— Ты знаешь, кто. Конунг.
— Ну, вот вместе с ним и сдохнешь, — Кнуд блеснул глазами. — Узнаешь тогда, чай, что такое божья кара.
— Это медведь, что ли, по-твоему, был божья кара?
— Конечно, — ответил Кнуд. — А то нет.
— Это было стечение обстоятельств. Случайность, ясно тебе?
— Тю, дурак! Чего ты знаешь? Чего ты понимаешь вообще? Тоже, сунулся! Ты, колдун, слепой, как крот. Все время рядом ходишь, а не видишь ничего. Умничаешь, лезешь... надоел ты мне. Душу вымотал! Ты здесь, как заноза в жопе, того и гляди все из-за тебя сорвется. Мельтешишься под ногами, отвлекаешь только всех, мозги дуришь. Ну, нет, я не позволю! Не-ет, шалишь, я тебе не дам все поломать! Я тебе покажу кару богов! На, получай!
Тренькнула тетива. Бран отпрянул в сторону, и стрела со звоном ударилась о лед. Кнуд молниеносно выхватил другую. Бран рванулся к берегу. Вторая стрела просвистела у самого лица, Бран едва успел отскочить. Кнуд снова целился в него.
— Потанцуй, засранец, — Кнуд выстрелил. На этот раз Бран чудом увернулся. Задев плечо, стрела разорвала одежду, он ощутил ожог, короткий, резкий, острый. Кнуд целился. Щелчок. Свист. Бран напрягся, но стрела мелькнула мимо. Бран, тяжело дыша, посмотрел наверх.
Кнуд замер, свесив руки. Лук выпал. Кнуд пошатнулся, прижав ладонь к груди. Внезапно исчез, скрылся за кромкой обрыва — точно утонул.
На берегу, в отдалении, на опушке леса, шевельнулся занесенный снегом куст, снег посыпался с него, засверкал на солнце. Показалась темная фигура. Человек был слишком далеко, чтоб его можно было разглядеть. У него в руках был лук.
Выбравшись из-за куста, он бросил лук и побежал к обрыву. Еще немного — и оказался на краю. Скользнул вниз, не найдя тропинки, взметнув вокруг себя облако снежинок. На мгновенье он исчез, а потом снова показался, уже на льду, белый, будто снеговик. Шапка слетела. Темные косы упали до колен.
Улла?!
Она подбежала. Обняла Брана, прижалась щекой к его щеке. Ее трясло. С полминуты они молчали. После, отстранившись, она принялась, как сумасшедшая, целовать его лицо.
— Господи, Улла, родная... ты откуда здесь?!
— Не знаю... я не знаю... — шепотом ответила она. — Просто мне вдруг стало страшно, и я пошла следом за тобой. О боги... о боги... что бы могло быть, если бы я не... Ты ранен? Он в тебя попал?
— Нет, я в порядке. Ты замерзла?
— Что ты, наоборот, ужасно жарко...
— Ты дрожишь.
— Я испугалась... я так испугалась! Он бы наверняка в тебя попал! Он очень хорошо стреляет. Я видела. Я знаю. Он хотел тебя убить... ой, мамочка... — она спряталась у Брана на груди.
— Ш-ш-ш... Тише... все прошло. Чего ты, успокойся. — Бран провел ладонью по ее забитым снегом волосам. — Ты шапку потеряла.
— Я снегоступы где-то там бросила, и лук тоже, — она подняла глаза. — Это Арноров, искать теперь придется.
— Мы найдем. Обязательно. А пока пойдем, глянем на него? — Бран указал подбородком туда, где остался Кнуд. Девушка кивнула.
Они взобрались на обрыв. Кнуд лежал у края. С одного взгляда было ясно, что он мертв. В застывших глазах отражалось белесое небо. Он лежал, раскинув руки, встрепанные волосы, как клякса, темнели на снегу. Из груди чуть под углом торчала длинная стрела. Снег вокруг заплывал вишневой кровью.
Опустившись на колени, Улла закрыла Кнудовы незрячие глаза. Когда Бран присел рядом, она подняла голову и посмотрела на него.
— Может, зря я его убила, — неуверенно выговорила она. — Но он в тебя стрелял, я боялась, что не успею... что он меня не послушает, если я просто крикну, или еще что.
— У тебя не было выбора, — Бран взял ее за руку. Пальцы оказались холодны, как лед. — Вряд ли бы он тебя послушался.
— Думаешь?
— Уверен. Он бы меня убил. Он мне это сам сказал. Он вообще хотел меня подстрелить и бросить здесь, чтобы ночью волки сожрали.
Уллины пальцы стиснули ему ладонь.
— Так что ты мне снова спасла жизнь, родная. Это уже в третий раз.
— Это не важно, в который, — отозвалась Улла. — Совсем не важно, поверь. Не считай, ты мне не должен. Если понадобится, я это сделаю сто, тысячу раз. Сделаю с радостью. Я только хочу, чтобы ты жил. Вот и все. Я тебя люблю. Это совсем просто. Я хочу, чтобы ты жил.
Бран взял ее лицо в ладони, поцеловал, а потом сказал:
— Идем, поищем твой лук, и шапку заодно, а то замерзнешь, — он поднял девушку со снега.
— А с ним чего? — она указала на Кнуда. — Я не хочу его тут бросать... вот так.
— Я тоже не хочу, — ответил Бран. — Мы с тобой знаешь, что сделаем? Я пойду к твоему отцу. Скажу, что это я его убил.
Ее глаза широко раскрылись. Она замотала головой:
— Что ты, нет! Зачем?! Не надо! Ведь это я...
— Ты это сделала из-за меня, — твердо молвил Бран. — Не волнуйся, мне ничего не будет. Я скажу, что защищался, что он на меня напал. Это правда, разве нет? Но я хочу, чтобы ты пообещала, что никому ничего не скажешь. Ты не расскажешь отцу, что была со мной, Улла. Ты должна поклясться.
Она молчала и кусала губы.
— Вот увидишь, голубка, — Бран взял ее за плечи. — Увидишь, все обойдется. Правда же, обойдется. Я только должен быть уверен, что он не узнает, чего ему знать нельзя. Я не хочу, чтобы он... Обещай, что ничего ему не скажешь. Прошу тебя.
— Я боюсь, — прошептала Улла. — А вдруг он не поверит? Что он тогда с тобой сделает?!
— Он ничего не сделает, вот увидишь. Он не слишком любит Кнуда... вернее, любил. Ничего он мне не сделает. Пообещай, что не станешь вмешиваться. Я должен быть уверен. Обещай мне, пожалуйста.
Уллины руки обвили его шею.
— Хорошо, — услышал он. — Я буду молчать. Я туда даже не пойду, если ты так хочешь.
— Спасибо, родная.
— Но только что делать, если он не поверит? Если он не поверит, как нам быть?
— Не думай об этом. Если не поверит — там увидим. Придумаем чего-нибудь. А сейчас пошли, дорога долгая, надо успеть засветло вернуться.
Глава 19
Конунг и Бран сидели друг против друга за столом. В доме, похоже, собрался весь поселок, люди разместились даже на полу. В очаге потрескивали угли. Скучный свет напольной лампы падал конунгу на лицо.
— Каков подлец, — уронил конунг. Его глаза горели гневом, а рука сжалась в кулак.
— А ты его прям так оставил, ай ветками завалил? — спросил Брана Сигурд.
— Завалил, конечно, — ответил Бран. — Чтобы волки не сожрали.
— А зря, — бросил конунг. В его зрачках, в самой глубине, разгорались сумрачные искры. Кулаки замерли на столешнице. Костяшки пальцев стали белыми, а над ними бугрились вены.
— Очень зря, — повторил он. — Не стоило возиться, на такую гниду время тратить. Если уж ему так хотелось накормить волков, мешать не собираюсь, пускай теперь и кормит. Собаке собачья смерть. Ему нравится лес? Пусть в лесу и остается. Меня не колышет, где этот гад сгниет.
Сын в отца. Вслух Бран сказал:
— Ну, не знаю. Только если Серого мы похоронили, почему и этого не схоронить? Человек же все-таки.
— Яйца курицу не учат, — отрезал конунг. — Я уж сам решу, кого куда определить, твоей помощи не требуется. Ясно?
Бран, насупившись, ответил:
— Яснее некуда. Только вот, знаешь, я сильно жалею, что все тебе рассказал.
Губы конунга дернулись в усмешке:
— Неужели? Да ведь ты, колдун, был обязан это сделать. Ты был обязан все мне рассказать.
— Кто же это меня обязал, а? Чего-то не припомню. Мне при любом раскладе было легче промолчать, разве нет? При твоей ко мне... гм... любви — ты ведь запросто мог и не поверить. Кнуда там никто бы не нашел, ну, разве что весной. А до весны, конунг, я уже буду далеко. Я для того все тебе и рассказал, чтобы не бросать его там, в лесу. Он же... может, конечно, я лезу не в свое дело, но он тебе не чужой. Зачем же... так?
Стало очень тихо. У сидящих рядом глаза полезли на лоб. Эх, и черт меня дернул за язык. Сейчас он взбеленится!
Но конунг остался спокоен, лишь нахмурился, да в зрачках полыхнули огненные точки.
— Ты и впрямь лезешь не в свое дело, колдун, — отозвался он. — Не тебе о том судить, кто здесь кому и кем приходится. А если ты и впрямь только для того мне рассказал, чтоб я хоронил этого гада, в таком случае тебе действительно стоило молчать. Делать этого я не намерен. А что до веры... — тут конунг вскинул бровь. — Я тебе, колдун, верю. Почему бы и нет? Я Кнуда знаю, и тебя тоже. Ты уж у меня тут третий месяц кантуешься, я тебя успел изучить. Уж чего-чего, а ты из-под тишка убивать не станешь, не то что этот. Этот-то — он на все способен... был. На него очень похоже: из кустов стрелять, травить, заманить кого-нибудь в дебри. Ничего другого от него и ждать не приходится. Так что, колдун, успокойся, в убийстве я тебя не обвиню. Разве что — молись своим богам, что в живых остался. Тебе сильно повезло. Кнуд великолепно стреляет... то есть, стрелял. Я никак не пойму, с чего он в тебя на охоте тогда промазал.
— Он сказал, будто его лошадь толкнула.
— А-а, — конунг сощурился. — Ну, значит, тебе дважды повезло. Потому как у нас тут лучше него стреляет разве только Сигурдов Эйвинд, да вот еще младшая моя, Улла.
Бран не ответил.
— И все ж таки, не стоит там его бросать, — молвил Сигурд. Конунг, набычившись, уставился на ярла. Тот спокойно встретил его взгляд.
— Да ведь я уж сказал, — бросил конунг, — повторять не собираюсь.
— Ты погоди, — попытался урезонить ярл. — Не кипятись. Послушай.
Но конунг не уступал:
— Чего слушать? Это, кажется, мое дело.
— А кто спорит? Никто и не спорит. Просто я вот о чем подумал: а ну как Кнудов-то, слышь, дух к нам сюда шляться начнет? Чего тогда станем делать?
У людей вытянулись лица, они зашептались, стали переглядываться... Нахмурясь, конунг прикусил губу. Чуть погодя сказал:
— Я как-то и не... Мне даже в голову не пришло. Только этого не доставало!
— Вот и я о том, — заметил Сигурд.
Минуту была тишина, потом конунг с неохотой произнес:
— Ладно, ваша взяла. Пошлю рабов, пускай его сюда приволокут, зароем где-нибудь. Хоть, признаться, жалко этим гадом хорошую землю портить.
Сигурд отвел взгляд и погладил бороду. Конунг повернулся к Брану.
— Одного, колдун, я не пойму, — конунг оперся локтем о стол. — Ты чего за ним следил-то, а? Ты, что ль, знал чего за ним? Подозревал его?
— Подозревал, — ответил Бран. Конунг нахмурил брови:
— А мне чего же не сказал? Я ведь спрашивал тебя.
— Это были только подозрения. Я не хотел, чтобы ты ему чего-нибудь сделал.
— Ну, ясно, — в голосе Торгрима звучало раздражение. — Занятный ты все же тип, колдун. Ты что, дожидался, покуда он тебе чего не сделает? Чтобы у тебя появились доказательства? Так, что ли?
— Понимай, как знаешь, — спокойно молвил Бран.
— Эх, до чего ты интересный человек, колдун, — отозвался конунг. — И жизнь у тебя интересная. Вечно вокруг тебя чего-нибудь да происходит!
— Ага! Ну, да, — не сдержался Бран, — правильно! Как раз самое время во всем меня и обвинить.
Конунг усмехнулся:
— Ладно, колдун, шучу, не дергайся. Ну, полно, полно, экий ты, не злись.
— Я и не злюсь.
— Вот и хорошо, — конунг снова усмехнулся. — Ты лучше вот чего... Говоришь, ты в него стрелял?
— Ну, стрелял.
— А лук у тебя откуда?
Бран встретил конунгов пристальный взгляд. Нет, он ничего не знает.
— Это Арнора, я в доме взял. Темно было, а я никого будить не хотел, ну, и взял, что под руку подвернулось, — Бран нашел Арнора глазами, тот сидел подле отца. Бран осторожно произнес:
— Извини, что я без спросу.
А вдруг ее кто видел утром, когда она в дом заходила и лук брала?!
Брана окатило страхом, однако все молчали. Арнор отозвался:
— Да чего ж, на здоровье, хорошо, что взял. В живых остался! Честное слово, я очень рад, — Арнор улыбнулся. Уж он-то точно ничего не видел, понял Бран.
— А стрелу с собой принес? — спросил конунг. Подтянув к себе котомку, Бран вынул длинную стрелу и положил перед конунгом на стол. Острие и часть древка были покрыты запекшейся, почерневшей кровью.
— А кровь-то, — заметил конунг, — кровь-то черная. Гадючья прямо, тьфу... Ну, ладно. Хорошо, что принес.
Конунг взял стрелу за оперенье и сказал:
— Ладно, колдун. По закону ты перед нами чист. Вот, и орудие убийства предъявил, молодец, что принес.
Конунг встал и, подняв стрелу, громко произнес:
— Так вот, чтоб все слышали: здесь перед всеми объявляю, что на колдуне нету никакой вины. Убийство было из обороны. Орудие — вот оно. Не думаю, что кто-то захочет мстить, но на всякий случай предупреждаю: никакой мести. Я запрещаю. Ясно? Кто сунется, руки обломаю! И еще: виры, колдун, никакой с тебя я не потребую. Собаке собачья смерть. Ты с ним сполна расчелся, с этим гадом. За Харалда Лося, да и за себя тоже. И за меня, коль на то пошло! Все. Я закончил, — конунг сел. Понизив голос, сказал Брану:
— Да, кстати... Теперь-то ты слово свое наконец сдержал, а, колдун? Понимаешь, о чем я?
— Понимаю, — с неохотой откликнулся Бран. — Только, пожалуйста, не сейчас, очень прошу... устал я как собака. После. Ладно?
— Как скажешь, колдун, тебе решать. Может, обедать останешься?
Бран посмотрел на Сигурда. Тот подмигнул и проговорил:
— Да уж он мой жилец-то, у нас столуется. У нас и готовят на него. Глядишь, хозяйка моя осерчает, коль я его к обеду не приведу. Так што, брат, не обессудь.
Конунг пожал плечами.
— Ладно. Твое дело, колдун, упрашивать не стану, — конунг помолчал — и с усмешкой добавил:
— Иди уж, а то они там от любопытства полопаются.
И он был прав.
Домашние Сигурда действительно лопались от любопытства. Когда Бран явился к Сигурду, ему битый час пришлось отвечать на их вопросы. Хорошо еще, что рядом был Арнор. Он не давал Брану и рта раскрыть, болтал без умолку, и под конец все стали обращаться именно к нему. За это Бран был Арнору несказанно благодарен. Расспросы продолжались до обеда, до тех самых пор, пока не воротился Сигурд.
— Ну, все, отстаньте от человека, — едва переступив порог, велел он. — Ишь, трещат, сороки, на стол лучше накрывайте! Обедать пора.
За обедом Сигурд усадил Брана рядом, на лавке у стены. Старый Бьорн, заявившийся в гости, пробовал было пристать с вопросами, но Сигурд оборвал:
— Довольно. Вечером с ним поговоришь, коль у него охота будет. Ты ешь, ешь, сынок, не обращай внимания.
Бран молча улыбнулся.
— А где дочки-то? — спросил Сигурд. — Што, не появлялись? Где они, мать?
— Кто ж их душу знает? — пододвинув стул, Хелге села подле мужа. — Куда-то запропали.
— Послать разве кого поискать... — начал Сигурд, но не договорил. Заскрипела дверь, по ногам потянуло холодом, заплясало пламя в очаге. На миг люди увидали синеватые сумерки снаружи.
