В общем... однажды летом решилась, надела новое бельё — и в гости к Витке!
А там... такое впечатление, что девушка её ждала!
(Правильное впечатление, между прочим!)
Посидели, потрепались... не просто так потрепались, под орешки с курагой и бутылочку сладенького и вкусного 'Кагора', а он девочкам по мозгам бьёт — будь здоров! Витка, по случаю летней жары — в лёгком, но длинном халатике; даже коленки из-под него не торчат... Обещала же отчиму не шастать перед ним неглиже? Вот и держит слово, а то, действительно, введёт мужика в соблазн... тем более, что не девочка уже; пару раз ловила себя на том, что сама смотрит на него со вполне определённым интересом...
А Галка — на Витку, а Витка — на Галку посматривает... с таким же, определённым!
Вита вспомнила 'вдруг', что новый купальник купила по случаю, Галка 'внезапно' изъявила желание посмотреть. Подружка за дверцей шкафа 'спряталась' (из-за неё очень даже видно всё!), халат скинула — голая под ним! — и в купальник нарядилась... зря...
— Какие сиськи! — восхитилась Галка, ещё до того, как оные в лифчик спрятались.
— А то! — ответствовала Вита, грудь поправила, и призналась, — а мне твои нравятся! соразмерные... в руку просятся.
Нет, недаром пили, пьяные девочки — это нечто!
— У меня лифчик новый... и трусы! — как бы 'кстати' сообщила Галка, допивая.
— Так показывай! — и девушка мгновенно послушалась, разоблачаясь по-армейски стремительно.
(Тут подруги притормозили, и выпили ещё...) — а потом сидели, и разглядывали друг друга — одна в купальнике, другая... ну, тоже сошло бы за купальник... в сельской местности, когда бы не полупрозрачность... позы — самые, что ни на есть вольные...
Первый шаг — он сложный самый!
— Чего мы боимся? — спросила Галка после долгой паузы и возбуждающего взаимосозерцания.
— Что не понравится? — после недолгого раздумья предположила Вита.
— Переживём?
Вита плечами пожала, кивнула:
— Переживём! — и руки протянула призывно.
Галка стол обошла, на подругу уселась, как на стул (задом наперёд) и поцеловала в губы. Девушка ответила, не сомневаясь более.
А потом — завертелось. Опомнились одноклассницы, только когда лежали рядом, голые и удовлетворённые, и отходили от случившегося между ними.
— Ну, мы дали... — довольно потянулась Вита.
Галка хмыкнула:
— Сама не ожидала... первый раз, между прочим...
— У меня — тоже... пацаны меня — да... и так, и так, и так... а с девочкой?..
— А неплохо... даже очень...
— Ага... Гал, я не сильно тебя... удивила?
— Нет, всё здорово... а я?
— Нормально...
— Ещё?
— Полежим...
— Ласковая... нет, ещё!
— М-м-м... ой... да! и тут...
После того вечера — очень и очень насыщенного и разнообразного (повторили ещё... и ещё) — девочки решили, что лесбиянками быть хорошо, и общению с парнями (хоть Виткиными, хоть Галкиными) совершенно не мешает.
Ну, 'Галкины парни' — это сильно сказано. Был он единственным и неповторимым. И почти случайным.
Познакомились они на тех самых 'блядках', куда Галку завлекли Тертичная с Клюевой. Пригласили её, если говорить честно, для количества. Девушки в конце девятого класса задумались о будущем... нет, ну, пора уже:
Счастья ждать я устала,
а его всё нет.
Жить осталось так мало,
мне уже семнадцать лет.*
Пусть не семнадцать, а пятнадцать, но — пора!
И одновременно — о выборе профессии. После некоторых раздумий обе сообразили, что каких-то особых предпочтений на этот счёт не имеют, и согласны поступать хоть куда, лишь бы в процессе учёбы познакомиться и замуж выйти. Для начала решили пройтись по ВУЗам 'живьём', атмосферу почувствовать. Ходили они, ходили...
Ходили не долго, возле Педагогического имени Г.С.Сковороды их сняли. Бойкие ребята из ХПИ рыскали в окрестностях в поисках любви. Подобралась у них интересная компания в общаге...
Ещё на первом курсе ребят осенило (за бутылочкой 'Мадеры'), что бухать можно на протяжении всей сколь угодно длинной жизни, а вот общаться с девушками — отнюдь. Рано, или поздно, этому начинают мешать 'обстоятельства непреодолимой силы', сначала — в лице жены; потом — в форме задуренности работой и бытом, а потом и старческая немощь подкрадётся, с радикулитом и нестоячкой...
В общем, договорились пацаны посвятить студенческую юность исключительно сексу, а пить — только по праздникам, и по чуть-чуть. Задолго до М.С.Горбачёва провозгласили трезвость нормой жизни. Кредо своё не скрывали, даже рекламировали — и к ним потянулись... были они, к тому же, весёлыми и находчивыми, и совсем не в КВНовском смысле.
Захаживали одногруппницы — и общежитские, и городские, приятно провести время и (может быть) чуть-чуть потискаться (на совершенно трезвую голову!), исключая главное (но это — пока, лиха беда начало, учиться ещё пять лет, до всего дойдёт дело). Девицы с соседних факультетов могли и на ночь остаться: на занятиях почти не пересекались, ежели что не так — не каждый день в глаза ему смотреть, противному. Но, как правило, всё было 'так'. Это опытных девиц и привлекало, одна даже выдала почти цитату: 'ебут аккуратно, но сильно'. Парни серьёзно подошли к вопросам гигиены и контрацепции, на девушек также производила хорошее впечатление чистота в комнате; разительно она (комната) отличалась от соседних, прокуренных и 'унавоженных бытом'.
Сначала ребята научились делать вид, что спят, когда девушка приходила к одному из них, а потом действительно дрыхли под поскрипывание, хихиканье и стоны. И свет гасили вовремя, чтоб подружки не стеснялись разоблачаться, и радио оставляли включённым для особо стеснительных, и утром выходили, чтобы девушка в порядок себя привела. Кроме всего прочего, 'хранили тайну вкладов' — не распространялись на тему 'кто в чьей постели побывал'. Со временем стали востребованы, и кровати не пустовали — все три скрипели.
Потом (закономерно) появилась общая девушка, которую в (не)хорошей комнате стали называть ласково 'наша Маша' — она в течение ночи кочевала из койки в койку, чем только крепила бля... братство. Объяснила, что ей один раз — это ни о чём, а три раза по разу — уже кое-что.
Ребятам в первый раз утром было немного не по себе, когда Маша раньше всех выбралась из постели, голая, потянулась посреди комнаты — гибкая такая! Обошла по кругу, поцеловала каждого: 'всем спасибо, всем довольна!' и принялась одеваться, без тени смущения.
— Я ещё зайду, мальчики? — спросила, уходя.
Ей в три голоса ответили, что будут рады, а потом долго стеснялись вставать, потому что не могли унять эрекцию, пока один не махнул рукой, и не озвучил:
— Ладно, у всех стоит, а в сортир надо! — и отбросил одеяло.
Остальные тогда тоже поднялись, друг на друга похмыкали — прежде не видели в возбуждённом виде. Надеть хотя бы трусы не успели: после короткого безответного стука в дверь, вломилась однокурсница: хотела забрать не возвращённый вовремя чайник. И вылетела прочь — с визгом, и без чайника.
Как назло — самая тихая и скромная, ни в каких 'блядках' ни разу не участвовавшая. Соседкам по комнате пожаловалась, что 'её аж трясёт, у них там 'во!', а дальше — жестами. По общаге пополз слушок... Даже Маша подошла, поинтересовалась, стоит ей надеяться, или мальчики решили друг друга округлять? Пацаны ей ситуацию разъяснили — мол, 'после тебя же и не могли успокоиться'; Маша, репутации которой давно ничто не угрожало, посмеялась, но истину девицам донесла.
Так вот, эти самые ребята, окучив к концу второго курса всех окрестных баб, и крутились возле Пединститута, ведомые жаждой естествоиспытателей и первооткрывателей. Им подсказал кто-то, что в 'Педе' — филиал мусульманского рая: сплошь девственницы, гурии, страдающие без мужчин и на всё готовые.
Оля с Таней подвернулись случайно, сошли за первокурсниц; разубеждать ребят девушки не спешили. Ехать в общежитие не решились, на первый раз ограничились стандартной программой: сходили в кино и разрешили слегка себя пощупать, чтоб не расхолодить... а на второе свидание пригласили Галку — чтобы три на три.
Второй вечер оказался более насыщенным: с танцами, сидением на коленях у парней, и руками под кофтами и юбками. Девушки сообщили кавалерам по секрету, что — девочки (те не поверили), но совсем не прочь (в это, как раз, поверили сразу)... Третий вечер плавно перешёл в ночь, и в ночи прозвучало три девичье-женских вскрика. Оля с Галкой — больше от чувств охали, ну, и с Таней за компанию; первый контакт с живыми мужчинами всё ж от морковочек немного отличался, было действительно больно.
Не грусти, что мы сохнем, старик,
мир останется сочным и дерзким;
всюду слышится девичий крик,
через миг становящийся женским.*
Парни были обескуражены криками, и следами на простынях, но бывшие девушки их уверили, что претензий не имеют: так и было задумано...
Подружки стали захаживать в общежитие регулярно, вошли во вкус, 'поняли, что это — хорошо'. С Машей, кстати, пересеклись и познакомились. Девушка отнеслась к конкуренткам с пониманием и юмором, и даже дала им парочку полезных советов, от чего 'блядки' только выиграли. Девицы с ней воевать за 'мальчиков' не стали: не для замужества знакомились, а для приятного (во всех смыслах) времяпрепровождения. Тем более, и без Маши хватало 'соперниц'.
Маша их, кстати, сразу раскусила, поняла, что никакие не студентки, но помалкивала до поры, прекрасно с малолетками сосуществуя. 'Курочка — по зёрнышку, Машенька — по палочке', объяснила она девочкам свою методу, но те к такому половому авангардизму готовы не были, и партнёров, в отличие от Маши, которая собирала валежник повсеместно, не меняли.
На лето ребята по домам разъехались, в другие города, Галка на Витку глаз положила и стала немного сама по себе. Не исключено, что с началом занятий всё вернётся на круги своя, и комната в общежитии 'Гигант' снова будет встречать трёх гостий. Оля с Таней уже подмигивали заговорщицки.
Тертичная с Клюевой в августе вместе в деревне куковали, у Олькиной бабули. Припахала она их неслабо, но девчонки не пищали, понимали, что закрома на зиму наполнять надо, а они уже достаточно взрослые, чтобы участвовать. Да и не обременительно, в общем-то: проснуться под вопли петуха, пробежаться по грядкам с ведром и тяпкой, одно истребляя, другое — собирая, поесть, потом — по кустам с корзинкой... и свободны! до обеда. После обеда тоже дел немного, бабка не напрягает, и со всякой домашней живностью сама возится. Вечером ещё полив огорода, но то такое, от погоды зависит. Самая страда будет, когда картошку-морковку-лук собирать надо будет, но к этому времени родители подтянутся, чтоб всем миром.
Две семьи в одной квартире живут, сколько девочки себя помнят, мамы ещё беременными ими были, когда въезжали. Сроднились! И кумовьями стали. У подружек даже есть подозрение — чисто на интуиции основанное, на переглядываниях, что каждая из мам по разочку соседу дала... просто для порядка, как кума куму. И все в курсе. В смысле — взрослые.
У Таньки бабушки-дедушки тоже имеются, но в такой дали, что их, считай, нет: остров Сахалин. Ни на какой козе не доедешь! Родители там и жили в юности, а познакомились в институте, на другом краю страны; в Ленинграде поженились и по распределению в Харьков угодили... в общем — 'пишите письма мелким почерком' — только так Таня с дедушкой и двумя бабушками общается (один дед рано помер — военным был)...
С Сахалина посылки иногда прилетают с разными морскими вкусностями, а от нас туда что пошлёшь? Лопатку от турбины? Или трак от танковой гусеницы ...
Олин папа — детдомовский, у мамы — только мама, до которой ехать всего полдня. У бабушки — огород и птичник, источники белков, жиров и витаминов для всей дружной городской компании.
Вот Таню и засылают вместе с Ольгой к не чужой уже Олиной бабушке. А та и рада — две девицы и наработают больше, и в неприятности не влезут. Село-то немаленькое, народ всякий бродит, в том числе и дикий. Девушки это уяснили и старались вечером по одной не шастать. Ребята сельские — простые и незамысловатые, и поддатые чуть ли не круглосуточно. Перегнёт такой парнище через скамейку по пьяни, а потом скажет: 'обознался, думал, что ты — это Любка, она мне на этом месте всегда даёт'.
Так что подружки ходили всюду вместе, и ездили, конечно, тоже — на велосипедах. Природа кругом! Докатиться неторопливо до пруда, искупаться (можно без всего!) под прикрытием ивовых ветвей, понежиться на солнышке в кустиках (тоже без купальников) — и домой потихоньку. А дома, после ударного труда и вкусного ужина — душ и маленькая комнатка с двумя кроватями, со скрипучими панцирными сетками...
В первую ночь подружки долго уснуть не могли, ворочались, к храпу бабульки из 'большой' комнаты прислушивались, но усталость своё взяла. А потом поняли, что бабушку пушкой не разбудишь — она за день устаёт не в пример сильнее двух школьниц-полудачниц.
Когда во вторую ночь Таня к Оле под одеяло нырнула, та замерла: нет, спит...
— Ты чего? Услышит!
— А мы ничего такого... потихоньку мы...
Между прочим, вдвоём — всяко приятнее спать. Даже если 'ничего такого'. Ну, поцеловать подружку — чуть-чуть ведь можно? А подружка возьми, да ответь... рубашки короткие, касание голых бёдер обжигает. А если своё бедро — между? А она — в ответ? И всё это — на цыпочках! Чтоб предательница-кровать не скрипнула даже.
Можно просто так лежать, а можно потрогать... и погладить, а в ответ — такое же робкое прикосновение. И рубашку подружкину завернуть в подмышки. И хоть давно известно, что у Тани грудь больше, сравнить ещё раз свою с её, на ощупь. Убедиться чтоб: 'таки да, больше'.
И так далее, пока сон не разлучит.
Так ночи и коротали.
Их, кстати, бабуля быстро рассекретила, она-то встаёт раньше. Заглянула — спят в обнимку... плечами пожала, улыбнулась каким-то своим мыслям, и всё... о чём тут говорить? Ничего и не сказала подружкам.
Однажды бабушка послала девочек...
— Начинается, как 'Сказка про Красную Шапочку'! — заметила Оля.
В общем-то, так и было, бабушка нагрузила подружек всякой магазинной всячиной и отправила на хутор...
— Бабочек ловить? — предположила Таня.
Оказалось — нет, не бабочек; живёт там, одинёшенька, старушка восьмидесяти с лишним лет, двоюродная бабушкина родня, вот ей-то и хочется время от времени чего-нибудь вкусного городского. И проведать заодно: жива ли?
Девчонки на велосипеды сели, и не спеша по объяснённому маршруту. Не заблудились, прибыли куда надо, бабу Горпину обнаружили... старушка оказалась — хоть куда. Коня на скаку — уже нет, но если станет с тяпкой в грядку — хоть до горизонта.
Бабушка гостинцы приняла, чаем с вареньем подруг напоила, они домой засобирались, но тучки, что давно скапливались, пролились, и загромыхало. Под дождём, да ещё в грозу, через поле? С велосипедами? Физику в школе учили, дурных нет!
— Залишайтесь!
Решили остаться. За окном темно, хоть гроза и закончилась — не уедешь.
