Планета Арес. Прибытие

Жалко дрогнули искусанные губы. Спрятала скальпель назад. Пока спрятала...

Забылась в тревожном сне под утро.

Когда объявили, что набирают добровольцев для колонизации Ареса, Настя, не раздумывая, вызвалась одной из первых. Желающих набралось больше, чем вакансий, но ей повезло, и она прошла сквозь сито отбора благодаря своей второй профессии — лаборанта.

Уехать навсегда. Она так решила! Алексей ее больше никогда не увидит! Все равно, что умерла. Какая разница, уехал человек навсегда или умер? Главное они никогда не встретятся! Алексей найдет себе новое счастье, девушку, добрее, чем она, и терпимее...

Спустя несколько дней космолет привез ее в поселок первопроходцев будущего нового дома человечества.

* * *

Мать навещала Алексея каждый день. Она приезжала после работы, рассказывала новости. Алексей терпеливо выслушивал, когда надо поддакивал, вовремя улыбался.

Однажды она вошла в палату с взволнованной улыбкой на губах. Щеки горели румянцем, руки нервно теребили накрахмаленный платок. Присела на стул у кровати Алексея.

— Сынок, — произнесла нерешительно, взгляд опустился в пол. Тугая, без предательских морщин, шея порозовела. Она явно пребывала в сильном смущении, которое не могла скрыть. Алексей недоуменно посмотрел в лицо матери — такое поведение было ей не свойственно. Помолчала и уже решительно продолжила, посмотрев сыну в глаза, — Видишь ли... за мной ухаживает один мужчина. Хороший человек, добрый, отзывчивый... В общем он сделал мне предложение. Ты не против? Ты взрослый, скоро уйдешь, заведешь собственную семью, а я останусь одна, — она виновато и в то же время облегченно улыбнулась.

Несколько мгновений Алексей изумленно смотрел в покрасневшее лицо матери, потом расплылся в облегченной улыбке. Он был рад, что она наконец нарушила обет безбрачия, наложенный на себя после гибели мужа. Ведь она еще совсем молодая женщина, немного за сорок. Для землян, живущих благодаря достижениям генетики, нанотехнологий и медицины по 170-180 лет, почти молодость. Последние исследования на Земле обещали увеличить продолжительность жизни до 300 и более лет, но до практического решения этой задачи было еще далеко.

— Не говори глупости мамуль, конечно, не против. Я рад за тебя. Очень рад! А вдруг еще братик или сестричка родятся!

Лицо матери дрогнуло, щеки еще больше зарделись:

— Ну что ты такое говоришь... — смущенно произнесла и облегченная улыбка скользнула по красиво очерченным губам.

— Ты у меня еще самая молодая! — ответил Алексей с простодушной, почти естественной улыбкой.

Мать наклонилась над кроватью, поцеловала в пахнущую травяным лосьоном щеку сына.

В этот день она уехала домой гораздо позже обычного.

Дважды навещал командор, шумно здоровался, сидел недолго, больше вздыхал, чем рассказывал и, оставив традиционный пакет с фруктами, как будто в госпитале могли плохо кормить, прощался. Забегали коллеги, правда далеко не все. Большая часть была занята на работах по терраформированию Ареса. Передавали приветы от знакомых, с увлечением рассказывали о строительстве солнечных зеркал на орбите, о разведке комет, подходящих для изменения атмосферы планеты. Приходили все: одноклассники, приятели и сослуживцы, только Настя так и не пришла, хотя после матери он больше всего ждал именно ее. Он скучал по ней, очень. Ему не хватало ее. Ее облика, ее взгляда и даже не всегда безобидных причуд.

Прошла неделя. О ранении напоминала только периодическая ноющая боль в груди да сны о войне и Тиадаркерале после них просыпался невыспавшийся и хмурый.

Утром после осмотра доктор задумчиво накрутила на палец прядь ухоженных волос и разрешила вставать. Пользоваться встроенными в постель 'удобствами' Алексей стеснялся, поэтому возможность самостоятельно добраться к туалету стала настоящей победой. Спустя пару дней он еще немного окреп и решился выйти в сад, окружавший госпиталь.

Осторожно придерживаясь руками за стенку, спустился по широкой лестнице на истертую ногами нескольких поколений посетителей каменную дорожку. Прекрасный и тревожный закат, от него делалось на сердце холодно и тоскливо. На фоне багровой полосы иллюзорного закатного неба, мокрые, пожелтевшие деревья суетливо размахивали ветвями. Выше громоздились рыхлые сине-черные тучи. Между стволами мелькали проворные роботы-уборщики, охотились на опавшую листву. Осень заканчивалась, природа готовилась к зимнему сну, — в пещере, где располагался госпиталь, поддерживался климат средней полосы Земли со всеми сменами времен года. Подул сырой ветер и принес холодные и пряные запахи сосновых иголок и звонкие птичьи голоса. Он посильнее запахнул больничный халат, блаженно щурясь, побрел вглубь сада. Остановился там, где крыша госпиталя уже скрылась за деревьями и присел на пластиковую скамейку.

Он вздохнул и почти физически ощутил, как с души понемногу уходит неимоверная тяжесть. Утрата друга, война, ранение уходили куда-то вдаль.

Прошел час. Солнце почти скрылось за деревьями, ярко обливая золотом верхушки сосен. Между стволами сгущалась тьма.

В кармане отчаянно завибрировал телефон. Дежурная медсестра потеряла Алексея и категорическим тоном велела немедленно возвращаться. Он не стал перечить, поднялся и побрел обратно. И правда, уже поздно.

Еще спустя десять дней во время вечернего обхода в палату зашли лечащая доктор и с ней двое пожилых медиков. Шумный консилиум врачей долго мял Алексея, прослушивал, обсуждал результаты анализов на непонятном постороннему медицинском языке, пока не вынес вердикт-здоров. Месяц отпуска после выписки из госпиталя и годен к службе без ограничений.

На следующий день, сразу после завтрака, он услышал торопливый стук женских каблучков, в палату будто веселый и яростный вихрь, ворвалась мама, заполнив ее до отказа радостным голосом. Она еще вчера отпросилась с работы чтобы самолично забрать сына домой. Алексей переоделся в принесенную одежду, потом торопливо поблагодарил и попрощался с докторами. Еще спустя полчаса переступил порог родного дома, мать замешкалась у входа. Сквозь открытую дверь в гостиную-столовую тянул густой запах жареного мяса и еще какой-то вкуснятины. Но что внутри не видно. Темно. Он замер.

— Домовой, включи свет в столовой, — произнес настороженно.

Вспыхнул свет. Он увидел празднично накрытый стол в гостиной, за которым собралась пестрая компания из друзей и коллег, вперемежку с одноклассниками.

-Ура победителю Высших! — выкрикнули дружно гости и зааплодировали.

На миг замер, распахнув широко глаза.

— Пойдем, пойдем, сыночек, — улыбаясь, сказала мама радостным, счастливым голосом оглянувшемуся Алексею и слегка подтолкнула в спину, — Это сюрприз тебе.

Наверное, впервые за последние дни Алексей открыто и жизнерадостно улыбнулся. Веселье продолжалось пару часов, потом гости дружно распрощались. Алексей был слаб, это заметили, а кто не увидел, тому тихонько подсказали, да и веселиться после третьей подряд смерти в отряде, было как-то не с руки.

Хлопнула, закрываясь дверь за последним гостем, торопливо раздевшись, лег в ложе. Свернулся поудобнее. В ногах едва слышно и привычно звенел фонтанчик. Все было такое знакомое, такое родное, что на душе, наконец, стало тихо и покойно. Дома! Незаметно для себя соскользнул в сон и уже не слышал, как в 'детскую', ступая на цыпочках, зашла мама. Сын повернулся на бок, удивительно по-детски чмокнул губами. Тихонько вздохнула, поправив одеяло, вышла.

На следующий день Алексей поехал на кладбище. Когда во время завтрака он объявил, что хочет навестить Машеру, мама сказала безапелляционным тоном, что он еще слишком слаб и они поедут вместе. Тело товарища эвакуировали на том же космолете что и Алексея и на следующий день после приземления похоронили с воинскими почестями. Пришлось подчиниться. По дороге в метро Алексей заскочил на ближайший автоматизированный склад и забрал заказанные букеты белых роз.

Утренний час пик давно миновал, лишь в углу вагона метро перешептывалась неугомонная детвора, изредка поблескивая любопытными глазенками на Алексея — узнали, да напротив расположился старик с медалью на пиджаке. Станция с символическим названием 'Конечная', куда они направлялись, располагалась недалеко от дома. Спустя пять минут вышли на перрон, с негромким шумом поезд тронулся и через секунды исчез в непроницаемой темноте туннеля. Единственная дорога от станции вела через прямой, как стрела и, широкий, как полноводная река, проспект. Стены, обвешенные картинами с видами древней Земли, часто уродливыми и откровенно страшными и копиями произведений великих мастеров Темных веков, вызывали ощущение тихой печали и гордости за человечество, сумевшее построить справедливый мир.

Они прошли под низенькой аркой, над которой горел транспарант 'Кладбище'.

Кладбище было печально, тихо и торжественно. Безлюдно. Между ровных рядов обелисков, окруженных невысокими оградками, остатки засохших цветов, вдоль дорожек зеленели молодые сосенки и березы. По дорожкам, посыпанным мелким желтым песком, сновали роботы-уборщики. Стояла пронзительная тишина, которую не нарушал ни свист ветра в ветвях деревьев, ни вечный гул системы кондиционирования воздуха, с которым так сроднился с детства, что не замечаешь.

Он молча постоял у гранитных обелисков с фамилиями Гуань-чэна и Жукова, первых жертв недолгой войны, букеты легли рядом с увядшими. Потом разложил цветы на могиле отца и прадеда. Семейное предание гласило, что прадед, в честь которого назвали Алексея, был крайне колоритной личностью. Он жил вначале Эры объединения Человечества и служил в вооруженной охране циклера (большой космической станции, которая вращалась по специфической орбите, через регулярные промежутки времени приближаясь к Земле и к цели путешествия, например, к Луне или Марсу). На станцию напали террористы, которые хотели использовать ее в качестве тарана для разрушения русско-китайского проекта — Меркурианской международной солнечной электростанции — самой мощной в Солнечной системе. Дед пробрался по воздуховоду к рубке, застрелил троих террористов, а четвертый выбил у него пистолет из рук. Он оказался знакомым прадеда по имени Сандро и между ними были старые счеты, кровавые. Мерзавец изнасиловал и тяжело ранил беременную прабабку Алексея. Несмотря на то, что Сандро был буквально нашпигован имплантами на силу и скорость, прадед убил его родовым кинжалом, тем самым, который теперь висел на стене в комнате Алексея, но и сам получил двадцать сантиметров отточенной стали в живот. Словом, геройский был прадед — так же, как и внук, воевал со ЗЛОМ.

В дальнем углу кладбища, у стены, посреди зеленого островка травы, над свежим земляным холмиком возвышался не успевший потемнеть деревянный столб с вделанной в него большой и выпуклой фарфоровой фотографией молодого мужчины с поразительно живыми глазами. Ниже годы жизни и лаконичная надпись: Машера Юрий Николаевич. Ветер скорбно шуршал букетами увядших цветов у основания.

Свежие розы легли в изголовье, постоял, катая желваки, скорбно глядя на последнее пристанище брата. Неожиданно для себя, склонил голову. Мысленно рассказал брату обо всех событиях, которые произошли с момента... с момента его смерти.

Алексей был один, один, несмотря на тихо, почти беззвучно, плакавшую маму за спиной. Ей хотелось, как когда-то в детстве обнять сына, погладить по русой головке, сказать слова утешения, но сейчас лучше промолчать.

В жизни каждого человека наступает момент, когда приходит понимание, что ответственность за тех, кому не успел ни помочь, ни спасти, останется с тобой навсегда. Боль утихнет, но с грузом памяти придется как-то жить дальше. Отныне и до конца жизни тень погибшего брата, воспоминания о нем, будут всегда с ним.

— Прощай, брат... я всегда буду помнить тебя ... — прошептал с горечью. Слова показались нелепыми и донельзя фальшивыми.

Повернулся и побрел на выход. Впереди ждала служба, впереди ждала жизнь.

До вечера пролежал на кровати в своей комнате, бездумно пялясь в головизор. Ничего не хотелось.

Следующие дни прошли размеренно и спокойно. С утра гулял по ближайшему скверу, затем отправлялся в госпиталь на осмотр, а вечер проводил, деля между головизором, общением с ИИ Интелом и мамой, и чтением вирткниг — погружавших читателя в выдуманный, виртуальный мир авторской истории так глубоко, что отделить придуманные грезы от действительности было очень тяжело.

В один из таких тихих вечеров мама вытащила его в дворец Культуры. В обычное время там выступали, соревнуясь друг с другом, певцы и художники, раз в неделю выступала театральная труппа из людей и голографических актеров — копий великих артистов прошлого, а раз в месяц давал концерт ковчеговский оркестр.

Алексей не был его поклонником, но не стал перечить и не пожалел.

Едва заняли места в креслах, свет в зале потускнел. И в полутьме родилась музыка. Музыка подхватила, понесла с собой. Он никогда не забудет этот момент.

Взгляд Алексея застыл, будто он пытался найти в полутьме зала нечто неведомое.

Он слышал грозные песни армий, идущих в бой, идущих на верную смерть ради священной цели, которую даже время не властно стереть; победный грохот двигателей ракеты, впервые унесшей космонавта туда, где ждала человечество космическая судьба; он слышал суровую песнь победителей, которую подхватывали десятки миллионов суровых мужских голосов. Он словно увидел планету, в строительных лесах, увидел отважных людей, преобразующих ее лик: поднимающих со дна океана острова, воздвигающих новые горные цепи и уничтожающих старые.

Все это он слышал и видел в музыке, струящейся в полутьме.

Время исчезло; музыка стала тише и поплыла вокруг него. Музыка заплакала.

Чистое сопрано поднималось в небо и билось, как птица, на пределе слышимости, в жалобе, которая рвала сердце. Это был плач о любви, о друзьях и о доме, который не суждено увидеть. Все это было в рожденной в ночи музыке о всех потерях, что суждены человеку.

Полуприкрыв глаза вспоминал прошедшие дни, кровавый бой и брата, навечно оставшегося в памяти. Кадык судорожно дернулся. Рука с силой массировала занывшую грудь.

Одинокая слеза пробороздила щеку.

Музыка умерла в темноте — песнь далекой Земли, созданная на 'Ковчеге'. Обернулся к матери мать. Она беззвучно и чисто плакала, промакивая уголки глаз платочком. С зачарованными глазами, избегая слов, люди медленно расходились по домам. За столетия развития ИИ человек-творец с его помощью сумел обрести полную власть над различимыми человеческим ухом звуками. Новые композиторы не превзошли Бетховена и Баха, но приблизились к ним.

С каждым днем Алексей чувствовал себя все лучше и потихоньку приступил к разрешенным врачами физическим упражнениям. Рана напоминала изредка, ночью, когда просыпался от тягучей боли в груди. Украдкой прокрадывался на кухню, стараясь не разбудить мать, и глотал болеутоляющее.

Однажды вечером в дверь позвонили, открыла мать и защебетала, будто девчонка на выданье — приехал знакомиться жених — широкоплечий, мускулистый крепыш, на пару лет старше матери.