультерьера.

— Достойные братья по клану! Вы будете стрелять в врага единожды, чтобы этот день стал последним для него, и вы будете стрелять в него дважды, дабы гарантировать его заслуженную смерть! — проорал голосом, не остывшим от гнева, — Уважительная причина прекращения сопротивления может быть только одна — смерть! И только смерть! Не бойтесь умереть, бойтесь потерять честь! Это главное достояние наемника!

Живым — почет и честь, а мертвым — слава вечная!

Взгляд его зажигал гордых наемников как огонь, поднесенный к пропитанному нефтью факелу.

Один клан против силы Высших, за которыми мощь всей планеты, это меньше чем пыль, прах с ног ничтожнейшего из диких, но иного выхода у наемников не было. Они теперь смертники и им было глубоко плевать, где и как их убьют, но сдаваться без боя они не собирались!

Внезапно верховный старейшина вскинул в небо клинок, и проорал: 'Хея!', крик эхом заметался среди странных на земной взгляд зданий инопланетного города, затих вдали.

Изо всех сил топнул ногой по камням мостовой, махнул над головой мечом:

— Живым — почет и честь, а мертвым — слава вечная! Хея!

На плечо ему легла рука помощника — Элора, еще один меч взлетел в небеса.

— Живым — почет и честь, а мертвым — слава вечная! — орал в вечное небо изо всех сил, на грани порыва связок, Зен. Ноги выделывали странные движения диковинного танца.

— Хея, хея! — с иступленным лицом вторил помощник, мелькали мечи над головами. Крик изо всех сил, на разрыв связок, заметался между домами и вырвался в небо. И столько чувствовалось первобытной ярости и правды в диких криках танцующих, что Алексею показалось, что еще миг и тиадары бросятся в смертельную битву. За машинами и космическими кораблями, высокотехнологичными мечами, всей этой шелухой высокой цивилизации, таились бультерьеры, готовые вонзить клыки в глотку врага и даже смерть не заставит их разжать каменно-сжатые клыки.

Алексей вспомнил рассказ Ойе. За два века существования кланов наемников у них возникло множество традиций. Одной из них был воинский танец, его танцевали те, кто шел на верную смерть. С помощью странного танца, пришедшего из глубины тысячелетий, древние предки тиадаров настраивали себя, собственную психику на смертельную битву.

К танцующим подошел тиадар, рука легла на плечо верховного старейшины, замахал в такт дикому танцу мечом над головой, и еще один и еще. Потом тиадарка, потом старик и подросток и снова старик.

На плечо крайнего в шеренге легла рука Ойе, а ему — рука верной подруги -жены. Она уже не казалась скромной и робкой, скорее юной валькирией, а рука уверенно вращала меч над головой.

И еще, и еще присоединялись новые тиадары и уже казалось, что весь город 'танцует' в дикой ярости на площади. В той холодной ярости, которая гонит вперед, не застилая при этом глаза и не отключая голову и им было все равно сколько выступило против них гвардейцев. Смерть? Значит смерть, но посреди груды мертвых врагов! Хея! — гремел над площадью грозный клич.

Втравить наемников в войну с Высшими, а самому сбежать? — подумал Алексей.

Челюсти сжались до зубовного скрежета. А как же сам погибай, а товарища выручай? Предать товарища — а Ойе давно уже не чужой, да и остальные члены клана тоже — он чувствовал ответственность за них. Бывают в жизни минуты, когда принимаешь решения, переворачивающие жизнь. Именно в эти мгновения, когда взгляд Алексея лихорадочно метался по 'танцующим' тиадарам, ненадолго задерживаясь на Ойе с женой, на взволнованном лице Машеры, он поклялся самому себе что не уйдет, что сделает все, чтобы наемники не погибли. И хотя никто не слышит данных себе самому клятв — они самые нерушимые.

Он чувствовал, знал, верил — так будет.

— Я буду защищать клан, — негромко произнес Алексей напряженным голосом и посмотрел в лицо товарища.

— Ты что решил?

Машера пожал могучими плечами.

— Эх, когда не умирать, все день терять... — произнес неторопливо, с легкой усмешкой на полных губах. голос нарочито спокойный. И только проступившие сквозь веснушки бурые пятна свидетельствовали об испытываемых им чувствах, — Драться так драться! Я... за любой кипиш, кроме голодовки!

Алексей направился к 'танцующим', спиной он чувствовал, что позади идет Машера, чувствовал его сосредоточенный взгляд. По дороге сердце пару раз мучительно екнуло, но стоило ему подойти и мандраж сменился ледяным спокойствием.

Руки опустились на плечи крайних в шеренге 'танцующих', земляне 'затанцевали' вместе с тиадарами.

— Хея! Живым — почет и честь, а мертвым — слава вечная! Хея! — голоса людей смешались с голосами наемников как кровь в чаше из обряда братания.

Взгляд верховного старейшины на миг остановился на людях. Алексею показалось, что в нем мелькнуло одобрение и благодарность.

Земляне связались с кораблем, поджидавшим в режиме невидимости на орбите, сообщили обо всем происходящем и координатах гвардейцев. В ответ им передали, что флот вылетел, держитесь парни, нужно выстоять хотя бы до 12.00 следующего дня!

Космолет ударил тремя ракетами 'Космос-Земля' и немедленно стартовал в сторону 'Ковчега'. Удар стал полной неожиданностью для Высших. Ракеты противокосмической обороны не сумели поразить корабль землян, а немногие оставшиеся космолеты — взлететь, пока земляне не затерялись в космосе. Впрочем, и результат удара оказался не таким, как ожидали люди. У гвардии была вполне приличная ПВО и прорвалась лишь одна ракета. Над целью четыре боеголовки, управляемые ИИ, вспухли плазменным взрывом, метнув вниз несколько тысяч вольфрамовых стержней, разогнанных до скорости 20 000 км/ч. Благодаря огромной кинетической энергии они не нуждались в дополнительной взрывчатке. Огненный ливень обрушился с неба и уничтожил все живое на площади в один квадратный километр. Дирижабли гвардии сгорели, но большая часть пехоты и боевых машин успела отойти на безопасное расстояние. Но все же удар задержал наступление и дал возможность клану за недолгую летнюю ночь подготовить оборонительные позиции.

Всю ночь лил дождь — редкость для этих мест и времени года.

Земля лоснилась невпитанной влагой. Небо, выстиранное дождем, строго и ясно. Солнце еще не поднялось, но уже достаточно рассвело, чтобы различать темную и мрачную громаду леса, в нескольких тзенях и, широкую равнину, тянущуюся до каменных стен города, едва заметных в таинственной утренней дымке. Громада Футэива, над головой, потускнела и покраснела, как бывало когда в атмосфере скопилось много влаги, но в это утро казалось невероятно огромной. Она напоминала Сверхновую в момент, когда сбесившиеся термоядерный силы разносят все вокруг в элементарные частицы. Клочьями, сгрудившись, плыли на север хмурые тучи, несли с собой серебристые полосы не по сезону холодных дождей, падавших где-то за лесом, там, где все хмуро и тускло.

Дрожала тишина, пронзительная, как сама жизнь. Время застыло. Тяжелый липкий воздух застревал в груди.

И когда напряжение достигло апогея, багровый, зловещий луч прорвался сквозь ветви деревьев и отразился от восточных окон какого-то строения города клана Тайрако. Солнце выползло из-за края земли, пустило над верхушками деревьев новые огненные стрелы в обреченный город, осветило раскисшее поле, заросшее выгоревшими травами, яростный оранжевый апельсин отразился в множестве луж и стремительных ручейков. Небо делил на две половины узкий инверсионный след, похожий на порез острым клинком. С земли неподвижно застывший над городом атмосферный спутник Высших казался всего лишь безобидным крестиком. Только такие аппараты никогда не были безобидны. Чуткие фотосенсоры ощупывали город, и командующий гвардейцев знал о противнике все.

— Я начальник первого стола Вонх из семейства Гаунт. Я пришел с легионом гвардии Высших! — прогремел усиленный громкоговорителем рев, тревожные резкие звуки проплыли над полем, над траншеями и городскими стенами. Они плыли в прохладном утреннем воздухе, пока не затихли где-то над лесом, — Я уполномочен нести справедливость туда, где ее нет. Я уполномочен карать отступников! Мне дана власть вершить правосудие во имя охраняемого комитетом Вечных божественного порядка! Узрите собственную ничтожность, выходите из города и сдавайтесь иначе вас всех уничтожат!

Гвардейцы... Еще недавно это слово вселяло ужас в познавшие смерть и кровавые сражения сердца наемников. Еще недавно они не могли даже представить, что придется сражаться с этими отважными и умелыми воинами, которым не мог противостоять никто. К тому же гвардия, состоявшая из двух пехотных и одного танкового подразделения, превосходила по численности бойцов клана, даже с учетом женщин и подростков, более чем пять раз. Но сегодня в сердцах наемников не было робости. Они твердо решили: или победим все вместе или все вместе умрем. Философия простая, как и они сами: мужчина не имеет права отдавать душу богам в постели. Либо в бою, либо он не мужчина.

Всю ночь вокруг Огато грохотали, вгрызаясь в раскисшую от дождя почву землеройные агрегаты. Клан деловито готовился делать то, что умел лучше всего — убивать и умирать. Перед неровными линиями окопов, среди ветряков, шуршали травой роботы — минеры, укладывая на землю смертоносные самодвижущиеся мины, бойцы монтировали роботов-стрелков — каждый из них командовал несколькими. Машина нуждалась только в команде на открытие огня — остальное, включая баллистические вычисления и необходимые поправки, делала сама. К утру три полосы основательно укрепленных позиций, прикрытых рядами колючей проволоки и густыми минными полями, были готовы. Здесь собрался весь клан Тайрако — несколько сотен взрослых мужчин, подростки и женщины боеспособного возраста. С ними была и часть бывших слуг клана. Вчера наемники отпустили их, но немалая часть осталась с бывшими хозяевами. Для 'правосудия' Высших, и они были виновны, разыщут-убьют. В первой линии обороны, самой опасной, засели мужчины, имеющие щенков, которые продлят род... если что.

Таков их жребий сегодня. Таковы правила Кодекса Наемников. Все просто. Кодекс Наемника вообще написан просто. И доходчиво. Там нет ничего лишнего. Они будут первыми. Впереди всех. Сковать врага огнем, дать возможность разведать места артиллерийских батарей и направление главного удара. И дать шанс всем остальным.

Еще возможно что-то придумать... В оставшиеся минуты. Сказаться больным. Расписаться в собственной трусости. Пусть другие стоят.

Но — нет. Не лучше. И нельзя. Нельзя. Иначе кто ты? И чем отличаешься от зверя?

И они, те кто деловито готовился к бою в первой траншее, это знали.

Во второй и третьей траншее — все остальные. В подземных сооружениях под городскими кварталами ждали решения собственной судьбы: жить или умереть, дряхлые старики и старухи вместе с детьми.

Мгновения тянулись томительно. Позиции наемников безмолвствовали.

Спустя несколько минут раздался тот же голос:

— Вы выбрали свою судьбу! А теперь узрите свою ничтожность и умрите позорной смертью! В назидание бунтовщикам ваши головы будут висеть вокруг Огато на кольях!

Эхо еще не затихло, когда с опушки ударило орудие — клановая станция радиопомех глушила радиосигналы и управляемые снаряды и дроны применять было невозможно. Пронзительный, разрывающий страхом душу свист; перед каменными стенами Огато полыхнул, оглушая и слепя, огненный султан дыма и серой пыли.

Несколько мгновений и бог войны — артиллерия, разбила утро в клочья; сотни снарядов и мин, со свистом и воем вспарывая воздух, взрывались, вздымая брызжущие осколками черные фонтаны земли и дыма, перепахивая тонкие линии окопов. Поднялась высокая стена дыма, пронизанная огненные смерчами разрывов. И это было так страшно, что Алексей вмиг позабыл обо всем на свете. Он прижался к задней стенке окопа грудью, плечами, всем телом и сжал кулаки так, что онемели кончики пальцев. От громовых ударов земля под ним ходила ходуном и колотилась, будто в лихорадке, а он сам все плотнее прижимался к ней, ища и не находя у нее защиты. На миг мелькнула подленькая мысль: 'Зачем я сам на это согласился?', — а потом уже не осталось ничего, кроме колотящего сердце страха.

Появились первые убитые и раненые.

Разъяренно рявкнули в ответ орудия клана и по опушке заплясали, выискивая врага, огненно-черные вспышки разрывов.

Прошло несколько томительных, нескончаемо долгих минут. Огонь не утихал... Первое ошеломление прошло и грохот разрывов уже не казался Алексею — люди занимали окоп во второй линии обороны, таким страшным, как вначале. Из жуткой какофонии войны он стал различать взрывы снарядов разных калибров, и то, где они рвались, левее или правее.

Приподнялся над бруствером окопа. Вражеская артиллерия перенесла огонь в глубину, снаряды с тяжким, шепелявым шелестом и подвыванием чертили в сумрачном небе невидимые дуги и взрывались где-то в глубине. Алексей увидел первую линию обороны — рваную змейку полуразрушенной линии бруствера, ход сообщения к осыпавшейся траншее, и серые окопчики гнезд роботов— стрелков и третью линию, откуда огрызалась клановая артиллерия.

Близкий взрыв обдал взрывной волной, он ощутил горячее дыхание взрывчатки и содрогнулся от мысли, что может погибнуть, погибнуть по-глупому, не совершив ничего. Нырнул на дно окопа.

Вскоре клановая артиллерия отвечала только редкими выстрелами — орудий у врага было банально больше, и они получали координаты целей с атмосферного спутника. Вдали, на опушке среди раскидистых деревьев блеснул металл. Алексей услышал смягченный расстоянием гул моторов. Два десятка приземистых боевых механизмов, в пятнистой камуфлированной окраске с характерным изображением герба Высших — зубастой пастью хищника, выползли на поле. За каждым из них виднелся бронированный прицеп, из которого посыпались гвардейцы в тяжелой броне. Профессиональные воины были полны сил и азарта. Скучковались под прикрытием брони в малые группы, где каждого бойца контролировал прячущийся под прикрытием танковой брони командир.

Бронемашины и пехота рванули сквозь дым по раскисшему полю.

Алексей приподнялся над бруствером окопа. С тревогой, а затем с радостным озлоблением подумал: 'Началось!' Хотя сердце все еще продолжало биться учащенно и неровно, но от недавней беспомощной растерянности не осталось и следа. Перед ним была опасность зримая, с которой можно бороться. И с той минуты он по-иному воспринимал грохот рвущихся снарядов и не было у них больше над ним власти, а сам он приобрел над ними силу. Мысленно приказал — изображение на 'умном' забрале шлема рывком приблизилось.

Словно маятник раскачивался короткий ствол ближайшего танка, на фоне серого неба, он казался почти черным. Он пополз, вминая мокрую траву, изъявленной оспинами воронок с грязной водой по равнине. С замирающим сердцем Алексей следил за тем, как, падая и шарахаясь от разрывов, обтекая воронки, вслед за ним, среди дыма разрывов, приближались редеющие группы гвардейцев в просторных, развевающихся черных комбинезонах. На бегу строчили из автоматов. В окопы, в которых уже не осталось роботов-стрелков, полетели черные мячики ручных гранат.

Танк устрашающе наползал на выдвинутый далеко впереди первой линии траншей окоп.

Мгновение — и черное днище, словно заслонка, с грохотом захлопнулось над окопом, мгновение — и танк крутанулся, ломая, сминая стены. Хрустнули кости. Еле сдерживаемые стоны боли. Еще больший хруст. Сухой и громкий, как выстрел, треск. На стальные траки брызнуло красным. Кровавым красным.

Пополз дальше. А из полуразрушенного окопа встали, шатаясь двое. Молча. Один тут же упал на бруствер — пронзенный очередью почти в упор, а второй метнул в танк гранату и рухнул, уже мертвым. Полыхнул взрыв. Танк остановился и запылал, испуская густые клубы черного дыма.

Гвардия с грозным ревом и рыком ринулись на первую линию обороны. Наемники встретили их в окопах. Дрались мечами, всем, что попадалось под руку, прикладами, палками, вплоть до лопат, оставшихся после обустройства укреплений. Яростное сопротивление продолжалось недолго — задавили числом, накидывались на одного вдвоем, втроем. Черная волна гвардейцев перелилась через окопы, на дне которых застыли в лужах крови убитые. Лишь откуда-то с правого фланга раздавались одиночные выстрелы. Но это не меняло общую картину. Первую линию обороны Высшие прорвали.

Алексей прошептал, потрясенный до глубины души:

— Герои, боже, какие герои!

Голова была чистая и ясная. Не в кубе головизора — наяву, человек получил урок — урок окопа. Урок молчания. Урок хруста. Урок красного. И когда потребуется сделать что-то во имя Человечества и товарищей, а сердце охватит апатия и мелкий гадкий страх действий, потрясений, борьбы, жизни, смерти, он вспомнит этот окоп. Вспомнит героев клана Тайрако! Обязательно вспомнит. Если выживет...

Несколько гвардейцев осторожно двигались по полузаваленной траншее. Приказ гласил: бунтовщиков уничтожить поголовно!

Коричневые глаза Пэкче открылись, но почему-то справа мир виделся сквозь узкую щелку. Вверху, ограниченная узкими 'рамками' стен окопа, серело небо. Где-то рядом грохотала артиллерия. Тошнило и голова, казалось, вся состояла из тяжелого гранита и болела справа. Пальцы притронулись к невидящему глазу. Посмотрел. Так и есть, все в крови.

Где я? Хлынули воспоминания. Ах да... Мы сражаемся с гвардейцами. Встать воин! Ты еще жив и, значит, долг еще не исполнен! Слышишь, как бьет артиллерия? Клан нуждается в твоем мече! Вставай, унеси тебя Чернобог! Наемник приподнялся на локтях, застонал, с него посыпалась земля и мусор. Попытался встать. Упал. Немного передохнул. Попытался еще раз. Поднялся, ноги подкашивались, но он устоял и поднял полный боли взгляд.

Глаза расширились от увиденного, сдавленно рыкнул, между тонких черных губ мелькнула алая лента языка. Серкс-старый знакомый и заклятый враг, в окружении нескольких гвардейцев, всего в паре шагов, в руке крепко зажат меч. Гнев болью ударил по вискам.

— Серкс? — пошатнувшись, сказал Пэкче и оскалил клыки, — Ты здесь, презренный пожиратель падали?! Как можешь ты жить в позоре, без чести?

Странно, но боль, несколько мгновений до этого терзавшая тело, ушла.

— Забавно, мертвый холуй инопланетных низших, в котором нет и капли чести, еще и ругается, — Серкс ткнул мечом в сторону наемника и оскалился, — Он еще ходит, но все это мираж, по-настоящему он уже корм для могильных червей!

— Я вызываю тебя на поединок! Тебя, который предал Артаксеркса! Если в тебе еще остались остатки чести, ты не посмеешь отказаться! Бой до смерти! — Пэкче обнажил меч, ножны полетели в сторону.

Глаза Серкса налились кровью. Дуэльный кодекс, не существовавший никогда в письменном виде, тем не менее неукоснительно соблюдался наемниками. А рискнувший его нарушить подвергался всеобщему презрению, но Серкс готов уже был приказать застрелить неудачника, как в голову пришла отличная мысль: Старый враг оглушен, еле держится на ногах — не противник сейчас. Зарубить в честном поединке... ну почти честном... одного из лучших мечников клана Тайрако? Это будет забавно. Ну и упомянуть как-то в компании, этак небрежно, что лично зарубил в поединке знаменитого Пэкче.

— Уговорил, так и быть я дарую тебе честь умереть от моего меча. Гордись ничтожный!

Клинки со звоном соприкоснулись, противники меряли друг друга ненавидящими взглядами. Пэкче понимал, что сколько-нибудь длительного поединка не выдержит физически и значит его нужно закончить в один-два удара. Серкс насмешливо скалился.

Пушечный выстрел рядом, словно стал сигналом.

Серкс нанес три сокрушительных удара, с каждым ударом оттесняя противника на шаг назад. Острия встречались с глухим стуком — звук, в общем, неромантический и для употребления в героической балладе, которые так любили наемники, малопригодный.

Под очередной удар Пэкче пригнулся, пропуская над головой меч. Казалось, он даже ощутил порыв ветра от пролетающего над головой острого металла.

Короткий, страшный свист клинка распрямившегося Пэкче.

Меч вонзился немного ниже уха, кусок черепа с волосами упал в грязь на дне окопа. Тело мертвеца качнулось, повалилось ничком под ноги победителя. Вскрытая черепная коробка Серкса напоминала разбившийся кувшин, в котором кто-то оставил серую закваску. Пэкче победно вскинул руки. Он — фактически уже мертвый, забрал с собой еще одного врага и какого! Открыл рот чтобы издать победный крик, но не успел.

Один из гвардейцев вскинул пистолет.

Глухо треснул выстрел, победитель глухо рыкнул и рухнул на тело Серкса уже мертвым.

Один из гвардейцев наклонился над наемником схватил за длинные волосы на голове, обнажая горло, в руке сверкнул кинжал. Оскалился. В гвардии практиковали старинный обычай 'агюру сюки хо', что в переводе означало 'взять голову'. Отрубить голову мертвому врагу — означало обесчестить его...

Разъяренными мастодонтами взревели боевые машины гвардейцев, поползли, вминая мокрую траву, по равнине, изъявленной оспинами воронок с грязной водой. Проползли метров двести, остановились, перед второй линии укреплений. В следующую секунду над траншеями и блиндажами второго рубежа обороны расцвели огненные цветки разрывов. Земля заходила ходуном, в воздухе повис кислый и страшный запах сгоревшей взрывчатки. Пехотные цепи подтянулись к линии машин и залегли в грязь.

Над позициями клановцев нависло отчаяние. Неужели не устоим? Слишком быстро гвардейцы смяли первую линию обороны.

Алексей на мгновение поднял прикованные глаза — ничто не изменилось за последние там, вверху: небо серое, равнодушное. Ему все равно будет ли жить он, человек, личность. А вот ему: Алексею Гирею это не все равно. Как не все равно будет ли жить клан Тайрако, который он обязался защитить...

— Пора, твои левые, мои правые, — хрипло произнес в встроенный в шлем микрофон.

— Принято, — негромко подтвердил Машера.

Командиры Высших не учли один фактор — землян. Это у наемников не было ручного оружия, способного подбить с большого расстояния тяжелобронированные боевые машины. У землян такое было. Снаряды тридцатимиллиметрового гранатомета, закрепленного на стволе автомата АК-386, прожигали броню до двух метров толщиной, так что вооруженный земным оружием боец вполне заменял противотанковое орудие.

Алексей мысленно приказал умной оптике шлема, между веточек туземного растения отчетливо и резко, почти на расстоянии вытянутой руки, нарисовалась тускло-зеленая броня; два глазка, две прорехи видеокамер — водителя и стрелка — в упор смотрели на человека. Возможно, там будущий Рембрандт Тиадаркерала? А, возможно, будущий Ньютон? Не важно, сейчас там враг, жаждущий пролить кровь землян и их союзников. И, значит, гуманизм неприменим!

С каждой секундой вражеская машина все более увеличивалась в размерах, неотвратимо приближалась.

Прицелился, нажал на спусковой крючок. Приклад несильно лягнул в плечо. Дымная точка снаряда умчалась к танку, вонзилась в броню башни пониже орудия. Несколько томительных мгновений ничего не происходило, потом на корпусе сверкнул чудовищный взрыв — сдетонировал боезапас. Башня подлетела метров на пять в — будто злой великан выбросил надоевшую игрушку, на секунду замерла в верхней точке, тяжело рухнула вниз. Вместо грозной боевой машины дымилась груда металлолома.

Все получалось и кураж этакий появился. Человеком овладел азарт боя и океан адреналина выплеснулся в вены, добавляя силы, решительности, сделав работу мозга четче, яснее, ярче.

— Ну, кто следующий? — губы раздвинулись в злобном оскале.

На броне очередного танка сверкнула вспышка. Спустя миг из корпуса с ревом выплеснулась струя пламени. Алексей подбил еще четыре танка, несколько-сколько именно было плохо видно из-за накрывшего позиции Высших густого дыма — поразил Мащера. Десяток чадно дымящихся танков застыл перед линией окопов — их ожесточенно отстреливала еще и артиллерия наемников, да и минные поля собрали дань.

Боевые машины врага принялись маневрировать, отъезжать назад, прячась за густым дымом горящей техники, но все тщетно, их экипажи даже представить не могли, что с ними так лихо управятся наемники. Не выдержав избиения, бронемашины попятились назад, следом побежала пехота.

Перед второй линией окопов застыли сотни трупов и больше десятка подбитых боевых машин.

Все последующее смешалось в кровавую какофонию, Алексей смертельно устал, не столько физически, сколько морально. Еще дважды гвардейцы бросались в атаку, залегали под огнем, снова поднимались, но с каждым разом все с меньшим напором — они надломились внутренне и более не напирали с безумием смертников. По итогам первых часов клановцы потеряли убитыми и ранеными до трети бойцов, но сумели, несмотря на численное превосходство гвардейцев, нанести им многократно большие потери. И чувство суеверного страха охватывало гвардейцев. Кто столь доблестно отражает все атаки? Простые ли тиадары-наемники это, или некто больше? Не последние ли защитники императора правого континента дерутся с ними — как предсказано в книге Героев и Царств великого учителя До-Цзинь-Пеня?

Время подходило к полудню и робкая надежда, что помощь землян подоспеет вовремя и все закончится благополучно, росла...

Вонх из семейства Гаунт не понимал, что происходит. Почему гвардия — лучшие воины планеты, не могут победить крохотный клан наемников? Потери росли, за которые комитет Вечных спросит, и спросит строго, а результата нет! Не в правилах Вонха идти на компромиссы, но лукаво рассудив, что его слово по сравнению со словом комитета ничтожно, а главное — выловить инопланетных низших, он приказал передать наемникам предложение о сдаче в плен под его личные гарантии жизни. А комитет Вечных может и по-своему решить... Каково же было изумление Вонха, когда ему передали ответ верховного старейшины бунтовщиков: 'Иди в Чернобогу, мерзкий пожиратель падали, не мешай нам умирать!' В ярости он собственноручно зарубил неудачника, принесшего дерзкий ответ. Бой продолжился...

Алексей вставлял в автомат новый магазин, а когда поднял взгляд, метрах в тридцати стоял неведомо как очутившийся там гвардеец, целился в него из чего-то крупнокалиберного. И человек отчетливо понял, стоит шевельнуться, гвардеец выстрелит. И на таком маленьком расстоянии броня не убережет. Это была смерть. Сто процентная, гарантированная.

Они встретились взглядами и человеку показалось, что в глазах аборигена мелькнуло злорадство. Мгновения тянулись, как в дурном сне.

Страшный удар в плечо сбил Алексея с ног, — откуда-то сбоку, кружась, стремительно неслась на него черная, как ночь земля.

Жестокий толчок при падении вернул к действительности. На его месте стоял Машера.

Алексей вскочил — чертов гвардеец все так же стоял перед окопом, но ствол его оружия был направлен немного в сторону.

— Ааааа, — на разрыв связок заорал человек, нажимая на спусковой крючок. На конце ствола расцвел ярко-желтый мерцающий цветок, тарахтящий грохот очереди почти заглушил человеческий вопль.

Пули шибанули гвардейца в грудь, его смело как картонный манекен.

Алексей повернулся. Машера безжизненной куклой падал на землю. Он увидел кровавую дыру в животе товарища, размерами с кулак взрослого человека; кровь толчками выливалась из раны, спустя миг она побелела. Бесчисленные медицинские наноботы, применение их увеличило среднюю продолжительность жизни до ста восьмидесяти лет, перекрыли кровеносные сосуды вокруг раны.

Негромко зашипело — сработала автоматическая аптечка костюма десантника, шприцы вкололи раненому обезболивающее и лекарства.

Алексей упал на колени. Он никогда не считал себя слабонервным человеком, но сейчас его натурально затрясло.

Алексей услышал глухой хрип из-под шлема, надавил на крепление и сбросил забрало на землю.

На сине-белом, меловом лице страшно закатились глаза, рот дрожал в муке. На побелевших губах пузырилась розовая пена, они хватали воздух, а легкие задыхались: воздух шел сквозь рот и рану. Алексей понял, это агония. Страшная боль острой иглой пронзила сердце.

— Юрка, слышишь? Слышишь меня? Только не умирай, слышишь? Держись, черт тебя возьми! Прилетят наши, тебя вылечат! — хрипел Алексей, сам не веря в то, что говорит. Страх за жизнь товарища пронизывал все его существо, мешая дышать, сковывая движения. Но подспудно он понимал, что все напрасно. Врачи 'Ковчега' могли творить чудеса, если бы они были здесь, то Машера имел шанс выжить, но они очень далеко от Тиадаркерала

В голове колоколом стучала кровь. 'Как, как помочь товарищу? Что же делать?'

Потемневшие глаза Юрки внезапно открылись, в них появилось осмысленное выражение, бледные губы шевельнулись, будто хотел сказать напоследок, но не успел. По телу пробежала крупная, судорожная дрожь, лицо вмиг осунулось, из глаз по капле ушла жизнь. Это было страшно.

Алексей смотрел сухими, потемневшими глазами в застывшее в предсмертной муке лицо. Друг и, пожалуй, один из самых близких людей, ушел из жизни.

'Фють! Фють!' — басовито пропели над головой крупнокалиберные пули.

А ведь он сознательно пожертвовал жизнью, чтобы спасти меня — билась в голове мысль. Задание было связано с риском и в душе Алексей был готов на смерть, но он вовсе не думал, что погибнет не он, а Машера, который толком еще не пожил: не надышался, не налюбился, не оставил после себя детей. Что он скажет его жене? А родителям? Стыд, невыносимый стыд. Если бы мог подставить собственную грудь под убившего товарища пулю, это утишило бы муки совести. Но уже ничего не изменишь.

Мысли скакали с одного воспоминания на другое: бой в астероидах, сражение, когда защищали 'Ковчег'.

Он был не просто в отчаянии, а в бешенстве от невыносимого горя и стало все равно: умрет ли он сам сейчас или проживет долгую и счастливую жизнь. Землянин медленно разжал судорожно, до побелевших суставов, сжатые кулаки, снял с руки боевую перчатку и осторожно прикрыл застывшие, мертвые глаза. Выпрямился, неторопливо проверил датчик наличия патронов на автомате. По-волчьи оскалился и обернулся к врагу...

Гвардейцы в очередной раз откатывались от дымящихся, усыпанных воронками позиций клановцев, когда Алексея ударило в грудь. Тело пронзила страшная боль. Его приложило о противоположную стену окопа, дыхание перехватило. Перед глазами вспыхнул яркий свет. Это что все? Так быстро... жаль... мир погрузился в беспредельную белесую мглу, стремительно померк...

Он не видел, как две молодые тиадарки в форме медиков склонились над его недвижным телом.

На геостационарную орбиту над планетой опустилась земная эскадра. В короткой схватке три последних корабля Высших — экономика Тиадаркерала позволяла содержать весьма ограниченный по размерам космический флот, большую часть его земляне уничтожили в бою около 'Ковчега', превратились в мертвые, изрешеченные сотнями пробоин, куски металла.

В окружении разноцветных точек космолетов землян и звезд, над планетой повисла длинная и обманчиво-неуклюжая конструкция: наскоро собранный электромагнитный ускоритель с сердцем — термоядерным реактором, способным разгонять внушительных размеров глыбы из железоникелевого сплава до космических скоростей: нескольких сотен километров в секунду. Из глубин атмосферы на орбиту вырвались сверкающие факелами зенитные ракеты. Навстречу земная эскадра выпустила тучу дронов-постановщиках помех и дронов-перехватчиков. Разгорелось сражение: боевые аппараты взрывались облаками шрапнели, расцветали шарами ядерных взрывов. Перевес остался за землянами.

В бездонном небе над полем боя у стен Огато, почти у горизонта, вспыхнула яркая искра, отчетливо видимая даже на фоне пылающего в зените солнца. Спустя неуловимо краткий миг от нее стремительно протянулась к поверхности сверкающая нить раскаленной плазмы, в которую превращались и снаряд, и воздух на его пути. Секунда высокочастотного шипящего свиста: щ-щ-щ, коротко, но страшно. Почти горизонтальная траектория падения молниеносно изогнулась дугой вниз, к земле, снаряд ударил по временной базе воздушных кораблей гвардейцев.

На горизонте вспыхнул, стремительно разрастаясь вширь и подымаясь в стратосферу, гигантский гриб огня, подобный тому, какой возникает при ядерном взрыве, но менее смертоносный, так как проникающей радиации не было. Жар, подобный жару доменной печи, мгновенно испарил в радиусе нескольких сотен метров все: деревья, боевые машины, тела тиадаров; горела и плавилась почва. Все, что находилось немного дальше, вспыхнуло яростным пламенем. На месте стоянки дирижаблей не спасся никто.

'БАММ!' — спустя несколько мгновений оглушающе ударило по перепонкам — будто великан во всю мощь врезал по туго натянутому гигантскому барабану. Эхо, многократно отразившись от леса, загуляло по полю.

Могучая судорога дернула землю, повалила всех, кто не сообразил вовремя залечь.

Из груди невольных зрителей вырвались первые испуганные крики.

Что произошло? Кто ударил таким ужасным оружием?

Гвардейцы, устрашенные невиданной мощью, теряя оружие, бросая исправные боевые машины и, оглядываясь на вздымающуюся в небо огненную колонну, бежали в лес. Не прошло и нескольких минут как лишь густо истыканная оспинами воронок, телами погибших и исходящей вонючим дымом догоравшей техники равнина напоминала о прошедшем бое.

Наемники повылезали из окопов. Все они были виртуозами в обращении с оружием и настоящими бойцами, но образование большинства ограничивалось религиозным воспитанием, изучением законов Высших и умением читать и писать.

— Это месть за отступничество от древних богов! — выкрикнул один из них.

Еще спустя минуту в районе стоянки кораблей в небо, подобно новому всаднику Апокалипсиса, с зловещим шипением вонзился новый огненный столб. Звук взрыва еще не долетел до города, как в лес, где располагались тыловые подразделения гвардейцев, врезался третий, самый маленький снаряд. И все повторилось. Чудовищный силы грохот, неистовой мощи судорога земли бросила тиадаров на землю, спустя миг стремительная и тугая волна горячего воздуха врезала с силой кувалды Тора.

Разрозненные до этого панические крики слились в единый вопль ужаса.

Самые образованные из наемников кричали о действиях людей — союзников, но их никто не слушал. Особо религиозные бросались в молитвенном экстазе ниц, пытаясь вымолить у высших сил спасение их древнего и многогрешного мира. Большинство с потерянным видом бродило по полю. Первыми опомнились от шока старейшины. Они отлавливали подчиненных и нагружали работой по оказанию помощи пострадавшим.

* * *

Одновременно с разгромом 'непобедимой' гвардии.

Время — важнейший ресурс, но еще важнее это информация и когда ее нет, ты становишься слеп, глух и беспомощен. Бессменный Глава комитета Вечных Гуан-фу, расположившийся в окружении секретарей и охранников в удобном кресле на открытой террасе двухсотого этажа 'Золотой башни', знал это.

Гневный и тревожный взгляд скользил по городу Власти — сосредоточению славы и могущества Высших. Шла летняя неделя периода, неторопливо плыла по голубому небосводу золотая 'тарелка' солнца, нещадно палила. В его городе, в его детище, в плоде его многолетних трудов, все было так же, как и две сотни лет тому назад, после победы Высших. Из изумрудного океана бесконечного парка вздымались, бликуя миллионами окон, небоскребы в родовых цветах семей Высших, улицы были пустынны. Днем в столице оставались только Высшие с прихлебателями и самой необходимой обслугой. Остальные: дворники, повара, сантехники и многие другие, дабы не оскорблять своим видом изысканный вкус Высших, убирались в нищие поселки пригородов, разбросанные между городами-крепостями гвардии.

Одной рукой он гладил довольно урчащего ручного дикого кота — редкого и столь дорогого, что позволить себе содержать животное могли только Высшие, когти другой нервно барабанили по подоконнику, выдавая недостойное высокого сана волнение. Нечто непонятное лежало тяжким камнем на сердце. Казалось, что в ближайшем будущем произойдет ужасное... Мало того, что прилетели инопланетные дикие, так еще и изменил клан наемников Тайрако, а гвардия непозволительно долго возиться с мятежниками и донимает мольбами о подкреплении. Как будто их мало отправлено, бездельников! Нет, слишком гвардейцы ожирели, вернуться, проведу децимацию (казнь каждого десятого по жребию, высшая мера дисциплинарных наказаний в римской армии), это их взбодрит! Решение не принесло спокойствия.

Рациональная сторона личности Гуан-фу говорила, что все под контролем. Флот голокожих низших на орбите? Ну и что? Разве сможет состязаться горстка пришельцев с сотнями миллионов тиадаров! В распоряжении Высших ресурсы целой планеты, а столица надежно защищена от возможных атак: ни самолеты, ни дирижабли, ни ракеты не могли проникнуть сквозь прикрывающее город Власти защитное поле. Запас дронов и ракет у голокожих рано или поздно закончится, а подземные военные заводы Тиадаркерала создадут оружия столько, сколько необходимо чтобы, прогнать пришельцев. Потом построят космический флот, намного сильнее чем прежний и, Высшие вновь померяются силами с голокожими. Все это так, но Гуан-фу ничего не мог с собой поделать — звериное чутье на опасность, столько раз спасавшее, продолжало буквально вопить: немедленно прячься, убегай! А за столетия жизни он привык безоговорочно доверять интуиции, благодаря которой победил в бесчисленных закулисных схватках за власть и достиг нынешнего положения.

Пожалуй, будет надежнее, если на время войны с низшими переедет в загородный дворец.

Гуан-фу поднялся с кресла и шагнул к охраняемой охранниками лестнице.

Краем глаза увидел ослепительно-яркую стрелу, с змеиным шипением пронзившую голубизну неба.

Он не успел ни понять, что это, ни тем более, что-то предпринять.

Мир затопил нестерпимо яркий, обжигающий свет, ярче тысячи солнц.

Глыба из железоникелевого сплава, запущенная электромагнитным ускорителем землян на орбите планеты, обладала кинетической энергией, эквивалентной сотням тонн тротила, благодаря чему легко продавила защитное поле над столицей.

Могучая судорога сотрясла город избранных. Небоскреб вздрогнул, словно живой, в конвульсии шестибального землетрясения.

Что-то горячее и твердое с бешенной силой ударило в спину, выбило дыхание из груди, будто пушинку выбросило в дверь.

Он покатился по лестнице, принимая удары ступенек на локти и плечи. Стены тряслись, сверху сыпалась пыль.

И тут по ушам ударил тяжелый РЕВ, подобного которому он не слыхал и, все прекратилось.

Ударился напоследок о каменный пол лестничной площадки, замер, не понимая, что произошло и жив ли сам?

Размытая от скорости тень мелькнула мимо валяющихся охранников и слуг. В следующее мгновение робот по имени Аймэко подняла хозяина под руки — одной из функций ее была охрана, следом подскочили ошалевшие от страха телохранители. Плечо прострелила вспышка боли. 'Видимо вывих или синяк, возможно и перелом, — подумал отстранено, — Это все мелочи, главное — жив'.

— Отведи меня, — прохрипел, потом выплюнул забившую рот пыль и закончил почти нормально, — назад!

В одно злое усилие собрал остаток сил, стараясь не спотыкаться, бережно поддерживаемый под руки, вернулся на террасу.

Оттолкнул надоевших слуг и подошел к краю. Взгляду предстала картина, достойная глубин ада. Центр города, где традиционно возводили небоскребы-дворцы большинство Высших, скрылся в грязно-серой завесе пыли, подсвечиваемой изнутри кровавыми сполохами пожаров. Угольно-черные столбы дыма упирались в помутневшие небеса. Парк, роскошный парк пылал. У подножия Золотой башни среди замерших автомобилей сломанными куклами валялись десятки тел. Сверху непонятно живые или мертвые.

Сдавленно рыкнул, между тонких черных губ мелькнули все еще острые клыки.

По его городу, его детищу, его любимому ребенку, в который вложил душу: священному городу Власти, ударили с небес. Сразу понял — это проклятые богами инопланетные низшие. Сердце сжалось от боли. Несколько мгновений молчал без мысли, без чувства, в черной тоске, когтившей сердце. Он любил город настолько, насколько это позволяла покрывшаяся за столетия правления толстой корой безжалостности и равнодушия душа. Иногда ему казалось, что и город отвечал взаимность.

Гнусные пришельцы оскорбили саму Праведность!

В памяти всплыли сцены строительства города. Белоснежные стены новостроек тянулись к голубому небу, на вершинах суетились строители, ворочали стрелами тяжелые краны. Город, рос, мужал, становился все краше и стал сердцем Тиадаркерала. Лицо Гуан-фу оставалось бесстрастным, как подобает, только ногти вонзились в ладони так, что едва не порвали туго натянутую старческую кожу.

Внутри все закипело от гнева и негодования.

Он ошибся, фатально ошибся, оценивая возможные действия пришельцев. Ну ничего, следующий ход за мной!

Я нарушу древний закон. Я прикажу расконсервировать склады с оружием Судного дня и выжжу скверну с лика вселенной! Уничтожим низших, обязательно уничтожим. Значит мир недостоин праведности. А если проиграем... заберу мир с собой за грань бытия.

— Ты, — когтистый палец уперся в грудь старшего секретаря, — машину к подъезду и собрать в загородном дворце комитет Вечных, всех, кто уцелел! — произнес глухо и повернулся к двери.

Вот только добраться до машины успел.

В небе снова сверкнуло. Миг. И посланец небес ударил в крышу 'Золотой башни' и двухсотметровый небоскреб испарился в яростной вспышке с температурой тысячи градусов, разлетелся прахом мелких осколков по погибающей столице. Неизменный Глава комитета Вечных — неформальный владыка Тиадаркерала испарился, превратился в язык пламени.

Небо над городом дополнилось новыми звездами. Смертоносными, беспощадными звездами Судного дня. Сначала слабые и малозаметные, они стремительно наливались огнем полыхающей плазмы в яростном стремлении к обители возомнивших себя равными богам.

От ударов гигантские небоскребы разлетались в стороны мелким прахом, другие, подальше, плавно и величественно складывались, будто картонные, и рушились водопадом этажей на землю; здания, те, что не разрушили небесные 'посланцы', пылали. Дым и огонь отражались в почерневших волнах центрально пруда — пожары охватили большую часть города, и огнеборцы были бессильны. На грязно-серых от пепла сожженных зданий и парков улицах повсюду валялись черные, обугленные тела.

Нестерпимая вонь сожженной плоти забивала чуткие ноздри тиадаров, не давала дышать. В воздухе летали хлопья сажи.

По улицам, огибая брошенные машины, с открытыми нараспашку дверьми, под треск бесчисленных пожаров, бежали испуганные толпы и мчались автомобили — уцелевшие спешили покинуть обреченный город.

К утру положение стало критическим. Пожары объединились в грандиозную огненную бурю. Для наблюдателей с космической орбиты она выглядела зловещей багровой кляксой на поверхности планеты с тонким слоем дымки сверху. Воздух внутри грандиозного пожарища прогрелся, температура поднялась до 1000 градусов, а плотность уменьшилась. Повинуясь законам термодинамики, поднялся вверх, а на его место с грозным ревом ворвались холодные массы воздуха с периферии пожара. В свою очередь они тоже нагрелись. Возник механизм подсоса воздуха, который действовал как адские кузнечные меха. Горючие и даже неспособные гореть материалы 'всосались' в огонь восходящим потоком воздуха.

Мощный воздушный поток поднял пепел, пыль и дым на высоту более шести километров.

И укрывшиеся в подвалах позавидовали погибшим. Жадное пламя выкачало из воздуха кислород, и они в муках задохнулись, потом мертвые тела стали достоянием огня и запредельной температуры.

Пожары длились несколько дней, сгорело все, что только могло сгореть.

На месте города Высших расстилалась грязно-серая, всхолмленная равнина. Жирный запах гари и смерти забивал все. Ветер выл, вздымал горький пепел к солнцу, в похоронном марше следовавшему по небу; могильными надгробиями вздымались на десятки метров в высоту циклопические холмы из перекореженных плит, недогоревшего пластика и глыб расколотого бетона, перемешанного с искореженной и перекрученной арматурой; слепо и безучастно таращились чернотой оконных проемов остовы полуразрушенных зданий окраин. Ближе к центру города в земле зияло несколько перекрывающих друг друга воронок, каждая десяток метров глубиной, и сотню в диаметре. Погибли десятки тысяч. Шансов спастись у тех, кто не успел убежать, было не больше, чем у разумного рядом с взорвавшимся ядерным зарядом.

Орбитальный удар превратил государство Высших в некое подобие курицы, лишившейся головы. Тело еще бегает, еще хлопают крылья, а управлять им уже некому. Девяносто процентов Высших постоянно проживало в городе Власти, и никто из них не пережил 'Судного' дня, сполна заплатив за свои грехи и преступления пращуров.

Орбитальная бомбардировка продолжалась двое суток, за это время более ста снарядов поразили цели на Тиадаркерале. Аэродромы, ракетные базы, склады оружия массового уничтожения, военные заводы, информационная инфраструктура Высших превратились в прах и пепел. К этому времени непрерывный поток зенитных ракет 'Земля-Космос', атаковавший земной флот на орбите, иссяк.

Началась война всех против всех и одним из центров вокруг которого объединялись тиадары, стал город клана Тайрако. Неизвестно сколько Высших и их вассалов погибло от орбитальной бомбежки и пожаров, но не меньше погибло в кровавых схватках с бывшими рабами и сателлитами, осознавшими, что теперь сила на их стороне.

Нескольким тысячам тиадаров, обитавших на космических базах или осваивавших планету Афроносима — второй спутник Футэивы, отныне придется научиться существовать самостоятельно: выжить и произвести потомство, сохранив цивилизацию, или погибнуть.

Для Тиадаркерала наступила новая эпоха, эпоха после падения Высших.

Глава 10

Сознание возвратилось из черной ямы небытия внезапно, одним рывком. Сначала сквозь закрытые веки пробился неяркий свет, словно огнем опалило болью грудь. Словно со стороны услышал собственный исходивший из самого нутра стон. Алексей напрягся, поднимая веки, но на них словно повесили неподъемные гири. От усилия зашумело в ушах, он снова провалился в никуда.

Следующий раз вынырнул из забытья спустя неопределенный промежуток времени.

Откуда-то издали доносились звуки женских голосов, стук каблучков по полу и пение птиц, рядом тихонько попискивали электронные приборы, ноздри тонкого носа дрогнули — пахло чем-то непонятным. На этот раз чувствовал себя гораздо лучше, чем в прошлое пробуждение. Поднял чугунные веки и увидел размытые силуэты непонятных предметов. Что находилось чуть дальше, разобрать не смог, все расплывалось, словно в густом тумане. 'Я ослеп? — промелькнула паническая мысль, но постепенно зрение пришло в норму. Сверху нависал снежно-белый потолок. С трудом, будто кто-то насыпал в глазные яблоки песок, скосил взгляд. Он лежал на медицинской койке, прикрытый простыней, из-под нее тянулись разноцветные провода и трубочки к белоснежному аппарату слева от низенького ложа; на его вершине перемигивались разноцветными огоньками непонятные приборы. В утреннем полумраке, темно-синем и густом, тонули углы помещения, в котором, он мог поклясться, он был впервые, из-за стеклянной двери в коридор пробивался электрический свет, очерчивая освещенный квадрат пола.

Что-то не то, он ощущал тело, но как-то странно. Пошевелил пальцами ног — рук, самую чуточку, не поднимая их от упруго-мягкого ложа. Облегченно выдохнул — все на месте! Внезапно, будто щелкнул выключатель, ощутил острую боль в груди и стягивающие тело бинты. Во рту — сухость, в горле запершило, словно там поместился местный филиал пустыни. Полежал, дожидаясь, пока боль немного утихнет, станет почти фантомной. 'Давай вспоминай. Что произошло и где он? Вообще, что с ним случилось?' Пришли воспоминания. Путешествие по Тиадаркералу. Тяжелый, кровавый бой на подступах к городу клана Тайрако, удар в грудь и вспышка. Жив? А думал, что все.

Он еще раз посмотрел на медицинский аппарат рядом с кроватью. Он, конечно, совершенно в нем не разбирался, но тот, похоже, работал в прежнем режиме — в мигании огоньков ничего не изменилось. Правда, вовсе не обязательно, если сигнал подается дежурному врачу, он дублируется в больничной палате.

Его догадка насчет сигнала оказалась верной — он услышал торопливый цокот женских туфелек. Поспешно распахнулась дверь, в помещение влетела женщина средних лет, в белоснежном халате — сразу видно врач. Остановилась, немного не дойдя до изножья постели. Диагнозы больным ставили медицинские ИИ, проводили сложнейшие операции хирургические роботы, поэтому докторов было совсем немного, но все они пользовались глубочайшим уважением так как окончательное решение всегда принимал человек. Женщина испытующе поглядела на Алексея, привычным движением поправила светлую прядь, подошла ближе и белозубо улыбнулась. Улыбка удивительно шла ей. Профессионально-внимательный взгляд на миг остановился на невидимых Алексею дисплеях медицинских приборов, потом снова уставились во все глаза на больного.

От прямого, рассматривающего и оценивающего взгляда он смущенно отвел взгляд. Давно его так не рассматривали. 'На мне узоров нет! Да какого черта!' — разозлился он. И тут почувствовал, что под простынею на нем ничего нет и смущенно отвел глаза.

— Очнулся, голубчик? Да ты мой молодец! — по-доброму произнесла женщина, слегка склонив голову.

— Пить, — прохрипел Алексей, сухой язык царапал небо, в груди шевельнулась пульсирующая боль.

Перед лицом возникла медицинская бутылка с длинным носиком. Алексей жадно схватил пересохшими губами носик, долго, не переводя дыхания, пил большими глотками. Заросший светлой щетиной кадык судорожно двигался, с каждым глотком он ощущал себя все лучше. Мутно-голубые после наркоза глаза блаженно щурились.

— Ну, голубчик, как себя чувствуем? — доктор убрала пустую посуду на тумбочку и произнесла тем приторно заботливым тоном, каким во все времена они общались с больными.

— Получше, где я? — спросил хрипло, с трудом шевеля онемевшими губами, — Лучше, — повторил, будто пробуя слово на вкус.

— Естественно в госпитале, — притворно удивилась доктор, — Я ваш лечащий врач и зовут меня Лариса Сергеевна.

Госпиталь был единственным медицинским учреждением на 'Ковчеге' с коечным пребыванием больных — Алексей сморозил явную глупость. Сказывалось, что только что очнулся.

Доктор присела на стул рядом. Достав из кармана халата телефон, положила на тумбочку в изголовье. Потом спустила с пациента простынь, к большому облегчению Алексея только до пояса, и принялась ощупывать теплыми, дружелюбными руками, изредка посматривая на стойку с приборами и, негромко диктовать в телефон результаты на 'тарабарском' медицинском языке.

— А я... Я давно в госпитале? Что со мной произошло? — окрепшим голосом произнес Алексей.

Взгляд врача на миг застыл, посмотрела на пациента внимательно. Отвела взгляд.

— А ты, голубчик, уже месяц лежишь в госпитале, еле выходили, — ответила с небольшой заминкой, не переставая осматривать Алексея, — Осколок в сердце — это не шутки. Так что ты везунчик! Если бы не автоматическая аптечка... Нда... В самый последний момент за тобой прилетели. Но сейчас все хорошо, тебе пересадили новое сердце — скоро танцевать сможешь!

Значит вот почему грудь болит. Целый месяц... Надо же!

— А мама, мама знает, что я здесь?

— Она каждый день как на работу прибегает, — врач по-доброму усмехнулась и посмотрела в мутно-голубые глаза Алексея. — Жди, вечером непременно будет! Я сейчас эсэмеску ей брошу, что ты очнулся.

Он тихонько выпустил воздух меж зубов и немного помолчал, переваривая услышанное. На мгновенье стало до слез жалко себя, но тут же подавил недостойное мужчины чувство. 'Стоп, а где Машера?' — подумал Алексей. Ему показалось, что произошло что-то непоправимое, просто он еще не вспомнил это. Это понимание какой-то особой, тяжелой тоской легло на сердце.

— А Машера, Юрка где? — произнес глухо, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Женщина замерла, взгляд вильнул в сторону. Тягостное молчание затягивалось. Несколько мгновений Алексей пытался поймать взгляд, и тут вспомнил все. Как лучший друг грудью прикрыл от пули, как умирал на его руках, как Алексей пытался и не смог помочь.

Лицо побледнело, отчаянно заныла под бинтами грудь. Во взгляде — отчаяние и боль.

Доктор наклонилась над ложем и внимательно посмотрела в исказившееся лицо Алексея.

— Да ты никак помирать мне собрался? Не для того тебя с того света вытащили! — произнесла негодующе, из кармана появился карманный инъектор, что-то подкрутила в нем и прикоснулась к руке Алексея. Едва заметно кольнуло, спустя несколько секунд мир поплыл, веки потяжелели, и он плавно соскользнул в сон.

Когда проснулся, он чувствовал себя гораздо лучше. Яркий свет лился из окна, освещая палату, похоже уже полдень. Из коридора донесло трель звонка. Через минуту дверь открылась, зашла давешняя врач. На этот раз она выглядела тихой и молчаливой. Вытащив медицинский сканер, осмотрела больного и заявила, мол, все хорошо. Отдыхай пока. Включила на прощание головизор, сунула в руки пульт управления и назвала пароль голосового управления: Видеоглаз. Умчалась.

Ну и хорошо, что ушла — он не хотел никого видеть. Он отключил надоедливый головизор — не до него! Пульт лег на тумбочку. Алексей сухими глазами, которые не могли плакать, смотрел в белоснежный потолок. Горестно усмехнулся, грудь почти не болела и не мешала вспоминать. Им было лет по семь, когда мальчишки на спор сбежали тайком от Учителя в тропический парк. А телефоны оставили — чтобы не вычислили. Алексей подвернул ногу, Машера, чертыхался, пыхтел, но тащил его на себе почти километр до входа. Он вспоминал поход по Тиадаркералу и как бились под стенами города клана Тайрако с гвардией Высших... А потом, несмотря на все старания не вспоминать... перед глазами возникло серое, заострившееся лицо Юрки и полузакрытые, мертвые глаза. И... дыра в груди. Широкая как кулак. Он физически, до дурноты почувствовал тяжелый запах крови. И вдруг понял — Машеры больше нет. Рассудком понимал и раньше, но сердце отказывалось принять, что никогда не увидит его. Он был даже не другом — братом. И теперь его не стало.

— Зачем? — Прошептал и повторил: — зачем? Почему он? Боже, зачем это? Что я сделал неправильного, что ты забрал его, а не меня?

Плечи задергались, странные корчи потрясали тело, он не сразу сообразил, что плачет, дергая головой, без слез, беззвучно, плачет по Машере, по всем погибшим на этой ненужной никому войне...

Был уже вечер, когда Алексей услышал суматошный топот каблучков, дверь отлетела к стене. Мамуля ворвалась в палату словно всепобеждающий вихрь; впереди летел сладкий аромат до боли родных и знакомых духов, остановилась у кровати, нервно стискивая руки и глядя на сына наполненными слезами глазами.

Слабая улыбка тронула жесткие губы Алексея.

'Очнулся... И слава богу!' Склонилась над ложем. Мягкие губы торопливо ткнулись в шершавую, небритую щеку. На тумбочку лег пузатый пакет, из которого выглядывали наливные яблоки, желтые груши и еще какие-то фрукты. Присела на стул рядом с койкой.

Взгляд, переполненный материнской любовью и тревогой, раз, за разом останавливался на выглядывавших из-под простыни бинтах на груди. Взгляд, глаза. не подходили к лицу. Лицо бледное и заострившееся, несмотря на седую прядь в густом чубе, все еще юное, а вот во взгляде угадывался опыт человека, заглянувшего смерти в глаза и понявшего цену жизни. Ушла беззаботность, смешливость по любому поводу... Появилась серьезность, свойственна мужчинам, готовым отвечать за собственные поступки по самым высоким счетам. Детство, минуя юность, перешло в зрелость. Но глаза уже наполнились живым и таким знакомым пронзительно-синим блеском.

— Алешенька! Как ты меня, сыночек, перепугал! Как себя чувствуешь, где болит? Где-нибудь болит? А может что-нибудь принести? Вкусненькое? Ну не молчи родненький! А хочешь я завтра испеку твой любимый сметанник?

— Мам... ну не начинай! — нахмурился Алексей, — Все у меня есть, ничего не надо. Хотя... — бледные губы дрогнули в намеке на улыбку, — Твой сметанник было бы неплохо.

— Все, все! Не буду! Не буду! — женщина махнула руками, — а сметанник принесу. Завтра же!

Поправила сыну простынь. С беспокойством вгляделась в пронзительно-синие глаза сына.

— Ты не сказал, как себя чувствуешь? — голос и лицо ее выражали неподдельную тревогу.

Алексей нервно хохотнул, грудь прострелила вспышка боли, едва не вскрикнул.

— Все хорошо мамуль, — произнес хрипло, когда боль ушла.

— Не правда... — медленно покачала головой мать, не отрывая тревожный взгляд от сына.

— Нет, правда!

— Что ничего не болит, врешь, конечно... Прямо как твой отец!

— Ну, вот видишь, мамуля, ты все понимаешь, — одними кончиками губ улыбнулся сын.

В уголке глаза женщины внезапно нависла слезинка; жалко дрогнули губы. Отвернулась, тщательно промокнула глаза вытащенным из сумочки платком.

— Мам, — Алексей запнулся и глухо закончил — Машера погиб! Погиб, спасая меня... — осекся. Сглотнул и повернул голову к окну.

Мать развернулась, на мгновение растерянно замерев, отвела взгляд:

— Тебе рассказали? — произнесла глухо. В голосе мелькнула тревога.

— Я вспомнил все сам, — Алексей повернулся и требовательно посмотрел самому родному человеку в полные боли глаза, — Он погиб, а я...я уцелел! Он отдал жизнь за меня! Как мне жить теперь!?

Женщина ахнула.

— Не смей так говорить! — произнесла горячо, глаза вновь набухли слезами, — Ты ни в чем не виноват, будь ты на его месте ты поступил бы так же! Ведь правда?

Алексей едва заметно кивнул.

— Ой, — мать хлопнула ладонью себе по губам, — Ой! Что я говорю! Дура старая! Разве можно такое говорить! Что теперь поделаешь, сыночек, жизнь продолжается. Продолжается несмотря на потери! Думаешь мне было легко, когда погиб твой отец?

Только сейчас Алексей понял, что изменилось в облике самой родной женщины. Губы накрашены, на глазах неяркий макияж. Раньше она никогда не красилась. Говорила — не для кого, а она и так красивая. Удивленно посмотрел на мать, но спросить с чем это связано, не решился.

Она еще долго убеждала, что Алексей ни в чем не виноват, да и не считал он себя по большому счету виновным и дал перевести разговор на другие темы — подальше от гибели Машеры. Как дела у родственников и знакомых, кто передает приветы, какой самодур ее начальник и как все женщины дружно осуждают его. Алексей слушал с детства знакомый голос, особо не пытаясь понять, о чем мать рассказывает. 'Как хорошо, наконец-то дома, ну почти дома'. Потом пришла врач и объявила, что больной устал. Мать жалобно вздохнула, но увидев, что доктор непреклонна, наклонилась и поцеловала сына в запавшую и колючую щеку. Брякнула, закрываясь дверь, каблучки торопливо простучали по коридору. Алексей откинулся на подушку и прикрыл веки, устал.

Ранним утром, едва первые лучи осеннего солнца робко заглянули в окно и, шаловливо побежали по лицу, Алексей проснулся. Накрылся одеялом с головой и закрыл глаза, но настырный луч просвечивал сквозь тонкую материю. Не заснуть, понял он. Из-за двери слышны тихие женские голоса, гремели чем-то. Душевная боль ушла, вернее не совсем исчезла, а спряталась в дальний угол подсознания. Вот только забыть ее не получится и с ней придется как-то научиться жить. А жить необходимо, мужчина обязан стойко переносить утраты, а не истерить! Так учили Учителя и так он считал — должен поступать человек, если, конечно, он достоин этого высокого звания.

Что хоть произошло на 'Ковчеге' и в мире пока валялся в коме?' Алексей оглянулся по сторонам, дистанционник по-прежнему лежал на тумбочке, но тянуться к нему было лень.

— Видеоглаз! Доступ к сети 'Ковчега', русский язык.

— Выполнено, — прошелестел бесплотный голос. Беззвучно раскрылся куб головизора, зачернели строки новостных, развлекательных и обучающих страниц.

Он узнал, что чертовы 'ревнители', из-за которых они поссорились с Настей, совсем 'берега потеряли'. Попытались силой захватить власть на 'Ковчеге', но против них выступил весь экипаж. Побочным результатом путча стало возрождение Ордена будущего. А путчистов судил орденский суд. Он видел истерику и слезы Троцкого, но это не были слезы раскаяния — это были слезы ненависти к миру, к судьбе, не давшей ему подмять окружающих под себя. Большую часть, в том числе его, приговорили к полному или частичному стиранию личности — памяти и черт характера. Суровый приговор путчистам оставил Алексея равнодушным, а легализация Ордена обрадовала. С этим он соглашался на сто процентов!

Высших осталось слишком мало, и они утратили большинство рычагов, с помощью которых удерживали власть и, на планете царила анархия. Образовалось несколько центров силы, которые жестко конкурировали в борьбе за власть, в том числе клан Тайрако, объединившийся с большинством кланов наемников. Вспыхнула гражданская война. Клан Тайрако провозгласил новые принципы жизни: общий и равный доступ к дубликаторам, отмена каст и всеобщее равенство, которые понравились слишком многим из Помощников и Рабочих, и они уверенно выигрывали. Одним из аргументов, убедивших Наемников поддержать Тайрако, стала видеозапись осквернения тела погибшего. Ни один уважающий себя клан наемников не мог поддержать покрывших себя бесчестьем гвардейцев, практиковавших обычай презренных морских пиратов 'агюру сюки хо' и их хозяев — Высших.

Люди напрямую не участвовали в войне — помогали Тайрако данными орбитальной разведки, поставками боеприпасов, оружия и продовольствия. В ответ старейшины клана заключили с людьми договор об дружбе по которому земляне получили право на колонизацию планеты Арес. Совет Ковчега посчитал, что земноподобная планета хороший вариант для колонизации. Остальная система осталась в распоряжении тиадаров, за исключением пояса астероидов, тот стал совместным владением обеих рас.

Межзвездный транспорт землян перешел на орбиту недалеко от Ареса. А на планету высадился отряд добровольцев-первопроходцев и приступил к разведке и предварительным работам по терраформированию.

Алексей откинулся на подушку и задумчиво почесал лоб. Новости шокировали. Он не смел даже надеяться на такой грандиозный успех переговоров. Потом в глазах сверкнуло любопытство, он начал разыскивать сведения о доставшейся людям планете.

ТО, что он разыскал, его порадовало.

Арес — сухой и холодный, оказался младшим братом Марса, только немного крупнее и сложен из более плотных пород, что обещало богатые месторождения металлов. Ускорение свободного падения на поверхности составляло 7 метров в секунду. Площадь планеты 301 млн км2, чуть больше половины от площади Земли. Даже учитывая, что часть суши после терраформирования займут моря, доступная для освоения поверхность вполне сопоставима с такими континентами как Евразия или обе Америки вместе с Австралией. В отличие от аналога из Солнечной системы, у планеты имелось собственное электромагнитное поле, так что космическая радиация поселенцам не угрожала. Несмотря на неплохие условия для жизни, самые тщательные исследования не сумели выявить ее следы ни на пустынно-гористой суше, ни в приполярных ледниках, ни в глубинах планеты.

Температура на экваторе колебалась, от +30 градусов днем, до -100 ночью, что приблизительно соответствовало марсианским условиям. Днем на экваторе, в глубоких впадинах, оттаивал верхний слой вечной мерзлоты и появлялись лужицы воды.

Разреженная атмосфера на 95 процентов состояла из углекислого газа, с примесями аргона с водородом и азотом, давление на поверхности в 3 раза ниже минимально необходимого человеку. Только на дне грандиозной системы разветвленных каньонов в толстой шкуре планеты, тянувшейся от южного почти до северного полюса: длиной более 5000 км, шириной — 100 км и глубиной — до 11 км, давление атмосферы становилось сносным для тренированного человека, примерно, как на вершине земной горы Эверест.

Если сравнить природные условия с Тиадаркералом, Арес — недружелюбная к жизни планета, но, если согреть ее и поднять давление атмосферы, он оживет. Вода — главное сокровище вселенной, на планете была и, ее было много. Пески скрывали многометровый слой вечной мерзлоты, а приполярные шапки содержали колоссальные запасы водяного льда с замороженным углекислым газом с примесью аммиака.

На первом этапе преобразования планеты космолеты 'загарпунят' и сбросят в районы полярных шапок небольшие кометы. От ударов частично испарится лед полярных шапок, что приведет к выбросу в атмосферу миллионов тонн воды, углекислоты, аммиака и метана, давление на поверхности повысится. Одновременно рассеют по безжизненной поверхности генномодифицированные сине-зеленые водоросли с целым комплексом простейших существ, которые станут перерабатывать углекислый газ, выделяя взамен живительный кислород. Одновременно с бомбардировками, на орбите соберут гигантские солнечные зеркала, которые сконцентрируют свет местного светила на полярные области. Это еще больше ускорит таянье льдов и изменение состава атмосферы, и ее плотность. Парниковые газы повысят среднюю температуру, отдача тепла с поверхности уменьшится, поднимутся ночные температуры, снизится их общий перепад за сутки. Все это качественно изменит мир. В небе появятся густые облака, а на поверхности — временные водоемы, ручьи, реки и родники, иногда из туч будет падать снег и даже дождь.

На втором этапе, как только специально выведенные холодоустойчивые мхи, лишайники и водоросли смогут существовать во внешней среде, их начнут активно высаживать. Со временем высеют сложные виды растений, которые образуют экосистемы, подобные альпийским лугам или тундровым полям. Для создания полноценной саморегулирующейся биосферы необходимо многообразие биологического мира и, искусственно измененных насекомых, необходимых высшим растениям, отпустят на волю. Еще выше возрастет среднесуточная температура и давление атмосферы, изменится ее состав. Потекут постоянные реки, появятся озера, заплещут мелководные моря и океаны. Люди смогут работать вне куполов используя только дыхательные приборы.

Потом на волю выпустят созданных методами генной инженерии животных и рыб; под голубым небосводом закипят жизнью моря и океаны, по бескрайним равнинам начнут странствовать бесчисленные стада травоядных, зашумят густые леса. Спустя многие десятки, возможно сотни лет, Арес превратиться в младшего 'брата' Земли. Люди будут жить на поверхности без дыхательных приборов, плотность атмосферы станет как на плоскогорьях Мексики или в горах Перу, а пейзажи будут напоминать земные высокогорья.

За окном смеркалось, усталый Алексей выключил головизор. Замер, глядя куда-то вдаль невидящими глазами. Создать новый дом человечества! Грандиозность идеи с одной стороны пугала, а с другой — завораживала. Это то, чему не жалко посвятить жизнь! Через тысячи, да нет, черт возьми, пройдут миллионы лет, а далекие потомки экипажа 'Ковчега' будут помнить о времени освоения Ареса и прославлять в песнях!

Потом в палату зашла строгая медсестричка и пришлось укладываться спать.

* * *

Любовь нельзя убить по желанию. Ее не уничтожить даже ненавистью. Можно считать себя сильной и порвать с бывшим, но в глубине души под пеплом разочарований и неудач любовь будет тлеть.

После секции самбо — туда Настя записалась совсем недавно, она приехала в свою постылую холостяцкую квартиру. Переодеваясь в домашнюю одежду, привычно приказала включиться головизору. Стенка спальни будто протаяла, показалась дикторская. Молодая женщина, в глубине, подняла взгляд и посмотрела, казалось, в глаза. Белозубая улыбка некрупного, но смело очерченного рта приподняла щеки холмиками по сторонам слегка вздернутого носа с детски закругленным кончиком, и от этого лицо стало еще мягче и приветливее. Это была иллюзия, фантом, которую создал и озвучил ИИ. Она рассказала последнюю новость: на планете тиадаров тяжело ранили командира малого космолета Алексея Гирея.

'Нет! Нет! Не может быть! Только не он!' — девушка застыла с домашней блузкой в руках. Стремительно побледнела, в зеленых, ведьмовских глазах заплескался ужас. Ноги ослабели, она оперлась ладонями об стенку, не удержалась, рухнула на диван, на грани обморока. Блузка неведомой птицей спланировала на пол.

Потом диктор сообщила, что Лешеньку доставили в госпиталь, и он в искусственной коме, но прогноз врачей благоприятный. Девушка вскочила, лихорадочно заметалась по холостяцкой трехкомнатной квартире, какую выделяли юношам и девушкам, отделившимся от родителей. Где сумочка? Куда она ее дела? Остановилась. Да черт с ней! Стремительно оделась. Выскочила на улицу и побежала по туннелю. Ее Лешенька выздоровеет! Обязательно выздоровеет!

Сбежала, перепрыгивая через три ступени, по слишком медленно ползущему эскалатору метро, издали доносился нарастающий гул подходящего поезда.

Присела на узкий диванчик в углу вагона. Катились слезинки, оставляя после себя грязные дорожки туши на щеках. Попутчики косились, но подойти не решались. Было мучительно стыдно за боль, которую принесла Алексею. Он настоящий мужчина, тот, о ком мечтала. Уверенный в себе, мужественный, настоящий герой, кому не страшно доверить себя и будущих детей. А она... Она предала его. Предала, предала, она теперь понимала это. Как? Как показаться ему на глаза? Стыд! Боже, какой стыд! Тем более после того, как ее... Не доезжая станцию до госпиталя, выскочила из поезда.

По перрону выстроились в две линии ухоженные дубы, в потоках теплого ветра шелестела листва. По центру — пешеходная дорожка, обсаженная кустами, чем-то неуловимым напоминающая какое-то сказочное ущелье. Еще дальше — фонтан с лавочками; тугие струи, вырывающиеся из бронзовых грудей русалок, в приглушенном 'вечернем' свете, казались розовыми как вино, которое она пробовала на последнем, или как говорил Лешенька крайнем, дне рождения.

Из другого выхода вагона вышла старушка — божий одуванчик, с палками для шведской ходьбы в руках. Бодро зацокала ими по камням мостовой, следом за ней выскочила собачка. Когда они поравнялись с Настей, собака подбежала, встала на задние лапы, а передние опустила на колени Насте, метелкой яростно завертелся хвост. Девушка наклонилась, погладила, ярко-алый язычок благодарно лизнул руку.

Как хорошо вам, собакинским... всех проблем, поесть, поспать, а тут мучайся...

— Барсик, — крикнула старушка, на ходу полуобернувшись назад, — не отставай! Ко мне!

Собака последний раз глянула в лицо Насти, как ей показалось ободряюще — дескать, все будет хорошо, и припустилась за хозяйкой. Парочка скрылась в боковом выходе.

Стуча каблучками, девушка металась по серым плитам платформы. Что же делать? Что же делать?

Отразилась в зеркальной колонне, уходившей в высокий потолок, и не понравилась себе. Серые круги под глазами занимали пол лица, и даже легкий румянец на щеках не замаскировал их. Видок такой, будто по ней проехался асфальтоукладчик, но, закатав в дорожное полотно, все же одумался и помог выбраться обратно.

— Ку-ку! Ку-ку! — донеслось из-за спины. Резко остановилась и обернулась к скверу.

— Кукушка, кукушка, он простит? — тихо и с надеждой прошептала, не отрывая взгляд от деревьев. Она сама бросила Лешу, и он никогда не простит и будет прав! Но... может все же простит?

Кукушка молчала. Секунда, вторая, минута. Настя застыла, поникла, одинокая и несчастная, и слезы набегали на глаза и грязными дорожками буравили щеки, но не было сил смахнуть их.

На следующем поезде она уехала домой.

На кухне открыла холодильник и сожрала пироженку. В ее положении от одной хуже уже не будет!

Бесконечно-длинной ночью, в страшном молчании она лежала на диване, во тьме светился куб головизора. Сердце заполошно колотилось. Зрачки были расширены. В гробовой тишине куба текли сцены записей последних свиданий. Вот беззвучно гуляют по парку, мужская рука бережно обнимает ее за талию, такая горячая... Вот целуются, и она словно снова ощутила горько-сладкий вкус мужских губ. Вот он, прищурившись, беззвучно смотрит ей в глаза так, что она не могла отвести завороженного взгляда. Только сейчас заметила, что у него глаза не подходят к лицу. Лицо суровое и жесткое, а глаза, голубые как Море, мечтательные. Она не выдержала и щеки вновь пробороздили слезы. Так не плачут взрослые люди. Так плачут только дети. Чисто, светло и безнадежно. И некому сказать, что все будет хорошо, неприятности пройдут, а солнце улыбнется и вернется потерянное счастье.

Революционерка, смелая и гордая женщина, чтоб тебя...

— Какая я дура... — прошептала искусанными губами, — Дура! Дура! — с каждым словом говорила все громче и в конце почти прокричала, — Ненавижу!

В памяти всплыл злосчастный день путча 'ревнителей'. Утром в ее маленькую квартиру пришел Троцкий. Она недоуменно смотрела на слегка взлохмаченное, бородатое существо с тонкой 'цыплячьей' шеей и в кожаной куртке — даже вид его был неприятен и удивилась куда делось ее обожание вождя? Мама — она зашла проведать дочку, хитро подмигнула и выскользнула из квартиры. Дочка не любила... Нет, очень сильно не любила попытки контроля со стороны кого бы то ни было, не исключая собственных матери и отца.

Троцкий попросил отключить домовой ИИ, так как разговор секретный, а когда Настя выполнила просьбу, рассказал, потирая мягкие ладони, что на сегодня назначена революция и 'ревнители' идут штурмовать Рубку. Сегодня или некогда! В его глазах мелькнул уже знакомый безумный огонек. Настя отказалась и тогда он истерически хохотнул, ломая узенькие дуги бровей. Лицо у него вдруг стало неприятное и неожиданно ударил шокером — без него не рассчитывал справиться с физически крепкой девушкой...

Глаза открылись. Настя увидела белоснежный потолок собственной квартиры, болели запястья и почему-то лодыжки. Мысли ворочались вяло... будто после наркоза. Наркоза? Внезапно вспомнила все: и приход Троцкого и удар шокером.

Девушка всплеснула руками, точнее попыталась всплеснуть, но не сумела — запястья были связаны веревкой. Все внутри похолодело. Уже догадываясь, что увидит, она приподняла голову. Щиколотки были связаны, а она... она была голой. А бедра в засохшей крови. Обрывки трусиков, поверх одежды, валялись на полу, рядом с плюшевым мишкой, единственным кто согревал девичье ложе-полумесяц. Она содрогнулась от внезапного и полного осознания что этот козел с ней сделал и впала в шоковое состояние. Себя было жалко до безумия. И лишь то, что она обладала предельно крепкой психикой, не позволило забиться в истерике, зайтись в рыданиях, наконец, просто потерять сознание.

Первые, ошеломляющие мгновения прошли и как-то незаметно для самой себя она поборола подступившее к горлу удушье, вся подобралась. Хотя сердце все еще билось учащенно и неровно, но от недавней беспомощной растерянности не осталось и следа.

Бог мне свидетель, бог свидетель, я никогда, никогда не позволю так поступить со мной! Бог мне свидетель, я убью, но не дам с собой так поступить! Нахлынуло такое острое желание сомкнуть пальцы на тонкой шее козла и душить, душить, душить, что она даже застонала от ненависти. И она бы непременно сделала это если бы в тот же день Троцкого не арестовали...

Она села на ложе. Запись на головизоре закончилась, мертвый, белесый свет экрана освещал беспорядок одинокой девичей спальни.

Хлестанула себя изо всех сил ладонью по лицу, щеку ожгло огнем, девушка ойкнула и подбежала к зеркалу. Так и есть щека покраснела. Но умолять простить? Нет! Гордость — это единственное, что у нее осталось. Она не унизиться до мольбы! Тем более после того, как ее...

Настя опять легла и уставилась в залитый отраженным светом головизора потолок, душу захватывала тоска. Холодная, безысходная, словно стылая бесплодная земля, на которой не выжить. Да и не надо, потому что, чем так жить, лучше умереть. Из-под подушки вынырнул скальпель. Она приобрела его в тот день, когда не решилась проведать Алексея. Холодно блестело бритвенно-острое лезвие, застывший, завороженный взгляд не отрывался от него. Как удивительно просто, одно движение и все проблемы закончатся... Навсегда. Она почти услышала противный капустный хруст разрезаемого тела; почти почувствовала нарастающую волну острой боли.

Жалко дрогнули искусанные губы. Спрятала скальпель назад. Пока спрятала...

Забылась в тревожном сне под утро.

Когда объявили, что набирают добровольцев для колонизации Ареса, Настя, не раздумывая, вызвалась одной из первых. Желающих набралось больше, чем вакансий, но ей повезло, и она прошла сквозь сито отбора благодаря своей второй профессии — лаборанта.

Уехать навсегда. Она так решила! Алексей ее больше никогда не увидит! Все равно, что умерла. Какая разница, уехал человек навсегда или умер? Главное они никогда не встретятся! Алексей найдет себе новое счастье, девушку, добрее, чем она, и терпимее...

Спустя несколько дней космолет привез ее в поселок первопроходцев будущего нового дома человечества.

* * *

Мать навещала Алексея каждый день. Она приезжала после работы, рассказывала новости. Алексей терпеливо выслушивал, когда надо поддакивал, вовремя улыбался.

Однажды она вошла в палату с взволнованной улыбкой на губах. Щеки горели румянцем, руки нервно теребили накрахмаленный платок. Присела на стул у кровати Алексея.

— Сынок, — произнесла нерешительно, взгляд опустился в пол. Тугая, без предательских морщин, шея порозовела. Она явно пребывала в сильном смущении, которое не могла скрыть. Алексей недоуменно посмотрел в лицо матери — такое поведение было ей не свойственно. Помолчала и уже решительно продолжила, посмотрев сыну в глаза, — Видишь ли... за мной ухаживает один мужчина. Хороший человек, добрый, отзывчивый... В общем он сделал мне предложение. Ты не против? Ты взрослый, скоро уйдешь, заведешь собственную семью, а я останусь одна, — она виновато и в то же время облегченно улыбнулась.

Несколько мгновений Алексей изумленно смотрел в покрасневшее лицо матери, потом расплылся в облегченной улыбке. Он был рад, что она наконец нарушила обет безбрачия, наложенный на себя после гибели мужа. Ведь она еще совсем молодая женщина, немного за сорок. Для землян, живущих благодаря достижениям генетики, нанотехнологий и медицины по 170-180 лет, почти молодость. Последние исследования на Земле обещали увеличить продолжительность жизни до 300 и более лет, но до практического решения этой задачи было еще далеко.

— Не говори глупости мамуль, конечно, не против. Я рад за тебя. Очень рад! А вдруг еще братик или сестричка родятся!

Лицо матери дрогнуло, щеки еще больше зарделись:

— Ну что ты такое говоришь... — смущенно произнесла и облегченная улыбка скользнула по красиво очерченным губам.

— Ты у меня еще самая молодая! — ответил Алексей с простодушной, почти естественной улыбкой.

Мать наклонилась над кроватью, поцеловала в пахнущую травяным лосьоном щеку сына.

В этот день она уехала домой гораздо позже обычного.

Дважды навещал командор, шумно здоровался, сидел недолго, больше вздыхал, чем рассказывал и, оставив традиционный пакет с фруктами, как будто в госпитале могли плохо кормить, прощался. Забегали коллеги, правда далеко не все. Большая часть была занята на работах по терраформированию Ареса. Передавали приветы от знакомых, с увлечением рассказывали о строительстве солнечных зеркал на орбите, о разведке комет, подходящих для изменения атмосферы планеты. Приходили все: одноклассники, приятели и сослуживцы, только Настя так и не пришла, хотя после матери он больше всего ждал именно ее. Он скучал по ней, очень. Ему не хватало ее. Ее облика, ее взгляда и даже не всегда безобидных причуд.

Прошла неделя. О ранении напоминала только периодическая ноющая боль в груди да сны о войне и Тиадаркерале после них просыпался невыспавшийся и хмурый.

Утром после осмотра доктор задумчиво накрутила на палец прядь ухоженных волос и разрешила вставать. Пользоваться встроенными в постель 'удобствами' Алексей стеснялся, поэтому возможность самостоятельно добраться к туалету стала настоящей победой. Спустя пару дней он еще немного окреп и решился выйти в сад, окружавший госпиталь.

Осторожно придерживаясь руками за стенку, спустился по широкой лестнице на истертую ногами нескольких поколений посетителей каменную дорожку. Прекрасный и тревожный закат, от него делалось на сердце холодно и тоскливо. На фоне багровой полосы иллюзорного закатного неба, мокрые, пожелтевшие деревья суетливо размахивали ветвями. Выше громоздились рыхлые сине-черные тучи. Между стволами мелькали проворные роботы-уборщики, охотились на опавшую листву. Осень заканчивалась, природа готовилась к зимнему сну, — в пещере, где располагался госпиталь, поддерживался климат средней полосы Земли со всеми сменами времен года. Подул сырой ветер и принес холодные и пряные запахи сосновых иголок и звонкие птичьи голоса. Он посильнее запахнул больничный халат, блаженно щурясь, побрел вглубь сада. Остановился там, где крыша госпиталя уже скрылась за деревьями и присел на пластиковую скамейку.

Он вздохнул и почти физически ощутил, как с души понемногу уходит неимоверная тяжесть. Утрата друга, война, ранение уходили куда-то вдаль.

Прошел час. Солнце почти скрылось за деревьями, ярко обливая золотом верхушки сосен. Между стволами сгущалась тьма.

В кармане отчаянно завибрировал телефон. Дежурная медсестра потеряла Алексея и категорическим тоном велела немедленно возвращаться. Он не стал перечить, поднялся и побрел обратно. И правда, уже поздно.

Еще спустя десять дней во время вечернего обхода в палату зашли лечащая доктор и с ней двое пожилых медиков. Шумный консилиум врачей долго мял Алексея, прослушивал, обсуждал результаты анализов на непонятном постороннему медицинском языке, пока не вынес вердикт-здоров. Месяц отпуска после выписки из госпиталя и годен к службе без ограничений.

На следующий день, сразу после завтрака, он услышал торопливый стук женских каблучков, в палату будто веселый и яростный вихрь, ворвалась мама, заполнив ее до отказа радостным голосом. Она еще вчера отпросилась с работы чтобы самолично забрать сына домой. Алексей переоделся в принесенную одежду, потом торопливо поблагодарил и попрощался с докторами. Еще спустя полчаса переступил порог родного дома, мать замешкалась у входа. Сквозь открытую дверь в гостиную-столовую тянул густой запах жареного мяса и еще какой-то вкуснятины. Но что внутри не видно. Темно. Он замер.

— Домовой, включи свет в столовой, — произнес настороженно.

Вспыхнул свет. Он увидел празднично накрытый стол в гостиной, за которым собралась пестрая компания из друзей и коллег, вперемежку с одноклассниками.

-Ура победителю Высших! — выкрикнули дружно гости и зааплодировали.

На миг замер, распахнув широко глаза.

— Пойдем, пойдем, сыночек, — улыбаясь, сказала мама радостным, счастливым голосом оглянувшемуся Алексею и слегка подтолкнула в спину, — Это сюрприз тебе.

Наверное, впервые за последние дни Алексей открыто и жизнерадостно улыбнулся. Веселье продолжалось пару часов, потом гости дружно распрощались. Алексей был слаб, это заметили, а кто не увидел, тому тихонько подсказали, да и веселиться после третьей подряд смерти в отряде, было как-то не с руки.

Хлопнула, закрываясь дверь за последним гостем, торопливо раздевшись, лег в ложе. Свернулся поудобнее. В ногах едва слышно и привычно звенел фонтанчик. Все было такое знакомое, такое родное, что на душе, наконец, стало тихо и покойно. Дома! Незаметно для себя соскользнул в сон и уже не слышал, как в 'детскую', ступая на цыпочках, зашла мама. Сын повернулся на бок, удивительно по-детски чмокнул губами. Тихонько вздохнула, поправив одеяло, вышла.

На следующий день Алексей поехал на кладбище. Когда во время завтрака он объявил, что хочет навестить Машеру, мама сказала безапелляционным тоном, что он еще слишком слаб и они поедут вместе. Тело товарища эвакуировали на том же космолете что и Алексея и на следующий день после приземления похоронили с воинскими почестями. Пришлось подчиниться. По дороге в метро Алексей заскочил на ближайший автоматизированный склад и забрал заказанные букеты белых роз.

Утренний час пик давно миновал, лишь в углу вагона метро перешептывалась неугомонная детвора, изредка поблескивая любопытными глазенками на Алексея — узнали, да напротив расположился старик с медалью на пиджаке. Станция с символическим названием 'Конечная', куда они направлялись, располагалась недалеко от дома. Спустя пять минут вышли на перрон, с негромким шумом поезд тронулся и через секунды исчез в непроницаемой темноте туннеля. Единственная дорога от станции вела через прямой, как стрела и, широкий, как полноводная река, проспект. Стены, обвешенные картинами с видами древней Земли, часто уродливыми и откровенно страшными и копиями произведений великих мастеров Темных веков, вызывали ощущение тихой печали и гордости за человечество, сумевшее построить справедливый мир.

Они прошли под низенькой аркой, над которой горел транспарант 'Кладбище'.

Кладбище было печально, тихо и торжественно. Безлюдно. Между ровных рядов обелисков, окруженных невысокими оградками, остатки засохших цветов, вдоль дорожек зеленели молодые сосенки и березы. По дорожкам, посыпанным мелким желтым песком, сновали роботы-уборщики. Стояла пронзительная тишина, которую не нарушал ни свист ветра в ветвях деревьев, ни вечный гул системы кондиционирования воздуха, с которым так сроднился с детства, что не замечаешь.

Он молча постоял у гранитных обелисков с фамилиями Гуань-чэна и Жукова, первых жертв недолгой войны, букеты легли рядом с увядшими. Потом разложил цветы на могиле отца и прадеда. Семейное предание гласило, что прадед, в честь которого назвали Алексея, был крайне колоритной личностью. Он жил вначале Эры объединения Человечества и служил в вооруженной охране циклера (большой космической станции, которая вращалась по специфической орбите, через регулярные промежутки времени приближаясь к Земле и к цели путешествия, например, к Луне или Марсу). На станцию напали террористы, которые хотели использовать ее в качестве тарана для разрушения русско-китайского проекта — Меркурианской международной солнечной электростанции — самой мощной в Солнечной системе. Дед пробрался по воздуховоду к рубке, застрелил троих террористов, а четвертый выбил у него пистолет из рук. Он оказался знакомым прадеда по имени Сандро и между ними были старые счеты, кровавые. Мерзавец изнасиловал и тяжело ранил беременную прабабку Алексея. Несмотря на то, что Сандро был буквально нашпигован имплантами на силу и скорость, прадед убил его родовым кинжалом, тем самым, который теперь висел на стене в комнате Алексея, но и сам получил двадцать сантиметров отточенной стали в живот. Словом, геройский был прадед — так же, как и внук, воевал со ЗЛОМ.

В дальнем углу кладбища, у стены, посреди зеленого островка травы, над свежим земляным холмиком возвышался не успевший потемнеть деревянный столб с вделанной в него большой и выпуклой фарфоровой фотографией молодого мужчины с поразительно живыми глазами. Ниже годы жизни и лаконичная надпись: Машера Юрий Николаевич. Ветер скорбно шуршал букетами увядших цветов у основания.

Свежие розы легли в изголовье, постоял, катая желваки, скорбно глядя на последнее пристанище брата. Неожиданно для себя, склонил голову. Мысленно рассказал брату обо всех событиях, которые произошли с момента... с момента его смерти.

Алексей был один, один, несмотря на тихо, почти беззвучно, плакавшую маму за спиной. Ей хотелось, как когда-то в детстве обнять сына, погладить по русой головке, сказать слова утешения, но сейчас лучше промолчать.

В жизни каждого человека наступает момент, когда приходит понимание, что ответственность за тех, кому не успел ни помочь, ни спасти, останется с тобой навсегда. Боль утихнет, но с грузом памяти придется как-то жить дальше. Отныне и до конца жизни тень погибшего брата, воспоминания о нем, будут всегда с ним.

— Прощай, брат... я всегда буду помнить тебя ... — прошептал с горечью. Слова показались нелепыми и донельзя фальшивыми.

Повернулся и побрел на выход. Впереди ждала служба, впереди ждала жизнь.

До вечера пролежал на кровати в своей комнате, бездумно пялясь в головизор. Ничего не хотелось.

Следующие дни прошли размеренно и спокойно. С утра гулял по ближайшему скверу, затем отправлялся в госпиталь на осмотр, а вечер проводил, деля между головизором, общением с ИИ Интелом и мамой, и чтением вирткниг — погружавших читателя в выдуманный, виртуальный мир авторской истории так глубоко, что отделить придуманные грезы от действительности было очень тяжело.

В один из таких тихих вечеров мама вытащила его в дворец Культуры. В обычное время там выступали, соревнуясь друг с другом, певцы и художники, раз в неделю выступала театральная труппа из людей и голографических актеров — копий великих артистов прошлого, а раз в месяц давал концерт ковчеговский оркестр.

Алексей не был его поклонником, но не стал перечить и не пожалел.

Едва заняли места в креслах, свет в зале потускнел. И в полутьме родилась музыка. Музыка подхватила, понесла с собой. Он никогда не забудет этот момент.

Взгляд Алексея застыл, будто он пытался найти в полутьме зала нечто неведомое.

Он слышал грозные песни армий, идущих в бой, идущих на верную смерть ради священной цели, которую даже время не властно стереть; победный грохот двигателей ракеты, впервые унесшей космонавта туда, где ждала человечество космическая судьба; он слышал суровую песнь победителей, которую подхватывали десятки миллионов суровых мужских голосов. Он словно увидел планету, в строительных лесах, увидел отважных людей, преобразующих ее лик: поднимающих со дна океана острова, воздвигающих новые горные цепи и уничтожающих старые.

Все это он слышал и видел в музыке, струящейся в полутьме.

Время исчезло; музыка стала тише и поплыла вокруг него. Музыка заплакала.

Чистое сопрано поднималось в небо и билось, как птица, на пределе слышимости, в жалобе, которая рвала сердце. Это был плач о любви, о друзьях и о доме, который не суждено увидеть. Все это было в рожденной в ночи музыке о всех потерях, что суждены человеку.

Полуприкрыв глаза вспоминал прошедшие дни, кровавый бой и брата, навечно оставшегося в памяти. Кадык судорожно дернулся. Рука с силой массировала занывшую грудь.

Одинокая слеза пробороздила щеку.

Музыка умерла в темноте — песнь далекой Земли, созданная на 'Ковчеге'. Обернулся к матери мать. Она беззвучно и чисто плакала, промакивая уголки глаз платочком. С зачарованными глазами, избегая слов, люди медленно расходились по домам. За столетия развития ИИ человек-творец с его помощью сумел обрести полную власть над различимыми человеческим ухом звуками. Новые композиторы не превзошли Бетховена и Баха, но приблизились к ним.

С каждым днем Алексей чувствовал себя все лучше и потихоньку приступил к разрешенным врачами физическим упражнениям. Рана напоминала изредка, ночью, когда просыпался от тягучей боли в груди. Украдкой прокрадывался на кухню, стараясь не разбудить мать, и глотал болеутоляющее.

Однажды вечером в дверь позвонили, открыла мать и защебетала, будто девчонка на выданье — приехал знакомиться жених — широкоплечий, мускулистый крепыш, на пару лет старше матери.

На кухне пили чай с принесенным Сергеем Владиславовичем — так звали мужчину, тортом и разговаривали. Алексею он показался веселым и компанейски. Когда за женихом закрылась дверь, мать вопросительно и как-то беспомощно посмотрела на сына, шевельнув тщательно выщипанными бровями. Алексей поднял большой палец вверх. Глаза женщины довольно сверкнули. Обняла сына и счастливо вздохнула.

Следующим утром глухо пискнул, сигнализируя об эсэмеске, телефон Алексея. К своему изумлению, он прочитал, что его приглашают на Совет 'Ковчега', завтра к девяти часам. Встретили Алексея стоя и овацией. Он покраснел, но, призвав на помощь всю выдержку, вел себя почти спокойно. Капитан с некоторым самодовольством произнес небольшую хвалебную речь и собственноручно приколол на грудь Алексею золотую звезду Героя 'Ковчега'. Командор, позади него, незаметно подмигнул.

Алексей и Машерой стали официальными героями, только Юрка посмертно... Напоследок Капитан поинтересовался состоянием здоровья и, получив уверения, что все хорошо, отпустил Алексея.

Вечером звонили с телевиденья, уговаривали дать интервью, но он отказался. Известность, слава, все что казалось еще недавно таким привлекательным, все это стало лишним и абсолютно не нужным. В публичных местах, где можно нарваться на появившихся у него почитателей, он избегал появляться.

Прошло еще несколько дней опостылевшего ничегонеделанья. Алексей скучал, его энергичной натуре безделье претило. Война, опасное путешествие, гибель товарища, опалили душу. Он многое передумал, переоценил. Стал спокойнее и перестал торопиться куда бы то ни было. Стал получать наслаждение от такого привычного процесса — жизни. Он и раньше ценил ее, но теперь начал смаковать, что ли. Вот солнце, тишина, нет опасности. Из юноши, взрывного и довольно легкомысленного, вылупился человек, который твердо знал, чего он хочет, и умеет ради целей, коль они поставлены и признаны жизненно важными, идти напролом, не обращая внимания на трудности и препятствия.

А еще много думал о Насте. Он стал взрослее и мудрее и, наверное, терпимее к людским недостаткам. Это раньше они просто встречались. Дружили, целовались, было весело и комфортно проводить время вместе. А тут словно прозрел что ли. Жизнь оказывается конечна, и конец может наступить быстро и неожиданно. Он и раньше все это понимал, но не было именно осознания этого факта.

Жил, мечтал, к чему-то стремился, а тут хлоп, и не стало тебя и после ничего не осталось. Слезы высохнут, грунт осядет и останется только обелиск на кладбище. Мать никто не проводит и за палец не ухватит хрупкая ладонь ребенка, делающего первые шаги. Он давно уже выяснил, куда делась Настя и только поджидал, пока окрепнет. Он хотел увидеть Настю, он любил ее, на этом фоне всякая чушь вроде ее взбрыка стало второстепенной, совершенно незначительной.

Едва дождавшись вечера, зашел в спальню мамы. Она, в любимом кресле, не отрывала глаз от головизора, где шла очередная серия женского киносериала. В углу на стене зеркало, рядом фотография: она, улыбающаяся, с мужем-космонавтом в форме. Оба молоды и счастливы. Постоял у входа, дожидаясь пока мать обратит внимание, но не дождался. Глухо откашлялся и только тогда женщина вздрогнула и повернулась к сыну.

— Что Алешенька? — глаза женщины слегка расширились.

— Мам... Я принял решение — слетаю на несколько дней на Арес, я хочу объясниться с Настенькой...

Мама тихо охнула, не отрывая взгляда от посуровевшего лица сына, мягкая ладошка нервно прикрыла губы.

— И это не обсуждается, — добавил, как можно тверже.

Материнский взгляд задержался на лице сына. Худое лицо утратило прежнюю нервную подвижность. Взрослый, мужественный, с ранней морщиной, пробороздившей лоб — неистребимым следом испытаний. Не мальчишка — опаленный жизнью и войной юный ветеран.

Глубоко вздохнула и с затаенной хитринкой посмотрела на сына.

— Лети Алешенька, лети конечно.

Сын постоял, потом кивнул, вернулся в свою комнату и забронировал билет на ближайший рейс 'Ковчег' — Арес.

Глава 11

Далеко внизу, на дне разлома, парили две светящиеся 'сосиски' — колоссальных размеров газосветные трубы. В спокойном, неярком свете синела неправильной формы 'блямба' единственного на Аресе замерзшего озера, из просачивавшейся из толщи вечной мерзлоты воды. На дно разлома светило заглядывало редко, а давление атмосферы было достаточное, чтобы лед не испарялся. Большие объемы легкодоступной воды решали проблему с обеспечением колонии и послужили дополнительным аргументом в пользу создания базы именно здесь. Земная колония на берегу: четыре подсвеченные изнутри лампадки — жилые купола, соединенные прозрачными переходами — выглядела триумфом человека над слепой природой планеты...

День начался для Алексея необычно. Утром, в сопровождении матери, чтобы проводить сына, она поменялась с коллегой сменами, приехал на Астровокзал. Мать была печальна — сердце вещало, что следующая встреча состоится нескоро. А еще спустя полчаса большой космолет сообщением 'Ковчег'— Арес отправился в недолгий путь к планете.

Большую часть дороги Алексей проспал — ночью долго не мог заснуть — нервы вибрировали будто натянутые струны, разбудило объявление по громкоговорящей связи: 'Уважаемые пассажиры, корабль подлетает к планете Арес'.

Вздрогнул, глаза открылись. Потряс очумело головой и раздвинул шторку иллюминатора — солнечный свет щедро хлынул внутрь салона. Наклонился. Огромный шар, окрашенный в разные оттенки красного, на фоне усыпанного разноцветными искорками звезд черного безмолвья, занимал почти треть обзора. На поверхности бесчисленные кратеры — напоминания о давних столкновениях с небесными посланцами, между ними обширные равнины и горы. На полюсах сверкали в лучах солнца вечные ледники. Планета напоминала неограненный алмаз, готовый принять новую форму в руках искусного ювелира. Он испытал нечто вроде мистического восхищения. Как любой человек, наблюдающий совершенное творение природы.

Корабль вошел в плотные слои атмосферы, в иллюминаторе засверкали огненные языки раскаленной плазмы, вдавливая тело в кресло, навалилась вполне терпимая перегрузка.

Космический лифт, каких на Земле было три: В Африке, Латинской Америке и в Индонезии, был только в далеких планах — через несколько десятилетий, а сейчас космолеты были единственным способом спуститься с орбиты на поверхность планеты.

Шасси коснулось посадочной полосы инопланетного космопорта, тряхнуло, корабль невысоко подпрыгнул, будто взбрыкнул необъезженный мустанг. Снова ударило снизу, тормозя, оглушительно напоследок взревели двигатели. Космолет, подпрыгивая на неровностях металлических плит летного поля, покатился, постепенно замедляясь.

Уже в пластиковой, прозрачной переходной галерее, которая вела к автобусу, который отвезет их в колонию, на миг остановился и наконец до конца поверил, что находится на другой планете. Здесь все другое, странное. И солнце — пылающее холодным синим светом (красная пыль в атмосфере Ареса рассеивала красную часть солнечного света, окрашивая небо в красные тона. Синяя часть солнечного света проходила сквозь атмосферу планеты и делала звезду видимой в холодных цветах синих оттенков). И небо — странное, завораживающее чужеродностью, нежно-розового оттенка, с единственной тучкой, стремительно мчащейся к горизонту, и пустыня: длинные, красно-коричневые волны барханов, усеянные обломками камней, крутые с одной стороны, отлого спускались с другой, откуда дули господствующие ветры. Неутихающий ветер и сейчас гнал по ним змеистые струйки песка. На горизонте пустыня плавно переходила в невысокие холмы. Алексей поискал в небе 'Ковчег' — его было видно с поверхности даже невооруженным взглядом, но, сколько не всматривался, найти так и не смог. Сверкали, несмотря на утро, разноцветные искорки звезд в стороне от светила.

И только сверкающая металлом узкая лента посадочной полосы, и два небольших надувных купола, на одном бился алый стяг объединенного человечества, напоминали о том, что неугомонный гомо сапиенс добрался и сюда. В паре сотен метров, со стороны недоступной для обзора с борта космолета, темнела долина Победы — так в честь победы над Высшими назвали грандиозную трещину в толстой шкуре планеты.

Впрочем, называть это чудо природы долиной неверно. Долина Победы— это скопление гигантских каньонов, протянувшихся от одного полюса до другого. Каньоны пересекались во всех направлениях, и получился самый настоящий лабиринт, Лабиринт Победы.

В глубину сверхканьон опадал на одиннадцать километров, а в самой широкой части достигал все двести.

На его фоне знаменитый Марсианский Большой каньон выглядел откровенно жалко.

На дне разлома, в узкой его части в каньоне Русский, в четырехстах пятидесяти километрах от горы Вельзевула, земляне построили первую, базовую колонию.

Алексей зашел в громадный автобус с необычайно широкими шинами и надписью: 'Поселок-космодром' на борту. Забросил сумку на полку и расположился в удобном кресле в конце салона. За толстым пластиком окна, метрах в ста, над песками промелькнул легкий дрон. Сразу после развертывания колонии их отправили засеивать мертвые пустыни мириадами спор генномодифицированных сине-зеленых водорослей и простейших существ, для которых местные условия были вполне сносными. Микроскопические организмы стремительно размножились и принялись жадно поглощать из атмосферы двуокись углерода, выделяя взамен живительный кислород.

Мотор тихо заурчал, машина поехала по дороге, ведущей на дно разлома, вскоре ставшей походить на горную тропинку...

Автобус спустился на дно разлома и покатился по грейдированной дороге по разъеденному эрозией красному песчанику. Пассажиры проснулись, негромко загомонили. Совсем рядом, на расстоянии километра, вздымались на головокружительную высоту темно-красные, слоистые стены разлома, дальше куда не добивал свет, все терялось во тьме. Мимо пролетело замерзшее озеро. Несколько 'старожилов' в дыхательных аппаратах катались по льду, осваивая древнее искусство конькобежцев. С каждой секундой купола земной колонии увеличивались в размерах, вскоре стали различимы отдельные здания и деревья. Готовили новую 'Землю' для массового переселения чуть больше трехсот человек, ученых, первопроходцев и строителей.

Но и 'Новый Ковчег' не собирались забрасывать. Его будущее предназначение — стать главной базой землян в космосе.

Автобус затормозил у тяжелых стальных ворот колонии и въехал в открывшийся шлюз.

Недолгое шипение, пока ядовитый воздух Ареса заменялся земным. Сигнальная лампочка на стене загорелась зеленым, разрешая проезд, внутренние двери беззвучно открылись, автобус выехал на просторную асфальтобетонную площадку и остановился. Алексей нетерпеливо прильнул к окну и невольно открыл рот, настолько резко контрастировала с безжизненными пейзажами мертвой аресской пустыни фантастическая картина земного поселка.

Вдоль дороги из мелкой, хорошо утрамбованной гальки, роботы высаживали саженцы деревьев на 'английский' газон, зеленеющей подстриженным 'ежиком' травы. Над ухоженными клумбами вились бабочки, жужжали пчелы. По дороге неторопливо двигались, бок о бок, молодые мамы с колясками. Пока дети наслаждались прогулкой, подружки обсуждали семейный быт. 'А он мне такой... Да ладно! А Диана, ну ты знаешь ее ...' Контрастом к расслабленным мамам, навстречу им двигался парень с коляской. Совсем молодой, он вез ее с таким осторожно-ответственным лицом, что напоминал сапера из старого фильма; так возят взведенную бомбу. Тронь — и бабах. Не иначе, жена доверила в первый раз.

В паре десятков метров впереди из земли росла массивная колонна, на нее опирался огромный, метров двести в поперечнике, прозрачный купол, защищающий от ядовитой атмосферы Ареса.

Дальше разноцветные стены выстроившихся по обоим сторонам дороги одно-двухэтажных аккуратных коттеджей с длинными тамбурами, предназначенными в случае аварии послужить шлюзовыми камерами. Отовсюду веяло тишиной и покоем. Алексею захотелось самому поселиться в таком.

Справа, в обрамлении саженцев лип, блестел небольшой бассейн. В противоположном углу, у стены купола, торчали массивные здания производственного типа и белый купол атомной термоэлектрической электростанции, вырабатывающей для колонии тепло и электричество. Еще дальше, у купола, блестели пленкой теплицы; созревал лучок, укроп и прочие не мудреные овощи, самостоятельно выращиваемые обитателями колонии. Земляне проживали на планете менее двух месяцев, но умудрились построить полноценный поселок с замкнутой экосистемой.

По беговой дорожке вдоль стены купола бежала высокая девушка в спортивной одежде, тяжелая коса золотистых волос ритмично хлестала по спине. Это так противоречило картинке враждебного жизни Ареса, что Алексей на миг остановился и покачал головой. Да... Вся наша жизнь лишь длинная череда случайностей, неизбежно приводящих к смерти. Наверное, так и надо — невзирая ни на что любить жизнь и просто жить!

На скамейке перед детской площадкой клевал носом худой старик в старомодной черной шляпе. На площадке, в песочнице, возилась разновозрастная ребятня. От шума старик проснулся, с интересом посмотрел на пассажиров, торопливо поднялся и, слегка прихрамывая, направился к автобусу.

Неплохо развернулись, мысленно присвистнул Алексей.

С шипением открылись двери, закинул на плечо сумку, вместе с толпой шумных и немного нервных пассажиров, соскочил на землю.

Теплый, градусов двадцать, ветерок донес до него свежий, чуть пьянящий аромат цветов, смешавшийся с запахами свежей краски новостроек и гари, так пах грунт Ареса. Радостными, бойкими голосами пересвистывались птицы.

Старик с интересом осмотрел пополнение и поправил спадающую на лоб шляпу.

— Здрасте, молодой человек, — судя по горящим интересом выцветшим глазам на изборожденном морщинами лице, с лукавой улыбкой, его одолевало любопытство.

— И вам здравствовать, дедушка! Не подскажете, где можно переночевать? — спросил Алексей.

— Так готовы уже коттеджи для новых поселенцев, тебе, сынок, разве не сказали?

— Так я сюда временно, мне только переночевать.

— Подожди, так я же видел тебя по головизору, ты герой, который чуть не погиб на планете аборигенов! То-то я гляжу, лицо знакомое.

— Да какой я герой...

— Герой — герой. Не спорь со стариком! А почему не переселяешься? Или герой боится жить под открытым небом? — лукаво усмехнулся старик.

— Да нет, я космонавт, мне лучше ближе к работе.

А— ааа... — протянул старик, — короче, пройдешь мимо регенерационного завода, потом склады и электростанция, — махнул рукой в дальний угол, — там и увидишь гостиницу для командированных, не ошибешься.

Алексей подхватил сумку на плечо.

Небольшое, легкое на вид здание резко выделялось жизнерадостным розовым цветом на фоне пышной зелени кустов, травы и молодых деревьев и изогнутой формой, подобной парусу. Над входом — скромная табличка 'Гостиница'.

Дверь открылась, на крыльцо вальяжно прошествовал здоровенный, радикально черный красавец — кот с белой манишкой на груди. Пышный хвост трубой, на посетителей безразличный взгляд сверху вниз. Уселся и принялся вылизывать себя, словно и не находился на чужой планете. От него повеяло земным уютом и сразу поверилось — люди здесь навсегда. Следом выскочила девушка, не старше двадцати пяти лет, в модном в последнее время двухцветном коротком платьице. Над глазами, цвета морской волны, белокурая челка. Мило улыбнулась, затараторила:

— Ой, а вы все ко мне? Много то как! Но ничего места найдем, только в комнатах придется жить по двое, а то одиночные номера все заняты! Ой, я забыла представиться, я Джейн, я администратор гостиницы.

Кот потерся о ее ногу, громко заурчал.

— Ваш кот? Красавец! -Алексей наклонился и протянул руку. Кот ловко увернулся, презрительно и гордо фыркнув, нырнул обратно в дверь.

— Не любит чужих, — Джейн развела руками и жестом пригласила зайти. Вошла следом. Большую часть холла занимала здоровенная стойка администратора. Алексей, вслед за пожилым мужчиной в черных очках провел по сканеру телефоном, зарегистрировался. Девушка подняла глаза от монитора, в них мелькнуло странное выражение. Ослепительно улыбнулась, нервным взмахом руки поправила прядь волос, упавшую на лоб, и взяла пластиковый ключ-карточку от комнаты, но не отдала сразу:

— А вы тот самый Алексей Гирей? — голос изменился, в нем появились бархатные, немного томные, дразнящие ноты.

Наклонилась над стойкой, давая рассмотреть немалое богатство, скрытое в глубоком вырезе платья. И губы у нее были бесстыдно-жадные, пухловатые.

Засмущавшись под взглядом наивно-восхищенных, широко открытых глаз, Алексей с трудом промямлил:

— Да. Тот самый, — а сам не отрываясь смотрел с высоты своего роста в глубокий вырез платья, потому что выносить девичий взгляд и деланно-наивную гримаску на лице было еще труднее.

Тонкие пальчики, помедлили, разжались, карточка упала в ладонь Алексея. Пока парень не скрылся за углом девушка провожала его многозначительным взглядом. Красивый, да еще и герой. Взгляд твердый, мужественный. Его даже не портила жесткая морщина, пробороздившая лоб. Чем не муж? Да за такого любая с радостью пойдет!

Алексей вовсе не был монахом, и девушка была достаточно симпатичной, но он придерживался твердых принципов, пока не закончились старые отношения — нечего заводить новые. А он надеялся, очень надеялся, что они не закончились.

Он зашел в стандартный номер, за окном открывался великолепный вид на сверкающее в свете прожекторов замерзшее озеро. И сверкающее от ламп небо над плоскими крышами коттеджей. Сосед — пожилой гляциолог, представившийся Иваном Капитановым, положил сумку рядом с низеньким ложем и ушел. Было чисто и абсолютно стандартно, словом, как терпеть не мог. И сразу постарался обжиться — повесил в шкаф одежду, разложил на столике и в ванной всякие мужские мелочи. Было удручающе тихо, простучала за дверью тележка робота-официанта и снова наступила тишина.

Он лег на ложе и законнектил телефон.

Поселковую сеть не сравнить с интернетом 'Ковчега', но изрядно полазив, выяснил, что Насти в колонии нет. Семь дней тому назад она уехала в экспедицию и должна вернуться завтра, в четверг. Срок его вполне устраивал, так как обратный рейс на 'Ковчег' будет в пятницу. Набрал сообщение для матери — добрался нормально. Смотреть головизор или читать, охоты не было, пока болел, все способы убивать время надоели хуже горькой редьки.

Вышел из гостиницы и прошелся по куполам. Один из них занимала сельскохозяйственная зона с гидропонной и птицеводческой фермой, поужинал в неплохом автоматическом кафе и вернулся в номер.

Спал плохо. Когда вернулся в номер, появилась беспричинная тоска и тревога. Неясная потребность куда-то пойти, что-то немедленно сделать... Внутри будто дрожала натянутая до предела струна. Ему хватило здравомыслия не поддаться странному состоянию, которое было для него непривычным. Заставил себя лечь и даже задремал, но и во сне покоя не было. Мелькали отрывочные, бессвязные картины и образы, а потом приснился сон.

Алексей снова в окопе под городом наемников — Огато. В небе висит слегка туманный диск Футэива. Из леса впереди, укрытого черным, густеющим туманом, на позиции наемников накатывают боевые машины тиадаров, позади, прикрываясь броней, с протяжным кличем: 'Хэя!' бегут густые цепи гвардейцев. Он стреляет, враги падают, но из тумана выбегают все новые и новые и он с нарастающим ужасом понимает, что патронов, чтобы перестрелять врагов, не хватит. Он оборачивается к Машере и видит, как в грудь товарищу летит великанских размеров копье. Алексея накрывает волна ледяного озноба. Он изо всех сил бросился оттолкнуть, защитить, но загустевший до состояния киселя воздух не пускал, не давал даже пошевелится, а копье все приближалось и приближалось.

Проснулся с отчаянным криком. Сердце колотилось так, что от его ударов вздрагивало все тело. И не проходило ощущение ледяного озноба.

Алексей включил свет и долго лежал, глядя в потолок. На улице ночь? День? Не поймешь. Лампы не выключают круглые сутки. Мысль о сне гнал от себя. Не дай бог снова приснится Огато...

Заснул под утро.

На прикроватной тумбочке тихо прогудел и засветился телефон.

Ох, эти внезапные сообщения! Бывает, что от них сгорает больше нервных клеток, чем у космонавта при пошедшем вразнос атомном двигателе...

— Черт, — произнес сквозь зубы и открыл сообщение.

— Внимание! — услышал безликий машинный голос, — Сообщение спасательной службы! В ближайшие часы ожидается локальная пылевая буря в районе экватора. Скорость ветра до 100 метров в секунду. Повторяю, В ближайшие часы ожидается локальная пылевая буря в районе экватора. Скорость ветра до 100 метров в секунду.

Казалось бы, что такое буря в атмосфере, во много раз более редкой, чем земная? Так, пшик и более ничего. Только кто так считает, не учитывает обилие песка и пыли на планете и чудовищную мощь дующих по поверхности ураганов. На земле тридцать метров в секунду, это уже страшный ураган, одинаково легко сносящий и деревянные хижины и капитальные дома, а когда ветер бушует со скоростью сто и более метров в секунду — это мощь, противостоять которой можно только в надежно закрепленных анкерами куполах.

Алексей покопался в местном инете. Колония землян располагалась в экваториальной зоне, а экспедиция Насти подъезжала к базе. Тревожное предчувствие сжало сердце...

* * *

Лето. Погода чудная. Конечно, для безжизненного и промороженного насквозь Ареса.

Солнце еще не поднялось над горизонтом, в небе фаллическим символом сверкала вершина горы Вельзевула — чудовищно высокая темно-алая свеча, она вздымалась в стратосферу, на границу с космосом, на высоту двадцать километров.

Едва слышно пел мощный электромотор, вездеход мчался, иногда притормаживая, иногда разгоняясь, фары выхватывали из утренней полутьмы одинокие скалы и гигантские глыбы, которые миллионы лет тому назад, когда Арес был дружелюбнее к жизни, притащил гигантский ледник. И создавалось впечатление, что машина словно плывет среди мрака Вселенной.

Солнце, полыхнув короной, выставило край из-за горизонта, и все вокруг преобразилось. Засияли камни, скалы и щебень под колесами, а пустыня сначала медленно, а затем все быстрее наливалась красной и коричневой краской.

Экспедиция в составе начальника партии Джо Ньюмена, геолога Алексея Горбунова, лаборанта Анастасии Лурии и водителя, представившегося просто Сергеем, возвращалась после исследования склонов горы Вельзевула домой. План научных работ выполнили на сто процентов и получили крайне важные по словам Горбунова результаты, но семь дней в скафандрах и в тесных отсеках вездехода — это много, люди устали. Отчаянно хотелось в баню и поспать на нормальной кровати, а не на тесной койке бытового отсека.

Над головой Насти покачивалась брезентовая петля, иногда задевала макушку. Когда ей надоедало дремать или пялиться в экран телефона, она выглядывала в иллюминатор. Солнце поднялось еще выше и прогнало задержавшийся в ямах и расселинах мрак, окружающая безжизненная каменная пустыня приобрела более-менее привычный вид. Над каменистой, тускло-красной почвой стлался туман, совсем как на Земле. Ветер гнал с запада самые настоящие облака — они даже тень отбрасывали, вот только дождем не проливались. Никогда... Правда, иней зимой или ночью случался, даже снег выпадал порой — лежит тонким слоем и не тает по несколько месяцев подряд.

О переселении Настя ни разу не пожалела. Среди дикой природы Ареса и не знавших ее ранее суровых первопроходцев, девушке было хорошо и спокойно, все было так же, как до произошедшего с ней кошмара. А потери... без них не бывает жизни, и она почти смирилась, только изредка болело сердце, когда вспоминала об Алексее.

После предгорий вездеход прибавил скорость. Ярко-зеленый, прямо-таки в диссонанс окружающей природе, он, будто кабан сквозь камыши, мчался, мерно подпрыгивая по идущим волнами песчаным дюнам.

— Может чайку? — покосившись на коллег, предложил Алексей Горбунов, высокий, сухощавый, за сорок.

Лицо у него было умное, а фигура напоминала длинный гвоздь с большой шляпкой из-за раскаченного плечевого пояса, какой бывает у пловцов. Впечатление портил 'жабий' рот с вечно недовольно сжатыми блеклыми губами.

Вездеход въехал в длинную тень Вельзевула, стремительно потемнело. Снова зажглись фары, высветив по ходу движения два световых конуса. Эта тень, вероятно, простиралась на многие тысячи километров, и Насте пришло в голову, что она может даже накрыть поселок в разломе Победы.

Дождавшись согласных кивков, Горбунов разлил из чайника в кружки-непроливайки и как бы между прочим заметил:

— Все же не понимаю причин восстановления пресловутого Ордена Будущего. Экипажу было бы гораздо спокойнее, если бы они и дальше сидели в подполье. Они, — неопределенно покрутил пальцами в воздухе, — настоящие фанатики.

Настя вскинулась, словно норовистая кобылица, на которую набрасывают седло, малахитовые глаза заблестели, распахнулись дерзко. Благодаря Ордену Будущего кошмар, случившейся с ней, больше не мог повториться и, она чувствовала огромную благодарность к этим 'фанатикам'. Подобные чувства, по ее мнению, должен был испытывать весь экипаж. К тому же сам Горбунов был ей противен. Несколько раз она ловила на себе его раздевающие взгляды.

— Фанатики? Быть может, Алексей Михайлович, быть может, но такие фанатики, которые жертвуют собственной жизнью ради других, мне нравятся! Побольше бы таких фанатиков! — произнесла горячо.

Горбунов поставил кружку на скамейку и устало потер кончиками пальцев веки.

— Господи... Дорогая Анастасия Львовна, — произнес с простодушной, почти естественной улыбкой, поднял кружку и отхлебнул из нее, — я, кажется, чем-то задел вас? Если так, то прошу прощения! Что же касается Ордена Будущего, у меня нет оснований доверять им. Столько десятилетий прятались, а чем в это время занимались? Не знаете? И никто не знает. По-моему, это крайне, крайне подозрительно. И вообще, восстановление всех этих судов Чести, комиссия по Этике, все эти клятвы и прочий анахронизм. Дикость это Темных веков по большому счету!

Он брезгливо поморщился. Положил кружку, пальцы сплелись на колене.

По странной ассоциации Настя вспомнила об Алексее. Наверное, потому, что и он жертвовал собой ради других, как настоящий герой. Запоздалой болью кольнуло в сердце, какая же она дура...

— Нда, — хрипло произнес Джо Ньюмен, — А я думал, что дикость — это то, что творили сторонники пресловутого 'Троцкого'.

От прямого рассматривающего взгляда сощуренных, пронзительно-зеленых девичьих глаз Горбунов почувствовал смущение. Давно его так не рассматривали. 'Да какого черта! — разозлился про себя и недовольно поджал побледневшие губы. — Как смеет девчонка так на него смотреть! Я ей не мальчик, а целый кандидат наук!'

— И нет больше той любви чем отдать жизнь за други своя. И бог есть любовь. Кажется, это из библии? — тихо, почти шепотом, сказала Настя.

— Вот как? Вы интересуетесь библией? Похвально дорогуша. Редко встретишь среди молодежи изучающих историю религии и Земли.

— Каким же надо быть снобом, чтобы подозревать в чем-то недостойном святых людей, отдавших за других самое дорогое — жизнь! — произнесла девушка и задумчиво покачала головой. Растрепанная челка — рыжую косу, которой так гордилась она отрезала, решив, раз меняю жизнь, надо поменять и облик, колыхнулась, на миг открыв алебастровый лоб.

Горбунов нахмурился, впалые щеки пошли алыми пятнами:

— Но позвольте...

— Я не досказала Алексей Михайлович! — звенящим голосом перебила Настя, — Вы... Вы нехороший человек! Да мы все не стоим даже мизинца погибших орденцев! Если бы не они, я не знаю, что стало бы с 'Ковчегом'!

— А я так не считаю! — резко бросил Горбунов и поджал губы.

С минуту смотрел на Настю, только еще туже сплел пальцы на колене. Левое веко чуть заметно задергалось. Потом отвернулся, надувшись. Наступила тишина, столь полная, что, казалось, ее можно резать на пласты.

Водитель обернулся и одобрительно подмигнул Насте.

Люди безмолвствовали, угрюмо ожидая окончания путешествия.

До разлома Победы оставалось еще полдня пути, и они уже предвкушали скорый отдых, когда невнятно зашипела рация. Предупреждение о пыльной буре стало неприятной неожиданностью. Метеоспутники на орбиту еще не успели повесить и оперативность, и достоверность прогнозов оставляла желать лучшего, но, если уж погодная служба разрождалась предупреждением, это крайне серьезно. Настроение стремительно упало к абсолютному нулю.

Джо Ньюмен склонился к планшету, машинально жуя краюшек ногтя, включил карту. Нда... Укрыться в разломе вездеход явно не успевал. Нахмурился. Нужно найти укрытие. Откинулся в кресле, вглядываясь в экран. В нескольких километрах впереди поверхность пустыни пробороздил неглубокий каньон, след древней реки, когда-то, миллионы лет тому назад протекавшей по равнине. 'Это шанс. И места лучше не найти'. Нервным жестом коснулся сенсора радиосвязи, в салоне послышалось легкое шипение.

— 'Колония', я — 'Путник 1', как слышите? — произнес низким, хрипловатым голосом и откашлялся в кулак.

— Слышу хорошо, — раздался в кабине знакомый голос диспетчера.

— Попробуем укрыться от бури в каньоне, координаты 190.00.00 северной широты и 70.40.00 западной долготы. Как поняли, прием?

— Принято, укрывайтесь быстрее — донесся встревоженный голос, — Буря надвигается очень сильная.

— Постараемся, — судорожно хмыкнул Джо, — Конец связи.

Он пытался выглядеть непроницаемым, однако высокий, залысый лоб предательски собрался в тревожные морщины.

— Damn! — продолжил, повернувшись к водителю, — Сергей, прибавь скорость, идем к вот этому каньону, — пододвинул планшет, палец ткнулся в точку.

— Не беспокойтесь, Джо! — белозубо улыбнулся водитель, — Все будет хорошо, успеем.

Изрядно надоевшая картина в иллюминаторе: красные пески, пылающее синим солнце в бардовом небе, замелькала быстрее. Пассажиры ухватились за свисавшие с крыши брезентовые ремни — машину подбрасывало на барханах и неровностях ощутимо сильнее.

— Надеюсь на тебя, — еще раз хмыкнул начальник экспедиции, суетливым движением вытащил платок и торопливо вытер пот. Что такое буря на Аресе он уже испытал и очень беспокоился.

— На всякий случай одеть скафандры, — и повторил задумчиво, — На всякий случай...

Когда подчиненные застегнули последнюю 'липучку' на скафандре, осталось одеть только гермошлемы, Джо отвернулся к иллюминатору. Он сделал все, что в человеческих силах.

Погода стремительно менялась. Первым признаком надвигающегося апокалипсиса стала зловещая тишина. Датчики, на броне вездехода доносили до пассажиров только едва слышный рокот мотора и негромкий шелест гусениц об песок пустыни.

Ветер, испокон веков с воем срывавший пыльные 'змейки' с вершин алых барханов пропал, а вместе с ним пропали остальные звуки и шорохи планеты, вызывая даже на подсознательном уровне тревогу.

Настя обернулась и вздрогнула.

На горизонте, будто по мановению волшебной палочки злого колдуна, проступила нежно-розовая линия.

— Смотрите!

Люди повернулись, даже водитель на миг оглянулся.

— Буря, — негромко сказал Джо.

Спустя считанные секунды линия потемнела, выросла в темно-багровую полосу от горизонта до горизонта.

Приблизилась еще. Над миром нависала, закрывая полнеба, клубилась стена цвета пролитой палачом крови, но солнце еще светило и в этом смешении света и наползающей багровой тьмы было что-то зловещее.

Стена поглотила нежаркое солнце, стремительно потемнело.

Ветер завыл, застонал, заухал и заскрежетал на тысячи голосов, с каждой секундой звук нарастал, напрягая нежные барабанные перепонки. Зловещий звук проникал, казалось, сразу в мозг. Заныли зубы.

В разреженную атмосферу поднялись тысячи тонн пыли и песка и видимость упала до нескольких метров.

Настя судорожно сглотнула и, изо всех сил сжала брезентовый ремень и с надеждой посмотрела на планшет, до спасительного каньона осталось десяток минут.

Вездеход уже не мчался — крался, окруженный со всех сторон непроницаемой, кроваво-серой пеленой.

На миг Насти показалось что НЕЧТО очень голодное смотрит на нее плотоядным взглядом. Что там, за пыльным пологом? Бог весть. А может... Она вздрогнула.

Температура стремительно падала. Еще пять минут тому назад забортный термометр показывал плюс семнадцать градусов, а сейчас она упала до минус десяти.

Люди молчали, лишь время от времени бросали назад тревожные взгляды. Укрыться до подхода бури явно не успевали.

— Пристегнуться всем! И шлемы опустить! — раздвинул стиснутые в тонкую ниточку губы начальник экспедиции. Дождался пока выполнят приказ и последним защелкнул шлем. Настя схватилась за поручни, готовясь к неизбежному.

— А я все равно рад, очень рад, что судьба позволила мне поучаствовать в освоении Ареса! Чтобы с нами не случилось! — горячо сказал Джо Ньюмен, к никому конкретно не обращаясь, и Настя всем сердцем поддержала его.

Буря настигла. В единый миг все поглотила черно-красная тьма, словно злой волшебник украл с неба солнце. За бронепластиком иллюминатора дико зарычала, заскрежетала толпа взбешенных джинов из древних арабских сказок, заглушила все остальные звуки мира.

В броню забарабанил взвод сумасшедших барабанщиков — дубасил град камней, проверяя на прочность.

Это была не просто буря, а БУРЯ — мать всех бурь.

В кабине вспыхнул включенный автоматикой свет, высветив за пластиком шлемов застывшие от напряжения лица людей.

Бросило вперед — буря молодецки пнула вездеход, потащила будто по льду, как будто это не многотонная машина, а детская игрушка.

В серо-алой тьме метались световые пятна от мощных фар вездехода, с трудом пробивая на пару метров.

Водитель, сгорбившись над пультом, упрямо вел машину, ориентируясь по высвечивающемуся на навигаторе азимуту. Настю подбрасывало, она несколько раз больно ударилась боком о поручни, побелели пальцы, — так судорожно сжимала их, так страстно молила судьбу, чтобы буря помиловала их.

Упрямо сжав зубы, держалась.

Несколько минут вездеход упорно сопротивлялся, скрипя всем корпусом под натиском бури и потихоньку полз вперед.

Коварный ветер подкрался сбоку и ударил многотонную машину.

Мир накренился.

— Ааааа — изо всех сил заорала Настя, не слыша собственного крика — все заглушал адский вой бури.

Вездеход приподнялся на гусенице, постоял мгновенье в неустойчивом равновесии.

'Лишь бы все закончилось, неважно как, но лишь бы быстрее!'

Удар, казалось, выбил душу из Насти, на миг она потеряла сознание.

Вездеход упал на бок, мир перевернулся, машина соскользнула в долгожданный каньон с каждым мигом ускоряясь. Свет погас.

Безумный бобслей (зимний олимпийский вид спорта, представляющий собой скоростной спуск с гор по специально оборудованным ледовым трассам на управляемых санях — бобах) длился несколько секунд. Ее подбрасывало, тыкая под ребра чем-то очень твердым.

Потом со всего размаха приложило о твердокаменную поверхность — затылком, лопатками, всем телом. Заскрежетал рвущийся, словно бумага, металл. Голова взорвалась миллиардами сверхновых. Безумные горки закончились.

Мотор взвыл драной кошкой, перекрывая вой бури и, затих.

Настя, прижатая ремнем к спинке сиденья, висела вниз головой. Во рту стоял железистый вкус крови, рядом протяжно застонали. Шевельнула руками, ногами, подняла голову.

'Жива...' — жалко дрогнули губы, едва слышно всхлипнула.

На шлеме вспыхнул фонарь, луч пробился сквозь висящий в воздухе и переливающийся разноцветными огоньками мелкий песок, тусклый пятачок света прополз по приборной панели, отразился от пластика умерших дисплеев, скользнул ниже и высветил внушительную дыру в обшивке в районе двигательного отсека. Ветер нанес сквозь нее пару килограммов красного аресского песка. Сердце на миг замерло, потом, наверстывая упущенное, лихорадочно забилось. Вспыхнул еще один тусклый пятачок, повернула голову — это включился фонарик Джо. Он освободился от страховочного ремня и спрыгнул вниз.

Осмотревшись, тяжело выдохнул:

— Ну вот и приехали!

Оба аккумулятора: и основной и запасной безнадежно сломаны, камень, что остановил падение вездехода, глубоко вмял в них броню. Водитель глухо и непрерывно стонал — рычаг управления зажал ему левую голень. Другим членам экспедиции повезло больше, они отделались синяками и ссадинами. Совместными усилиями они освободили страдальца. Настя осторожно пощупала его ногу. В районе ступни выделялось странное утолщение. 'Неужели перелом? Черт!'

Посмотреть невозможно, скафандр не снимешь — вокруг ядовитая атмосфера Ареса. Вскоре водитель затих — сработала встроенная в скафандр аптечка — вбросила в кровь лошадиную дозу болеутоляющих и снотворного, глаза закрылись, он заснул.

Антенна вездехода не пережила опрокидывания и сломалась у основания, и рация безмолвствовала, в наушниках только дикий визг бури. Негромко чертыхнувшись, Джо достал телефон и попытался вызвать базу, но тщетно. В динамиках неумолчный шум и треск — песчаная буря выработала колоссальный заряд электричества и блокировала радиосвязь.

— Damn! — снова чертыхнулся и приказал загерметезировать пролом и собрать теплые вещи.

Пробоину заделали тюбиком наномассы из аварийного комплекта. Собрали все, чем можно укрыться от мороза и сняли с экспедиционных роботов аккумуляторы. Их использовали для обогрева кабины.

Тесно прижавшись друг к другу, так теплее, набросали сверху теплые вещи. Аккумуляторов скафандров при работе на обогрев должно хватить часа на три. Запасные и аккумуляторы и снятые с роботов, давали еще часа четыре, а дальше оставалось только призрачная надежда на помощь спасателей. Вот только выйти за пределы разлома Победы возможно только когда песчаная буря утихомирится, в противном случае они сами рисковали превратиться в жертву. А сколько она продлиться? Бог весть, час, сутки, неделю-это не предскажет никто.

Стрелка термометра неуклонно клонилась вниз, подбираясь к минус сорока. Люди лежали, стараясь дышать равномерно и поменьше двигаться, чтобы расходовать кислород экономичнее. Они сделали все, что в их силах. С каждым часом надежда таяла — буря и не думала утихать.

Прошло семь часов, аккумуляторы сдохли. Прошел еще час.

— Сволочи, сволочи, подонки, — неистово выкрикнул Горбунов, — Ненавижу... Ненавижу, они специально не едут! Я докторскую готовил. Они будут жить, а я, а я... — слезы крупным градом закапали на замерзшие губы.

— Стыдитесь, Алексей Михайлович, вы же мужчина, — с трудом шевеля непослушными губами прошептал Джо Ньюмен, — Когда буря прекратиться, спасатели приедут.

— Буря? Их держит какая-то буря? Трусы! — выкрикнул, кусая распухшие, искусанные в кровь губы, — Почему я должен умирать из-за них?! Не хочу, не хочу!

В воображении возник он, замерзший, мертвый и каждая клеточка в нем затряслась от ужаса. Неужели он, он! Такой замечательный, не будет жить?! Горбунов отвернулся, лицо затряслось от тщетных попыток совладать с эмоциями.

— Вас интересует только собственная судьба, — с тихим, но отчетливым презрением, сказала Настя, не отрывая пронзительного взгляда потемневших глаз от побелевшего лица Горбунова.

— Да, я хочу жить и что в этом удивительного? Почему я должен заботиться о ком-либо другом, когда здесь умираю я! Я! — взорвался Горбунов. — Почему, я вас спрашиваю?

— Я верю, я знаю, что нас уже ищут. Там орденцы, они не оставят нас! А вот вы никогда не стали бы рисковать ради других. Ничтожный вы человечишка, тля... — Настя отвернулась. Горбунов в ее глазах стал ничем не лучше поборников Троцкого.

Горбунов вскинулся, но во взглядах товарищей читалось только презрение, он отвернулся, продолжая бормотать под нос. Потом замолчал, без мысли, без чувств, в черной тоске, когтившей заполненную отчаянием душу.

Секунды складывались в бесконечно-долгие минуты, а те, в свою очередь, в часы, похожие на Вечность. Буря бушевала.

Термометр незаметно подкрался к минус пятидесяти. Особенно сильно мерзли руки и ноги, Настя их уже не чувствовала. Мороз вымораживал тело, чувства, мысли, саму душу.

Джо и проснувшийся водитель непрерывно разговаривали с ней, пытались отвлечь от мыслей от смерти — кислорода было еще много.

Настя почти не слушала, хотя понимала, что мужчины пытаются ободрить. Было страшно, очень страшно. Дико хотелось жить, создать семью, родить много, обязательно много детей. На душе были холод и мрак и не только от страха смерти, было стыдно перед товарищами — они настоящие герои, а она... она не герой — она трусиха. Жуткая смерть от мороза, когда после обманчивых видений кровь застывает в лед, пугала до смертной тоски. Неужели я не узнаю ни счастья быть любимой, ни оставлю после себя никого?

Начались видения. Она снова маленькая девочка пяти лет. Всей семьей они приехали на Море. Настя лежит на белоснежном песочке, на добром, горячем ветру, плещется в теплой воде, пока искусственное солнце не касается горизонта. А вот мама, держа ее за ручку, ведет, такую нарядную, с огромным белоснежным бантом, гордую, в первый класс. При воспоминании о родителях на душе потеплело. Они дома и им ничего не угрожает. Возможно, они сейчас нежатся под жаркими лучами на берегу ковчеговского Моря?

Она вдруг ощутила себя крошечным комочком, беззащитным перед безжалостным Аресом. Счастливые воспоминания и понимание что все, все закончилось — вызвали такое острое и щемящее чувство потерянности, жалости к самой себе, что она тихонько, чтобы никто не услышал, и горько, словно несправедливо наказанная маленькая девочка, заплакала. Едва показавшись из-под век, слезы превращались в ледяные шарики, скатывались вниз по ничего не чувствующим щекам.

Юный организм не верил, не хотел смириться, что все кончилось, ничего больше не будет, а впереди только великое НИЧТО.

Неожиданно Настя разозлилась. 'Слабачка! Нет! Нет! Никто и ничто не смеет диктовать мне волю! Даже эта чертова планета! Все что у меня осталось — гордость и за нее я буду драться до последнего вздоха и биения сердца!'

Снова пришли ведения.

Увидела Алешеньку. Ощутила ласковую теплоту сильных мужских ладоней на талии и горячие, как вулканическая лава, губы. Как бы хотелось ей сейчас вернуть все назад, выйти за него замуж, но поздно и больше ничего не изменишь. К собственному стыду, она поняла, что ей больше всего жаль даже не расставания с родителями, а что никогда не увидит Алешу.

Стало не холодно, а почти тепло, мозг охватило сонное безразличие. Стало тихо, спокойно. Совсем не так, как в жизни, где есть обман, где есть ошибки и собственноручно убитая любовь. Как же она устала.

А смерть, оказывается, совсем не страшна, а она и не знала этого.

И все же, где-то в глубине души еще тлела надежда на чудо.

Странное существо человек — не признает очевидного, надеется на чудо до последнего.

Настя погружалась в тот глубокий сон, от которого еще никто и никогда не пробуждался.

Она уже почти соскользнула в великое НИЧТО, когда кто-то грубо сотряс тело и вырвал из-под груды вещей, под которыми она лежала.

— Настенька, Настя! Очнись! — прорвался в затуманенный мозг знакомый голос. Что-то обожгло щеку и еще раз, с другой стороны, — Ты слышишь меня?

Ее подняли на руки и понесли, как ребенка.

'Опять... ни хочу, как же я устала' Но неведомый не унимался и тормошил, и звал ее. И новые пощечины обрушились на щеки.

Пощечины? Ею бьют!

Ненависть к неведомому, посмевшему бить ее, дала силы на мгновение вырваться из странного оцепенения, охватившего тело и душу.

Тяжелые, будто пудовые гири, веки поднялись. Туман понемногу рассеялся, мутная картинка сложилось в черно-белое изображение. На расстоянии руки пронзительно-синие глаза ее Алешеньки.

Глаза широко распахнулись.

— Алешенька, — едва слышно прошептали непослушные, замерзшие губы. 'Какие счастливые галлюцинации перед смертью...' Она хотела еще что-то сказать, но не смогла. Только в краешках глаз проступили слезинки. Веки потяжелели, девушка провалилась в глубокий обморок.

Прошло двое суток. Алексей едва успел позавтракать в поселковой столовой, когда пронзительно зазвенел телефон.

Вздрогнул, тревожный взгляд на экран подтвердил — звонит поселковый доктор.

Все? Настюшу выпустили из регенерационной камеры? Наконец!

— Да, слушаю, — сказал в трубку, с трудом скрывая звенящую в голосе радость...

Время после спасательной экспедиции Алексей провел в страшном волнении, но доктор поселкового медпункта был неумолим. 'Больная в состоянии искусственной комы, выздоравливает. А вы, молодой человек, не торчите под дверью, когда придет в себя, позвоню!'

Спустя пятнадцать минут он был на противоположном конце поселка, перед одноэтажным коттеджем с надписью: 'Медпункт' и красным крестом.

Скрипнул пластик ступенек под ногами, остановился перед дверью. Алексей одел тщательно выглаженную рубашку и брюки и сиял, словно начищенный пятак.

Из кармана появилась коробочка красного бархата в форме сердечка. Щелкнула, открываясь. На черном фоне золотом блеснуло изящное кольцо с крохотной голубовато-белой искоркой фианита. Что ему стоило выбить кольцо из заместителя мэра колонии по тылу — это отдельная история. Только репутация героя и личный звонок капитана 'Ковчега', настоятельно порекомендовавшего помочь, решили проблему. Цветы он так и не сумел найти, снабженцы считали, что есть более приоритетные грузы и их пока не завозили на Арес, а собственные еще не выросли. Вслед за кольцом из кармана появился сувенир с Сияющего: небольшой, но ощутимо тяжелый — фигурка причудливого инопланетного зверя, из золота. Придирчиво покрутил в руках.

Красивое кольцо. И подарок ничего. Понравиться должны. Решено, дарю его, а кольцо после. В глубине души Алексей все же оставался романтиком. Не мог он отказать себе в некотором налете театральщины, организуя столь долгожданную встречу.

Подарки отправились обратно.

Сердце забилось молотом. Время замедлилось, полилось тягучей патокой.

Ну! Пан или пропал! Вперед, нет таких препятствий, которые остановят космонавта! Алексей Гирей открыл дверь и перешагнул порог. Он был твердо намерен сделать все, чтобы в самые ближайшие дни его Настенька приняла новую фамилию. Фамилию Гирей.

* * *

Не только первооткрывателями пришли люди в Космос. Едва неугомонный потомок приматов утвердился за пределами земной атмосферы, он начал переделывать окружающий мир, который, по его мнению, устроен слишком плохо. И Вселенная словно ждала человека, его умелых и жадных к работе рук, его острого ума, его стремления всегда идти вперед и только вперед. И не существовало такой задачи, которую он рано или поздно не решил.

Это было время, принесшее людям понимание простой, в сущности, истины: они ответственны не только за свою такую маленькую планету и Солнечную систему, но за весь безграничный Звездный Мир!