Она закинула руки за голову, отдавая своё тело в моё распоряжения, отметая всякие общественные, религиозные, народные оценки оценки и эпитеты. Отдаваясь душой, для которой только моё, но не мирское, не человечье мнение — имеет значение. Дыхание стало глубже, глаза закрылись.
— Д-да. Господин. Да. Всегда. Всё, что ты прикажешь. Я служу тебе. Вся. И душой и телом. Возьми меня, господин. Возьми во власть твою, в волю твою. В душу и в заботу твою. Ибо нет мне ничего дороже тебя. Нет мне и жизни без тебя. Владетель мой, хозяин меня.
Не знаю, как кого, а меня... такие слова... такие ощущения... такая женщина... Я развернул её к себе спиной, распахнул свой халат и посадил верхом к себе на колени. Чуть прижал, чтобы полнее ощущать её. От прижавшегося к моему плечу затылка, от кожи её спины на моей груди, до её коленей, которые гладил ладонями. Взял её левую руку и завёл себе за голову. Она развернулась ко мне лицом. Нос к носу.
Как там у Жванецкого:
"Пусть датчане прыгают, а мы спокойно, почти на месте, неподвижно, струя кровь мою от вашей в трех сантиметрах и вашу влагу от моей — в пяти".
Датчан — нет. И сантиметров... вроде бы, меньше.
Правой взял её правую, накрыл сверху ладонью и "сплёл пальцы".
— Помнишь, однажды мы с тобой похоже пороли твою матушку. Плеточкой. В подземелье. Тебе понравилось. Повторим?
Пакет смыслов. Ростиславе — об испытанном удовольствии, о радости, чтобы я с ней не делал. Софочке — о порке. О боли, унижении. О собственной трусости, предательстве своих "людишек", о провале её "хитрых" планов. Наглядный пример собственной дочери: откажись от хитростей, от выдумок, от забот. Отдайся. Вся. Душой, телом, разумом. В волю господина своего. И всё будет хорошо.
Повёл ладошкой прижимающейся ко мне девушки по её животику. Смешивая ощущения её собственной нежной, чуть окрепшей на покосе, кожи ладони с жёсткостью кожи моих пальцев. Потихоньку потянул вниз. К её "пещерке". К моему "приятелю".
Прикоснуться, обхватить... И, осторожно, погладив напоследок её кисть, убрал свою руку, чуть слышно выдохнул ей в затылок:
— Послужи. Мне.
Она поняла сразу. Но не сразу поняла — как именно. Потом, не отрывая взгляда, медленно приподнялась и заправила... что надо... куда надо. Осторожно опустилась, Чуть морщась, закатывая глаза, втягивая воздух... Почувствовала. Ощутила. Оценила свою наполненность. И несмело улыбнулась через плечо мне.
— Так? Господин. Ты этого... хотел?
— Ну и? Вы тут, как я вижу баловством занялись. Тогда я пойду.
Тяжёлый, долго задерживаемый выдох и раздражённая реплика Софьи, разорвали томную тишину.
Вот же язва! Подождать не могла. Завидно? Нервишки шалят? Слишком много "пинков"?
"Андрей знает" — первый удар. Второй — "я сказал". Пощёчина "твоя мать — старая б...дь", пощёчина — твою собственность, "плоть от плоти" "насаживают" прямо перед тобой, даже не спросясь. "Ты — никто. И звать — никак".
Ещё: зависть, раздражение. Последние месяца три у неё были только порка, голодовка и суета по дому. Никакого секса.
Терпи, тётушка. "Ты этого достойна". По делам твоим.
— Нет, Софочка. Куда же ты пойдёшь? Мы ж не договорили. Продолжай, Росточек. Потихоньку. Вверх-вниз... Молодец, девочка. Итак, Боголюбскому... клевещут про наш разврат. Он требует выдачи. Для сохранения своей чести. Вам это смерть. Выдавать вас не хочу.
— Ну так не выдавай!
Софья взвинчена. Наблюдаемым зрелищем, надвигающейся опасностью... "Этим всем вообще". А Ростислава, кажется, отключилась от нашего разговора. Она слушает себя. Исследует. Экспериментирует. С собой, со своими ощущениями в этой, новой для неё, позе.
Чуть приподнимается, чуть прогибается. Напрягает и отпускает мышцы... в разных интересных местах, ухватив меня одной рукой за шею, пальцами другой ласкает то себя, то меня, трётся затылком о мою грудь. И постанывает, когда я сжимаю её.
Она делом занимается. Чувствует. А мы тут какие-то интриги интригуем. Чтобы вот это тело... ещё несколько лет, а лучше — десятилетий, имело возможность продолжать чувствовать.
— Софочка, ты ведёшь себя как капризная маленькая девочка. Представь: Боголюбский присылает гонца — выдай мне бывшую жену и дочь. Что мне делать?
— Ха. Известно что. Послать дурня старого. Пусть лесом валит.
Всё-таки Ростишка нас слышит. Как она дёрнулась на "дурня старого". Сразу зачастила. Спокойнее, девочка. Пока ты со мной — ничто в мире не должно тебя волновать. Даже вздорный язык твоей матушки.
— Что будет дальше?
— Что дальше, что дальше... Да какая разница! Утрётся...
— Софа, не будь дурой. Андрей — не утрётся. Будет война.
— И что? Ты ж его побьёшь.
Брошено в сердцах. Но обе замерли. Ждут ответа. Хватит ли у меня сил и наглости противостоять Боголюбскому? Или я спрячусь, испугаюсь?
— Побью. Только не его, а войско. Тогда он соберёт новое. Которое я тоже побью. Он приведёт сюда всех мужиков Залесья. От Клязьмы до Волги Ока будет завалена трупами. Вой вдовий — по всей земле. Дальше — голод и мор. Лишённая защитников земля станет охотничьими угодьями для соседей. Те же кипчаки из Степи придут. Что бегает — поймают. Что стоит — спалят. В церквах каменных — конюшни будут. На крестах — вороньё стаями. Это — цена твоя? Это — победа моя? Ты этого хочешь? А ты?
Замершая во время моего монолога Ростишка, развернувшаяся ко мне и внимательно слушавшая, отрицательно замотала головой. Потом попыталась слезть с... с меня. Перебили девушке настрой. Какие уж дела любовные, когда рисуют картинки похоронные.
Пришлось осадить её. И, поглаживая большим пальцем сосок юной княгини, колебля дыханием своим отросший завиточек на тонкой девичьей шее продолжить:
— Софья, ты хочешь обречь на смерть тысячу тысяч душ православных. Что тебе Господь скажет?
— Они — смерды! Умирать за князей — их доля! Они радоваться должны!
— Радоваться?! Тому, что у неверной жены, у кровосмесительницы, изменщицы, обманщицы, беглой инокини оказался достаточно сильный любовник? Не только уд твёрдый, но и войско бронное? Что князь-рогоносец погнал их на смерть за-ради твоих постельных заморочек?
Ростислава всхлипнула в моих объятьях. У неё хорошее воображение: картинки "любви, надежды, милых забав" накладываются на разные "апофеоз войны", "после чумы", "огненный дождь Содома и Гоморры"... Этак мы девушку и до фригидности доведём. А что поделаешь? Какие только гос.проблемы не обсуждают аристократы "во время того". А уж вопросы "войны и мира"...
— Что ты предлагаешь?! Уговорить его, чтобы он отстал от нас?! Не надейся! Я Андрея знаю: уже если ему чего в голову, в казан этот степной...! А... А может ты его просто убьёшь? А, Ванечка? Без войны? Тайно. Ты же можешь! А?
У Ростишки и глаза открылись. В прямом и переносном смысле. В понимании Софочки. Предложить убить мужа и отца... ах, да — отчима. Князя! Государя! Это... это... целый букет "расстрельных статей"!
Это твоя матушка, девочка. Просто ты её мало знаешь. Маленькая ты была, несмышлёная, когда замуж из родительского дома отдали.
Ростислава снова закрыла глаза. Чтобы не видеть свою родительницу. Хорошо бы — и не слышать. Потом по чуть-чуть начала двигаться. Закинула мне за голову руки. Вцепилась. Прижалась. Спиной, затылком, бёдрами... Всем телом. Это не секс, это страстное желание, попытка найти что-то устойчивое, прочное в рушащемся вокруг мире.
Ну-ну, спокойнее. Есть в твоём мире... одна твёрдая прочная штука... у тебя внутри. За неё и держись.
— Смерть Андрея приведёт к войне. Сначала наследников. Потом соседей. Потом — все против всех. Пепелище. Отсюда и до Зубца. От Ресы до Казанки.
* * *
Типа "да". Братья и племянники Боголюбского вернутся на Русь в этом году. Младшего, последнего сына — Юрия Андреевича — Залесье не признает. Сейчас есть ещё Мстислав и Глеб. Они молоды, славы не имеют.
Уже нет в моей АИ Глеба Рязанского (Калауза). После смерти Боголюбского в РИ он захватит и разграбит Владимир, сожжёт Москву. Но есть другие разные княжата. У Живчика, например, сыновья растут. Города призовут Юрьевичей (братьев Боголюбского), Ростиславичей (племянников, Торцеватых). Могут и Ростиславичей смоленских.
В РИ они несколько лет воевали между собой. Кто помер, кого уморили, кого ослепили...
Ох, и нахлебаются здешние жители. Собственной кровушки в княжью усобицу...
* * *
Софья сосредоточилась. Это видно по характерному, из стороны в сторону быстрому движению зрачков. Думает. Придумала:
— Тогда, коли защитить нас ты не хочешь, коли тебе смерды сиволапые милее нас с дочкой, княгинь русских, то остаётся нам, бедным и бездольным, только одно. Бежать нам надо, девочка. Слазь с этого... козла плешивого. Пусть он себе другую дуру ищет.
Наглядное выражение утраты матерью власти на дочкой: Ростишка только чуть дёрнулась. И продолжает своё колебательное движение. Будто ничего серьёзного не прозвучало, будто комар пролетел, а не матушка родненькая велела. И это правильно: она тут делом занимается. А мы просто воздух толчём.
"У Софье каменное сердце,
Здесь лучше в голову стрелять".
Отрабатываем "выстрел в голову".
— Софья, ты становишься утомительной. К чему ты играешь словами неразумными? Обидеть меня пытаешься? Сказала ты глупость. Куда вам бежать? Твоя родня — в сырой земле... Вниз по Волге с ветерком? — До первого владетеля. Заполучить себе в наложницы жену и дочь Боголюбского — желающих полно. Тот же эмир Булгарский. А то поиграется да назад и выдаст. С заверениями и извинениями. За кое-какие изменения в налогообложении межгосударственной торговли. Дальше? — Саксин, Дербент, Рей... Что там тебя ждёт? В лучшем случае через пару лет будешь чьих-то наложниц подмывать. После их трудовых подвигов. Сама-то ты... уже не молодушка.
Возраст для Софьи — болевая точка. Это для меня женщина в 33 — смак и цимус. Ещё может и хочет, уже умеет и понимает. А здесь... Её приводит в бешенство противоречие между внутренним огнём, темпераментом и общим мнением — старуха. Как у Бальзака: "женщина начинает стареть в 23 года".
Продолжим разбор вариантов. У неё не должно оставаться иллюзии, что есть другие, неизвестные мне выходы.
— Вверх по Волге? Там города Суздальского князя, сразу повяжут и к государю. С ожиданием награды за проявленное служебное рвение. Вверх по Оке? Живчик тебя Андрею вернёт. Проскочишь? К Жиздору в Киев? К Гамзиле в Чернигов? К Благочестнику в Смоленск? Там тебя... да и её тоже... поруб похуже Боголюбовского. Пытать-выпытывать станут во всех подробностях. Потом выдадут Андрею. Чтобы он вас казнил, и тем подтвердил ваши гадости.
Что губами дёргаешь, Софочка? "Велика Россия, а отступать некуда"? Так и бежать-то — тоже некуда!
— В Степь? Ты судьбу Башкордовой Ольги знаешь. Хочешь всю жизнь в юрте провести и помереть в глупой стычке тамошних племён? Та хоть по любви пошла. От неё вся родня отвернулась, знаться не хотела, но хоть мужик был добрый. А тебя... Да и выдадут половцы тебя Андрею. По-родственному. Сама ж говорила: морда поганская.
Ростишка вдруг повернулась ко мне, подняла лицо и, чуть туманным, чуть задыхающимся голосом тихо спросила:
— Но ведь ты нас спасёшь? Ведь ты знаешь как?
Я осторожно провёл пальцем по её губам.
— Да, Росточек. Я знаю.
Она умиротворённо вздохнула, потёрлась спинкой. "Всё будет хорошо. У нас всё получится". Думать — дело господина. "И она продолжила дозволенные"... движения. С глубокой уверенностью в завтрашнем дне. И прочими... глубокими ощущениями.
Софья, наблюдавшая эти ласки с нескрываемым раздражением, взорвалась:
— Дура! "Знает — как". Ничего он не знает! Все мужики такие — им только одного и надо! Тут они такие турусы разведут! А получил своё и в кусты. Не было, не видал, не знаю...
— Если тебе не повезло с мужчинами, то это твоё несчастье. Люди — они того... разные. Правда, Росточек?
Юная княгиня неопределённо улыбнулась, поелозила по мне попкой, выбирая более удобное положение, и возобновила свои, столь приятные, восхитительно тягучие движения.
— Софья, соберись. Остаться — нельзя, убежать — нельзя. Что льзя?
— Что?! Сдохнуть?! Утопиться?! В лес к медведям в берлогу жить?! Что?!
— Не кричи. Думай. Думай о себе, об Улите Степановне Кучковне. Единственной и ненаглядной. Ну! Чего ты хочешь? Кем ты хочешь быть? Какой? Где? Для чего?
— Кем я хочу быть... Я уже никем не хочу быть! Я уже никем не буду! Кроме старой дуры!
— Я в восторге от твоей скромности. Насчёт "дуры". Но причём здесь твой возраст? Посмотри в себя — чего ты хочешь. Себе. Для себя.
— Гос-споди! Отстань ты, ради бога! Ведь Андрей сыщет и взыщет! Только смерти лёгкой себе желать останется. И тебе достанется! Вот за это!
Наше поведение раздражало Софью неимоверно. Она злилась всё сильнее. А Ростишка не обращала на матушку никакого внимания. Она нашла удобное положение, и с закрытыми глазами просто медитировала, ритмически покачиваясь.
Что-то у Софочки мозги заклинило. Наблюдение за чужим сексом привело к депопуляции нейронов. Придётся подсказать:
— Софья, не знаю как с рождения, но в замужестве ты хотела жизни, свободы, власти.
— Гос-споди! Ты же знаешь, как Долгорукий нас женил! На плахе, где отцу моему голову отрубили. Мне в те поры 13 было. Меньше, чем ей. А Андрею — 36. Да я его по первости видеть не могла! Сразу трясти начинало. Уйти хотела. Хоть в омут головой! Только чтобы эту морду поганскую не видеть, чтобы рук его, бородёнки этой... Потом свыклася. А тут братья. Ты что, думаешь я с ними по своей воле?! Как они меня... пока Андрей в походы ходил... И куда мне?! Ладно, хоть сыновей родила.
Софья погрузилась в воспоминания. Судя по гримасам — не очень приятные.
Она... несколько привирает. Могу поверить, что Андрей, особенно вначале, вызывал у неё страх, отвращение. Потом... Софья — оптимистка. Существовать в ненависти, в отвращении долго не может.
"Стерпится — слюбится" — русская народная мудрость. "Возлюби ближнего своего" — мудрость христианская. А кто ближе, нежели чем муж венчанный? Тем более, что у Боголюбского есть немало... положительных черт.
"Люблю Андрея я...
Но странную любовью..."
А что по этому поводу говаривал г. Татищев? Тут наши мнения совпадают:
— Софья, ты одна из самых красивых и умных женщин Святой Руси. У тебя огромный опыт. Жизненный, государственный, придворный. Ты достойна стать правительницей. Какого-нибудь княжества или королевства. Не формальной, не одной из тех дур, которые стоят в первом ряду в церкви, сидят рядом с супругом на приёмах и тупо хлопают глазками. Ты настолько умна и опытна, что внешние... блестяшки — уже не интересны. Тебе важна реальная власть. Это восхитительное чувство, когда всё делается по твоему замыслу. Когда люди говорят те слова, которые ты им дала, идут туда, куда ты захотела. Когда они, важные, самодовольные, расфуфыренные куклы — дёргаются от твоих верёвочек. Когда ты ведёшь целый край, страну к твоей собственной, никому не видимой цели. А окружающие исполняют твой замысел, воображая, что это они всё сами придумали.
