— Она наверху, с Закиралем.
— Не все прошло гладко?
— Просто, я едва не опоздала.
— И?
— Она сказала, что не позволит ему уйти.
И я чувствую, как едва заметно расслабляется его ладонь, и моя надежда вспыхивает с новой силой. Потому что это может значить только одно: отец знает то, что пока неизвестно мне.
— Ты должна ей верить. — И видя, что теперь я готова пустить слезу уже по другому поводу, вновь возвращает меня к старым проблемам. — Ты не хочешь мне поведать, как в твою умную голову проникла идея в одиночку отправиться на базу даймонов?
— Может, не здесь? — Я делаю очередную попытку его разжалобить, добавив в голос оттенок смущения.
— И здесь, и сейчас. А пока ты будешь рассказывать об этом во всех подробностях, я подумаю, не определить ли кого-нибудь из здесь присутствующих, в пустующие в моих подземельях покои. За то, что не смогли уберечь от глупостей одну единственную женщину.
И его речь звучит настолько убедительно, что на лицах большинства проступает бледность. Но я даже взглядом не буду их успокаивать, наводя на мысль, что повелитель демонов таким образом шутить изволит.
Вот только, когда я присаживаюсь на краешек кушетки и готовлюсь начать свое повествование, у меня больше нет желания, продолжать эту игру: отец хоть и держится, как ему положено по статусу, но его глаза уже несколько раз подергивались мутью, выдавая крайнюю степень волнения.
— У меня был выбор, попытаться вытащить его сюда или пройти по нити к нему и устроить небольшое представление. И я решила выбрать второй.
— Это особенность тех уз, которые вас связали?
— Нет, это заклинание, которое Закираль внедрил в мою ауру, чтобы в случае чего прийти мне на помощь.
Взгляд отца в сторону Тамираса достаточно красноречив, чтобы я кинулась прикрывать теперь уже его.
— Его нельзя было обнаружить. Источник силы был вне самого заклинания, а благодаря связи Единственной, оно воспринималось как часть меня.
— Дальше.
— А дальше все просто. Я выстроила по этой нити переход, вышла в его камере, прибила дамочку в черном костюме, что использовала моего жениха в качестве анатомического пособия, не удержала в узде свои силы и почти в пыль разнесла цепи, которыми он был прикован. Потом активировала артефакт, который мне пожертвовал Тамирас, и двумя переходами вернулась сюда. Как раз, когда выскочила за защиту базы, игрушка и сработала. Так что у меня была возможность увидеть, как работает боевая матрица Порядка столкнувшись с Хаосом. Надо признать, поразительно убедительное зрелище. Сразу начинаешь понимать, за что даймоны драконов не любят.
— И это все?
— Папа, самое страшное во всем этом было прикоснуться к Закиралю. Потому что я никогда не думала, что такое можно сделать, используя всего лишь один кинжал.
— Это была черная жрица.
И кто это у нас так несвоевременно голос подал?
— Кто?!
И почему это на меня смотрят такими взглядами, словно я в одиночку базу даймонов уничтожила. Хотя... надо признать, именно это я и сделала. Пусть и не совсем в одиночку и не до конца уничтожила — не будь заклинания Закираля, этот план можно было бы назвать сумасшествием.
— Это была черная жрица, — повторяет Агирас, и я понимаю, что все веселье еще впереди. — Госпоже удалось сделать практически невозможное. Даже коммандер не смог бы выстоять против нее.
Скулы отца стали тверже, а когти сложились в боевой захват. И остается лишь гадать: чья же шейка чудилась ему при этом.
И я делаю единственное, что могу сделать: говорю то, о чем не хотела бы даже вспоминать. Потому что картина этого еще долго будет стоять перед моими глазами: ярость, что огненной волной накрывает мой разум, вытаскивая из недр моей души нечто, чему я названия не знаю, но что пугает меня уже своим существованием. И сила, которая плотными крыльями вырастает за моей спиной, даруя ощущение если и не всемогущества, то чего-то настолько несоразмерно большого, что соблазн воспользоваться этим сбивает все блоки и установки, что составляют мою личность. И тот миг, когда я черпаю из бездны этих возможностей...
— А я и не выстояла. Я ее просто размазала по стенке.
И в той тишине, что устанавливается вокруг меня, лишь лица отца и Карима остаются совершенно спокойными, в очередной раз наталкивая меня на мысль о том, как они похожи в том, что знают даже то, о чем другие и не догадываются.
Дверь в гостиную открывается как раз тогда, когда неуютность ситуации почти толкает меня на то, чтобы устроить небольшую истерику. Вошедший целитель окидывает взглядом присутствующих, склоняется в поклоне перед отцом и, закончив приветствие, обращается ко мне.
— Леди Таши, вас просят подняться наверх.
Мое сердце падает в пропасть, дыхание замирает от мелькнувшего в душе ужаса. Но эльф, правильно оценив то, что со мной происходит, легко улыбается и добавляет:
— Он пришел в себя и хочет видеть вас.
Глава 19
Наташа
Этот последний шаг дался мне с таким трудом, как не давался еще не один. Я замерла на пороге своей комнаты, сейчас ярко освещенной магическими светильниками, от чего она неожиданно стала напоминать больничные покои, и замерла, не в силах даже сделать вдох.
Он, окутанный плотным голубым сиянием, что не давало даже разглядеть черноту его кожи, там, где я помнила ее уцелевшей, не лежал — парил над моей кроватью, с которой был сорван балдахин. И лишь глаза... Бездонные черные глаза, правда, без так полюбившегося мне изумрудно-серебряного контура, но живые глаза Закираля пристально смотрели на меня.
— Ты... — Я все-таки решаюсь и пытаюсь шагнуть вперед, сквозь то безумие, которое я ради него сотворила, через все то, что он для меня сделал.
Но меня останавливает мама, которая стоит с другой стороны широкого ложа и, глядя на меня, качает головой.
— Нет.
И на мгновение склоняется к его лицу, а когда поднимается, его взгляда для меня больше нет — ресницы, лишенные искр сливаются с темнотой, что пятном выделяется на фоне мерцающего тумана.
— Его беспокойство о тебе мешало ему регенерировать, пришлось привести в чувство и продемонстрировать тебя. — Мама уже стоит рядом и пытается отодвинуть меня обратно к двери: мол, желание пациента исполнено, теперь можешь и проваливать.
Интересно, если себя перевести в этот же разряд пациентов, мне позволят пристроиться где-нибудь рядом?
— Мама, можно я останусь здесь, в уголочке? — Эх... жаль, с ней такой номер не пройдет. Хоть глазки закатывай, хоть капризничай, хоть преданно смотри в глаза... Сказала: 'Нет', — значит, так и будет.
Но, похоже, не в этот раз. Она, обхватив меня за плечи, отводит в сторону и тихо, чтобы не отвлекать пару целителей, которые практически непрерывно сканируют состояние Закираля, и снисходит до того, чтобы мне хотя бы что-нибудь объяснить.
— Наташа, мне раньше не приходилось видеть, чтобы после такого выживали. Даже даймоны, с их способностью восстанавливаться, которой могут позавидовать и оборотни. По-видимому, здесь дело в связи, что между вами установилась и которая давала ему силы жить. Но я не хочу рисковать, пусть и будучи уверенной, что все самое страшное позади. И поверь, у тебя еще будет возможность посидеть у его постели и подержать его за руку.
— Когда? — У меня не может быть такого голоса, больше похожего на скулеж. Но, тем не менее, это именно я задаю вопрос.
И в ее глазах — понимание. И, как ни странно, удовлетворение.
— Завтра. Я подержу его в коконе, пока он не регенерирует настолько, что сможет убрать мои блоки и снова начнет общаться с Хаосом. Вот тогда-то я и вернусь во дворец, оставив его на твое попечение. К тому времени ему никто, кроме тебя делиться с ним своей силой не сможет. А теперь — иди. И постарайся уснуть — с этим я тебе, к сожалению, помочь не могу.
И меня нежно, но без всякой жалости, выталкивают за дверь, за которой я опускаюсь на пол, прижав ноги к груди, и замираю не в силах двинуться дальше, не имея возможности вернуться назад и даже не замечая, как все застилает поток слез, который никак не хочет прекращаться.
А в голове не мысли — сплошные вопросы. И один самый главный: 'Почему?' Почему это случилось со мной? Почему просьба отца, обещающая быть очередным приятным приключением, о котором я могла с юмором вспоминать, вернувшись домой, неожиданно изменила мою жизнь, сделав ее из простой и понятной, сложной и непредсказуемой? Почему, прекрасно разбираясь в людях (по крайней мере, именно так я и считала до последнего времени), я вдруг начала сомневаться в том, что знаю самых близких из них?
Почему? И зачем?
Зачем мне этот мир? Зачем мне эти существа, большая часть из которых играла со мной... Как, впрочем, и я с ними? И зачем мне эти игры теперь, когда я собственными глазами видела, к чему они могут привести? И игры ли это вообще? Или в них есть смысл, который мне пока не дано постичь?
Потому что из всего, что я сделала на Лилее за последний месяц, лишь одно для меня оказалось имеющим ценность. И мне остается лишь радоваться тому, что эта ценность стала таковой и для тех, кого я люблю.
И почему эти вопросы раньше не были так важны для меня?
Или... в той жизни мне все давалось слишком легко, чтобы я начала задумываться? Или мне даже в голову не приходило, что я могу кого-то потерять, а когда это едва не случилось, я вынуждена была понять, что не все в этой жизни происходит так, как мне этого хочется? Или... пришло время повзрослеть, а я не очень-то и хотела это делать, и тогда жизнь преподнесла мне пусть и жестокий, но оказавшийся столь нужным урок?
И ни одного ответа. Лишь бьется в виске напряженным пульсом: он должен жить. Он обязан выжить, потому что я знаю, насколько трудно мне будет жить без него.
— Выпей. — Рядом со мной опускается Карим и протягивает бокал почти до краев наполненный багровой жидкостью.
А я ведь даже не заметила, не почувствовала, как он подошел.
— Ты же знаешь, я и в трезвом состоянии не умею себя вести прилично, а уж после такого... — Моя попытка остановить водопад из моих глаз наконец-то увенчалась успехом и я, не пытаясь даже представить, как после этого буду выглядеть, стираю рукавом не самой чистой рубашки остатки слез со своего лица.
— Не хочешь пить, тогда пойдем разомнемся. После всех твоих подвигов, может, ты посчитаешь меня достойным противником и примешь вызов.
— Сейчас? — И, когда он кивает, подтверждая, что я правильно его поняла, все, что я могу ответить: пожать плечами и согласиться — мне действительно нужна разрядка, а такой способ снять излишнее напряжение ничуть не хуже других. — А отец?
— Отбыл, оставив своих головорезов. Причем, так и не ответив, кого, а самое главное, от кого они должны защищать, но предупредив, что если с тобой, Рае или Закиралем что случится...
— Можешь не продолжать. Эти угрозы мне знакомы с детства. И я удивляюсь лишь одному, ни у одного из них не мелькает даже тени сомнений, что именно так и будет.
— И правильно не мелькает, потому что он именно это с ними и сделает. Так что тебе стоит, пока вы с даймоном не перебрались во дворец поумерить свой пыл. Ты идешь?
— А те? — И я киваю головой на появившуюся в конце коридора морду одного из гвардейцев и следующего за ним по пятам эльфа из охраны Дер'Ксанта, но имея в виду только демона.
— Повелитель сказал, что я единственный из этого сборища, кого он также может просить присмотреть за тобой. Не уверен, конечно, что этого хватит для того, чтобы они мне тебя доверили, но совсем уж под ногами крутиться не будут.
— И за что тебе такая честь? — Ну вот, стоило чуть прийти в себя, уже и ехидство вылезло.
Но он, в ответ, лукаво улыбается.
— Если сможешь меня победить — расскажу. — А у меня от удивления даже слова пропадают. Похоже, он решил приоткрыть завесу тайны, но не возможностью разговора, а признанием, что его способности мечника для меня могут оказаться неожиданностью.
Хотя... Во время боя на базе у меня не было возможности наблюдать за ним, да и был он довольно далеко от меня, но если судить по тому, что именно там больше всего эльфов и уцелело... Меня, действительно, может ожидать сюрприз, который лично я упустить не намерена.
— Идем. — И я поднимаюсь с пола, игнорируя протянутую мне руку. — Только попрошу Алраэля позаботиться о покоях, где я смогу прикорнуть, да отправить служанку найти во что мне потом переодеться.
— Он уже распорядился. — И, улыбнувшись, двинулся в сторону лестницы, бросив воину отца, который прикидывался предметом интерьера: — Мы на тренировочную площадку. — И добавив уже для эльфа, который хоть и был в доме своего господина, но рядом с громадой демона старался стать незаметным: — Предупредите лорда.
А я поплелась следом, сначала с трудом переставляя ноги, но с каждым следующим шагом ощущая, как ко мне возвращается жизнь. Так что к казарме охраны я подходила, уже чувствуя кураж.
Несмотря на то, что ночь только-только начала вступать в свои права, ни в парке, ни у самих зданий кроме патрулей никого не было, и приглушенные светильники освещали утоптанный участок неярким светом.
— Кинжалы?
Он в ответ кивает и, отстегнув ножны с мечом, кладет их на траву. И приподнимает бровь, указывая туда, откуда мы только что пришли.
Да... уединения нам явно не дождаться: та часть компании, что держится на ногах, включая моего новоявленного тера, направляется в нашу сторону. Хорошо еще, из оставленной пятерки гвардейцев их сопровождает лишь тот самый, что поднимался наверх. Остальные, по-видимому, решили, что такая толпа и без них за мной одной уследит.
— Придется делать вид, что мы их не замечаем. — И я, коснувшись рукоятей подаренных клинков, словно прося у них прощения, вытягиваю из ножен другие — пару, с которой приехала в Камариш, и только после этого вспоминаю, что крупицы Хаоса, словно драгоценность украшавшие подарок жениха, не могут причинить Кариму никакого вреда.
— Придется. — И он неожиданно склоняется передо мной так, как делал это, приветствуя отца, а когда выпрямляется, я едва не вскрикиваю от того, что вижу.
Потому что мой партнер, лишь напоминает того наставника графа, которого я знаю. Тот был зрелым мужчиной, этот — пусть и не выглядит юным, но совсем молод. Его лицо потеряло свою округлость и стало острее: резкая, немного скошенная линия виска, четко очерчены высокие скулы, глубокая линия надвое делит выступающий вперед подбородок. Чуть иной, совершенной чуждый разрез глаз, в которых грань зрачка практически не видна, волосы, цвета светлого серебра густым плащом укрывают его, почти достигая колен. И кожа... мерцающе черного цвета.
Но когда мне все-таки удается сглотнуть застрявший в горле комок, я вновь вижу умудренного возрастом и опытом воина, и прежде чем успеваю хоть что-то сказать, он бросается в атаку, нисколько не принимая в расчет мою растерянность.
— Так не честно. — Это все, что мне удается выдохнуть, когда его клинок фиксирует первый удар.
— С тобой — честно. Ты для меня сложный противник, но не потому, что ты раньше демонстрировала мне и другим. Я, в отличие от тебя, вижу — кто ты. Да только ты этого знать не хочешь: продолжая жалеть себя, продолжая цепляться то за прошлое, то за едва не произошедшую потерю. Ты всего лишь пару раз ощутила свою суть, но уже успела так напугаться того, что почувствовала, что предпочитаешь отказаться от этого знания и вновь стать тем, кем была.
