Кинжалы в ее руках появляются, когда она уже совсем рядом со мной. Но я ждал этой атаки и успеваю ускользнуть, хотя и понимаю, что эта игра не продлится настолько долго, чтобы у меня появилась не только идея, как с ее помощью выбраться отсюда, но и возможность это осуществить. И вновь бросок. Мне удается перехватить ее руку, но я слишком хорошо помню, что она владеет ими обеими одинаково и удар настигает меня до того, как я отклоняюсь с его траектории. И край платка, с обломанной застежкой падает с моего лица.
Впрочем, все как она и обещала. Тем более, что у меня даже мысли не было, чтобы в этом сомневаться — будь я даже вооружен, вероятность победы над жрицей ее ранга была ничтожно мала. И все, что я сейчас делаю — даю себе возможность в последний раз почувствовать, как яростно бежит кровь по жилам, как тело отзывается на жажду выжить любой ценой, как крепка моя вера в то, что от меня еще что-то зависит.
Она останавливается внезапно, когда уже не только набиру, но и форменный белый китель испещрен сеткой разрезов и украшен алыми разводами.
На ее лице появляется улыбка (которая одна могла убедить меня в том, что эту женщину я не хотел бы видеть рядом с собой), и, окинув меня взглядом, в котором ощущается предвкушение, бросает, чуть сбившимся от поединка голосом:
— Охрана. — И добавляет, уже для меня: — Я тебе подарю незабываемые мгновения.
И единственное, что я могу сделать, кивнуть головой, глядя как в камеру входит шестеро воинов круга, держа в руках цепи, которые должны были точно подойти к тем крюкам в стене, что не вызвали у меня вопросов по поводу своего предназначения.
Следующие несколько часов каждой своей минутой напоминали друг друга. Как только она поняла, что мне удалось заблокировать боль, придумала для себя и меня иное развлечение. Приказав принести большое зеркало и установив его напротив меня, рассказывала мне, в какой последовательности она будет превращать меня в изуродованный труп, сопровождая свои слова теми самыми действиями, которые она так красочно описывала. И заставляла наблюдать за тем, как мое тело, которым я так гордился, становилось именно тем, что она мне и обещала. И мне пришлось очень пожалеть о том, что спасительная боль не может хотя бы ненадолго отправить меня в небытие. Потому что оставаться в сознании и видеть все это — было невозможно.
И осталась единственная надежда, что то мгновение, когда сердце замрет, потому что ему нечего будет гнать по жилам, наступит совсем скоро и мне нужно лишь дождаться его, не сойдя с ума от отвращения к тому, во что она меня превращает.
Не знаю, как долго это могло еще продолжаться, но дикая боль пронзила мое сознание, когда вместе с ощущением неправильности происходящего рухнули блоки, вернувшие мне возможность чувствовать. И это было непросто неправильно, это означало лишь одно: активировалось заклинание, что связывало в одно целое меня и Наташу. И это была последняя мысль, прежде чем случилось то, о чем я мечтал. Темнота, еще не ставшая Пустотой, но так ее напоминающая, обступила меня со всех сторон, спасая от безумия, в которое я готовился провалиться.
Наташа
— Да сделайте же что-нибудь!!!
Я смотрю на то, что еще недавно называлось Закиралем и понимаю: прикончить ту стерву и притащить его сюда, было самым простым; по крайней мере, тогда я знала, что делать.
Но как помочь ему теперь, когда не то что притронуться, на него смотреть больно.
— Тамирас, он же твой родич! — И я с мольбой гляжу на дракона, в глазах которого застыла растерянность.
Но не потому, что мое появление для них стало неожиданностью (вся наша компания была в сборе, когда я вывалилась из портала вместе с даймоном), он явно не ожидал увидеть своего соперника в том виде, в котором тот сейчас лежал на полу в моей комнате.
— Извини, Таши, но я не чувствую в нем драконьей крови. Да и магия моя ему не поможет, только убьет быстрее.
И я опускаюсь на колени, каждой клеткой собственного тела ощущая, как последние капли жизни вырываются из его груди вместе с прерывистым дыханием.
— Таши, ты больше ничего не можешь для него сделать. — Радмир сжав мои плечи руками, пытается меня поднять, но, чувствуя, как я начинаю вздрагивать от едва сдерживаемого рыданья, садится рядом и прижимает меня к себе. — Как только ты пошла за ним, я отправил вестника отцу. Правда...
Я знаю все, что он хотел сказать, и радуюсь тому, что он не произнес этих слов, потому что тогда мне уж нечего было бы противопоставить волне отчаяния, что готова меня захлестнуть.
— Таши, он воин. И он достоин твоего мужества быть с ним, когда будет уходить. — Я поднимаю на Карима наполненный слезами взгляд и вижу на его лице ту же растерянность, что и у Тамираса.
Похоже, никто из них не ожидал, что их новая встреча с даймоном будет выглядеть именно так.
— Никуда он не уйдет. — Дверь комнаты с грохотом впечатывается в стену. — Пока я ему не позволю.
Я оборачиваюсь на стремительно влетающую в комнату женщину.
— Мама?!
Похоже, ничего не понимающей ощущаю себя не только я. И только Карим, впрочем, я уже устала этому удивляться, выглядит вполне разбирающимся в ситуации.
— Они еще живы? — Она, также как и я до этого, опускается на колени рядом с Закиралем, нисколько не опасаясь того, что ее платье окажется испачканным его кровью. И несмотря на то, что ее вопрос звучит несколько неожиданно, я понимаю, о чем она меня спросила.
— Не скажу про всех, но многих они точно не досчитаются, когда им удастся разобрать те развалины, в которые превратилась их база. — Ее руки расцвечиваются холодным голубым сиянием, пульсирующим в такт ее дыханию. И с каждым ее вздохом оно становится все плотнее, окутывая мерцающим маревом тело, которое похоже на месиво из обломов костей и кусков плоти, обильно политых кровью. И видя это, я не удерживаюсь от вопроса, интересующий, похоже, не только меня: — Мама, ты кто?
Она отвлекается всего лишь на одно мгновение; на ее лице появляется насмешливая улыбка, что совершенно не вяжется с обстановкой. И добавляя ехидство в голос, она отвечает:
— Тебе этого пока лучше не знать. — И уже совершенно иным тоном добавляет: — Радмир, уведи свою сестру, вместе с остальными. И позови целителей. Как только я заблокирую в нем Хаос, их помощь мне понадобится.
И звучит это очень похоже на то, как отдает приказ своим воинам отец, после чего у них, впрочем, как и у нас, не возникает даже мысли его не выполнить.
Радмир помогает мне подняться и, поддерживая, потому что ноги уже в который раз за этот день отказываются мне подчиняться, подталкивает к двери, стараясь собой загородить жениха.
И когда мы уже последними выходим из комнаты, она добавляет то, что дает мне не надежду — уверенность в том, что все будет именно так, как она и говорит.
— Как только ты примешь титул принцессы, отец даст разрешение на ваш брак.
И я киваю головой, чувствуя, как начинает уходить напряжение, а вместе с ним и последние силы. Так что вниз я спускаюсь на руках брата и в сопровождении нетерпеливых взглядов тех, кому не терпится узнать подробности моей авантюры, неожиданно заканчивающейся вполне благополучно. По крайней мере, для меня. Но, что самое интересное, это желание пересиливает даже стремление высказать мне все претензии по поводу моей излишней самостоятельности.
Радмир усаживает меня на ту же кушетку, на которой я приходила в себя после развлечения на базе даймонов в Камарише, и это наводит меня на мысль, что в гостиной кое-кого не хватает.
— Алраэль, — и только произнеся имя лорда, я осознаю, что впервые, обращаясь к нему, опускаю его титул. Для него это тоже не проходит незамеченным, и в его глазах мелькает удовлетворение, — ты не прикажешь привести Агираса? Для него будет поучительным узнать, кто ему досталась в госпожи.
Эльф, продолжая улыбаться, правда, теперь уже скорее в предвкушении развлечения, кивает и движением головы указывает одному из своих телохранителей на дверь.
А я устраиваюсь удобнее и капризным голосом, на который имею полное право, добавляю:
— Никто не хочет предложить даме вина?
— Этой даме... — Тамирас не заканчивает, но у меня создается впечатление, что все остальные полностью согласны с тем, что остается недосказанным.
Но тем не менее, уже через минуту я держу в руке бокал, в котором несколько капель благородного напитка щедро разбавлены водой.
И ведь не скажешь, что пожадничали. Скорее, поберегли свои нервы.
Тер Закираля входит в гостиную в наглухо застегнутом набиру и с обреченным спокойствием в изумрудных глазах, что удивительно смотрятся на фоне черной кожи. Но его бесстрастность длится лишь до того мгновения, пока его внимательный взгляд не касается меня, и я вновь могу видеть, насколько молниеносным он может быть.
— Госпожа...
И я не считаю нужным скрывать от него ту правду, которую он хочет знать.
— Мне обещали, что он будет жить. И этому человеку я верю.
— Я могу его видеть? — Он отстегивает край платка, словно снова восстанавливая свой статус по отношению ко мне.
— Как только это будет возможно, нас позовут. Алраэль...
И тот в ответ кивает: целители уже поднялись наверх.
— Что я должен делать?
Ох... И трудно же мне будет с ними. И я с благодарностью смотрю на брата, который приходит мне на выручку. Его рука тяжело опускается на плечо даймона, отчего тело того напрягается, а глаза начинают метаться между мной и Радмиром. И брат кивком головы указав на кресло, что стоит поодаль, добавляет, характерным для него язвительным тоном:
— Посиди вон там и послушай, как хрупкие человеческие барышни в состоянии ярости разбираются с теми, кто смеет обижать их мужчин.
Похоже, у меня отходняк. Потому что после этой фразы меня начинает душить смех. Впрочем, не меня одну.
— Госпожа?!
— Агирас, будь добр, сделай что тебя просят. — И остается лишь радоваться тому, что у него хватает сообразительности больше вопросов не задавать.
Теперь, когда все в сборе и не сводят с меня глаз, в которых застыло множество вопросов, можно было бы и начать свой рассказ. Но два ощущения не дают мне сделать это немедленно: тонкий ручеек сил, что бежит по ниточке связи, благодаря которой мне удалось активировать заклинание Закираля и пробиться в защищенные подземелья базы, и предчувствие того, что на сегодня мои испытания не закончились.
И если первое меня не может не радовать — маме удалось сделать то, что не сумела я, и тело Закираля начало требовать поддержки для регенерации, — то второе наводит меня на мрачные мысли о том, что я дала отцу хороший повод сдержать свое последнее обещание, и, пусть не порка, но основательная разборка мне предстоит. И судя по тому, как туманится взгляд брата, сканируя все вокруг нас, это произойдет довольно быстро.
Хотя, удивляться надо было бы другому: как маме удалось его опередить.
Ну, я же говорила...
На лице Радмира выражение полного послушания, да и остальные уже почувствовали матрицу перехода.
— Повелитель Аарон Арх'Онт.
Он появляется из портала в сопровождении пятерки гвардейцев с эмблемами сарусов, морды которых выглядывают из-за стоек воротников коротких колетов, и в гостиной сразу становится тесно. Надеюсь, что известие о разгроме второй базы не дошло еще до правителя Элильяра, а не то эту встречу придется переводить из разряда родственно-дружеской в ранг повыше.
Папочка, что, впрочем, не удивительно, смотрится весьма впечатляюще и на фоне своих серьезного вида телохранителей. И даже Тамирас, который монументально выглядит среди изящных эльфов, значительно уступает ему по размерам.
Так что, глядя на повелителя, нельзя сразу не понять, кто он и зачем появился.
— Отец... — Я пытаюсь подняться с кушетки, но он взглядом впечатывает меня обратно.
Да... когда он в гневе, а то состояние, которое я сейчас вижу, иначе и назвать нельзя, от него стоит держаться подальше. Правда, с моим умением вить из него веревки, все это можно считать легким ветерком, по сравнению с бурей, что может разыграться для других, среди которых первым номером идет естественно братец.
И вот его-то придется спасать. Самым простым и неоднократно опробованным, но при этом продолжающим оставаться весьма действенным способом. И главное, дождаться для этого самого подходящего момента, когда все будут слишком заняты, чтобы успеть меня подхватить. Потому что белая рубашка, заляпанная большей частью чужой кровью, в которой есть и принадлежащая Закиралю, будет эффектней смотреться на темном ковре, что украшает пол в гостиной.
— Повелитель...
Все, и даже даймон, что довольно быстро осознал ситуацию, в которую попал, склоняются в глубоком поклоне.
А я, пока папуля немножечко занят, не столько отвечая на приветствие, сколько оценивая разношерстность нашей компании, делаю вторую попытку подняться с кушетки. Не забыв условным знаком предупредить брата: в такие игры мы обычно с ним играли вдвоем и его роль едва ли не основная — усилить суету вокруг моего тела и по возможности исчезнуть с ним на руках подальше от того места, где мы в тот момент находимся.
— Отец...
Я перекрываю каналы как только его взгляд дергается в мою сторону, не забыв проследить, чтобы энергия к жениху уходила безостановочно. Тело начинает слабеть, перед глазами всплывает пелена тумана...
— Не стоит. — Меня тряхануло так, что клацнули зубы. И он, продолжая удерживать меня на весу за плечи, повторяет: — Не стоит. Кровопролитие отменяется до возвращения во дворец. И то, у тебя есть шанс отделаться легким испугом, тем более что за тебя просили и правитель Элильяр и властитель Тахар.
— Так я ж не для себя старалась... — Мой голос еще слаб, да и глазки едва не закатываются, но мысль уже работает четко, пытаясь найти иной способ вытащить Радмира из-под отцовского гнева. И, кажется, найдя его.
Папенька вскидывает бровь и переводит взгляд в сторону младшего принца, на морде которого полное раскаяние не только в содеянном, но и в том, что еще даже не оформилось в идею.
— Я подумаю. — И чернота его глаз становится мягче, а я продолжаю оставаться в подвешенном состоянии, но уже в его объятиях. — Что же ты с нами делаешь, девочка?
И остается только похлюпать носом, завершая картину воссоединения грозного отца и непутевой дочери, но сделать я это не могу: во взгляде моего новоявленного тера, который смотрит в нашу сторону, даже с такого расстояния я могу рассмотреть те выводы, что он сейчас делает.
Так что, пора брать ситуацию под свой контроль, пока ею окончательно не завладели другие.
— Папа, ну я же уже взрослая. Как-то неприлично со мной так обращаться.
Будем считать, что своего я добилась. И причем, уже два раза: и сама стою на ногах, и братец больше не ищет, куда спрятаться от обвинений в недосмотре за весьма непоседливыми барышнями.
— Где мама?
И вся веселость исчезает с моего лица: мои старания держаться рушатся под натиском одного единственного вопроса.
И пусть отец еще не понимает, почему я прячу от него глаза, но его рука уже прижимает меня к себе.
